Текст книги "Вольфганг Амадей. Моцарт"

Автор книги: Валериан Торниус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Вольфганг Амадей. Моцарт

Из Музыкальной энциклопедии,

т. 3. М., 1976

МОЦАРТ (Mozart) Вольфганг Амадей (Иоанн Хризостом Вольфганг Теофиль; лат. имя греческого происхождения Theophilus. Amadeus или Amade) (21.1.1756, Зальцбург – 5.12.1791, Вена) – австрийский композитор. Большое влияние на музыкальное развитие Моцарта оказал его отец Леопольд Моцарт, обучивший сына игре на музыкальных инструментах и композиции. В возрасте четырёх лет Моцарт играл на клавесине, с пяти-шести лет начал сочинять (первая симфония исполнялась в 1764 г. в Лондоне). Клавесинист-виртуоз, Моцарт выступал также как скрипач, певец, органист и дирижёр, блестяще импровизировал, поражая феноменальным слухом и памятью. С шести лет с триумфом гастролировал в Германии, Австрии, Франции, Англии, Швейцарии, Италии. В возрасте одиннадцати лет выступил как театральный композитор (1-я часть сценической оратории «Долг первой заповеди», школьная опера «Аполлон и Гиацинт»). Год спустя создал немецкий зингшпиль[1]1
  Зингшпиль – жанр немецкой классической оперы, в которой пение и танцы чередуются с разговорными диалогами. Классические образцы зингшпиля создал Моцарт.


[Закрыть] «Бастьен и Бастьенна» и итальянскую оперу-буффа[2]2
  Опера-буффа – итальянская разновидность комической оперы, сложившаяся в 30-е гг. XVIII в. Для этого жанра характерны небольшие масштабы, 2 – 3 действующих лица, весёлая буффонада, подвижность действия, пародия, яркая, живая жанровая мелодика, ясность стиля.


[Закрыть] «Притворная пастушка». В 1770 г. Папа Римский наградил его орденом Золотой шпоры. В том же году четырнадцатилетний музыкант после специального испытания был избран членом Филармонической академии в Болонье (здесь Моцарт некоторое время брал у Дж. Б. Мартини уроки композиции). Тогда же юный композитор дирижировал в Милане премьерой своей оперы «Митридат, царь понтийский».

В следующем году там же была исполнена серенада Моцарта «Асканио в Альбе», через год опера «Луций Сулла».

Артистическое турне и дальнейшее пребывание в Мангейме, Париже, Вене способствовали широкому ознакомлению Моцарта с европейской музыкальной культурой, его духовному росту, совершенствованию профессионального мастерства. К девятнадцати годам Моцарт был автором десяти музыкально-сценических произведений различных жанров (среди них оперы «Мнимая садовница», поставленная в Мюнхене, «Сон Сципиона» и «Царь-пастух» – обе в Зальцбурге), двух кантат, многочисленных симфоний, концертов, квартетов, сонат, ансамблево-оркестровых сюит, церковных композиций, арий и других произведений.

Но чем больше вундеркинд превращался в мастера, тем меньше интересовалось им аристократическое общество. С 1769 г. Моцарт числился концертмейстером придворной капеллы в Зальцбурге. Архиепископ Иероним граф Колоредо, правитель церковного княжества, деспотически ограничивал возможности его творческой деятельности. Попытки найти другую службу были тщетны. В княжеских резиденциях и аристократических салонах Италии, немецких государств, Франции композитор встречал равнодушие. После скитаний в 1777—1779 гг. Моцарт был вынужден вернуться в родной город и занять должность придворного органиста. Написанная им в 1780 г. для Мюнхена опера «Идоменей, царь критский, или Илия и Идамант» свидетельствовала о художественной зрелости гениального мастера. Тем тягостнее было для него пребывание в Зальцбурге. В 1781 г. Моцарт окончательно порвал с архиепископом.

