Текст книги "За Дунаем"
Автор книги: Василий Цаголов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
– Поджечь бы их сегодня ночью,– задумчиво сказал Бекмурза.
Знаур вцепился в руку друга, словно тот в самом деле собирался сейчас же поджечь тулатовский дом, и потащил его за собой.
– Не шути, подумают, правда ты...
Бекмурза, презрительно скривив губы, перебил Знаура:
– Испугался? Конечно, у тебя богатство... Ну, а мне все равно, похлебку мою никто не отнимет.
– Ты выбрось из сердца черную мысль, Бекмурза,– взволновался Знаур.– Услышат – головы тебе не сносить. Тебе не остановить бег реки! – Видя, что сосед взволнован, Знаур продолжал увещевать его.– Э, да ты никак абреком думаешь стать?
– Лучше быть абреком, чем ишаком у Сафара,– Бекмурза рассек воздух кулаком.
Понял Знаур, что Бекмурза не шутит, и слетела с его лица улыбка.
– Надумал ты страшное... Боюсь за тебя! Пойми, Бекмурза, не время сейчас, весна пришла. Если Тула-товы выгонят, останемся без хлеба.
Ничего не ответил Бекмурза. Они быстрым шагом стали нагонять остальных...
Уставший, но с хорошим настроением, в сумерки вернулся с работы Знаур. Еще бы, он нанялся к Тулатовым. А в ауле есть такие, что просились к ним, да Сафар отказал, и так, мол, наняли много людей, а чем платить станем, того и гляди сами разоримся.
Что и говорить, повезло Знауру. Правда, Сафар напомнил ему о Бабу, но тут же многозначительно сказал: «Смирная телка сосала молоко у двух коров». А Знаур и не думает ни с кем затевать ссору, ему бы только прокормить семью.
Утолив наспех голод, Знаур собрался идти к соседу, да пришли сверстники. Они понарядились на танцы. В конце аула жил однорукий Бицко, у которого родился сын. и молодежь спешила туда. Не часто выдавался им случай повеселиться, и упустить его было бы обидно.
– Ты прости нас, Знаур, что мы посмели пригласить тебя... Но ты уже давно не бываешь с нами,– проговорил один из пришедших.
– У меня много дел... Вы же знаете, один я в доме теперь.– отказался Знаур.
И товарищи поняли: Знаур не пойдет. Не может он веселиться, когда неизвестно, где Бабу. Слишком большое горе свалилось на Знаура. надо выждать.
Мять тоже не поддержала просьбу товарищей, и Знаур остался дома. Пока не стемнело, он бесцельно ходил по двору. Пробовал заняться чем-нибудь, да все валилось из рук. Встревожили душу сверстники, и не мог он успокоиться.
Он видел, как вышли из дому нарядная ХаниФа и Фаризат. Конечно, соседки отправились туда же. Иначе чего бы она надела красное атласное платье.
Девушка показалась ему красивее прежнего, и вселилось в него беспокойство: «Не опередил бы меня кто-то другой. Э, пока соберутся Кониевы, ее сосватают... Вот только что подумают обо мне люди? Старший брат не женат, а я поспешил...»
Вспомнил Знаур, что собирался к Бекмурзе, и, застегивая на ходу высокий воротник бешмета, он покинул двор. Соседа он застал за работой: Бекмурза вбивал в землю колья покосившегося плетня.
– Добрый вечер, Бекмурза!
– Здравствуй, Знаур!
– Отдохнул бы...
Бекмурза как будто ждал повода: забросил топор и, присев на корточки у канавы, засучил рукава черкески, стал мыть руки.
– Эх, уйти бы в лес, построить шалаш под деревом и выспаться один раз в жизни,– Бекмурза, не вставая, провел мокрыми руками по ноговицам.
– А мне хочется выпить... Послушай, Бекмурза, пойдем к нам.
И друзья заспорили:
– Ну как я пойду к вам, если мы стоим напротив нашей калитки?
– Но об араке первый вспомнил я! – Бекмурза, ни слова более не говоря, увлек друга за собой...
– Зачем ты говоришь мне это? – сощурив правый глаз, Петр водил кончиками узловатых пальцев по морщинистой щеке и поминутно дергал обвислые усы; он смотрел в задумчивое лицо турка.– Ты же знаешь, что я живу с Иванной тихо и мирно. Никого в гости не зову и сам не хожу... Откуда ты взял, что у меня был кто-то, да еще в поздний час?
