Текст книги "Приключения 1984"
Автор книги: Валерий Гусев
Соавторы: Глеб Голубев,Владимир Киселев,Григорий Кошечкин,Валерий Винокуров,Леонид Щипко,Борис Шурделин,Айтбай Бекимбетов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)
– В управлении, дела свои просматривал, ведь без меня там – как бы чего не нагородили... – уже спокойно сказал Буробин.
– В управлении, говоришь... – повторил Слепов. – Ну что ж, проверим. Алексей, – обратился он к продавцу, – сбегай-ка в управление, спроси у сторожа, был ли там Николай Николаевич. Только смотри не напугай старика.
– Будет сделано. – Алексей перемахнул через забор и огородами напрямик побежал к управлению.
В доме Буробина кто-то припал к окошку, потом послышался голос матери:
– Коленька, ты?
На пороге показалась мать с коптилкой. Она рукой загораживала пламя и смотрела из-за него, как из-за барьера, на вдруг притихший двор.
– Я, мама, – сказал Буробин.
– Да вот никак не расстанемся, – наигранно-весело сказал Слепов.
– И чего это на холоде стоите, шли бы в дом, чайку с дороги попили. У меня самовар еще не остыл.
– Вот спасибо, а то мы сами-то не догадались... – И Слепов, легонько подтолкнув Буробина, вошел за ним в дом.
То ли от тепла, милых запахов родного очага, то ли от сознания нагрянувшей беды, у Буробина закружилась голова, нестерпимо заныла рана...
«И надо же так случиться! Сейчас вернется холуй и...» Он тяжело опустился на скамейку.
Мать за печкой загремела посудой.
– Вот ведь какое дело, – вздохнул Слепов, – весь день болит у меня сегодня сердце, а к чему, не пойму. Лег было спать, а глаза, словно спички в них вставили, не закрываются. Вот и погнало меня к тебе...
Буробин в упор глянул на коммерсанта, усмехнулся.
– Выходит, если тебе не спится, значит, на моих нервах можно играть?
– Ты уж извини меня, Николай Николаевич, положение обязывает, – примирительно сказал Слепов.
Мать поставила на стол самовар.
– А я как знала, сынок, что ты приедешь, самовар все подогревала, лепешек даже напекла.
Буробин насторожился. Где-то за домом послышался приближающийся топот. Потом проскрипели половицы в сенях, и перед ними вырос продавец. Он тяжело дышал, с лица ручьями тек пот.
– Степан Петрович, не был он в управлении!..
Слепов, захлебнувшись чаем, закашлялся.
У Буробина внутри все разом до звона натянулось. «Неужели все-таки конец? Какую же я глупость совершил... Почему не сказал, что был у Климова. К нему бы коммерсант не посмел послать гонца». Буробин знал, что Слепов избегает Климова. Еще на следующий день после первого посещения коммерсантами управления он пришел к Климову – очевидно, намеревался с ним тоже установить приятельские отношения, а может быть, что-нибудь и выведать. Но Климов вежливо выпроводил непрошеного гостя.
– Если вам, Степан Петрович, нечего делать, то у меня работы по горло... И прошу вас мне не мешать, – сказал он.
Коммерсант обиделся и к Климову больше не заходил.
«Как же теперь быть?» – подумал Буробин, глядя на Слепова.
Коммерсант, чувствовалось, тоже находился в затруднительном положении. Соображая, что делать, он не торопясь поставил блюдце, достал платок, вытер заслезившиеся глаза.
– Ну, теперь что скажешь, Николай Николаевич?... – сказал он наконец.
И вот этот его вопрос словно отрезвил Буробина. Он перевел взгляд на продавца и, стараясь быть как можно спокойней, спросил:
– Алексей, а дед Егор был сильно пьяный?
– Да, – ответил продавец, глупо хлопнув глазами, – я его еле разбудил.
Это была соломинка. И за нее Буробин ухватился.
– Тогда какого черта ты мелешь?.. – повысив голос до раздраженного крика, спросил он. – Ты поинтересовался хотя бы, кто его угостил?
– Н-нет...
– Тогда сбегай и спроси! – И уже тише добавил: – Ты знаешь деда. Он, как хлебнет горькой, свою старуху именем соседки называет.
