Текст книги "Приключения 1984"
Автор книги: Валерий Гусев
Соавторы: Глеб Голубев,Владимир Киселев,Григорий Кошечкин,Валерий Винокуров,Леонид Щипко,Борис Шурделин,Айтбай Бекимбетов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)
22 мая, пятница
В этот черный день только погода была хорошей, а все остальное уже с утра не задалось, не ладилось, как говорится, через пень колоду валилось. Андрей с каким-то непонятным нетерпением ждал, когда же вечер наконец придет, будто чувствовал, что эта пятница взаправду черной станет, большие неприятности сулит. Он все на часы суеверно поглядывал: время торопил. Казалось ему: дотянется день до вечера без происшествий, так все и обойдется – или совсем беды не будет, или она надолго в сторону уйдет.
Но не вышло, не получилось. Стукнул в дверь тяжелым кулаком Леший – Бугров и, не дожидаясь ответа, шагнул в дом...
Бугрова Лешим справедливо звали. По облику своему (бородища до пупка, брови седые, волосы чуть не до плеч, трудная хромота) и повадкам (из леса почти не вылезал, ночевать у костра предпочитал, людей сурово сторонился) он прямо леший был.
К браконьерам, невзирая на чины и личности, беспощадность проявлял завидную. Одному большому начальнику из области, отщелкивая цевье от дорогого новенького ружья, он в ответ на бешеные угрозы прямо сказал со спокойной уверенностью в своей правоте и силе: «Это мой лес. Мне доверено соблюдать в нем все живое. И здесь, пока я сам жив, порядок будет. Никому – ни свату, ни брату, ни тебе, бессовестному, – не допущу его нарушить».
Лешего и свои боялись. Самые отпетые и отчаянные бегали от него, как мальчишки из чужого сада. Какой-то козелихинский парень даже, говорят, прятался от него на болоте, всю ночь просидел по горло в грязной жиже, лишь бы Лешему на глаза не попасть.
Но зла на него не держал никто – видно, хорошо понимали, в чем корень его беспощадности, и уважали за это.
Всегда угрюмо-спокойный, он был сейчас встревоженным, почти растерянным. Участковый, правда, не сразу это заметил.
– Как дела, Федор Михайлович? – приветливо поздоровался Андрей. Они часто помогали друг другу, бывали уже в переделках, испытали взаимную помощь и прониклись взаимным уважением. Если не любовью.
Бугров оперся на ружье, бросил на стул шапку – он и летом ее не снимал.
– Дела-то, говоришь? Было бы хорошо, кабы не было так худо. Собирайся, Сергеич. И дружинников возьми. Двоих. Не особо трепливых.
– Что случилось? – Андрей спросил, уже на подробности рассчитывая. Что случилось что-то серьезное, ясно было.
– Мертвого Веста нашла.
– Где?
– На Соловьиных болотах. В самой воде. Всплыл, она и учуяла. Правда, дух такой, что и собаки не надо. Любой насморк прошибет. С неделю, не меньше, пролежал.
– Мужчина?
– Мужик – по первому виду. Однако я особо не приглядывался, не трогал. А так не видать – лицо в воде. Пошли, что ли?
– А что тебя на болото занесло? – спросил Андрей, собираясь.
– Там, в самой глуби, еще при помещике сторожка была – крепкая такая. Я ее под зимовье приспособил, ночевал иногда, припас кой-какой держал. Место спокойное, кроме меня, кто туда доберется? Пути не сыскать. Сегодня, как шалаши для пионеров ладить закончил, дай, думаю, попроведаю. Вот и наткнулся. Совсем недалече от дороги.
Болота Соловьиными назывались вовсе не потому, что сидел в них когда-то Соловей-разбойник, хотя ему тут самое место было, а потому, что действительно свистели в них голосистые птахи свои щедрые песни. Собственно, соловьи звенели не в самом, конечно, болоте, а в овраге, который начинался сразу от дороги и шел в глубь леса, раздавался вширь, зарастал по-над водой зелеными травами, превращался в жидкую трясину.
Место это не любили, обходили стороной – считали нечистым. Неохотно говорили о нем, а уж бывать там только самым отважным доводилось.
Да и то сказать, каких только косточек – и черных и белых – не гнило здесь, в смрадной вечной глубине, какой только кровью – и голубой и алой – не разбавлялась черная болотная жижа.
