Текст книги "Уездная учительница магии (СИ)"
Автор книги: Варвара Корсарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Глава 19
Дикая ночь
После признания и мрачного пророчества Анвил без церемоний выставил меня из дома.
Он глянул на часы, подпрыгнул, насупился и заявил:
– Вам пора. Идите, идите же!
Пока я шла к выходу, он нетерпеливо подталкивал меня в плечо твердыми пальцами и захлопнул дверь за моей спиной с таким грохотом, что даже в ушах зазвенело.
Ничего не оставалось, как сесть на велосипед и покатить прочь.
Мне хотелось ехать быстро, но ноги еле ворочались, и приходилось смотреть в оба.
Ночь навалилась на город как-то очень уж быстро. Я рассчитывала, что у меня есть в запасе час-два, но просчиталась. Улицы, дома, переулки – все превратилось в глухую тьму. Фонари мигали и грозили погаснуть каждую секунду.
На город, закрывая и без того черное небо, наползла туча. В деревьях шумел ветер, стучал флюгерами и вывесками, кидал в лицо пыль и опавшие листья.
Безлунные и беззвездные ночи и без того вызывали у меня смутную тревогу, а теперь меня даже дрожь пробрала – уж больно мрачным казался город. Ни огонька в окне, ни человека на улице, двери на засовах, ставни закрыты наглухо. Однако на домах появились новые обереги и намалеванные мелом символы. Кто-то не поленился – насыпал на мостовой перед входом соляной круг, который, как говорят, не смеет переступить ни одна ведьма и ни один призрак!
Крупная соль трещала под колесами велосипеда, а ветер безжалостно уносил остатки.
Я ехала в «Хмельную корову» поговорить с хозяйкой о Викторе Лукаше. Но трактир оказался закрыт на тяжелый засов, хотя час был еще не поздний.
Не желая сдаваться, постучала в дверь кулаком. Внутри были люди – из глубин дома донеслась короткая реплика, произнесенная сердитым женским голосом. Но слова, что удалось разобрать, давали понять, что мне ни за что не откроют, хоть я головой о дверь бейся.
Пришлось убраться несолоно хлебавши.
Я постояла на перекрестке, раздумывая, как поступить. Решила: все же навещу господина Степпеля. Исчезновение Ланзо не давало мне покоя.
Может, заглянуть в полицейский участок? Я была шапочно знакома с единственным полицейским города, но его вид не внушал доверия.
Должность полицейского в городе занимал хрупкий юноша с мечтательным взглядом, и мундир его был очень уж тщательно выглажен и прилажен по фигуре. У меня сложилось впечатление, что офицер Брасс больше заботится о своей красоте и глубоком внутреннем мире, чем о порядке в городе.
Но если придется – заеду и в участок! Но сначала к господину директору...
Я крутила педали, стараясь не приглядываться к темным провалам переулков и арок. Порыв ветра обжег холодом лицо, истошно заскрипели флюгера. Но хуже всего – где-то сорвало кабель от электростанции, и фонари погасли. А масляные фонари в этот вечер никто и не думал зажигать. И оттого на узкой улице стало темно, хоть глаз выколи.
Пришлось остановиться. Бессильная брань рвалась сквозь зубы, а зубы стучали от озноба.
Глухая темень кругом, какая бывает лишь в осенние ненастные вечера. Повсюду непроглядный мрак, очертания домов выступают как призраки.
Сотворив беду, ветер утих. Теперь шорохи, скрип колес звучали очень громко – настолько пустынной была тишина. Казалось, в подворотнях и переулках притаились чудовища и дышат оттуда могильной сыростью.
Неделю назад в лесу, в полном одиночестве, мне и то не было так жутко. Теперь люди недалеко, но они затаились за толстыми стенами и не спешат выйти к одинокой путнице.
Придется отложить поиски Ланзо – тут домой бы добраться!
Не доверяя колесам, я спустилась с велосипеда и повела его, слепо шагая по тротуару. Стараясь при этом не думать о скором путешествии через пустырь вблизи погоста.
Хоть бы Велли ждал моего возвращения на окраине города! Клыкастый и уверенный в себе проводник мне бы сейчас не помешал.