Алексей виновато развел руками.
– Нет, а что... – собираясь выполнить приказание Буробина, он даже было направился к двери.
– Погоди, – остановил его Слепов. – Совсем ты сбил меня с толку, теперь разве что узнаешь... – Он встал, поблагодарил мать за чай, примирительно протянул руку Буробину. – А ты тоже хорош, ну почему не предупредил, куда пойдешь? Значит, до завтра, встретимся в управлении.
Слепов вышел, за ним, оправдываясь, засеменил продавец. Ударами кувалды по наковальне зазвенели шаги Слепова на морозной земле. Хлопнула калитка...
Страшная пустота обрушилась на Буробина своей невыносимой тяжестью. Неужели пронесло?
К нему неслышно подошла мать, прижала его голову к своей худой вздрагивающей груди.
– Убьют они тебя, дитя мое несчастное.
Буробин щекой потерся о ее шершавую руку, глянул в лицо матери. Оно было измученное, землистое.
– Ма-ма, дорогая ты моя...
Мать вздохнула, ее рука судорожно ощупала его лицо, нос, глаза, уши и, словно запутавшись в шелковистых русых кудрях, затихла, успокоилась.
– Разве можно так волноваться, мама?..
Мать взяла его голову обеими руками, пристально посмотрела ему в глаза.
– Сон я сегодня видела, сынок, нехороший... Ты нарядный, веселый такой по улице идешь. Кругом песни, радость, цветы... Проснулась, сердцу в груди тесно. Вещий это сон, под пятницу. Быть беде.
– Да ты у меня, оказывается, еще и суеверная? – Буробин улыбнулся.
– Будешь суеверной, третьего дня твоего приятеля Сережку Михнина, что за пустырем жил да который в Совете работал, мертвым нашли... На истерзанной груди записка, штыком приколотая: «Так будет со всеми коммунистами». – Заплакала. – Ведь если они, ироды, узнают, что ты чекист, убьют, я не вынесу!..
И не успела она договорить, как в сенях что-то загремело, загрохотало, дверь распахнулась и на пороге вырос Шаев, в громадных ручищах обрез, глаза что факелы, в рыжих свалявшихся волосах солома.
– Руки вверх! Ну, чекистик, вот и пришел мой черед счет свой порешить со всем твоим отродьем.
Буробин поднялся.
– Не шевелиться-а! – От голоса Шаева жалобно зазвенела на полке посуда.
Мать спиной прижалась к Буробину, стараясь загородить его от обреза.
«Да что это сегодня за день? – подумал Буробин. – Теперь, пожалуй, без нагана не обойтись... Далеко только до кармана». Посмотрел на обрез. Черный от грязи, короткий шаевский палец лежит на спусковом крючке. И зачем мать встала впереди, глупая. Неужели теперь уйдет Слепов?..
– Мама, отойди, не мешайся, – сказал Буробин. И хотел отстранить ее.
– Руки, паскуда чекистская! – опять гаркнул Шаев.
И в то самое мгновение, когда Буробин собрался оттолкнуть мать и прыгнуть на Шаева, мать качнулась вперед. Прозвучал выстрел. У Буробина как от близкого грозового разряда заложило уши. Мать схватилась за живот, опустилась на колени... Буробин выстрелил.
Шаев ударился затылком о притолку, вывалился в сени.
– Зачем ты, мама?..
– Жив, сынок, – мать попыталась улыбнуться.
Буробин склонился над ней, хотел поднять на руки, положить на кровать. Послышался звон разбитого стекла, выстрелы...
* * *
Для Буробина этот день мог быть последним, если бы Еремин и Фомин не заметили, как во дворе его кто-то встретил. Это чекистов насторожило. Решили понаблюдать за домом.
Когда же Слепов – а его нельзя было не узнать, хотя бы по буркам, – выйдя на улицу, не ушел, а вместе с неизвестным и откуда-то вдруг появившимся еще одним мужчиной вновь проник во двор буробинского дома и затаился у окна, стало ясно – коммерсант что-то затевает. Опасения подтвердились...
После того как загремели выстрелы, чекисты открыли огонь. Неизвестный, оказавшийся продавцом местной хлебной лавки, был тут же убит, Слепов, отстреливаясь, попытался бежать, но угодил в канаву, упал и потерял пистолет. Его взяли.
