Текст книги "За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге"

Автор книги: Валентин Башмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Об оленьем окороке, строительстве заездка и о том, как должен вести себя настоящий охотник

Из-за хлопот с медведем Петька и Коля чуть не забыли про Ляна. А между тем назначенный день уже наступил.

Маленький удэге пришел на пасеку ранним утром, чуть не затемно. Мальчишки с вожатым и Людка еще спали. Только Матрена Ивановна, поеживаясь от утренней свежести, тихонько звякала ведром у колодца. Она-то и встретила незнакомого парнишку.

– Ты чей же будешь, внучек? – услышал Петька сквозь сон голос старушки. – Охотников, которые с Бикина? Колькин приятель? Вишь как! А чего ж ты так рано поднялся? Уж не стряслось ли какой беды?

– Ничего, бабушка. Все порядке, – отвечал мальчишка. – Утром прохладнее, идти легче. И время беречь надо. Сереже дело есть.

Петька и Коля кубарем скатились с сеновала и кинулись к приятелю. За ними, не спеша, спустился с лестницы и Сережа. Чтоб стряхнуть дремоту, он потянулся, взмахнул руками и, поздоровавшись с Ляном, спросил, какое у него дело.

Лян ткнул ногой мешок, к которому уже принюхивался Валет.

– Мясо вот. Прислали охотники… Потом строить заездок…

Сережа присел к мешку, распутал завязки к вытащил олений окорок.

– Изюбрятина? Здорово! Уж не бьют ли ваши оленей летом?

– Ага, бьют, – кивнул Лян. И сразу же, чтобы отвести подозрения, объяснил, откуда мясо.

Удэгейский колхоз, сказал мальчишка, кроме пушнины и лесных плодов, добывает по специальному разрешению оленьи панты. Летом, когда у изюбров отрастают молодые рога, охотники выслеживают быков, убивают их и выпиливают панты на лекарство вместе с лобной костью. Отец Ляна и его друзья по заданию артели убили трех пантачей. Рога быков, как и полагается, отправили на заготовительный пункт, а туши доставили в охотничью избушку и заморозили для питания. Узнав от маленького удэге, что Сереже нечем кормить строителей, охотники отрубили олений окорок и послали в подарок школьникам.

– Стало быть, не зря говорится, что между добрых людей с голоду не помрешь, – взглянув на вожатого, сказала Матрена Ивановна. – Ежели к медвежатнике добавить эту оленину, твоим ребятишкам-то недели на две поди и хватит.

– К какой медвежатнике? – не понял Сережа.

– Да все к той же. Которую вы с Кузьмой добыли.

– Но-о! – словно испугавшись и не веря своим ушам, воскликнул парень. – Эта ж медвежатина ваша. Медведь разорил ваш улей, значит и мясо ваше.

– Еще чего! – берясь за ведро, махнула рукой пасечница. – Никакой улей не наш, а совхозный. И медвежатина нам со стариком без надобности. Ешьте на здоровье.

Щедрый подарок пасечницы до того обрадовал вожатого, что он даже забыл поблагодарить ее. Выхватив из кармана блокнот, принялся что-то считать. Потом сгреб Петьку и Колю в охапку и закричал:

– Ура! Если давать на брата двести граммов в день, мяса хватит не на две, а на все три недели. Вот!

– А еще надо ставить заездок, – подсказал маленький удэге.

– Что? Какой заездок? – поворачиваясь к гостю, спросил Сережа. – Рыбу ловить, что ли?

– Ну да.

– Так я же, брат, на такие дела не мастак. В жизни никаких заездков не видел.

– И пусть. Я видел, покажу как.

На широком, загорелом лице Сережи мелькнуло сомнение.

– А будет ли толк? Может, только провозимся?

Лян энергично тряхнул черной, давно не стриженой головой.

– Будет! Рыбы речке много. Каждый день полпуда поймаете.

Строить заездок отправилось все мужское население пасеки. Хотела было бежать и Людка, да Матрена Ивановна прикрикнула:

– Стыдобушки нету! Чай, Нюрка не в пастухи к тебе нанялась.

Маленький удэге повел друзей незнакомой, давно нехоженой тропкой вдоль речки. Шли с полчаса, а может, и больше. Дорогу то и дело перегораживали обросшие мхом и лишайником валуны, мелкие ручейки, болотца. Над головой роями вились комары, а на деревьях и на земле то там, то тут попискивали рябчики.