В эту минуту, конечно, Петр говорил неправду, сам не зная почему. Все село знало, что полицейские уже навестили его. И все же Петр боялся открыть тайну лаже Рашиду, хотя они были давнишними друзьями. Рашид жил в том же селе, только на турецкой половине, что не мешало ему тайком, под покровом ночи приходить к Петру.
Рашид понимал, что рискует многим. В семье росли два мальчика и девочка. Прознай турки о его симпатиях к Петру – дети Рашида могли остаться сиротами и заслужить презрение правоверных. Но Рашид умел, как никто, пробираться незамеченным к другу и час-другой побыть в его обществе. Поговорить же им было о чем.
Собеседники сидели друг против друга. Гость молча посасывал глиняную трубку и ожидал, когда выскажется хозяин. Но Петр неожиданно умолк. Ему показалось, что Рашид рассматривает прожженную дырку на его рубахе: «Проклятая девчонка, не успела заштопать. А Рашид тоже хорош – уставился, как индюк на муху... Но откуда он прознал о моем ночном госте? Нет, не случайно Рашид завел разговор о юнаке». Хозяин придвинулся к турку и с горечью заговорил:
– У меня, Рашид, твои братья отняли счастье. Ты помнишь нашу мать? Ты можешь сказать всем: мое сердце ненавидит их! И муллу, и... Я знаю, кто убил мою гордую Марию. Но я несчастный человек, Рашид, силы давно покинули меня. Эх, если бы моя рука могла удержать саблю,– Петр поднял свою маленькую сухую руку, исполосованную вздувшимися венами.
Рашид стянул с головы феску, почесал ею красный нос и снова водрузил на место.
– Я не хотел обидеть тебя, Петр. Мое сердце не желает тебе ничего плохого,– турок посмотрел на хозяина открытым взглядом.– Мои уши слышали, как грозился Али найти какого-то человека. Люди говорили, будто чужой прошел ночью на вашу половину, Петр. В мечети собралось много народа, и Али именем Аллаха заклинал узнать, у кого мог остановиться незнакомец. Он думает, что комит1 пришел не с пустыми руками и не для того, чтобы набить брюхо... Так думает Али, а я, Петр, ему не зять и. не шурин. В тот вечер я боялся за тебя... Меня к тебе тогда привело мое сердце. Разве я плохо поступил? Не таись, скажи мне, и я уйду туда, откуда пришел. А может, ты не знаешь меня?
«Вот и обидел я человека. Мы с Рашидом знаемся с тех пор, как мой отец спас от смерти его брата... Э, у меня от Рашида никогда не было тайн»,—Петр легонько ударил ладонью по плечу друга и вкрадчиво сказал:
– Сейчас такое время, когда сын не доверяет отцу, а мы с тобой разной веры...
Потрескавшиеся губы Рашида дернулись, и улыбка расползлась по худому лицу.
– Подвинься ко мне ближе, не могу же я кричать. У меня на сердце есть такое, что не должен слышать никто,– проговорил сердито Петр и первым придвинулся к Рашиду.
Он губами касался большого оттопыренного уха гостя:
– Гайдук был у меня.
Турок не изменил позы, на лице по-прежнему было равнодушие.
– Ты слышал мои слова или тебе их повторить?– повысил голос старик.
Рашид кивнул головой, мол, зачем так кричать, если я хорошо слышу даже шорохи за дверью.
– Он тут же ушел. Но потом ворвались полицейские... Будь они прокляты! Перевернули весь дом: искали его. Понял?
– Я все это знаю,– буркнул турок.—Трактирщик рассказывал в мечети, а сам я видел твоего гостя.
Старик окинул турка удивленным взглядом: «Я всегда думал, что Рашид много знает, но мало говорит»,– а вслух произнес:
– Почему ты молчал? Где ты видел моего гостя?
Турок поднял на друга глаза: они у него всегда были полузакрыты, и оттого казалось, будто Рашид дремлет.
– У тебя во дворе.
– Ты его спутал с кем-то! А может, рассказываешь прошлогодний сон? – слабо возразил Петр.
Турок безразлично пожал плечами, что означало: «Думай, как тебе угодно, но я видел твоего ночного гостя».
