Текст книги "Записки солдата"

Автор книги: Іван Багмут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

Тайна Петренко

Я уже расположился было на куртке профессора, которую он снял, когда стало жарко, как вдруг на запруде, отделявшей пруд от канала, появился незнакомец.

– Что вам здесь надо? – строго спросил у него директор хозяйства.

– А разве здесь запрещено ходить? – нагло ответил тот.

Да, ходить здесь не запрещалось, и наш директор только неприязненно бросил:

– А чего ходить?..

– Посмотреть…

Незнакомец жадно посматривал на рыбу, которая сверкала на солнце золотистой чешуей, трепетала в неводе или вдруг подскакивала на полметра над чаном. Это был подозрительный тип, и я вполне разделял неприязнь к нему нашего директора.

Внезапно глаза незнакомца широко раскрылись. Я проследил за его взглядом и увидел, что он устремлен на Петровича. Тот невзначай поднял на него глаза, с минуту смотрел не отрываясь и вдруг, побледнев, опустил голову. Незнакомец чуть улыбнулся и отвел взгляд в сторону.

«Эге! – сказал я себе. – Тут что-то есть!»

Крики восторга отвлекли мое внимание от незнакомца. Я бросился к неводу и остолбенел. В сачке барахтался гигантский карп. Я не знаю, с чем можно сравнить этого великана: просто я еще очень мало видел, как и каждый, кто провел почти всю жизнь в четырех стенах городской квартиры.

– Вот это карп!

– Не карп, а целый кабан!

– Акула!

– Теленок!

Эти выкрики раздавались со всех сторон, и мои представления о мире расширились. Я ведь никогда не видел ни кабана, ни акулы, ни теленка. Теперь я мог себе представить, что они величиной с этого громадного карпа.

Рыбину взвесили, выкупали и посадили в отдельный садок. Я случайно обернулся к незнакомцу. Он не сводил глаз с карпа, а услыхав, что рыбина весит шестнадцать кило, так и заплясал на месте. «Эге», – снова сказал я себе и на всякий случай подошел к нему поближе, чтобы понюхать и запомнить его запах. Как я после хвалил себя за эту предусмотрительность!

Незнакомец то и дело поглядывал на Петренко, а тот прятал глаза и все мрачнел да мрачнел. Теперь я был уверен: они знают друг друга и связаны какой-то тайной. Вдруг я вспомнил, как еще при встрече с Петровичем заподозрил, что этот тип скрывает что-то. Из своего скудного жизненного опыта я вынес убеждение, что скрывают люди чаще всего дурное, и в этом они очень похожи на котов, которые, нашкодив, прячутся или делают вид, будто напроказничали не они. Быть может, это нескромно, однако могу заявить, что лично я всегда честно признаюсь в своих проступках. В конце концов, гораздо легче однажды перенести заслуженное наказание, чем мучиться, в страхе ожидая, когда тебя разоблачат и накажут вдвойне – и за проступок, и за утайку его.

С такими мыслями я сидел на профессорской куртке и внимательно следил за незнакомцем. Наконец он поймал взгляд Петровича и, подмигнув ему, пошел прочь. Петрович не мог сразу отлучиться и только косился в ту сторону, куда ушел незнакомец. От волнения мне не сиделось на месте. Зачем незнакомец звал Петровича? Что скрывает в своей черной душе (а я был уверен, что душа у него черная) Петрович?

– Что с ним? – обеспокоилась жена директора, увидев, что глаза у меня позеленели, а хвост заметался.

Переполненный тревожными предчувствиями, я забыл о вежливости, о том, как эта женщина гостеприимно принимала нас с профессором у себя дома, и так зашипел на нее, так встопорщился, что она испуганно отпрыгнула.

– Он взбесился! – крикнул Петрович. – Убить его надо сейчас же!

