Текст книги "Шесть подозреваемых"

Автор книги: Викас Сваруп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

– У меня два сына, – продолжал инспектор. – Папа для них – герой, который сажает убийц и преступников. А на самом деле он обычный человек, пытающийся бороться с системой, в основном безуспешно. Я знаю, что ты невиновен. Если тебя отпустить, это будет маленькая, но все же победа. – Он сверился с наручными часами. – Сейчас мы подъезжаем к Варанаси. Тебе нужно дернуть вот за эту штуку, – полицейский указал на стоп-кран у себя над головой, – и поезд остановится. Тогда ты пулей вылетаешь из купе и растворяешься в ночи. А я заявлю, что нечаянно уснул и пропустил твой побег.

– Зачем вы это делаете?

– Ради твоей мечты. Ради того, во что верят мои дети. Если поедешь со мной в Патну, тебя сгноят в камере за пять, а то и больше лет в ожидании суда. Так что беги, пока есть возможность.

– Куда мне бежать?

– Лучшего места, чем Варанаси, не найти. Люди приезжают сюда умирать. А я посылаю тебя туда, чтобы жить. – Инспектор вставил ключ и открыл наручники. – Только помни… – Он поднял палец. – Страна у нас особенная, необычная. Здесь можно встретить и лучших, и худших людей на свете. Испытать на себе не сравнимую ни с чем доброту и нечеловеческую жестокость. Если желаешь выжить, начни мыслить по-новому. Никому больше не доверяй. Ни на кого не рассчитывай. С этого дня ты сам по себе.

– Тогда, может быть, мне лучше вернуться на остров, – пробормотал Экети, разминая натертые наручниками запястья.

– Сам решай. Жизнь может быть мерзкой, а может быть и прекрасной. Делай что хочешь, только держись подальше от полицейских. Не все же такие, как я.

– Если я убегу, у вас будут неприятности?

– Наверное, заведут еще одно дело по факту моей небрежности и некомпетентности. Мне уже наплевать, я выбываю из этого крысиного забега. А для тебя он, похоже, лишь начинается. Удачи, и не забудь свой мешок.

Экети повесил поддельный «Адидас» на плечо, а тем временем Пандей достал из кармана рубашки несколько мятых купюр.

– Возьми. На несколько дней должно хватить.

– Я вас не забуду, – проговорил Экети, принимая деньги с глазами, полными слез.

Инспектор ответил ему слабой улыбкой и кратким рукопожатием.

– Ну что ты, мать твою, стоишь и ревешь, как девчонка? Дергай уже этот чертов кран, – цыкнул он и натянул на голову желтовато-коричневое одеяло.

У Экети сильно болели ноги. Два с лишним часа подряд он бежал, сокращая путь через густые заросли сахарного тростника и сонные деревушки, навстречу манящему свету большого города, и вот оказался в самом сердце Варанаси, в перенаселенном Чоук. Однако мерцающие огни уже погасли, а улицы были пусты. В округе царила зловещая тишина; разве что где-то залает собака или случайно проедет машина. На обочинах у дверей закрытых лавок спали бездомные попрошайки. У входа в старинный храм дежурил отряд полиции.

Единственным островком жизни в этот час оставалась ярко освещенная аптека. Укрывшись за припаркованным на улице джипом, Экети стал наблюдать за управляющим, что дремал у деревянной стойки в окружении стеклянных полок, уставленных коробочками и пузырьками.

Тут появилась покупательница и растолкала беднягу. Через пару минут она вышла на улицу, прижимая к себе коричневый бумажный пакет, и туземец впервые мельком увидел ее лицо. Пожалуй, более странной дамы он еще не встречал. Ростом она была почти с Ашока. Обведенные черной краской глаза, спекшийся слой дешевых румян на щеках и ярко-алые губы совершенно не сочетались с мужественным квадратным подбородком и плоской нижней челюстью. Из рукавов плохо сшитой желтой блузки, надетой под красно-зеленое сари, торчали большие косматые руки. Экети даже почудилась тонкая линия волос, протянувшаяся от пупка и терявшаяся под блузкой.

