Текст книги "Романы. Рассказы"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 56 страниц)
Господин в сюртуке и его модно одетый соратник поднялись, но, прежде чем покинуть гостиную, первый из них, багровый от злости, прошипел:
– Мы не знали, что здесь, в привилегированном клубе, свили себе гнездо коммунисты и подозрительные иностранцы. – Он бросил взгляд на Василия.
– Уж не хотите ли вы открыть в нашем клубе филиал партии национал-социалистов французского оттенка? – спросил де ла Граммон.
– Смейтесь, господа! Придет время, и мы поговорим с вами в другом, более подходящем для вас месте! Тогда уж мы посмеемся вдоволь, – сказал второй.
И они вышли из гостиной.
– Изменники, фашистские агенты! – крикнул им вслед Луи.
– Смотрите, как они распоясались, – сказал де ла Граммон.
– Кто они такие? – спросил Василий.
– Один из них, тот, что в сюртуке, фабрикант, владелец почти всех мыловаренных заводов во Франции. Второй – наследник богатых родителей, мот, кутила…
Во второй половине следующего дня Василий стал свидетелем другой, не менее выразительной картины.
Человек триста молодых людей во главе со своим «фюрером», полковником де ла Рокком, решили устроить демонстрацию в честь победы фашистов в Германии. Когда они, выкрикивая какие-то лозунги, достигли Больших бульваров, навстречу вышли рабочие отряды, неся трехцветные знамена Франции и красные знамена революции. Подойдя к фашистским молодчикам, рабочие предложили им разойтись, те отказались, но, не выдержав натиска рабочих, быстро рассеялись.
Полицейские, стоявшие до сих пор на тротуарах в качестве наблюдателей, зашевелились, начали теснить рабочих, пошли в ход резиновые дубинки…
Глава VIIIНастоятельные советы «отца» посетить Германию совпадали с желанием самого Василия побыть там и все увидеть своими глазами. Очень уж тревожные, порою просто невероятные, а порою и противоречивые сведения поступали оттуда. Однако для поездки в Берлин нужно было еще раз связаться с немецкими кинопрокатными конторами. Запрос от них был получен до захвата власти фашистами, и за это короткое время многое изменилось. Нужно было также получить визу немецкого консульства в Париже на право посещения Германии. По слухам, визы теперь давали с неохотой и далеко не всем.
Раньше заказам из-за границы фирма «Жубер и компания» особого значения не придавала. Теперь к этим заказам относились со всей серьезностью: появились симптомы, свидетельствовавшие, что внутренний рынок сужается, – заказы, особенно из провинции, уменьшились. Найти точное объяснение этому было трудно – то ли провинция насытилась рекламными изделиями фирмы, то ли торговля во Франции сокращалась. Так или иначе сбыт уменьшился, на складах накопились нереализованные изделия.
Василия не особенно тревожило сокращение сбыта; он это предвидел и обеспечил фирму постоянными заказами больших столичных магазинов и нескольких кинотеатров в центральных районах города. На худой конец, можно было бы сократить работу мастерских и ограничиться только выполнением этих заказов, – фирма могла бы существовать, дожидаясь лучших времен. Учитывая печальный опыт Жубера, Василий создал резервный капитал, который, по его мнению, должен был защитить фирму от каприза рынка. Он хорошо понимал, что любое сокращение объема производства немедленно отразится на добром имени фирмы. Каждый вправе подумать: раз пошли на сокращение и уволили рабочих, значит, дела у них неважные. Об этом узнают прежде других поставщики, а за ними и банки, ведущие финансовые операции фирмы и учитывающие ее векселя. Вот тут и поможет резервный капитал, – он позволит вовремя скупить векселя и произвести досрочные платежи, чтобы пустить пыль в глаза.