«Ха-ха-ха! – внутренне расхохотался я и на всякий случай отбежал подальше от мерзавца. – Прежде чем ты меня убьешь, я разоблачу тебя, негодяя и преступника!» Я ведь был уверен, что он скрывает преступление, – такие люди, как он, совершив доброе дело, кричали бы об этом на весь свет!

Я перестал нервничать и потихоньку пошел по следу, оставленному в воздухе незнакомцем. Когда пруд, который разгружали, остался далеко позади и рыбаков не стало слышно, я увидел его. Он сидел за бугорком и курил. Я притаился в прошлогоднем бурьяне и стал ждать.

Минуты текли невероятно медленно.

Но вот послышались шаги, показался Петрович. У меня сладко забилось сердце. Сейчас я все узнаю!

– Выходит, ты воскрес? – насмешливо спросил незнакомец.

– Прости меня… – глухо проговорил Петрович и опустил голову.

– Простить?! А за что прощать тебя, дорогой мой? – едко улыбнулся тот. – Разве ты в чем-нибудь виноват передо мной, дорогой мой Пуголовица?

Петрович вдруг испуганно замахал руками.

– Тише! Умоляю тебя, тише! У меня теперь… Я теперь того… Фамилия моя теперь Петренко.

Я стал весь внимание. «Пуголовица! Что же ты сделал, Пуголовица, из-за чего пришлось менять фамилию?»

– Умоляю тебя, товарищ Ракша, не выдавай!

– А, теперь уже «товарищ Ракша»? Теперь «умоляю»! А помнишь свое «предсмертное» письмо в угрозыск?

– Совесть загрызла…

– Совесть! – выпучил глаза Ракша. – Кому ты врешь? Ежели тебя совесть загрызла, так я сейчас пойду и скажу, кто ты есть.

– Не буду! Не буду! – вскрикнул Пуголовица. – Я сам не знаю, что со мной тогда случилось. Должно, в мозгах перепуталось.

– Ох и стервец же ты! – покачал головой Ракша. – «Перепуталось»! Когда же это у тебя перепуталось? Я тебе все напомню… Когда мы вдвоем отвезли машину мануфактуры налево, у тебя еще ничего в голове не перепуталось? Молчишь? Ты получил сто тысяч рублей и сказал, что отдашь мне мою часть, как вернемся на базу. Помнишь?

– Помню…

«Мерзавец! – едва не вскрикнул я. – Вот кого пригрели мы с профессором! Ну, погоди!»

– На базе ты вышел из кабины и обещал сейчас же вернуться… Тут-то у тебя и перепуталось… Потому что не вернулся… Помнишь?

– Не издевайся надо мной, товарищ Ракша. Так нехорошо…

– Нехорошо! Заговорил, подлюка, про честность! – крикнул Ракша. – А мне было хорошо, когда на следующий день меня арестовали? И завбазы арестовали, и бухгалтера, и кладовщика, и того директора магазина, которому мы «сдали продукцию». А почему нас арестовали? Молчишь? Так я напомню тебе. Ты написал в угрозыск письмо, будто не можешь жить с таким преступлением на совести и решил утопиться, а сообщников отправить в тюрьму… Только и тут в голове у тебя все перепуталось, и деньги ты сдать позабыл… – Ракша захохотал и ждал ответа Пуголовицы.

– У меня деньги украли, – выдавил из себя тот. – Украли все деньги, и я боялся, что вы мне не поверите, убьете…

– Украли! У тебя украдешь!..

– Да разве я работал бы уборщиком, будь у меня те деньги?

Мне показалось, что в словах мерзавца есть логика. В самом деле, зачем ему заниматься такой черной работой, имея сто тысяч? Но Ракша не отступал.

– Ты думал, нас за такую огромную кражу расстреляют, а ты спокойно заживешь без свидетелей своего преступления? Угадал? Не вышло! Всех не расстреляли. Но десять лет я отсидел. И своей доли денег лишился, и десять лет отсидел! А ты? Ты не сидел и дня да еще получил все денежки! Так как же теперь? Отсидишь вдвое больше?