Встревожился Петр:
– Слушай, а может, о нем знает еще кто-нибудь?
Но Рашид на это не ответил, и старик вскипел:
– Проснись или, клянусь твоим Аллахом, я не ручаюсь за себя. Открой рот, я хочу услышать, что у тебя на душе!
Флегматичный Рашид потянул воздух мясистым носом, задержал дыхание, а затем шумно выдохнул.
– Я был в мечети на вечерней молитве и слышал, как мулла шептал старосте...
– Пусть бог покарает того и другого или превратит их в ишаков, – перебил Петр.
Утвердительно кивнув головой, Рашид усмехнулся и поспешил сказать:
– Тогда ты одолжишь мне хоть одного ишака дня на три.
– Гм! Э нет, ты его замучаешь, и что я буду делать потом без ишаков? – Болгарин усмехнулся в усы.– Еще что слышали твои большие уши?
– Мулла сказал старосте, чтобы он на ночь устраивал засады на всех дорогах.
– И все?
– Да.
– А при чем здесь мой гость?
– Я сразу же после молитвы направился к тебе и увидел, как чья-то тень выскользнула из калитки й удалилась в сторону ущелья. Тогда я вернулся домой и лег спокойно спать.
Болгарин положил руку на плечо Рашиду:
– Спасибо! Мое сердце всегда верило тебе, даже больше, чем брату. А теперь слушай: ои пришел оттуда. Понял?
– Я так и знал...
– Их там очень много. С ними русские... Христо передал, что им нужны деньги, оружие хотят купить.
– А где взять столько денег? – удивился Рашид.
– Я оторву от себя один флорин1, ты, знаю, не откажешь.
– Я дам два флорина. Но это так мало, что на них не купишь и одного ружья.
– Болгары дадут, никто не пожалеет.
– Среди моих братьев тоже найдутся такие,– проговорил уверенно Рашид и встал.– Ну, ладно, пойду, а то скоро начнет рассветать, и если мулла застанет меня у тебя, то мои дети не дождутся своего отца.
Друзья пожали друг другу руки, и один из них ушел...
Обычно овец стригли в конце весны, и шерсть попадала к хозяйке. Прикинув, сколько ее, она прежде всего заботилась о старшем из мужчин, о главе семейства. Вдруг оказывалось, что ему нужен новый башлык, теплые носки, сукно на бешмет. А потом уж хозяйка думала о других членах большого семейства. Но тогда шерсти оставалось совсем немного, и хозяйка неизменно говорила: «Вот придет весна и обязательно вам сотку тонкое сукно». Но шел за годом год, а младшие домочадцы продолжали носить одежонку с чужого плеча, заплатанную, хорошо, если перешитую.
У Бекмурзы было десятка полтора овец да штук шесть ягнят весеннего приплода. Много ли настрижешь с них! И все же мать ухитрялась распорядиться шерстью: часть сукна отправляла на базар, а что оставалось – сыну.
Она с утра засела за починку чувяк, а девушкам поручила перебрать шерсть. Подруги сидели на корточках и разговаривали вполголоса. Между ними ощетинилась тонкими стальными иглами чесалка. В комнате стоял запах свежей глины: Ханифа часто смазывала пол.
В окно заглядывала распустившаяся вишня. Так сильно она зацвела в первый раз. Сквозь ветви пробивались лучи солнца, разбросав на полу причудливые узоры.
– Гляжу на дерево, а мне кажется, это девушка... Высокая, тонкая, боюсь, не переломилась бы. На ее белом лице блестят черные глаза. Коса толстая, до самых ног. – Ханифа перестала работать и, не отрываясь, смотрела на веселую, нарядную вишню.
– Так ты же сама такая,– отозвалась подруга.
– Нет, Фаризат, мою девушку еще никто не встречал в жизни. Ты знаешь, и в сказке нет такой красавицы... Я ее вижу и во сне. Она в длинном платье, серебряные крючки сверкают на груди, подобно звездам на небе,– Ханифа встала и приблизилась к окну.
Ей было лет шестнадцать. Еще недавно девочка играла в куклы, которые сама же искусно шила из тряпок. К. ней приходили девчонки со всей улицы, и Ханифа охотно учила подружек нехитрому мастерству. А то убегала с ними за село и собирала цветы. Так шли дни, пока однажды мать не сказала, что ей пора оставить свои забавы, мол, взрослая уже стала.