Тем не менее к солидным заказам из других стран следовало отнестись со всей серьезностью. Правда, итальянские фирмы увеличили заказы. Начали поступать заказы и из Англии. Василий рассчитывал во время своей поездки в Германию совместить приятное с полезным: заключить выгодные контракты с немецкими фирмами и увидеть своими глазами, что там творится. Он написал письмо в Берлин, в котором изъявил желание приехать туда лично и на месте договориться обо всем, если кинопрокатные конторы не изменили своего решения.
В ожидании ответа из Германии он занялся текущими делами. Лето было не за горами, и он оформил договор на аренду второго этажа дома Сарьяна, хотя журналист и считал это совершенно лишним.
– Не понимаю, зачем эти формальности? – говорил он. – Приезжайте и живите себе на здоровье, когда хотите и сколько хотите!
Василий подумывал также о покупке автомобиля новейшей марки. Дорогая машина придала бы еще больше веса и авторитета ее владельцу не только в глазах консьержки, соседей, членов клуба, но и деловых людей. Он остановил свой выбор на черном лимузине американской марки «бьюик». После продажи неплохо послужившего ему старенького «фиата» пришлось доплатить восемь тысяч франков. Зато какую красавицу машину он приобрел! Мощный шестицилиндровый мотор, мягкие амортизаторы, отличные тормоза, плавный ход, а отделка!..
По вечерам Василий по-прежнему бывал в клубе, хотя после слов фабриканта о подозрительных иностранцах ему стоило немалого труда появляться там с прежней непринужденностью.
Узнав, что Василий собирается в Берлин, Маринье сказал ему, что Франсуа Понсэ, посол Франции в Германии, его близкий друг и он может снабдить мосье Кочека рекомендательным письмом.
– В наши смутные времена не мешает иметь влиятельных покровителей, особенно в теперешней Германии!.. Франсуа – мой земляк, школьный товарищ. Он сделает все, чтобы ваше пребывание в Германии было по возможности приятным.
– Я вам безгранично благодарен, мосье Маринье! Непременно воспользуюсь вашей любезностью.
– Не стоит благодарности. Надеюсь, по возвращении из Германии вы расскажете нам обо всем, что увидите там…
– Конечно, если только смогу удовлетворить хотя бы в какой-то мере ваш интерес!..
Разговор происходил в присутствии де ла Граммона. Он посмотрел на Василия и с улыбкой сказал:
– Вы прекрасно разберетесь во всем, что будете наблюдать в Германии, и, безусловно, сумеете удовлетворить самый широкий интерес к происходящему там!
– Вам особенно важно знать, мосье Кочек, что творится по ту сторону Рейна, – сказал Маринье. – Гитлер, по моим соображениям, нападет прежде всего на своих слабых соседей, следовательно, и на вашу родину. Зашевелились судетские немцы, – они требуют полной автономии, а это означает начало расчленения Чехословакии. В Австрии с каждым днем усиливается движение сторонников аншлюса…
Василию было приятно, что Маринье и де ла Граммон разговаривают с ним достаточно откровенно, и ему хотелось разобраться в причинах этого. Только ли это проявление симпатии к нему или дело еще в том, что он словак по национальности, – следовательно, потенциальный противник фашизма?
В очередную субботу Василий с Лизой отправились к Сарьянам – уже не в гости, а к себе домой. Договор на аренду второго этажа лежал у Василия в кармане.
Ужинали вместе. Василий привез с собой закусок и вин, чем рассердил журналиста.
Узнав, что Маринье обещал Василию рекомендательное письмо, Сарьян сказал:
– Непременно воспользуйтесь этим письмом! Франсуа Понсэ старый дипломатический волк, и при его содействии многие двери откроются перед вами. Во всяком случае, вы сможете увидеть и услышать в Берлине гораздо больше через посредство французского посольства, чем действуя самостоятельно.
Наконец пришел ответ из Берлина. Одна из двух кинопрокатных контор (вторая, как выяснилось позднее, была закрыта, – ее владельцем оказался еврей) извещала, что готова установить деловые связи с рекламной фирмой «Жубер и компания» и рада приезду к ним совладельца фирмы, господина Кочека.
