Текст книги "За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге"

Автор книги: Валентин Башмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

О ягодной страде, кровожадных зайцах и нечаянно подслушанной беседе

Сбор ягод начали в том самом месте, где Петька с Колей наткнулись на медведя. Девчонки не раз собирали здесь крупную кисловато-сладкую смородину. По краям опушек тут же у ручья попадалась душистая малина, а на моховых мочажинках – сочная, подернутая восковым налетом, голубика. Стоило троим-четверым полазить в кустах с полчаса, и кисель или компот для отряда был обеспечен.

Еще больше, чем смородины, малины да голубики, росло в лесу черемухи. Увешанные кисточками черных, блестящих на солнце ягод гибкие деревца, казалось, сами протягивали ветки и просили избавить их от тяжести.

Звеня цинковыми ведрами и беспрестанно перекликаясь, мальчишки и девчонки сновали в зарослях, разыскивали ягоды, быстро обирали их и бежали дальше. Иногда к одному и тому же кусту подбирались сразу двое. Столкнувшись лбами, смеялись, балагурили, а то и затевали спор.

– Чего прилез? Это мой куст. Проваливай!

– Ага! Твой! Ты его купил, что ли?

– Не купил, а раньше тебя заметил.

Спорщиков примирял голос звеньевого:

– А ну, кто собрал больше? Становись!

Все бежали к стоявшей у ручья бочке и, составив в ряд ведра, осматривали их.

– Больше всех опять у Веры.

– Нет, у Ляна. Видал – полведра?!

– Правильно. А Людка в кустах с синицами чирикала, коноплю клевала…

Каждый знал, что к вечеру нужно собрать два ведра ягод. И, конечно, старался перевыполнить норму. Юрка с Алешкой, чтобы опередить друзей, по пути в лагерь и из лагеря пригибали черемушки, привязывали их вершинками к кустам и мигом ошмыгивали сверху донизу. Нюрка с Людкой собирали по омуткам малину, а Вера, отойдя в сторону, разыскивала клубнику, дикие абрикосы, груши.

В первый же день звено собрало больше ста килограммов ягод. А потом такие удачи пошли одна за другой. Петьке навсегда запомнилось синее небо, белые, как вата, облака, огромная бочка на зеленой поляне и Алешкина команда: «А ну, становись! Кто собрал больше?»…

Случались во время сбора ягод и всякие занятные приключения.

– Ребята! Айда ко мне! Глядите, что тут валяется? – крикнул как-то Митька. – Чудеса да и только!

Мальчишки, а следом за ними и девчонки, сбежались на зов. Митька держал в руках что-то похожее на рог. Только поверхность рога было почему-то с одной стороны белая и блестела, как полированная. На светлых местах виднелись к тому же поперечные бороздки и выемки.

– Что это? – показывая находку Ляну, спросил Митька.

Лян пожал плечами.

– Не видишь? Рог… Олень бежал – потерял.

– А почему он изъеденный весь, белый? Водой размыло, что ли?

– Нет. Зверь грыз. Белка, бурундук, заяц…

– Но-о, но! – протискиваясь вперед и ощупывая Митькин трофей, усомнился Алешка. – По-твоему, значит, займы охотятся на оленей, жрут их мясо, а рогами закусывают? Да?

Маленький удэге пожал плечами еще раз:

– Зачем – мясо? Мясо не жрут. Только рога. Как ты сам.

– Я? При чем тут я? Может, скажешь, что я грызу коровьи рога?

– Нет. Рога не грызешь. А мел, наверно, ешь.

Алешка покраснел.

– Мел? Ну это ж дело другое. Когда мы с братом были поменьше, мел ели.

– А я и сейчас хрумкаю, – вздохнула Нюрка. – Как чистенький кусочек угляжу, так и схрумкаю.

– Вот! Слыхал? – сказал Лян. – Так и звери.