Среди великих музыкантов прошлого Моцарт был первым, кто предпочёл необеспеченную жизнь свободного художника полукрепостной службе у владетельного вельможи. Моцарт не хотел принести в жертву господствовавшим вкусам свои идеалы, мужественно отстаивал творческую свободу и личную независимость.

Моцарт обосновался в Вене. У него появилась семья (из шести детей только два сына пережили отца; младший стал музыкантом). Хлопоты о службе остались безуспешными. Средства к существованию Моцарт добывал эпизодическими изданиями сочинений (большинство крупных произведений опубликовано посмертно), уроками игры на фортепьяно и теории композиции, а также академиями (концертами), с которыми связано появление его концертов для фортепьяно с оркестром.

После зингшпиля «Похищение из сераля» (1782), явившегося важной вехой в развитии этого жанра, композитору почти четыре года не представлялся случай писать для театра. В 1786 г. в императорском дворце Шёнбрунн была исполнена его небольшая музыкальная комедия «Директор театра». При содействии придворного поэта-либреттиста Л. Да Понте в том же году удалось осуществить постановку в Вене оперы «Свадьба Фигаро» (1786), но она шла там сравнительно недолго (возобновлена в 1789 г.); тем более радостен был для Моцарта шумный успех «Свадьбы Фигаро» в Праге (1787). С энтузиазмом отнеслась чешская публика к специально написанной для Праги опере Моцарта «Наказанный распутник, или Дон-Жуан» (1787); в Вене же (поставлена в 1788 г.) эта опера была принята сдержанно. В обеих операх полностью раскрылись идейные и художественные устремления композитора. В эти годы достигло расцвета также его симфоническое и камерно-ансамблевое творчество. Должность «императорского и королевского камерного музыканту», предоставленная Моцарту императором Иосифом II в конце 1787 г. (после смерти К. В. Глюка) сковывала деятельность Моцарта. Обязанности Моцарта ограничивались сочинением танцев для маскарадов. Лишь однажды ему поручили написать комическую оперу на сюжет из светской жизни – «Все они таковы, или Школа влюблённых» (1790).

Моцарт намеревался покинуть Австрию. Предпринятая им в 1789 г. поездка в Берлин не оправдала его надежд. С воцарением в Австрии нового императора Леопольда II (1790) положение Моцарта не изменилось. В 1791 г. в Праге, по случаю коронации Леопольда чешским королём, была представлена опера Моцарта «Милосердие Тита», встреченная холодно. В том же месяце (сентябрь) увидела свет «Волшебная флейта». Поставленная на подмостках пригородного театра, эта опера Моцарта нашла настоящее признание у демократической публики Вены.

Среди передовых музыкантов, сумевших в полной мере оценить силу дарования Моцарта, были его старший современник Йозеф Гайдн и младший – Людвиг Бетховен. В консервативных кругах его новаторские произведения осуждались. С 1787 г. прекратились академии Моцарта. Ему не удалось организовать исполнение трёх последних симфоний (1788); три года спустя одна из них (по-видимому, g-moll) прозвучала в благотворительных концертах в Вене под управлением А. Сальери.

Весной 1791 г. Моцарта зачислили бесплатным помощником капельмейстера собора Святого Стефана с правом занять освободившееся место после смерти капельмейстера (последний пережил Моцарта).

Лишения, пренебрежение к его творчеству, трудности в получении заказов и сносной должности – всё это отравляло жизнь композитора, рождало мрачные предчувствия. За полмесяца до смерти Моцарт слёг (диагноз – ревматически-воспалительная лихорадка). Реквием, заказанный ему анонимно графом Ф. Вальзегг-Штуппах (решившим выдать купленное произведение за своё собственное), остался незавершённым (недостающие номера написал ученик Моцарта Ф. К. Зюсмайер; начавшаяся в 1825 г. дискуссия о мере участия Зюсмайера в завершении реквиема не закончилась и поныне).

Моцарт умер, не достигнув тридцати шести лет. Согласно тогдашнему распорядку рядовых похорон, он был погребён в общей могиле на кладбище Святого Марка (местонахождение могилы неизвестно).