Вот уж на нашей памяти, годов десять тому, Леший Бугров, который один осмеливался заходить на болота и знал их тайные тропки, подцепил концом ствола плавающий среди зеленой ряски новенький картуз. Кто его потерял – вовек не узнать. Как он туда попал, что и говорить – яснее ясного.
И травы здесь растут яркие, коварные и обманчивые. И деревья – кривые да коряжистые, поросшие, как грязным клочкастым волосом, путаным и рваным мхом. И часто сидит на таком дереве черный ворон и каркает хрипло, скрипуче, до мороза по коже.
Все было в болоте том. И пузыри вырывались из черной глуби, и туманы ходили меж деревьев, будто утопленники в саванах, и огоньки плавали над бездонными пучинами. И стоны по ночам глухо доносились до путника, и вроде шепот шел над кочками, и говор слышался глухой, нелюдской, непонятный...
Даже луна здесь особая была – холодная, белая, безразличная. Смотрит сверху, как над болотами бродят туманы и огоньки, бесшумно, а то и с гулким хохотом, мелькают меж кустов страшные глазастые совы, и вроде все это ей очень нравится.
Многие верили, что в болотах нечисть водилась – то ли водяной, то ли еще какая темная сила, толком никто объяснить не мог, но ходили про эти места худые слухи. Старая Евменовна любила об этом поговорить, да и та больно мутно объясняла: «...поводит, поводит огоньками по кочкам, да и столкнет в бучило, тянет за ноги вглубь и щекочет. И человек вместо того, чтобы звать на помощь, хохочет дурным голосом на весь лес – отпугивает своих возможных спасителей...»
Не любили на селе Соловьиные болота, боялись их и без крайней нужды сюда не заглядывали, далеко стороной обходили, хотя ягода тут водилась знатная и дичь хорошая была. И соловей здесь отменный селился. Иногда, по весне, аж с дороги было слыхать его песни, от которых у любого заходилось и печально и радостно сердце...
Сейчас день был ясный, шли они твердой тропкой, а над болотом висела в жуткой тишине мятежная тревога. Издалека Вестин вой заслышали. Еще немного прошли, и она, обрадованная, из-за кустов к ним выскочила. Андрей даже вздрогнул – так напряжен был.
Дружинники в сторонке остались, участковый с Бугровым ближе подошли. Подошли не просто – оба под ноги смотрели, чтобы след, какой будет, увидать и не уничтожить: Бугров еще дорогой сказал, что, верно, не по своей воле этот несчастный мужик в болоте оказался, похоже даже, дырка у него в спине есть – ружейная.
– Вон, гляди, у края, видишь?
Андрей уже и сам разглядел. Там, где твердое кончалось, торчало из воды что-то темное, пятнистое, видны были ноги в рубчатых походных ботинках, спина с каким-то рисунком на куртке, а голова была вся в воде, только волосы чуть виднелись и шевелились, как тонкая водяная травка.
Правду сказать, жутко было участковому. Но что делать! Надо... Ближе Андрей подошел, и точно – на спине две дырки разглядел в курточке. И курточка жалкая какая-то: вроде детской, заяц на ней нарисован, и «Ну, погоди!» написано зелеными буквами.
Андрей вернулся к дружинникам.
– Вы, ребята, с Федором Михайлычем меня здесь подождите. С места не сходить и никого не подпускать. Я сейчас вернусь, позвоню только.
До приезда опергруппы участковый с лесничим место происшествия осмотрели. Кругами ходили, все больше и больше забирая. Андрей первым палатку нашел и Бугрова позвал.
Палатка была зашнурована, рядом на сучке висел походный мешок с продуктами, в пеньке топорик ржавел, кострище уже травой прорастать взялось. Около него обувка на колышках – видно, сменная, на просушку.
Леший полог палатки откинул, голову внутрь сунул, посмотрел, понюхал, проворчал:
– Точно, неделя лапнику будет. – Пошарил в изголовье и вытащил сумку, вроде полевой – прочная.
Андрей с волнением открыл ее, достал документы, бумаги, посмотрел внимательно. Бугров за его лицом вопросительно следил.
– Ученый, – сказал Андрей. – Орнитолог.
– Это по птицам, что ли?
– Ну да... Командировочное удостоверение и письмо из института.