До конца улицы осталось лишь несколько домов – пустых складов, – впереди ждала чернота. Внезапно в этой черноте появилось голубоватое светящееся пятно. Оно упало на мостовую и плавно ползло вперед. Свет шел из переулка, который, как я знала, заканчивался тупиком.
На свет фонаря это нисколько не походило. Свет был потусторонний, неверный, как отблеск болотного огонька.
Я замедлила шаг, вслушиваясь, но шума чужих шагов не различила. И тут, прямо передо мной, из переулка выплыл... призрак.
Именно выплыл: он висел на два локтя над землей и выглядел, как самый настоящий, реальный призрак – если так можно выразиться о явлении не из мира сего.
* * *
Неудивительно, что я обомлела от страха. У призрака была устрашающая и мерзкая внешность.
На бесформенном теле колыхался длинный саван. На подоле чернели подпалины, как от огня. То, что находилось под саваном (Истлевшее тело? Сгусток протоплазмы? Выкрашенный фосфором мешок соломы?) светилось мертвенноголубоватым светом. На голове призрака сидела низко надвинутая разбойничья треуголка.
Лица под треуголкой не видать; лишь темнеет треугольная, почерневшая от огня прореха, похожая на искаженный в муке рот.
Я сдавленно охнула и выронила велосипед; он с грохотом повалился на мостовую, но наступившая потом тишина была куда страшнее.
Призрак не издавал ни звука; он плыл прямо на меня. От него пахло сырой землей и горелой плотью.
Ужас сковал мои ноги, зато волосы зашевелились, а по спине пробежала ледяная струйка пота. Потом застучали зубы и затряслись колени.
Призрак замер; треуголка медленно наклонилась налево, направо – призрак как будто принюхивался, не имея глаз, чтобы видеть. Замер, подался вперед – мои уши уловили тягучий стон, похожий на выдох, и из прорехи в саване потекла струя белесого тумана.
Щупальце тумана коснулась лица, ледяные капли обожгли кожу – не оставляя сомнения в том, что это не иллюзия и не галлюцинация!
Налетел порыв ветра, и влекомый им призрак быстро устремился в мою сторону. Рот-прореха безобразно растянулся в гримасе бешенства, лохмотья савана бились и трепетали, а затем край одеяния приподнялся, и я различила тонкие, бледные кости руки, дочерна обгоревшие на концах!
Пальцы скелета скрючились, желая впиться мне в лицо.
Но ждать, когда меня пощупает призрачная рука, я не стала – повернулась и побежала со всех ног.
Гадать, что за явление меня преследовало, было некогда. Довольно того, что оно выглядело опасным. Поэтому я бежала, не раздумывая. Стараясь не представлять, как острые обломки костяных пальцев вонзаются в мои глаза.
Призрак не отставал. По камням мостовой под ногами быстро текло голубоватое сияние, а шею вновь обожгло холодом – призрак продолжал изрыгать ледяной туман!
Совершенно не хотелось узнать на собственной шкуре, на что он еще способен.
Каблуки звонко стучали по камням, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Звать на помощь бесполезно: горожане лишь проверят, надежно ли закрыты засовы, и спрячутся поскорей под одеяла. Да и не вышло бы кричать: я ослабевала от бега и отупела от растерянности.
За спиной опять раздался протяжный выдох-стон, сбоку мелькнул оранжевый всполох, в шею дохнуло жаром. Куча сухих листьев у обочины взметнулась вверх, рассыпая пепел и искры.
Монстр перешел к метанию огня!
Призрак Грабба – судя по треуголке, мне встретился именно он – основательно запасся разнообразным потусторонним оружием. Если у него под саваном спрятана разбойничья сабля, мне конец.
Я неслась в темноту молча и сосредоточенно. Метнулась в переулок, перемахнула через ограду, пробежала по грядке – из-за забора мне вслед неуверенно гавкнула собака – и внезапно вылетела на главную улицу города.
Впрочем, фонари здесь тоже не горят, и ни души вокруг.
Но впереди светится одинокий квадрат окна в доме за высоким кованым забором.
Я понеслась к дому, как мотылек на лампочку. Ни одной толковой мысли в голове больше не было, только липкий страх и глубокое недоумение.
