Текст книги "Уездная учительница магии (СИ)"

Автор книги: Варвара Корсарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц)

– Ждите тут.

Дверь захлопнулась. Мы остались на крыльце.

Анвил вернулся через десять минут, нагруженный чемоданчиком с инструментами, мотками проволоки, но при этом одетый, как для визита в театр. Ланзо он вручил длинную палку в оплетке и медный штырь.

– Идемте. Помогу чем могу. Заодно установлю вам на крыше молниеотвод и сделаю заземление. А то и второго дома лишитесь.

– У вас в городе дома часто горят из-за гроз?

– Редко. Но бывает. Когда безглазый разбойник сильно на кого-то разгневается.

Я изумленно вздернула брови. И этот ученый, изобретатель верит в призрака и его месть?!

– Шучу, – сухо сказал Анвил. – Такое бывает, когда люди не соблюдают элементарную технику безопасности. В этом городе живут суеверные болваны. Думаю, вы это уже поняли.

– У вас тут странные суеверия, – тактично заметила я.

– Вы где-то встречали логичные суеверия? – фыркнул Анвил. – Шагайте быстрее! Мне нужно до заката быть дома. Вечером возникают отличные тепловые потоки, а я еще не запустил аэростат! Кстати, безвозмездно я никому не помогаю. Будете должны услугу.

– Это справедливо. Спасибо, господин Анвил. Но и я не всякую услугу готова оказать. Если условия сделки вам не подходят, то лучше ее не заключать.

– Вы разумная особа, – заметил Анвил с одобрением. – Я не потребую от вас ничего сложного. И если у вас заведутся деньги, оплатите наличными. Возьму с вас всего десять кронодоров за час работы. Просто потому, что приятно иметь дело с умным человеком. В этом городе такие почти не водятся.

* * *

Мы тащились груженые как ослы. Встречавшиеся жители глядели на нас с любопытством, иногда вслух выражали сочувствие моей беде, но личную помощь не предлагали. Да я и не ждала ее: и без того получила куда больше, чем рассчитывала.

В Кривом доме все сразу взялись за работу. Анвил и Ланзо полезли на крышу. Я нарвала полыни на пустыре, наломала веток в кустарнике и сделала веник. Водопровода в доме не было; за водой пришлось идти с ведром через пустырь к колонке.

Первым делом почистила и разожгла печь, – под навесом на улице нашлись щепки, – и приготовила чай и закуски добровольным помощникам. Больше ничем я их отблагодарить не могла.

Помощники работали с азартом и удовольствием: на крыше стучало и грохотало, время от времени долетали властные распоряжения Анвила. Я тоже сложа руки не сидела.

Сбросив туфли и завязав вокруг талии полотенце, я натирала пол. Спина взмокла, мускулы болели, мокрые волосы прилипли ко лбу, а я все терла и терла. Впрочем, без особого успеха. Многолетняя грязь въелась намертво, но хотя бы верхний ее слой я смыла.

Во время работы старалась не смотреть по сторонам. От вида косых окон мутилось в глазах. Сложно будет привыкнуть к их неправильности.

Но и окна оставлять без внимания было нельзя. Закончив с полом, сделала еще одно путешествие через пустырь и притащила ведро ледяной воды. Попутно поняв, как повезло и одновременно не повезло мне родиться в состоятельной семье. К физическому труду я не была привычной. Когда бухнула ведро на пол, то долго не могла разогнуться и дышала, как загнанная собака.

Кажется, Роберваль оплачивает учительнице прислугу? В тот момент я была готова признать свое поражение и воспользоваться его благотворительностью.

«Соберись, белоручка!» – сурово приказала я себе, выбрала тряпку и полезла на подоконник.

Скоро через открытую форточку вливался свежий вечерний воздух, и вымытые окна сияли радужным блеском. На пол упали оранжевые лучи заходящего солнца. Настроение начало повышаться.

Над окнами остался старый карниз; порывшись в тюках, нашла отрез выцветшего ситца и приладила его вместо занавесок. Теперь стало почти уютно: огонь трещал, чайник свистел, в комнате пахло мылом и водой.