Снедаемый любопытством, он двинулся следом. Сначала вокруг тянулись глухие переулки с мусорными кучами, темные закоулки, извилистые мощеные дорожки, но вот наконец незнакомка вышла на многолюдную, оживленную улицу. По обе стороны от дороги стояли старинные трехэтажные дома с затейливыми резными балконами. Из окон раздавалась музыка и звон браслетов с бубенчиками, надеваемых на лодыжки танцовщиц. В сумеречных дверных проемах стояли женщины с холодными лицами и пустыми глазами, некоторые в блузках с глубоким вырезом и нижних юбках, и дразнили прохожих зазывными улыбками. На углу была мелкая лавка, хозяин которой торговал нарезанными в виде треугольников листьями бетеля, а чуть поодаль можно было купить с лотка хлебный рулет или даже телефонную карту с предоплатой. В густом, как сироп, влажном воздухе мешались ароматы жасминовых духов и вкусной еды. Пока весь город спал, обитатели этой улицы вовсю веселились.

– Добро пожаловать в Дал-Манди,[166]166
  Дал-Манди – район красных фонарей в Варанаси.


[Закрыть] – приветствовал Экети какой-то мужчина, одетый в майку и лунги. – Не желаете ли попробовать наш товар?

За его спиной захихикала девушка в розовом сари.

Однако туземец не обратил на них внимания и продолжал преследовать незнакомку, вдруг устремившуюся в дальний конец улицы, где дорога вновь разветвлялась в виде буквы Т. Женщина повернула направо, в темный переулок. Экети не отставал.

Внезапно она развернулась и крепко схватила преследователя за руку.,

– Зачем ты за мной увязался? Думаешь, я проститутка? Растерявшись, он попытался вырваться, но дама держала сю мертвой мужской хваткой.

– Пусти! – закричал туземец.

Незнакомка приблизила к нему лицо.

– Ты кто такой, маленький черный чертяка?

– Сначала скажи, кто ты!

– Объяснись-ка, что ты имеешь в виду?

– Я хотел спросить: женщина или мужчина?

Она усмехнулась:

– О, это всех интересует. Находятся даже люди, готовые заплатить, лишь бы узнать ответ.

– Я… я не понимаю.

– Меня зовут Долли. Я возглавляю общину хиджра.

– Какую-какую общину?

– Не слышал о евнухах? Ты что же, с луны свалился?

– Я правда ни разу в жизни не слышал о евнухах.

– Мы третий пол. Нечто среднее между мужчиной и женщиной.

У Экети округлились глаза.

– Ни мужчина, ни женщина? Как это может быть?

– В нашей стране, – Долли неопределенно повела рукой, – все может быть. Лучше поведай что-нибудь о себе. Кто ты, откуда?

– Я Джиба Корва из Джаркханда.

– А, Джаркханд. Была у меня подруга по имени Мона. Тоже из Джаркханда, правда, не такая темная, как ты. Уехала попытать счастья в Бомбее.

– Где ты живешь?

– Тут, неподалеку.

– А это что? – Экети указал на коричневый пакет у нее в рукпх.

– Лекарство. Еле нашла. Здесь работает только одна круглосуточная аптека. У подруги (ее зовут Рекха) дочка серьезно больна.

– А что с ней?

– Малярия. Жар уже десять дней не спадает.

– Да? Я умею лечить малярию.

– Ты? – Долли смерила островитянина с головы до ног оценивающим взглядом. – Шутить изволишь, коротышка? Скажи еще, что ты врач.

– Это правда, причем довольно хороший. У себя на острове я излечил мальчика, умиравшего от малярии.

– Постой, какой еще остров?

– Куджелль! – спохватился туземец и, чтобы прикрыть свой промах, поспешил достать из парусинового мешка пучок сушеных листьев. – Вот это растение помогает от малярии. Покажи, где живет твоя подруга, и я исцелю ее дочку.

– Серьезно? – Долли задумалась, а потом кивнула: – Ладно, попытка не пытка. Идем.

И Экети снова двинулся вслед за ней по кривым городским переулкам. Очень скоро, перебравшись через открытую и вонючую сточную канаву, он неожиданно для себя оказался в логове евнухов. Даже в столь поздний час многие из них были еще на ногах – странные люди, одетые в салвары-камизы и сари, с яркой раскраской на лицах и невообразимыми прическами. Здороваясь с Долли, местные обитатели посматривали на туземца с любопытством – правда, скорее дружелюбным, нежели враждебным.

Их маленькие крохотные дома отличались суровой простотой. В основном это были однокомнатные лачуги, построенные из кирпича и цемента. Долли остановилась у желтой двери одной из таких построек. Оттуда сейчас же выбежала хиджра в оранжево-голубом сари, с пучком жасмина, вплетенным в косу, припала к подруге и горько заплакала.