Андрей снял с дерева рюкзак – внутри продукты были: сахар и соль отсыревшие, чай, консервы, в отдельном пакете проросшая картошка.
– Точно, – сказал Бугров. – Недельный срок, по всему видать: и топор говорит, и кострище, и все другое.
– Слушай, Федор Михалыч, – вдруг сказал Андрей, – надо шире искать. Он приехал птиц записывать на магнитофон, соловьев. Понимаешь? Если мы этот магнитофон найдем – он много сказать может.
– Это верно. – Бугров поскреб бороду.
Первое напряжение немного улеглось, привыкать стали, и теперь больше по-деловому настроены были. Правда, когда ветер налетел и деревья зашумели, опять тревожно стало, неуютно. Будто хотят они рассказать, что видели, да не могут – потому и стонут.
Андрей встряхнулся.
– Где здесь соловьи поголосистее? Пошли. Сейчас на квадраты разобьем и все обыщем.
– Дело. К оврагу надо идти, к дороге ближе. Сдается мне, покойник от своего магнитофона недалеко ушел.
Андрей объяснил дружинникам задачу, и, когда на дороге зашумела милицейская машина (Андрей там Кочкина оставил, чтобы перехватил и к месту проводил), Богатырев закричал, чтобы к нему шли. Нашелся магнитофон. На пеньке лежал, рядом провода были и микрофоны, и телогрейка лежала разостланная.
А метрах в сорока Андрею еще удача сверкнула – след сапога на мягкой черной земле, а в нем – раздавленный окурок, самокруточный.
Вскоре Кочкин группу привел. Андрей поздоровался, доложил как положено, и уже вместе продолжили работу.
Судмедэксперт осмотрел убитого – сомнений уже не осталось. Человек был немолодой, с бородкой, за ухо очки зацепились. Но что удивительно и страшно – стекла в них целы были, только позеленели. Убит был в спину двумя выстрелами. Предварительное мнение эксперта – пуля тупая, пистолетного типа, миллиметров девять-одиннадцать.
Осмотрели место (предположительно), откуда стреляли. Но гильз, как ни искали (и приборы не помогли), не нашли – вернее всего, подобраны они были предусмотрительной рукой.
Следователя прокуратуры особенно магнитофон заинтересовал. Конечно, болото, сырость – какая тут пленка выдержит, но он на нее надеялся, может, что и скажет, да не простое, а главное. Но больше всего он на участкового надеялся. «Ратников, – назидательно сказал следователь, – ты сейчас любое слово лови и к этому делу примеряй. Глядишь, что и к месту точь-в-точь придется».
Дружинников особо предупредили, чтобы ни слова в село не принесли. Чем дольше знать не будут, тем вернее и скорее след отыщется.
Вечером Андрей в клуб пошел на товарищеский суд. Хоть и мрачно на сердце было, а надо – остальные дела бросать тоже нельзя. Все они главные. Сидел он в зале, смотрел на своих односельчан, слушал, что они говорят, а мысль одна его мучила: неужели из них кто-нибудь к этому делу причастен? И ведь скорее всего это так в той или иной мере.
26 мая, вторник
Прошло несколько нехороших дней. В Синеречье и во всех других близлежащих местах давно уже знали, что случилось на болотах, все обсудили, все предположения высказали, нагородили такого, что сами по вечерам с опаской из дома выглядывали, за каждым кустом злодеев видели.
Андрей с Бугровым уже несколько раз и в район, и в область ездили, показания давали, соображения высказывали. Следствие шло, время – тоже; силы подключились к расследованию немалые, но результатов пока особых в деле не значилось. Как выразился следователь Платонов, здесь было еще много темных мест и белых пятен.
– Привет, Ратников! Платонов говорит. Знаешь, прошли по его связям – никаких следов. Да и связи-то... Человек, как выяснилось, он был крайне необщительный, даже нелюдимый. Холост, ни друзей, ни врагов у него. В институте никто и не знал, куда именно он собирается: свои заветные места имел и держал их в тайне. То есть совершенно никаких концов. Здесь скорее всего элемент случайности был, как думаешь? Вот и я так же. Ведь явных мотивов, по существу, нет. Цель ограбления, наиболее вероятная, вообще исключается: все вещи целы, документы, деньги. На месте надо получше искать, согласен? У тебя ничего пока? Ну да, конечно... Я уж подумываю – не наш ли Агарышев-Федорин руку приложил. Что, если он все-таки в ваших краях обитает? Ты собираешься к нам? Хорошо, жду. Да, ты просил меня место жительства гражданки Елкиной Зои Николаевны установить – записывай. Это вашего Дружка, что ли, беглая супруга? Ну-ну...