Вокруг имени Моцарта сложилось немало легенд. Одна из них – об отравлении его Антонио Сальери – нашла отражение в «маленькой трагедии» А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери». Другая версия – об отравлении Моцарта масонами – получила распространение в немецкой националистической литературе. Источником некоторых неправдоподобных анекдотов из жизни Моцарта явились сообщения его вдовы, послужившие материалом для первых биографий композитора.

Часть первая
ВУНДЕРКИНД

I

«Любезнейшая подруга!

Неожиданно я надолго задержался в чудесном городке на Зальцахе, который приковал меня к себе магическими цепями. Я прибыл сюда в начале августа, собираясь провести здесь денька два, а что получилось? Эти два дня растянулись на неделю, и я начинаю уже опасаться, как бы к ней не прибавилась ещё одна, прежде чем я вернусь домой. Вот послушайте, что случилось: волшебник, привязавший меня к Зальцбургу, да, привязавший, это шестилетний мальчуган, чертёнок, великий искусник, вот именно, да – подлинное чудо природы!

Вы, разумеется, улыбнулись. Подумывали, что я, по своему обыкновению, шучу. Однако случай это необычный и слишком серьёзный, чтобы отпускать шуточки. Малыш получил при крещении имя Иоганнес Христосонус Вольфгантус Теофилус Моцарт, однако все близкие и друзья дома зовут его Вольферль или Вольфгангерль. Повторяю – это великий искусник! Называть его так можно с полным правом, ибо на клавире он играет с чистотой и такой тёплой одушевлённостью, которая присуща только настоящему пианисту, его маленькие пальчики ловко пробегают по всем октавам инструмента; не получив достаточных уроков, он шутя овладел скрипкой и, более того, делает заметные успехи на органе. Но что самое поразительное, он уже сочиняет менуэты, ласкающие слух так, словно их сочинили Рамо или Фридеман Бах[3]3
  Рамо Жан Филипп (1683—1764) – французский композитор и музыкальный теоретик. Был блестящим импровизатором на органе, владел скрипкой, клавесином.
  Бах Вильгельм Фридеман (1710—1784) – немецкий композитор, старший сын Иоганна Себастьяна Баха.


[Закрыть]. Музыка у него не только в кончиках пальцев, она у него в крови, она живёт в каждой чёрточке его щекастой мордашки, ею исполнено всё его существо, она подобно демону овладела им и определяет всё, что он чувствует, о чём думает и что делает. При этом мальчик вовсе не дрессированная кукла, вроде тех, что показывают на удивление толпам зевак на наших ярмарках, он естественен в своих проявлениях, раскован, как и положено в его возрасте, однако весьма восприимчив и серьёзен во всём том, что касается музыки, одним словом – вундеркинд!

У него есть сестричка Марианна, все называют её Наннерль, которая даже превосходит его в беглости пальцев. Вдобавок у неё прелестнейший голосок, который легко, словно играючи, взлетает до верхнего «си», и по задаткам своим она обещает стать второй Фаустиной Хассе[4]4
  ...обещает стать второй Фаустиной Хассе. – Хассе-Бордони Фаустина (1693—1781) – выдающаяся итальянская певица.


[Закрыть]. Надо сказать, Наннерль старше своего братика как-никак на пять лет, уже начинает сбрасывать свою детскую скорлупу и вот-вот обретёт девичью стать. Отцу, Леопольду Моцарту, присущи как свойства буржуазного сословия, так и качества человека светского, образованного, обладающего, по-моему, основательными познаниями. Прежде чем окончательно отдаться во власть Госпожи Музыки, он два года изучал гуманитарные науки и право в местном университете. Сейчас он «хофмузикус» – придворный музыкант в капелле архиепископа Зальцбурга, вне всякого сомнения, отличный скрипач и, как мне представляется, просто выдающийся учитель музыки. Я знаком с его учебным трактатом, который он из скромности именует «Попыткой серьёзного подхода к обучению игре на скрипке», и должен признаться, что трактат этот оставляет в тени всё созданное в этой области до сих пор.