– Прости меня… – прошептал Пуголовица, чуть не плача. – Я за свой грех все для тебя сделаю… – И он всхлипнул.

– Только не ной! – брезгливо отмахнулся Ракша. – Пока что будешь платить мне рыбой. Сегодня ночью я подъеду сюда на машине и наберу центнеров десять карпов.

Я думал, Пуголовица испугается, но он просиял:

– Вот это дело! Знаешь, можно большие деньги взять. Только как же ты наберешь? Пруды ночью охраняются.

– Пустяки! Сейчас страда, рабочие, служащие, сторожа – все на разгрузке прудов. Наработаются за день, а ночью на вахте спят.

– А я чем же помогу? Я ведь хочу, чтоб и мне с рыбы процент шел.

«Эх ты, процент! – злорадствовал я. – Погоди, получишь за свои преступления все сто процентов!»

– Процент?! – опять рассвирепел Ракша. – Тебе процент?! Заграбастал сто тысяч, а теперь процент тебе подавай?

– Тише, ради бога, тише! Какие сто тысяч? У меня же тогда отняли все деньги! Разве я посмел бы взять твою долю?

– А то не посмел?

– Вот люди! – скорбно проговорил Пуголовица. – У меня за душой ни гроша нет! Не веришь? Как вышел я тогда из кабины, на меня накинулись двое, руки скрутили, в рот – рукавицу, я и пикнуть не успел. Забрали деньги и – ходу… Должно, кто-нибудь из нашей компании… Не директор ли магазина…

– Ну, черт с тобой, бери двадцать процентов, хоть я мог бы и ничего тебе не платить. Но я не такой, как ты… – покосился на него Ракша. – Ишь, еще про совесть поминает…

– Да будет тебе о том! Давай о деле! – уже добродушно отмахнулся Пуголовица. – Говори, что мне делать.

– Станешь на ночную вахту. Скажи: хочу быть передовиком. – Ракша не удержался и захохотал. – Зарекомендуй себя трудягой!

– Во! Это ты правильно посоветовал! – согласился Пуголовица, но сразу же испуганно добавил: – А если узнают, что рыбу взяли?

– Напишешь на меня донос и утопишься, – жестко хмыкнул Ракша и добавил: – Кто узнает? Откуда известно, сколько рыбы перезимовало? На краснуху спишут…

Дицо Пуголовицы оставалось озабоченным.

– Я же не один буду дежурить. Они же еще кого-нибудь пошлют.

Ракша засмеялся.

– Ей-богу, не узнаю тебя, Хома…

«Хома? Стало быть, и имя переменил? А профессор зовет его Сидором Петровичем!»

– Неужто тебя надо учить, как обезвредить сторожей?

– Задавить? – так, словно речь шла не о человеке, а о клопе, спросил Пуголовица.

– Дурак!

– Понял! Что ни то придумаю, – подобострастно проговорил Хома. – Придумал уже.

Они договорились, что машина подойдет поздним вечером, а опорожнять пруд начнут часа в три, когда люди крепче всего спят.

– Ты гляди не вздумай проявить бдительность, – недобро засмеялся Ракша, – а то одно мое слово, – и сразу станешь обратно Пуголовицей.

– Да что я, дурак?! – весело ответил Пуголовица, который уже, верно, подсчитывал в уме выручку от предстоящей операции.

Они разошлись, а я с целью конспирации еще немного посидел в бурьяне и потом медленно пошел к рыбакам, любуясь видами, обдумывая свой план и радуясь, что ночью поймаю Петренко.

Браконьеры!

Прежде всего я решил как следует выспаться, чтобы ночью не хотеть спать. Улегшись на солнышке, я прищурился, следя за Пуголовицей. Он был угрюм и задумчив, а когда к нему обращались, испуганно вздрагивал. Похоже, предстоящая ночная операция сильно мучила его. Может, это и нехорошо, но я злорадствовал, видя, как он вздрагивает, а предвкушение результатов операции – того, что будет, когда мерзавца поймают с поличным и разоблачат его позорное прошлое, – наполняло меня сладким чувством мести.