Вернувшись в село, Тимофей Елкин с первого дня дал от ворот поворот своим старым дружкам, которые было явились к нему «отметить событие», работать стал за двоих, а в свободное время по лесу шастал – какую-то народную травку собирал, будто бы очень помогающую от табака и алкоголя, в баньке ее сушил и в заварку добавлял. Сам-то он в ней не нуждался, заботился о том, кто послабее духом.
Андрей уже тревожиться начал – видел, что Тимофей сам себе для поддержки новые заботы ищет – и решил, не откладывая, Зойку навестить, поговорить с ней.
Как у нее жизнь сложилась, он точно не знал, но, по слухам, не очень гладко, не так, как Зойка рассчитывала. Надеяться, что она сама первый шаг к Тимофею сделает, не приходилось – не тот характер, но вот подтолкнуть ее можно было бы.
Жила Зойка на окраине Дубровников, в совершенно деревенском домишке, где снимала комнату. Андрей удачно пришел – Зойку застал, и девчонок дома не было, так что можно было поговорить не спеша, серьезно.
Зойка ему сильно обрадовалась, с односельчанами она связей не держала, по дому, видно, соскучилась и за Тимофея переживала. Как Андрей вошел, она ему чуть на шею не кинулась и стала чай собирать.
Андрей огляделся и Зойку пожалел: трудно ей приходилось – в комнате пусто было, всего-то одна кровать на троих и чемодан с вещами.
– Знаешь, Андрюша, – говорила Зойка, – я много тут думала... Это ведь я во всем виноватая оказалась. Тимофей-то добрый мужик, да и не так уж он шибко выпивал, чтобы нельзя было с ним совладать. Я-то решила, что новую любовь нашла, лучше прежней, думала, счастье мне с ним будет... Ну и заявилась со всем, что нажила, – с дочками. Обрадовать хотела, сюрприз сделать. А он мне всего-то и сказал: «Ты б еще и мужа первого притащила». Вот... Ну, куда мне было? Не назад же с позором. Устроилась кое-как, в столовой работаю. Тимофей-то после этого и запил.
– Он ждет вас, – сказал Андрей. – Совсем другой человек стал. Не узнать. Хозяйство все поправил, хорошо работает, книги читает. – Тут Андрей решил немного схитрить, очень естественно смутился, замялся.
– Ну? – насторожилась Зойка.
– Ухоженный такой стал, наглаженный. Бреется каждый день. Сонька – соседка ваша – ему и постирает и сготовит. Вроде шефство взяла. Ну, ей можно – разведенная, забот немного. Да и Тимофей, если надо, ей помощник, ты ж ведь знаешь его – никогда не откажет, что по хозяйству, что в огороде...
– Ах вот как! – взвилась Зойка. – Я тут одна с двумя хвостами бьюсь, а он там на чужой дом работает! Ну погоди, мне ведь собраться недолго. – Она кивнула на чемодан.
– Вот и собирайся. – Встал Андрей. – Увольняйся, выписывайся – и домой. Ждут вас там.
Зойка сняла со спинки стула платок, уткнулась в него и заплакала.
– А то хочешь, – сказал Андрей уже у двери, – я вас сам привезу, если перед людьми неудобно.
– Сама натворила, сама и поправлю. – Зойка утерлась, улыбнулась. – А ты-то, Андрюша, не женился еще?
– Собираюсь, – ответил Андрей и вышел.
В селе, не успел Андрей мотоцикл поставить, за ним уже прибежали от магазина – какие-то проезжие водители ломились, водки требовали. Участковый их живо остудил – документы проверил, номера машин записал и пообещал в их хозяйства сообщить. Евдокия, когда он атаку отбил, вместо спасибо сказала ему, что хорошие сигареты привезли и она ему оставила.
– Я ж не курю, – напомнил Андрей.
– Закуришь на своей работе, – уверенно пообещала продавщица. – Вон Зайченков, уж как здоровье свое бережет, и тот курить начал, за троих смолит. Ну, для гостей возьми. – Очень ей хотелось Андрею приятное сделать.
