Текст книги "Уездная учительница магии (СИ)"
Автор книги: Варвара Корсарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
Глава 17
Лесопильный завод Роберваля
Утром меня разбудили звуки веселой возни. Я открыла глаза: растрепанный и розовый ото сна Ланзо сидел на полу, а вокруг него суетились три мышки. Они подбегали к мальчику, тыкались мордочками в его руку, а когда он делал вид, что хочет их поймать, шустро прятались под стул.
– Ты с ними играешь?
– Ну да! Мыши ужасно умные. Все-все понимают!
– Это ты их понимаешь. У тебя сильный, многосторонний дар сенситива. Ты можешь стать зоомансером.
– Да-а-а? – удивился Ланзо. – Здорово! Тогда я буду выступать в цирке! Со львами! У меня получится, да, госпожа Верден? С Вельзевулом вот не вышло; он не захотел со мной играть.
– Все получится, если будешь учиться. Со свиньями зоомансерам сложнее, чем со львами. У свиней, говорят, мозг устроен почти как у человека. Ланзо, а ты не мог бы попросить мышей уйти из дома жить в другом месте? Или хотя бы не бегать по столу. Вчера они обкусали сыр и нагадили в сахарницу.
– Попробую...
Секунду-другую Ланзо и мыши заговорщицки смотрели друг на друга, а потом его серые подруги, поведя усами, цепочкой отправились к стене и юркнули за половицу, пискнув на прощание.
Мы умылись, собрались, наскоро позавтракали хлебом с маслом, вышли на крыльцо и столкнулись со стариком Герхардом.
– Ну-с, барышня, где мой свинтус? – ворчливо поинтересовался он. – На бойне его уже ждут не дождутся. Хотите, принесу вам потом вырезку на отбивную? Или ножки на холодец.
У меня упало сердце. Я огляделась: кусты за навесом шевелились, хотя ветра не было. Между ветками мелькнула щетинистая спина и кожаный пятак. Но Велли и не подумал выйти навстречу своей печальной судьбе.
– Уже в лес убежал, – быстро ответила я и красноречиво глянула на Ланзо – «Не выдавай!» – Теперь ищи-свищи его.
Герхард недовольно крякнул и сплюнул.
– Делать мне нечего шляться к вам на погост каждый день! – возмутился он. – Как свин явится – пошлите мальчишку ко мне, тогда и приеду с повозкой.
– Да-да! – беспечно отозвалась я, уже зная, что Герхард не получит своего кабана обратно, а я, пожалуй, больше не буду есть мясо.
Ох и дура ты, Эрика! Мало тебе хлопот, как еще свинью завести!
* * *
В выходной день мы с Ланзо с утра пораньше отправились на вокзал. Уже несколько дней мальчик оставался на ночь у меня, потому что его отец, как выразился директор, надолго «нырнул в стакан».
Лукаш валялся у себя в сторожке беспробудно пьяный, лохматый и грязный, на службу не являлся, и до сына ему не было никакого дела. Что Ланзо нисколечки не огорчало: вдвоем в Кривом доме нам жилось неплохо. Но дело придется как-то решать. Может, поискать для Ланзо приемную семью? Я решила написать куратору в Департаменте образования и спросить, как поступить. Но сначала стоит посоветоваться с Робервалем – он глава местного попечительского совета, пожалуй, в его силе решать такие вопросы.
На вокзале собралась шумная толпа детей. Сегодня господин Роберваль будет показывать нам свою лесопилку. Добираться туда нужно было по железной дороге, и я ожидала приятный день, полный впечатлений.
Жаль, погода испортилась. В Крипвуд пришла осень. Срывая желтые листья, дул холодный сырой ветер. Ноги у меня быстро захолодали, и я пожалела, что не надела под жакет свитер.
Дети носились по платформе, кричали, визжали, смеялись, но у меня не хватало духу призвать их к порядку, уж больно хорошо они проводили время. Я бы и сама с удовольствием побегала с ними наперегонки.