С тех пор Ханифа редко, да и то тайком, встречалась со своими куклами; не могла расстаться девочка с детством. Мать же стала особенно придирчива к ней и даже на улицу запретила бегать босоногой да простоволосой.
С некоторых пор и сама Ханифа стала застенчивой при чужих, особенно в присутствии мужчин. Бывало, раньше соберется с девчонками и пойдет без спросу на свадьбу посмотреть, как веселятся молодые люди. До чего Ханифа любила танцы, особенно симд1. Так заглядится, что и о доме забудет.
Теперь же Ханифа, отправляясь к кому-нибудь с поручением матери, наряжалась, подолгу заплетала косу. Брат купил ей в городе малиновую бархатную кофту и красные сафьяновые чувяки. Мать, прежде чем выпустить дочь за порог, оглядывала ее, наставляла, как вести себя. А уж возвращалась дочь, так расспросам не было конца, обязательно ей хотелось узнать, с кем встречалась Ханифа и что ей говорили. Ну, конечно, Ханифа в последнее время не все рассказывала матери. У девушки появились свои тайны.
Как-то к ним пришли мужчины и долго разговаривали о чем-то с братом. А когда гости ушли, Бекмурза сказал матери, что сватают Ханифу. Девушка услышала об этом и поняла: теперь ей недолго оставаться дома.
С тех пор к ним зачастили гости, и каждый раз Ханифа с трепетом ждала, что вот сейчас позовет браг и объявит: «Собирайся, тебя берут замуж». Но время шло, сваты уходили ни с чем...
Усевшись на подоконник, Ханифа притянула к себе веточку и припала к ней губами. Фаризат тоже бросила работу. Она была младше подруги и не могла заметить перемены в Ханифе, ее взволнованности. «Все девушки с нашей улицы завидуют Ханифе, а она говорит о ком-то... Эх, будь у меня брат, уговорила бы его
украсть тебя»,– Фаризат снова принялась за свое занятие: упругим прутиком короткими ударами взбивала шерсть. И вдруг неожиданно даже для самой себя сказала:
– А ты знаешь, Знаур скоро женится...
Веточка выскользнула из рук Ханифы, и она поспешно оглянулась, переспросила:
– Знаур женится? Наш сосед? А кто тебе сказал?
– Его мать рассказывала у нас,– теперь уже рассеянно проговорила Фаризат, помолчала, а потом засмеялась: – Вот бы Знаур женился на тебе... Ты не хочешь стать женой соседа? Он такой красивый. Скажи, Ханифа, нравится тебе наш сосед?
Фаризат вопросительно посмотрела на подругу, но та ничего не ответила. Зажмурив глаза, Ханифа перепрыгнула через подоконник в сад. Пораженная ее поступком, Фаризат растерялась. «Она, кажется, сошла с ума. Да разве девушка может себя так вести? А если увидит кто-нибудь? Тогда от нее отвернутся все женихи, и она останется старой девой».– Фаризат заправила волосы под шапочку и подбежала к окну: Ханифа ласкала рябого теленка. Над окном прожужжала пчела, и Фаризат испуганно вскрикнула.
– Ой, что с тобой? – всплеснула руками Ханифа.
– Пчела чуть не села мне на нос! – воскликнула Фаризат.– Ох, узнает мать, как ты выпрыгнула в окно, достанется тебе.
Оголив колени, Ханифа влезла в комнату, запрокинула руки за голову, приподнялась на носках и пробежала на цыпочках. «Что с ней? Она не такая, как всегда»,– встревожилась Фаризат. Но такое настроение у Ханифы продолжалось недолго. Опустившись на колени, она взяла клок шерсти, нанизала на иглы чесалки и тихо запела. Фаризат подкралась к ней и обхватила за плечи.
– Скажи, Ханифа, ты видела хороший сон? Ты чему-то радуешься. Ведь правда? – Фаризат горячо дышала подруге в лицо.
– Тебе показалось, будто мне весело.
– Неправда, сестра моя, ты скрываешь от меня какую-то тайну,– Фаризат надула губы и умолкла.
Ханифа, запрокинув назад голову, погладила Фаризат по щеке.
– Да разве есть на свете такое, что бы я скрыла от тебя? У меня же ты единственная подруга. Ты веришь мне?