А тут и легкий на помине Зайченков явился, посуду сдать принес. Увидал участкового и назад было повернул.
– Постой, постой, – сказал Андрей. – У меня к тебе разговор есть.
Зайченков нехотя вернулся, поставил авоську на пол, придерживая за ручки, чтобы не расползлась, снял кепку и провел ею по лицу.
– Упарился, – съехидничала Евдокия. – Как на работу в магазин ходишь. Интересно, на какие ты миллионы столько пьешь?
– Да уж не на твои... Слушаю вас, гражданин участковый.
– Ну, – с нажимом сказал Андрей, – допрыгался, Зайчик? Завтра собирайся с утра, в район поедем. Ты в СУ-16 работал месяц назад?..
Зайченков побелел, не ответил, бросил авоську и выскочил за дверь.
– Чего это он? – удивилась Евдокия. – Небось и там чего нашкодил!
– Вроде. Есть данные...
31 мая, воскресенье
...Вот вкратце и все, о чем вспоминал участковый Ратников, сидя на крылечке и листая свой блокнотик. И, признаться, было ему о чем вспомнить, над чем поразмыслить. Нельзя сказать, что все он понял, во всем разобрался, и можно было себя по лбу шлепнуть и сказать: «Как же я раньше-то не догадался!», – а когда прибудет на место оперативная группа, предложить готовенькое, правильное, горячее решение.
Хотя до этого уже и недалеко было – цепочка-то выстроилась, но пока еще не хватало в ней минимум трех звеньев. Их предстояло найти, выправить, разогнуть и поставить на свое место, а уж тогда действовать, как говорится, под занавес и аплодисменты.
Что ясно? Ясно, что Агарышев, убийство орнитолога, ночная автоматная очередь – это одно целое, связное.
Что неясно? Неясно: откуда автомат, кто взял его в руки, почему в него, участкового, стреляли?
Андрей посмотрел на часы, встал. Сейчас ему никто не нужен, только Марусин Вовка. Сомнений нет – Вовка ему два вопроса из трех закроет запросто.
Участковый подошел к калитке и ближайшего к ней пацана (они с рассвета так и не отходили от его дома) послал к Марусе. Вовка прибыл мгновенно, будто за углом терпеливо ждал, когда его позовут. Пожалуй, так оно и было.
– Дядя Андрей, ты на нас не думай – мы его не нашли. Дачник нам помешал.
– Давай-ка по порядку. Откуда ты узнал про автомат?
Вовка, естественно, пожал плечами – ну и вопрос, смехота!
– Мы об этом давно слыхали. Овечкин его с войны принес, он ведь партизаном был и в доме под полом спрятал. А потом и забыл про него. А мы узнали и решили достать. Только ты не думай – постреляли бы и тебе принесли.
– В доме, говоришь, прятал?
– Да.
– А почему же вы в сарай полы вскрывать полезли?
– Так сарай-то с той поры еще стоит, а дом разбирали недавно и новый строили.
Ну вот все и разъяснилось – и про автомат, и про руки на его затворе и спусковом крючке. Сам-то Овечкин из села давно уже уехал, на Севере работал, там и скончался. У его дальних наследников Дачник и купил старый дом. Перебрал его. До фундамента. Сам перебрал? Нет, не сам. Кто это делал? Зайченков!
Андрей на всякий случай домой к нему сбегал, не застал, конечно, никого и вовремя к себе вернулся – у калитки уже «рафик» стоял, и дверцы его хлопали.
Первым к нему Платонов подошел, руку на плечо положил и сказал улыбаясь:
– Слух прошел, тебя бомбили ночью, а ты только тем и спасся, что, боясь хулиганов и пьяниц, в погребе взял моду ночевать?
Все дружески посмеялись, похлопали участкового по спине как товарища, который счастливо из смертного боя вышел, и занялись делом.
Потом в дом вошли – обсудить первые соображения. Андрей больше слушал, на вопросы отвечал, но свои выводы пока высказывать воздержался.
Начал эксперт по баллистике. Родители его так предусмотрели, или само собой получилось, но к своей необъятной, сокрушительной силе он имел фамилию Муромцев, и звали его Ильей Ивановичем.
Он говорил, чуть похлопывая по столу ладонью, а в печи от этого скакали конфорки.