Остановились у неширокой протоки с пологими берегами. Воды в ней было, если прикинуть на глаз, не больше, чем по пояс. И текла она неторопко, ровно.

– Тут и будет заездок, – сказал Лян, стаскивая со спины рубашку. – Я посмотрю дно, а вы рубите толстые колья – чтобы метра полтора, рогулькой.

Когда колья были готовы, маленький прораб и вожатый принялись забивать их в два ряда поперек протоки.

Работа оказалась не из легких. Галечное дно реки сопротивлялось, как железное. Заостренные колья лезли между камнями через силу. Зато, когда сделали дело, Лян, хлопая себя ладонями по голым бокам (комары-то не дремали!), радостно объявил:

– Вот! Главное есть. Дальше надо длинные жерди. Чтоб через протоку. Потом хворост, тонкие колья.

На жерди Сережа срубил две стоявшие недалеко березки. Хворост и колья притащили мальчишки.

Общими силами уложили жерди на забитые колья, скрепили прочными вицами, а самые концы бревнышек обложили камнями и прикопали.

– Ха! Вот и кладка. Можно переходить на другую сторону! – обрадовался Митька.

Лян тем временем просовывал колышки между жердями, забивал в дно и постепенно городил под водой частокол. А потом все вместе начали заплетать частокол хворостом.

– Плотней, плотней! – предупреждал маленький удэге. – Чтоб рыба плетень не пролезла.

– И что ж, что не пролезет? – пожал плечами Петька. – Какая нам польза? Она ж повернется, вильнет хвостом – и поминай, как звали!

– Ничего не звали, – коротко возражал Лян.

Скоро плетень поднялся над водой. Мальчишка отошел к берегу и стал выплетать в верхней части изгороди небольшое окошко. Вода, напирая на преграду, слегка поднялась и зажурчала, сливаясь в отверстие. Когда же строители подвели плетень под самую кладку и обложили снизу галькой, крохотный водопад заиграл еще веселее. По ту сторону окошка заклубились даже маленькие пузырьки и пена.

– Ага! Догадался! – обрадовался Петька. – Теперь повесить под водопадом сетку – и вся рыба наша.

– Зачем сетку? – насмешливо сверкнул глазами Лян. – Можно подставить подол. Сомы да хариусы перегонки прыгать станут.

Все засмеялись, а маленький удэге отобрал пучок длинных прутьев и стал прикреплять их толстыми концами к краям окошка. Потом связал свободные концы прутьев снопиком. Позади плетня получилась штука, похожая на ивовый мешок или на узкую корзину. Нижняя, довольно плотная, стенка этой корзины была слегка утоплена в речку, а верхняя – редкая и ребристая – поднималась до самого верха изгороди. Вода врывалась в горловину, просачивалась между прутьями и текла дальше уже спокойно.

Лян для крепости оплел корзину посредине двумя хворостинами, обмыл руки и выбрался на берег.

– Все! Завтра можно приходить рыбой.

– Ну-у! – оттопырил губу Митька. – Какая ж тут рыба, если палец сквозь прутья пролезет? Надо заплести плотнее.

– Не надо, – запротестовал Лян.

– Так гольяны ж удерут. И пескари. Вся мелочь!

– И пускай. На здоровье. Когда вырастут, тогда поймаем.

– Да мало ж будет рыбы, – настаивал Митька. – Ребят ведь сколько соберется на стройку!

– Хватит! Мы грабители, да?

Петька дернул Митьку за рукав и спросил Ляна о другом. Ему показалось, что в ловушке мало воды: рыба в корзине может задохнуться.

– Нет. Дышать хватит, – сказал Лян. – Когда воды много, – плохо. Рыба разгонится – прыгнет окошко.

– Прыгать она будет и так, – возразил Коля.

– Угу. Будет. Только не окошко – боком вверх. Это совсем другое…

После трудной и утомительной работы с полчаса отдыхали, грелись на солнышке. Сережа, потрепав Ляна по плечу, пошутил:

– Молодец, парень! Если заездок даст рыбу, комсомольцы тебе памятник поставят.