Из старой простыни – мне их пожертвовали штук пять – я соорудила занавеску, за ней умылась и переоделась. Щедротами горожан я обзавелась двумя платьями. На уроки их надевать было нельзя из-за пятен на подоле и потрепанных рукавов, но для домашних работ сойдут.

Дверь с шумом отворилась, в комнату вошли Анвил и Ланзо.

– Готово, – сообщил изобретатель. – Прореха в крыше заделана, молниеотвод мы поставили. Теперь осталось подождать хорошего дождя, чтобы проверить, все ли в порядке.

– Давайте попьем чаю, – предложила я.

Анвил и Ланзо уселись за стол. Я расставила нехитрую снедь.

Изобретатель брезгливо посмотрел на мятые жестяные тарелки, от угощения отказался, но чашку к себе придвинул.

– Вам достался хороший дом, – заметил Анвил. – Далеко от города. Тихо. Никто мешать не будет. И я сам одно время подумывал перебраться сюда. Но для меня тут места мало. Больше всего мне нравятся эти окна.

Он ткнул рукой в перекошенные рамы.

– У меня от них голова кружится! Чем же они вам так приглянулись?

– Нарушение привычного порядка вещей развивает творческий потенциал и воображение. Наш мозг привык к рутине. Время от времени его нужно встряхивать. Например, я иногда сплю на полу или на столе. Или надеваю левый ботинок на правую ногу, а правый – на левую. Чтобы нарушить восприятие и разбудить мозг. А иногда хожу целый день голышом. Даже на крышу так поднимаюсь.

Узнав о привычках Анвила, я от души порадовалась, что теперь не живу с ним по соседству. Я не была готова видеть седого солидного изобретателя на крыше каждое утро в чем мать родила.

– Поэтому ваш дом с его асимметрией – отличное средство взбодриться, – продолжал Анвил. – Глаз посылает неожиданные образы в мозг, и тот начинает работать на всю катушку. Хм, может, все же мне сюда переехать? А вам подыщут другое жилье.

– Вас не пугает соседство с кладбищем и проклятым лесом?

– А вас?

– Пугает, – честно призналась я. – Но не призраки. Я не привыкла жить одной.

– Но вы же Одаренная. Вы наверняка умеете отгонять непрошеных гостей? Ставить какие-то защитные поля, или чему вас там учили?

– Нет, не умею. Одаренные не всесильные маги.

– Никогда не интересовался изучением эфирных полей. В обычной, классической физике немало загадок. Мне их хватает, чтобы жить интересно, занять голову и руки.

– Вам нужна собака, госпожа Верден,– сказал Ланзо. – Она будет вас охранять. Я подыщу вам щенка.

– Собака! – фыркнул Анвил. – Глупое, неуклюжее животное. Давайте я вам лучше установлю охранные механизмы. Наподобие тех, что у меня дома. Тогда все будут обходить ваш дом за версту. Так и быть, изготовлю их для вас со скидкой.

– Спасибо, но я предпочту живое существо.

– Но вы все же не ходите в тот лес... – попросил Ланзо. – Даже с собакой.

– А что там такое? Все кругом твердят про призрака разбойника и потерявшихся людей, но ведь этому наверняка есть простые объяснения? И как же господин Роберваль валит лес? Он не боится призраков?

– Лесопилка Роберваля в другой стороне, – объяснил Анвил, доставая часы и озабоченно вглядываясь в циферблат. – А из ваших окон виден тот лесной участок, с которым связаны суеверия. Впрочем, я несколько раз туда наведывался и ничего такого не видел. Лес как лес. Густой. Грибы, комары. Местами есть заболоченные участки – их следует опасаться. До особняка Грабба я, правда, не доходил, хотя было любопытно.

– Он что, еще стоит? Этот особняк разбойника?

– Конечно. К нему есть дорога. Ведет мимо старой охотничьей избушки, сквозь болота. Заросла от времени, но найти ее можно. Однако никто из местных не рискнет по ней пройти. Сами понимаете, почему.

Я побарабанила пальцами по столу.

– Странно это все...

