Текст книги "Романы. Рассказы"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 56 страниц)
Пассажиры трех вагонов, следовавших прямо в Прагу, облегченно вздохнули, когда очутились на территории Чехословакии. Здесь, на пограничном пункте, Лиза узнала, что немецкие пограничники сняли с поезда пятерых пассажиров еврейской национальности.
В Праге Лиза, не теряя времени, пересела на другой поезд и поехала на «родину» – в словацкую деревню. Староста, предупрежденный заранее о ее приезде, встретил землячку радушно. Но когда они пришли к нему домой и остались одни, посоветовал ей долго здесь не задерживаться.
– У нас тоже завелись предатели, – сказал он, вручив ей объемистый пакет.
В пакете Лиза обнаружила советские паспорта – свой и Василия, письмо чешского профессора Свободы к руководителю раскопок профессору Николаи, заключавшее в себе просьбу допустить госпожу Марианну Кочекову, специалистку по истории искусств и архитектуры, в настоящее время совершенствующуюся в Сорбонне, к участию в археологических раскопках.
Ехать обратно во Францию без задержки в Чехословакии было не совсем удобно, – ведь она приехала сюда навестить тяжело больную тетку. Не послушать старосту, верного товарища, тоже было нельзя. Поэтому Лиза в тот же день вернулась в Прагу, сняла номер в гостинице, оставила там вещи, привела себя в порядок и вышла на улицу.
Был теплый солнечный день, и Прага даже после Парижа казалась сказочно красивой. По тротуарам сновали толпы хорошо одетых людей. Слышались громкий говор, смех, и невольно создавалось впечатление, что в мире все хорошо и спокойно, что над Чехословакией не нависла опасность. «Что это, – думала Лиза, – беспечность или желание отогнать от себя мрачные мысли и жить сегодняшним днем?»
Ночью в холодном номере гостиницы Лизе не спалось. Ворочаясь с боку на бок, она все думала о своей судьбе, превратившей ее, любящую тихий семейный уют, в скиталицу. Почему, почему на их долю с Василием выпала такая беспокойная жизнь?.. Через минуту Лиза уже говорила сама себе: «Но ведь кто-то должен заниматься тем, чем занимаемся мы!» Она своими глазами видела фашизм, видела, правда, очень мало, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять многое и всем сердцем возненавидеть его… Нет, она не будет сидеть без дела в этом чудесном городе. Могло ведь случиться, что больная тетка умерла и ее похоронили, не дождавшись приезда племянницы из Франции. К тому же она учится, скоро экзамены, – вот она и спешит обратно. Документы ее в полном порядке, и никто придраться к ней не может!..
После почти бессонной ночи Лиза поспешила на городскую железнодорожную станцию, купила билет в вагон, идущий в Париж через Германию, и вечером уехала.
На пограничном пункте опять хамили молодые парни со свастикой на рукаве, но в общем для Лизы все обошлось благополучно, и она без всяких осложнений доехала до германо-французской границы, где и случилось непредвиденное.
Пограничники, проверив ее паспорт, вернули его обратно и даже пожелали счастливого пути. Таможенники слегка покопались в вещах и, закрыв чемодан, ушли… Не прошло и трех минут, как офицер вернулся и предложил Лизе следовать за ним.
– Куда? – спросила она.
– Нам вопросов не задают, – ответил ей офицер. – Поторапливайтесь!
В сумочке у Лизы лежали два советских паспорта, рекомендательное письмо. На советском паспорте наклеена ее, Лизина, фотокарточка, а на руках у нее – паспорт Чехословацкой республики… Разве этого мало, чтобы заподозрить ее в шпионаже в пользу Советского Союза или Чехословакии? Отправят в концентрационный лагерь – и поминай как звали! Такие мысли молнией пронеслись у нее в голове, и она лихорадочно думала, что же ей предпринять и можно ли что-либо предпринять в таком положении? Оставить сумочку в купе – все равно найдут. Уронить ее по дороге – вряд ли это пройдет незамеченным…
Офицер торопил ее, а Лиза медленно застегивала кофточку, чтобы выиграть хотя бы еще секунду.