Лян скромно промолчал, сделал вид, что всерьез шутку не принимает. Зато уцепился за слово Митька.

– А что? И надо поставить! – затараторил он. – И, если хочешь знать, не одному Ляну, а нам всем. Видал, что сделали? Самоцветов насобирали, медведя убить помогли, заездок построили. Мы, брат, не тьфу-тьфу, не лыком шиты!

Коля с Петькой обиделись на Ляна за то, что он скрывал свою затею от них.

– Почему не сказал про оленину и про заездок раньше, когда мы были у вас? – спросили они.

Маленький удэге, натягивая сапог, пожал плечами.

– Как же сказать, если сам не знал?

– Почему не знал? – удивился Петька. – Про мясо не говорю. Его могли не дать. А про заездок-то знал?

– Не знал, – рассматривая стершийся каблук, все так же спокойно возразил Лян. – Подходящая протока разве везде есть? Надо было смотреть.

– Видишь! Ходил смотреть, про все думал, а нам не сказал. Почему?

– Потому. Раньше дела говорят болтуны. Настоящий охотник сначала делает, потом говорит…

Глава IV. Даешь звено пионеров!

О живом ровеснике киевских князей, двойке за грамотность и рождении кодекса юных

После того как убили медведя да построили заездок, работы на точке поубавилось. Вместо тридцати – тридцати пяти ульев Матрена Ивановна с Сережей проверяли уже в день по десять – пятнадцать, а потом и того меньше.

У мальчишек и девчонок нежданно-негаданно появилась уйма свободного времени. Некоторые от этого даже растерялись. Но потом, конечно, привыкли и стали чуть не целыми днями пропадать в тайге – выискивали и осматривали в кустах птичьи гнезда, подкарауливали у валежин бурундуков и бесхвостых сонь, гонялись за стрекозами, рогатыми жуками да ежами.

Часто вместе с ними шел в лес и вожатый.

– Это кто кричит? – спрашивал он возле реки. – Слышите: царэ-тэрэ-тэк-тэк?!.. Не знаете?.. Камышевка. Маленькая серенькая птичка. Не больше воробья, а видали, как громко и четко выговаривает? Ну-ка, попробуйте повторить…

На вершине крутой сопки Митьке на глаза попалась однажды странная елка – невысокая, с редкими лапками и красной корой.

– Елка? – засмеялся Сережа, когда белобрысый подвел его к дереву. – А ты посмотри лучше. Есть на ней шишки? А смола в щелках?.. Нету? Вот то-то. Вместо шишек у этой елки красные ягодки, а хвоя очень ядовитая. И называется дерево не елкой, а тисом остроконечным. Очень редкое растение в наших краях. А в других оно и вовсе не встречается… Особенно удивляет людей долголетие тиса. Этому дереву, хоть оно и не толстое, наверняка тысяча лет. Оно росло еще тогда, когда на Руси правили киевские князья, а у нас тут бродили древние охотники-бохайцы – с деревянными луками, кожаными пращами и каменными топорами…

Каждый раз, когда Сережа рассказывал новую историю, Петька слушал его с раскрытым ртом. И, признаться, все больше завидовал: надо же, сколько интересных вещей знал вожатый! Хотелось и самому вот так же изучить лес, землю, зверей.

С удовольствием слушали вожатого и другие ребята. Стоило ему вспомнить про бохайцев, как девчонки начинали наперебой расспрашивать, какая у них была одежда, дома, украшения, потом растопыривали сарафаны и показывали, как бохайки кланяются друг другу, как наводят перед медным зеркалом брови, ходят в гости. Мальчишки делали «бохайские» луки и стрелы, привязывали к затылкам мочальные косы.

Если Сережа показывал сороку и спрашивал, о чем она кричит, начинали выдумывать:

– Сороке шубу пошили! Сороке шубу пошили! – кричали Нюрка и Людка. – Хвастает задавака своим нарядом.

– А вот и врете! А вот и врете! – напускался на подружек Митька, – она не хвастает, а жалуется: «Скоро кошки всех передушат! Скоро кошки всех передушат!» Поняли?

Но… Как ни веселились, как ни радовались ребята, а от Сережиных шпилек избавиться им все-таки не удавалось. Вожатый хоть и не зло, но подтрунивал над ними. Однажды он высмеял Петьку с его дружком и за тот самый закон мушкетеров, который они разработали для себя.