Вера разъяснила вопрос подробнее:

– Живой организм нуждается в известняке, – сказала она. – Если ребенок не получит его, сколько надо, у него будут слабые кости. Так и у зверей. В лесу мел, как вы знаете, найти трудно, и животным приходится добывать известняк не из земли, а иначе. Хищники пожирают кости своих жертв, птицы обходятся камешками, в которых есть известняк, а зайцам да бурундукам приходится грызть оленьи рога. Ведь в них – почти чистый известняк…

В другой раз, на берегу ручья, маленький удэге нашел в песке крохотную воронку и рассказал друзьям о жизни ее хозяина – муравьиного льва, потом показал норку бурундука, дупло, в котором жила летяга.

В эти же ясные дни золотой осени в звене пионеров, а если говорить точнее, в жизни одного из мальчишек произошло, хоть и невеселое, но очень знаменательное событие.

Однажды, перемазавшись в ягодах, Петька решил сменить рубашку и майку. Вещички по-прежнему находились в доме у Матрены Ивановны, поэтому пришлось бежать на пасеку.

Когда Луковкин переступил порог кухни, старушка месила у стола тесто. Рядом с нею, на краю полка, уткнув лицо в ладони, сидела Степанида.

Петька достал из-под лавки котомку, вышел на веранду и принялся перебирать ее содержимое. Разговор на кухне поначалу его не интересовал. Но потом ухо уловило что-то странное. Особенно необычным показался тон Матрены Ивановны. Всегда ласковая, добродушно-ворчащая пасечница на этот раз говорила резко, строго и даже грубовато:

– А ты что? Андрюшка, горемычный, неделями штаны в руках носит, а Колька без оглядки из дому бежит. Или, думаешь, сыны вырастут – уважать тебя станут? Как же! Они и теперь-то тебя за мать не принимают. Видала, чай: ты к ним и гости, а они от тебя, как от чумовой, – один с дружками на речку подался, другой – с собакой забавляется. Да оно и понятно. Собака-то на ласку добром отзывается, а от такой матери, как ты, только подзатыльника и жди.

Петька сообразил, что Матрена Ивановна отчитывает Степаниду, и притих.

Доведенная упреками до слез, Степанида покачнулась и горестно всхлипнула:

– И чего вы из меня душу мотаете? И так тошно, а вы… Брошу вот все – и в город…

Глянув украдкой в окно (в комнате было протоплена печь, и пасечница распахнула рамы), Петьки заметил, что Матрена Ивановна распрямилась и еще грознее, чем раньше, взглянула на дочь.

– Вот-вот. Только городом-то, милушка, меня не стращай. Эту песню мы с отцом лет десять от тебя слышим. И Трофиму она не в диковинку. Да только что станешь делать-то в твоем городу с пятьми классами?

Матрена Ивановна грохнула в сердцах ухватом и, отвернувшись, принялась сажать хлебы в печь – разостлала на деревянной лопате капустный лист, положила на него большой кусок теста и, посыпав мукой, сунула в устье. За первой ковригой отправилась вторая, третья.

Потом старушка стряхнула с рук муку, приперла поленом заслонку и принялась за новое дело. На середине кухни появилась большая плетеная корзина. На дно ее стали двухлитровая банка со сметаной и бутылка с медом. Между ними лег кусок сала, яйца, а сверху поместилось еще полрешета сдобных коржей и с десяток крупных тугих помидоров. Прикрыв все это полотенцем, Матрена Ивановна разогнулась и придвинула корзину к дочери:

– Довольно нюни-то разводить. Скоро, чай, и подвода из Березовки. Промой глаза, перекуси, да и с богом. Я вот тут наготовила… Отвезешь Трофиму.

Степанида отвела от лица платок, растерянно посмотрела на мать, на корзину, всхлипывая, затрясла сбившейся косой:

– Там же… там его новая… Чай, тоже ходит в больницу.

Матрена Ивановна нахмурилась, вздохнула, но сказала уже не строго:

– Ничего. Бог даст, все образуется, помиритесь…

Догадавшись, что разговор подходит к концу, Петька потихоньку сунул котомку в кладовку и помчался к Коле.

Выслушав новость, Коля в волнении сел на землю. С минуту мальчишка сидел, не глядя по сторонам, потом провел рукой по лицу и поднял полные слез глаза на товарища:

– Как думаешь, поедет мать в больницу?

