Текст книги "Записки солдата"

Автор книги: Іван Багмут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

После такого неожиданного завтрака я пошел к морю.

Будем знакомы: судак!

Вода! Как она однообразна, когда течет из-под крана, и какая разная в пруду, в реке, в море (я имею в виду искусственное море, настоящего увидеть не довелось).

Когда ветрено и высоко в небе плывут белые облачка – не пушистые, как молоденькие ягнята-ярочки, а сухие, холодные, такие, что при них даже солнце не греет, – вода неуютна, неприветлива как и все вокруг.

А когда небо в тяжелых черных тучах, сечет влажный ветер, рвет воду, завивает в пруду барашки, вода оловянно-серая, холодная; хочется быть от нее подальше, хочется в теплый дом, на теплую лежанку.

А вода ночью! Черная, глубокая, страшная. Малейший ручеек кажется бездонной пропастью, неверный шаг – и она поглотит тебя, затянет на илистое дно, заселенное жабами и гадюками.

Зато когда тихо и печет солнце, от камышей и осоки плывет невыразимый аромат, и вода лежит как тусклое серебро: спокойная, теплая, ласковая.

Небо чуть порозовело на востоке. Стояла немая тишь. Бескрайний водный простор светился серебром, и ни один всплеск, ни одна морщинка не нарушали его величественного покоя. Я остановился у берега и застыл, очарованный этим первозданным молчанием. Верно, такая тишина стояла на земле, когда природа создавала свои первые живые клетки, когда не было еще ни одного живого существа, способного подать голос или произвести звук своим движением.

Не знаю, сколько времени простоял я в задумчивости. И вдруг – всплеск! Я вздрогнул. Все ширясь и ширясь, по воде расходился круг, и не успел он разойтись, как послышался новый всплеск. Я посмотрел в направлении звука и увидел… хвост! Да, да, рыбий хвост, высунувшийся из воды. Он покачивался из стороны в сторону, точно махал мне.

«Да ведь это же рыба здоровается со мной!» – сообразил я и ответил ей лапкой. Тут высунулись еще несколько хвостов, и все они приветливо махали мне, покрывая воду волнами.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – кричал я рыбе, а хвосты все высовывались – целая полоса вдоль берега.

«Откуда рыба знает, что я сюда пришел? Чем я заслужил такое внимание? – спрашивал я себя, и вдруг вспомнил книгу Сабанеева. – Да это же начался нерест судака! Это самки мечут икру, став стоймя и высунув хвост на поверхность». Я бросился в палатку будить профессора.

Через минуту он, протирая заспанные, но веселые глаза, со счастливым, как у ребенка, лицом стоял у берега и смотрел на хвосты.

А меня торжественно-созерцательное настроение покинуло, сменившись охотничьей горячкой. Я видел рыбу, которую можно было поймать, и пылал ловчей страстью. Была минута, когда я, увидав хвост судака у самого берега, чуть не прыгнул в воду. Но сознание того, что в воде я бессилен перед самой слабенькой рыбкой, удержало меня от легкомысленного поступка.

Профессор скоро ушел к мастерам, которые вязали гнезда и погружали их в воду, а я сидел как завороженный, смотрел на хвосты и нервно облизывался.

Солнце уже взошло, а нерест продолжался. Вода у берега побелела от молок, а я представил себе рыбьи потроха, которые часто получал на завтрак, и ощутил страшный приступ голода. Посмотрев на часы на руке профессора, снова подошедшего к берегу полюбоваться неповторимым зрелищем, я воскликнул:

– Боже мой! Я стою здесь уже четыре часа! Недаром так хочется есть!

Но отойти от берега я не мог. Меня гипнотизировало движение рыбы, как гипнотизирует мышиная нора, возле которой я готов просидеть полсуток.

Положив голову на лапу, я не спускал глаз с воды. И вдруг – бац! Колоссальный судак в экстазе выскочил из воды и упал на землю.