Во время перестрелки во многих домах зажглись огни, но ни один из жителей не осмелился выйти на улицу. Чекистам это было на руку. Утром они распустили слух по городу, что на Буробиных напали грабители.
Слепова доставили в ЧК, мать Буробина – в больницу. Рана у нее, хотя пуля и прошла навылет, оказалась неопасной.
Буробин подождал, пока ее перевязали, дали снотворного, и тоже отправился в ЧК.
Слепов находился в небольшой темной комнате. Как он был непохож на того Слепова, который поджидал его ночью возле дома... В комнате была скамейка, он же сидел в углу на полу, обхватив свою всклокоченную седую голову руками. Вид у него был жалкий: лицо бескровное, осунувшееся, глаза ввалились, беспомощный взгляд уперся в кирпичную стену. При появлении Буробина он даже не пошевелился, только слегка вздрогнули и прищурились глаза от вспыхнувшего яркого света электрической лампочки.
Буробин молча сел на скамейку. Ему предстояло допросить Слепова. И прежде всего узнать о его сообщниках в Смоленске, чтобы не дать возможности дойти до Москвы сведениям о ночном происшествии. Это надо было успеть сделать до отправления очередного поезда в столицу.
– Степан Петрович, – заговорил он, – мне нужна твоя помощь...
Слепов вздрогнул. Будто не узнавая, посмотрел на Буробина. «Не ослышался ли?» – было в его взгляде. Чувствовалось, он ждал разговора, но ждал его как обреченный...
Буробин достал пачку папирос, протянул Слепову.
Коммерсант, взглянув в глаза чекиста, боязливо взял папиросу. Буробин зажег спичку. Слепов жадно затянулся, сквозь густой табачный дым опять пристально глянул на Буробина, затянулся еще раз, еще... Потом тяжело, с хрустом в коленях поднялся.
– Можно? – он сел рядом с Буробиным. – Скажи, что с Прасковьей Ильиничной, жива хоть она?..
– Жива, – Буробин вздохнул, – врачи говорят, что ранение легкое.
Слепов перекрестился.
– Ну и слава богу... Прямо камень с души снял. – И вроде бы улыбнулся, но эта улыбка даже не прогрела его заросшего лица. – Как нелепо все получилось...
Буробин промолчал. Раз спросил о матери, подумал он, значит, еще не все человеческое потеряно. Наступила пауза. Слепов жадно курил, погруженный в свои тяжелые думы. Буробин ждал.
– Николай Николаевич, я знаю – Советская власть теперь не простит мне... Но могу я тебя попросить сделать мне одолжение, одно-единственное?
– Какое? – спросил Буробин.
– Сходи, пожалуйста, ко мне домой и передай Ксении Сергеевне, что я ночью вынужден был вновь уехать в Москву – она, и тем более сын, правду знать не должны... хотя бы сейчас.
– Хорошо, Степан Петрович, я схожу, но и ты мне помоги.
Слепов докурил папиросу до мундштука, попросил новую и стал отвечать на вопросы...
В Смоленске его сообщниками были только Ефим Шаев и Алексей Непорочный. Больше преступные связи в своем городе не расширял – боялся провала. Их организация носит название «Спасение отечества». Втянул Слепова в нее Душечкин. Это было сразу же после того, как в восемнадцатом году он устроил его на должность начальника конторы утильсырья в Смоленске. Как утверждал Душечкин, организация их солидная и почти полностью состоит из бывших офицеров царской армии. Создана она с целью свержения Советской власти и реставрации капитализма в России. «Спасение отечества» имеет руководящий совет. Но кто конкретно в него входит, не знает. Ему известно, что Новгородов и Душечкин являются членами совета, однако чем они там занимаются, ему тоже неизвестно.
– Откуда узнал, что мы у Новгородова? – спросил Буробин.
Слепов пожал плечами.
– Про то, что у Новгородова сборище, я вообще ничего не знал. Мне стало известно только, что Душечкин там.
– Откуда?
– Он в часовне записку оставил...
«Вот тебе и верующий...» – подумал Буробин.
– Что вы обсуждали?..
– План восстания...