– Все странности объясняются невежеством и суевериями. Местные видели в лесу монстров: думаю, это вызванный туманом обман зрения. Туманы тут бывают очень густые. Мало ли что привидится в овсяном киселе! Да попробуйте сами прогуляйтесь. Ничего страшного там нет в хорошую погоду. Преступники у нас не водятся, волков и медведей нет. Только компас захватите. Все несчастные случаи, когда люди пропадали в лесу, объясняются просто: потерей ориентации и паникой.

– Нет, спасибо. Я никогда не гуляла по лесу и не хочу этому учиться. Говорите, преступники не водятся? Значит, живых непрошеных гостей мне можно не бояться? Тогда и собака не нужна.

– Мелкие хулиганства случаются. Хулиганов забирают в участок, а Роберваль сурово наказывает своих рабочих, когда они провинятся. Ну и в Дикую ночь безобразия творятся... так, шалости... Однако воров и убийц в Крипвуде нет. Тут нам повезло. В столице, я знаю, беспокойно. Твердят о преступном гении Химерасе, человеке со ста лицами... может, он выдумка, но выдумки на пустом месте не возникают. В соседних крупных городах происходили громкие грабежи.

– Да, слышала.

– Поэтому лучше быть настороже. Мне пора, – объявил Анвил, вставая и надевая сюртук, который он аккуратно повесил на крючок у двери, прежде чем лезть на крышу. – Ланзо, идем со мной. Уже темнеет.

Внезапно меня пробрал озноб. Ужасно не хотелось, чтобы гости уходили и оставили меня тут одну.

– Большое спасибо за помощь! – весело сказала я. – Заглядывайте проведать, как пожелаете. Скоро я все приведу в порядок, тут станет уютнее.

– Вряд ли я загляну, – ответил Анвил. – Некогда мне ходить по гостям. И вас к себе не приглашаю. Не обессудьте. Когда посторонние попадают в мой дом, они начинают все трогать и ломать.

С этими недружелюбными словами Анвил, поманив Ланзо, ушел.

Глава 11
 Развлечения города Крипвуда

Когда гости ушли, я остро ощутила свое одиночество. И поняла, что последние сутки жила в состоянии шока. Он наступил в тот момент, когда я увидела, как полыхает мой уютный коттедж. После этого я действовала, двигалась и говорила, как автомат. И только теперь пришло полное понимание всего случившегося...

Черт побери, все идет не так с момента, как я ступила на платформу Крипвуда! Не так, как представлялось. Хотя до этого думалось, что я готова к неприятным сюрпризам. Но оказаться без вещей, денег, среди незнакомцев, одетой в чужую поношенную одежду! Одной в доме на окраине, из окон которого виднеется кладбище и жуткий лес!

Я подошла к окну и откинула занавеску. И ощутила новый приступ озноба. Солнце почти село, и из леса в сторону города двинулся туман. Он стлался низко, белесый, непроницаемый. Неотвратимый, как армия привидений. Мой дом стоит первым на линии атаки неприятеля.

Туман перетекал, клубился, выбрасывал щупальца и снова их втягивал. Стремительно темнело. И вот за окнами все помутнело, на стеклах осели капли. Какое-то время я завороженно всматривалась в пелену, наблюдала, как образуются в ней плотные сгустки, пока мне не показалось, что и туман всматривается в меня тысячами слепых глаз!

«Туман смотрит на меня, как безглазый разбойник Иоахим Грабб...»

Я плотно задернула занавеску, торопливо отошла от окна и подбросила в печь щепок. На потолке запрыгали огненные отблески. Я налила чаю, уселась готовиться к урокам и постепенно почувствовала себя лучше.

Вот так! Пусть снаружи бродят призраки, но мне до них нет дела. У меня тетради не проверены, вот!

...Я ставила пометки красным карандашом, вчитывалась в детский почерк, но между лопатками свербело, как от недоброго взгляда. Туман продолжал подсматривать за мной сквозь щель в занавеске.

– Истеричка, – сказала я себе сердито. – Все призраки живут в твоем воображении. Подумай лучше о чем-то приятном.

Я рассеянно отхлебнула чая и стала перебирать впечатления последних дней. Увы, мысли зацепились совсем не за то, что нужно. Я стала раздумывать о господине Робервале и его показной неприязни к новой учительнице.