Последними на платформе появилась Регина Роберваль в сопровождении гувернантки Алисии. Вот уж кто подготовился основательно: пальто до колена с белым норковым воротником и укороченными рукавами, изящные кожаные перчатки с опушкой, модная шляпка с вуалью. Щеки румяные, глаза блестят – картинка, да и только. Словно не в лес собралась, а на прогулку по главному проспекту столицы. И Регину она принарядила: короткое красное пальтишко, шапочка с помпоном, толстый шарф, который Регина тотчас же размотала и отдала Ланзо, увидев, что нос у него посинел. Маленькая задавака все чаще приятно удивляла меня.
– Где твой папа? – спросила я ее. – Нам пора отправляться!
– Вон он, едет!
Она кивнула в сторону путей, и я увидела, что к вокзалу на всех парах по узкоколейке мчится удивительный агрегат.
* * *
Изящный открытый вагончик с поручнями, украшенными литыми завитушками, задорно стучал колесами и торопливо пыхтел; впереди был установлен спрятанный в медную коробку котел, из высокой трубы валил дым. Суровый дядька в картузе и очках-консервах сосредоточенно орудовал рычагами, на деревянном сиденье, живописно закинув руку на борт, устроился господин Роберваль в черном пальто и котелке.
– Это паровая дрезина, – со знающим видом пояснила Регина.
Паровая дрезина замедлила ход и остановилась. Роберваль распахнул дверцу и приглашающе махнул рукой:
– Забирайтесь!
Дважды детей просить не пришлось; они кинулись к дрезине с такой скоростью, что я испугалась – как бы не снесли вагон с колес!
Наконец, все расселись: вагончик оказался вместительным, сиденья из лакированного дерева удобными. Нам с Ланзо достались места напротив Роберваля, подле лесопромышленника расположились его дочь и Алисия. Гувернантка ловко уселась поближе к своему хозяину; я покосилась на их соприкасающиеся колени.
– Какое интересное средство передвижения, – заметила я. – Я думала, что дрезины – примитивные и медленные. А это прямо королевский прогулочный трамвай! Ваши работники тоже на таких ездят?
– Пусть у детей сегодня будет праздник, – ответил Роберваль с легкой улыбкой. – Работники, конечно, добираются на простых дрезинах и паровозах. Многие живут в бараках при пилораме. Некоторые предпочитают снимать комнаты в городе. Я плачу им достаточно.
Застучал двигатель, дрезина тронулась, ветер ударил в лицо. Но холодно мне больше не было; от топки шли волны тепла.
Вагончик выехал за пределы города и нырнул в коридор сосен и елей. Стук колес стал громче, и со всех сторон его множило эхо. Дети притихли и глазели по сторонам. Выглянуло солнце, стволы зазолотились, между ними клубился легкий голубой туман – значит, небо над ним чистое. Густо пахло смолой и увядшей травой.
Теперь лес совсем не казался страшным – он казался сказочным. И если сейчас мелькнет между сосен лесное диво, то это будет олень с золотыми рогами или добрая фея в платье из зеленого мха, а если разбойник появится, то веселый, белозубый, в шляпе с пером. И лукавой ухмылкой, от которой трепещут сердца девиц.
Иногда мы проезжали рябины, они стояли так близко к пути, что Ланзо исхитрился и сорвал на ходу красную гроздь. Он протянул ее Регине, и та пришпилила ягоды к шапочке.
– Нам долго ехать? – спросила я Роберваля.
– Еще минут десять. Мы едем по старой узкоколейке. Ей теперь не пользуются, но я выбрал этот путь, потому что отсюда можно увидеть башенки особняка Грабба. Думал, вам будет интересно.
– Конечно! – воскликнула я и добавила с досадой: – Жаль, фотоаппарата нет. Те снимки с горы не удались; Анвил их проявил, и ничего не видать, кроме черных пятен. Что-то я напутала.
