Текст книги "Записки солдата"

Автор книги: Іван Багмут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

На педагогической работе

Школа встретила меня с энтузиазмом. Ученики бросились в уголок живой природы, чтобы познакомиться со мной, и учительнице пришлось установить очередь.

Первыми счастливцами, которых допустили ко мне, были руководители пионерской организации – члены совета дружины, члены советов отрядов, пионервожатые. Всем нравилась моя пушистость, черная масть и большие, золотого цвета глаза, которые вдруг, когда я почувствовал запах мышей и крыс и увидел их в клетках, стали зелеными.

После первых довольно-таки беспорядочных выкриков радости, приветствий, пожатия лап, поглаживания шеи и ушей ко мне обратился мальчик с двумя нашивками на рукаве:

– А знаешь ли, Лапченко, что ты родственник тигра?

Я не знал этого и посмотрел на пионера недоверчиво.

– Да, да! И не только тигра, но и льва. А ты знаешь, что лев – царь зверей?

Я что-то слышал об этом, но, признаюсь, поскольку меня лично это не касалось, мало интересовался этим вопросом. Теперь мне льстило, что у меня такие высокопоставленные родичи.

И вдруг меня осенило: если лев – царь, то я, его родственник, по меньшей мере великий князь! А может, и принц!

На некоторое время не только пионеры, но и мыши с крысами потеряли для меня всякий интерес, я был полон мыслей о своем высоком положении: я – родственник царя! Я – из царской семьи!

Голос пионера с двумя лычками вывел меня из мира грез:

– Лапченко! Представь себе Африку. Твой родич лев выходит из ночного убежища и могучим рыком заставляет дрожать все живое… Представляешь: пустыня, пальмы, пирамиды…

Пальмы я представлял, в квартире хормейстера росла одна пальма в деревянной бочке, пустыню – тоже, но что такое пирамиды, мне было не совсем ясно. Чаще я слышал слово «пирамидон». Я не знал разницы между пирамидами и пирамидоном и представил себе пустую комнату, бочку с пальмой, таблетки пирамидона, разбросанные на полу, и себя, вышедшего из ночного убежища.

– Мя-я-я-у! – заревел я изо всей силы и увидел, как задрожали мыши в клетке.

– У-у! Он как черная пантера! – крикнула какая-то девочка. – Давайте назовем его пантерой.

– Пантера не из семейства кошачьих, – заявил мальчик с одной жалкой нашивкой на рукаве.

– Ты так считаешь? – строго спросил его мальчик с двумя нашивками, и малыш стушевался. – Пантера тоже из семейства кошек!

– Из семейства царей! – поправил я его.

Но он так посмотрел на меня, что я понял свою ошибку: не кошки из семейства царей, а цари из семейства кошек.

Как бы там ни было, а я – родич царя! Кто бы мог подумать! Я, родич царя, терпел такое издевательство в семье Писателя! Меня передразнивали, обзывали лодырем, иной раз даже били! Били! Меня!

Нет, теперь я не позволю ничего подобного!

Приятное чувство охватило меня. Я – царь! Но вскоре я опомнился. Писатель воспитывал меня в демократическом духе, и я сообразил, что гордиться родичами-царями не больно-то хорошо… Ведь цари – паразиты и эксплуататоры, а я честный кот, кот-трудяга. Может быть, и не стоит восстанавливать семейные связи?..

Раздираемый сомнениями, я принялся завтракать. Дети натащили мне гостинцев – колбасы, сыру, всякой всячины, и я, нажравшись, как царь, заснул в углу комнаты. Уже сквозь сон я слышал, как один из учеников сказал:

– Он будет заведовать уголком живой природы.

Предложение все одобрили, и мне показалось, что в вопросе о выдвижении меня на эту ответственную должность много значило мое происхождение.