– Проверяли же таможенники мои вещи! У меня нет ничего, ровным счетом ничего. Вот посмотрите! – с этими словами она вывалила содержимое чемодана на сиденье. – Здесь только мои платья, белье…
Офицер, громко чертыхаясь, стал помогать Лизе укладывать вещи обратно в чемодан.
– Скорее, скорее! – повторял он.
– Но ведь я могу отстать от поезда.
– Поедете следующим, если вообще поедете!
Вещи были собраны, офицер, не доверяя ей больше, сам взялся за ручку чемодана. В это время дверь приоткрылась, в купе заглянул плотный человек с помятым лицом.
– Не здесь! В первом купе с того конца, – сказал он шепотом и тут же исчез.
Офицер швырнул чемодан на сиденье и, прошипев проклятие, кинулся в другой конец вагона. Лиза видела, как он вел к выходу молодую женщину. Та держала в руке револьвер и говорила по-английски: «Не понимаю, что тут особенного? Ну револьвер! Я же купила его, купила за доллары…»
У Лизы ослабли ноги, она присела на диван и долго не могла прийти в себя.
Поезд наконец тронулся…
В это самое время, около трех часов ночи, в Париже, Василий проснулся, словно кто-то толкнул его в бок и позвал на помощь. Он сел в постели, вслушиваясь в ночную тишину, и вдруг как-то особенно отчетливо представил себе, что он один и квартире, что Лизы нет, она уехала. Он попытался представить себе, где сейчас она может быть – в деревне у старосты или уже в Праге, снова лег, но заснуть не мог. Полежав с открытыми глазами, он встал, выпил несколько глотков минеральной воды, подошел к окну и открыл его настежь. Большой город спал. В окнах домов давно погасли огни, и только световые рекламы на крышах больших магазинов то вспыхивали, то снова гасли. По тротуару простучали женские каблучки – тук-тук…
Ночная прохлада окончательно прогнала сон, и мысли его снова вернулись к Лизе. Родная, любимая Лиза! Где ты?.. В памяти вставали картины давно минувших дней, – они были такими яркими, такими живыми, будто все, о чем он вспоминал, произошло вчера…
Вот группу чекистов собрали в зал заседаний и секретарь партийной ячейки, немолодой уже человек, сказал, что им всем нужно изучать иностранные языки. Он предложил присутствующим выбрать один из трех языков – немецкий, французский или английский. Потом их разбили на группы. Василий, знавший немного по-французски, попал во вторую группу.
Разошлись по кабинетам, приспособленным под классы. Ждать пришлось недолго. В сопровождении секретаря ячейки вошла молоденькая девушка в черном закрытом платье с белым воротничком.
– Вот ваша преподавательница, Елизавета Владимировна Горская! – отрекомендовал девушку секретарь. – Прошу любить и жаловать! – и вышел из кабинета.
Девушка подошла к столу перед классной доской и робко поздоровалась. Голубые глаза, золотистые волосы и нежный голосок делали ее похожей скорее на гимназистку, чем на преподавательницу для взрослых, видавших виды людей.
– Я буду обучать вас французскому языку, главным образом разговорному. Но все равно сперва нужно научиться читать и писать. Сегодня мы познакомимся с латинским алфавитом, которым пользуются французы. Откройте, пожалуйста, тетради и запишите! – Она подошла к доске и стала мелом тщательно выводить буквы, протяжно произнося вслух: – А-а… Бэ-э…
Она повернулась к классу, чтобы посмотреть, как пишут эти давно не сидевшие за партой ученики. Один из них не писал, и она спросила его, краснея:
– А вы почему не пишете?
– Латинский алфавит я знаю. Французским тоже немного владею.
– Очень хорошо! А как ваша фамилия?
– Меня зовут товарищ Василий, – ответил тот под общий хохот класса.
– Это хорошо, товарищ Василий, что вы знаете французский язык, – будете моим помощником, – сказала она по-французски.
Василий, старательно подбирая слова, попытался ответить ей на французском языке. Так состоялось их знакомство.