Слепов рассказал, что докладывал по этому вопросу Лаврентий Петрович Редько, которого, как, впрочем, и остальных гостей, он видел впервые. Срок восстания зависит от доставки в Москву оружия, которое находится на его складе утильсырья в Смоленске. Досталось оружие ему неожиданно легко.
Еще в семнадцатом году, во время одного из боев восставших рабочих с кадетами, взрывом засыпало вход в армейский оружейный погреб. В суматохе о его существовании забыли. Не вспомнили о погребе и потом, когда в городе установилась Советская власть. Так бы он и остался под землей нетронутым, если бы однажды о нем не рассказал ему Шаев. Об оружии Слепов тут же сообщил Душечкину, который предложил прямо над погребом разместить склад утильсырья. А чтобы ни у кого не возникало подозрений от этого переселения, у местных властей получить разрешение на перенос своего склада поближе к железной дороге. Когда же понадобилось перевезти оружие в Москву, стали искать надежную связь на железной дороге. Вот тогда Душечкин со Слеповым и пришли в управление... После погрузки и перед отправлением оружия он должен дать телеграмму Новгородову, который в Москве организует ему встречу. Что с оружием будет потом, он не знает. Его задача передать вагоны из рук в руки...
Закончив отвечать на вопросы, Слепов предложил Буробину посмотреть оружейный погреб.
Это оказалось бетонное сооружение, сплошь уставленное добротными маркированными ящиками разных размеров. Ящики обследовали. В них хранились трехлинейные винтовки, пулеметы, гранаты, патроны. Винтовок было 2 тысячи штук, пулеметов – 40, гранат – 6 тысяч, патронов – 50 тысяч. Оружие было освобождено от заводской смазки и приготовлено к боевому применению.
Буробин по телефону связался с Мартыновым. Во избежание преждевременной огласки операции говорили на условном языке.
Приказ начальника был неожиданным. «Игра продолжается. Оружие и Слепова доставить в Москву вместе с составом, везущим продовольствие. Состав обеспечить усиленной охраной. В вагонах, предназначенных для передачи Новгородову, оружия быть не должно. Слепова необходимо показать Новгородову. Однако Слепов должен быть каким-либо образом нейтрализован, чтобы в организации его не могли использовать, хотя бы на время...»
Буробин повесил телефонную трубку и задумался. Он был уверен, что операция на этом закончилась и теперь пора было приступать к аресту коммерсантов. И вот!..
«Состав будет встречать Новгородов, – думал Буробин. – Вагоны ему лично должен передать Слепов. Это понятно, ведь если при передаче Слепова вдруг не окажется, инженер сразу заподозрит неладное. Все предельно ясно, только как это сделать?..»
К счастью для Буробина, состав с продовольствием еще не оформили, и было время подумать.
Выход был найден. Оружие погрузили в вагоны без ящиков. А чтобы в дороге оно не повредилось, его переложили тряпьем, благо на складе этого добра оказалось в избытке. В освободившиеся ящики для тяжести наложили ржавого металла, кирпичей. Ящики тщательно закрыли, для предосторожности замазали черной краской всю прежнюю маркировку и, как было условлено, погрузили в два других вагона.
Слепову предложили при встрече с Новгородовым разыграть роль пострадавшего при погрузке оружия. Он согласился. Ему наложили на одну ногу шину, бинт в некоторых местах густо пропитали куриной кровью – имитировали открытый перелом. Забинтовали и правую руку. Отправили телеграмму Новгородову. Предупредили Мартынова.
И опять уже в который раз для Буробина потекли минуты, часы напряженного ожидания. А все ли он сделал так, как следовало?
Наконец паровоз дал свисток и, клацнув буферами, дернулись вагоны...
Слепов беспокойно огляделся.
– Я думаю, Степан Петрович, – сказал Буробин успокаивающе, – все пройдет хорошо.
– Остается надеяться, – еле слышно ответил он. И вдруг добавил: – А ты, Николай Николаевич, не забыл взять одеяла, которые я тебе показал, картошку?
– Мы все это в детский приют отдали.
Слепов помотал головой, вздохнул.
– Смотрю я на тебя, Николай Николаевич, и никак не пойму – голодный, разутый... и на тебе, отдал... Чудак, да и только...