Во сне я испытывал необычное волнение, настолько тревожное и в то же время настолько приятное, что проснулся. Зевнув, я втянул в себя воздух и сразу раскрыл глаза. Поблизости были звери. Ноздри у меня раздулись, хвост нервно заходил, глаза искали добычу. В сумерках я увидел зверей. Дрожа и боясь пискнуть, они жались в своих клетках. Впечатления дня нахлынули на меня, и я забыл обо всем. Забыл про туляремию, забыл о доверии пионеров, назначивших меня заведовать уголком живой природы, забыл добрую учительницу, рекомендовавшую меня детям как вежливого, хорошо воспитанного кота. Сознание пронизывала одна мысль: «Я царь зверей! Все боятся меня! Все принадлежит мне! Я все могу!»

Неслышно ступая, я шел по пустыне, среди раскиданных там и тут таблеток – пирамид, к зверям, которые мелькали среди роскошных пальм, высившихся на покрашенных зеленой краской бочках.

Ныне, когда пишу эти строки, я в состоянии спокойно проанализировать мои переживания. Подъем был настолько силен, что я даже забыл свое сибирское происхождение и представил себя не в тайге, как это бывало обычно, когда я мечтал или попадал в новые условия, а в африканской пустыне.

Я услышал визг обезумевшего от страха зверька. Сознание мое помутилось. Как бешеный я прыгнул на свою жертву. Клетка треснула, я сжал в когтях мышь. Запах крови окончательно вывел меня из себя, и я, свирепея, бил, гнул, ломал, громил клетки и душил зверьков – мышей, крыс, птиц.

Покончив с наземными существами, я бросился к аквариуму. Но вода охладила меня, хотя я даже не обмакнул в нее лапы. Достаточно было представить себя мокрым!

– Ну что ж! Живите, – сказал я рыбкам. – И цари бывают милостивы!

После такой напряженной работы мне захотелось есть, и я подошел к еще теплой крысе.

«А туляремия?» – раздался внутренний голос, и я отступил на шаг.

«Дурак, – откликнулся другой голос. – Разве в школе станут держать больных животных?»

Я колебался, но дразнящие запахи разжигали аппетит, и я не выдержал.

– Пан или пропал! Двум смертям не бывать! – воскликнул я.

Боже, как вкусна пища, когда ты сам ее добыл! Какое наслаждение лакомиться ею после трудной работы!

Я съел почти все и разлегся посреди комнаты. Хотя я совсем недавно проснулся, меня снова клонило ко сну. Снилась мне сперва тайга, потом Африка, а дальше начали душить кошмары. Откуда-то явилась жена Писателя с огромным веником в руках и закричала грозно: «Мерзавец!» Рядом стоял Писатель и дразнился: «Дрллляствуйте! Это неклясиво!» При этом он не улыбался, как обычно, когда дразнил, а был угрюм, и это ужасало меня.

«Убить его!» – вдруг раздался голос хормейстера, и я раскрыл глаза.

Ни Писателя, ни его жены не было. В комнате толпились дети в красных галстуках; обступив меня, они выкрикивали угрозы.

– Я хочу спать, – сказал я и, тряхнув головой, повернулся на другой бок.

– А! Так ты еще и не каешься! – обиделся мальчик, рассказавший о моих родичах. Он схватил меня за шкурку и поднял высоко в воздух. – Посмотрите на этого мерзавца!

Я вспомнил ночь и все понял. Что со мной будет?!

– Он уничтожил наши экспонаты и заслуживает смерти! – сказал кто-то в толпе.

Дело, мягко выражаясь, оборачивалось плохо. И как это я так неосторожно поддался настроению минуты? О туляремии подумал, а о возмездии нет. Затаив дыхание, я ждал, что скажут школьники. Все молчали. Затеплилась надежда: массы не поддержали жестокое предложение.

– Выгнать его из школы! – раздался голос.

– Выгнать, выгнать! – запищали все, и я впервые в жизни узнал, что детский гам может ласкать слух.

Меня выгнали из школы, но не на улицу. Ученик седьмого класса, сын уборщицы Сергий, взял меня за шкурку и пригласил к себе. Я согласился. Так закончилась моя педагогическая деятельность, и передо мной открылась новая страница жизни.