Итак, у него есть личные причины не любить Одаренных. Наверняка что-то связанное с его покойной женой. Может, она тоже была Одаренной, и каким-то образом ее дар портил жизнь мужу или привел к ее ранней кончине? С ее смерти прошло три года; вероятно, Роберваль собирается жениться повторно. На той столичной дамочке, Вильгельмине Денгард… что ж, девочке нужна мать. Наверное, когда ее отец женится, они переберутся в столицу. Невозможно представить утонченную светскую львицу в глухой провинции. А почему сам Роберваль сюда приехал? И чем он промышлял в Сен-Лютерне до этого?

Я и сама не понимала, почему меня так занимает мрачная личность лесопромышленника. Впрочем, нет, это как раз понятно: если кто-то чинит вам препятствия, хочется лучше узнать врага.

И тут мне вспомнилось, как Роберваль пожал мою руку при встрече... крепкие у него руки. Кожа сухая, горячая. А вот глаза холодные. Мертвые... почему? Что за ними скрывалось? Да еще шрам на щеке. Можно подумать, он – двойник разбойника Грабба. Манеры у него точно разбойничьи.

Я поежилась. В животе вдруг стало тепло и тревожно, а по спине пробежали мурашки. То же самое я чувствовала, когда оказывалась рядом с ним, когда его рука стиснула мою. Неприятный тип! Не стоит о нем думать.

Чай в кружке закончился. С сожалением поболтав остатками заварки, я встала из-за стола и начала готовиться ко сну. Вечер сменился ночью, далеко в городе брехали собаки, но туман глушил и искажал звуки, отчего казалось, что лай раздается то со стороны кладбища, то со стороны леса. Вдобавок выяснилось, что мне достался на редкость скрипучий дом.

Каждая половица стонала на свой лад. Скрипели рамы, косяки, трещал дымоход. Пищали и кряхтели стулья, стол, полки.

Возможно, дом продолжал оседать. Что и стало причиной неприятной музыки. Либо дом проснулся с наступлением ночи и, истосковавшись от одиночества, начал жаловаться мне на жизнь.

– Мне тоже невесело, – ворчливо сообщила я дому. – И что теперь, будем ныть на два голоса?

В углу прозвучал особо унылый скрип, похожий на ругань старика.

Я бросила на кровать матрас. Последний час он сушился перед камином. Постелила ветхие простыни, достала пожертвованное одеяло с дырами. Переоделась в чужую сорочку. Она была такой большой, что я могла бы обмотаться ей дважды. Наверное, раньше она принадлежала госпоже Барбуте.

Юркнула в кровать и закрыла глаза.

Спала плохо. Сначала не могла заснуть. Ворочалась с боку на бок, потому что кровать оказалась ужасно жесткой. Смотрела, как движутся за занавеской щупальца тумана. Слушала, как трещат угли в печке, завывает ветер в дымоходе и скрипят сами по себе половицы.

Но было кое-что и похуже. Скоро к привычным уже звукам добавилось попискиванье, шорох и легкий топоток.

Мыши! Они возятся и играют под полом. Устраивают мышиную вечеринку! Ну хоть кому-то весело в этом доме.

Я вскочила и заглянула под кровать. В углу мелькнула юркая тень. У меня волоски на руках встали дыбом. Мыши – неприятно, но терпимо. А если крысы? У них голые хвосты и длинные зубы!

Подумав, я бросила у входа корку. Если зверюшки найдут угощение, то, может, успокоятся и не полезут ко мне на кровать. Завтра попрошу Ланзо найти не только собаку, но и кошку. Тогда точно не придется страдать от одиночества!

После этого я спряталась с головой под одеяло и начала считать овец. Наконец, пришла дремота. Замелькали первые обрывки сна. Но и они были неприятными.

Снилось, что из тумана за окнами вышла человеческая фигура и прильнула к стеклу, пытаясь разглядеть и найти меня в комнате... На занавеску легла темная тень. Она была неподвижна, как могильная статуя, и это не на шутку пугало. Но потом тень невесомо скользнула в сторону, под чужими ногами хрустнул гравий. Треснула веточка; на звук тоскливо отозвался козодой. Мерные шаги двинулись вдоль стены, к двери. Скрипнуло крыльцо. И опять тишина…

У меня колотилось сердце, рот пересох, но я лежала, парализованная сном, и не могла проснуться...