Молодая учительница всем понравилась, она была внимательная, мягкая, понимала шутки, не стеснялась быть и строгой, требовательной. При ошибках своих великовозрастных учеников говорила:
– Я понимаю, вам, взрослым людям, трудно учить язык. Но раз вы добровольно взялись за трудное дело, – должны стараться!
А однажды сказала одному пожилому человеку, что вынуждена будет исключить его из группы, потому что тот не выполняет домашние задания.
– Мне некогда, я очень занят, – буркнул в ответ ученик.
– В таком случае подайте рапорт… Занятость не может служить оправданием. Все присутствующие здесь товарищи очень заняты и все же стараются… – Она сделала небольшую паузу и продолжала: – Не мне говорить вам о том, как важно знать иностранные языки. Пройдет некоторое время, и наша страна установит дипломатические и экономические отношения со многими капиталистическими государствами, – может быть, даже со всем миром! Как тогда нужны будут работники, знающие иностранные языки!
После этих слов девушка понравилась всем еще больше.
Как-то весенним солнечным днем Василий вышел на улицу вместе с учительницей и попросил разрешения проводить ее.
– Пожалуйста, – просто ответила она. – Тем более что я живу недалеко.
Они разговорились.
– Елизавета Владимировна, вы такая молодая и так хорошо знаете французский…
– Меня языкам учили с детства. Впрочем, это длинная история… Как-нибудь расскажу, если вам интересно.
– А почему не сейчас?
– Устала очень!.. Вы не обижайтесь на меня, ладно?
– Обижаться не буду, но о вашем обещании когда-нибудь напомню!..
Василий помнит, как в другой раз, выйдя из управления, они не свернули к Ильинским воротам, а спустились вниз, к Театральной площади, миновали шумный Охотный ряд и незаметно очутились у храма Христа Спасителя. Сели на ступеньки, огляделись вокруг. Был теплый вечер, небо чистое-чистое, ни облачка. Отсюда, с высоты, хорошо был виден противоположный берег. Маленькие домишки, трамваи, редкие извозчики. На реке покачивались лодки, изредка проплывали, пыхтя и дымя, самоходные баржи.
– Вы не забыли свое обещание, Елизавета Владимировна? – нарушил молчание Василий.
– Какое?
– Рассказать о себе.
– Не забыла… Вы спрашивали, где я научилась французскому языку… Родилась я в семье довольно известного московского адвоката. Он имел большую практику и, говорят, хорошо зарабатывал, но богатым он стал, получив приданое жены, дочери замоскворецкого купца. Родители пригласили для моего воспитания двух гувернанток – француженку и немку. В доме был заведен такой порядок: до обеда говорили по-французски, после обеда – по-немецки…
В гимназии я подружилась с Катей, девушкой из бедной семьи. Иногда бывала тайком от родителей у нее дома, узнала, что отец Кати сослан в Сибирь за революционную деятельность. Брат моей подруги, Григорий, был старше нас. Он учился в Московском университете. От него я услышала о вещах, о которых раньше не имела ни малейшего представления: о революции, классовой борьбе… Брат и сестра стали давать мне запрещенные книги. Я читала их по ночам, испытывая необыкновенную гордость, что мне доверяют…
Мой отец принял Февральскую революцию с восторгом – он даже занял какой-то важный пост в военном комитете. Катя и Григорий доказывали мне, что произошла только перемена декораций, что народ ничего не получит. Вскоре вернулся из Сибири отец Кати, Евгений Иванович. Он оказался очень умным и образованным человеком. В отличие от моих родителей, он разговаривал со мной как со взрослой. И это поднимала меня в моих собственных глазах. Позже я узнала, что Евгений Иванович – большевик…
В дни Февральской революции я из патриотических чувств поступила на курсы сестер милосердия, готовилась ехать на фронт. Как ни странно, отец не препятствовал моим стремлениям. Накануне Октябрьской революции я окончила курсы, работала в военном госпитале. Я понимала: мир раскололся, и каждый мыслящий человек должен был в те дни определить свое место. Быть на стороне белогвардейцев, участвовать в их борьбе против красных я не могла… Я решила, что мое место с большевиками, и заявила об этом отцу. Разразился скандал, кончившийся разрывом с семьей. При помощи того же Евгения Ивановича я стала сестрой милосердия Красной Армии. Когда вернулась домой, узнала, что отец с матерью уехали на юг. Потом стало известно, что в дороге они заболели тифом и умерли.