К родичам!

Хотя харчи на новом месте были хуже, чем у Писателя, но чувствовал я себя здесь лучше. Главное, я повышал свой общеобразовательный уровень… В то время как Писатель писал и обдумывал свои художественные произведения молча, Сергий учил уроки всегда вслух. Я внимательно слушал его и культурно рос. У меня даже появилась надежда получить полное среднее образование. А что ж? Вот проживу здесь подольше и окончу школу. Меня часто охватывали честолюбивые мечты. В самом деле, если меня, совершенно неграмотного, назначили заведующим уголком живой природы, то до каких же высот я смогу подняться со средним образованием?

Быть может, меня пошлют ответственным ревизором на продовольственную базу или в лабораторию, где анализируют продукты. Я тогда не думал о литературной карьере – был очень молод и не мог еще рассказать людям ничего полезного и поучительного. Писать же для заработка я, так же как и Писатель, у которого прошли мои юношеские дни, считал недостойным.

Незначительный случай перевернул все мои планы.

В литературе случайные встречи, вообще случайности считаются как двигатели сюжета несолидным, чтобы не сказать – дешевым, приемом. Но в жизни случай играет колоссальную роль и подчас приводит к самым неожиданным результатам. Что это так – докажу примером из собственной жизни.

Однажды, приблизительно через год после того, как я поселился у Сергия, мать дала ему денег на билет в зоопарк.

– Ну, Лапченко, сейчас я увижу твоих родичей, – сказал он мне. – Передать им от тебя привет?

– И я пойду в зоопарк! – крикнул я.

– Слышите, мама, он говорит, чтобы я передал привет!

– Да ладно уж, ступай! – отмахнулась женщина: ей предстояло мыть пол, и она старалась как можно скорее выпроводить мальчика из дому.

Я спрыгнул с окна и, видя, что Сергий не собирается брать меня с собой, забегал с криком по комнате.

– К родичам! Я хочу к родичам! – кричал я.

Сергий поймал меня, отбросил прочь и вышел, заперев за собой дверь. Это меня разозлило, и я заорал с новой силой:

– К родичам! К родичам! В зоопарк!

– А ну тише! Поднял крик! – строго проговорила женщина и замахнулась на меня веником.

Этот жест всегда вызывает у меня неприятное ощущение. Я думаю, что человек принижает себя, обращаясь к силе там, где следует действовать логикой и убеждением. Обычно в таких случаях я уничтожал насильника презрительным взглядом и замолкал, но тут не мог стерпеть и продолжал выкрикивать:

– В зоопарк! К родичам! К царю зверей!

Мое упрямство подействовало на хозяйку, и она открыла дверь.

– Иди, чтоб ты провалился!

Знала ли добрая женщина, что это был последний разговор между нами? Тогда я обиделся, но ныне, когда пишу эти строки, я понимаю ее: она просто поддалась порыву, не предполагая, что произойдет через какой-нибудь час.

Я вышел на улицу. Было чудесное утро той осенней поры, которую люди называют бабьим летом. Я знал, где находится зоопарк, к тому же следы Сергия еще не выветрились, и я пошел на запах. Неприятным разговор с матерью мальчика понемногу забывался, вытесняемый другими, более приятными мыслями.

«Я иду на свидание к царям! Я – родич царей!»

Я понимал, подобные настроения недостойны сознательного кота, но не мог удержаться… До чего ж сильны в нас пережитки прошлого!

Празднично настроенный, распустив хвост трубой, я медленно плелся по пустой почти улице и вдруг увидел собаку. Шелудивый, грязный «друг человека» бежал посреди улицы, озираясь по сторонам, боясь, как бы «друг-человек» не запустил в него камнем.

«Жалкое создание!» – подумал я и подался поближе к забору, чтобы спрятаться во дворе, если собака на меня бросится.