Но тут случилась новая беда: каблук изношенного ботинка зацепилась за камень, ногу пронзила боль. Подошва отвалилась и осталась лежать на земле.
Я взвыла; камни мостовой впились в кожу. Зато теперь мне почти не было страшно, было адски больно, и думалось лишь о том, как бы не упасть.
На бегу оглянулась через плечо и не увидела призрака. Возможно, его отпугнул мой вопль. Но это могло быть уловкой, поэтому замедлить шаг я и не подумала; продолжала бежать, хромая и постанывая.
Вот и конец улицы, и последний дом, большой и богатый. Я уже поняла, кому он принадлежит. Но помощи ждать неоткуда, и поэтому я вцепилась в холодные прутья ажурных ворот и потрясла. Ворота поддались под моей рукой, створка скользнула внутрь – не заперто!
Из последних сил я проковыляла по каменной дорожке к крыльцу. Дом был высок и темен, лишь одно окно светилось в левом флигеле. Но и перед дверью горели небольшие фонари, таинственно подсвечивая снизу разросшуюся сирень у крыльца.
Взбежала по крыльцу, задыхаясь, и сильно постучала в дверь.
* * *
Глубоко в доме послышались шаги; я обернулась, изучая темный сад, но голубоватого сияния не увидела. В дом Роберваля призрак полезть не решился. Возможно, он затаился в переулке и ждет, когда хозяин дома выставит меня прочь – тут-то безглазый со мной и разберется.
Наконец, дверь распахнулась. Я держалась за ручку, и поэтому чуть не ввалилась внутрь, но успела вовремя отпрянуть.
В проходе, освещенный со спины, стоял сам хозяин дома.
Увидев меня, он не выказал удивления. Открыл пошире дверь, шагнул в сторону и кивнул – пригласил войти. Просить дважды ему не пришлось; я ринулась внутрь и прислонилась к стене, хватая ртом воздух.
Роберваль осмотрел меня с ног до головы – зрелище наверняка было странным и жалким, потому что его брови взметнулись вверх, а ноздри нервно дернулись.
Он заложил большие пальцы за подтяжки – Роберваль вышел ко мне по-домашнему без пиджака, рукава рубашки закатаны до локтей – еще несколько секунд безо всякого выражения смотрел на мое раскрасневшееся лицо, а потом спросил:
– Чем обязан позднему визиту?
Я помотала головой, потому что на объяснения дыхания не хватало.
– Не просто же так вы забежали поздороваться?
– За мной гнался призрак, – выдавила я. – Хотел меня заморозить, или сжечь, или порубить на кусочки. Я подвернула ногу. В вашем доме горел свет. Пришлось прийти к вам.
Редко я так переживала, как в ту минуту, когда ждала его ответных слов.
– А, призрак, понятно, – кивнул Роберваль совершенно спокойно, как будто к нему каждый день забегали на огонек перепуганные жертвы привидений. – Сегодня же Дикая ночь. Что ж, прошу. Только не шумите – все уже спят.
Я шагнула, охнула и начала падать. Ногу как будто пронзила огненная спица от пятки до самого бедра. Перед глазами замелькали красные мошки.
Роберваль придержал меня за плечо и, вероятно, только теперь понял, что дело серьезное. Без лишних слов он подхватил меня за талию и повел по коридору.
– Обопритесь на меня, – велел он.
Я послушно уцепилась за его плечо и запрыгала.
Из всех помещений в доме он привел меня на кухню. Сухое тепло ударило мне в голову. Безумный бег сначала разгорячил меня, но и высосал все силы, и теперь тело бил нешуточный озноб.
– Садитесь, Эрика.
Роберваль придвинул высокий старинный стул и усадил меня.
– Вы ранены?
– Нет. Только нога... подвернула. На ботинке отлетела подошва.
Он молча ушел вглубь кухни; загремели склянки, полилась вода.
Я огляделась.
Кухня просторная, обставленная в старинном духе. Здесь не только готовят пищу; здесь отдыхают и коротают долгие вечера. Потолок низкий, с балками. У большого очага, выложенного грубым камнем, стоит удобная скамья. Весело трещат поленья, на отполированной решетке вспыхивают отблески. Напротив – еще одна печь, чугунная, где готовят еду. Буфеты массивные, тяжелые, с витражными стеклами. В центре стол: широкий, темного дерева. Столешница припорошена мукой, лежит скалка, рядом расставлены чашки, плошки, бумажные пакеты, но кухарки не видать. На мягком стуле, тесно придвинутом к столу, сидит смешной тряпичный заяц с длинными ушами и лапами. Я улыбнулась, узнав любимую игрушку Регины – она приносила ее в школу похвастаться.