Для отъезда необходимо было выполнить последнюю формальность – получить визу в немецком консульстве. Василий отправился в генеральное консульство Германии в Париже и обратился к дежурному чиновнику с просьбой выдать ему визу для посещения Германии сроком на два месяца.
Каждый раз, когда возникала необходимость предъявлять чехословацкий паспорт, Василий испытывал беспокойство, хотя паспорт был получен им в самой Чехословакии и с соблюдением всех формальностей. Он избегал встречи со своими «соотечественниками», не посещал посольство и консульство Чехословацкой республики во Франции и до сих пор даже не зарегистрировал там паспорт, что обязан был сделать по существующим правилам.
То, что случилось в немецком генеральном консульстве, превзошло худшие опасения Василия. Чиновник, встретивший его вначале весьма любезно, сразу посуровел, узнав, что господин Кочек, желающий поехать в Германию, словак по национальности и подданный Чехословацкой республики.
– Собственно, что побуждает вас посетить Германию? – сухо спросил он.
Василий объяснил – вежливо и обстоятельно.
– Разве нельзя отрегулировать ваши коммерческие отношения с деловыми кругами Германии при помощи переписки? – последовал новый вопрос.
– Не совсем понимаю вас, – сказал Василий. – Каким способом устанавливать связи с деловыми кругами той или иной страны, путем ли переписки или через личные контакты, – решает наша фирма. И в данном случае я посетил вас для того, чтобы получить не совет, а визу.
Чиновник, пропустив его слова мимо ушей, спросил, без всякой связи с предыдущими вопросами:
– Кто вы по национальности?
– Словак.
– Имели ли раньше деловые связи с еврейскими фирмами в Германии?
– Нет. До сих пор наша фирма вообще не имела деловых связей с Германией. Это наша первая попытка, поэтому нам и понадобился личный контакт с деловыми кругами, тем более что Берлинская кинопрокатная контора любезно пригласила приехать нашего представителя. – Василий протянул чиновнику письмо, полученное из Берлина.
Тот пробежал письмо глазами и задал очередной вопрос:
– Как вы относитесь к последним событиям в Германии?
– Я коммерсант и политикой не занимаюсь, но все же постараюсь ответить на ваш вопрос. На мой скромный взгляд, установление той или иной системы правления – внутреннее дело каждого государства и никого, кроме данного государства, касаться не должно.
Чиновник протянул ему анкету.
– Прошу заполнить эту анкету, оставить у нас паспорт и заявление с подробным объяснением причин, побуждающих вас посетить Германию.
Вручая через несколько минут чиновнику паспорт, заявление и заполненную анкету, Василий спросил:
– Когда позволите приехать к вам за визой?
– Загляните дней через пять. Но нет никакой гарантии, что вы получите визу.
– Почему же?
– По многим причинам, объяснять которые я не обязан! – оборвал его чиновник.
Поняв, что ему могут отказать в визе, Василий в тот же вечер в теннисном клубе рассказал Веберу о своей беседе с чиновником.
– Разумеется, вопрос не в грубости этого чиновника, а в том, что мне могут отказать в визе, – сказал он. – Между тем есть настоятельная необходимость поехать в Берлин и попытаться договориться с тамошними деловыми кругами. Здесь, во Франции, рынок сбыта нашей продукции сужается с каждым днем, и мы вынуждены искать новые рынки вне Франции. Очень прошу, если вас это не затруднит, вмешаться.
– Не беспокойтесь, – сказал Вебер, – это вполне в моих силах. Через четыре дня приезжайте к нам и получите визу.
– Скажите, почему вообще так неохотно дают визу для поездки в Германию?