– Угу!
Помолчали. Фаризат уселась на корточки рядом с Ханифой и устремила взгляд на дерево. Они сидели молча, пока не вошла мать.
– Оставь их одних! Эх-хе... Да я бы сама давно управилась, а вы с утра возитесь. Горе мне с вами. В наше время девушки...– старуха не договорила и, погрозив подругам, вышла.
Фаризат, не смея поднять головы, склонилась над чесалкой так низко, что того и гляди ткнется лбом в иглы. Но она не могла долго молчать. Не прекращая работы, девушка продолжала, сама того не подозревая, бередить душу подруги.
– Из этой бы шерсти свалять башлык Знауру,– сказала Фаризат.
Ханифу словно обдало жаром, она почувствовала, как заколотилось сердце.
– Ты что-то часто называешь имя нашего соседа,– голос у Ханифы дрожал, хотя девушка старалась казаться равнодушной.– Смотри, не поселились бы в тебе черти, будешь тогда мучиться по ночам, как...
Она вовремя умолкла. Не умея лгать, Ханифа чуть было не сказала о себе: к ней часто во сне являлся сосед. Брал ее за руку и уводил далеко в горы. Они поднимались на снежные вершины и оттуда смотрели на землю. Потом всходило солнце, и Знаур растворялся, как легкое облако.
– Он лучше всех... Правда? – спросила Фаризат и заметила, что у подруги сдвинулись длинные черные брови,– Когда Знаур бывает у себя во дворе, то я подкрадываюсь к плетню и смотрю на него украдкой.
Ханифа вдруг представила себе Фаризат, наблюдавшую за соседом, и ей стало обидно, что она сама не додумалась до этого, но тут же спросила себя: «Не любишь ли ты его, Ханифа?» В какой раз задает Ханифа этот вопрос. Ну а ответить никогда не успевает, все ей кто-то мешает. Вот и сейчас со двора донесся голос брата:
– Ханифа, где ты там?
Девушка встала, все еще думая о Знауре, и рассеянно подобрала со лба под шапочку короткие, вьющиеся локоны.
– Ты что, оглохла? – кричал Бекмурза.
Фаризат ткнула ее прутиком в бок.
– Беги, а то влетит тебе от Бекмурзы.
Когда Ханифа вышла во двор, то увидела, как мать, склонившись над сыном, отчитывала его:
– Опозорить хочешь ее? Орешь на все село... Совсем голову потерял!
Задержавшись у ветвистого тутового дерева, Ханифа невольно поднялась на носках и посмотрела поверх нового плетня в сторону соседей. Но там никого не было. Заметив дочь, мать ушла под навес к своим прерванным делам.
Ханифа неслышно подошла к брату и замерла у него за спиной. Бекмурза сидел на деревянной лавке и, сжав коленями седло, ловко орудовал длинным шилом и иглой.
– Сбегай к соседям и возьми у Знаура кусок войлока. Он когда-то обещал... Да побыстрей и не глазей по сторонам,– тихо, но строго сказал брат, а сам и головы не поднял.
Не ожидала такого поручения Ханифа, потому замешкалась, ей хотелось сказать брату, что лучше ему послать Фаризат, но тут же в ней заговорил внутренний протестующий голос; «Нет, иди сама. Ну чего же стоишь?»
– Ты еще здесь? – спросил брат.
«Сама пойду, Фаризат и так видит Знаура, когда хочет»,– Ханифа пересекла двор быстрым шагом.
Никогда прежде Ханифа не сравнивала своего соседа с другими мужчинами. Она запросто бегала к ним, когда Фарда просила помочь ей по хозяйству. Беззаботная девчонка смеялась шуткам Знаура и даже пробовала подтрунивать над ним, если рядом не было старших.
Но однажды... Это было давно, когда еще в доме Кониевых не случилось горе. Ханифа первый раз пришла на свадьбу наряженной и в сопровождении двоюродной сестры. На нее сразу же обратили внимание, и она смутилась, стараясь скрыться за чужими спинами. А потом освоилась, завороженными глазами смотрела на девушек. Они плыли в плавном танце, словно лебеди. Стройные, как тополи, с длинными косами... И вдруг Ханифа увидела Знаура. Он птицей влетел в круг и застыл на носках. Послышались возгласы: «Асса!», дружней захлопали в ладоши, надрывалась гармоника.