Корнелиус вернулся, поставил на пол небольшой таз с водой. Опустился на колено и споро расшнуровал мой ботинок. Закончив, осторожно потянул его, снял и взялся твердыми пальцами за мою лодыжку.
– Вы сбили ногу до крови. Нужно промыть и обработать, – сказал он. – Снимите чулок.
Он поднял голову и посмотрел мне в лицо. В его темных глазах плясали красноватые отблески пламени.
– Послушайте, не надо, я сама...
– Снимайте чулок, Эрика. Или хотите, чтобы это сделал я?
Он даже не отвернулся, когда я приподняла юбку и неловко отстегнула подвязку. Но мне было уже все равно; на меня навалилась тяжелая усталость и равнодушие.
Он все же помог мне; перехватил мои руки и стянул грязный, изорванный чулок. А потом без церемоний опустил мою ступню в таз с теплой водой – в первый момент я зашипела сквозь стиснутые зубы от боли – и начал осторожно промывать раны.
Я изо всех сил вцепилась в края стула. Корнелиус крепко держал лодыжку, чтобы я не дергалась, его пальцы скользили по подошве. Закончив, он чем-то смазал кожу и обернул ступню мягкой тканью.
Но он зачем-то подержал еще немного за щиколотку, скользнул ладонью выше, к колену. Я смотрела, как его длинные пальцы сжимают мою ногу, и в груди у меня стало жарко от его вольности. Корнелиус отпустил мою ногу и поднялся.
– Ничего страшного, – сказал он угрюмо, вытирая руки о переброшенное через плечо полотенце. – Порезы неглубокие, вывиха нет. Похромаете денек и вновь сможете бегать.
– Спа... спасибо, – выдавила я.
Стоило боли отступить, как вернулось чувство неловкости. То, что он сделал, показалось мне глубоко интимным. Даже Андреас не касался меня столь уверенно, но осторожно, с трепетом и скрытой силой. Пальцы Корнелиуса были жесткими и горячими; я до сих пор словно чувствовала их прикосновение.
Легкий сквозняк пощекотал обнаженную кожу ноги; я вздрогнула и опустила юбку.
– Не смущайтесь, – сказал Корнелиус. – Если помните, мне уже не впервой вас лечить после ваших приключений. Скоро это войдет в привычку. Подогрею вам вина со специями. Отдохнете, подкрепитесь, и расскажете, что вы там не поделили с призраком.
* * *
Он отошел к буфету, достал бутылки, пакетики со специями и медную кастрюльку; смешивал, гремел, шуршал. Поставил кастрюльку на плиту, и через пять минут вручил мне кружку, исходящую пряным паром.
– Пейте и приходите в себя, – велел Корнелиус. – Собирайтесь с мыслями.
Он отошел к столу, снял полотенце с глубокой круглой миски; оказалось, она была полна поднявшимся тестом. Корнелиус выложил тесто на широкую доску и принялся раскатывать тяжелой скалкой.
Я смотрела на него, вытаращив глаза.
– Что вы делаете?
– Хлебные лепешки со специями. Чуточку майорана, розмарина, тмина и морской соли. Не люблю хлеб из местной булочной. Слишком пышный и мягкий. В зубах вязнет.
– Вы сами готовите еду дома?!
– Только когда есть о чем подумать, – он поднял голову и посмотрел на меня с любопытством. – Меня умиротворяет это занятие. В голову приходят хорошие решения и мысли. Регине нравится моя стряпня. Но я нечасто ее балую. У нас есть кухарка. Пейте вино, Эрика. Потом угощу вас хлебом.
Он продолжил работу, больше не обращая на меня внимания.
Я замолчала, озадаченная. Ни разу не встречала обеспеченного человека, – мужчину! – который любил бы коротать досуг на кухне, с руками по локоть в муке.