Меня приютила моя старая няня. Я и сейчас живу с ней, учусь в Московском университете – хочу стать лингвистом. Вот и вся моя биография!
– И в партию вступили? – спросил Василий.
– Да, на Южном фронте, в двадцатом году…
У них мало было свободного времени, встречались они урывками, но каждый вскоре понял, что их связывает нечто большее, чем дружба. И когда однажды Василий, набравшись храбрости, сказал: «Лиза, я люблю вас и прошу выйти за меня замуж», – это не было чем-то совершенно неожиданным для нее. Она молча приникла к нему и тихо расплакалась. Он долго смотрел ей в глаза и впервые поцеловал ее.
Свадьбу сыграли в комнате Василия, в которой стояли железная кровать, покрытая солдатским одеялом, письменный стол и две табуретки. Зато на столе красовался невесть откуда попавший сюда чернильный прибор с бронзовыми египетскими сфинксами.
Из деревни приехала сестра Василия, Ефросинья, привезла домашних лепешек, полмешка картошки, квашеной капусты, кусок сала, две бутылки самогона. Убрав чернильный прибор, она постелила на стол чистую простыню, разложила лепешки, перелила самогон в графин, наварила картошки. В общем, получилось не хуже, чем у людей. Пришли Катя с букетиком цветов, ее отец, Евгений Иванович, старая Лизина няня.
Пили за здоровье молодых мутную самогонку, ели картошку с капустой. Василий без устали хвалил Ефросинью:
– Молодчага, сестра, выручила, а то я не знал, чем угостить. Вчера получил паек – три селедки и полфунта растительного масла, да и те забыл на работе!..
Вот так и вошла Лиза навсегда в его беспокойную жизнь. Вошла – и приняла наравне с ним все тяготы и тревоги.
Кроме семьи Кати и Григория, у Лизы не было никого на целом свете, и когда она говорила о «своих», то имела в виду именно их…
Наступил рассвет. Улицы постепенно заполнялись шумом. Спешил на работу рабочий люд, заработали дворники и мусорщики, появились разносчики молока, овощей и свежих булок. Деловая жизнь Парижа началась…
В конторе Василия ждало извещение, приглашающее господина Кочека посетить американское генконсульство в Париже «в любое удобное время с девяти часов утра до пяти часов вечера, кроме воскресенья». Это озадачило Василия, и он позвонил Джо Ковачичу.
– Алло, Кочек, могу поздравить вас! – весело закричал тот. – Получено указание выдать вам визу. Я еще вчера звонил вам, чтобы сообщить эту приятную новость и потребовать угощения, но, к сожалению, не застал вас!
– Спасибо. Угощение за мной! Когда я могу получить визу?
– Хоть сегодня.
За визой Василий поехал вечером с тем, чтобы пригласить Ковачича поужинать. Формальности не отняли много времени, и через какой-нибудь час они сидели вдвоем в кавказском ресторане, ели шашлык, пили терпкое красное вино. Джо уверял, что лучшего места для жизни, чем Париж, на всем свете не отыскать.
– Народ здесь легкий, веселый, жизнь приятная, не то что у нас в Штатах.
– Чем же не нравятся вам Штаты?
– Люди у нас скучные, все заняты только одним – делать доллары, до остального нет никакого дела. Впрочем, скоро вы сами все увидите…
– Скажите, Джо, а как американцы и вы лично относитесь к фашизму? – спросил Василий.
– По-моему, никак!
– Разве вы не знаете, какие зверства творят в Германии наци?
– Ну и черт с ними! Если им нравится пожирать друг друга, пусть едят на здоровье. От этого ничего в мире не убавится и не прибавится.