– Сообщаю кратко предварительные результаты экспертизы...
– На болоте стреляли из этого же оружия? – сразу спросил Платонов.
– О полной идентичности пуль, изъятых из трупа и бревен дома, можно будет сказать лишь после соответствующих исследований. Пока же отмечаю, что такая возможность не исключена.
– Следы сапога на болоте и там, в кустах, практически идентичны, – продолжал Платонов. – Ратников, найдешь сапоги?
– Чего проще, – усмехнулся Андрей. – Размер очень редкий – сорок третий. Таких на моем участке пар четыреста, не больше.
– Смотри-ка, он шутит. Я рад. Но продолжим. Я привез пленку из магнитофона орнитолога. Послушай, Андрей, может, узнаешь голос, хотя вряд ли, там одна фраза только разборчиво сказана.
Платонов включил магнитофон.
Зашипело, затрещало, загудело. Потом защелкало – похоже на птичий щебет. Опять шум. Тишина. Истеричный выкрик: «Бей, дурак!» Короткая – в четыре патрона – очередь, ясная, четкая. Тишина. Шум. Долгая тишина. И тот же незнакомый, брезгливый голос: «Допрыгался, зайчик!»
Все вопросительно смотрели на Андрея. Он молчал. Потом сказал:
– Голос не знаю. А фраза про зайчика... Где-то слышал.
– Как это? – привстал Платонов.
Участковый сжал ладонью лоб, сильно потер лицо...
– Ну, ну, – торопил следователь.
– А! Я сам ее сказал... На днях. В магазине. Зайченкову Егору.
И Андрей рассказал об этом случае, об автомате.
– Ищи теперь его! Ты спугнул его, он решил, что ты все знаешь. Потому и стреляли в тебя. А теперь он... – Платонов подумал. – Теперь он, самое лучшее, за полтыщи верст отсюда... Очень жаль, – добавил он таким тоном, будто уронил на мосту в воду коробку спичек.
Тут дверь приоткрылась, и Галка просунула голову.
– Чаю вам сделать? – нахально спросила она. – Или обедать будете?
Муромец сладко потянулся, Андрей нахмурился, Платонов кивнул. Галка вошла и посудой загремела.
– Хозяйка? – спросил Андрея Муромец.
– Напрашиваюсь, – ответила за него Галка, – а он все не берет. Заманил девушку, а сам в кусты.
– Зазнался ты, Андрей, – серьезно осудил Платонов. – Потому и ошибаться стал в работе.
– Кто ее заманил? – закричал Андрей. – Слушайте ее больше, она наплетет.
– А ты не оправдывайся. Признай свою вину, исправь ошибку и женись на бедной девушке.
– Ну как? – спросила Галка, расставляя посуду на столе. – Берешь замуж? Или заявление в местком писать?
Тут в окно постучали, и кто-то со двора закричал:
– Андрей Сергеич, имей в виду, я никаких покрышек не крал и в бане не прятал! Об этом я тебе под дверь официальное заявление подсунул и ответственность с себя снимаю!
– Видала? – спросил Андрей Галку. – Хорошо еще не в два часа ночи заявление принес. Поняла, что тебя ждет?
– А если я тебя люблю?
– Да ты не запугивай ее, – пригрозил Муромец. – Женись – и все.
Галка собрала чай и попрощалась.
Позже, когда все обсудили и самые неотложные меры наметили, Андрей вышел к машине товарищей проводить.
– Ты вернее всего первый на него выйдешь, – сказал Платонов, поставив ногу на подножку «рафика». – Не спеши действовать. Помни, он уже не человек, его остановить только пулей можно. Так что инициативу в разумных пределах проявляй.
– Соблюдай технику безопасности, – шутливо добавил Муромец. – Мне бы он попался!..
Андрей вернулся в дом, походил из угла в угол, прилег, почувствовав, как сильно устал. Он стал задремывать, и – странно – в голове появилась ясность, исчезло все лишнее, осталось только то, что нужно, потолкалось торопливо, как солдаты по команде «Становись!», выровнялось и замерло...