– Конечно. Матрена ж Ивановна что сказала?!

– А вдруг не поедет? Она ж, знаешь, какай? Что тогда?

Коля оставил работу, забрался на сеновал и не высовывал носа на люди целых три дня. Ребята, узнав о случившемся, волновались тоже. Девчонки поминутно сбегались на совет к Гале, посылали Людку наводить какие-то справки, а мальчишки бросали ведра, усаживались в бурьяне и горячо спорили о том, чем кончится Колина история.

О неожиданном отъезде Гали, походе против шершней и бесстрашии бывшей вожатой

Вечером на пасеку из Кедровки пришла груженная ульями машина. Шофер сбросил груз, поговорил с Матреной Ивановной, а потом подкатил к столовой и распорядился:

– Младшая Череватенко, живо в кабину!

Галя растерялась.

– В какую кабину? Зачем?

– Затем, что приказано доставить тебя домой. Ясно?

– Не хочу домой! Не поеду! – затрясла руками девчонка. – Что я буду там делать? Опять считать цыплят?

На шум прибежала Тамарка. Обычно она с сестрой не церемонилась, особой заботы о ней не проявляла. Но тут вступилась за Галю и она.

– И в самом деле, дядя Вася, зачем вы ее увозите? Ей же тут хорошо. Даже вон поправилась, порозовела.

– Да что ты меня уговариваешь? – обиделся шофер. – Разве я сам это выдумал? Мать же сказала, что нужно в больницу.

– В какую там больницу! – опять загугнила Галя. – Сто раз ездила. А польза какая?

Но слушать ее, конечно, не стали. Хлопнула дверца кабины, машина стрельнула синим дымом, и отряд остался без затейника.

А еще через сутки, будто по заказу, сбрендил Митька.

В тот день неизвестно по какой причине он задержался дома и пришел на работу с опозданием.

– Где ребята? – спросил белобрысый у возившейся возле плиты Людки.

– А я что? Бегала за ними, что ли? – отмахнулась от товарища Простокваша. – Петька с Ляном где-то тут. Найдешь.

Митьке, недовольно ворча, пошел по двору. Заглянул в коровник и овчарню, слазил на чердак, осмотрел даже крышу дома. Но все напрасно. Друзья как в воду канули. Мальчишка хотел уже отправиться к старшеклассникам, как вдруг услышал голоса на точке.

– Эй, Петька! Лян! – подбегая к воротам, крикнул он. – Куда вы запрятались? Вылазьте!

Голоса смолкли, но тут же зазвенели снова.

Митька перемахнул через прясло (открывать ворота было лень) и прямо по подсолнухам пошел на голоса. На его беду возле ульев вместо Петьки с Ляном оказались малыши. Андрюшка, выпустив рубаху из штанов и вооружившись сачком, ходил между ульями, а Витюнька, сидя рядом с ведром, черпал кружкой воду и лил в поилку для пчел.

– Эй, вы! – выходя из подсолнухов, окликнул приятелей Митька. – Где Петька?

Витюнька, вздрогнув, плеснул из кружки себе на колени и вопросительно глянул на друга. Андрюшка нахмурился:

– Мы почем знаем? Искай сам.

– Ну и найду… А вы что делаете? Хотите на одну щеку поправиться, да? Ждете, когда жиганет пчела?

Андрюшка, уловив в его тоне насмешку, надулся, но Нюркин брат, то ли опасаясь Митькиных щелчков, то ли желая похвастать, объяснил:

– Селснев ловим. Вот сто!

– Шершней? – удивился Митька. – И много уже наловили? А ну покажите.

Шершни – враги пчел. Весной и летом, когда много насекомых, они добывают пищу где-нибудь в лесу или в поле. Но стоит солнышку повернуть к осени, как великаны принимаются за разбой. Они выслеживают трудолюбивую пчелку, летят за ней к улью, потом усаживаются у летка и начинают расправу. Стоит маленькой хозяйке дома высунуться наружу, как она сразу же попадает в объятия хищника и через секунду, уже перекушенная и высосанная, валится на землю. За день кровопийцы другой раз перебьют целую семью. Матрена Ивановна это, конечно, знала и для охраны надумала приставить к ульям малышей. Убивать хищников, она, правда, не приказывала: шершни еще не разбойничали. Но Андрюшка проявил инициативу сам.