Какое-то время мы молчали. Я мелкими глотками пила подогретое вино. Отблески огня золотом вспыхивали в темной жидкости. Стулья с высокой спинкой бросали на стены фантастические тени. Пахло медом, корицей, дымом, и немного – смолистым табаком Корнелиуса.
Страшная ночь и ее призраки остались за черными стеклами. Что бы там ни происходило, здесь я чувствовала себя в безопасности.
Тихо постукивала скалка по столешнице, трещали поленья. Было тепло и уютно. На меня нашло оцепенение: ни мыслей, ни чувств, только усталость, приятный жар от горячего напитка и очага и покой.
Корнелиус ловко пересадил лепешки на жестяной противень и отправил его в духовку. Скоро кухня наполнилась ароматом свежего хлеба и специй; я невольно сглотнула.
Хозяин дома достал кисет и трубку, жестом спросил у меня позволения закурить, придвинул ближе ко мне скамью, что стояла у очага. Сел, широко расставив ноги, глубоко затянулся, выпустил облако дыма и посмотрел мне в лицо. Его взгляд был одновременно задумчивым и испытующим, словно он пытался решить в уме сложную задачу.
– Готовы говорить? – вдруг спросил он резко.
Вот и начало допроса.
Тени сделали лицо еще более угловатым и жестким, шрам налился красным, а пронзительный взгляд из-под насупившихся бровей напугал меня. Долгий момент я смотрела на него и вдруг увидела перед собой разбойника, который живет в лесном особняке вдали от людей и ведет игру по своим правилам, не зная ни дружеского участия, ни сострадания. Я вздрогнула и прогнала неожиданный образ.
– Да, я расскажу, что произошло.
Стараясь говорить коротко, без эмоций, я поведала ему обо всем, что случилось за день: о том, как пропал Ланзо и его отец, как я задержалась в школе, пыталась их разыскать и наткнулась на привидение.
Корнелиус молча выслушал, вытащил изо рта трубку, постучал чашечкой по каминной решетке и только потом заговорил:
– Эрика, вы же не верите, что встретили самого настоящего призрака?
– Я уже не знаю, во что верить! Выглядел он как заправское привидение. Летал, носил обгоревший саван и разбойничью треуголку. Светился. Изрыгал ледяной туман и огонь. Стонал.
– Какие, говорите, поделки готовят ваши ученики на ярмарку? Очень уж этот призрак похож на розыгрыш.
Да, у меня были подозрения, что дело нечисто. Не в том смысле, что я столкнулась с подлинной нечистой силой, а в том, что стала жертвой грязной выходки...
– Если так, не представляю, как они его провернули. Если это иллюзия, то такая ни одному сенситиву не под силу.
– Одному сенситиву действительно не под силу, – загадочно сказал Роберваль, встал и отправился вынимать лепешки из духовки. – Попробуйте. Не обожгитесь, – он протянул мне тарелку; я отломила кусок лепешки, ойкнула, подула на пальцы и откусила.
– Восхитительно, – призналась я. – Мне никогда не научиться так вкусно готовить.
– С удовольствием научу вас.
Он опять опустился на скамью.
– Завтра схожу в полицейский участок и заставлю офицера Брасса поискать Лукаша с сыном.
– Вы думаете, с ними случилось что-то ужасное?!
– Не волнуйтесь. Дикую ночь люди предпочитают проводить не одни; скорее всего, Виктор тоже отправился в гости. У него есть друзья – точнее, собутыльники – среди сезонных рабочих.
– Но что делать с Ланзо? Ему опасно жить с таким отцом.
Корнелиус равнодушно пожал плечами.
– Не знаю, что тут можно сделать.
– Но вы глава попечительского совета!
– Это не значит, что я могу отбирать детей у их живых родителей. Эрика, не пытайтесь заботиться обо всех сразу. Вам о себе бы сначала позаботиться. Пока все, что вы делаете, приносит вам неприятности. Вы с головой бросаетесь в то, о чем имеете смутное представление.
Я не любила упреков, пусть даже заслуженных, поэтому упрямо возразила:
– Я не могу оставаться в стороне. Да и вы тоже любите совать нос не в свое дело!