Вспомнив об Анвиле, который содрал с меня за проявку два кронодора и по кронодору за печать каждого снимка, я призадумалась. Стоит все же побеседовать с ним о приключении в лесу и поинтересоваться, что он о нем думает. Пока этого сделать не удалось: Анвил был занят, когда я явилась к нему с пленкой, в дом не пустил, забрал пакет и деньги, а потом оставил готовые фотографии в школе. Последние дни он не выходил из дома и в городе не появлялся. У него шел важный эксперимент: аэростат исправно качался в небе, дом изобретателя трещал и гудел, а у всех, кто оказывался поблизости, волосы поднимались дыбом от разлитого в воздухе электричества.
– Вы уже написали свою статью?
– Еще нет.
– Вот, сейчас будет прогалина, и увидите особняк. Он тут недалеко, за болотом. Там, говорят, сохранилась старая гаченая дорога – то есть, настил.
– Значит, до особняка можно добраться?
– Можно, но к такой вылазке надо подготовиться.
Дети замолчали и повернули головы налево. Повернулась и я, и увидела черные зубцы башен, вздымающиеся над вершинами сосен – удивительно близко! И хоть день по-прежнему был ярок и весел, душу царапнуло недоброе предчувствие, словно на сердце легла тень далеких башен особняка призрачного разбойника.
Особняк давно пропал из виду, но встревоженные шепотки в вагоне не утихали.
– Ну-ка, Шульц, поддай пару! – приказал Роберваль, дядька у топки кивнул, двинул рычагом, и дрезина понеслась вперед с умопомрачительной скоростью. Шульц потянул за шнурок, гудок басовито взревел, детские лица разом просветлели.
– Корнелиус, спасибо, – сказала я с чувством, памятуя, как трепетно он считает мои изъявления благодарности. – Вы устроили для детей не только познавательную экскурсию, но и чудесный аттракцион! Они долго не забудут эту поездку.
– Не за что, Эрика, – он широко улыбнулся и добавил вполголоса, чтобы Ланзо и Регина не услышали. – Но я делаю это не только ради детей. Мне приятно смотреть, как разрумянились ваши щеки и глаза сверкают.
Дети, может, и не обратили на его слова внимания, а вот Алисия обратила и все прекрасно услышала.
– Ох, господин Роберваль, совсем забыла! – воскликнула она веселым и немного злым голосом. – Утром, когда вы уже ушли, почтальон принес для вас два письма. Одно от нашей дорогой Вильгельмины. А вот и второе, деловое.
Она порылась в ридикюле и протянула Робервалю два конверта. Первый, надписанный изящным дамским почерком, он сунул в карман; а вот второй, из дешевой серой бумаги, он торопливо открыл и начал читать отпечатанный на машинке текст. И чем больше читал, тем больше хмурился. А потом поднял глаза и посмотрел на меня в упор. И взгляд его, такой озорной лишь десять минут назад, опять стал мертвенным и непроницаемым.
– Дурные вести? – озабоченно спросила я.
– Скорее, любопытные, – ответил он тяжелым тоном, продолжая пытливо изучать мое лицо. Потом мрачно усмехнулся и спрятал конверт в карман. – Подъезжаем. Вот и мой лесопромышленный завод. Дети, – повысил он голос, – Не вставайте, пока дрезина не остановится! Потом от меня не отходить, без спроса никуда не лезть. Будете шалить – уши оборву, понятно, парни? И девчонки тоже. Но уши – невелика потеря. На лесопилке можно запросто остаться без руки или ноги.
– Поня-я-ятно, – ответил нестройный хор голосов. Дрезина остановилась.
– И вы, госпожа Верден, присматривайте за своими учениками, – хмуро сказал Роберваль.
Ого, удивилась я. Госпожа Верден! А куда делась «Эрика»?
* * *
Роберваль привел нас на пригорок у края вырубки. Внизу мы увидели лесопромышленный завод. Зрелище меня поразило. Признаться, я ожидала совсем другого. Думала, будут груды бревен, кучи опилок да пара складов, а тут, оказывается, целый городок раскинулся!
С удивлением изучала я стены завода из хорошего кирпича, на прочном фундаменте – там, как поведал Роберваль, прятались машинное, котельное и лесопильное помещения. В окнах метались отблески пламени в топках, глухо рычали машины. У завода бродили рабочие, цепляли бревна крюками на длинных палках и подтаскивали их по настилу к пилораме под навесом.
Грохот стоял такой, что наверняка распугал всех лесных призраков в округе.
По причине выходного дня на лесопилке было немноголюдно. Быстрым шагом приблизился управляющий. Он поздоровался, нервно воткнул под бровь монокль, придирчиво оглядел нашу компанию.
– Георг, проведите их по заводу, – велел Роберваль. – Я буду рядом, но говорить придется вам.
– Дети, дети! – замахал руками Георг. – Сюда! Начнем, пожалуй, с пруда...
– Здесь нет реки? – спросила я Роберваля. – Насколько знаю, лесопилки ставят на реках, чтобы сплавлять лес и использовать силу воды для двигателей?
– Реки нет. Поэтому мы используем пар. Это и плюс, и минус. Сплавлять бревна сподручнее, чем перевозить по чугунке, но мы не зависим от сезона, да и отходы производства идут в дело – в топки котлов. Пруд мы устроили сами, чтобы отмывать и сортировать бревна.
Дав объяснения, он отошел к дочери и Алисии. Пришлось вместе с детьми слушать управляющего, хотя я бы предпочла беседовать с Корнелиусом.
Но и Георг знал свое дело. Он привел нас к складу, где отбраковывали лес. Поставил Дитмара и Влада у разных концов бревна. Дитмару вручил большой деревянный молоток, а Владу велел приложить ухо к торцу и слушать. Дитмар ударил молотком по срезу, Влад удивленно поднял брови.
– Если звук глухой, значит, дерево недоброкачественное, с гнилой сердцевиной, – объяснил управляющий.
Все дети захотели попробовать себя в роли приемщиков и сортировщиков. Дошла очередь и до меня. Я выбрала молоток, хорошенько размахнулась и ударила по торцу. Ланзо на другом конце бревна развел руками: ничего не слышно.
– Вы не так держите, – сказал Роберваль, отбирая у меня инструмент. – Вот так надо. Бейте сильнее.
Его ладонь в перчатке на миг легла на мою руку, но Роберваль тут же отстранился.
– Спасибо! – произнесла я выразительно, но он не улыбнулся, как делал в последнее время в ответ на благодарность.
– Вам на лесопилке пригодился бы Одаренный. Сенситив, который видит суть вещей и материалов. Он мог бы сразу сказать, какие бревна хорошие, а какие – плохие.
– На кой ляд он нам сдался, ваш Одаренный? У меня есть работники, которые дерево нутром чуют, – невежливо оборвал меня Роберваль. – Я и сам в этом разбираюсь. Жаль, с людьми не всегда сходу угадаешь, у кого сердцевина гниловата.
После этого он недобро глянул на меня, сунул руки в карманы пальто, отвернулся и затеял непонятный для меня разговор с десятником.
– Идемте на завод, посмотрите, как все работает, – велел управляющий, когда дети наигрались.
Мимо нас прямо через просеку, дыша паром и отрывисто гудя, покатил локомобиль с огромными колесами. Он тащил за собой обоз, нагруженный досками.
Дети с любопытством смотрели вслед диковинной машине, пока она не скрылась. А уж когда мы подошли к заводу, так и вовсе пораскрывали рты. Да и я глазела по сторонам, испуганная и очарованная настолько, что и думать забыла обо всем на свете.
Настоящее царство чугуна и пара, маховиков, ремней и шатунов! Мощное, хорошо отлаженное! И Роберваль его владыка.
Как и подобает хорошему владыке, он не стал терять времени и праздно гулять вместе с нашей группой; извинился, отошел и погрузился в дела.
Ходил от одного агрегата к другому, разговаривал с мастерами и работниками, советовался с ними о непонятных вещах, отчитывал, наставлял. Скинул пальто и принялся сам поправлять ремень. Потом налег на огромный рычаг; раздался скрежет, у Роберваля на лбу вздулись жилы, но рычаг уступил его силе и встал на нужное положение.
– Георг, проверьте, чтобы смазчик еще раз тут прошелся с масленкой! – приказал он раздосадовано.
Корнелиус хорошо знал свое царство, и я невольно испытала почтение перед его знаниями и умениями.
– Скоро заработает пила, – предупредил управляющий. – Смотрите на манометр; как стрелка встанет здесь, значит, давление в котлах подходящее.
Дети сгрудились у манометра, изучая дрожащую стрелку. Раздался гудок, пронзительный и длинный. Высокую трубу заволокло паром.
– Всем отойти и держаться вместе! – громко приказал Роберваль. – Это сигнал начала работы. Близко к пилам подходить нельзя!
– Слушайте моего папу! – строго вторила ему Регина. – Дитмар, дурак, куда полез! Сказано, стой на месте! Тут тебе не шутки, тут острые пилы крутятся и щепки летят! Попадет одна в глаз, вот тогда увидишь!
Рабочий с усилием повернул медное колесо-штурвал; другие огромные колеса начали вращаться, сначала медленно, потом все быстрее. Побежали ремни, пол задрожал. Все сипело, шипело, свистело и содрогалось. От осознания чудовищной мощи механизмов было весело и жутко.
Рабочие загрузили бревно на специальную тележку, закрепили зажимами, тележка поползла туда, где бешено крутились две пилы: одна сверху, другая снизу.
Зубья неумолимо впились в древесину, с визгом распуская ствол на доски. Во все стороны брызнули фонтаны опилок.
Зрелище было завораживающим и пугающим; меня даже озноб пробрал. Я обхватила себя руками и, не отрываясь, смотрела на работу механизмов. Колдовство, да и только! Как будто подчиненные Роберваля по его приказу разбудили железного дракона, пыщущего паром и жаром.
Не я одна испытывала подобные чувства.
– Ужасно, – тихо проговорила за моей спиной Алисия. – Что будет, если туда, под пилу, попадет человек?
– Легко представить, – сухо сказал Роберваль. Он подошел и встал так близко, что коснулся плечом моего плеча.
Я содрогнулась: то ли от его близости, то ли от слов Алисии. Мне совершенно не хотелось представлять, что может сделать с человеком такая пила.
– У вас часто бывают несчастные случаи?
– Нет. Если и бывают, то на делянках; когда валишь дерево, нужно смотреть в оба, не зевать и выполнять все правила безопасности.
– Опасная у вас работа.
– А я о чем твержу.
– Вы хорошо знаете свое производство.
– Конечно. В юности отец заставил меня работать везде: с топором, и на заточке пил, и на сортировке, и тут, наладчиком на пилораме. При необходимости могу заменить любого рабочего. Даже повара на полевой кухне, – усмехнулся он. – Кстати, о кухне; там мы еще не были. Дети наверняка проголодались. В лесу появляется зверский аппетит. Я распорядился, чтобы им приготовили то же, что и рабочим. Идемте! А потом пора домой.
* * *
Последняя часть экскурсии понравилась детям больше всего. Управляющий велел занять места за длинным дощатым столом под навесом, где работала полевая кухня для лесорубов. Повар, говорливый румяный толстяк, наполнял жестяные миски рагу, наливал в кружки кофе, а его помощница разносила их детям.
– Вот вам, ребятишки, наше лесное угощение. Ну-ка, покажите, кто тут настоящий лесоруб! – крикнул повар залихватски. – Настоящий лесоруб все съедает до крошки и требует добавки. А кто оставляет недоеденное на тарелке, тот топора поднять не сможет!
Дважды уговаривать детей не пришлось. Они доставали и прихваченные из дома припасы. У нас с Ланзо имелась лишь термическая фляга с чаем да по бутерброду на каждого. Но Регина щедро поделилась с Ланзо бутербродами с индейкой и салатом, и на «лесное угощение» повар не поскупился, так что голодными мы не остались.
Хозяин лесопилки к нашей трапезе не присоединился, его долговязая фигура в черном пальто мелькала вдалеке, среди рабочих.
После обеда дети притихли. Их разморило, усталость брала свое.
Молча и неторопливо они поднялись в вагончик дрезины и по дороге домой болтали мало, лишь самые неугомонные лениво обменивались впечатлениями.
На этот раз нам с Ланзо достались места в задней части вагончика, и по пути до города мы с детьми вспоминали загадки о лесе и играли в игру «Найди сороку на сосне».
Но я нет-нет да поглядывала вперед, где сидел Роберваль с дочерью и Алисией. Регина увлеченно болтала с отцом, он внимательно слушал, кивал, но улыбался редко. Он казался погруженным в свои мысли, и мысли эти были вовсе невеселые.
Когда дрезина вернулась в Крипвуд, наступил вечер, небо налилось синим, солнце позолотило крышу вокзала. Детей разобрали родители и повели по домам кормить ужином и выслушивать впечатления богатого на события дня.
К моему удивлению – весьма неприятному – среди людей на платформе оказался и Виктор Лукаш, отец Ланзо.
Он побрился, оделся в чистое и выглядел трезвым.
– А, вот ты где! – он положил тяжелую руку на плечо сына. Ланзо сразу поник и обмяк. – Давай домой, хватит где попало шляться!
Лукаш глянул на меня неприязненно и даже не подумал поблагодарить за то, что я заботилась о его сыне в дни его «болезни».
Мне не хотелось отпускать с ним Ланзо, но делать было нечего. Виктор его отец и имеет право забрать сына. Но все же я чувствовала себя предательницей, когда тихо сказала Ланзо «До свидания, увидимся в школе», а Ланзо в ответ лишь кивнул и ничего не ответил, даже в глаза мне не посмотрел.
Когда Лукаш увел сына, я почувствовала себя ужасно одинокой.
– Госпожа Верден, мы вас подвезем, садитесь! – крикнула Регина.
За зданием вокзала стоял автомобиль Роберваля с черноусым шофером за рулем. На сиденье за ним хмурилась Алисия.
Роберваль пристально следил за моими колебаниями, но сам приглашения не повторил.
– Спасибо, Регина, я хочу пройтись, – улыбнулась я. – Вечер чудесный. Подышу воздухом и разомну ноги.
– Пройдусь с вами. Провожу, – вдруг сказал Роберваль, выбрался из автомобиля, с шумом захлопнул дверцу и махнул шоферу: «Трогай».
Автомобиль уехал, и мы с Робервалем остались одни.
Неторопливо двинулись по улицам Крипвуда. Стоял тихий вечер, на удивление теплый и золотой, немного грустный, как все осенние вечера. Над крышами висел тонюсенький месяц, изредка проходил торопящийся домой горожанин, и снова улицы пустели.
Я устала за день до изнеможения. Болела спина, онемели ноги, даже разговаривать не было сил. Хотелось идти не спеша и молчать, вдыхать пряный запах палых листьев – теперь их было полно под ногами.
Корнелиус тоже молчал. В его молчании мне чудилась враждебность. Я поглядывала на его профиль и думала о внезапном переломе его настроения. Его как будто подменили после того письма; он стал прежним Робервалем, отчужденным, холодным, с мертвыми глазами.
– Завтра выходной день. Как вы его проведете? – спросила я, решив нарушить тишину. Она начала мне не нравиться.
– За делами, – коротко ответил он.
– Горожане опять пойдут на вокзал, – улыбнулась я. – Снова проедет Северо-западный экспресс. А значит, будет маленький спектакль длиной в сорок минут. В главной роли – пассажиры первого класса и кондукторы. Дети меня позвали.
– Вы пойдете?
– Нет, – я помотала головой.
– Почему?
– У меня тоже дел полно.
– Только эта причина?
– Ну да, – насторожилась я.
– Или вы боитесь, что вас могут увидеть проезжающие знакомые из столицы? И доложить вашему дяде, где вы скрываетесь?
* * *
Я даже не сразу осознала, что он сказал. Но в следующий же миг противный холодок кольнул сердце, в ушах зашумела кровь.
Я споткнулась и посмотрела на Корнелиуса. Он выпрямился, широко расставив ноги и засунув руки в карманы пальто. Наклонил голову, и его взгляд стал... совсем плохим.
– Какому дяде? – сказала я чужим, слишком высоким голосом.
– Господину Эбнеру Ханту, финансисту, которого вы обчистили. Или боитесь, что доложат вашему жениху Андреасу Красту, которому вы натянули нос?
Моя рука обхватила горло, голова закружилась, каменные стены домов переулка, где стояли, качнулись.
– Вот, значит, что было в том письме, – теперь мой голос, напротив, стал низким и хриплым. – Вам написали обо мне из столицы. Кто написал? Почему? И почему вы обвиняете меня в том, чего я никогда не делала?
Роберваль рассматривал меня с холодным интересом, как охотник тушку лисы, с которой он собирается содрать шкуру и примеряется, как лучше начать.
– Ваше появление в Крипвуде было странным. Много непонятного. Естественно, я решил навести справки. В надежных источниках. Написал знакомому – он работает в сыскном бюро Барта Биркентона. Поэтому, как видите, получил достоверную информацию, которую собрал специалист. Я жду объяснений, госпожа Верден. Точнее, госпожа Хант – это ведь ваша настоящая фамилия?
– Верден. У моей матери была двойная фамилия. У меня тоже. Я предпочитаю «Верден». Мой дядя везде представлял меня как «Хант». А ваш сыскарь-специалист не может таковым называться. Потому что все было не так.
– Ну конечно, не так, – он зловеще усмехнулся. – Других слов я и не ждал. Вы слабая Одаренная. Дефектив. Вам пришлось заплатить за обучение в академии. Это тоже не так?
– Так. Это преступление? Я училась наравне со всеми, хоть и не на деньги государства.
– Накануне свадьбы вы разорвали помолвку. Причину мой знакомый не выяснил, но узнал, что вас спешно отправили в лечебницу святого Модеста. А ваш жених всюду рассказывал, что горько обманулся в вас. Из клиники вы сбежали. Затем, сговорившись с горничной, прокрались в кабинет дяди, вытащили документы и крупную сумму из сейфа. Вы воспользовались вашим даром и отвели камердинеру глаза. Сотворили иллюзию пожара. Вот это уже настоящее преступление.
– Я забрала свои документы и свои деньги!
– До двадцатипятилетия деньги вам не принадлежат. Вы использовали дар для неблаговидных целей. Дядя вполне может отдать вас под суд, и вас лишат лицензии. Почему вас заперли в клинике? По той же причине, по какой я отправил туда свою жену? Почему ваша свадьба расстроилась? Ваш жених не захотел связывать жизнь с женщиной, которая пристрастилась к опасному зелью, чтобы повысить способности Одаренной?
– Нет!
Он допрашивал меня, как учитель провинившегося ученика. Нет: как дознаватель преступника. И губы его кривились от отвращения.
– Омерзительно! Вы залезли в мою жизнь. Шпионили. Не скрою: я тоже пыталась узнать о вас больше. Но только то, что было в открытых источниках. А вы... обратились к сыщикам!
– Вы не в том положении, чтобы обвинять. Как вы получили свидетельство учительницы? Купили, потратив на фальшивку украденные у дяди деньги?
– Ничего подобного! Я три месяца жила в столице и посещала курсы. Свидетельство подлинное. Разве ваш сыщик этого не узнал?
– Узнал, что курсы не посещала ни Эрика Верден, ни Эрика Хант.
– В списках я была под другим именем. Куратор курсов – родственник моей подруги – вошел в мое положение и не разглашал информации о том, кто я. Но свидетельство мне выдали на настоящее имя.