– С приходом к власти Гитлера в Германии происходят не очень красивые вещи… Естественно, никому не хочется, чтобы правда просочилась в другие страны. – Вебер понизил голос: – Кроме того, вы чехословацкий подданный. А с некоторых пор отношение к вашим соотечественникам не совсем благожелательное, на этот счет получен даже специальный циркуляр…
Вебер сдержал слово. Когда через четыре дня Василий снова посетил генеральное консульство Германии, тот же чиновник вручил ему паспорт с визой и даже пожелал приятного путешествия.
Заручившись рекомендательным письмом к Франсуа Понсэ, Василий купил билет первого класса, сел в поезд на Северном вокзале и отбыл в Берлин. На душе было неспокойно, хотя он всячески старался не показать это провожавшей его Лизе…
Гостиница «Кайзерхоф», в которой Василию был оставлен номер, оказалась комфортабельной – отличное обслуживание, идеальная чистота, – но чрезмерно дорогой. Впрочем, Василий сознательно шел на дополнительные расходы: каждому ведь ясно, что коммерсанту с незначительными доходами и небольшим капиталом не по карману номер в отеле «Кайзерхоф» и обед в ресторане «Унтер-ден-Линден».
Первое неблагоприятное впечатление о Берлине сложилось у Василия еще в вестибюле гостиницы, когда вышколенный портье, приняв его паспорт, спросил вежливо – не иудей ли господин Кочек?
Василий был возмущен такой бесцеремонностью, но ответил сдержанно:
– Нет, я словак по национальности и католик по вероисповеданию. Все же разрешите узнать, какое имеет это значение?
– Иудеям останавливаться у нас нельзя…
У себя в номере Василий побрился, надел свежую рубашку, переменил костюм и спустился в ресторан позавтракать. Он решил отложить знакомство с представителями кинопрокатной конторы, чтобы иметь несколько свободных дней и оглядеться.
Позавтракав, Василий вышел на улицу. День был пасмурный. Серые облака, затянувшие небо, спустились совсем низко. Дул холодный пронизывающий ветер. Василий зябнул в легком демисезонном пальто, но все-таки подолгу простаивал у витрин магазинов, рассматривая довольно безвкусную рекламу.
Навстречу то и дело попадались молодые мужчины в полувоенной коричневой форме. Создавалось впечатление, что Берлин превратился в военный лагерь. Люди в коричневой форме приветствовали друг друга, выбрасывая правую руку вперед.
Этого фашистского приветствия, ставшего впоследствии символом варварства и неслыханной жестокости, Василий еще не видел.
Он дошел до какой-то площади. В окнах и на балконах домов висело множество знамен, которые трепал ветер. По площади шел духовой оркестр, ревели трубы, гремели литавры. За оркестром маршировали отряды молодых парней в той же коричневой форме. Поравнявшись с четырехэтажным серым зданием, с балкона которого свешивалось огромное знамя со свастикой, оркестр умолк. Молодые парни приветствовали знамя, выбросив правую руку и трижды выкрикнув: «Хайль, хайль, хайль!..» Должно быть, в этом сером здании помещался центр национал-социалистской партии, а может быть, его берлинское отделение.
Отряды распались на группы, словно на физкультурном параде. И вскоре на площади жарко разгорелось несколько костров. К кострам подъезжали тяжелые грузовики, нагруженные до самого верха книгами. Парни в коричневом бросали книги в огонь. Высокие столбы черного дыма поднялись к небу…
Берлин каждый час готовил приезжему новые сюрпризы. На улицах с утра и до позднего вечера гремели духовые оркестры, за ними бесконечными рядами маршировали молодчики в коричневой форме. На площадях устраивались парады, многолюдные митинги, на которых выступали видные деятели национал-социалистов, призывая молодежь искоренить на немецкой земле коммунистическую заразу, уничтожить евреев и готовиться к завоеванию жизненного пространства. Повсюду шли погромы еврейских лавок и магазинов. В эти же дни фашистский официоз «Дойче беобахтер» опубликовал постановление, обязывающее всех иудеев без различия возраста, пола, звания и имущественного положения носить на левой стороне груди особый знак, свидетельствующий об их расовой принадлежности.