Забыв о строжайшем запрете ловить рыбу во время нереста, я молниеносно прыгнул на судака и прокусил ему шею. Только после этого я замурлыкал и, оттащив добычу подальше от воды, стал есть. Утолив немного голод, я устыдился содеянного, но быстро нашел себе оправдание. Ведь только стремление к познанию толкнуло меня отведать судака, мясо которого, как сказано в «Справочнике рыбовода», отличается высокими гастрономическими качествами.

Да, гастрономические качества судака были превосходны! Но, убедившись в этом, я снова почувствовал угрызения совести, как и каждый сознательный кот, которого обстоятельства заставили нашкодить. А что, если эта самка еще не метала икру? Сколько я загубил будущих мальков…

Ведь судачиха несет в себе по крайней мере шестьсот тысяч икринок, а есть и такие, которые дают миллион!

Я так переволновался, что, не доев головы (я всегда приступаю к рыбе с головы), перешел к брюшку. Икры там не было.

– Ура! – крикнул я, обрадованный этим обстоятельством.

Хотя после этого аппетит мой возрос, я не мог съесть даже трети судака. По привычке я покусал рыбу в нескольких местах. Управился вовремя. Один из мастеров, работавших над гнездами, увидал мою добычу и отобрал ее, но тотчас бросил обратно:

– Вот стерва! Обгрыз со всех сторон!

– И всегда буду обгрызать! – ответил я злобно. Меня обидело, что в моем поступке человек отметил не преступление против общества и государства, а нарушение его личных, шкурных интересов. – Хотели чужими руками жар загрести? Не выйдет!

Пришел профессор и, увидев, что судак без икры, не сказал мне ни слова.

«В конце концов, он сам выпрыгнул», – нашел я себе еще одно оправдание, но сразу же внутренне покраснел, вспомнив фильм, который видел по телевизору, где кот-гуманист бросил рыбку в аквариум. Разве я не мог этого сделать? Неужели лучше иметь полное брюхо и нечистую совесть? Ой, Лапченко, Лапченко! Нехорошо ты поступил!

Обессиленный муками совести, я вскоре крепко уснул.

Серенький в роли детектива

Наше пребывание в Херсоне длилось уже больше недели. Солнце припекало, вода нагревалась, и мы с профессором заволновались, что вот-вот начнется нерест карпов. Не хотелось, чтобы он начался в рыбхозе без нас. У профессора были еще какие-то дела в отделении Академии наук, в разных рыборазводных станциях, в инспекции, лаборатории и других учреждениях, занимающихся разведением разных пород рыбы.

Мои мысли все чаще и чаще летели в наше рыборазводное хозяйство. Что там делает Пуголовица? Не натворил ли чего? Задержка так беспокоила меня, что я боялся захворать неврастенией. Спасибо докторам, которые нашли способ от всех болезней – сон. Чтобы предупредить болезнь, я спал по восемнадцать часов в сутки.

Ужасно раздражало, что здесь нельзя упражняться в письме. Профессор прятал бумагу в портфель, который я не мог отпереть, да и карандаша не было, а ручкой я писать не мог – в гостиницах есть правило ставить на письменный стол чернильницы без чернил.

Наконец настал долгожданный час. Отправились. На этот раз сели на специальный катер: везли с собой пятьдесят миллионов икринок, из которых надеялись получить двадцать пять миллионов рыб.

Перевозить живую икру – это не то что везти икру для еды. Главное, сохранить ее живой, а для этого надо, чтобы она, во-первых, не высохла, а во-вторых, не испортилась от тепла… Живую икру нельзя перевозить в бочках. Икра дышит, и ей нужен воздух. Перевозят икру в корзинках.

Я наблюдал, как ее готовили в дорогу, и рабочие, не подозревая, какой перед ними высокосознательный кот, удивлялись, почему это я не пытаюсь подобраться к икре. Урок с судаком не прошел для меня даром.

Мы уставили весь трюм корзинками с икрой и, как говорят моряки, отдали концы.