– А не ошибаетесь ли вы, Джо? – спросил Василий. – Фашисты претендуют на мировое господство. И если им не помешать, они поработят все народы… Кстати, не исключена возможность, что начнут они с моей и вашего отца родины…
– Неужели? – американец удивленно уставился на Василия. – Возможно, вы правы… Плохо быть маленьким народом и иметь рядом сильных соседей. Сильные всегда пожирают слабых. У нас в Штатах идет непрекращающаяся конкуренция, и в этой борьбе всегда побеждают сильные, – таков закон природы!
– К сожалению, речь идет о другом! На карту поставлены судьбы народов. Неужели такая могущественная страна, как Америка, не придет на помощь слабым? Не исключена возможность, что Франция примет на себя первый удар. Немецкие генералы злопамятны, они не забыли поражение в прошлой войне!
– Заранее скажу: что касается наших, то они пальцем не пошевельнут ради чужих интересов! Другое дело, если запахнет наживой, – тогда Америка выступит в защиту кого угодно, хоть самого черта! – смеясь сказал Джо Ковачич.
Василию показалось, что в разговоре с американцем он зашел слишком далеко.
– Ладно, – сказал он, – чего ради нам ломать голову над вопросами, которые нас не касаются?.. Поживем – увидим, не так ли?
– Поживем – увидим! – согласился Джо и тут же добавил: – А все-таки моему старику будет обидно, если немцы тронут Югославию!..
Наконец пришла долгожданная телеграмма от Лизы из Страсбурга. Встретив ее на вокзале, Василий с тревогой смотрел на жену, – за короткое время она сильно изменилась: похудела, лицо бледное.
– Что с тобой, Лиза?
– Ничего… Просто устала, переволновалась…
Дома, за завтраком, она рассказала о своих приключениях.
– Понимаешь, я страшно испугалась, глядя в холодные глаза фашистского офицера… Впервые поняла отчетливо, что мы с тобой играем со смертью…
– Не следует так говорить, – остановил ее Василий. – Умереть можно по-всякому: пойдешь по улице, упадет с крыши на голову кирпич – и готово! Или угодишь под колеса автомобиля… Если уж суждено умереть, то на посту!..
Не успела Лиза отдохнуть после поездки, как пришло сообщение от «отца», что отпуска их отменяются: Лизе необходимо срочно ехать в одну из балканских стран через Италию, как было условлено. Откладывалась и поездка Василия в Америку.
Глава XЛиза разъезжала по городам Италии – побывала в Пизе, Ферраре, Сиене, Флоренции. С неослабевающим душевным волнением посещала прославленные музеи и картинные галереи, дивясь человеческому гению, создавшему бессмертные произведения искусства. Люди возвели величественные соборы, построили дворцы из мрамора и гранита, заполнили их картинами и скульптурой. Но человеку мало всего этого, – вместо того чтобы самому создавать прекрасное, он захотел присвоить богатства соседа. По улицам старинных городов Италии шагают чернорубашечники, горланят песни, полные ненависти к другим народам. С балкона римского дворца раскормленный, как боров, дуче призывает молодежь – наследников римских легионеров, как он ее называет, – быть готовой к завоеваниям чужих территорий. В соборе святого Петра папа публично благословляет Муссолини и Гитлера на подвиги во славу церкви, хотя всему миру известно, что фашисты в Германии преследуют католиков и воскрешают языческий культ древних германцев.