«Друг человека! Почему же твой друг так относится к тебе? Почему он своего ребенка нежно зовет котиком, а не щенком? Почему слово „щенок“ считается у твоего „друга“ обидным? Почему ты сейчас бежишь, высунув язык, голодный и побитый, и боишься попросить у своего друга помощи? Почему тебя не уважают?.. Потому, отвечал я, что у тебя нет чувства собственного достоинства. Ты подхалим, ты подобострастно заглядываешь в глаза человеку, ты не обижаешься, а виновато машешь хвостом, когда твой друг пинает тебя ногою! Я рад, что ты такой несчастный, это тебе за твое обращение с котами и кошками!»

Собака побежала прочь, я проводил ее глазами и, глубоко задумавшись, побрел дальше. Мысли мои приняли чисто философское направление. Я думал, что́ важнее – физическая сила или моральная? Проблема была сложная. В ситуации «собака – кошка» я склонялся к силе моральной, но в ситуации «кошка – мышь» меня больше привлекала физическая сила.

На мгновение я оторвался от своих размышлений, увидав возле кинотеатра группу ребят без красных галстуков, но с красными мокрыми носами. Я не люблю школьников без красных галстуков, от них можно ожидать чего угодно, и потому стараюсь держаться от них, как и от их «друга», подальше.

Вот и сейчас они стоят у входа в кинотеатр и с завистью смотрят на взрослых, которые спокойно с билетами в руках входят в помещение. А у ребят билетов нет! Почему? Потому что взрослые не дали им денег. А почему не дали денег? Потому что они плохо учатся, не слушают старших.

Взрослые тоже хороши! Проходят мимо и не прикрикнут на этих красноносых, что, мол, нечего им тут шляться, что надо идти готовить уроки или играть с другими детьми. Просто поразительно, насколько люди бывают равнодушны к самому главному в их жизни.

Я миновал кино и мыслями снова вернулся к проблеме моральной и физической силы, как вдруг кто-то грубо схватил меня за шиворот. Я вообще терпеть не могу этой глупой манеры – хватать живое существо за шиворот, но, увидев кто меня схватил, я похолодел от ужаса. Это был один из красноносых мальчишек, которых я видел возле кинотеатра. Он крепко держал меня, а другой стоял рядом, готовый помочь, если я попробую вырваться.

– В чем дело? – крикнул я сердито, но они не обратили на мой крик никакого внимания.

– Давай быстренько, может, еще успеем на сеанс! – проговорил первый мальчишка, и они понесли меня в центр города.

– Я родич царя! Я буду жаловаться! – попробовал я запугать хулиганов, но тщетно.

– А, не нравится? Кричишь? – нагло засмеялся один из бандитов. – Покричишь в ветеринарном институте!

«Зачем меня туда несут? – не понимал я. – Может быть, думают, что я болен? Но я же совершенно здоров, а их вид не внушает мысли, что они способны заботиться о санитарном состоянии города».

В ветеринарном институте

Через полчаса мы прибыли в ветинститут, и ребята продали меня в анатомичку. Меня убьют, и на моем трупе будут изучать анатомию животных.

«Вот так перспектива», – подумал я и, поскольку выхода не было, попытался успокоить себя мыслью, что ко всяким неприятностям надо относиться философски…

Меня бросили в клетку, где уже сидели шестеро несчастных. Это были, за исключением одной старой, совсем облезлой, но невероятно манерной кошки, простые, очевидно малограмотные, бродячие коты с грубыми инстинктами и грязной шерстью. Они не предчувствовали горькой судьбы и беззаботно спали, пока их не разбудило мое прибытие.

– Ах, – сказала старая кошка и, кокетничая, подмигнула мне гноящимся глазом, – я попала в компанию таких невоспитанных животных, что просто ужас! Вижу, вы интеллигентный кот. Рада с вами познакомиться.

«Рада! Чтоб ты сдохла!» – подумал я, с отвращением глядя на старое чучело. Жеманство производит неприятное впечатление даже у молодой кошечки, у старой же это просто отвратительно. Какой же дурой надо быть, чтобы не понять таких простых вещей и думать, будто заплывшие глаза и облезлая шкура могут быть привлекательны!