– Тина, моя бедняжечка Тина, она умирает!

Поговорив кое с кем из евнухов, Долли повернулась к Экети:

– Здесь только что был доктор. Девочку нам уже не спасти; он сказал: лихорадка проникла в мозг. Все зря.

Она уронила на землю пакет с лекарством и закрыла лицо руками. Туземец шагнул вперед и толкнул желтую дверь.

За ней была крохотная, тесная комната. В одном углу лежали сковородки с горшками, в другом одежда. Но Экети видел только маленькую девочку в платье, лежащую в куче одеял на матрасе, расстеленном на голом полу. Лет ей было не больше восьми-девяти. Худенькая и хрупкая, с бледным округлым лицом и миндалевидными глазами, она, казалось, утратила всякую жизненную силу. На шее краснели огромные волдыри. Время от времени девочка что-то неразборчиво бормотала во сне.

Экети расстегнул свой мешок и принялся за дело. Сушеные листья он отдал матери, велев растереть их в кашицу и нагреть на огне. Затем смешал красную глину со свиным жиром и нарисовал на лбу ребенка горизонтальные полосы. После чего под недоверчивым взглядом Долли помазал верхнюю губу девочки желтой глиной и начал втирать ей в живот горячую кашицу из листьев. А под конец обмотал вокруг шеи больной ожерелье.

– Это чауга-та из костей великого Томити, она исцелит страдания тела и прогонит злого духа.

– А ты, случаем, не колдун? – опасливо спросила Долли.

– Я лишь пытаюсь помочь.

– И что нам теперь делать?

– Подождем до утра. – Экети громко зевнул. – Ужас как Спать хочется. Где бы устроиться на ночь?

– А тебе что, негде?

– Нет.

– Я так и думала. – Долли вздохнула. – Ну хорошо, идем ко мне.

Дом у нее оказался самым большим в округе – целых две комнаты с крошечной кухней. По крашеным стенам были развешаны в рамках изображения разных богов и богинь, полы устилал полинялый ковер. Имелся даже складной обеденный столик и металлические стулья. Часы на стене показывали без четверти три. Экети повалился на пол и через пару минут уже крепко спал.

***

На следующее утро, едва протерев глаза, он увидел перед собой сияющее лицо Долли.

– Ты просто волшебник. У Тины больше нет жара. Она даже повеселела.

А вскоре пришла и мать исцеленной девочки. Она припала к ногам туземца, потом поднялась и стала трясти ему руку.

– Ты ангел, посланный нам с небес, – проговорила Рекха сквозь слезы. – Теперь мы с дочерью – твои вечные должники.

Тут появилась еще одна хиджра и, кокетливо похлопав ресницами, протянула туземцу руку.

– У меня волдыри на руке. Вылечишь?

– Что я вам, доктор, что ли? – проворчал Экети.

– Ты, наверно, голодный, – сказала Долли. – Пойду приготовлю завтрак.

В тот же день, когда она сидела в кухне и резала овощи, онге подошел к столу и, набравшись смелости, заявил:

– Сейчас умру от любопытства. Она изогнула брови.

– Ты о чем?

– Насчет нашего вчерашнего разговора… Никак не могу взять в толк. Разве можно быть ни мужчиной, ни женщиной?

Долли поморщилась, положила нож и задрала подол сари.

– Сам погляди. Экети в ужасе ахнул.

– Ты что… прямо так и родилась?

– Нет, я родилась мужчиной, как и ты, но постоянно чувствовала, что внутри меня заперта женщина. Детские годы превратились в один сплошной кошмар. Я была младшим ребенком в семье зажиточного торговца одеждой из Барели. Трое братьев и две сестры – и все надо мной потешались. Даже родители презирали меня и, хотя понимали, что я не такая, как остальные, заставляли вести себя словно мальчишка. В общем, в семнадцать лет я обчистила кассу отцовского магазина и убежала в Лакхнау, где повстречала своего Гуру и перенесла одну операцию.

– Какую операцию?

– Ужасно болезненную. Хорошо еще, что несколько дней тебя держат на опиуме. А затем устраивают церемонию под названием нирвана.

– Что за церемония?

– Это значит – родиться заново. Священник берет в руки нож и отсекает гениталии. Раз! – и между ног ничего нет.

Долли стукнула по левой ладони ребром правой. Экети снова ахнул.