Случилось это, как помнится, в послеобеденную пору. Погода стояла ветреная, с дождем. Может, от этого, а может, и по другой причине Сережа решил отдохнуть на сеновале. Когда его высокая фигура появилась на пороге, мальчишки сидели на ящиках и плели корзинки. Маленький удэге накануне рассказал приятелям, какие вещички можно делать из прутьев, объяснил разные приемы и вот теперь прохаживался по сараю и проверял, как ребята справляются с заданием. Митька под его руководством выплетал огромную, чуть не с бочку, корзину для кормления коровы. Петька старательно трудился над ягодным лукошком, а Коля вот уже вторые сутки колдовал над сундучком с крышкой и железным замочком. Пахло ивовой корой, старыми сотами, сухой полынью.

Поднявшись по лестнице на сено и укладываясь на полости, вожатый случайно глянул в темный угол (вечером там ничего не было видно) и заметил листок.

– Хм, это что же? «Боевой листок», что ли?

Мальчишки переглянулись. Петька метнулся, чтобы перехватить листок, но опоздал.

– Та-а-ак, – насмешливо протянул парень, разбирая Колины каракули. – Значит, решили стать настоящими мужчинами и мушкетерами? А как эти слова пишутся по-русски, знаете?

Мальчишки молчали.

– Ну что ж, воды в рот набрали? Кто писал?

– Да кому ж писать, как не Кольке с Петькой, – хихикнул Митька.

– Ай-ай, Николай! – покачал головой вожатый. – Ты сколько классов кончил? Четыре? А ты, Петька? Целых пять? Здорово! Пять классов, а слово «мужчина» писать не умеешь!.. А где знаки препинания? Почему предложения начинаются с маленькой буквы, а в середине ни с того, ни с сего стоит слово с большой буквы? Срам! Стыд!

Друзья попробовали оправдываться, сослались на то, что писали не напоказ – для себя. Но Сережа разочарованно махнул рукой.

– Как хотите, а за грамматику больше двойки поставить вам нельзя.

– За грамматику? – насторожился Петька. – Ну и пусть! А что поставишь за содержание?

Вожатый посмотрел на него, на Ляна и почесал за ухом.

– За содержание?.. Тут, брат, нужно подумать. За инициативу твоя вожатая Вера или классная руководительница поставила бы, наверное, четверку. Не поскупилась бы.

– За какую инициативу?

– За почин, значит. За то, что решили стать мужчинами.

– Ага! Ага, Митька! – обрадованно повернулся Петька к приятелю. – Слыхал, что говорит Сережа? А ты что болтал?

Услышав громкие голоса мальчишек, в дверь сунулись и девчонки. (До этого они возились возле плиты красили ивовые прутья, чтобы плести из них разноцветные корзиночки для домашних мелочей.) Коля вскочил навстречу:

– Чего приплелись? Тут мужской разговор, а вы…

– Но-но, ты не очень-то! – вздернула нос Людка. – Забыл, как уговаривал Нюру подоить коров?

Заступился за девчонок и Сережа.

– Пусть слушают, – сказал он. – Не съедят вас.

Разговор продолжался.

– Что значит не трепаться? – спросил он. – Объясни, Петька.

– Да чего объяснять? Это ж просто: не врать. И, если что сказал, обязательно сделать.

– Быть правдивым, держать данное слово? Так, что ли?

– Ну да.

– Тогда так и запишем, – переворачивая листок и делая пометку на обороте, кивнул вожатый. – А как понимать слово «не задаваться»?.. Не хвастать и не зазнаваться, да?.. А что значит, никого не бояться?

Когда разобрали и эти пункты, вожатый на минуту задумался.

– А вы ничего не забыли? Как думаете?

Мальчишки пожали плечами. Петьке, по правде сказать, казалось, что больше говорить не о чем. Но стриженая Нюрка, оказывается, думала иначе.

– Забыли, конечно! – раздался от двери ее хрипловатый басок. – Самое главное как раз и забыли.

– Что главное? – повернулся к ней Коля. – А ну скажи. Ну?!