– И сколько же вы убили шершней? – принимая серьезный вид, повторил Митька. – Где добыча?

Андрюшка посмотрел на мальчишку, подумал и направился к воскотопке. Осторожно ступая, принес на бумажке шершня и трех безобидных шмелей.

– Во! Считай!

– А ты сам считал? Сколько тут?

Малыш, конечно, считать не умел и потупился.

– Значит, не считал? Эх ты! – переворачивая соломинкой убитого шмеля и прикидывая, как бы подшутить над друзьями, продолжал белобрысый. – Тут же всего один шершень. А можно убить сразу сто. Хочешь, покажу, где живут сто?

– Ага, сто! – не поверил малыш.

– Ну да, сто! Может, даже больше. Когда убьешь, сюда не прилетит уже ни один. Караулить не надо.

Карапуз не поверил. Однако убить целую кучу шершней и удивить взрослых, наверно, хотелось. Митька догадался об этом, схватил Андрюшку за руку и потащил к воротом.

Идти было недалеко. Сразу за точком у дороги на Березовку стояла большая старая ива. Верхние ветки у нее уже засохли, кора с одной стороны отвалилась, а внизу, у самой земли, чернело дупло. Митька по вечерам гонял мимо корову и уже давно знал, что в дупле живут шершни.

– Видал вербу? – показывая рукой в сторону дерева, спросил он Андрюшку.

– Угу, – кивнул малыш.

– Ну вот. Там внизу дырка. Сунь палку – и сто шершней готовы.

– А ты? – покосился на него Андрюшка.

– А чего я? Не я ж караулю пасеку? И некогда мне. Надо искать Петьку.

Лопоухий отпустил карапуза и побежал назад. Только в самом деле это была уловка. Через минуту он уже сидел за ближним кустом и высматривал из-за ветвей, что будет дальше.

Андрюшка подбежал к иве, помахал рукой плетущемуся вдалеке Витюньке и, осторожно обойдя лужу, полез на пригорок.

Гнездо шершней было на месте. Малыш отыскал его, присмотрелся, потом слегка присел и сунул палку в дупло. Шершни должны были, как сказал Митька, подохнуть с одного удара. А получилось совсем не так. От палки пострадало самое большое пять насекомых. Зато остальные рванулись из дупла и, грозно жужжа, набросились на врага. Не понимая, что случилось, Андрюшка затопал ногами, замахал руками, но только разозлил шершней еще больше. Разъяренные, они жигали его и за деревом, и в траве, и в кустах полыни, которые росли за ивой.

Малыш завизжал, кинулся к дороге, но, как на грех, споткнулся и покатился в лужу.

Вера в это время полоскала у старого дома ведра под ягоду. Услышав вопли карапуза, она выбежала к дороге.

– Митька! Что случилось? Кто плачет?

Однако белобрысому было не до нее. Глядя на атакованного шершнями Андрюшку, он сообразил наконец, что совершил большое зло, и испугался: «А вдруг заедят насмерть? Что делать?»

Но делать ему уже ничего не пришлось.

В двух шагах, сжимая кулаки и зло сверкая глазами, стояла Людка. Издали, щелкая бичом, катилась Нюрка, а Вера метнулась вперед, остановилась, потом сорвала с веревки одеяло (кто-то, к счастью, вынес проветрить), накинула его себе на голову и во весь дух пустилась к иве. Подскочила к Андрюшке, сунула его под одеяло и так же стремительно умчалась назад…

Чтоб не испытывать судьбу, белобрысый благоразумно ретировался.

К счастью, малыш пострадал не сильно. На его теле насчитали всего пять или шесть шершневых уколов. А серьезными оказались только два.

– Это потому, что он упал в воду, – сказала Нюрка. – Кабы не упал, укусило бы штук пятьдесят.