Рыбаки отдыхали у костра, над которым висело большое ведро со знаменитой рыбацкой ухой. Наш профессор, директор Костя, его жена и долговязая лаборантка осмотрели добрый десяток карпов, измерили их вдоль и поперек и признали, что несовершенство экстерьера лишает этих рыб права иметь потомство и делает их пригодными лишь для ухи. Я не удержался от улыбки при взгляде на лаборантку, с этой точки зрения также лишенную права на потомство.

Густой аромат ухи, приправленной луком, лавровым листом и укропом, не дал мне уснуть. Я подошел к людям и, окинув взглядом общество, решил, что добрее всех здесь директор Костя. Поэтому и потерся о его колено, едва слышно напевая. Он понял, вынул из ведра полкарпа и, остудив, дал мне. Пуголовица так и подпрыгнул, но побоялся сделать замечание директору. А я ехидно посматривал на своего врага и нарочно выпендривался – ел медленно, то и дело озираясь по сторонам, или принимался играть рыбьими плавниками.

Нет, какой хороший Костя-директор! Я когда-нибудь расскажу его биографию. Мне также нравилось, что он хорошо играет в футбол. Только не подумайте, будто я болельщик! Нет. Я уважал Костю за то, что он хоть и хорошо играет в футбол, однако прекрасно знает свою основную профессию, что он высококвалифицированный специалист! Но об этом я расскажу, если понадобится замедлить повествование.

Наевшись, я заснул и проснулся вечером, когда рыбаки уже ушли домой. Солнце зашло, влажный воздух и близость водоемов напомнили мне об уюте теплой комнаты, но теперь я не имел права думать об этом. Ведь один только я могу сейчас спасти от воров народное достояние!

Поскольку в моем плане ночных действий был пока лишь один пункт – необходимость как следует выспаться (что я и выполнил), то теперь следовало немедленно продумать пункт второй: как известить охрану о готовящемся преступлении. Тут только я понял, что это не так-то легко. Дома, чтобы заставить хозяина открыть запертую дверь, я кричал: «Откройте!» – и бежал к порогу. Если хозяин не понимал, я возвращался к его кабинету и снова бежал с криком к двери, повторяя это до тех пор, пока не исполняли мое желание. Но здесь же совсем другие условия! Преступление планируется за километр от будки сторожей. Поймет ли вахтер, куда я его зову? Внутренний голос подсказывал мне, что не поймет.

В самом деле, как сообщить охране о заговоре? Положение было критическое. Мысль моя лихорадочно работала в поисках выхода, а его не было. Тут-то и пришло мне в голову все написать и дать директору записку. Но делать это было поздно: во-первых, я не умел писать, а во-вторых, не было ни бумаги, ни карандаша.

«Обойдется…» – вынужден был я успокоить себя фразой, которую ненавижу: ее употребляют только безвольные, малокультурные коты и чиновники, привыкшие к самотеку. Но ничего не поделаешь.

Время шло. С каждой минутой мои нервы натягивались все туже. Что я сделаю, когда начнется грабеж? Что? А вокруг все темнело и темнело, час преступления неотвратимо приближался.

Когда совсем смерклось, пришли трое вахтеров, среди них и Пуголовица с винтовкой. Один из сторожей вел на ремне огромного пса. Впервые в жизни я взглянул на это страшилище без враждебности.

– Сегодня я приветствую тебя, собака! – воскликнул я и отошел во избежание ненужного конфликта.

Охранник с собакой остался в будке, в центре прудового хозяйства, а Пуголовица и другой вахтер пошли в разные стороны осмотреть объекты, или, говоря проще, отдельные пруды.

Пуголовица подался туда, где хозяйство граничило с трактом и находился пруд, из которого начали выбирать рыбу. «Начинается!» – с волнением подумал я и поспешил за врагом.