– После операции мне оставалось одно – жить как женщина. Гуру взял меня под опеку, отвез в Бенарес.[167]167
  Бенарес – другое название г. Варанаси.


[Закрыть] Тут я нашла целое поселение евнухов и вот уже скоро семнадцать лет как живу вместе с ними, зову их своей семьей; здесь мое место.

– То есть на самом деле ты мужчина?

– Изначально – да.

– А тебе не бывает чудно ходить без… э-э-э… – замялся мец, – без члена?

Она рассмеялась:

– В этой стране можно и без него прожить. Главное – голова на плечах и деньжат побольше.

– А как вы зарабатываете?

– Поем на свадьбах и детских днях рождения, новосельях и прочих торжествах, дарим благословение. Люди верят, что у нас есть сила отводить беду и напасти. А иногда я оказываю кое-какие услуги банку.

– Что за услуги?

– Люди часто берут кредиты, которых потом не хотят возвращать. В таких случаях банк нанимает евнухов и подсылает к дому нерадивого должника. Мы поем непристойные песенки и вообще поднимаем такой кавардак, что люди волей-неволей, а откупаются.

– Звучит очень весело! Так ты теперь счастлива?

– Тут речь не о счастье, Джиба, – помрачнела Долли. – Мне бы свободу свою сохранить… Ну, довольно. Расскажи лучше, что тебя привело из Джаркханда в Уттар-Прадеш?

– Я убежал из своей деревни. Хочу жениться.

– Ух ты! Это что-то новенькое. Ну и как, нашел себе девущку по душе?

– Нет еще, – смутился туземец. – Хотя все время ищу.

– Решил уже, где остановишься?

– А у тебя нельзя? Здесь так много места.

– Мой дом не ночлежка! – отрезала Долли. – Хочешь остаться – плати за жилье. Деньги-то у тебя есть?

– Да, много, – ответил туземец, доставая бумажки, подаренные инспектором полиции.

Долли пересчитала купюры.

– Четыре сотни. Маловато, но на один месяц хватит. – Она покосилась на гостя и спрятала деньги в таинственные глубины своей блузки. – Учти, нужны еще деньги на еду. Не кормить же тебя каждый день задаром.

– Что же делать?

– Придется искать работу.

– Поможешь?

– Конечно. В городе возводят новую пятизвездочную гостиницу. Завтра отведу тебя на стройку.

– А сегодня ты не могла бы немножечко показать мне свой город?

– Обязательно. Идем со мной, и ты увидишь гхаты Каши.[168]168
  Гхаты – каменные ступенчатые сооружения, служащие для ритуального омовения индуистов и как места кремации, которые постепенно строились и перестраивались в течение нескольких тысяч лет.
  Каши – старинное название г. Варанаси.


[Закрыть]

При свете дня Чоук словно подменили. Теперь здесь на каждом шагу встречались лавки, в которых торговали книгами, сари, столовым серебром, и придорожные закусочные, где можно было отведать ласси[169]169
  Ласси – освежающий напиток, приготовляемый на основе йогурта с добавлением воды, соли, сахара, специй, фруктов и льда путем быстрого взбивания.


[Закрыть] со сладостями. Улицы просто кишели людьми. Рикши теснили велосипедистов, коровы бродили прямо в потоке автомобилей.

Экети казалось, будто все только на него и глазеют, пока он нe понял, что на самом деле внимание привлекает его спутница. При виде Долли женшины шарахались в ужасе, мужчины хмурились и презрительно сторонились, а дети насмешливо кричали вслед по-кошачьи. Кое-кто издевательски хлопал ладонями, сводя их вместе боковыми сторонами. Она же как ни в чем не бывало вела туземца за собой через толчею. За проспектом был переулок, а уже за ним начиналась каменная террасная лестница. Каменные ступени спускались к водам Ганга. Так Экети в первый раз увидел гхаты.

Темные волны мерцали, точно расплавленное серебро, качая на себе маленькие лодки, похожие на резвящихся уток. На берегу толпились паломники. Кто-то сидел под зонтиком из пальмовых листьев, внимая советам астролога, другие скупали сувениры, а третьи омывались в реке.

Обритые служители культа распевали мантры, бородатые садху отбивали поклоны солнцу, могучие борцы оттачивали спои спортивные умения. Гхаты тянулись вдоль берега в обе стороны, насколько хватало глаз. Где-то вдали в туманную дымку вплетались тонкие струйки дыма от погребальных костров.