– Нам хотя бы дадут молока? – продолжала она. – Вообще я не люблю молока и в это время пью какао, но сейчас я так проголодалась, что не побрезговала бы и молоком.

– Мышей надо ловить, если хотите есть! – проговорил я и пронзил ее взглядом.

– Мышей! Ха-ха-ха! Мышей! – И она снова расхохоталась. – Я в жизни не поймала ни одной мыши! Я никогда ничего не делала! Ловить мышей! Вы смешны!

– Не ловили мышей и еще хвастаетесь этим! Хвастаетесь своим паразитизмом! – презрев всякий этикет, возмутился я.

– Грубиян! Бандюга! – воскликнула она. – А я-то думала, вы интеллигентный кот! Как я ошиблась…

– Да, я интеллигентный кот и потому не отказываюсь от полезного труда!

О, как хотелось мне бросить в лицо этой старой дурехе: «Да, я интеллигентный кот, но ловлю мышей и не вижу в этом ничего унизительного!» Но совесть не позволила мне произнести эту фразу. Один мышонок, которого я когда-то поймал в ковре, не давал права на такое заявление. Хорошо еще, что я поймал хоть одного мышонка, а то чем бы я отличался от такой вот отвратительной паразитки?

Я взглянул на это жалкое создание и саркастически засмеялся:

– Может быть, и вы считаете себя интеллигенткой?

Она тупо смотрела на меня с минуту, а потом пробормотала:

– Не желаю с вами разговаривать. Я лучше подремлю, чем слушать грубияна.

– Ха-ха-ха! – расхохотался я ей в лицо. – Сейчас я расскажу вам одну новость, чтобы вам слаще спалось.

И я рассказал, для чего собрали сюда кошек. Вмиг все заключенные повскакали со своих мест, а старуха чуть не упала в обморок…

– Это правда? – упавшим голосом спросила она.

– Это правда? – глядя на меня перепуганными глазами, спрашивали остальные.

Я молча посмотрел на них, и они поняли мой взгляд. В клетке наступила такая тишина, что слышно стало, как где-то далеко, может быть через комнату от нас, скреблись мыши, но нам в эту минуту было не до них…

Так закончилось мое путешествие к родичам…

Приятная неожиданность

Я уснул и, хотя изнервничался и проголодался, проспал до утра.

В восемь часов к клетке подошел пожилой верзила, одетый в белый, но грязный халат. Этот человек мне сразу не понравился. Я не люблю людей, у которых совесть нечиста. Конечно, доказать, что у него нечистая совесть, я не мог, но был уверен в этом. Вообще у нас, животных, интуиция значительно сильнее, чем у людей.

Человек угрюмо оглядел нас и наконец остановил взгляд на мне.

– Ты, – сказал он, и сердце мое тоскливо забилось.

Тут в помещение вошел немолодой мужчина в ослепительно белом халате, и тот, в грязном, льстиво приветствовал его:

– Доброе утро, товарищ профессор!

– Доброе утро, Петрович. Готовимся к лекции?

– Да уж такая работа…

– О! А это что за красавчик? – вдруг воскликнул профессор, увидев меня.

– Какой уж там красавчик, товарищ профессор! Черный как сажа, – возразил Петрович, и я лишний раз убедился: когда человек нехорош сам, он хулит всех других.

– Чудесный экземпляр! Поймайте его для меня, а в лабораторию возьмите хотя бы вон ту облезлую.

Внутренний голос подсказывал мне, что профессора не следует бояться, и, когда Петрович отпер клетку, я подошел к профессору и сам вспрыгнул к нему на руки.

– Это чистокровный сибирский кот! – восхищенно проговорил профессор. – Знаете, Петрович, я возьму его домой! Пощупайте, какая у него мягонькая шерсть!