«Отец» был прав, настойчиво рекомендуя мне посетить Берлин, – думал Василий. – Никакие статьи, как бы талантливо они не были написаны, не могут создать даже приблизительного представления о том, что такое фашизм на практике…»
Двадцать седьмого февраля, вечером, начался пожар рейхстага. Василий сначала не придал этому значения, – мало ли какие пожары возникают в городах! Однако из вечерних газет он узнал, что следственные органы считают поджог рейхстага делом рук коммунистов, и все понял. Тотчас поднялась новая волна террора по всей Германии. Специально созданные органы государственной безопасности арестовывали всех, кто подозревался в принадлежности или сочувствии к коммунистической партии, арестовывали и социал-демократов. Хватали евреев, сажали в товарные вагоны и отправляли в неизвестном направлении. Только самым богатым из них удавалось за баснословные деньги достать заграничные паспорта и выехать из Германии…
Чтобы не вызвать подозрений у окружающих своим бездельем, Василий связался с Берлинской конторой кинопроката. Разговаривал с ним по телефону директор конторы, Хойзингер. Он выразил свое удовлетворение приездом к ним господина Кочека и любезно сказал, что будет рад встретиться с ним сегодня, если, конечно, у господина Кочека нет более важных дел.
У господина Кочека не оказалось более важных дел, поскольку он приехал в Берлин исключительно с этой целью. Поэтому он сказал, что приедет к господину Хойзингеру в двенадцать часов дня. Кинопрокатная контора находилась в другом конце города – довольно далеко от центра. Василий взял такси.
Водителем оказался болтливый щупленький человечек средних лет. Василий узнал, что он не владелец машины, как многие берлинские таксисты, а работает у хозяина по найму. До этого же он два года был безработным. Сейчас, благодаря заботам фюрера, положение меняется – жизнь налаживается, количество безработных сокращается с каждым днем. Фюрер обещал работу всем немцам, а он не такой человек, чтобы не выполнить своих обещаний!.. Нет, в партии национал-социалистов не состоит, но на ближайших выборах будет голосовать за них… Зарабатывает не очень много, но это все же лучше, чем жить с женой и двумя маленькими детишками на жалкое пособие по безработице… Ничего, немножко терпения, и немцы тоже начнут жить как люди!.. Гитлер никому не позволит ограбить Германию, как грабили до сих пор. Он не станет платить ни единого пфеннига Антанте по проклятому Версальскому договору!..
Слушая разглагольствования шофера, Василий начинал понимать, почему значительная часть населения Германии поддерживает фашистов. Гитлер не только дает немцам работу, но и мастерски играет на их оскорбленном национальном чувстве, обещая в недалеком будущем завоевание жизненного пространства и господство над другими народами. И снова чувство беспокойства, смутной тревоги сжало сердце Василия…
Герр Хойзингер встретил его как старого знакомого, представил своим помощникам и, угощая гостя коньяком и черным кофе у себя в кабинете, приступил к деловым переговорам. Да, они хорошо осведомлены об успехах рекламы, изготовляемой фирмой «Жубер и компания», особенно в области кино. Кинопрокатная контора готова заключить договор на изготовление и поставку тематических объемных рекламных установок. Для начала – в целях рекламирования американских и французских фильмов, – вероятно, художники фирмы с этими фильмами знакомы. В зависимости от успеха этих рекламных установок может встать вопрос о рекламировании немецких фильмов, что значительно сложнее и ответственней: реклама должна явиться проводником современной немецкой идеологии…
Обсудив предварительные условия договора, Василий изъявил желание познакомиться с практикой кинопроката в Германии и посетить для этой цели еще несколько городов, – ну, скажем, Гамбург, Мюнхен, Лейпциг, Дрезден. Хойзингер обещал снабдить Василия рекомендательными письмами на имя руководителей филиалов. Письма эти будут доставлены к нему в номер завтра. А к возвращению господина Кочека из поездки будет готов и договор. Хойзингер согласился выдать аванс в счет будущих заказов и даже взять на себя часть расходов, связанных с поездкой Василия по стране.