– Эта река зовет к себе и паломников, и скорбящих, – промолвила Долли. – Живые, покойники – всем найдется место на празднике.

– Один человек сказал, – начал Экети, – что люди приезжают сюда умирать. Почему?

– Считается, будто умерший в Каши отправляется прямиком на небо, – ответила Долли.

– Значит, и ты туда попадешь?

– Небеса для всех разные, Джиба, – мягко сказала она. – Мы, евнухи, даже кремации проводим тайно.

* * *

Назавтра было первое ноября – и первый день серьезной работы для Экети. Место, куда привела его Долли, больше всего походило на жерло кратера. Или на вспоротое брюхо исполинского зверя. Мужчины с киркомотыгами усердно терзали его внутренности, а мимо них бесконечной цепочкой шли женщины с тяжелыми ношами на головах. Повсюду громоздились деревянные помосты, похожие на гигантские виселицы, и чудовищные подъемные краны тянулись к небу острыми подрагивающими жалами. Воздух был полон запахом пота и лязгом железа.

Долли нашла знакомого бригадира, мужчину по имени Баббан с вечно хмурым лицом, который, едва посмотрев на играющие мускулы Экети, сразу же взял его на работу. Островитянину вручили лопату и послали вместе с группой других наемников рыть траншею.

Дело это оказалось не из легких. Лопата бессовестно норовила выскользнуть из потных рук. В глаза постоянно лезла желтая пыль. Жара стояла, как в печке, и даже мягкие комья глины, точно уголья, обжигали босые ноги.

Ровно в два часа пополудни громкий вой сирены возвестил о начале перерыва, и туземец испустил вздох облегчения. На обед в этот день был сильно переваренный рис с водянистыми овощами; вкус ему придавала только сладостная возможность немного передохнуть в тени.

Присев с остальными наемниками, молча поедающими свои порции, Экети обратился к тощему, вечно сгорбленному соседу по имени Сурадж, сидящему рядом на корточках:

– А кто владелец этой гостиницы?

– Откуда я знаю? – пожал плечами мужчина в пыльных лохмотьях, пропахших застарелым потом. – Какая-нибудь: крупная шишка. Мне-то что задело? Не нам в ней жить. – Он поднял глаза и присмотрелся к Экети. – Кажется, я тебя раньше не видел. Работал когда-нибудь на стройке?

– Сегодня – в первый раз, – отозвался туземец.

– Это заметно. Ничего, я три года пашу, и то не все получается. Главное, будь внимательнее, следи за собой, иначе останешься скукоженным вроде меня. И пыль не вдыхай, и так заберется во все поры. Даже дерьмо будет желтое. Смотри, что эта работа со мной сделала.

Сурадж показал свои ладони – жесткие, заскорузлые, словно шелуха кокосов. И босые подошвы в мозолях и в зигзагах присохшей крови из разорвавшихся волдырей.

– Почему же ты не уходишь? – спросил Экети.

– Деньги нужны. У меня дома пять голодных ртов.

– И много платят?

– Хватает, чтобы свести концы с концами.

Снова завыла сирена, и рабочим пришлось подниматься. Остаток дня они трудились не разгибая спины – таскали кирпичи, грузили в тачки землю, дробили камень, замешивали цемент, копали… одним словом, практически голыми руками возводили гостиницу.

Когда наконец в шесть вечера бригадир возвестил окончание рабочего дня, утомленные мужчины взвалили на плечи лопаты и киркомотыги, сутулые женщины подхватили своих малышей и корзины, и все построились в очередь к подрядчику. Забрав пять хрустящих бумажек по десять рупий, Экети не спеша направился к дому Долли.

По дороге ему на глаза попалась витрина роскошного торгового центра, украшенная большим плакатом. На нем был чудесный остров, густо поросший высокими зелеными деревьями, в окружении лазурной океанской воды. Несколько минут он стоял как завороженный, а потом храбро вошел в дверь. За стойкой сидела девушка и красила ногти. На стене за ее спиной висела большая карта мира. Под рукой лежала пачка брошюр. Девушка с нескрываемым презрением взглянула на покрытую пылью одежду и грязное лицо посетителя и грубо спросила:

– Да, что вам надо?

– Хочу поехать на остров, который нарисован там, на картинке.

– Это Андаманы, – фыркнула она.

– Я знаю. Сколько стоит поплыть туда на корабле?