– Конечно. А это смерть, – поддержала Людка. – Пятьдесят шершней ведь не меньше, чем четыреста пчел. А четыреста пчелиных укусов для человека – смерть. Особенно для такого маленького.

Куда больше досталось Вере. Шершни сильно покусали ноги.

– Ну подожди ж ты! – погрозила Людка Митьке.

О пользе бухгалтерского учета и новых непредвиденных осложнениях

Ждать исполнения угрозы пришлось недолго. Вернувшись из леса, куда они ездили по делам, и услышав про новую выходку белобрысого, Петька и Лян сбегали за остальными, и суд начался.

– Иди ближе! – строго приказал звеньевой Митьке.

Митька приблизился, но на всякий случай стал по другую сторону печки.

– А чего вы? Что я сделал? Виноват, что ли, что Андрюшка, дурак, полез к шершням?

Нападая первым, белобрысый, должно быть, думал сбить друзей с толку. Но этот номер не удался.

– Слыхали! – поднял руку Алешка. – Пока помолчи. Говорят девчонки.

Людка с возмущением рассказала друзьям о случившемся и потребовала для Митьки самого строгого наказания. За ней, горячась, вскочила с места Нюрка.

– Гнать его из звена! Сколько раз уже обещался исправиться, а все равно какой был, такой и остался. Видали, что удумал? Чуть не до смерти затравил парнишку. А Веру? Самого его отдать шершням!

– Правильно! – поддержал подружек Петька. – И еще надо Якову Марковичу сообщить. Пускай надает ему по шее, как тогда, когда мы подрались.

– Ага, по шее! – вставил Митька. – Думаешь, он меня тогда бил, да?

– А нет? Алешка ж сам слышал.

– Ничего не слышал. Отец нас и пальцем не трогает, только кулаком стучит да ногами топает.

– А почему ж ты тогда верещал, как поросенок?

– Потому. Надо было.

– Хватит! – прервал спор звеньевой. – Кто будет говорить еще?

Поднялся Юрка:

– Исключать его из звена не будем. А наказание придумать надо.

– Вот сказанул! – презрительно усмехнулся Митька. – Что придумаешь? Может, на Луну сошлешь?

– Прикомандируем его дня на три к Витюньке с Андрюшкой. Да чтобы не командовал, а сам выполнял распоряжения. И старшим назначить Андрюшку. Он же через три дня даст Митьке аттестацию.

– Какую еще аттестацию? Это что такое? – взглянула на него Нюрка.

– Ну, характеристика это, Нюрка, отзыв, – вмешался Алешка. – Андрюшка скажет, как вел себя Митька. Правильно я говорю, Юра?

– Правильно. Если Митька будет обижать малышей, мы продлим наказание, а если исправится, разрешим вернуться в звено.

Мальчишки и девчонки затараторили, закричали. Все были за то, чтобы принять предложение. Но Митька об этом не хотел и слушать.

– Ишь вы! Удумали! Я, значит, должен карапузам подчиняться? Выслуживаться перед ними? Да?.. Может, скажете, чтоб я с Витюнькой соску сосал?

Алешка выждал, пока ребята выговорятся, потом встал, заложил руки за спину и отрубил:

– Довольно! Всем пора на работу. А предложение одно: Митьку прикомандировать к Андрюшке с Витюнькой на три дни. Никаких полезных дел за это не засчитывать, корову, которая ему поручена, не пасти и не доить. Ясно? Кто «за», поднять руки!

Проголосовали единодушно.

– Понял? – повернулся звеньевой к белобрысому. – Больше к тебе вопросов нет. Выполнишь – приходи через три дня. Не выполнишь – можешь не являться. В звено не примем.

– И Витюнькиной соской не брезгуй, – подсказала довольная Нюрка. – Витюнька не дает ее даже мне. Даст тебе – значит, лучшая аттестация.

Все считали, что наказали белобрысого справедливо и что никакого вреда от этого не будет. А вышло совсем не то.

Оборотная сторона дела открылась через несколько дней, когда пришла пора подводить результаты работы за неделю.

– А ну-ка, Людка, тащи свои талмуды, – распорядился вечером Алешка. – Пока не пришли старшеклассники, подобьем бабки, посмотрим, что получается.