В Италии светит солнце, к покою призывает голубая гладь Неаполитанского залива. По вечерам звучат песни – не те, которые горланят фашистские молодчики, а которые всегда пели и поют здесь рыбаки, уличные торговцы, гондольеры… И тогда Лизе хорошо, спокойно, она наслаждается своим путешествием. Останавливается в хороших гостиницах, ни в чем себе не отказывает, – Василий щедро снабдил ее деньгами. «Постарайся хорошенько отдохнуть, – сказал он ей на прощанье, – учти, что нам не часто выпадает такое счастье – побывать беззаботным туристом в самой прекрасной стране». И все же что-то постоянно гложет сердце, а по ночам мучает бессонница. Впереди у нее трудное дело. Разве исключена возможность провала? Конечно, она постарается быть всегда начеку, но не все зависит от нее, могут быть любые случайности. Достаточно вспомнить случившееся на германо-французской границе…
Под окном гостиницы опять горланят чернорубашечники – кричат о своем желании восстановить великую Римскую империю, наследниками которой являются… В жилах у них течет кровь непобедимых легионеров! Жалкие маньяки, – не понимают, что к прошлому возврата нет. Что сохранилось от этого прошлого? Воспоминания и развалины…
До конца студенческих каникул оставалось немногим больше месяца. За этот короткий срок ей нужно многое успеть в чужой стране, в которой она не знала ни одной живой души, не имела ни одного надежного адреса. Знала по имени только профессора Николаи, производящего археологические раскопки.
Последним пунктом своего путешествия по Италии Лиза избрала Венецию. Прожив пять дней в одной из гостиниц на Лидо, совершенно очарованная этим сказочным городом – «каменным лотосом», она купила билет второго класса и села на небольшой пароход, похожий на тот, на котором они плыли с Василием в Марсель.
Было очень жарко, даже море не приносило прохлады. Пассажиры, изнемогая от скуки и жары, не знали, куда себя девать. Слонялись по палубе, часами дремали под тентами в шезлонгах.
На второй день плавания Лиза заметила двух детей – семилетнего мальчика и девочку лет пяти, бегающих по палубе. Когда дети, устав от беготни, присели возле нее, Лиза заговорила с ними. Они пришли в восторг оттого, что она говорит с ними на их родном языке.
– В Италии никто нас не понимал! Итальянцы такие невежественные, не знают немецкого языка, – сказал мальчик.
Подошла молодая женщина.
– Вот вы где! Мои дети не наскучили вам? – спросила она улыбаясь.
– Мы только что познакомились, – ответила Лиза, – и потом, они такие милые!
Женщина, продолжая улыбаться, протянула ей маленькую руку:
– Гертруда Дитрих!..
Лиза назвала себя.
Они разговорились. Выяснилось, что Гертруда – жена директора немецкого банка в том самом городе, куда должна была поехать из Италии Лиза. Они всем семейством проводят отпуск в Италии.
Подошел рослый мужчина с рыжими усами, в белом костюме.
– Познакомьтесь, мой муж Иоганн Дитрих, – представила его Гертруда, а сын ее сказал:
– Папа, знаешь, фрейлейн Марианна разговаривает по-немецки, как мы!
– Очень приятно. – Дитрих поклонился. – По-видимому, фрейлейн немка?
– Не совсем, – ответила Лиза. – Отец мой словак, а мать немка из Восточной Пруссии. Хотя и ношу фамилию отца, но его помню плохо, – он умер, когда мне было три года, и мы с мамой остались одни.
– Насколько мне известно, национальность по закону определяется по отцу! – сказал Дитрих.
– Ну, какая же я славянка! Не знаю ни одного словацкого или чешского слова…
– Приведенные вами доводы кажутся убедительными, – в самом деле, вы не только рождены немкой, но и воспитаны ею. Следовательно, вас можно считать немкой. Немкой от смешанного брака, – подчеркнул все же Дитрих. И спросил: – Вы тоже проводили отпуск в Италии?
– Нет, я учусь в Сорбонне. И мне нужно было собрать материал для дипломной работы… Сейчас направляюсь туда же, куда и вы… Ведь там, в окрестностях города, проводятся археологические раскопки не то древнеримского городища, не то военного укрепления под руководством профессора Николаи. Вот только не знаю, допустит ли он меня к раскопкам…
– Профессор Николаи большой оригинал. От него всего можно ожидать!
– Вы знакомы с профессором?
– Немного, – усмехнулся Дитрих. – По приезде мы попросим его оказать вам содействие. Думаю, что профессор не откажет. Как ты полагаешь, Гертруда?
– Разумеется, он не откажет тебе, Иоганн! – поспешила с ответом жена.
– Я буду вам так благодарна, герр Дитрих!..