* * *

Утром, когда от тумана остались лишь капли росы на траве, а солнце лилось в прореху на занавеске, я отмахнулась от своего кошмара. Наверняка он привиделся от непривычки жить одной, далеко от людей. Да и рассказы Ланзо и Анвила сыграли свою роль. В самом деле, нельзя же поверить, что ночью меня явились по-соседски проведать неупокоенные обитатели кладбища, или призрачный разбойник решил наведаться в гости! И уж точно не был это грабитель: что с меня взять, кроме драных простыней и одеял!

Скоро мою голову заняли другие проблемы. Например, где раздобыть дров. Обломки и щепки под навесом во дворе закончились. Угля тоже не было. А в доме прохладно.

И опять вспомнился господин Роберваль. Этот угрюмый благотворитель оплачивал учителям дрова. Пришлет ли он их мне на новое место? Или его благотворительность закончилась в момент, когда сгорел построенный им коттедж? Или она не распространялась на неугодную ему учительницу?

Надо намекнуть директору: пусть поговорит с заносчивым богатеем…

Я поежилась. До чего неприятно быть нищей и зависимой! И так не хочется изучать науку бедняков – как быть просительницей! При мысли о том, как я униженно вымаливаю у Роберваля подачки, вся моя гордость становилась на дыбы. Уж лучше замерзну до смерти, чем так унижаться.

Я сходила за водой к колонке, позавтракала черствыми пирожками, оделась в рубашку и юбку с чужого плеча, почистила туфли, попутно заметив, что у левого расшатался каблук, и в отвратительном настроении поплелась в школу.

Во время уроков так и подмывало посадить детей зубрить учебник или переписывать длинное упражнение. Чтобы самой сесть за учительский стол и бездумно смотреть в окно. Голова болела, ношеная одежда не по размеру натирала в самых неожиданных местах и безумно раздражала – от нее пахло затхлостью, постирать ее я не успела. От черствых пирожков мучила икота. После тяжкой работы по дому ныли руки и спина.

Одолевало непреодолимое желание упасть на диван в учительской и немного поплакать. Бывают такие дни, насквозь пропитанные раздражением и обидой на несправедливость судьбы. Но конечно, детям показывать свое дурное настроение я не стала, и оттого старалась быть предельно вежливой и спокойной.

Но ученики чувствовали, что со мной что-то не так. Дети во многом гораздо восприимчивее взрослых… а может, они испытывали ко мне сочувствие, зная, сколько невзгод на меня обрушилось. И поэтому вели себя идеально: не шалили, не шумели, покорно выполняли все, что я их просила.

Даже вредный сын аптекаря сидел тише воды ниже травы, лишь время от времени ерзал и потирал зад. Наверное, директор навестил его отца, как грозился, и тот сделал сыну внушение. Нехорошо, конечно, бить детей, но я немного злорадствовала.

Лишь к концу дня я почувствовала себя лучше, и к последнему, дополнительному уроку «магии», полностью пришла в себя.

И тут ждал приятный сюрприз. Сегодня у меня было не три, не пять, а семь учеников! Явился очкастый сын булочника, Миклош Вареда, и тощий долговязый парнишка из среднего класса.

А на первой парте сидела никто иная как Регина Роберваль.

– Тебе не пора домой? – спросила я ее. – У нас сейчас то самое занятие, на которое папа запретил тебе ходить.

– Я решила, что останусь, – заявила она с высокомерием королевы, которую мятежники просят освободить трон. – Вчера у вас на уроке было интересно. Посмотрим, чему еще вы будете нас учить.

– Но твой папа...

– Папа согласится, – она задрала точеный носик. – Он мне все разрешает, если я настаиваю. И никогда меня не ругает.

Я с сомнением покачала головой. Может, папа и не будет ругать любимую доченьку, но у меня-то нет ее иммунитета! Уж на учительнице-то он отыграется.

Но что делать – не выгонять же ученицу из класса.

– Тебя папа заберет после уроков?

– Нет, он сегодня занят. Отправляет партию леса. За мной пришла гувернантка. Она подождет. Я ее предупредила.

– Как угодно… – пробормотала я и начала урок.