Что касается фрау Анны Марии, матери наших вундеркиндов, то, положа руку на сердце, можно сказать: на ней Божья благодать. Её живость, цветущее здоровье, весёлый нрав, сердечность и теплота – как это гармонирует с богатством зальцбургских земель! Её энергия и темперамент приятно оттеняют тяжеловатую раздумчивость и некоторую заторможенность супруга. Внешне она сразу обращает на себя внимание: хорошего сложения, одевается просто и со вкусом, по моде нашего времени и безо всякой экстравагантности. Волосы аккуратно припудрены и прикрыты очаровательным чепчиком с крыльями, напоминающими лепестки распустившегося розового бутона – грациозное обрамление! Лицо у неё овальное, цветущее, как и подобает молодой здоровой женщине; вот только нос великоват, но светлые глаза, искрящиеся и ласковые, смягчают это обстоятельство. Ростом она почти не уступает своему супругу, и рядом с ним, стройным и обладающим, я бы сказал, благородным экстерьером, выглядит просто прекрасно. Что же удивительного, если жители Зальцбурга, встречая их во время прогулок по главной улице, шепчут друг другу: «Вот самая красивая пара в нашем городе!»

Вот, моя любезнейшая подруга, внешние характеристики Моцартов, о которых я не мог умолчать, желая предоставить Вам хотя бы их поверхностный и – я отдаю себе в этом отчёт! – неполноценный семейный портрет.

В начале этого года Леопольд Моцарт со своими детьми совершил концертную поездку в Мюнхен, где они выступали перед курфюрстом. Молодой граф Пальфи, которому предоставилась возможность присутствовать при дебюте, вернулся в Вену совершенно очарованный ими и без устали делился в салонах удивительными подробностями этого выступления. Представляете себе, насколько всё это заинтересовало меня, страстного поклонника музыки, хотя с присущим мне благодаря жизненному опыту скепсисом я отнюдь не принимал за чистую монету всё, о чём впавший в восторженность Пальфи распространялся перед доверчивыми слушателями. Однако когда впоследствии я услышал и от другого, заслуживающего полного доверия лица оценку, в общем и целом вполне подтвердившую рассказы Пальфи, я без промедления принял решение воочию убедиться в существовании этих вундеркиндов. Мой добрый знакомый, придворный трубач архиепископа Андреас Шахтнер, отличный человек и мастер своего дела, дал согласие ввести меня в семейство Моцартов. Из первых же фраз моего послания Вы легко можете заключить, что все мои сомнения сразу рассеялись. Более того, признаюсь, что я воспламенился с первых же мгновений пребывания в их доме и нахожусь в этом состоянии даже сейчас, когда пишу эти строки.

Вот моё твёрдое намерение: при всех обстоятельствах я хочу склонить Моцартов на антрепризу в Вене. Сделав такое предложение, я поначалу встретил стойкое сопротивление. Отец твёрдо заявил, что достижения его детей, пусть они и намного превосходят большинство своих сверстников, далеко не таковы, чтобы представлять их избранной и искушённой во всех тонкостях публике. Он, правда, осмелился сделать первую попытку в Мюнхене, но не хотел бы ставить вопрос о её повторении прежде, чем дети усовершенствуются в своём мастерстве. Даже принимая во внимание разумность этого довода, я не мог не возразить, что вся необычность и сенсационность достигнутых уже сейчас беспримерных успехов с годами начнёт улетучиваться и тем самым шансы на успех дебютантов уменьшатся. А если представить их публике вовремя, это будет способствовать их восхождению к блеску и славе. Он задумался, но не уступил.