Обдув ногти, девушка двумя пальцами подняла брошюру с таким же изображением на обложке.

– Мы проводим пятидневные туры, отправление из Калькутты. Самая дешевая путевка в общей сложности обойдется в девять тысяч рупий. И все, уходите, не морочьте мне голову.

Экети указал на яркую пачку:

– Можно взять?

Девушка быстро всучила ему брошюру и поспешила выпроводить.

Дома его поджидала Долли.

– Ну, как работа, понравилась?

– Не за этим я бежал из деревни, – проворчал Экети, потирая спину. А потом достал из кармана пятьдесят рупий и протянул их хозяйке. – Можешь пока подержать у себя?

– Конечно, – ответила она.

– Не подскажешь, долго мне нужно работать, чтобы скопить девять тысяч?

Долли наморщила лоб и быстренько подсчитала.

– Сто восемьдесят дней. Примерно шесть месяцев. А что?

– Хочу поехать на этот остров, – объявил туземец, держа перед собой брошюру, словно охотничий трофей.

Мучительно-сладкое обещание глянцевого клочка бумаги заставило Экети позабыть о боли в спине и сводящих ноги судорогах. После ужина он улегся на пол и принялся разглядывать картинку. И ему казалось, что волосы треплет ветер, шумящий листьями пальм; в ушах звенели песни цикад из ярко-зеленых джунглей, а на языке словно таяло черепашье мясо.

Назавтра он опять был на стройке и продолжал рыть траншею. Руки скоро приноровились к ритму, и к концу недели островитянин мог уже копать, не глядя вниз. Но даже несмотря на явное облегчение, Экети ненавидел свою работу и самого себя за то, что ею занимается.

Теперь его мир состоял из дома евнуха и стройплощадки. Не было ни времени, чтобы исследовать город, ни особенного желания познакомиться с прочими обитателями колонии. Даже поиски будущей жены пришлось отложить на потом. Что воскресенье, что понедельник, что Новый год, что Дивали, для Экети каждый день означал одно и то же – пять новеньких бумажек по десять рупий, которые он неизменно отдавал на хранение Долли.

Так минуло два с половиной месяца. Вместе с гостиницей, которая постепенно росла над землей, росли и надежды туземца.

– Как ты думаешь, Долли, – спросил он однажды вечером, – сколько денег у меня накопилось?

– Ровно три тысячи, – ответила она.

– Значит, осталось набрать еще шесть тысяч, и я смогу поехать, – заметил туземец.

Изумленная как неожиданно прозвучавшей тоской в его голосе, так и внезапно приобретенными познаниями в счете, Долли странно взглянула на своего постояльца, но ничего не сказала.

Однако вечером тайно прибавила к его сбережениям тысячу рупий из собственного кошелька.

Два дня спустя, когда Экети кормил камнями дробильную машину, послышался оглушительный грохот, и у края котлована поднялось огромное облако пыли. Бросившись на место происшествия, островитянин увидел бамбуковую платформу, сорвавшуюся с большой высоты и придавившую собой человека. Запорошенный пылью рабочий лежал ничком на земле, неловко раскинув руки и ноги. Один из товарищей перевернул его – и туземец испуганно вскрикнул. Он узнал Сураджа.

Из-за несчастного случая работу прервали на два дня. Тогда Экети напросился пойти вместе с Долли и еще четырьмя евнухами на «встречу» с одним из банковских должников. Пестрая процессия отправилась на оживленный рынок в районе Бхелупура.

– Наша сегодняшняя цель – хозяин вот этого заведения, Раджниш Гупта. – Долли указала на магазин электрического оборудования, расположенный на первом этаже. – Вымани его наружу, остальное – наша забота.

Экети так и сделал – вошел и сообщил владельцу, мужчине довольно робкого вида, что некто на улице хочет с ним переговорить. Едва Раджниш Гупта, снедаемый любопытством, ступил за дверь своего магазина, как на него набросились хиджра. Сообщники Долли окружили жертву и принялись распевать насмешливые песни, плясать, кривляться, дружно хлопать в ладоши. А в середине плотного хоровода предводительница евнухов поглаживала Гупту по щекам, щекотала под мышками – и при этом частила без остановки: «Чтоб детям твоим провалиться, чтоб твой бизнес прогорел, чтоб тебя жрали вши, чтоб ты сдох, как собака…» Владельцы соседних лавок, все до единого, высыпали на улицу повеселиться. Экети с изумлением обнаружил, что смех и ликующие вопли относились вовсе не к пению евнухов, а к самому бедолаге Гупте.