Потом к нему вышла девушка, и они долго танцевали.
С того вечера Ханифа все время думала о нем. Встречаясь же с ним, не вела больше праздных разговоров. А со временем старалась не ходить к соседям даже по делу. Фарда сразу же заметила в ней перемену и тоже перестала звать ее к себе. С тех пор девушка все чаще ловила себя на мысли, что думает о Знауре...
На несмелый стук Ханифы отозвалась собака, затем она услышала звонкий голос Знаура, приведший ее в трепет:
– Входи, кто бы ты ни был: Друг или враг!
Но Ханифа оробела и не могла дотронуться до калитки. Так бы и простояла, не выйди к ней Фарда. Хозяйка искренне обрадовалась гостье и, отступив, лас* ково пригласила:
– Зайди в дом, дочь моя,– но, видя, что девушка мешкает, повторила приглашение.– Не стесняйся, мы же соседи.
– Я... Мне Бекмурза сказал... Ему войлок нужен;– совсем смутилась Ханифа.
«Как похорошела! И куда только Бабу смотрел? Если бы он женился, то, может, не был бы так горяч... Бедный мой сын... Нет, нет, Знаура надо женить. Ох, как бы Бекмурза не отказал нам!»—женщина шагнула к девушке и взяла гостью под руку: Ханифа робко переступила порог. Увидев ее, Знаур тоже засуетился, но быстро оправился, спасибо, мать помогла.
– Бекмурза прислал Ханифу за войлоком. Ты обещал ему?
– Сейчас... Где-то спрятал и не помню. Только у меня черный, а ему, наверное, нужен коричневый? Нана, ты не видала, куда я положил его?
Знаур суматошно искал повсюду войлок, а потом, плюнув в сердцах, воскликнул:
– Надо же, а? Лежит перед моим носом и молчит! Это, наверное, ты переложила сюда.
– Вот так получается всегда... Сам положит, и спрашивает меня. Разве у хозяйки своих дел мало? Пойдем, Ханифа, твой брат подождет, ничего с ним не случится.
Фарда оглядела девушку, не скрывая своего восхищения: будь на месте Ханифы другая, прочла бы в глазах женщины сокровенные думы: «Как бы нас не опередили, не может же Бекмурза отказывать всем женихам... Как расцвела! Отчего она прячет глаза? Думает ли Ханифа, что скоро станет женой моего сына? Нет, не дал бог высохнуть дереву. О, горе мне с ним! Хорошо, Бза вмешался, а то бы Знаур не женился до седой бороды. Наверное, ему наколдовали, не иначе»,– рассуждала старуха. Она ввела девушку в саклю и не знала, куда усадить.
– Ты так редко стала бывать у нас... Я тебе сейчас дзыкка1 приготовлю,– старуха укрылась было в къабице, но Ханифа вскрикнула, и хозяйка вернулась к ней.– Что с тобой, дочь моя?
– Ой, не надо, Фарда. Меня ждет Бекмурза,– взмолилась девушка,– убьет он меня...
Но Фарда ничего и слышать не хотела. Она приоткрыла дверь во двор и крикнула:
– Сын!
– Здесь я!
– Сходи к Бекмурзе, а Ханифа пока останется у нас, она мне нужна.
– Хорошо,– отозвался Знаур.
Ханифа видела, как он сунул под мышку войлок и вышел на улицу. Ей вдруг представилось, как Фаризат в окно любуется Знауром, и она безотчетно прошла мимо хозяйки, чем немало удивила ее, но, опомнившись, остановилась и проговорила:
– Пойду я, а то Бекмурза рассердится на меня,– на ее длинных ресницах блеснули слезинки.
Старуха же думала о своем: «Внуков она подарит мне. О, очаг в моем доме никогда не потухнет... Бза обещал прийти к нам, но что-то его долго нет. Кого он выберет в сваты? Сам, наверное, пойдет к Каруаевым».
7
Петр шел по обочине обычным своим Шагом: он у него мелкий и спорый. С детства Петр не мог ходить медленно. Оттого в пути бывал всегда один: уставали идти с ним люди. Ну а если случался незнакомый попутчик, то он, запыхавшись, поднимал кверху руки и говорил: «Ты уж беги, старик, мне спешить некуда».