– А мне все равно, мягонькая или не мягонькая, – грубо ответил Петрович. – Не берите его, зачем вам лишние заботы. А Александра Александровна? Вот достанется вам от нее!

– Ну, знаете! – попробовал было рассердиться профессор.

– И права Александра Александровна, что не любит кошек. А этот котище, вижу, еще и шкодливый!

«Много ты видишь! Клеветник! – презрительно подумал я. – Халат бы лучше выстирал!»

– Ну что вы, Петрович! Я уверен, этот котик совсем не шкодлив. А знаете, как я назову его?

Я перестал мурлыкать и прислушался.

– Назову его… (Тут я чуть не вскрикнул от неожиданности. Не услышь я этого собственными ушами, никогда бы не поверил в возможность такого фантастического совпадения.) Назову его Лапченко.

– Так я же и есть Лапченко! – воскликнул я радостно.

– Ого! Ему понравилось имя. – Профессор погладил меня. – Посадите его пока в отдельную клетку и накормите, – добавил ученый и ушел.

– Слушаюсь, – ответил тип в грязном халате и так сдавил мне шею, что я чуть не ойкнул. Потом он грубо швырнул меня в пустую клетку.

– Негодяй! – возмутился я. – Как ты обращаешься с чистокровным сибирским котом?

– Я тебя накормлю! – пообещал он мне и, взяв старую кошку, куда-то понес ее.

«Слишком поспешно и недостаточно обоснованно я даю оценки людям… – упрекнул я себя. – Я выругал его, а он пообещал меня накормить. В дальнейшем надо быть осмотрительнее с оценками, в особенности с отрицательными».

К сожалению, как позже выяснилось, я не ошибся, назвав этого типа негодяем. Он не дал мне ни крошки, а его слова «Я тебя накормлю» следовало понимать как «Я тебя не накормлю».

Люди считают чувство мести низким, но я не человек и дал волю желанию отомстить, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Но как это сделать? Единственное, что было в моей власти, – это бросить на врага уничтожающий взгляд. Я так и сделал, когда перебирался из института на квартиру профессора.

Расплата за любопытство

Я не люблю, когда меня дергают за хвост, и это теперь мне не угрожало. Жена профессора была со мной не слишком приветлива, но я всячески старался завоевать ее симпатию. Узнав еще от Сергия, что «действие равно противодействию», я не разбил ни одной хрустальной вазы, хотя здесь их было неисчислимое множество. Помня слова негодяя в грязном халате, я предпринимал героические усилия, доказывая, что абсолютно не шкодлив. Можно открыто и честно, без хвастовства, но и без ложного стыда заявить, что я этого добился.

Профессор был по специальности ихтиолог, то есть изучал рыб. Мне это приносило двойную пользу. Во-первых, я частенько лакомился не только карасями или карпами, но и красной рыбой – осетром, севрюгой, белугой. Во-вторых, слушая беседы профессора и ответы студентов на зачетах, которые профессор иногда принимал дома, я вскоре так наспециализировался в ихтиологии, что мог бы читать лекции малограмотным котам, поедающим рыбу, ничего не зная о ее происхождении, жизни и болезнях. В частности, я узнал, что рыба живет в воде, а не на базаре, как я считал прежде, сбитый с толку тем, что и жена хормейстера, и жена Писателя, и мать Сергия всегда приносили рыбу с базара.

Вообще здесь я отлично продолжил свое образование и развил мировоззрение. Я и раньше слышал, например, о дарвинской теории происхождения видов, но только у профессора понял все до конца. Оказывается, сперва на земле не было не только людей, но и кошек, собак и блох, а жили одноклеточные организмы, не имевшие ни головы, ни рук, ни ног. Словом, жила амеба – микроскопическая капелька протоплазмы, но – живой! Эти одноклеточные организмы развивались, превращались в многоклеточные и, в зависимости от условий существования, становились то обитателями вод, то суши. Развитие длилось сотни миллионов лет, и постепенно возникло все разнообразие живого мира. Больше всего меня поражало, что амеба, этот одноклеточный примитивный организм, – предок всех современных животных и человека. То есть не только Петренко (фамилия Петровича была Петренко), но и мой предок и предок профессора. Кстати, Петренко частенько наведывался к нам, причиняя мне всяческие неприятности.