Сейчас он сделался податливее, за что я обязан содействию Шахтнера, который всемерно ободряет Леопольда Моцарта, а тот очень считается с его мнением. Надежда не оставляет меня, ибо за прошедшее время я открыл в Леопольде Моцарте две слабости, и если мне удастся использовать их с возможным дипломатическим тактом, я смогу уговорить его и привлечь на свою сторону. Во-первых, это его отчётливо выраженная деловая хватка и связанное с ней тщеславное желание пробиться наверх и изменить своё положение в обществе. Он отдаёт себе отчёт в том, что уважение окружающих может завоевать только по достижении некоего благосостояния. Он, несомненно, страдает из-за скудного вознаграждения, которое положено ему высококняжеским работодателем, и старается заработать недостающие деньги преподаванием игры на скрипке и композицией, но вряд ли это ему удастся. Так что если я смогу сделать ему заманчивые предложения, шансы на успех для меня очевидны.

Будь я богачом, магнатом вроде Эстерхази, Улефельда, Харраха или Лобковице, для меня не было бы большего удовольствия, нежели взять под своё покровительство это музыкальное семейство и облегчить их чреватую многими осложнениями артистическую карьеру. Однако, будучи третьим сыном в необременённой чрезмерным богатством дворянской семье, строго придерживающейся правил майората[5]5
  ...строго придерживающейся правил майората... — Майорат – система наследования, при которой все имущество нераздельно переходит или к старшему в роде, или к старшему из живых сыновей умершего ради сохранения могущества старых дворянских родов.


[Закрыть], я не могу и мечтать о роли мецената. Всё, чем я обладаю, это раз и навсегда утвердившаяся в моей душе любовь к музыке, и ей я готов принести любую жертву. Но одного моего желания мало, я нуждаюсь в людях, готовых прийти на помощь.

Вот почему я и обращаюсь к Вам, любезнейшая подруга. Я уверен, что никто не посочувствует моим намерениям с такой прозорливостью, как Вы. Нас с Вами долгие годы объединяет дружеское взаимопонимание, и это позволяет мне воззвать к Вашему сочувствию. Я прошу Вас: окажите мне Ваше всемилостивейшее содействие, составьте под покровительством Вашего многоуважаемого супруга концерт в Линце, который явился бы для моих музыкантов воодушевляющим поощрением на их пути в Вену, прибегните к Вашим связям также и в имперской столице – после того как получите от меня известие, что нам с Шахтнером удалось обеспечить антрепризу.

Рассчитывая на Ваше, благородная графиня, любезное согласие, я не сомневаюсь, что при Вашем внимании и участии приём публики будет и благодарным, и благожелательным.

Почтительно целую руку и остаюсь Ваш

Игнац фон Вальдштеттен.

Зальцбург, 9 августа 1762 г.

Графине Авроре Шли к Линц-на-Дунае».

II

Семья Моцартов проживает на Гетрайдегассе, 9, в солидном буржуазном доме напротив площади Лёхельплатц. Сама квартира – на четвёртом этаже, в ней три большие комнаты, одна маленькая и выложенная мраморными плитками кухня. Средняя из выходящих на улицу больших комнат именуется «парадным залом». Парадного в ней, правда, маловато, если не считать лепнины под потолком, тяжёлой люстры со сверкающими хрустальными подвесками для двух дюжин свечей и высокого настенного зеркала в вычурной позолоченной раме. Украшает комнату, вне всякого сомнения, кабинетный клавир красного дерева, по бокам которого пущены для украшения узоры в светлых тонах. Рядом с этим предметом, радующим глаз всякого, стоит ещё хрупкий шкафчик для нот, а под стеной – овальный стол и несколько мягких стульев. Всё говорит о хорошем буржуазном вкусе.

За накрытым столом царит домашняя идиллия: семейство Моцартов за десертом. Хозяин дома, как видно, занят своими мыслями. Он отпивает время от времени глоток кофе, но в оживлённой беседе, которую ведут в основном сидящая напротив жена и пристроившийся рядом с ней сын, участия почти не принимает. Мамаше Аннерль постоянно приходится удовлетворять любопытство Вольферля, а тому хочется узнать и то и это. Сидящей рядом сестре его детские выходки не нравятся, и она то и дело недовольно поглядывает на него. А вообще всё внимание Наннерль отдано куску пирога, одиноко лежащему на блюде, притягательная сила которого для неё куда выше, нежели игра в вопросы и ответы между матерью и братом. От задумавшегося о чём-то своём отца не ускользнул, однако, блеск её глаз, и он с улыбкой передаёт Наннерль блюдо с вожделенным лакомством, отчего на лице девочки появляется довольная улыбка, и она без промедления приступает к пирогу.