– А что? Трудиться – вот что! Каждый мальчишка, раз он хочет стать мужчиной, должен трудиться. Мужчины-то у нас, знаете, какие? Самая трудная работа достается им – и в шахте, и на стройке, и на поле. – Помолчав, Нюрка кашлянула в кулак и закончила: – А еще надо учиться, учиться и учиться, как скатал Ленин.

Сережа кивнул головой, хотел, наверно, поддержать девчонку, но не успел – затараторила Людка.

– Ага! А я не согласна! Да, не согласна! – вскочив с порога и размахивая зелеными кулаками (окрасились вместе с прутьями), затараторила она. – Ленин говорил учиться не одним мальчишкам, а всем. И трудиться – тоже. Если хотите знать, так это касается всех! И девчонок и мальчишек! Вот!

Ее горячность всех рассмешила.

– Давай, давай, Людка! – затопал ногами Митька. – Шибче, шибче! Только не захлебнись.

Вожатый засмеялся тоже. А когда девчонка умолкла, повернулся к мальчишкам и прищурился.

– А что, зюзики-карапузики? Может, она дело толкует? А?

– Конечно, дело. Чего спорить? – сдвинул темные брови Лян. – Ленина, учебу, труд – правильно.

– А про другое неправильно, – перебивая друг друга и поминутно вскакивая, зашумели Петька и Митька. – Другое девчонкам не годится.

– Как – не годится? Чего – не годится? – возмутилась опять Простокваша. – А ну-ка, дайте бумагу! Сейчас докажу!

Подскочив к Сереже, она выхватила у него листок и принялась перечитывать:

– Уважать товарищей не годится! Да? Держать слово не годится? Быть честной не годится?

– Ага, ага! Ты не выбирай! – запротестовал Петька. – Давай все подряд. Читай, что сказано про силу. Годится? А про то, чтоб не нюнить? Годится?

Людка немного смутилась. Но смеяться над собой не позволила.

– Ух, подумаешь! Это ж исправить легче легкого. Вот, глядите!

Она схватила с бочки карандаш и, сделав поправки, снова сунула листок вожатому. Вместо шести пунктов, придуманных мальчишками, на страничке теперь было десять. И против некоторых значилось. «Девчонкам нюнить можно», «Девчонке быть здоровой и ловкой». «Девчонкам – не пудриться и не краситься, наряжаться можно, только красиво».

Сережа прочитал пункты вслух и повернулся к мальчишкам.

– Ну как? Пойдет такой документ?

Коля с Петькой помялись.

– Пойти-то, конечно, может, – буркнул Коли. – Только что ж получается? Законы юных пионеров, да? А потом, что поставить сверху? Было-то про мушкетеров?

– Да-а… Тут ты, пожалуй, прав, – согласился вожатый. – Выходит, что главное из вашей грамоты как раз и выброшено. Только знаете что?.. Я думаю, это не страшно. Ведь когда вы писали про мужчину, разве не пионерские законы брали? Читайте: «Не хныкать, если трудно; не зазнаваться; быть смелым…» Разве это не по-пионерски? А?

Сережа взял листок и, нажимая на карандаш, жирно вывел:

«Кодекс юных строителей коммунизма».

Потом подумал и чуть ниже добавил:

«Быть настоящим человеком».

Девчонки и Митька с Ляном окружили вожатого, стали выспрашивать, что значит слово «кодекс», зачем-то вспомнили про летчика Мересьева, о котором рассказывается в книге «Повесть о настоящем человеке».

Петьке с Колей ничего не оставалось, как отойти в сторону и снова приняться за корзинки. По правде сказать, им не очень-то нравилось, что Сережа повернул все по-своему.

Дулись на парня до самого вечера. Но перед сном Коля неожиданно повеселел и загадочно подмигнул приятелю.

– А знаешь, Петька? Это ж даже хорошо, что Сергей придумал свой кодекс да навязал нам девчонок.

– Чего хорошего? – вяло отозвался Петька.

– А того! Раньше-то в строительную бригаду просился кто? Ты да я. Не зря Сергей нас высмеял. А теперь можно небось проситься всем. Да! Поговорить с девчонками и айда! Нас же с ними шесть человек! Сила! Придем и скажем: давай, мол, звено пионеров.

– Да это ж… Это ж, знаешь, какая штука? – загорелся Петька. – Организовать звено, отремонтировать сарай, а потом развести в нем кур. Целую тыщу! А? Пошли к Людке, а потом к Сереже.