Я прозвал его «амебой» за слишком уж примитивные интересы. Он приходил к профессору домой, когда требовалось что-нибудь починить в квартире, а то и просто вынести ведро с сором или выбить ковер. Делал он все это не из любви к труду, а из любви к деньгам.

– Вот бы мне зарабатывать столько денег, сколько вы получаете! – говорил он профессору, льстиво заглядывая ему в лицо.

– Ну и что было бы? – смеялся тот.

– Наложил бы целый сундук!

– А потом?

– Ого! Денежки – это, знаете ли…

Я уверен: он не знал, как употребить такие деньги, просто его тянуло к ним, и все.

«Боже, – скорбно покачивал я головой, – думала ли злосчастная амеба, что у нее будет такой потомок?»

А получая плату, он так смотрел в глаза профессору, так переминался с ноги на ногу, что тот вынужден был давать ему в пять раз больше, чем стоила его работа.

– Рвач! – крикнул я как-то, не сдержавшись. – Амеба!

Он, должно быть, понял и так пнул меня ногой, что я взвизгнул.

На мое счастье, этот тип приходил к нам редко, и мои нервы успевали отдохнуть.

Вообще же мне жилось у профессора хорошо, и я рассчитывал прожить здесь спокойно и в достатке, окруженный любовью и уважением членов семьи. Но жизнь есть жизнь…

Однажды Александра Александровна, уходя, не заперла как следует холодильник. Любознательность у меня в крови, а долго смотреть в холодильник мне прежде не приходилось – его всегда почему-то сразу же закрывали.

Я с интересом заглянул внутрь, принюхиваясь к жареной курице, копченой свинине, свежему маслу, сыру, и вдруг почувствовал запах незнакомого вещества, шедший от малюсенькой баночки. Я понимал, что совершаю неосторожный шаг, но природная любознательность победила, и я лизнул…

Это было нечто необычайное! Я лизнул еще и еще и утратил контроль над собой. Я совершенно потерял голову от нежного аромата и неповторимого вкуса, и когда пришел в себя, баночка была пуста и лежала не в холодильнике, а на паркете.

Я понимал, что поступил нехорошо, и, мучимый укорами совести, быстро заснул.

Крик Александры Александровны донесся до меня сквозь сон и вернул к суровой действительности.

– Я не стану терпеть в доме это страшилище! Я требую немедленно выгнать этого выродка, этого бандита, этого негодяя, этого мерзавца!

Я догадался, что речь идет обо мне, и подошел поближе, чтобы честно признать ошибку и попросить прощения.

– Вот он! – обожгла меня взглядом Александра Александровна. – Вот он, разбойник! Вот он, кровопийца! Этот крем на вес золота! Больше его теперь нигде не достанешь! Его нет ни в одном косметическом кабинете! Ты прекрасно знаешь, что Амалия уехала за границу и я нигде не достану такого крема. Чем я буду мазать лицо? Чем?..

«Боже мой! Что я наделал!» – ужаснулся я и на всякий случай отошел подальше от разгневанной женщины. Откуда мне было знать, что эта проклятая Амалия уехала за границу?..

– Ну, моя дорогая… – робко пролепетал профессор.

– Никаких «моя дорогая»! Вон! Он или я – выбирай!

– Хорошо, у нас в квартире его не будет, – твердо заявил профессор, и сердце мое словно куда-то провалилось. – Я отвезу его на Днепровское море. Потерпи два дня.

– Утопить его надо в Днепровском море! – кипела Александра Александровна.

– Все будет, как ты пожелаешь! – заверил ее муж, и я содрогнулся.

«Смерть! Меня повезут топить в Днепровское море. За что? И кто! Тот, кто спас меня от смерти». Грустно опустив хвост, я поплелся из комнаты.