Пуголовица был весел, даже напевал под нос, и я не мог понять, чему он радуется, ведь впереди опасность.

В километре или чуть дальше от будки, у последнего пруда, Пуголовица остановился и, оглядываясь по сторонам, ждал. Прошло с полчаса, как вдруг послышался рокот мотора. Сердце у меня тревожно забилось: он!

Рокот приближался, и вскоре шагах в ста от пруда остановилась полуторатонка. Ночь была темная, но коты прекрасно видят в темноте, и мне было видно Ракшу. Он направлялся к нам. Пуголовица не знал, кто идет, и, забеспокоясь, крикнул:

– Стой! Кто там? Стой, стрелять буду!

Ракша остановился и презрительно сказал:

– Гляди, стрельнешь, беды не оберешься! Сперва узнай, что тебе будет, если убьешь меня.

Пуголовица, узнав голос, опустил винтовку. Ракша подошел к нему вплотную и, убедившись, что сторож один (меня он не заметил), сказал тихо:

– Не вздумай меня убить. Я оставил жене письмо, где все про тебя написано. Если меня убьют или поймают, жена отдаст его в милицию. Кумекаешь?

Пуголовица сразу осунулся и посерел. Так вот почему он так веселился по пути сюда! Он решил убить Ракшу и так избавиться от опасного свидетеля.

– Выдумал тоже! – хрипло проговорил он и заморгал глазами. – Давай лучше о деле…

В эту минуту залаял приближающийся пес.

– Старший охранник идет! – испуганно сказал Пуголовица.

– Ступай навстречу и перехвати его. Ровно в час возвращайся. Я и товарищ будем ждать здесь с машиной. Часы есть?

– Есть.

– Все. Иди!

У меня на душе немного отлегло: старший охранник не так глуп, чтобы поверить на слово этому негодяю. Он проверит, кто в машине, увидит невод, и все будет в порядке.

Я едва поспевал за Пуголовицей навстречу старшему и вдруг встал, услышав громкое дыхание собаки. Что делать? Ведь этот «друг» прежде всего бросится на меня! Я уже видел его огненные буркалы и страшную, оскаленную пасть. Бежать? Мой взгляд упал на деревце в десяти шагах от нас. Я молниеносно прыгнул на него и через секунду сидел на самой верхушке, благословляя в душе чудесного Костю, придумавшего насадить деревья вдоль дорожки между каналом и прудами.

Пуголовица заверил старшего охранника, что машина проехала мимо, и тот колебался, идти ли дальше.

«Иди! Иди! Этот мерзавец обманывает тебя!» – гипнотизировал я старшего охранника.

– Проехали, говорю вам. Не верите, пойдем посмотрим. Готов хоть об заклад биться.

Я с трепетом ожидал ответа. Неужели он поверит негодяю? Пес, рванувшийся было вперед, внезапно почуял меня и стал кидаться на деревце. Я испуганно мяукнул, не предполагая, к каким это приведет последствиям.

– Так ты к кошке рвался! – усмехнулся старший охранник. – Ну, тогда, Петренко, пошли назад.

Они ушли в будку, а я поплелся за ними, коря себя за несдержанность. Как предотвратить беду? Эта мысль преследовала меня неотступно, от нее бросало в жар.

В будке затопили печку, и я, поборов страх перед собакой, шмыгнул туда и спрятался в углу.

Я ставлю на карту жизнь

Стрелки часов неумолимо приближались к цифре «один», и с каждой минутой я нервничал все более. Что делать, я не знал и был близок к отчаянию.

Около одиннадцати Пуголовица принялся за ужин. Он вытащил жареного карпа, огурец, хлеб, потом воровато оглянулся и достал из-за пазухи бутылку.

– Вы как хотите, а я выпью. Целую ночь в сырости! – Он налил полстакана, выпил, крякнул и закусил огурцом и рыбой.