Вот какая ему представилась картина. Егора Зайченкова домой не тоска по родине позвала – припекать начало; не такой уж богатый след за ним тянулся, но года на три-четыре строгой изоляции набралось бы. С Агарышевым они, вернее всего, на вокзале столкнулись. Что их свело и как – следствие покажет, да это сейчас и неважно. Важно, что дальше они вместе двинули. Беглому Агарышеву «приют и ласка» были нужны. Егор его и приютил. Не дома, конечно. И харч ему обеспечивал, и водкой снабжал, и куревом. Почему? Да скорее всего потому, что сильно его самого на кривую дорожку тянуло, и Агарышева люто боялся – тот умел человека намертво к рукам прибрать.
Но Агарышеву не век же в норе сидеть, надо надежнее устраиваться, следы за собой убрать, исчезнуть и опасное время безбедно и без тревог переждать. Для этого деньги иметь необходимо. Большие. Враз взятые.
Чего проще? Такие деньги частенько по глухой дороге возят. Дерево поперек повали, и все – бери денежки.
Оружие? У Егора и нашлось. Он как знал, что пригодится, припрятал найденный под полом у Овечкина автомат.
Машина? Тут еще не все ясно. Ну да ничего – скоро и в этом разберемся.
Дальше не так гладко пошло, сорвалось. Как это было? Наверное, так...
Заросший овраг. Птичьи голоса. Шум ветра в верхушках деревьев. Где-то высоко – солнце. На траве шевелятся тени от листьев. В кустах лежит на животе пожилой человек в детской курточке с зайчиком на спине, возится с приборами, поправляет очки.
Вдали, где шоссе, слышится шум приближающейся машины. Человек недовольно морщится, и вдруг совсем рядом громко стучит топор и падает с треском и шелестом большое дерево. И голоса:
– Ты с «керосинкой» – на дорогу, к машине. Как остановится, подходи и бей внутрь. Чтоб никаких следов и свидетелей. Ты с другой стороны за мешки берись. Пошли!
Он видит три неясные фигуры, черный автомат в руке одной из них, все понимает, и его охватывает нестерпимый ужас, как в кошмарном сне, когда остается одно желание – проснуться, пока не разорвалось от страха сердце. Он кричит, вскакивает, бежит в лес. И слышит: «Бей, дурак!» И чувствует – сильно ударило в спину, немыслимой, мгновенной болью что-то горячее вырывается из груди. Видит, как быстро растет под ногами черный муравей, становится громадным и закрывает собой весь белый свет...
– В болото его! – командует Агарышев.
Он не собирается оставлять задуманное незавершенным. Ему нужны деньги. Чтобы жить. «С деньгами все можно, даже то, что нельзя». Не вышло – ладно, в следующий раз получится. Этого дурака – Зайчика – не скоро хватятся. Может, оно и к лучшему, что так получилось – через две недели еще больше денег повезут.
Дерево, после того, как участковый его обнюхал, потихоньку убрали. Стали ждать. Затаились. Зайченков исправно харчи и водку поставлял, хотя уже мыслишка дать деру подальше появилась и крепла изо дня в день.
Вот тут и убитый всплыл. Ждать больше Егору мочи не было, пятки чесались. Совсем он надломился, а когда участковый слово в слово ту фразу сказал, что до сих пор его ночами мучила, сорвался Егор. К Агарышеву кинулся. Куда же еще?
Агарышев его двумя пощечинами в чувство привел и автомат дал.
Пошел Егор...
А когда вернулся, сказал, что все – хлопнул участкового, что стрелял в ответ и догонял его другой, тот, кто у Ратникова ночевал. Агарышев Егора обратно в село погнал – глаза помозолить, понюхать, чем пахнет. Зайченков автомат отдал и, не будь дурак, домой уже не показывался. Спрятался где-то.
Андрей очнулся, встал. Выпил стакан крепкого холодного чая. Завтра понедельник, завтра повезут в село зарплату и премию за посевную. Бросится ли Агарышев на машину, так ли уйдет, кто знает? Одно ясно – здесь он еще, где-то рядом, озверевший, загнанный, с оружием...
Кто-то барабанит в дверь. Участковый хватается за пистолет и впервые в жизни, прежде чем откинуть крючок, спрашивает: «Кто?»
– Я!
Андрей распахивает дверь.
На пороге стоит Галка, босая, под мышкой – подушка, в руке – чемодан.
– Ты что?
– Знаешь, Андрей, в тебя уже из пулеметов садят – пропадешь ты без меня. Я к тебе совсем. Мне уже восемнадцать сегодня исполнилось. Полчаса назад. Не веришь, у мамы спроси.