Буробин промолчал.
Ехали в товарном вагоне, наполовину заполненном мешками с картошкой. Вагон был дырявый, но у раскрасневшейся «буржуйки» было тепло, совсем не чувствовалось, что на дворе ударил мороз. Ракитин был прав – составу с продовольствием дали зеленую улицу. Уже перед Москвой, как было задумано, затеяли чаепитие. Слепова досыта напоили чаем с малиной. Надо было, чтобы его вид не вызвал подозрения у встречающего Новгородова.
К полудню были уже у Беговой, где состав неожиданно остановил красный свет. Подумали, что диспетчерская служба освобождает ему место. Однако на путях появляется Мартынов.
– Как обстановка, Николай Николаевич?
Буробин стал докладывать.
– Операцию мы решили продолжить, – выслушав его, заметил Мартынов. – Коммерсанты готовят секретное совещание, есть сведения, что они пригласили всех главарей. Было бы хорошо, если бы на это совещание попал и ты...
Задерживаться на станции было рискованно, поэтому переговорили о самом главном. Еремин во избежание встречи с Душечкиным остался на Беговой, и состав тронулся...
Еще издали, въезжая на товарную станцию, Буробин заметил Новгородова. Он стоял у складских помещений и, словно ребенок, широко улыбаясь, приветливо махал рукой. Буробин не ответил на приветствие, он даже сделал вид, что не видит его. Едва состав остановился, спрыгнул с подножки, заспешил к дежурному по станции.
– Николай Николаевич, – крикнул Новгородов, – подождите!..
Буробин оглянулся.
Новгородов, пыхтя и отдуваясь, бежал к нему.
– А мы с Леонидом Павловичем вас с раннего утра ждем, – поравнявшись, зашептал он.
Буробин еле сдержался, чтобы не выругаться.
– У нас несчастье, а вы!
– Что такое? – Новгородов, поперхнувшись, вытаращил испуганные глаза.
– Пойди в вагон, увидишь! Прости, но мне некогда... нужен врач. – И зашагал дальше.
– Да к-как?! – Новгородов растерянно развел руками.
Когда спустя несколько минут Буробин вернулся, паровоза с двумя вагонами оружия уже не было: по распоряжению Мартынова их перегнали в другое место. Из состава полным ходом шла разгрузка продовольствия. Новгородова застал молча сидящим на корточках возле Слепова. Тот, обливаясь потом, что-то говорил. Фомин, не обращая внимания на них, возился у «буржуйки».
– Николай Николаевич, – увидев Буробина, со слезами в голосе проговорил Новгородов, – как же ты мог допустить такое?
– Так вот и допустил, – зло ответил Буробин, – лебедка старая... а ему, видите ли, везде надо было сунуть свой нос. «Вы осторожней, не разбейте ящики!..» А трос возьми да и лопни. С руки кожу как ножом срезало, а нога вообще... Да чего говорить!
Слепов, не зная куда деть глаза, опустил голову. Его потное лицо вдруг сморщилось, он задышал тяжело, с прерывистым хрипом.
Новгородов, страдальчески глядя на него, осторожно коснулся окровавленных бинтов, погладил...
– Больно?
Слепов закрыл глаза, немощно вздохнул.
– Нет мочи, Аркадий Викторович, нет мочи терпеть... – хотел еще что-то сказать и, подумав, показал глазами на сидящего к ним спиной Фомина.
Буробин тут же проводил чекиста встречать врача.
– В Смоленске бы тебе надо было в больницу лечь, – опять сказал Новгородов.
– А груз?..
Новгородов взвизгнул.
– Вот голова, его жизнь, можно сказать, висит на волоске, а он – груз. Да Николай Николаевич доставил бы твой груз. Думаешь, он не догадался о содержимом ящиков?
Буробин, поняв, что этот вопрос скорее относится к нему, чем к Слепову, хитровато усмехнулся.
– Еще бы, Аркадий Викторович, на фронте мне не раз приходилось бывать на оружейных складах.
– Вот видишь, – Новгородов с упреком глянул на Слепова.
– Э-э, нет, – засмеялся Буробин, – подобное занятие не в моем вкусе... – Он похлопал ладонью о ладонь. – Мне вот деньги за перевозку заплатите, и больше я в ваши штучки не игрок...