За ту неделю с хвостиком, что мы провели в Херсоне, берега моря повеселели – зазеленели яровые, поднялись подсолнухи, а озимь была такая, что в ней впору спрятаться утке.

Икру мы довезли благополучно. Часть ее поставили в пруд прямо в корзинках.

Как ни хотелось мне поскорее повидаться с друзьями и узнать последние новости, но я не отошел от икры, пока ее не поставили на место. Я могу потерпеть, а икра – скоропортящийся продукт. Убедившись, что вся икра в воде, я отправился домой. Приятно было осознавать свой моральный рост. Подумать только – каким я был раньше!

Вот и поселок. Только теперь я понял, как соскучился по дому. Стоя посреди двора, я чуть не заплакал от радости. Но эту радость омрачил Пуголовица, первым попавшийся мне на глаза. Он посмотрел на меня с ненавистью.

– Приехал, – прогнусавил он.

– Приехал! И ты скоро почувствуешь это! – рявкнул я и спрятался за забор.

Свидание с Костей и его семьей я откладывал: было воскресенье, и Леночка сидела дома, а у детей скверная привычка проявлять свою благосклонность к коту, дергая его за хвост. Вот почему сперва я пошел к Серенькому.

Я встретил его возле конторы и, поздоровавшись, с тревогой ждал, что он скажет. Прежде Серенький за минуту натарахтел бы мне целую кучу новостей, теперь выжидал, молчал.

– Как дела? – не выдержал я.

Серенький внимательно посмотрел на меня, потом опустил голову и вдруг уставился мне прямо в глаза:

– Готовится диверсия.

– Подробнее, – попросил я.

– Невод Ракши украден вчера в двадцать три ноль-ноль.

Я, кажется, начинал понимать, в чем дело, и, засмеявшись, спросил:

– Серенький, а ты, случайно, не увлекся ли детективами?

– Ну да! Я прочитал роман Юрия Дольд-Михайлика «И один в поле воин» и не вижу в этом ничего дурного.

– А то, что тебе было поручено, ты читал? Письма Пуголовице?

– Безусловно. «Тетка» уже приезжала.

Я задумчиво почесал за ухом.

– Блохи? – без всякого сочувствия спросил он.

– Нет, привычка чесать за ухом, когда собираешься с мыслями. Серенький, что задумали Пуголовица и Ракша?

– Что могут задумать двое жуликов? – ответил вопросом на вопрос мой детектив.

– Да не тяни ты, – рассердился я. – Что случилось? Рассказывай скорее! Мне некогда!

Но мой тон не произвел на Серенького впечатления.

– Веремиенко! – проговорил он таинственно.

Веремиенко – это молодой водитель «живорыбной» цистерны. Оказывается, он спер двух молодых карпов.

Я расстроился. Я верю в человека, и каждый поступок, унижающий его, глубоко огорчает меня. Тем более что Веремиенко комсомолец. Вероятно, скорбное выражение моих глаз повлияло на Серенького, и он стал быстро рассказывать:

– Это увидел Пуголовица-Петренко и пригрозил заявить дирекции и в комсомол. Веремиенко стал оправдываться. Он сказал, будто не думал красть, будто вез бракованных карпов и собирался назавтра заплатить кладовщику, который в тот день был выходной.

«Думал», «собирался», «хотел»… А поступил как паразит! Бывает же! Я даже вздохнул, подумав об этом!

– И знаете, что сказал на это Пуголовица? – спросил Серенький тоном героя приключенческого романа.

– Знаю, – спокойно ответил я.

– Вы знаете, что сказал Пуголовица Веремиенко? – переспросил меня юнец удивленно.

– Да, я знаю, что сказал Пуголовица Веремиенко, – ответил я также тоном героя приключенческого романа.

Пораженный Серенький вышел из роли и спросил, как самый обыкновенный кот:

– Что же он сказал?

– Пуголовица-Петренко предложил Веремиенко продавать краденую рыбу в городе, а деньги делить пополам. Вот что сказал Пуголовица.

Серенький застыл на месте в благоговейном ужасе.