И тут я вспомнила, что он сделал на днях, в горле стало горько, и я бросила в запале:
– Вон, не поленились нанять сыщика, чтобы выяснить мою подноготную, да только выводы сделали из полученной информации неверные!
* * *
Я сердито отставила тарелку и сцепила пальцы.
Да! Я бросила упрек в лицо человеку, который дал мне укрытие в эту страшную ночь. Но я не забыла с кем имею дело. С мужчиной, который запер свою жену в сумасшедшем доме, где она умерла. Возможно, покончила с собой. В это легко поверить, зная порядки в клинике святого Модеста. И этот мужчина наверняка многое скрывает. Он полон загадок и недомолвок. И он вовсе не на моей стороне.
Корнелиус молчал.
Я держала спину прямо, чтобы не показать обиды, но в груди у меня все так и сжималось. Слезы кипели на веках, и я чувствовала себя глубоко несчастной.
Нужно успокоиться. Никогда в жизни я не полагалась на мужчин, а уж в последнее время – тем более. Меня не должно волновать то, что думает обо мне Корнелиус Роберваль, твердила я себе.
– Спасибо, что впустили в дом, обогрели, накормили и напоили – сухо сказала я. – Однако мне нужно идти. Мне неловко просить, но не может ли ваш шофер отвезти меня до Кривого дома? Одна я вряд ли дойду.
– Никуда вы не пойдете. Останетесь у меня до утра. Разбужу Алисию, она вас устроит в своей комнате, поэтому ваша репутация не пострадает. А завтра найду для вас новое жилье в городе, поближе к школе. Я позабочусь о вас, Эрика.
– Благодарю, это лишнее, – ответила я спокойно, но внутренне клокоча. – Справлюсь сама. Всегда справлялась. Я не нуждаюсь в заботе окружающих.
Я встала, скрипнув зубами от боли в ноге. Поднялся и Корнелиус; он сделал шаг и положил руки мне на плечи. Я изумленно вздернула голову; его глаза смотрели на меня спокойно и сурово.
– Эрика... – он на миг прикрыл глаза и мотнул головой. – Эрика, послушай... позавчера я вышел из себя и наломал дров. Прости. Попробуй меня понять. Ты знаешь, что случилось с моей женой и почему я не доверяю Одаренным.
– И поэтому, получив донос, ты сразу вынес мне приговор. Заклеймил преступницей без суда и следствия.
– Нет! – он замолчал, вздохнул и признал: – Да. Верно. Будь на твоем месте кто-то другой, я вел бы себя иначе. Но ты... все, что связано с тобой, мне дается непросто.
Он опять замолчал, подыскивая слова.
– Пожалуйста, Эрика, давай начнем заново. Тебе не нужно справляться с трудностями в одиночку.
– Я всю жизнь справляюсь в одиночку! И прекрасно жила. Что ты о себе возомнил...
Я попробовала освободиться, но он мягко потянул меня, потом опустился на скамью, усадил к себе на колени и обнял.
– Корнелиус, что ты делаешь! – запротестовала я.
Мое сердце билось как бешеное, от близости Корнелиуса и его внезапной нежности мой гнев пропал, но обида не ушла – мне было больно и страшно.
– Я держу тебя. Я тут, с тобой... – пробормотал он успокаивающе и крепче сжал руки. Наши лица почти соприкасались, его черные глаза – больше не пустые, но страшные в своей выразительности – не отпускали мой взгляд. – Эрика, я понимаю, ты никому не доверяешь. Говоришь: я сама по себе. Я справлюсь. Мне не о чем грустить. Но ведь это неправда. Ты пытаешься бороться, гнуть свою линию, но на самом деле прячешься. Я хочу помочь тебе.
– Корнелиус, прекрати так говорить! Ты ничего обо мне не знаешь.
– Уже знаю. Очень много… больше, чем ты знаешь сама о себе. Ты хочешь жить по своим правилам. Но пока не знаешь, как этого добиться, и не знаешь, каким жестоким может быть мир. Ты сильно горевала, когда узнала о предательстве жениха, верно? Тебе было жутко, когда тебя заперли в клинике. Моя бедная Эрика...
Его голос звучал так мягко, что я вдруг расплакалась. Крепко сжимала губы, чтобы не всхлипывать, мотала головой, стараясь остановить слезы.