Я боялась, что ученики останутся разочарованными. Сегодня не будет красивой «магии» – сил входить в транс не осталось. И вообще, манипуляции эфирными полями не предусмотрены программой. А предусмотрены простые упражнения на развитие воображения и восприимчивости.

Поэтому мы рисовали, представляли нарисованные фигуры в трех измерениях, их запах, описывали вкус красного цвета и звук желтого, «трогали» слова, воображали себя ожившей партой, доской и веником, учились «видеть кожей»...

И в результате все остались довольны. Такие занятия были детям в новинку и оказались ничуть не хуже самых волшебных чудес.

Даже Регина Роберваль так увлеклась игрой, что растеряла свое высокомерие и смеялась наравне со всеми. Ее щечки раскраснелись, глаза блестели, и даже уложенные на голове косы немного растрепались.

Она оказалась весьма сообразительной девочкой, хотя и не выделялась среди остальных – как ни странно, виной было ее воспитание. Необразованный Ланзо справлялся с заданиями куда лучше, и не только потому, что имел талант Одаренного. Просто он не пытался быть взрослым и умным. Он играл от души и верил во все, что делает.

Мальчика тоже было не узнать. Он ожил и расцвел. С чего все твердили, что у него с головой не в порядке! Вполне сообразительная у него головушка, и говорит он не хуже остальных, разве что стесняется.

После занятия дети заторопились из школы шустрее обычного.

– Сегодня на станцию прибывает Северо-западный экспресс, – объяснил Дитмар. – Мы любим смотреть на поезд. Это весело. Пойдете с нами?

Хм, почему бы и нет? Немного развлечений не повредит!

– Идемте! – согласилась я. – Подождите, соберу тетради.

– Только скорее! А то опоздаем! Поезд стоит на станции сорок минут, пока его заправят. Не придем вовремя – все интересное пропустим!

* * *

Дети убежали, а мы с Ланзо задержались. Я собирала учебники, складывала тетради стопкой, мыла перья – мальчик терпеливо ждал. Когда, наконец, мы вышли за ворота школы, он шагал рядом с гордым видом.

– Вот ваш велосипед, – Ланзо показал в сторону навеса у ворот. – Я хорошенько смазал цепь, подкрутил гайки на педалях, выровнял вилку. Господин Анвил дал мне инструменты и масло.

Я всплеснула руками.

– Какой ты молодец! Большое тебе спасибо. Теперь буду мчаться до школы как ветер. А у тебя есть велосипед?

Спросила, и тут же поняла, что сглупила. Ланзо ходил в поношенной одежде, у него не было сумки – учебники он связывал ремешком, а его ботинки просили каши. Какой уж там велосипед!

– Нету. Но все механизмы похожи, поэтому я знаю, что делать.

– Хочешь, научу тебя ездить? Будешь иногда брать мой велосипед и кататься.

Ланзо задумался, глянул на меня испуганно и вопросительно, потом неуверенно кивнул.

– Вот и хорошо, – я потрепала его по плечу. – Поторопимся, а то опоздаем на вокзал.

Кажется, у меня завелся любимчик в классе. Непедагогично, но иногда приходится нарушать правила, написанные в книгах для учителей! Этому ребенку не хватало взрослых, которые заботились бы о нем по-настоящему. Ну а мне не хватало друзей.

...Все же мы опоздали. Мои ноги гудели, и я плелась еле-еле. На вокзал мы пришли в последние минуты стоянки Северо-западного экспресса.

Атмосфера на платформе была праздничной. Одетые в лучшие наряды горожане покупали у разносчика леденцы и напитки, расхаживали вдоль поезда, заглядывали в окна вагонов первого класса. Там мелькали дорогие шляпки пассажирок и набриолиненные проборы их спутников. Местный телеграфист в мундире с начищенными пуговицами беседовал с изящной блондинкой, которая стояла на площадке и с любопытством глазела по сторонам. Ей было скучно, а телеграфист выглядел влюбленным по уши. Наверное, он увлекался каждой хорошенькой пассажиркой и его романы длились сорок минут – столько стоял поезд на станции.

Как же мало развлечений в этом городке, что его обитатели ходят на вокзал, как в театр, чтобы посмотреть на кусочек столичной жизни!