– Как вы узнали об этом?

– Я знаю Пуголовицу, и мне так же легко сказать наперед, что он предпримет, как поймать мышь, которая выскочила из норы.

Когда к Серенькому вернулся дар речи, он снова воскликнул тоном героя приключенческого романа:

– Но вы не знаете, что ответил ему Веремиенко!

Серенький верил в добро. По его голосу я чувствовал, что Веремиенко отказался от мерзкой сделки. Я молчал, взвешивая ответ.

– Что сказал Веремиенко? – подзадоривал меня юноша.

– Он сказал, что не пойдет на преступление!

– Нет!

– Нет?! – горестно воскликнул я.

– Нет! – Серенький выдержал паузу и, натешившись моим растерянным видом, сообщил: – Он ничего не сказал. Он помолчал, держа в руках двухкилограммового карпа, потом размахнулся и дал им Пуголовице по роже!

Серенький хохотал, довольный моим обалделым видом, а я, опомнившись, чуть не заплакал от радости.

Можно верить в человека. Надо верить в человека!

Мне так захотелось к людям, что я, не дожидаясь ночи, побежал домой. Там меня гладили, мяли, таскали за хвост, передразнивали, но отличное настроение после разговора с Сереньким не покидало меня.

Операция «Взрыв»

Ночью я проснулся как от удара.

«Что такое?» – спросил я себя, видя, что вокруг все спокойно. Так бывает, когда мимо прошмыгнет мышь. Но на этот раз причина была иная. Меня разбудила тревожная мысль. Я все еще не решил, как действовать, чтобы разоблачить мерзавца вора. Что делать?

Прежде всего надо было внимательно проанализировать все обстоятельства, учесть все свои возможности до мельчайших подробностей и выработать план действий. Это была трудная задача с несколькими неизвестными.

Профессор должен был вскоре ехать домой. Если с ним поедет и Петренко-Пуголовица – а он, очевидно, поедет, – это облегчит мне борьбу за рыбу: до отъезда осталась декада, и за это время Пуголовица вряд ли успеет устроить большую диверсию. Но как же я разоблачу этого рецидивиста, если он отсюда уедет? Тем более что меня профессор, вероятно, не возьмет с собой.

Я долго думал и пришел к выводу, что надо немедля садиться к столу и изложить все на бумаге. Чтобы уменьшить себе работу, следовало выработать максимально короткий текст. Перебрав тьму-тьмущую различных вариантов, я наконец остановился на следующем:

«Расхититель государственного имущества Пуголовица скрывается под фамилией Петренко. Об этом знает Ракша, тот шофер, что просил бензин у пруда. Они собираются украсть у нас больших карпов».

Был еще один план, но он требовал достаточной сообразительности от людей, которых я собирался привлечь к его выполнению. Больше всего я надеялся на Костю, потому что у профессора скорее академический, чем житейский ум.

Второй план был такой: вместе с Сереньким и еще каким-нибудь котом мы идем к двум палочкам, которыми отмечен тайник, где Пуголовица держит рыбу для Ракши, ждем там, пока не появится поблизости Костя (а он частенько объезжает наши владения), вытаскиваем рыбу из воды, подымаем шум и таким образом сообщаем директору о краже. Костя, естественно, захочет узнать, кто спрятал рыбу. Он установит наблюдение, поймает Ракшу, жена Ракши бросит письмо в почтовый ящик, и Пуголовицу арестуют.

Этот план довольно строен и не противоречит первому. Я решил действовать в обоих направлениях.

Утром пошел дождь, и это способствовало выполнению первого плана. Когда Леночка ушла в детский сад, а взрослые разошлись на работу, я достал большой лист бумаги, карандаш и сел под столом писать. Я, конечно, мог сесть и на столе, но это было бы нескромно – не такой уж я грамотный, чтобы лезть на стол.

Я писал очень старательно, выводил буквы аккуратно и до обеда успел написать лишь «Расх». Чтобы не нарываться на неприятные неожиданности, бумагу и карандаш следовало спрятать.