Новгородов искоса, снизу вверх глянул на него и, задумчиво поджав полные губы, засопел.
– Опять вы, Николай Николаевич, за свое... или забыли, что говорил Иван Федорович? Вы наш... наш кровно... И следовательно, будете впредь делать то, что прикажем. Да зачем приказывать, ваша совесть не даст поступить иначе, я же вижу.
В дверях вагона показался Фомин.
– Врач!
Новгородов поспешил к двери.
Среди множества грузчиков, похожих на муравьиные цепочки, пробирался старикашка в пенсне, с саквояжем в сухонькой руке. На его узкие плечи было накинуто зимнее пальто, из-под которого виднелся ослепительно белый халат.
– Прошу прощения, извините, – то и дело говорил он грузчикам.
За старикашкой с носилками шли два дюжих санитара.
Слепова на глазах растерявшегося Новгородова врач расспросил о случившемся, не разбинтовывая, осмотрел его и уложил на носилки.
– Где хоть искать-то его? – спросил Буробин, когда носилки понесли.
– В Солдатенковской... – не оборачиваясь, бросил врач.
Слепов поднял голову, измученно улыбнулся.
– Не забывайте! – И в этой его просьбе слышались сразу и робкая надежда, и горькое сомнение, и запоздалое раскаяние...
Новгородов рассеянно махнул рукой удаляющимся носилкам.
– Кто мог предположить... Как все некстати! – Он беспомощно осмотрелся. – Да куда же делся Леонид Павлович? Надо же уйти в такой момент... – Случившееся со Слеповым явно спутало все его карты.
Душечкин появился неожиданно откуда-то из-за складских помещений. Ему навстречу, семеня короткими ножками, заспешил Новгородов.
О чем-то переговорив, они подошли к Буробину. Вид у них был такой, будто их только что обокрали.
– Что ж теперь делать будем, Николай Николаевич? – поздоровавшись, спросил Душечкин.
– Не знаю, – ответил Буробин. – Но мне кажется, надо поскорее угнать отсюда наши вагоны, а то мало ли что...
– Разумно, – заметил Душечкин.
– Тогда не стоит терять времени, надо выбивать паровоз. Только вот начальство потребует сведений, куда мы его погоним, иначе не дадут.
– А нельзя этот вопрос как-нибудь пока обойти? – поинтересовался Новгородов. – Возьми паровоз под свою ответственность. Скажи, что через пару часов возвратишь. В конце концов придумай что-нибудь...
Мартынов при встрече с Буробиным сказал, что вагоны он попытается задержать на станции, ну хотя бы до сумерек. Во-первых, ящики целесообразно сгружать ночью, чтобы не оставалось времени на их проверку, свое же совещание коммерсанты раньше, чем вечером, не начнут – они просто-напросто не рискнут засветло собраться, ибо приход в какое-либо место многих людей может вызвать подозрение у окружающих.
Оставив Новгородова у вагонов и дав ему копию накладных на них, чтобы избежать всяких недоразумений, Буробин с Душечкиным отправились к станционному начальству. Однако, к великому огорчению Душечкина, им заявили, что свободного паровоза на станции нет. Не помогли никакие уговоры и увещевания Буробина.
– Что вы от меня хотите? – сказал раздраженно начальник. – У меня два паровоза на ремонте, дать маневровый – так у него здесь работы по горло. Ждите. С часу на час должен подойти пассажирский, тогда что-нибудь придумаем.
Возвратились к вагонам.
– Прямо чертовщина какая-то получается, – зло заметил Душечкин. – Не день сегодня, а сплошная трепка нервов.
– Может, взятку дать? – посоветовал Новгородов.
– Ты что, – осадил его Буробин, – или хочешь, чтобы нас за решетку упрятали?
Походили вдоль вагонов, помолчали.
– Да что вы, собственно, нервничаете, – сказал Буробин, – груз, считай, доставлен. А что паровоз не дают, так это, может быть, к лучшему.
– Это почему? – удивился Новгородов.
– Да ящики-то у нас, сами знаете, с чем, и сгружать их уж лучше в темноте.
Душечкин не без удивления посмотрел на Буробина. подумал, поскреб затылок.