Корнелиус провел рукой по моей спине, а потом крепче прижал к себе и поцеловал.
Легко, очень легко его губы коснулись моих. Поцелуй получился простым, ласковым. Именно таким, который должен успокоить.
Я закрыла глаза; его губы пахли корицей и смолой, а руки и плечи были теплые и твердые под моими ладонями. Я приоткрыла рот, принимая его поцелуй, и обняла его за шею. Его руки сжимали меня все теснее, словно он хотел одновременно и защитить, и раздавить меня, но сопротивляться я и не думала. От его поцелуев я опьянела, как не опьянела от вина. Я пылала словно в горячке; мне хотелось смотреть на него, и трогать, и вдыхать его запах, и быть еще ближе!
Наверное, я хотела этого с того самого момента, как увидела его в первый раз, когда он шел навстречу ко мне в комнате, полной незнакомых людей, а я видела только его и его глаза, мертвые и пугающие, но теперь он был другой – свой, близкий, незнакомый и знакомый мужчина! Я злилась на него и восхищалась им, и всегда, когда он оказывался рядом, не могла оставаться спокойной – теперь-то стало ясно, почему. Он словно околдовал меня, этот потомок разбойника...
Но и он терял контроль; теперь его поцелуи стали яростными, почти грубыми, и неизвестно, чем бы это кончилось, если бы я не покачнулась и не соскользнула с его коленей. Он придержал меня, но не отпустил; прижался лбом к моему лбу и несколько секунд молчал, тяжело дыша.
У меня дрожали руки, и губы, и сердце.
– Я думал, что это происходит только со мной, – вдруг сказал он хриплым и неловким шепотом. – А ты, оказывается... тоже?
– Да. Я тоже, – призналась я и сама испугалась своего признания.
Лицо у него было напряженное, на шее и виске бились жилки. Не удержавшись, я коснулась пальцем его щеки и провела по шраму. Он перехватил мою руку и сжал.
– Надо подумать, как нам быть дальше.
А вот тут я уже испугалась по-настоящему.
– Не надо. Не сейчас. Корнелиус... погоди. Не торопи меня.
– Я знал, что ты так скажешь.
– Мне нужно задать тебе много вопросов и получить ответы.
– Эрика, я не обещаю, что отвечу на все. По крайней мере, не сразу.
Я осторожно высвободилась из его объятий.
– По-моему, у тебя сгорели лепешки. Слышишь, пахнет гарью.
– Дьявол!
Он поднялся и стал возиться у печки. Я получила минутную передышку. Схватила кружку и отхлебнула большой глоток; поставила кружку, откинула растрепавшиеся волосы со лба, яростно потерла горящие щеки.
Эрика, угораздило же тебя влюбиться! Так нелепо, в совершенно неподходящего, малознакомого мужчину!
Проще всего верить в воображаемую любовь. В ту, что ты выдумываешь. О которой читаешь в книгах. Такая любовь безопасна и не приносит боли. Но этот мужчина – он реален, и он настойчив, и он собирается обсуждать то, «что будет дальше»!
Что же будет дальше? И я испытывала острое, мучительное желание быть рядом с Корнелиусом. Но не с тем мужчиной, которым он был большую часть времени – язвительным, холодным, с мертвыми глазами и неуживчивым характером, а с тем, кем он был со мной минуту назад – понимающим, нежным, надежным, готовым защитить! Но, наверное, такого Корнелиуса и нет вовсе. Он существует лишь в моем воображении.
* * *
– Пойдем, – Корнелиус взял меня под руку. – Отведу тебя к Алисии. Она тебя устроит на ночь и подберет одежду из своего гардероба.
– Твоя гувернантка ниже меня на полголовы, – ответила я неприязненно. – Я не влезу в ее платье. Пожалуйста, не надо ее будить. Корнелиус, мне плевать на сплетни и мою репутацию, но все же я не могу остаться у тебя. Что подумает Регина утром? Извини, что доставляю столько хлопот, но не мог бы ты проводить меня домой?
– Ладно, – согласился он нехотя. – Отвезу тебя.
Все же он добыл для меня обувь – старые, но крепкие ботинки; судя по фасону, принадлежали они не Алисии, а его экономке. Надеюсь, он сумеет утром объяснить почтенной даме их пропажу.