Старший охранник проглотил слюну и отвел глаза.

– Может, и вы бы… того? – вкрадчиво проговорил Пуголовица и налил полный стакан.

«Так вот каким способом ты решил обезвредить охрану!» – промелькнуло у меня в голове, и я крикнул:

– Негодяй!

– На, черт с тобой! – выругался он и бросил мне косточку от карпа.

Но я презрительно отшвырнул ее прочь. Меня ничем не купишь!

Старший охранник еще раз проглотил слюну и несмело запротестовал:

– Это, понимаешь ли, запрещается…

Неужели он выпьет? С замирающим сердцем я ждал, что будет дальше. Возьмет он себя в руки или скажет это отвратительное «но»…

– Но… – сказал старший охранник и выпил.

Третьему дали полстакана. Бутылка была большая, и все выпили еще по доброй порции.

После ужина Пуголовица и другой охранник собрались прилечь, но старший послал их в обход, а сам вышел с собакой из будки и сел у порога. Сразу я не пошел за Пуголовицей, а теперь не мог выйти совсем – на пороге лежала собака. Ох как скверно все складывалось! Пришлось ждать не меньше десяти минут, пока пес заснул. Когда я выскользнул из будки, Пуголовица был уже довольно далеко. Я бросился вдогонку, но на полдороге остановился. Зачем я бегу за ним? Надо немедля позвать сюда старшего охранника! Грабители вот-вот приступят к своему черному делу.

Я бросился назад к старшему охраннику. Запыхавшись, подбежал к будке и остолбенел. Охранник, держа в руке поводок, спал. Возле него, положив голову на лапы, спал и пес. Я глянул на часы на руке у охранника и ужаснулся: без четверти час! Пуголовица и Ракша уже несут к пруду невод и через пятнадцать минут вытащат тонну карпов!

Я заметался. Разбудить охранника? Но он меня не поймет, тем более спросонья да еще после такой выпивки. Минута проходила за минутой, сердце у меня сжималось, тело холодело.

Обессиленный переживаниями, я безнадежно посмотрел в ту сторону, где Пуголовица и Ракша налаживали невод. В ночной тьме я видел черные плесы прудов, ровную аллею вдоль канала… И вдруг меня осенила счастливая мысль. Колебаться некогда. Это единственная возможность спасти сокровища пруда. Я бросился на собаку, что есть силы укусил ее за хвост и отскочил прочь. Пес вихрем сорвался с места и, волоча за собой поводок, помчался за мной. Я едва успел добежать до первого деревца и взлетел на верхушку.

Умный пес, видя, что меня не взять, повернул обратно. Но только он сделал несколько шагов, как я слез на землю и, мяукнув во все горло, пустился бежать туда, где был Пуголовица. Пес – за мной. Я не только слышал отвратительное дыхание чудовища, но и чувствовал жар этого дыхания! Еще миг – и я в его пасти! Но от этого мига зависела не только моя жизнь! Я напряг все силы и успел взобраться на другое деревце. Только так, рискуя каждое мгновение жизнью, я доведу собаку до преступников.

Я больше не боялся. Весь во власти доселе незнакомого чувства, я бежал перед носом пса, взлетал на деревце, сидел минуту, спрыгивал на землю и снова мчался перед раскрытой пастью. Удивительно, у меня не было никакой ненависти к собаке. Кстати, пса звали Норд, хотя он вовсе не был англосаксом. Между прочим, я заметил, что собаки и стиляги ужасно любят такие псевдонимы…

– Давай, давай, Норд! – кричал я, изо всех сил удирая от него.

На сердце было радостно: с каждой минутой я приближался к цели. Ничто так не сдружает, как общий враг, подумал я и похвалил себя за удачный афоризм. Возможно, кто-нибудь из людей сказал это раньше, но среди котов приоритет, несомненно, у меня.