– А ты, светлая твоя голова, пожалуй, прав. – И тут же, повеселев, добавил: – В таком случае, друзья хорошие, пока вы будете ждать, я кое-куда сбегаю – у меня сегодня масса дел, да и к Слепову заглянуть надо, подбодрить, что-нибудь передать, а то на казенном пайке и ноги протянуть недолго...
Не прощаясь, он ушел. Новгородов проводил его страдальческим взглядом, вздохнул.
– У меня бригада грузчиков ждет – разорвут они меня, черти...
Опять походили вдоль вагонов. Потом залезли в освободившуюся из-под картошки соседнюю теплушку. Разожгли потухшую «буржуйку», согрели кипятку.
– С раннего утра торчим здесь, – обжигаясь о железную кружку и стараясь отхлебнуть горячей воды, опять заговорил Новгородов, – позавтракать даже не успел. У тебя какой-нибудь корочки не найдется?
В вещмешке Буробина не нашлось ни единой крошки. Инженер совсем приуныл, замерз. Его не могли согреть ни тепло «буржуйки», ни тем более крутой кипяток...
Стало смеркаться.
– Может, сходишь к начальнику? – жалостливо попросил Новгородов. – Пока доедем, совсем стемнеет.
Буробин уже было собрался идти, как увидел спешащего Душечкина. Коммерсант улыбался – вроде бы был под хмельком.
– Нате, – сказал он весело, протягивая сверток, – это чтобы меня не съели.
Он принес батон сухой колбасы, буханку черного хлеба и даже бутылку коньяка.
Новгородов ожил, засуетился. Коньяк тут же разлили в кружки, колбасу, хлеб, так как ни у кого не нашлось ножа, наломал большими кусками.
– Совсем как в былые фронтовые времена, – потирая руки, радостно заметил Душечкин.
Выпили...
– Степан Петрович привет вам передает. К операции готовят беднягу, а он все о грузе беспокоится. – Душечкин подошел к двери, глянул на свои вагоны. – Устроился он, скажу я вам, как король, – один в палате.
Наскоро перекусив, Буробин с Душечкиным отправились к начальнику, который сразу было с ними отказался говорить. «Так требовали и вдруг исчезли...» Но потом, подумав, сказал:
– Даю тебе, Буробин, паровоз только потому, что и твоя помощь мне скоро понадобится. Только, умоляю, не задерживай!
Над землей уже опустились вечерние сумерки, когда отправились в путь. Перед этим Душечкин, опять сославшись на какие-то дела, ушел, на прощание сказав Новгородову единственное:
– Как разгрузитесь, приезжайте...
«Значит, где-то будут ждать, – подумал Буробин. – Но почему «приезжайте»? Вероятно, коммерсант с собой должен взять и меня?»
Вагоны подогнали к железнодорожному складу завода «Бари». Заждавшиеся грузчики встретили их отборной руганью. Это обрадовало Буробина. Покидая товарную станцию, он опасался, что их встретят единомышленники Новгородова, которые будут сгружать, проверять ящики... Недовольство грузчиков говорило о том, что они не посвящены в дела коммерсантов. Это меняло картину.
– Что расшумелся, Сидор?! – заискивающе улыбнулся Новгородов, по-приятельски похлопал по плечу крепкого усатого мужчину. – Задержался, понимаешь, но это не моя вина. За долготерпение я вас как положено отблагодарю. Ты же меня знаешь...
Грузчики умолкли, принялись за работу. Новгородов только успевал отдавать распоряжения, куда что ставить. Буробин вроде бы оказался лишним.
– Так я пойду, Аркадий Викторович, – сказал он, – свое выполнил, чего мне теперь...
– Обожди, – попросил Новгородов, – мы мигом. – И обещающе подмигнул. – Ты мне нужен.
Бригада грузчиков состояла из пяти человек. Но они так азартно и ловко работали с переносной лебедкой, что Буробин подивился. Вот, поистине дело мастера боится. На разгрузку и переноску ящиков они потратили каких-то два часа.
В благодарность за старания Новгородов вынес им из конторки три литра спирта, две буханки черного хлеба и сала побольше килограмма и вдобавок во всему отпустил их гулять на целые сутки.