Вот и ходил Петр по дорогам один со своими думами и заботами. А еще брал с собой в путь свою верную спутницу – суковатую палку, почерневшую и гладкую, словно ее долго полировали.
Старик в округе прослыл непоседой. И никто не удивлялся тому, что Петр отлучался из села. Частенько у него находились какие-то дела. Вот и этот раз он покинул дом, чтобы навестить надежных болгар и поговорить с ними насчет поручения сына. Гайдукам нужны деньги на оружие. А где их взять, как ни попросить у честных болгар. Пусть каждый поможет повстанцам, если желает погибели туркам.
Петр уже успел навестить дальнего родственника в Пародиме, заглянул к давнишнему другу в Згалинце. Те обещали ему в свою очередь сходить кое к кому в Боготе, Гривице. Ну а если поискать, так у кого-нибудь да отыщутся родственники и в древнем Тырнове, а то и в самой Софии.
На окраине Булгарени кто-то окликнул Петра, но он остановился не сразу.
– Эй, братец,' ты несешься, как будто бежишь от долгов!
Из виноградника вышел крестьянин примерно его лет, и Петр вынужден был подойти к нему: «Откуда ты взялся на мою голову? Успеть бы сегодня добраться домой».
– Добрый день,– приветствовал Петра крестьянин, обмахивая лицо длиннополой шляпой и широко надувая впалые щеки.
– Дай бог добра! – ответил Петр довольно неприветливо.
– Кажется, мы когда-то виделись с тобой,– произнес незнакомец, разглядывая путника.
– О да! Мы встречались, только не припомню где... Память уходит с годами.
– Уж не в гости ли спешишь? – допытывался крестьянин.
– Кто в наше время ходит в гости? С самого Габрово догоняю свою тень, а она, окаянная, несется впереди меня. Вот и привела меня сюда...
Крестьянин засмеялся раскатисто, видно, соскучился по шутке. Присев на землю, он пригласил и Петра.
– Садись, отдохни, а то от твоих царвулей пошел дым,– и, когда Петр сел, добавил: – Вас, габровцев, видно, одна мать родила, все такие жадные...
Он резко нагнулся, и рубаха на груди распахнулась: на шее болтался талисман от всех болезней и напастей – топорик величиной с большой ноготок. Застегнув рубаху на все пуговицы, крестьянин сорвал сухую травинку, пожевал ее и вытер губы, вынул из глубокого кармана просторных шаровар сырницу, не открывая, предложил:
– Отведай, оно с усталости неплохо обмануть голод. Да ты не стесняйся, мы не то, что габровцы.
Скосив взгляд на сморщенное лицо собеседника, Петр проговорил:
– За угощение спасибо. А ты вот что... Послушай, добрый человек, одолжи мне один флорин,—не спуская взгляда с крестьянина, Петр почесал пальцем загорелый нос.
Крестьянин удивленно посмотрел на Петра, присвистнув, ударил его по плечу и откинулся назад. Он долго смеялся, а потом, вытирая слезы, проговорил;
– Да где взять сиромаху1 столько денег? Ты, оказывается, непрочь и пошутить!
– Никак твой дед родился в Габрово? Ты такой же жадный, как и все габровцы. Что ты скажешь на это?
Крестьянин смущенно улыбнулся, хлопнул в ладоши.
– Да ты, видать, мудрый, как тот кадия1 2. Ладно, не будем ссориться, все мы болгары – братья... Я тебе скажу, что одна моя дальняя родственница была замужем за габровцем. Ей богу, не вру,– крестьянин пошарил за пазухой, достал глиняную трубку, постучал ею по расплюснутому ногтю, сунул в беззубый
рот.– Не торопись в село, путник, посиди, поговорим, а тем временем остынут твои ноги. Что слышно на белом свете? Кто-то принес весть, будто немцы и французы поссорились?. Бог ты мой! Что только нужно этим царям? Живи себе во дворце, пей кофе и слушай, как поют соловьи. Нет же, лезут друг на друга с кулаками. А ты как думаешь? – но, не дождавшись, что ответит Петр, сам же продолжил, словно боялся, что не успеет высказаться: – Австриякам всяким да римлянам тоже не сидится.
– Гм! – Петр сковырнул палкой корку потрескавшейся земли.– Чего ты заботишься о чужом горе... Ты лучше скажи, чем помочь сербам и черногорцам? Тебя не радует, как гайдуки колошматят турок?