Вольфганг, занятый вопросом о том, почему добрый Боженька не велит солнцу светить всегда, а то тучи напустит, то дождь прольёт, недоволен объяснением матери, что, мол, и люди не всегда смеются, а иногда и плачут, даже не заметил исчезновения пирога. И вдруг, к своему удивлению, обнаруживает, что на блюде-то ничего больше нет; он собирается уже вскочить с места и обвинить Наннерль в нечестности, но тут матушка Аннерль предостерегающе прикладывает ему палец к губам, тем более что отец уже бросил недовольный взгляд в его сторону и строго произносит:

   – Ты, никак, позавидовал сестре, что я отдал пирог ей? Разве тебе не известно, что зависть один из самых страшных грехов?

Вольферль пристыженно молчит. Укор отца причиняет ему боль. Но он достаточно сообразителен, чтобы признать свою неправоту. Как бы извиняясь, он протягивает Наннерль свою ладошку. А та, покраснев, спрашивает:

   – Ты на меня рассердился, Вольферль? А я-то подумала, что ты от пирога отказался...

Туг он вскакивает со стула и нежно её обнимает. Родители обмениваются понимающими взглядами, на их лицах появляются довольные улыбки.

И в этот момент в комнату впархивает, нет, точнее будет сказать «вкатывается», маленькое, кругленькое существо женского пола – пора убирать посуду со стола! Эту ядрёную, словно из тугих мучных клёцок сбитую особу зовут Трезель, она «добрая лепёшечка семьи», а дети называют её ещё «колобком», что особенно подходит к её манере передвигаться по дому. Трезель невозможно себе представить без сопровождения маленького фокстерьера Бимперля, всеобщего любимца. Едва потешный пёсик появился в комнате, как дети сразу бросились к нему, чтобы он поскорее проделал всё то, чему его научили. «Прыгай, Бимперль!» – подзадоривают его то Наннерль, то Вольфганг, и Бимперль послушно перепрыгивает через указанные ему предметы. А то вдруг он получает команду: «Спой, Бимперль!» – и в то время как один из них начинает наигрывать какую-то простенькую мелодию на инструменте, их четвероногий дружок начинает тихонько подвывать, не в склад и не в лад, конечно, но какой с него может быть спрос! Веселье достигает своего апогея, когда они вместе приказывают: «Потанцуй! Потанцуй!» – в ответ на что Бимперль хватает зубами свой хвостик и кружится по комнате юлой, не испытывая при этом как будто никакого головокружения.

Некоторое время отец с улыбкой наблюдает за веселящимися детьми. А потом мягко просит продолжить эти игры в детской комнате и напоминает, что через полчаса у них урок.

Родители остаются одни. Матушка Аннерль уже давно заметила, что мужа гложет какая-то мысль. И догадывается, какая именно.

   – Польдерль, ты у меня в последние дни ходишь сам не свой. Скажи, о чём ты думаешь?

   – ...Всё из-за этой нелепой истории с поездкой в Вену, Аннерль.

   – Я так и подумала. И что ты решил?

   – В том-то и соль: сколько ни ломаю себе голову, ничего не сходится. Авансы мне делают заманчивые, но у меня самого куража недостаёт. Как быть: соглашаться или стоять на своём?

   – Не знаю, что и посоветовать, Польдерль. Тебе виднее. Я могу сказать только, что думаю...

   – И что же?..

   – Отказываться от такого предложения нам вроде бы не с руки. Не пожалеть бы потом.

   – Ты так считаешь?

   – Но тебе стоило бы попросить деньги вперёд... Вот так, вслепую... только на словах договорившись... хотя если и Шахтнер тебя уговаривает, значит, дело верное...