– А не боишься, что они догадались о содержимом ящиков и теперь донесут? – спросил Буробин.
Новгородов засмеялся.
– Чего их бояться – темнота, она всегда темнота...
Склад закрыли на большой амбарный замок.
– Теперь, Николай Николаевич, пойдем ко мне, с меня, как ни говори, причитается. – И впервые за целый день улыбнулся.
– А как же склад?
– Ничего, здесь сторож...
Вышли на какую-то темную улицу. Им навстречу выехала пролетка. Новгородов и Буробин сели в нее, и возница, не проронив ни слова, погнал лошадь.
На Котельнической набережной слезли с пролетки, пошли уже знакомыми Буробину дворами.
У дома Новгородова их встретил дворник в белом фартуке. Это был все тот же когда-то следивший за Буробиным мужчина. Кивком головы он показал, что все нормально.
Дверь открыл Душечкин.
– Наконец-то, – сказал он радостно. – Все в сборе, ждем вас.
В зале новгородовского особняка стоял полумрак – горело несколько свечей. Окна были плотно занавешены одеялами и какой-то темной материей. За столом, на котором, кроме нескольких бутылок с водой, ничего не было, сидели Ракитин, Редько, Драгин и еще человек десять неизвестных Буробину людей. Незнакомые сидели и на стульях, расставленных вдоль стен. Всего было не меньше тридцати человек. Все между собой переговаривались, отчего казалось, что в зал запустили шмелиный рой.
Хрустальная люстра, висевшая над столом, как в тумане, купалась в клубах табачного дыма.
– Господа, – деловито сказал Ракитин и встал, – я думаю, возражений у вас не будет, если мы начнем наше заседание.
В зале наступила тишина.
– Вот и прекрасно... Сначала о сложившейся в стране обстановке. А она, надо сказать, нас чрезвычайно радует. Вы посмотрите, что получается... Советы стиснуты железными клещами наших доблестных армий. С одной стороны на них наступают войска Александра Васильевича Колчака, с другой – Николая Николаевича Юденича, с третьей – Антона Ивановича Деникина. На севере и востоке нам помогают войска союзников. Еще немного – и Советы будут раздавлены. Наша с вами задача помочь этому, подняв восстание в Москве. У нас с Добровольческой армией Антона Ивановича установлена тесная связь. Кстати, для координации действий ее штаб прислал к нам своего уполномоченного, полковника Звягинцева Константина Романовича.
Сидящий справа от Ракитина пожилой мужчина в военной форме без погон сдержанно кивнул седой головой.
– Мы также имеем одобрение плана восстания нашими союзниками, – говорил Ракитин, – в частности англичанами, с которыми поддерживает постоянную связь Леонид Павлович Душечкин. Нам обещали скорую помощь...
Душечкин, просияв от удовольствия, поспешил направо-налево отвесить поклоны.
Это Ракитину, очевидно, не понравилось, и он тут же добавил:
– Помощь... могла бы уже к нам поступить, если бы не печальный случай, о котором я сейчас не имею права не упомянуть. – Он стал рассказывать о встрече Душечкина с представителем английского посольства, о пропаже пакета с документами. – И мы, – продолжал Ракитин, – вместо того чтобы узнать о случившемся в тот же день, узнали только вчера. Наше счастье, что это были грабители.
Душечкин, будто его незаслуженно обидели, весь сразу как-то съежился, побледнел.
Ракитин сделал вид, что ничего не заметил.
– Рассказав об этом случае, – говорил он, – я тем самым еще раз хочу напомнить, что успех нашего дела в данный момент, как никогда, зависит от строжайшей конспирации, железной дисциплины и прежде всего честного исполнения своего священного долга перед отечеством. Без всего этого наша победа невозможна... Теперь о восстании. Возглавить его советом поручено мне. Для руководства боевыми действиями у нас создан штаб... – Перечислив всех, кто в него вошел, он остановил свой взгляд на Драгине.
– Игорь Владимирович, сколько людей мы можем сейчас поставить под ружье?
– Тысячу триста четыре человека, я считаю и полк Лаврентия Петровича, – поспешил Драгин.
– Хорошо. – Ракитин глянул на Новгородова.
– Аркадий Викторович, сколько и какого оружия мы имеем?