– Смотри же, верни кредит через десять дней, не то мы опять придем, – пригрозила Долли, тыча в него пальцем, после чего взмахнула подолом и отозвала свое мини-войско.

Экети невольно испытал жалость к мистеру Гупте, оставшемуся стоять посреди рынка с багровым лицом и глотать подступившие слезы.

На следующий день работу в котловане возобновили, но что-то неуловимо изменилось. Над стройплощадкой словно витал призрак покойного Сураджа. Часы безбожно тянулись, еда напоминала безвкусную траву, лопата казалась тяжелее прежнего. Если сердце Экети с самого начала противилось этой работе, то теперь бунтовали даже руки.

Возвратившись вечером, туземец нашел дом в ужасном беспорядке. Стенной шкаф был весь перерыт и опустошен, на полу алела кровь, а Долли вообще след простыл. Обливаясь горькими слезами, Рекха поведала Экети о случившемся. Оказывается, несколькими часами раньше Раджниш Гупта явился в колонию и привел с собой трех наемных головорезов, вооруженных хоккейными клюшками. Ворвавшись в дом, они избили хозяйку до полусмерти. Долли потеряла много крови, врачи наложили ей тридцать швов.

– Теперь она в окружной больнице в Кабир-Чаура, неподалеку от Чоука, и жизнь ее висит на волоске.

– Нет! Нет! – воскликнул онге и стремглав бросился на улицу.

Он как раз добежал до ворот больницы, когда повстречал группу евнухов; четверо из них несли бамбуковые носилки с телом, завернутым в белый саван. Следом за ними шли еще трое и напевали: «Рам нам сатья хэ».[170]170
  «Имя Рама есть правда», обычно многократно повторяется, когда тело умершего несут к месту кремации в соответствии с индуистскими традициями.


[Закрыть] Даже не видя лица покойника, островитянин понял, что это Долли отправилась в свой последний путь. Посмертная песня звенела в его ушах, точно грохот молота по железу. Легкие вдруг разом остались без воздуха, будто кто-то ударил его под дых. Экети рухнул на землю, как тряпичная кукла.

Когда он вернулся к дому, еле передвигая тяжелые ноги, с ужасным гулом в голове, то первым делом направился к стенному шкафу и в отчаянии перерыл его сверху донизу. Деньги пропали, все до рупии. Туземец долго стоял и смотрел на присохшую к полу кровь, пытаясь представить вечернюю бойню. Затем подхватил свой мешок и ушел из колонии.

Проходя через Чоук, он услышал громкое пение и звон колокольчиков. Экети посмотрел на темнеющее небо. Солнце село, и на гхате Дасашвамедх началась вечерняя молитвенная церемония – Ганга Арати. Однако сегодня туземца не потянуло к воде. Долли отправилась на какие-то особые небеса для евнухов. Город простился с ней. Пора и Экети проститься с городом.

***

На окраине Варанаси, возле большой дороги, он повстречал заглохший грузовик с паломниками, уезжающими в какое-то место под названием Maгx-Мела. Экети подошел к водителю-сикху в тюрбане и с длинной черной бородой, силившемуся подкачать проколотую шину, и напросился поехать с ними.

Еще до рассвета двадцать второго января грузовик выгрузил пассажиров на бетонном мосту через Ганг, и Экети вот уже в который раз очутился в новом городе.

Над священным Праягом[171]171
  Праяг – древнее название Аллахабада.


[Закрыть] лениво вставало утро. Воздух бодрил прохладой. Волны ласково накатывали на песок. Багровые лучи нарождающегося солнца окрашивали воду во все света радуги. У берега сонно покачивались деревянные лодки. Туманная дымка рядила пейзаж в оттенки серого. Где-то над самым горизонтом взмыла стая птиц – маленькие черные точки на раскрасневшемся небе. Целое море цветных флажков и шафрановых знамен трепетало на ветру. Вдали ожил и загрохотал мост Наини, по железному полотну которого промчался скорый поезд. Красный Форт Акбара Великого довлел над пейзажем, всем своим видом еще сильнее принижая самодельные постройки и шатры, наводнившие палаточный городок.