На его вопрос, что произошло со второй конторой кинопроката, изъявившей в свое время желание установить деловые контакты с его фирмой, Хойзингер ответил:
– Видите ли, господин Кочек, уже более столетия дельцы еврейской национальности захватили все финансы Германии. Не вкладывая ни одной марки в индустрию, не способствуя развитию промышленности страны, они прибрали к рукам банки, торговлю, зрелищные предприятия, увеселительные заведения и наживали колоссальные деньги… Понятно, что истинные хозяева страны – немцы – не могли терпеть до бесконечности этот хищнический грабеж. Поэтому сейчас евреям запрещено заниматься предпринимательством. По этой причине и закрыта кинопрокатная контора, владельцем которой был некто Лифшиц…
– Нужно полагать, что теперь ваша контора стала монополисткой в области кинопроката и не боится конкуренции, – сказал Василий, стараясь ничем не проявить своего отношения к этому чудовищному, но далеко не новому приему устранения конкурентов.
– Если хотите, да, – скромно ответил герр Хойзингер. – За последнее время оборот наш почти удвоился и имеет тенденцию к дальнейшему росту… Кризис кончился, экономика страны на подъеме, безработица ликвидируется, – следовательно, в кинозалах будет больше зрителей!..
Прежде чем уехать из Берлина, необходимо было побывать во французском посольстве и передать Понсэ рекомендательное письмо. Правда, за эти дни не возникло необходимости прибегать к высокому покровительству, но было бы неучтиво не передать послу письмо его друга.
Не зная, что Паризерплац, где находилось французское посольство, близко от гостиницы, Василий нанял такси и в одну минуту оказался у массивных ворот красивого особняка. Но проникнуть в посольство было не так-то просто. Верзила сторож, не слушая объяснений Василия, повторял одно и то же: «Если мосье нужно передать письмо господину послу, пусть оставит здесь, укажет свой адрес, и господин посол известит мосье о времени, когда его смогут принять». Василий написал на обороте визитной карточки название своей гостиницы и с письмом оставил у сторожа. Затем вернулся к себе. Для огорчения оснований не было: письмо Маринье он передал, а что его не пустили в посольство – это уж не его вина.
В Берлине больше делать было нечего. Рекомендательные письма Хойзингера лежали у Василия в кармане, и на следующий день вечерним поездом он уехал в Лейпциг.
Попутчиком Василия оказался плотный человек средних лет, по виду мастеровой. Они разговорились. Василий не ошибся: сосед по купе действительно был рабочим-металлургом, ехавшим в Лейпциг навестить родных. На вопрос, был ли он безработным, рабочий отрицательно покачал головой. Нет, он все время имел работу. Правда, работал по сокращенному графику, три дня в неделю, и зарабатывал мало, но все же ему жилось куда лучше, чем многим другим, совсем лишившимся работы… Да, в политической партии он состоял – был социал-демократом. Потом разочаровался и вышел из партии… Никаких репрессий со стороны новых властей он не боится. Кто и на каком основании может его тронуть, – ведь он добровольно и задолго до прихода к власти Гитлера отрекся от социал-демократии… Почему? Очень просто: руководители партии оказались болтунами, они умели говорить только красивые слова и ничего не делали для рабочих. А вот Гитлер – человек дела! Он выступает против плутократии, думает о социальном строе нового типа. Почему, спрашивается, социализм должен быть обязательно русского образца, – разве нет и не может быть других форм? Германия – высокоразвитая индустриальная страна и может развиваться по своему особому пути. Правду сказать, вожди немецкой социал-демократии вообще надеялись, что социализм преподнесут им на тарелочке, – иначе зачем было им отвергать предложение Тельмана о совместных действиях, когда коммунисты на последних выборах получили почти пять миллионов голосов? Объединись они тогда с коммунистами, – создали бы коалиционное правительство левого направления, и, уверяю вас, народ пошел бы за ними.