Лиза была сегодня, что называется, в ударе: легенда об умершем отце и матери-немке пришла в голову мгновенно. Этот Дитрих, без сомнения, наци или сочувствующий им. Она сразу поняла, что случайное знакомство с немецкой семьей на пароходе может послужить ей мостиком для проникновения в немецкое общество города. И тут же, на ходу, приняла решение, что нужно использовать для знакомства с профессором Николаи не письмо из Чехословакии, а влияние директора немецкого банка в том городе, где ей предстояло некоторое время жить и работать. Конечно, она затеяла рискованную игру, но, как любит повторять Василий: «В нашем деле без риска нельзя. Только риск должен быть разумным…»
Настало время обеда. Девочка так и вцепилась в ее платье:
– Фрейлейн Марианна, пойдемте с нами, пожалуйста!
– Действительно, почему бы вам не пообедать с нами в первом классе? – обратился к ней Дитрих.
– С удовольствием, я только должна переодеться!
За табльдотом, кроме Лизы и семьи Дитрих, сидел еще мужчина средних лет, круглолицый, чисто выбритый, с солидным брюшком. Когда Дитрих представил ему Лизу, он церемонно поклонился и сказал:
– Альберт Соковский к вашим услугам!
Гертруда шепнула Лизе на ухо:
– Очень влиятельное лицо в нашем городе!..
За обедом больше и громче всех говорил Дитрих. Соковский, сказав две-три незначительные фразы, пил свое пиво.
– Наш город очень красив, фрейлейн Марианна, – говорил Дитрих, обращаясь к Лизе. – Много зелени, большая река, внушительных размеров парки и площади. Поживете у нас – и вам не захочется возвращаться обратно, к своим изнеженным французикам!
– Но они вовсе не мои! – ответила Лиза, мысленно попросив прощения у французских друзей.
– Однако вы, немка, предпочли учиться не в Германии, а избрали Сорбонну.
– Это зависело не от меня. Мой дядя, мамин брат, переехал в Париж и взял меня с собой, – у него нет своих детей…
– Чем он занимается, ваш дядя, в Париже? – Дитрих без малейшего стеснения задавал вопрос за вопросом, словно вел допрос подсудимого, а не беседовал за столом с девушкой.
Это заметил даже Соковский.
– Ну знаешь, Иоганн! – пробурчал он.
– Но ведь нужно знать своих попутчиц!.. Надеюсь, фрейлейн ничего не имеет против моих вопросов?
– О, разумеется, – ответила Лиза, улыбаясь. – Мой дядя коммерсант и довольно богатый человек.
– А ваша мать живет в Чехословакии?
– Да, у нее там небольшой стекольный завод – наследство отца.
– И много дохода приносит этот завод?
– Думаю, что да. Иначе мама не стала бы жить среди словаков, а переехала бы к себе на родину, в Восточную Пруссию, или к дяде в Париж, – он ее все время зовет.
– Ничего! Скоро немцы будут чувствовать себя в Чехословакии совсем по-другому, – вашей маме недолго терпеть! – сказал Дитрих, переглянувшись с Соковским.
Обед подошел к концу, и мужчины, извинившись перед дамами, поднялись на палубу покурить.
Лиза занялась детьми. Пока убирали со стола, она мастерила им из бумаги разных птиц, потом села за пианино, и под ее аккомпанемент дети пели и танцевали, а фрау Гертруда, сидя в сторонке, с улыбкой смотрела, как ее дети веселятся в обществе этой малознакомой девушки…
Вечером, сославшись на головную боль, Лиза рано ушла к себе в каюту. Она долго лежала неподвижно с открытыми глазами и думала, что пролог к спектаклю сыгран как будто неплохо. Сыграть бы взятую на себя роль удачно до конца – до занавеса! Если бы Василий был здесь, он похвалил бы ее…
Напряжение дня давало себя знать, – голова и вправду разламывалась. Лиза только сейчас поняла, как она устала за эти несколько часов… «А что, если у тебя не хватит сил сыграть роль до конца? – спросила она себя и тут же ответила: – Зачем задавать такие глупые вопросы? Ты же видела холодные глаза Дитриха, – такие люди пощады не знают. Значит, нужно быть сильнее его!..»