Так они и сделали бы, но, как нарочно, Сережа куда-то отлучился. А потом на пасеке развернулись такие события, что затею со звеном до поры до времени пришлось отложить.

О пользе головомойки, горьких размышлениях и товарищеской выручке

Странное получается дело! Когда человеку скучно и нечем заняться, время ползет прямо-таки по-черепашьи. С начала недели до субботы проходит чуть не целая вечность. Если же прожить так месяц, другой, а потом оглянуться назад, кажется, будто пролетел только день.

Совсем другое получается, когда у тебя куча дел. Тут, наоборот, дни бегут, как часы, а промелькнувшие недели кажутся месяцами…

Лежа на песке и подперев голову кулаками, Петька смотрел, как плещутся в речке товарищи, и перебирал в памяти разную ерунду, чтобы забыть о случившемся.

А случилось в тот день то, чего следовало ждать уже давно.

Утром, когда старшие уже работали, а мальчишки совещались, как еще добыть продуктов для стройки, в лесу загудел мотор.

– Трактор! – насторожился Сережа, отодвигая бочонок, на котором осаживал обруч. – Ползет из Березовки, что ли?

– Да нет, сынок, – возразила из-за плиты Матрена Ивановна. – Пора-то теперь горячая – сенокос, прополка. Березовцы гонять машину не станут.

– Конечно, не из Березовки, а из Кедровки, – поддержали ее Коля и Митька. – И вовсе не трактор, а автомобиль. Слушайте!

Звук, и правда, был ровнее, чем у трактора. И нарастал очень быстро.

– Как же он перебрался? – удивился вожатый. – Дожди хоть и кончились, а река еще глубокая.

Все помчались к дороге. Мальчишки хотели бежать дальше, да Сережа не разрешил.

– Незачем, – сказал он. – Вон видите? Машина уже видна… Да не там, не там! Смотрите на кедр с двойной вершиной.

Грузовик издали походил на ползущего по прутку жука. Через минуту этот жук превратился в спичечную коробку, потом в солидную черепаху, а когда машина подошла метров на сто, Петька уловил в ее очертаниях и окраске что-то знакомое. Таким же знакомым показалось и лицо в кабине.

– Отец! – сорвалось с губ. – Папка!

Это, и правда, был отец. Остановив машину, он неторопливо выключил газ и осмотрелся. Потом взял с сиденья туго набитый мешок и, хлопнув дверцей, опустился на землю. Петька сунулся навстречу, но отец равнодушно обошел его и, пожав руку Сереже, зашагал к дому. Здесь взрослые сразу же завели разговор о совхозных делах, о хозяине пасеки, который все еще был в отъезде, а Матрена Ивановна налила гостю чаю и принесла меду.

Что оставалось делать в таком случае? Петька, съежившись, сидел на ступеньках крыльца, вспоминал лагерные проделки и с тоской гадал о том, какое наказание ему уготовано. Таким равнодушным и холодным отец не был еще никогда.

Объяснение состоялось только после того, как Матрена Ивановна ушла в дом.

– А ну-ка, герой, иди сюда! – негромко приказал отец.

Петька поднялся на веранду и, робея, остановился перед столом.

– Шагай ближе. Докладывай…

Пришлось подробно рассказать про побег, пожаловаться на вожатую, на ее придирки.

– Ясно, – поморщился отец. – Во всем виновата, значит, Вера. Она не давала бедному Луковкину жить, придиралась, грозила написать родителям… Ну а Сергей? Обижал тоже?

– Нет. Кто сказал?

– А Яков Маркович? – не обращая внимания на вопрос, продолжал отец. – А Митькина сестра Варя и директор совхоза?

– Никто не обижал.

– Тогда зачем же ты их наказывал вместе с Верой?.. Сергею пришлось удариться в поиски, Вере работать за него в лагере, а Якову Марковичу с директором бросать все дела и думать, куда могли подеваться мальчишки.

Отвечать было нечего. Петька стоял, опустив голову.