Но куда же?

На буфет? Это недурно, однако прыгать с листом бумаги в зубах неудобно. Под диван? Но жена Кости такая чистюля, что мой труд может очутиться на помойке… Куда же спрятать?

Вдруг я вспомнил, что школьная уборщица, у которой я жил в молодости, прятала от своего сына конфеты в валенок. Я всегда внутренне смеялся, когда этот мальчишка обследовал буквально каждый квадратный сантиметр комнаты, каждую вещь, но в валенок заглянуть не догадывался.

Был конец апреля, теплую обувь никто не носил, и я, осторожно свернув лист, засунул его в валенок.

Затем пошел к Серенькому, чтобы приступить к выполнению плана номер два, или, как я его окрестил, операции «Веревка». У этого шифра двойное происхождение: во-первых, рыба висит на веревке, а во-вторых, удачное осуществление плана затянет веревку на шее Пуголовицы. Я с удовольствием подумал, что название понравится Серенькому.

Плану номер один я тоже дал название – операция «Взрыв». Ведь разоблачение будет для всех как взрыв бомбы.

Серенький сидел на пороге конторы. Вид у него был крайне загадочный. «Уж не перешел ли он на зарубежную приключенческую литературу?» – подумал я.

– Предлагаю твоему вниманию операцию «Веревка», – обратился я к Серенькому.

Он перебил меня:

– Доктор Лапченко, – Серенький иногда называл меня так после доклада «Образ кота в художественной литературе», – я согласен принять участие в операции «Веревка», но попросил бы вас называть меня не Сереньким, а Греем. Я взял себе такой псевдоним не потому, что преклоняюсь перед Западом, а только в целях конспирации. – Он покраснел, – видно, не привык врать, – но я притворился, что не заметил.

– О’кей! – ответил я. – Пожалуйста. – И рассказал план номер два.

Глаза Грея погасли.

– Вам не нравится операция «Веревка»? – спросил я.

– Нет, не то.

Я молчал, ожидая объяснений. Но и он молчал.

– Мистер Грей, – не выдержал я, – вы все-таки кот, а не лорд Грей, и разговариваете не с Нечипором, а с котом профессора, и не забывайте, что вам нет еще и года, а мне уже пошел третий год. Вы поняли меня, уважаемый Грей?

– Простите, – проговорил он виновато. – Я не хотел вас обидеть, но операция «Веревка» неосуществима. Несколько дней назад тайник был обнаружен, одна рыбка сдохла, всплыла, на нее налетели воро́ны, поднялся крик, сбежались люди, всю связку вытащили. Возможно, Пуголовица прячет теперь рыбу в другом месте, только вряд ли. После разговора с Веремиенко он должен быть осторожнее.

У меня очень болела лапка от карандаша, и была надежда, что план «два» избавит меня от тяжелой работы. Теперь надежда бесповоротно лопнула. Жаль, но ничего не поделаешь… Вздохнув, я пошел в лабораторию посмотреть метеосводку, которую вывешивали на стене.

Температура воды в прудах поднялась уже до четырнадцати градусов. Еще неделя-другая, вода нагреется до восемнадцати, и начнется нерест карпов, подкармливание рыбы. В нагульных прудах уже прилаживают столики для раскладывания кормов.

Меня лихорадило: а что, если я не успею написать письмо и Пуголовица с Ракшей, обокрав пруды, сбегут?

Нервно облизываясь, я сел в углу и наблюдал за лаборанткой. Она смотрела в микроскоп, потом записывала что-то, снова заглядывала в окуляр, снова записывала. Затем вынула из-под объектива стеклышко, взяла другое, капнула на него какой-то густой жидкости, поставила стеклышко на место и снова принялась смотреть и записывать.

Вошел профессор, спросил:

– Ну как?

– Развитие планктона высокое. Вот расчет.

Профессор заглянул в микроскоп, затем в бумажку.

– Хорошо, – сказал он. – Отдайте это в контору, там подсчитают, сколько добавлять в пруды корма.