– Вам известны факты, говорящие о том, что новые власти ограничивают деятельность крупных монополий, или, как вы выразились, плутократии, и собираются строить какой-то новый социализм? – спросил Василий.
– Нет, таких фактов я не знаю… Но ведь Гитлер окончательно ликвидировал унизительный для немцев Версальский договор и показал Антанте кукиш – разве одно это уже не вызывает сочувствия? А то получалась очень уж несерьезная история, – с нами, с немцами, союзники обращались, как с каким-нибудь колониальным народцем… Сами вооружались, оснащали свою армию новейшей военной техникой, а нам все запрещали. Нам, великой нации, запрещали иметь авиацию, подводные лодки, военно-морской флот!.. Дураку понятно, что союзники могли оккупировать безоружную страну, – ведь оккупировали же французы Рурскую область. А репарации? Разве они не были открытым грабежом? Мы голодали, у наших детей не было молока, а французы и англичане бесились с жиру… Как ни говорите, Гитлер молодец, – он всем дал понять, что нельзя с нами обращаться, как с неграми в Африке. Мы, немцы, великая нация и сумеем постоять за себя!
– А разве войну тысяча девятьсот четырнадцатого года затеял не кайзер? Немецкая армия разрушила множество французских городов и сел, не говоря уже о России, где сравнивали с землей целые районы… Вы не находите, что за все это кто-то тоже должен был отвечать?
– Но при чем тут немцы? Спросили бы с кайзера и его генералов! И то сказать, немцы тоже пострадали от войны не меньше, чем французы…
Василию стало неприятно продолжать этот разговор. Если рабочий, бывший социал-демократ, так рассуждает, чего же ожидать от мелкой буржуазии, составляющей большинство нации?
Он зевнул и устроился поудобнее, давая понять, что хочет вздремнуть…
В отличие от Берлина, шумного, крикливого, Лейпциг показался тихим, уютным. Рядом с широкими асфальтированными улицами – узенькие средневековые улочки, мощенные булыжником. Массивные здания официальных учреждений с колоннами из гранита и маленькие особняки бюргеров, с остроконечными, покрытыми черепицей крышами. Грандиозные католические храмы в стиле ранней готики. Множество парков, вековые деревья вдоль тротуаров. И на каждом шагу – памятники выдающимся, а чаще ничем не примечательным землянам.
Лейпциг жил от ярмарки до ярмарки. Во время ярмарок город оживал, потом снова впадал в спячку. Между ярмарками в Лейпциге задавали тон студенты знаменитого университета – одного из древнейших в Европе. По старой цеховой традиции устраивали карнавалы печатники и меховщики. В этом городе печатались самые красивые в мире книги, выпускались отлично имитированные меха, мало чем отличающиеся от натуральных.
Руководитель лейпцигского отделения конторы кинопроката, Малер, весьма любезный человек, несмотря на протесты Василия, повсюду его сопровождал и с удовольствием показывал достопримечательности родного города. Побывали они и на огромной территории, где уже шла работа по подготовке к весенней ярмарке.
– Господин Кочек, почему бы вам не посетить ярмарочный комитет и не предложить свои услуги? Весьма возможно, что они заинтересуются вашей продукцией, – сказал Малер.
На следующий день, захватив с собой альбом фирмы, вырезки из газет, отзывы торговых палат и многочисленных заказчиков, Василий в сопровождении Малера отправился в ярмарочный комитет.