Мы пробежали добрую половину пути. Я отдыхал на деревце, готовясь к очередной перебежке, когда пес, вместо того чтобы повернуть к будке, как он делал это всякий раз, вдруг навострил уши и прислушался. Секунду он стоял недвижимо, потом с лаем рванулся туда, куда я его и вел.

Я вздохнул полной грудью.

– Наконец-то!.. Фу!..

Спрыгнув с деревца, я пробежал несколько сот метров и залез на самую верхушку другого деревца, откуда было не только видно все, что делается у пруда, но и слышно, о чем там говорят.

Пуголовица стоял с винтовкой на берегу, а Ракша и еще один парень тащили невод. Они увидели Норда, когда тот вынырнул из темноты.

– Собака! – испуганно крикнул Пуголовица. – Бегите! Собака!

В этот миг от будки донесся крик:

– Аля-ля-ля! Бери его! Бери! Аля-ля-ля!

Норд метнулся к ворам и залаял еще шибче, готовый прыгнуть в воду. Ракша и второй бросили невод и по воде пустились к машине. Пуголовица в испуге топтался на месте.

– Возьми его, черта! – еле выговорил Ракша, у которого от страха стучали зубы.

Голос старшего охранника приближался. Норд готов был уже броситься в пруд, и Пуголовица решился. Он схватил поводок и потянул собаку к себе, а воры выскочили из пруда и понеслись к машине.

– Я выстрелю в воздух! Не бойтесь! – бросил им вдогонку Пуголовица и выстрелил раз и другой.

Когда машина зашумела, Пуголовица отпустил собаку и поднял крик:

– Сюда! Караул!

А через полчаса у пруда собралось полно народа. Прибыли директор, остальная охрана, рабочие рыбхоза. Я тоже прибежал на место преступления – собаку теперь вели на крепком поводке.

Директор Костя увидел меня и удивленно проговорил:

– А ты тут что делаешь? Как ты тут очутился?

– Как это – что делаю? – обиделся я. – А кто же организовал налет на воров?

Однако меня никто не слушал. Слушали Пуголовицу.

– Честно признаюсь, думал вздремнуть, а потом говорю себе: э, нет! Тебя, Петренко, говорю себе, поставили стеречь народное добро!

– Мерзавец! Лгун! – уже не сдерживаясь, кричал я, но он продолжал врать.

– Пошел в обход, слышу – вроде плещется. Глядь, а там тянут невод. Ну, я сразу и бабахнул! Не знал, что у них автомашина, надо было по скатам дать! Да разве ночью попадешь?!

Все восторгались Пуголовицей, хвалили его, а на меня ноль внимания. И так у меня стало горько на душе! Кто рисковал жизнью, кто в самом деле спасал народное добро – и кому досталась слава!.. Хвалили Норда, хвалили старшего охранника, и только меня – можно сказать, организатора победы – никто не вспоминал. Я вздохнул и подумал о Писателе, у которого когда-то жил.

Он писал хорошие книги, они нравились читателям, но критики его почти не упоминали. Я удивлялся, почему Писателя не возмущает такое отношение. Однажды он сказал жене:

– Разве я пишу для того, чтобы меня похвалил председатель Союза или критик? Разве я пишу для славы? Я пишу потому, что не могу не высказаться, обязан это сделать. Сознание выполненного долга – вот достойная награда за мой труд.

Вспомнил я эти слова, и на душе посветлело.

«А разве я сегодня рисковал жизнью для славы? Я спас пруд от воров, и высшая награда – это успех моей операции!» – сказал я себе и окончательно развеселился. Да и как же не развеселиться коту, когда он чувствует себя на голову выше таких «потомков амебы», как Норд или Пуголовица.

Директор хозяйства, почуяв в воздухе густой запах спирта, деликатно предложил охране отдохнуть и поставил у прудов других вахтеров. Невод мы отправили на склад. Ожидать нового налета воров не приходилось, и я поехал с директором домой. Приятно было заснуть в теплой комнате, на теплом одеяле, в окружении друзей.