Когда лаборантка и профессор вышли, я вскочил на стол и приложил глаз к микроскопу.

– Ух ты! – воскликнул я от неожиданности, увидав необыкновенные существа, похожие на причудливых жуков. – Как они могли поместиться на таком маленьком стеклышке? Ой, как же я позабыл, что микроскоп все увеличивает?

Присмотревшись внимательнее, я догадался, что удивительные существа – циклопы и разные другие рачки, а также дафнии, только совсем молоденькие и потому такие маленькие, что их можно разглядеть лишь под микроскопом.

Тут же на столе стояли банки с червями, мотылями и личинками разных других насекомых, живущих на дне прудов. Это корм для взрослых карпов. Особенно много было красных мотылей – личинок хиропомид, потому что это основная пища карпов. Я так увлекся рассматриванием водяного царства, что нечаянно зацепил какую-то банку, и она со звоном упала на пол.

Не успел я спрятаться, как лаборантка вбежала в комнату и увидела мой хвост.

– Эти проклятые кошки испортят мне всю нервную систему, – пробормотала она.

– Простите, – сказал я. – Во-первых, я не кошка, а кот, а во-вторых, я нечаянно.

Но она схватила веник и, пока я успел выбежать из лаборатории, дважды стукнула меня по спине.

Всякая несправедливость глубоко возмущает меня, а несправедливость в отношении меня самого – в особенности. За что бить? Я же уронил банку не нарочно! Обиженный, с болью в спине и с еще большей в душе, я шел домой, и весь мир казался мне жестоким, недобрым, недостойным любви.

Вдруг в бурьяне что-то зашевелилось, и я приготовился к обороне. Но тревога оказалась ложной: из лебеды выглянул испуганный котенок-стиляга.

– А, романтик-паразит! – приветствовал я его. – До каких пор можно сидеть у матери на шее?

– А, кошачий мессия! – ответил мне в тон стиляга. – До каких пор вы будете вмешиваться в мою жизнь?

Ошеломленный такой непочтительностью, я на некоторое время потерял дар речи. Опомнившись, я решил не ругаться и показать этому грубияну с закисшими глазами свое моральное превосходство.

– Я желаю вам добра, – сказал я.

– В самом деле? – нагло сверкнул он глазами.

– Да, в самом деле, юноша. Почему вы не трудитесь?

– Нет достойного дела.

– Какое же дело вы считаете достойным?

– Ну, какое! Какое-нибудь необычное, не такое, как у всех.

– А почему именно вам должны предоставить необычную, особенную работу?

– А почему именно вы работаете у профессора, а мне предлагаете ловить мышей у какой-то школьной уборщицы? – нагло ответило вопросом на вопрос это жалкое создание. – Назначьте меня к профессору, или к министру, или к директору продмага, и я тоже буду работать.

Я улыбнулся, вспомнив, что, до того как попасть к профессору, жил как раз у школьной уборщицы.

– Вы же знаете, что такой работы здесь сейчас нет, – сказал я, теряя терпение.

– Нет такой – не надо никакой.

– А есть что станете?

– Ну, это проза…

– А без этой прозы сдохнешь! – не сдержал я грубое слово.

– Не сдохну, у меня есть мама!

– Я на месте вашей матери не давал бы вам есть…

– А! – вдруг подпрыгнул он. – Так это вы подбиваете маму, чтобы она перестала меня кормить?! Вы?! Бессердечный сибарит! Профессорский лакей! Ну, хорошо! Я не буду ничего есть и сдохну с голода! Пусть тогда мама поплачет! Нарочно сдохну! Всем назло!

– И правильно сделаете, – сказал я совершенно серьезно. – А главное, логично: не хочешь работать – не ешь!

Романтик посмотрел на меня гноящимся глазом, помолчал и, отойдя на несколько шагов, крикнул:

– Как же, сдохну! Дожидайтесь!

И скрылся в зарослях лебеды.

– Паразит! – выругался я.