– Тсс! – Крестьянин выхватил изо рта трубку и испуганно оглянулся по сторонам.– Ты хочешь на виселицу вместо того юнака?
– Какого юнака? – встрепенулся Петр.
– А разве ты не слышал? – крестьянин помрачнел, его короткие редкие брови взъерошились, на сухом лице резче обозначились морщины.
– Что же ты умолк? – нетерпеливо спросил Петр, а у самого мелькнула тревожная мысль о посланце сына.
– Ночью проклятые сеймены (жандармы) схватили одного парня... Сходи в село, взгляни на него. Народ собрался у канака (сельской управы), но я не посмел и ушел сюда... Какое надо иметь сердце, чтобы смотреть, как будут казнить юнака,– крестьянин махнул рукой.
– Парня? Болгарина? – рассеянно бормотал Петр.
– Ну, а кого же еще? Посмотришь на него, так похож на мальчишку, а силы в нем больше, чем в другом мужчине.
– Похож на мальчишку, говоришь? – у изумленного Петра затрясся подбородок.
– Послушай, может, ты его знаешь? Не твой ли он сын? А?
– Сын,—рассеянно проговорил Петр, а про себя подумал: «Нет, это не он. Мало ли парней ходит по земле».
Поднялся Петр, ничего не сказав, побрел к селу. Оно начиналось сразу же за виноградниками, возвышаясь над ними черепичными крышами. Чем ближе подходил к селу, тем тяжелее шаг. «Он, это он... А почему он? Ох, сердце мне говорит, что быть горю. Видно, не дошли до бога мои молитвы. Даже Иванну просил молиться за него... Как я умолял всевышнего уберечь юнака! Замучают парня».
В село Петр вошел, с трудом передвигая ноги. Широкая, пыльная улица вела к мечети. Еще издали Петр заметил, что там собрался народ. Но почему-то оттуда не слышно голосов? Тишину улицы нарушало лишь шарканье ног Петра. Старик почувствовал смертельную усталость, ему захотелось присесть на обочине, закрыть глаза и забыться.
Он подошел к безмолвной толпе, но никто не обратил на него внимания. Стоящие перед ним мешали ему увидеть, что делается впереди. Тогда Петр положил на чье-то плечо дрожащую руку и приподнялся на носках. О, лучше бы он ослеп в эту минуту! Из канака, что рядом с мечетью, вышел баш1 и остановился у порога. Сложив руки на большом животе, турок медленно перебирал четки. Широкие из синего атласа шаровары шевелил ветерок с Балкан. Но вот турок пошел, переваливаясь из стороны в сторону. Когда он достиг середины площади, из того же дома показался вооруженный сеймен. У Петра перехватило дыхание, он почувствовал, что под ним качнулась земля, и он сильнее ухватился за чужое плечо.
За сейменом появился юнак, посланец сына. На площади стояла звенящая тишина. Юнак держался прямо, шаг широкий, легкий, то и дело резким взмахом головы отбрасывал со лба черную прядь волос, и народу открывалось бледное лицо. Оно улыбалось людям.
Из-за мечети вышли еще два сеймена во главе с бюлюк-башия (командиром отряда)2. Но Петр их не видел. Все расплылось перед глазами, и подкосились ноги. Но ему не дали упасть. Чьи-то сильные руки подхватили обмякшее тело и бережно уложили на землю. Не слышал Петр, как баши объявил:
– Эй, эй, гяуры, слушайте внимательно. Того, кто посмеет пойти против султана, ждет кара на земле! Тот, кто поймает комита, получит у меня большой бакшиш – один флорин.
С этими словами он небрежно махнул рукой – и юнака увели в окружении четырех сейменов. Неожиданно арестованный оглянулся и крикнул:
– Болгары! Будьте мужественны!
Сеймен ударил его прикладом в спину.
– Вставайте все и дружно беритесь за оружие!
Все четыре приклада обрушились на юнака, и он
споткнулся, но удержался и, стараясь выкрикнуть еще что-то, повернулся к застывшей площади.
– Болгары! Верь...
Его сбили ударом приклада, и он захлебнулся, упал на землю. Люди видели, как юнак старался высвободить руки, стянутые веревкой за спиной.