Утром Лиза, свежая, отдохнувшая, поднялась на палубу. В Италии она успела загореть – лицо и руки приобрели бронзовый оттенок. Загар очень шел к ней, а белое платье из тонкого полотна подчеркивало цвет ее золотистых волос.
Утро было тихое – ни малейшего дуновения ветра. Вовсю светило солнце, дышалось легко. Тишину нарушал только шум двигателя. Пароход медленно плыл, оставляя за собой на искрящейся глади моря широкую полосу белой пены.
К Лизе подошел толстяк Соковский, в спортивном костюме, с толстой сигарой в зубах.
– Доброе утро, фрейлейн! Как ваша голова?
– Благодарю вас, все хорошо!
– Я всегда утверждал, что покойный сон лучший целитель, чем десять ученых врачей, вместе взятых! В этом платье вы выглядите просто очаровательно. Боюсь, молодежь нашего города, увидев вас, потеряет покой…
Подбежали дети Дитрихов. Соковский покосился на них и замолчал.
Обедали снова вместе. Дитрих расщедрился – заказал вина. Он был в превосходном настроении и после обеда попросил фрейлейн Марианну сыграть что-нибудь.
Лиза не заставила долго уговаривать себя, села за пианино и сыграла вальс Шуберта.
– Ба! Оказывается, помимо всех прочих ваших качеств, вы еще и отличная музыкантша! – воскликнул Дитрих и попросил ее сыграть еще что-нибудь.
За несколько дней пути дети привязались к Лизе, а у взрослых появились явные признаки расположения к ней. Они всегда вместе обедали и ужинали, вместе гуляли по палубе, Лиза часто играла им немецкую классику. Накануне приезда, когда все собрались вечером на палубе и любовались лунной дорожкой на море, Дитрих спросил Лизу:
– Скажите, фрейлейн Марианна, есть у вас в нашем городе знакомые?
– К сожалению, нет.
– Где же в таком случае вы думаете остановиться?
– Еще не знаю. Сниму номер в недорогой гостинице, постараюсь найти себе приличный пансион…
– Не думаю, что гостиница подходящее место для одинокой девушки… Не так ли, Альберт? – обратился Дитрих к толстяку.
– Разумеется.
– Вот что, фрейлейн Марианна, вы можете жить некоторое время с нами, пока мы не подыщем для вас подходящее место в пансионате или в порядочной немецкой семье.
– К нам, фрейлейн Марианна, поедемте к нам! – радостно закричали дети.
– Право, не знаю… мне совестно беспокоить вас!..
– Никакого беспокойства, – вмешалась Гертруда. – Дом у нас большой, свободных комнат много. Паулю и Эльзе тоже будет весело с вами.
Не успели Дитрихи войти в дом и распаковать вещи, как к ним началось паломничество. Создавалось такое впечатление, что все немцы, живущие в этом городе, считали себя обязанными засвидетельствовать свое почтение герру Иоганну Дитриху. Все шумно выражали свою радость по поводу его возвращения, говорили, что без него чувствовали себя сиротами, что за время его отсутствия образовался полнейший застой в делах, для завершения которых требуются и его совет, и личное его вмешательство… Невольная свидетельница этих разговоров, Лиза поняла, что ее хозяин – глава местных фашистов и, кроме своих официальных обязанностей директора немецкого банка, выполняет какие-то особые функции. Что ж, все это было ей на руку!..
Лизу представляли гостям как друга семьи, и все местные немцы стали считать ее «своей», относились к ней доверительно и говорили при ней о таких делах, о которых не стали бы говорить при посторонних. Лиза же старалась как можно реже попадаться на глаза и, когда начинались особо откровенные разговоры, незаметно исчезала. На это обратил внимание Дитрих и как-то сказал жене:
– Знаешь, эта Марианна очень тактичная и скромная девушка, недаром в ее жилах течет немецкая кровь! Будь она чистокровная немка, я предложил бы ей работу воспитательницы наших детей.