   – Да, да, я и сам того же мнения. Только без денежных гарантий я согласия не дам, что бы там наш добрый Андреас ни говорил.

В коридоре задребезжал колокольчик, на что Бимперль сразу подал голос. Леопольд негромко произносит:

   – Неужели это он...

   – А хоть бы и так, – шепчет ему она. – Ты только на увещевания не поддавайся. Поступай, как считаешь правильным.

Появляется Трезель и докладывает о приходе господина барона фон Вальдштеттена и господина придворного трубача Шахтнера. Матушка Аннерль понимающе кивает мужу и исчезает в соседней комнате.

Трудно представить себе двух столь непохожих внешне друг на друга мужчин, чем эти гости. Господин фон Вальдштеттен: кавалер с ног до головы, или, если угодно, от отлично сидящего парика и до блеска начищенных туфель с пряжками. Каждое его движение исполнено естественной и ненавязчивой элегантности. У него лицо благовоспитанного аристократа, а тонко очерченные губы выдают в нем приятного и обходительного собеседника, словно рождённого для жизни в салонах. На вид ему можно дать лет сорок, хотя на самом деле фон Вальдштеттену около пятидесяти. По сравнению с ним его спутник всё равно что дуб по сравнению с пальмой. Высокого роста, кряжистый и широкоплечий, он небрежно одет и, похоже, вообще не придаёт никакого значения внешним приличиям. На тучном туловище посажена крупная голова, щекастая, носатая, с толстыми губами и на редкость кустистыми бровями, почти совсем прикрывающими глубоко посаженные водянисто-голубые глаза. Но этот мясистый увалень, великолепно играющий на трубе, просто неиссякаемый источник благожелательности, сердечной доброты и веселья, так что у самого сдержанного человека, находящегося в его обществе, обязательно потеплеет на душе. Вот и сейчас природная живость Шахтнера, несколько умеренная его появлением в доме Моцартов вместе с гостем благородных кровей, не проявиться не может.

   – Представь себе, Польди, наш многоуважаемый господин барон собирается завтра, увы, нас оставить. Как я только его ни уговаривал – всё испробовал! Только зря: он неумолим. Что будем делать? Неужели ты не дашь ему на обратный путь хоть искорку надежды? Тысяча чертей, я не понимаю тебя, дружище. Видит Бог, и мальчишка и девочка уже достаточно подготовлены, чтобы выступить в светском обществе. Ты просто не понимаешь, насколько это лестное предложение, какая честь вам оказывается. Что может быть почётнее для нас, бедных музыкантов, чем выступить перед их величествами?

Тут подключается фон Вальдштеттен:

   – Вы несколько забегаете вперёд, мой дорогой господин Шахтнер, и обещаете больше, нежели я в состоянии сделать. Соблаговолят ли их величества послушать игру господина Моцарта и его детей, я сказать заранее не могу. Хотя это отнюдь не исключено. А вот за что я отвечаю с чистой совестью, так это за то, что состоится целый ряд концертов в дворянских собраниях и аристократических гостиных, где финансовый успех вам обеспечен. И это само по себе вполне оправдает вашу поездку.

После ободряющих призывов друга и убедительных увещеваний барона стойкость Леопольда Моцарта поколеблена. Он слабо возражает: даже если бы он и дал согласие, у него нет никаких средств на дорогу, что заранее ставит крест на всех прекрасных планах. Вальдштеттен, словно только и ждавший такого возражения, спешит возразить:

   – Позвольте мне, господин придворный музыкант, взять на себя все дорожные расходы. Раз уж я подвигаю вас на такой риск, позвольте мне и заплатить по некоторым вашим счетам.

   – Своим любезным предложением вы, господин барон фон Вальдштеттен, делаете меня вашим пожизненным должником.

   – Не станем произносить лишних слов. Ту радость, которую вы доставите мне своим согласием, деньгами не измеришь.