Как выяснил Экети, это и был ежегодный фестиваль омовений Магх-Мела. Стоя на песчаном берегу, туземец наблюдал, как появилась процессия танцоров и музыкантов во главе с глашатаем, несущим тюрбан на конце высоко поднятого шеста. Музыканты кто во что горазд играли на гонгах и барабанах, на трубах и раковинах моллюсков, провозглашая прибытие нага садху.[172]172
  Нага садху – адепты секты; обходятся без одежды и носят бороды и длинные дредлоки.


[Закрыть] И вот под немыслимый рев толпы группа монахов, обмазанных пеплом, одетых в одни лишь гирлянды из бархатцев, побежала к воде. При этом они размахивали стальными мечами, потрясали железными трезубцами и кричали: «Слава Махадеву!»[173]173
  Махадев, или Махадева, – одно из имен бога Шивы.


[Закрыть]

Ученики благоговейно расступались и кланялись обнаженным нага. Садху начали плескаться водой и кувыркались на песке. Экети словно прирос к месту. Его совершенно заворожили их длинные спутанные волосы и страшные, налитые кровью глаза, но главное – их полное презрение к одежде.

За нага последовали главы самых разных сект. На чем только не прибывали сюда эти «святые» в шафрановых одеждах. Один появился на тарахтящем тракторе, другой восседал на серебряном троне в автоприцепе. Некоторых несли на паланкинах, украшенных россыпью самоцветов и застеленных леопардовыми шкурами; иных привозили в золоченых экипажах под шелковыми зонтами, а сзади шли сотни учеников и распевали бхаджаны. Все эти группы сходились в точке сангам – там, где серебристая рябь указывала на место встречи между севером и западом, встречи желтовато-коричневых волн Ганга и голубовато-черных потоков Ямуны. Теперь мелководье кишело дрожащими в ознобе религиозными фанатиками. Мужчины разной степени раздетости щеголяли всевозможными видами исподнего, дамы тщетно пытались прикрыть свой срам, одновременно поднимая руки в молитвах, малыши резвились в грязной водичке. На волнах колыхались гирлянды из бархатцев, пустые упаковки «Тетра Пак» и пластиковый мусор. В воздухе разносились пронзительные гимны во славу Господа Шивы и Матери Ганга.

Экети вместе со всеми окунулся в холодный поток, а потом стал бродить по берегу, угощаясь из рук богатых адептов бесплатными пури и джалеби,[174]174
  Пури – лепешки, жаренные во фритюре.
  Джалеби—лакомство, типичное для Северной Индии. Хрустящие жареные спирали в сиропе.


[Закрыть] а в перерывах – просто валяться на солнышке. Когда зной усилился, туземец решил пройтись по фестивальной земле и первым делом направился на импровизированный рынок, насквозь пропахший ладаном и пряностями. Женщины здесь примеряли браслеты из стекляруса, переливавшегося на солнце миллионами разных оттенков, и запасались изрядным количеством киноварного порошка, в то время как детвора осаждала игрушечные лавки, выпрашивая у отцов пластмассовые пистолеты и стеклянные фигурки животных. Астрологи заманивали клиентов к себе в придорожные шатры, предлагая им амулеты, приносящие любую удачу, какой только можно желать под солнцем. Владельцы книжных лотков бойко продавали дешевые религиозные буклеты, а под ногами у них пестрели расстеленные на земле яркие постеры: старинные божества вроде Кришны, Лакшми, Шивы и Дурги силились потеснить новомодных небожителей – таких как Сачин Тендулкар, один из ведущих игроков в крикет, Салим Ильяси, Шабнам Саксена и Шилпа Шетти, актриса и фотомодель. Торговец флейтами без конца наигрывал однообразный мотив, его неутомимый коллега призывал домохозяек испытать алюминиевую чудо-терку «семь в одном», а речистый лоточник нахваливал змеиную мазь как верное средство от мужского бессилия. Сама ярмарка расположилась в нескольких крупных шатрах, предлагающих развлечения для всей семьи. Гремели раскаты смеха в павильоне с кривыми зеркалами, кто-то все время визжал в «Цирке уродцев», сулящем показать зрителям сросшуюся с удавом женщину и человека без живота. Были здесь и колесо обозрения, фотостудия и даже палатка фокусника. Однако самая длинная очередь выстроилась у палатки с названием «Разноцветный диско-взрыв». Мужчины пожирали глазами десятифутовую вывеску над входом, украшенную силуэтами двух девушек с гигантскими бюстами в довольно-таки вызывающих позах. Изнутри доносилась громкая музыка. Билетер из будки лукаво подмигнул островитянину: