Текст книги "Уездная учительница магии (СИ)"
Автор книги: Варвара Корсарова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
– Кто? Кто тебе помог?
– Не знаю...
В этот момент меня грубо толкнули в плечо, и я чуть не упала. Виктор Лукаш подхватил сына на руки и с дикой злобой бросил в мою сторону:
– Ведьма! Что ты натворила с моим сыном, дрянь!
– Виктор, послушайте… – заговорила я гневно, но он уже ушел прочь, унося Ланзо. Мальчик опустил голову на его плечо, уборщик крепко, но бережно держал сына и выглядел до смерти перепуганным. Более того: на его лице было отчаяние.
– Дайте Ланзо сладкого чая, и он быстро придет в себя! – крикнула я ему вслед. Пусть Виктор и был плохим отцом, но в этот миг я была уверена, что он позаботится о сыне.
Со второй попытки я поднялась. Мельком глянула на кабана: тот лежал как мертвый, но его бок мерно поднимался и опускался, подергивалось волосатое ухо.
Громко заговорил бургомистр Флегг, разрядив ситуацию:
– Все хорошо, что хорошо кончается! Мы должны поблагодарить госпожу Верден. Она проявила хладнокровие в непредвиденной ситуации и пришла на выручку своим ученикам! Только благодаря ее смекалке и ее дару катастрофу удалось предотвратить!
После томительной паузы раздались несмелые хлопки, а потом и все разразились аплодисментами.
– Спасибо вам, госпожа учительница! Спасибо! – выкрикнула госпожа Ракочи, и госпожа Барбута подхватила:
– Ловко вы это все уладили! И кабана завалили, и мальчишку остановили! Я такого даже в синематографе не видела!
Я выпрямилась и поправила косынку, стараясь выглядеть невозмутимо. Что было непросто. Потому что, несмотря на аплодисменты, далеко не все направленные на меня взгляды лучились восторгом и благодарностью. Злых и настороженных взоров хватало с избытком.
Бургомистр Флегг взял из рук помощника рупор и забубнил:
– Господа, праздник продолжается! Забудем же поскорей это досадное происшествие. Нас почтили присутствием столичные гости; покажем же им все чудеса нашего маленького, но прекрасного города! Сейчас на площади у городской ратуши будут танцы и конкурсы. А завтра нас ожидает нечто небывалое: бал и фейерверк в лесном особняке, чья история потрясает воображение жителей Крипвуда на протяжении уже двух веков! Оркестр, музыку!
Глава 24
Столичные гости
Несмотря на призывы бургомистра, люди не торопились расходиться. Им было что обсудить, и было на что поглазеть.
Рабочие споро убирали обломки навеса, а я стояла, опустив плечи, и не знала, что делать. Навалилось такое изнеможение, что хотелось лечь рядом с кабаном и закрыть глаза.
Но пришлось взять себя в руки. Казалось, все до одного жители Крипвуда вознамерились перекинуться со мной парой слов, высказать недовольство или похвалить. Меня гладили, тормошили и успокаивали, бранили и наставляли. Предлагали мятного чая, горячих лепешек и умыться.
Я согласилась лишь на предложение Хеймо и старика Герхарда присмотреть за кабаном и отвести его обратно в Кривой дом. У Герхарда при себе полно яблок, Хеймо не отличается умом, но он плечистый, здоровый, кабану не уступит. Вдвоем они справятся, а мне проблемой меньше...
– Госпожа Верден... Эрика... вы в порядке? – Корнелиус тронул меня за локоть, мы обменялись быстрыми взглядами, как заговорщики. Я знала, что ему хочется обнять меня и утешить, но сделать этого он сейчас не мог, и поэтому лишь сказал то, что говорили другие: – Вы опять показали себя настоящей героиней. Совершенно не думали о себе, когда кинулись укрощать это животное, – добавил он с досадой.
– Того, кто отвязал кабана да нарядил Граббом, надо примерно наказать, – заявил аптекарь.
– Ваш сын, между прочим, был зачинщиком этой шалости, – грозно сказал директор. – Он нацепил на животное парик и бороду и выпустил его на волю.
Аптекарь не смутился: он раздул ноздри и потер ладонь о ладонь. Кажется, у Владисласа вечером опять будет болеть мягкое место.
– Если бы не госпожа Верден и ее дар, неизвестно, чем бы все кончилось! – разорялся директор. – Кабан мог покалечить детей. Кого-нибудь могло придавить навесом!
И тут заговорил усатый столичный господин, который все это время стоял рядом и прислушивался.
– Удачно, что в центре этой... кутерьмы оказался столь талантливый сенситив, – произнес он своим неприятным вкрадчивым голосом, щуря бесцветные глаза и нервно теребя пальцами отворот пиджака. – Насколько я понял, вы обладаете даром зоомансера, госпожа Верден? В таких глухих уездах их называют заклинателями животных.
– Я не применяла дар, – учтиво ответила я. – Доброе слово куда сильнее любого заклинания.
– Кто же удержал от обрушения тот тяжелый брус? – не отставал усатый. – Тот мальчик, которого вы обнимали? Этот ребенок владеет даром двигать вещи на расстоянии? Весьма, весьма любопытно!
– Госпожа Верден преподает в школе предмет, призванный разбудить в детях зачатки сенситивного таланта, – ответил за меня бургомистр, который задержался послушать занятный разговор. – Признаться, мы не ожидали такого результата. Этот мальчик, Ланзо Лукаш… он же полоумный! – он постучал по виску согнутым жирным пальцем.
– Ланзо не полоумный! Ему прямая дорога в Академию, – горячо вступилась я за ученика. – Он сообразительный и обладает огромным даром! Считаю, городские власти должны оказать ему поддержку. Ланзо нужно отправить в столицу прямо сейчас, попросить профессоров заняться им!
– Госпожа Верден, мне кажется, вы торопитесь в своих выводах, – вдруг прервал меня Корнелиус.
Я ошарашенно глянула на него, а он продолжал:
– Мальчику не под силу провернуть такой трюк. Нельзя говорить о наличии дара в столь юном возрасте. Как и пытаться развить его. Это не приведет ни к чему хорошему.
Опять он за свое! Я была готова пуститься в спор, но меня перебили.
– Я вас всецело в этом поддерживаю, – прозвучал знакомый голос, и я ненавидяще посмотрела на человека, который продолжал говорить размеренно, поучительно – ух, сколько раз эта интонация доводила меня до белого каления! – Желание иметь магический дар сенситива развивает в детях нездоровые амбиции и направляет их на путь саморазрушения, – закончил мой дядя и вздернул подбородок.
Значит, Хант продолжал наблюдать за мной украдкой из толпы и стал свидетелем этого спектакля! И не выдержал – решил подойти и прилюдно меня унизить, не иначе...
Корнелиус резко спросил:
– С кем имею честь беседовать?
– Эбнер Хант, финансист. Дядя госпожи Эрики Хант и ее законный опекун, – ответил мой дядя, кривовато улыбнувшись и заложил руки за спину, как всегда делал, когда нервничал.
Корнелиус не представился в ответ; он продолжал сверлить моего родственника взглядом.
– Эрики Хант? – изумился директор. – В нашей школе работает госпожа Эрика Верден.
– Видимо, она для каких-то целей решила воспользоваться фамилией своей матери, – весьма язвительно ответил дядя.
Все взгляды обратились на меня.
– Именно так, – подтвердила я сквозь стиснутые зубы. – Верден – моя настоящая фамилия, и я горжусь ей.
– Что же привело вас в Крипвуд, господин Хант? Решили проведать племянницу?
– Разумеется. Она так внезапно уехала, никого не предупредив... Я беспокоился за нее. Вижу, Эрика, ты нашла здесь свое место. Однако я удивлен, что ты учишь детей тому, в чем сама не преуспела.
– Что вы имеете в виду? – переспросил директор. – Как мы успели убедиться, госпожа Верден – весьма одаренный сенситив. Детям полезно знать, что так называемая магия – молочная сестра науки, и бояться ее не стоит.
– Весьма одаренный сенситив? – дядя поднял брови. – Отнюдь! Ее практически признали дефективом. Человеком, который едва ли может управлять этими… как их там... эфирными потоками. Она едва окончила академию, и то лишь потому, что училась в ней за свои деньги.
У меня запылало лицо. Дядя не изменяет себе!
Он всегда стыдился того, что его племянница – Одаренная, как будто это было пороком. Бывало, стоит знакомым заговорить о моем даре, он тут же начинает его отрицать и ставить мои способности под сомнение. И теперь не удержался!
– Вот оно что! – с непередаваемо злорадной интонацией протянул аптекарь. – Выходит, вы ввели господина директора в заблуждение?
– Я никогда не утверждала, что владею сильным даром, – ответила я. – Он вовсе не обязателен для учителя. Но я разбираюсь в том, как научить детей принять то, что в них заложено природой. Разве я не справилась со своей задачей?
– Вы подошли к этой задаче крайне легкомысленно! – негодующе воскликнула госпожа Лотар. – Начали своевольничать. Вышли за рамки того, что было предусмотрено программой. Я считаю это нарушением закона! Господин директор, я требую разбирательства.
Степпель потряс головой и развел руками.
– Госпожа Лотар, здесь не время и не место обсуждать подобное!
– Кстати, о нарушении закона... – заговорила я из последних сил сдерживая гнев. – Порча чужого имущества, детских поделок – это разве не преступление? Однако куда более страшное преступление – забрать у детей радость, заставить их плакать!
– Не понимаю вас. Вы о чем? – хладнокровно спросила госпожа Лотар, но быстро моргнула, пряча взгляд. – Не пытайтесь свалить вину на чужие плечи. Мы сейчас говорим о вашей некомпетентности, потому что вы...
Тут Корнелиус посмотрел на нее очень пристально, и госпожа Лотар осеклась, наконец, сообразив, что сказала лишнего и при человеке, с которым лучше не спорить.
– Моя дочь учится в классе госпожи Верден. Я внимательно следил за тем, что и как преподается на занятиях, – произнес Корнелиус таким тоном, что будь я на месте госпожи Лотар – упала бы в обморок от ужаса. – Госпожа Верден прекрасно справляется со своими обязанностями. Как глава попечительского совета, рекомендую вам изложить свои соображения на бумаге и направить их мне на рассмотрение.
По его интонации было ясно, что, поступи госпожа Лотар именно так, ее кляуза отправится в мусорный бак быстрее, чем почтенная учительница успеет пикнуть.
– Прошу, хватит! – чуть ли не простонал господин директор. – Довольно! У нас праздник, не будем устраивать педагогические дебаты! Отложим все на потом. Идемте же, идемте!
Он помахал руками, как будто желая разогнать толпу. Господа и дамы, поняв, что больше на школьной ярмарке не случится ничего интересного, начали, наконец, расходиться.
Не сдвинулись с места лишь я, мой дядя и Корнелиус.
* * *
– Каковы ваши намерения в отношении племянницы, господин Хант? – грубовато поинтересовался Корнелиус.
Этот вопрос заставил дядю враждебно насупиться, но он ответил учтиво, хоть и не без ехидства:
– Вы – господин Корнелиус Роберваль, не так ли? Я слышал о вас. Однако странно, что вы озабочены делами Эрики. Вы ее... покровитель? – он многозначительно поднял бровь.
– Он отец моей ученицы и мой друг! – отрезала я.
– Господин Роберваль, вот-вот прибудет автомобиль из Шваленберга! – звонко позвала Алисия от школьных ворот. – Вас ждут у ратуши, пожалуйста, поторопитесь! Принесли телеграмму; не представляете, какая новость ждет вас!
– Папа, идем! – крикнула Регина.
– Минуту! – Корнелиус махнул рукой и повернулся к Ханту.
– Ответьте на мой вопрос, Хант, – продолжил Корнелиус. – Очень важно, как вы на него ответите. Мне нужно решить, позволить ли вам остаться в городе или выставить отсюда поскорее.
– Не много ли вы на себя берете, Роберваль?! Это семейное дело. Какого черта вы вмешиваетесь! – вспылил дядя, но тут же взял себя в руки. – Полагаю, Эрика вам рассказывала о том, что случилось в столице. И вы придумали себе невесть что...
– Кто приехал с вами?
– Я приехал один, утренним поездом. Оставил саквояж в трактире, узнал, где найти Эрику и… нашел ее.
Дядя отвечал на удивление терпеливо, тона больше не повышал. Он прикрыл глаза, потер переносицу и устало сказал, как будто через силу:
– Уверяю вас, что я действительно приехал убедиться, что моя племянница жива и здорова. Больше ничего. Эрика…
Он повернулся ко мне.
– ...Пожалуйста… нам нужно поговорить.
– О чем же? – сухо спросила я.
– О твоем возвращении в столицу.
– Под конвоем санитаров?
– Эрика, будь благоразумна, – настойчиво говорил дядя. – Клянусь, я желал тебе только добра. Возможно, в чем-то я ошибался, но готов все объяснить.
– Госпожа Верден, вам действительно стоит поговорить с господином Хантом, – вдруг заявил Корнелиус. – Идите в «Хмельную корову». Устройтесь в общем зале. Там сейчас пусто, вам не помешают. Но будут свидетели, если что-то пойдет не так.
Он угрюмо глянул на дядю, тот обидчиво вздернул подбородок.
Корнелиус взял меня за локоть, отвел на несколько шагов и сказал негромко, настойчиво:
– Эрика, все будет хорошо. Присутствовать при вашем разговоре я не могу, меня ждут в другом месте. Но ты в безопасности. Постарайся услышать и понять своего родственника. Не горячись. Ты справишься.
– Сегодня я столько горячилась, что на дядю запала уже не хватит. Обещаю, буду осторожной и рассудительной. Иди скорее. Регина ждет. Увидимся позже.
– После разговора с дядей пошли мне весточку с мальчишкой из трактира, чтобы я знал, все ли в порядке.
Я посмотрела ему в лицо и улыбнулась. Обо мне беспокоились, за меня переживали, и это было новым и приятным для меня чувством. Как и мысль о том, что я теперь не одна, и есть к кому обратиться, если что-то пойдет не так. И радовало то, что Корнелиус верит в меня, мою рассудительность и способность держать вещи под контролем.
– Иди. Я справлюсь.
Я легко дотронулась до его руки.
– Не знаю, получится ли нам сегодня увидеться. Но завтра я жду тебя на приеме в лесном особняке. И вот еще... – он наклонился ко мне и прошептал: – Эрика, ты чертовски хороша в наряде бродячей гадалки. Самая красивая и загадочная девушка на ярмарке.
Простые слова, но он произнес их так, что я вспыхнула от удовольствия.
Мне хотелось услышать больше, но он лишь почтительно поклонился и ушел.
Я вернулась к дяде.
Было слышно, как Алисия возбужденно заговорила, когда подошел Корнелиус, но слов я уже не разобрала.
* * *
В зале «Хмельной коровы» и впрямь оказалось пусто. Публика заполнит трактир позднее, когда закончатся уличные празднования.
За стойкой сидела помощница хозяйки. Кухонный мальчишка – точнее, дюжий парень, который порой выполнял обязанности вышибалы, – лениво развалился на табурете, двое стариков перебрасывались в кости за столом у очага.
Мы с дядей уселись в дальнем углу. Я заказала сладкого чая и ватрушку, дядя не стал заказывать ничего. Пока мы добирались до трактира, не обменялись и дюжиной слов.
Он молча смотрел, как я жадно пью горячий чай, в который положила шесть ложек сахара.
Силы, надо срочно восстановить силы! Впрочем, чувствовала я себя недурно, хотя за день несколько раз входила в транс и прибегала к дару. Жизнь и физический труд на свежем воздухе принесли пользу; я определенно стала выносливее, хотя никогда не считала себя слабой городской неженкой.
Дядя сцепил руки, прокашлялся и заговорил все о том же:
– Эрика, тебе нужно вернуться в столицу.
– Зачем? Чтобы ты опять упек меня в сумасшедший дом?
– Я отправил тебя в клинику святого Модеста, потому что беспокоился о тебе!
– Не обо мне. О состоянии, которое уплывало из твоих рук.
– Да! – заговорил он с ожесточением. – Ты скоро станешь владелицей большого наследства. Я бережно управлял им эти годы. Меня коробило твое пренебрежительное отношение к деньгам! Я видел, что ты своевольна, упряма и сумасбродна. Чего только стоило твое желание учиться в академии и развивать дар, которого у тебя считай что нет! Зачем тебе это было нужно? Для чего?
– Я хотела идти своей дорогой и не растрачивать впустую то, что мне дано!
Он нетерпеливо отмахнулся.
– Я боялся, что после совершеннолетия ты захочешь изъять деньги из фонда и пустить их на ветер. На какой-нибудь нелепый проект!
– Неужели я казалась тебе настолько сумасбродной?! Плохо же ты меня знаешь!
– Именно – ты сумасбродная! Поэтому я желал видеть твоим мужем надежного, достойного человека, который сможет тебя обуздать. Образумить. Я надеялся, что Андреас станет именно таким супругом и твердой, настойчивой рукой поведет тебя по жизни.
– Переломать бы этому негодяю его настойчивые руки! – энергично сказала я и жестом попросила подавальщицу принести еще чая.
Дядя помолчал, покраснел, потер лоб и вдруг удивил меня.
– Тут ты права! – выпалил он с досадой. – Он негодяй. Точнее не скажешь. После того, как расстроилась ваша свадьба, Андреас приходил ко мне. Уверял, что совершил маленькую шалость... а ты придала ей слишком большое значение. Молодые склонны к импульсивным поступкам. Я хотел, чтобы между вами все наладилось. Но потом, когда ты сбежала, я много думал. Решил разобраться. И выяснил: все это время, что Андреас ухаживал за тобой, он содержал двух любовниц. Стань ты его женой, он превратил бы твою жизнь в ад и разбазарил твое состояние. Видишь... – дядя побагровел от натуги и выдавил. – Я готов признавать свои ошибки. Хорошо бы и тебе признать свои.
Я была поражена, но и рассержена.
– Какие ошибки, позволь узнать? Ошибка в том, что я не осталась в клинике, где надо мной издевались?
– Тебя лечили! После размолвки с Андреасом ты днями не выходила из комнаты, ничего не ела и ни с кем не разговаривала. Я консультировался с семейным врачом. Он сказал, что у Одаренных такое состояние чревато серьезными проблемами с ментальным и физическим здоровьем. И если не принять срочных мер, будет поздно. Доктора в клинике обещали, что подберут для тебя терапию, которая вернет тебе силы и желание жить. И ведь они справились! Именно это было нужно тебе: встряска. И ты ее получила! Ты стала сама собой и начала действовать. Правда, как всегда, сумасбродно.
Он недобро усмехнулся и начал перечислять:
– Сбежала из клиники, ограбила меня, решила начать новую жизнь. Которая, судя по всему, тебе весьма нравится. Кажется, это называется «шоковая терапия». Клянусь, я не знал, что в клинике применяются столь радикальные методы. Но они сработали! Телесный дискомфорт помог тебе преодолеть черную меланхолию.
Я откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. Моему возмущению не было предела.
– Сказала бы, что думаю об этих методах, но учительнице не полагается выражаться такими словами.
– Эрика, рад видеть тебя прежней, – криво улыбнулся дядя. – Действительно, рад. Поверь, я устроил этим докторишкам такое, что они не скоро забудут! За то, что они меня не поставили в известность... о своих методах. Я не сторонник физического насилия. Даже если оно идет человеку на пользу. Вспомни, я ведь ни разу не поднял на тебя руку. Хотя были моменты, когда ты заслуживала затрещины.
– Попробовал бы ты только! – сказала я сквозь зубы.
– Разве я запирал тебя дома? Нет! Я злился, но все же давал тебе поступить по-своему! Разрешил тебе учиться в академии, хотя мог запретить, настоять на своем! Не стал обращаться в полицию, когда ты обманула камердинера и вытащила бумаги из сейфа. Не стал устраивать погоню. Дал тебе время одуматься.
– Как ты меня нашел? Через сыскное бюро Биркентона?
– Сначала я обратился туда, но их услуги не понадобились; один человек из Департамента образования узнал тебя и написал мне. Первым порывом было забрать тебя и силой вернуть домой, но я сел, подумал... и не стал.
Он как будто смутился и ненадолго замолчал, но я поняла, что он не договорил: дядя боялся скандала, боялся привлечь к нашим семейным делам недоброе внимание и испортить свою репутацию. Вот почему он выжидал! Ему нужно было время, чтобы утихли слухи.
– Время от времени я получал о тебе известия... от твоего куратора из Департамента. Прошло почти пять месяцев, и я решил: пора. Я приехал с добрыми намерениями.
– Да ну?
– Ладно! – он досадливо помотал головой. – Не буду настаивать, чтобы ты вернулась домой. Хочу лишь, чтобы ты поняла меня. Не буду утверждать, что любил тебя, как полагается близкому родственнику. Я обещал брату, что позабочусь о его дочери. Наверное, плохо выполнял свое обещание. Но, видишь ли, у нас с твоей тетей нет своих детей… Мы не были готовы к тому, что нам достанется такая своевольная племянница. Ты не слушала нас, мы не слушали тебя. Каждый желал настоять на своем.
Он тяжело вздохнул и после паузы произнес:
– Но я старше, поэтому и спрос с меня больше. И вот я тут, и протягиваю руку примирения.
Дядя казался искренним. Он говорил с трудом, то замолкая, то выпаливая слова одно за другим. Было не узнать хладнокровного, язвительного финансиста Ханта.
Я покосилась на его руки, словно ожидая, что он выполнит свое обещание буквально. Дядя и правда двинул руку по столу, как будто желая коснуться моего запястья, но под моим взглядом быстро отдернул пальцы и спрятал руку под стол.
Я внимательно посмотрела в его лицо. И увидела пожилого, усталого мужчину, одышливого, несчастного, с растрепанными седыми волосами. На его помятом лице выступили багровые пятна неровного румянца.
Дядя никогда мне не нравился. Я не любила его. Считала тираном и самодуром. Негодовала, когда он забрал меня из пансиона и решил поселить в своем доме, и нисколько не ценила то, что он мне дал – наряды, украшения...
Теперь меня кольнула жалость и сожаление. Ему и тете было одиноко. Они решили, что я скрашу их старость. Но не знали, что делать с упрямой девочкой-подростком, как ладить с ней, как сблизиться… Они воспитывали меня так, как когда-то воспитывали их самих.
– Я лишь желала жить по своим правилам, – пробормотала я.
Я попыталась увидеть себя его глазами – такой, какой я была, когда жила в его доме.
И увидела свою горячность, и предубеждение, и желание доказать свою правоту во что бы то ни стало, протестовать, идти напролом! Я так горячо отстаивала свою независимость, что мне не приходило в голову просто попросить помощи. Не хватало терпения убеждать и уговаривать.
Многое переменилось с тех пор. Я стала другой, училась доверять и быть терпеливой.
Дядя молча смотрел на меня. Потом он вздохнул и сказал:
– Пожалуй, пойду к себе в комнату и прилягу. Ночь не спал. В мои годы путешествия даются тяжело. Обдумай то, что я сказал. Завтра я бы хотел проведать тебя, посмотреть, как ты живешь и где работаешь.
Он фыркнул и добавил:
– Захудалая уездная школа, подумать только. И ты держишь свинью и разгребаешь навоз!
О нет, мой дядя не стал ангелом в одночасье! Он по-прежнему был тем же язвительным, высокомерным, твердолобым финансистом. Что ж, родственников не выбирают...
– Если навестишь меня завтра, я дам тебе лопату и ты проверишь, что легче: грести деньги или разгребать навоз.
Дядя невесело рассмеялся, я поднялась, чтобы уйти.
– Постой... – он полез во внутренний карман пиджака и достал бумажник. – Эрика, полагаю, тебе нужны деньги. Вот, возьми. И не ломайся, пожалуйста! – добавил он раздраженно. – Они твои.
– Хорошо. Спасибо, – я взяла протянутые купюры, чувствуя себя неловко, хотя неловкость с гордостью были совершенно лишние.
– Обращайся, если понадобится что-то еще, – ворчливо сказал дядя, морщась – и ему было здорово не по себе. Для смирения собственной гордыни требуется немало сил. – Помощь, совет... все-таки я твой дядя, занимаю не последнее место в столичном обществе и не слыву дураком. Могу сгодиться на что-нибудь... До завтра, Эрика.
– До завтра, дядя.
Уже у дверей я вспомнила о просьбе Корнелиуса, быстро написала короткую записку и попросила служащего в трактире парня отнести ее господину Робервалю.
* * *
Я вышла из трактира и посмотрела на стремительно пустеющую улицу. Горожане спешили в направлении ратушной площади, где уже играл оркестр. Мимо пронеслась стайка нарядных девушек. Они покосились на меня, прыснули и помчались дальше.
После всех перипетий я выглядела как подлинная бродячая гадалка – юбки в пыли, косынка сползла, на лицо выбиваются волосы... Не стоит в таком виде появляться на празднике. Да и участвовать в нем больше не хотелось. День только начался, а уже случилось столько – на месяц хватит.
Дошла до перекрестка; налево открывался переулок, по которому я быстро доберусь до окраины. Но можно сделать крюк через ратушную площадь.
Впереди бурлила яркая толпа. Она занимала всю площадь и затекала в ближайшие улицы и переулки.
Люди собирались у прилавков, покупали у разносчиков напитки и усаживались на вынесенные на улицу стулья и скамьи, болтали, веселились. Оркестр замолчал, на деревянную трибуну вышел важный старик и начал уныло вещать об истории города. Его слушали не очень внимательно.
Ноги сами понесли меня вперед; гляну одним глазком, что да как, а потом домой.
Как только я прошла сквозь группу парней в новеньких картузах и ярких галстуках, меня окликнули:
– Эрика! Госпожа Верден! К нам, сюда!
За длинным деревянным столом в переулке у кондитерской сидела галантерейщица Ирма Ракочи с подругами. Перед ними стояли кружки с подогретым вином, щеки у женщин разрумянились, глаза горели.
– Мы хотим выпить в вашу честь, – заявила госпожа Ракочи, когда я подошла, и тут же пододвинула мне кружку. – Садитесь! Отсюда открывается отличный вид на площадь. Вот закончит бубнить архивариус, начнутся конкурсы с призами! Моя Магда с подружками уже там. Хотите поучаствовать? Бег в мешках такая умора!
– Я сегодня набегалась, – улыбнулась я. – Пожалуй, пойду домой и отдохну.
– Да, вам стоит набраться сил на завтра... Вы ведь получили приглашение от Роберваля?
– Да, все учителя получили приглашение, – подтвердила я.
– Странная затея – устраивать бал в проклятом лесном особняке. Отчаянные головы те, кто туда едет. Однако никто из приглашенных не подумал отказаться. Скажу честно, я тоже не прочь там побывать. Господин Роберваль найдет чем удивить. Будет оркестр, и танцы, и фейерверк. Но мы, простые горожане, будем развлекаться как обычно: пойдем на вокзал смотреть в окна Северо-западного экспресса. Полюбуемся сквозь стекла столичными птичками. Сегодня их немало прилетело в Крипвуд. Приехали чиновники к бургомистру, и господин Роберваль пригласил знакомых и деловых партнеров.
Она вздохнула и поднесла кружку к губам, но не донесла – вытянула руку и ткнула кружкой вперед.
– А вот и господин Роберваль. Смотрите, кто с ним!
Я привстала и вытянула голову. На тесной площади было полно народу, над головами прыгали воздушные шары, и я не сразу нашла Корнелиуса. Но потом толпа расступилась.
Корнелиус стоял у крыльца ратуши. Подле него я увидела несколько господ, которые ранее почтили присутствием школьную ярмарку.
Но я смотрела не на них, а на даму, которая держала Корнелиуса под локоть и что-то весело ему говорила. Другую руку она положила на плечо Регины. Девочка смотрела на даму, задрав голову, с выражением неописуемого восторга на лице. Рядом скромно улыбалась гувернантка, очень хорошенькая в голубом платье и шляпке с лентами.
Дама была высокой, статной, как королева, с величавыми движениями и изумительной осанкой. Она была одета в синее свободное платье, с ее плеч ниспадала и струилась накидка из белоснежного меха, а на голове сидела яркая шляпка.
– Знаменитая журнальная красавица Вильгельмина Денгард! – воскликнула госпожа Ракочи, подтверждая мое предположение. – Час назад прибыла на автомобиле. Говорят, господин Роберваль помолвлен с ней. Он не ждал ее, но она решила сделать сюрприз. Взяла и явилась, вот как! До чего романтично! Они познакомились, когда он жил в столице, а когда вернулся в Крипвуд, изредка ездил к ней в Сен-Лютерну. И вот госпожа Денгард поняла, что больше не может жить в разлуке, и приехала к нему сюда, в нашу глухую провинцию! Это ли не настоящая любовь! Мы, провинциалы, обожаем такие истории. Отрадно знать, что они случаются не только на экране синематографа...
Госпожа Ракочи вдруг осеклась и посмотрела на меня. Видимо, вспомнила о слухах, которые ходили о моих отношениях с Корнелиусом.
– И правда, очень романтично! Она красавица, – улыбнулась я как можно небрежнее.
При этом я чувствовала себя так, как будто галантерейщица взяла нож и ткнула мне его под ребра. Я задыхалась. Кровь прилила к моим щекам, лицо отчаянно горело. Я не могла оторвать взгляда от Корнелиуса и стоящей возле него женщины.
Тонкая кисть в белой перчатке лежала на его локте; Корнелиус нежно накрыл ее своей рукой. Его глаза были устремлены на прекрасное, выразительное лицо. Вильгельмина говорила; ее алые губы то и дело складывались в ослепительную улыбку. И Корнелиус улыбался в ответ...
Видимо, она сказала что-то приятное про его дочь: их взгляды переместились на Регину, девочка засмеялась, засмеялась и Вильгельмина. Она погладила Регину по голове. Обратилась к Алисии; та подобострастно кивнула, взяла девочку под руку и повела прочь. Корнелиус окликнул дочь; она весело помахала ему ладошкой на прощание.
Мороженщик прокатил тележку-фургончик и на миг скрыл от моих глаз стоящую у ратуши пару. А когда он прошел, я увидела, как Вильгельмина медленно снимает перчатку, касается ладонью щеки Корнелиуса, ласково гладит... тянется к нему и быстро целует в губы, как будто ей нет никакого дела до того, что они стоят среди толпы…
Корнелиус… отвечает на поцелуй. Уверенно касается завитка волос, что падает на шею Вильгельмины. Опускает руку на ее плечо… жестом любовника... жестом жениха, который имеет на это право.
– Они отлично смотрятся вместе! – сказала Ирма Ракочи голосом, полным романтического умиления. – Наверное, завтра на балу объявят о скорой свадьбе.
– Так и будет! – подтвердила подруга госпожи Ракочи, незнакомая мне полная дама. До этого она не вмешивалась в разговор, потому что была увлечена вылавливанием из кружки цукатов. – В прошлом месяце в «Столичном вестнике», в разделе «Светские сплетни» писали, что госпожа Денгард не будет проводить зимний сезон в столице. Потому что она сказала «да» избраннику и проведет медовый месяц в небольшом городке на севере королевства. Журналисты гадали о личности ее жениха... писали, он крупный экспортер древесины. Мы-то с вами знаем точно, кто он!
– Конечно, это наш господин Роберваль! – подтвердила госпожа Ракочи.
Я даже кивнуть не могла – боялась пошевелиться. Чувствовала: стоит мне двинуться, как я сделаю что-то ужасное – швырну кружку, вскочу на стол и закричу во все горло, чтобы выпустить раздирающую меня боль.
Кругом полно народу, но мне казалось, передо мной бесконечная пустота; и там, далеко, но в то же время отчетливо я вижу красивую пару: мужчину в черном костюме и холодную, прекрасную женщину, которая прижимается к его плечу... и в этом жесте я вижу скрытую страсть и обещание... и вижу, как мужчина склоняет к ней голову, чтобы любоваться ее лицом, и поправляет край накидки на ее плече, и при этом едва заметно, ласково проводит по гладкой коже лебединой шеи...
Госпожа Ракочи продолжала говорить – ее голос доносился глухо, как сквозь толстую стену.
– Госпожа Верден, что вы наденете завтра на бал в лесной особняк? Вчера в мой магазин прислали платье вашего размера. К нему и шляпка есть, и сумка. Я видела такой фасон в последнем номере «Светской львицы»! Вам пойдет; вы высокая, как госпожа Денгард, и держитесь не хуже! Отложить для вас? Платье не дешевое, но могу уступить в рассрочку. Нет, берите так! Отдадите потом, понемногу. Послушайте, дорогая, вы должны блистать на этом балу. На приеме будут господа из столицы. Один из них обязательно влюбится в вас без памяти, я уверена! У вас тоже все будет как в синематографе.