Мы молча вышли из дома, прошли через темный сад на аллею к гаражу. Корнелиус вывел автомобиль. Удачно, что сад у него такой большой и гараж далеко от дома; его домашние и не услышат, что хозяин куда-то отправился на ночь глядя.
Дорога до Кривого дома заняла не больше пяти минут. Автомобиль промчался по черным и безлюдным улицам города, выехал на пустырь и осторожно прокрался к моему дому. Свет фар выхватил встревоженную морду Велли; шум разбудил его, свин выскочил из ямы, но увидев, что это я, отправился обратно.
– Спасибо, – я выбралась из автомобиля, не дожидаясь, когда Корнелиус откроет для меня дверцу. Мне хотелось скорее остаться одной и хорошенько обо всем подумать.
Но Корнелиус молча зашел в дом, а попав внутрь, принялся хозяйничать: развел огонь в печке, вынул из шкафа свернутое одеяло, на котором недавно ночевал Ланзо, и бросил его на пол.
– Ты же не думала, что я оставлю тебя тут одну до утра? Раз ты не захотела ночевать в моем доме, буду ночевать в твоем.
– Это лишнее. Здесь я в безопасности.
– Черта с два ты тут в безопасности. Забыла встречу с призраком?
Я пожала плечами и отправилась умываться. Не раздеваясь, забралась под одеяло и отвернулась к стене. Корнелиус погасил светильник и устроился на полу у печи.
Я знала: он вовсе не ждет, что я приглашу его разделить постель... Но не знала, чего мне хочется больше: все-таки позвать его, обнять, забыться в его руках, или заставить его говорить, рассказать мне то, что он умалчивал!
Выспаться этой ночью никому не удалось. Иногда я проваливалась в мутное забытье, но слышала, как ворочается Корнелиус, как он поднимается и выходит за дверь.
Он устроился на крыльце с трубкой: легкий сквозняк принес аромат его табака. Когда Корнелиус вернулся, я не слышала, опять забывшись сном.
Утром, когда только забрезжил рассвет, я встала и увидела, что Корнелиус уже давно поднялся.
Он прошелся по комнате, подбросил в печку дров. Постоял у окна, хрустнул пальцами, потер затылок, потянулся, подавив зевок. Увидев меня, улыбнулся; его черные глаза на угловатом лице смотрели на меня спокойно.
– Эрика, оставайся сегодня дома, – попросил он. – Мне нужно уехать на лесопилку и встретиться с поверенным. Когда вернусь, будем решать… наши дела. По дороге загляну в трактир и попрошу доставить тебе обед. В школе предупрежу, что тебе нездоровится.
– Корнелиус, мне вовсе не нужно, чтобы ты…
– Нужно, – прервал он меня сердито. – Пожалуйста, не лишай меня возможности накормить женщину, которая мне нравится. Нравится настолько, что мне хочется не отпускать ее от себя ни на минуту.
Он положил мне руку на плечо и наклонился; я подалась вперед, ожидая поцелуя, но Корнелиус лишь ласково погладил меня по шее. На миг я прижалась щекой к его ладони, и в этот момент совсем не думала о том, что будет дальше...
Я проводила его до автомобиля, постояла, кутаясь в пальто и вздрагивая от утренней прохлады, пока он заводил мотор, а когда уехал, вернулась в дом. Попутно отметив, что нога почти не болит, если не наступать на пятку при ходьбе.
Мне было тревожно, и вовсе не потому, что этой ночью я вновь столкнулась с необъяснимым явлением и своими глазами увидела то, чего боятся жители Крипвуда.
Корнелиус... все изменилось между нами, все перевернулось в одночасье. Я пока не могла этого полностью осознать. Теперь я испытывала мучительную потребность в другом человеке, в его присутствии, прикосновении, и это меня не на шутку пугало.
Еще свежи были раны, нанесенные Андреасом, хотя я давно убедила себя, что не любила его по-настоящему, а согласие на брак дала лишь под впечатлением той старой детской влюбленности в кудрявого мальчишку, который однажды поразил меня своими взрослыми манерами!
С Корнелиусом все было иначе. Настолько иначе, что я невольно спрашивала себя: любовь ли это или болезненная одержимость?