Людка сбегала в комнату и принесла тетрадь, в которой регистрировались дела ребят. Алешка полистал страницы, повертел тетрадь туда, сюда и ни с того ни с сего сунул ее девчонке в нос.

– На! Читай, что тут накалякано!.. За сколько дней зарегистрирована работа? За два, да? А где еще три дня? А эти буквы – «Л» и «М»? Что они значат? Лян и Митька или Луковкин и Морозов? А эти – «ч» и «к»? Чистил картошку, да?

Простокваша, ошеломленная неожиданным наскоком, сначала растерялась, но потом озлилась.

– А ты чего суешь мне в нос? Я тебе должна, да? Это ж писала Галя. У нее и спрашивай.

– А если она уехала? Ты должна была продолжать и знать, что она написала!

– А ты мне поручал продолжать? Эх, ты! Звеньевой! Машину-автомат нашел, да?

В спор вмешалась Вера. Она сказала, что записи не поздно сделать и сейчас, стоит только припомнить, кто и что делал. Девчонки и мальчишки начали припоминать. Но тут, как нарочно, встала новая трудность. Нюрка заявила, что она набрала позавчера три ведра ягод, а Алешка утверждал, что два. Никто не мог сказать, какие дела числились за Колей, сколько собрал ягод Митька.

Печальным получился и общий итог.

– На каждого не вышло и по одному большому делу в день, – удрученно заметил Алешка, стоя перед фанеркой с выписанными цифрами. – Что скажет Тимка? А Пашка Вобликов? Заулюлюкают всех.

– И не говори! – подперев щеку ладонью, вздохнула Нюрка. – Митька-то хоть и шалапутный, а кабы прибавил его трехдневную выработку, совсем другое дело бы вышло. И Колькину тоже…

Не огорчилась только Вера.

– Ничего, ребята, – сказала она. – Не всегда же удача к удаче. У старшеклассников на этой неделе тоже не все гладко шло. Вернутся они с работы – я поговорю с Сережей.

Однако говорить с вожатым не пришлось. Старшеклассники вернулись в лагерь очень поздно, уже в темноте. Сразу сели ужинать, а потом пошел дождь, и Сережа распорядился:

– Всем в постель! Завтра подъем и завтрак на час раньше. И работать нужно поусерднее нынешнего.

У Петьки, с опаской ожидавшего собрания, отлегло от сердца.

– Слыхал? – толкнул он Алешку. – До завтрашнего вечера разговора про итоги не будет. А за это время мы, знаешь, сколько сделаем?

– Правильно! – подхватил звеньевой. – Пошли к девчонкам, предупредим, чтобы готовились.

Посоветовавшись, решили выполнить за день не меньше чем по две нормы на человека. Да только просчитались и тут. Видно, не зря говорится в народе, что человек предполагает, а судьба располагает. Когда наутро звено явилось на место работы, стало вдруг ясно, что ягод там больше нету. Всей компанией, мальчишки и девчонки набрали каких-нибудь три-четыре ведра голубики. Можно было наскрести с ведро барбариса – кусты его там и тут попадались на поляне, – да разве ж это добыча?

Алешка снарядил разведку туда, где нашли ворованный мед. Но и она возвратилась ни с чем: смородину, открытую Андрюшкой, кто-то уже собрал.

– Что ж тогда делать? – садясь на валежину, разочарованно спросил Юрка. – Может, плюнуть на все да ехать домой?

– Ну вот! – укоризненно посмотрел на товарища Лян. – Как трудно, так, значит, домой?

– Зачем же так, Юра? – сказал и Алешка. – Если мы с тобой уедем, звено проиграет в соревновании, и старшеклассники засмеют всех. И тебя тоже.

Юрка покраснел.

– Да нет. Я это не серьезно… Только что ж делать?

– Делать всегда есть что, – наставительно сказал Лян. – Надо идти ручью вверх. Тайге сейчас добра много. Чего-нибудь найдем.

– А что, например?

– Я почем знаю? Может, рябину, может, бруснику. Увидим…