– А босиком почему?
– На всякий случай. Чтоб пожалел и сразу не выгнал.
– Тебя выгонишь, как же!
– Нынче я до своей избушки, что на болоте, опять не дошел, – сказал Леший – Бугров. – Больно тропка туда заметная стала. За последние дни не раз по ей в обе стороны протопали. Я и остерегся, издалека посмотрел. Не сказать, чтоб чего заметил, но прячется в сторожке какая-то чужая личность. Я без тебя трогать не решился. По всему – твоя это забота. Тот человек. Пойдем, что ли?
Андрею недолго собираться было: сапоги на ноги, пистолет на бок, фуражку на голову. «Наши-то, – подумал он, – еще к себе не доехали, а уж обратно надо».
Позвонил в район, обрисовал ситуацию, получил указания: организовать наблюдение, ждать помощи, до приезда группы самому никаких действий не предпринимать.
– Я тебя провожу, Андрюша, – попросилась Галка.
Андрей с Бугровым говорили тихо и так спокойно, буднично, что она всего не расслышала, а что слыхала – не поняла и потому не встревожилась.
– Нет уж, – строго сказал Андрей. – Ты и так сегодня через все село с подушкой маршировала. Дома сиди.
– Сперва ко мне зайдем, – сказал Бугров, когда они вышли на улицу. – А дружину свою после соберешь, успеешь.
Дома Бугров отпер старый скрипучий шкаф, достал из него винчестер, а с верхней полки – коробку с патронами.
– Не бойсь, он на меня записанный по закону. Посиди пока, я быстро управлюсь.
Он вытер винтовку тряпочкой, передернул скобу, поднял откатившийся патрон, обдул его и стал не торопясь набивать магазин. Потом глянул на Андрея, будто померил его глазами, и укоротил немного ремень.
– Знаешь, как с им управляться?
Андрей кивнул.
– Держи.
Участковый покачал головой и хлопнул ладонью по кобуре.
– Зря. Эта штука много верней.
Из села вышли по отдельности и собрались под ветелкой. Андрей каждому объяснил, как себя вести, что можно делать и чего делать ни в коем случае нельзя.
– Особенно это тебя, Богатырев, касается.
– Я не боюсь, – ответил бравый командир дружины и поправил свою любимую милицейскую фуражку. – Я маленький, в меня попасть трудно.
– Фуражку оставь здесь. Вон на сучок повесь.
– Почему? – огорчился Богатырев.
– Потому что, если он нас заметит, в тебя первого стрелять станет... Раз ты в фуражке.
– Я не пойду, – вдруг сказал один парень и отошел в сторону.
– Не ходи, – согласился Андрей. – Только передай от меня председателю, чтобы он к развилке через полчаса машину послал.
И они пошли. Андрей с Бугровым – впереди, рядышком, а дружинники – цепочкой, следом.
Вот и овраг. А за ним – Соловьиные болота.
– Здесь рассредоточиться, залечь и ждать меня, – распорядился Андрей. – Федор Михалыч, где тропа начинается?
Тихо было в лесу. С одной стороны – хорошо это, с другой – плохо. Но погоду не закажешь, бери что есть.
Андрей почти до края болота дошел. Оставалось полянку пересечь. Он постоял на ее краю, осмотрелся, прислушался. Тихо, страшно тихо. Тихо и страшно.
Андрей отпустил ветку, за которую будто держался, и шагнул на полянку. Несколько шагов сделал, и на ее противоположной стороне кусты разошлись и вышел навстречу Агарышев.
– Ты опять живой, мент, опять пулю просишь? – Он чуть приподнял автомат. – У меня много, выбирай любую.
Андрей не успел ни растеряться, ни удивиться – он только с интересом, даже как-то задумчиво смотрел на этого парня и видел обычное русское лицо, туго подпоясанный ватник (Егоров, отметил машинально), кирзачи с подвернутыми голенищами (тоже Егоровы), а в руках – немецкий автомат прошлой войны. «В кино такой парень был бы смелый партизан, а этот нет, – спокойно, размеренно думал участковый, – этот больше похож на фашиста, которого забросили в партизанский лагерь». Андрей чуть улыбнулся и покраснел от своих детских и совершенно неуместных мыслей.