Предложением совладельца парижской рекламной фирмы заинтересовались. С Василием вели долгие беседы и наконец обещали дать окончательный ответ через два-три дня. Делать было нечего, – Василий скучал в Лейпциге от безделья, терпеливо ожидая решения комитета.
Наконец вице-председатель ярмарочного комитета сообщил Василию по телефону, что комитет согласен заключить с фирмой «Жубер и компания» договор на значительную сумму, если фирма примет на себя обязательство изготовить заказанную рекламу не позже 10 мая текущего года.
Василий подписал договор и в тот же день отправил телеграмму Жуберу с сообщением о сделке. Написал он также и Анри Борро, предложив ему быть готовым к поездке в Берлин и Лейпциг для уточнения заказов. Он решил прервать путешествие по городам Германии и вернулся в Берлин, чтобы, подписав договор с конторой кинопроката, поспешить в Париж.
В гостинице «Кайзерхоф» его ожидало приглашение французского посла пожаловать на ужин 1 марта в семь часов вечера.
Василий явился во французское посольство за пять минут до назначенного срока. Он немного волновался, не зная, как его примут и сумеет ли он, не бывавший никогда на такого рода приемах, не ударить, как говорится, в грязь лицом.
Ровно в семь часов метрдотель, в безукоризненном фраке, которого Василий принял сначала за самого посла, пригласил «господ гостей в столовую отужинать».
На пороге столовой Василия встретил Франсуа Понсэ.
– Очень рад знакомству с вами! Маринье пишет о вас необыкновенно тепло, а друг моего друга – мой друг! – улыбаясь, сказал он.
За стол село восемь человек, и, как вскоре выяснилось, все, кроме Василия, французы. В их числе единственная дама – жена посла. Василий понял, что присутствует на интимном ужине друзей Понсэ. Все, по-видимому, отлично знали друг друга, держались непринужденно.
Кто-то заговорил о недавнем поджоге рейхстага. Посол, смеясь, сказал, что поджог послужил поводом самовозвеличения некоторых руководителей национал-социалистов.
– Знаете, господа, что сказал господин Геринг? Он сравнил себя с Нероном! Он часто повторяет: «Христиане подожгли Рим, чтобы обвинить в этом Нерона, а коммунисты подожгли рейхстаг, чтобы обвинить в этом меня!..» Звучит это и смешно и страшно!.. Осведомленные люди утверждают, что рейхстаг соединен подземным коридором с особняком Геринга. Следовательно, поджигатели могли пройти этим путем…
– Я слышал, что арестован какой-то голландец, ван дер Люббе, – сказал седой человек с морщинистым лицом. – Его обвиняют в поджоге рейхстага. Говорят, у него в кармане обнаружен членский билет коммунистической партии.
– А другие утверждают, что поджог рейхстага дело рук молодчиков Рема и совершен не без ведома более крупных деятелей, – вставил молодой человек с военной выправкой. – Во всяком случае, поджог не мог совершить один человек…
– Для меня совершенно очевидно одно, – сказал Понсэ, – тайна поджога рейхстага будет раскрыта не скоро. Пройдут годы, прежде чем мы узнаем истину. А пока этот факт будет использован национал-социалистами для предвыборной кампании. Более благоприятный повод для агитации трудно придумать: обвинить в поджоге коммунистов, разжечь шовинистические страсти…
– Господа, не хватит ли говорить о политике! – вмешалась жена посла и пригласила гостей в гостиную пить кофе.
Слушая беседу людей, без сомнения весьма осведомленных, знающих значительно больше, чем они говорят, Василий думал: неужели все эти французы, увидевшие фашизм, так сказать, в натуральном виде, без всяких прикрас, могут когда-нибудь стать на его сторону и ради узких, своекорыстных интересов предать и свой народ, и свою родину?
В маленькой гостиной гости пили черный кофе с ликером. И разговор снова коснулся событий в Германии. Кто-то высказал мысль, что победа национал-социалистов на предстоящих выборах не вызывает сомнения.