– Ловкое объяснение.
– Вы разве не разнюхали, с каким диагнозом меня держали в клинике?
– Нет. В вашей карте лишь общие формулировки. Руководство клиники тщательно хранит тайны своих пациентов.
– Вам стоило покопаться поглубже, раз уж взялись! Я разорвала помолвку, потому что Андреас изменил мне накануне свадьбы. А дядя упрятал в сумасшедший дом, потому что хотел добиться послушания. Я никогда в жизни не пробовала зелья из «волшебных грибов»! Я довольна своим мизерным даром и не хочу большего!
Он молчал.
– Что вы теперь сделаете? Выдадите меня дяде?
– Зачем мне это? Хотя он искал вас. Хант тоже обратился в агентство Биркентона, но через день отказался от их услуг. Заявил, что не желает полоскать грязное белье, и что ему стыдно за вас. Возможно, он умыл руки. Но я хочу лишь узнать правду.
– Теперь вы ее знаете!
– Почему я должен вам верить? Зачем вы явились в наш город, Эрика? Только лишь потому, что скрываетесь от дяди? Мне это не кажется убедительной причиной. Вы могли договориться с вашими родственниками, если дела обстоят так, как вы утверждаете.
– Вы не знаете моих родственников!
– Зато я знаю ваш характер. Вы умеете стоять на своем. Но предпочли сбежать. Несостыковка.
– Не собираюсь перед вами оправдываться, – бросила я яростно. – Оставайтесь при своих заблуждениях.
– Буду вынужден рассказать обо всем директору. Вы работаете с детьми. И при этом ваше прошлое настолько запутано, что возникают серьезные сомнения в вашей пригодности для должности. Вы врете на каждом углу. Выдаете себя за другую. Что еще вы скрываете?
– Ничего, – я обхватила себя руками; меня бил озноб. Гнев, обида, разочарование, испуг. и тысяча других горьких чувств навалились на меня разом, как болезнь, и я действительно чувствовала себя нездоровой. – Делайте что хотите. О, я понимаю вас! Но то, что случилось с вашей женой, не имеет никакого отношения ко мне. Давайте, напишите вашему знакомому сыскарю еще раз. Пусть, пусть все узнает хорошенько! Может, тогда вам станет стыдно!
Я отвернулась и пошла прочь. После короткой паузы сзади послышались шаги и приказ.
– Эрика, стойте. Не смейте уходить!
– Не смейте мной командовать! – я остановилась, повернулась и сжала кулаки. – Недавно мне показалось, что вы на моей стороне. Что мы можем быть друзьями! Но вы меня обманывали. Все это время вы подозревали меня в непонятных грехах, шпионили! И когда узнали правду, поверили лишь в ту ее часть, которая вас устраивала. Я сама завтра все расскажу господину Степпелю. А вы... пропадите вы пропадом!
На этот раз он остался на месте, а я пошла быстрым шагом и больше не обернулась. Сама не заметила, как оказалась дома.
Долго не могла попасть ключом в скважину, потому что в глазах мутилось от слез. У ног топтался Вельзевул, тихо похрюкивал и тыкался пятаком мне в колени, как будто хотел утешить.
– Прости, Велли, – сказала я ему. – Мне нечем тебя сегодня кормить. Но завтра я схожу к Герхарду и узнаю, где купить для тебя корм.
Выслушав мою речь, свин покорно ушел в излюбленную яму у крыльца. Ну хоть этот представитель мужского пола не собирается меня предавать и не строит за моей спиной козни!
Я вошла в выстывший дом. Нужно было взять дров в поленнице и разжечь печь, но пользоваться подарком Роберваля было противно.
Без сил опустилась на кровать и огляделась. У печки по-прежнему стояли сдвинутые стулья с постеленным одеялом. Но дом опустел; Ланзо не было, и даже мыши притихли, словно ушли вместе с товарищем по играм. Я осталась одна наедине со своим грустным прошлым, неведомым будущим и запутанным настоящим.