Отец помолчал, побарабанил пальцами по столу и еще строже спросил:

– А про мать ты хоть чуточку думал?.. В то утро, когда вы сбежали, ей как раз делали операцию. Потом она две недели лежала без сознания, звала в бреду сына…

Это убило Петьку и вовсе. Представив себе мечущуюся в постели мать, а потом себя и Колю, весело шагающих по таежной тропе, он скривился, заморгал и, не сдержавшись, всхлипнул. Отец удивленно покосился на него, хотел что-то добавить, но передумал и только укоризненно хмыкнул.

– Вот так-то. Сейчас хлюпаешь, а когда надо думать, выкидываешь неизвестно что…

Чтобы дать сыну успокоиться, старший Луковкин начал о чем-то расспрашивать Сережу. Потом повернулся к сыну и сказал:

– Ладно. Можешь пока гулять. Я еду в Березовку. Вернусь, тогда и решим, что с тобой делать…

Вот это-то и испортило Петькино настроение. Отправившись с друзьями на речку, он даже не стал купаться. Распластался на песке да так и валялся, перебирая в уме всякую ерунду.

Впрочем, отвлечься не удавалось. Перед глазами вставало грустное, похудевшее лицо отца (каково-то ему одному!). Жаль было матери, а тут еще копошились в уме всякие мысли о товарищах, о Сереже. Догадываясь, что его заберут в город, Петька радовался этому и грустил. Радовался, потому что отъезд обещал встречу с матерью, а грустил из-за того, что нужно было расстаться с друзьями. Что ни говори, а он по-настоящему привязался не только к Коле и Ляну, но и к толстой Нюрке, и к насмешнице Людке, и к четвероногому Валету.

Заметив грусть приятеля, неловко чувствовали себя и мальчишки. Немного поплескавшись, они выбрались на берег, оделись и минут пять лежали молча. Наконец не выдержали.

– Э! Чего тут валяться! – стукнул кулаком по песку Лян. – Пошли собирать помидоры. Матрена Ивановна наказывала.

Нехотя поплелись в огород и принялись обшаривать кусты. Однако уже через пять минут Коля со злостью шмякнул гнилым помидором о землю и сел в борозду.

– Если увезут Петьку, то завтра явятся и за мной. Мать небось давно навострилась.

– Ну да, – кивнул Митька. – Тогда не веселиться тут и мне.

– А мне и подавно, – печально поддакнул Лян. – Одними девчонками играть разве станешь?..

И все же тревога мальчишек оказалась напрасной. Когда они услышали гул возвращающейся из Березовки машины и прибежали к дому, навстречу выскочила Людка.

– Знаешь, Петька, – оглядываясь и прикрывая рот косынкой, зашептала она, – ничего страшного не будет. Ты не бойся. Бабушка уже разговаривала с твоим отцом. Он отошел, не сердится. Да! Привез целый мешок продуктов – муки, масла, какао.

Она хотела сообщить еще что-то, но отец кликнул Петьку и сел на пенек.

– Ну-ка, выкладывай, что вы делали на пасеке.

Петька нехотя начал рассказывать. Отец шевелил прутиком бегающую по земле жужелицу, внимательно слушал, задавал вопросы.

– Значит, тут интересней, чем в лагере? – заключил он, когда Петька умолк. – Так я тебя понял?

– Ну да. Тут же только Сережа да бабушка. А они не ругаются.

– А где лучше? На пасеке или в городе?

Как следовало отнестись к такому вопросу? Сообразив, что он задается неспроста, Петька растерялся. К счастью, выручил Митька. Он сидел рядом и делал вид, что наблюдает за жужелицей. На самом же деле чутко ловил каждое слово Луковкиных.

– Понятно, на пасеке, – смело заявил он вместо Петьки. – В городе-то что? Одна пыль да толкотня. А тут, видите, и лес, и речки, и горы… Ага! А в тайге уже смородина поспевает. Скоро пойдут черемуха и орехи. – Потом, словно испугавшись своей смелости, белобрысый глотнул воздуху и вдруг выпалил: – Дядь! А дядь! Оставьте Петьку с нами до школы? А?

Отец, покосившись на непрошеного заступника, невесело улыбнулся:

– Ишь, адвокат нашелся! А не с тобой ли он дрался, когда был в лагере?

Митька повел ободранным носом, поморщился:

– Так то ж когда было! Мы уже помирились.

– Ну конечно! До первой ссоры.

– Не-е, дядя! – вмешалась стоявшая рядом с Митькой Нюрка. – Они ж, и правда, больше не дерутся. Мы Митьку воспитываем по кодексу юных строителей коммунизма.