На станцию явился даже бургомистр. Вместе с господином Матибором они солидно прохаживались возле банковского вагона, заложив руки за спину. Наверное, Флегга грела мысль, что там, за слоями дерева и стали, едут драгоценные слитки. Золото он любил. Недаром носил золотой перстень размером с кастет и часовую цепочку толщиной с мизинец.

А может, бургомистра и пожарного, как всех мужчин, привлекало все, связанное с опасностью, приключением и оружием. Бронированный вагон выглядел внушительно и строго. Он походил на вооруженный форт. Рядом курили двое сопровождающих в военной форме. За спинами у них висели карабины. Банк выделил надежную охрану для своего груза.

Задерживаться у пассажирских вагонов не хотелось. Вдруг в одном из них окажется знакомый, увидит меня и сообщит дяде? По спине пробежал холодок, и я поймала себя на том, что обеспокоенно смотрю в окна: а ну там мелькнет дядина голова с залысинами или курчавая шевелюра моего бывшего жениха?

Я опасливо глянула на вагон и вздрогнула. У окна сидела дама; заметив меня, она торопливо задернула занавеску. Но я успела заметить светлые кудельки, обрюзгшие щеки и водянистые глаза. Но готова поклясться, что это моя «капустная» попутчица – та провинциалка, с которой я лишь неделю назад ехала в одном купе, гадая, что ждет меня в Крипвуде! Я так и не узнала ее имени. Странно... В тот раз она сошла в Шваленберге. А теперь, значит, решила прокатиться на север, до побережья?

Впрочем, я могла ошибиться.

Ланзо повел меня к локомотиву, и мы несколько минут сосредоточенно изучали огромные колеса, тендер, угольные ящики, тяги, цилиндры, тормозные башмаки, фонари и прочие любопытные штуки, которые так нравятся мальчикам. Ланзо уверенно объяснял мне, что к чему, и я в очередной раз поразилась, как много он знает, да не всем показывает.

Станционные служащие копошились возле гидроколонки. Они заканчивали заправку бака. Вскоре прозвонил колокол, поезд тяжело вздохнул, зашипел и тронулся.

Жители Крипвуда разочарованно махали вслед. Праздник закончился; пора расходиться по домам.

К вокзалу подтянулся другой поезд, тяжелый, с бревнами и брусом.

– Это с лесопилки Роберваля, – объяснил Ланзо.

Но я и так бы догадалась, потому что на платформе появился сам господин Роберваль. Как всегда одетый в черное, он размашисто шагал вдоль платформ, груженных кругляком и брусом. За ним бежала свита: тонкий мужчина со светлыми усами и бородатый крепыш в рабочем комбинезоне. Из обрывков разговора я поняла, что усатый был управляющим Роберваля, а бородатый – старшим на лесопилке.

Роберваль сердился: он выговаривал управляющему, управляющий оправдывался, от волнения постоянно ронял из правого глаза пенсне на шнурочке. Потом они вместе напали на бородатого. Тот сопел, пыхтел трубкой и упрямо качал головой.

Я с интересом прислушалась. Речь шла о выбраковке леса; мужчины перебрасывались любопытными словечками типа «мертвая заболонь», «скрученность» и «суковатость». Роберваль велел рабочим отцепить вагон с брусом и отогнать его обратно. И сам взялся помогать. Снял пиджак, бросил его на скамью, закатал рукава и начал проверять крепления.

Однако этот чванливый господин не боится запачкать руки. Он хороший хозяин: вон как следит за всем! В этом он достоин уважения.

– Папа! – звонко прокричал девичий голосок. Роберваль помахал рукой дочери и пошел к ней навстречу.

Рядом с Региной стояла белокурая девушка в хорошо сшитом, но простом сером платье, и щурила близорукие глаза. По виду типичная гувернантка: волосы забраны в пучок на затылке, у горла кружевной воротничок, робкий взгляд. Гувернантка была молодой и симпатичной. Острый носик мило вздернут, рот слегка приоткрыт, между передними зубками трогательная щель. Мужчинам нравятся такие пикантные – как я их называла, «беличьи» лица.