Ответить отказом на благородное предложение барона было бы для Леопольда Моцарта непростительной невежливостью. Поэтому он с улыбкой протягивает Вальдштеттену руку, и они скрепляют договорённость крепким рукопожатием. Шахтнер так и расплывается в довольной улыбке, как будто это именно ему нежданно-негаданно выпало счастье. Он кладёт тяжёлую руку на плечо Леопольду и говорит:

   – Вот и славно, Польди. Эх, если бы мне там поприсутствовать!..

Концерт в Вене намечено устроить во второй половине сентября, поскольку барон считает начало осени наиболее благоприятным моментом для этого; любезный гость обещает также обеспечить им выступление в Линце. Прежде чем откланяться, он просит разрешения ещё раз увидеться с детьми и, если его просьба не прозвучит нескромно, послушать на прощанье их игру на инструменте. Отец с готовностью соглашается и посылает за маленькими музыкантами, которые здороваются с господином бароном как со старым и добрым знакомым. А на Шахтнера они набрасываются, будто он их любимый дядюшка.

   – Господин барон желает послушать вашу игру перед завтрашним отъездом из Зальцбурга, – говорит отец.

Дети послушно кивают, садятся за инструмент и играют по толстой нотной тетради, исписанной от руки, одну из сюит Георга Филиппа Телемана[6]6
  Телеман Георг Филипп (1681—1767) – немецкий композитор, капельмейстер и органист.


[Закрыть], причём исполняют её с таким тонким проникновением в замысел отдельных её частей и такой строгой соразмеренностью, что Вальдштеттен то и дело покачивает головой. Когда он потом прижимает их обоих к себе, раздаётся низкий голос Шахтнера:

   – А ну-ка, Вольфгангерль, покажи, что вызрело в твоей собственной головке.

Повторять дважды эту просьбу не приходится. Мальчик подвигает кресло к клавиру, устраивается в нём поудобнее и, словно осознавая важность этого события, придаёт своему лицу самое серьёзное выражение. Для начала малыш исполняет менуэт, несколько тяжеловесный и однообразный, скорее напоминающий учебное упражнение, чем танец. Но уже следующий опус пронизан грациозностью и очарованием. Слушателей так и подмывает пуститься в пляс. По знаку Шахтнера Наннерль выступает на середину комнаты и мелкими танцевальными па и движениями рук создаёт прелестную сопутствующую картинку. Вальдштеттен в восторге от маленького композитора и не жалеет слов благодарности. И тут он замечает, что у Вольфганга на глазах слёзы и он с превеликим трудом сдерживается от рыданий. Вдруг он срывается с места и выбегает из комнаты. Барон с удивлением смотрит ему вслед. Отец торопится объяснить:

   – Это у нашего малыша такая странность: когда его хвалит человек, которого он уважает, он не радуется, а скорее даже огорчается.

   – Я искренне сожалею, что невольно испортил ему настроение, – сокрушается барон.

   – Вы не совсем правильно поняли меня, господин барон, – возражает отец. – Вольферль всегда с удовольствием играет перед людьми, разбирающимися в музыке, перед другими его выступить не заставишь. Но если знаток обращается к нему со словами благодарности, он стесняется, потому что знает о своём несовершенстве и считает себя недостойным таких похвал.

   – Как же мне заслужить его прощение?

   – Не утруждайте себя, уверяю вас, вы произвели на него неизгладимое впечатление. Я это по его глазам вижу. Если он стесняется незаслуженных похвал, то своих слёз ещё больше, и никакими просьбами и угрозами его не заставишь сюда вернуться.

Успокоенный этими словами, господин Вальдштеттен снова пожимает Леопольду Моцарту руку, прощается с ним и с Наннерль, не забыв передать привет многоуважаемой супруге хозяина дома. Леопольд Моцарт провожает гостей до порога. Вернувшись, открывает небольшой кошелёк, который ему вручил барон, и пересчитывает содержимое. На пороге появляется матушка Аннерль:

   – Ну, Польдерль, как насчёт Вены?

   – Едем.

   – Всё-таки! А деньги на дорогу?

   – Барон подарил мне сто талеров на дорожные расходы. На всё, конечно, не хватит. Но главное сделано...