– Митьку? А Петьку?

– Ну и Петьку, – уточнила Нюрка. – Только он не как Митька – первый не задирается. И вообще сознательный.

Увидев, что Петькин отец разговаривает с Митькой и Нюркой, осмелели и другие.

– Правда, дядя, – придвинувшись ближе и глядя и на гостя, попросил Коля. – Оставьте Петьку. Мы ж тут полезному учимся – за пчелами ухаживаем.

– Будем рыбу ловить, капканы ставить, – поспешил добавить Лян. – Отец покажет как.

Тронутый единодушием ребят, стерший Луковкин засмеялся и, обняв Петьку с Нюркой, сдался.

– Ну раз уж вам, галчата, без него не обойтись, пускай остается. В больницу-то к матери все равно не пускают. Лагерь закрыли. А в городе болтаться без дела и впрямь нечего.

Обрадованные мальчишки тут же затеяли неистовую возню – подбрасывали ноги выше макушек, носились по двору, ревели медведями, кукарекали. Взрослые, глядя на них, только смеялись да покачивали головами. Однако потом отец подозвал Петьку слова и строго предупредил:

– Только знай: если затеешь новый побег, драку или не будешь слушаться Матрену Ивановну и Сергея, на меня не жалуйся. В другой раз не спущу. Заберу домой, закрою в квартире – и сиди под замком до самого сентября…

Провожать машину босоногая команда отправилась в полном составе. Петька по праву родства занял место в кабине. Остальные забрались в кузов.

– Видал, как я ловко забросил словцо? – толкнув локтем Ляна, похвастался Митька. – Кабы не я, не видать бы вам Петьки.

– Ох, ты! – насмешливо фыркнула Людка. – Если хочешь знать, так ваш разговор с Петькиным отцом – одна комедия. Все решили без вас.

– Так тебе и поверили! Чего врешь? – накинулся на соседку Коля. – Кто решил-то?

– Да бабушка. Вот кто! Когда вы пошли на речку, я в кладовке возилась, а они с дядей на веранде разговаривали. Все слышно было.

– А что?

– Все. Сначала Петькин отец жаловался. Вот, говорит, прокуда рыжая, подрался, сбежал, а теперь добрым людям на голову навязался. Что делать с таким, ума не приложу. Придется, наверно, запирать в квартире.

– Так и сказал?

– А как же? Только бабушка ему на это свое: ничего, мол, он парнишка уважительный, толковый. И интерес ко всему имеет. Посмотрел бы ты, как он тут про пчел расспрашивал. А насчет того, что сбежал да подрался, тоже не страшно. Из них-то, таких, кто не дерется? И вожатая небось не святая. Сама дите еще…

Людка оглянулась, уселась поудобнее и уже спокойно закончила:

– А потом бабушка посоветовала оставить Петьку на пасеке. Если, говорит, у тебя жена на операции, лучше ничего не придумаешь: и самому облегчение и парнишке польза. Он же тут отдохнет, поправится. Да и тосковать по матери в компании меньше будет.

– И дядя согласился? – спросил Коля.

– Конечно. Чего же еще? Только не сразу. Сначала говорил, что Петька будет обузой. Да разве не знаешь, какая у нас бабушка? Чего рассуждать, говорит! У меня ж тут трое внуков. Одним больше, меньше – ерунда. Да! Не взяла даже денег. Хватит, говорит, и продуктов, которые привез.

Сообщение девчонки Митьку разочаровало. Однако по-настоящему огорчаться он, как известно, не умел.

– Подумаешь! – протянул белобрысый. – Бабка или и – какая разница? Главное, что Петька остался на пасеке. А раз так, надо спеть. Споем, а?

Подавая пример друзьям, он открыл уже рот, набрал в грудь воздуху, но неожиданно подскочил, клацнул зубами и, прикусив язык, взвыл от боли.

– В-в-в-ви-ии… В-в-ва-а! У-у-у!

Всю обедню певцу испортил ухаб. Когда машина выбралась из него и снова пошла по ровному месту, мальчишки и девчонки как сумасшедшие завизжали, захохотали.

– Вот так спел! Вот так потешил, Митек! Да ты не смущайся, пой, пой!