И конечно, как водится, эта гувернантка влюблена в своего хозяина! Это видно невооруженным глазом. Когда Роберваль приблизился, темный, высокий и широкоплечий, ее щеки порозовели, а на губах появилась глупая улыбка. Однако Роберваль не выказывал ей особого дружелюбия. Похоже, ее чувства безответны.

Регина принялась что-то рассказывать отцу и при этом кивала в мою сторону. Гувернантка беспомощно развела руками и залепетала оправдания. Роберваль нахмурился, а потом повернул голову и посмотрел на меня очень грозно.

Понятно, о чем речь – Регина нарушила запрет отца и явилась на мой урок. Ох, сейчас кому-то попадет. И этот кто-то будет не Регина.

Так и есть: Роберваль решительно направился ко мне, а я стиснула зубы и приготовилась к схватке. Мне показалось, что я слышу грохот военных барабанов, а ноздри защекотал тревожный дым пожарищ.

Пока он приближался, я пыталась угадать, какой будет его первая реплика и что мне ответить. Как отразить атаку так, чтобы противник растерялся? Наверное, он сейчас скажет: «Как вы посмели ослушаться и оставить мою дочь на уроке?» А я ему скажу...

Придумать ответ я не успела.

– Добрый день, госпожа Верден. Пришли вместе со всеми полюбоваться на Северо-западный экспресс? Не обессудьте – развлечения у нас тут скромные. Но бывают и интересные сценки на вокзале. То воришку выкинут с поезда и поколотят, то нетрезвый пассажир скандал учинит. Жаль, сегодня ничего подобного не произошло. Надеюсь, вы все же не скучали.

Он застал меня врасплох. Начал непринужденный светский разговор. И даже, кажется, пытается шутить. Но мертвенный взгляд портил все впечатление. В нем напрочь отсутствовал любой признак веселья.

– М-м-м, да... конечно… – от растерянности я замялась и не сразу нашла ответную реплику. – Нет, я не скучала. По правде говоря, мне было куда интереснее смотреть, как вы управляетесь со своим грузом. У вас большая лесопилка?

– Немаленькая. И не одна. Еще несколько есть в соседнем уезде. Наше дерево идет во все уголки королевства. Мы поставляем и артиллерийское, и корабельное, и строительное дерево. И мягкие, и твердые сорта.

– Наверное, это не только прибыльное, но и увлекательное занятие. Однако жаль, что от красивого леса остаются лишь пеньки...

– Отнюдь. Там, где рубим, высаживаем новый. Оборот рубки от сорока до восьмидесяти лет на разных участках.

– И какое дерево вы валите? Сосны?

– И сосны тоже.

Несколько минут мы оживленно болтали. Я видела, что Робервалю приятно мое любопытство. Он давал подробные ответы, однако его интонация оставалась холодной и подчеркнуто вежливой.

– Вы купили лесопилку, когда приехали в Крипвуд из столицы?

– А, вам уже понарассказали обо мне! – он неприятно усмехнулся. – Нет, получил в наследство. Наша семья занимается этим делом много лет. Мой отец, до него мои дед и прадед. Я было думал избрать другое поприще, уехал в юности в столицу, но в конце концов вернулся сюда и пошел по семейным стопам. Весьма успешно.

Он немного помолчал; у меня тоже закончились вопросы.

– Однако вы любознательная особа, – вдруг заявил он. – Все хотите знать! Большинство знакомых дам находят мое занятие скучным и приземленным.

Роберваль сунул руки в карманы и очень внимательно осмотрел меня с головы до ног. В глубине его черных глаз промелькнуло новое выражение. В нем не было ничего оскорбительного, но по спине у меня пробежала дрожь, как предчувствие опасности. Потому что он увидел во мне женщину – возможно, впервые. И женщину, которая его чем-то заинтриговала.

Я ответила ему не менее пристальным и настороженным взглядом. Попутно отметив, что закатанные рукава он так и не опустил, а предплечья у него жилистые, с выступающими жгутами мускулов, и покрыты густыми черными волосками. И там и сям виднеются мелкие шрамы и порезы. Наверное, от работы с бревнами. Он явно не только сидит в конторе, заполняя бумаги и подсчитывая дивиденды. Сегодня я в этом убедилась.