Текст книги "За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге"

Автор книги: Валентин Башмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)

О счастливой обмолвке, последней горстке крупы и о том, что сказал маленький охотник

На добыче золота, заготовке женьшеня и коры бархата, как уже сказано, пришлось поставить крест. О таком можно было только мечтать. А дело между тем стояло. Продукты для строительной бригады сами собой в кладовку не шли.

– Эх, горе-горькое! Нет у нас Ляновой хватки, – с досадой обмолвился как-то Коля. – Сколько б можно было сделать!

Петька сначала пропустил эти слова мимо ушей. Но потом посмотрел на друга и почувствовал, как глухо и жарко заколотилось в груди сердце.

– Ой, Коля! Да это ж… Это ж, знаешь, какая идея!

Коля не понял приятеля.

– Какая еще идея? Чего придумал?

– Да с Ляном же! Пригласить его к нам и назначить главным охотником. А?

Теперь от изумления открыл рот Коля. В компании карапузиков – настоящий удэгейский охотник, убивший не одного зверя и походя выхватывающий из реки килограммовых ленков! О таком можно было только мечтать. А Лян, конечно, с удовольствием согласится быть главным охотником. Ведь не зря же он с таким интересом расспрашивал о пасеке, пчелах, о том, как живут кедровцы?!

Вопрос упирался теперь только в то, как связаться с мальчишкой. Не бросать же работу на глазах у старших? Да и кто тебя пустит опять в тайгу?

Выручил против ожидания, случай.

Утром, подавая на стол завтрак, Матрена Ивановна с сокрушением спросила:

– Что будем делать, ребятушки? Дожди по ночам все льют да льют. В Кедровку никакими путями-дорогами не пробиться, а продукты, почитай, все вышли. Масла в бутылке вон на донышке, крупы с фунт осталось, а муки и того меньше. Молока-то да картошки у нас, конечно, вдоволь, – продолжала пасечница. – Да разве ж с таким харчем в рабочую-то пору перебьешься?

– Что и говорить! Без хлеба да жиров не работа, согласился вожатый. – А нельзя ли подзанять у соседей?

– Навряд, сынок, – покачала головой женщина. И тут же повернулась к подошедшему мальчишке: – Митрий, ты, случаем, не знаешь, как у тетки с мукой? Есть запасец или нету?

– Да какой запасец, бабушка! – откликнулся Митька. – Вчера она последнюю замесила. Еще ругалась на дядю Кузьму: почему, говорит, мало купил, когда ездил в сельпо?

– Видишь?.. Ежели нету у Насти, так у Нюркиной матери и спрашивать нечего. Они недавно приехали, еще не обжились.

Петька, прислушиваясь к разговору старших, не вытерпел.

– А у охотников мешки, помнишь? – тронул он локтем друга.

Коля понял намек и живо повернулся к бабке.

– Ага, баба! Слышишь, что говорит Петька? У Ляна ж в амбарушке, знаешь, сколько продуктов? Мы сами видели: и мука, и крупа, и соль.

Пасечница и вожатый переглянулись.

– А и впрямь, Матрена Ивановна! – поднялся из-за стола Сережа. – Лян – это мальчишка, у которого я нашел беглецов. Там живет целая бригада. И продукты, конечно, есть… Что, если мне смотаться туда? Утро как раз прохладное, пчелы на взяток пойдут не скоро.

Пасечница заметила, что идти не близко, но Сережа махнул рукой и через десять минут с рюкзаком за спиной уже шагал по знакомой дороге. За ним увязались, конечно, и Петька с Колей.

Маленький охотник, как и в первый раз, встретил гостей сдержанно. Поблагодарил за принесенные в подарок мед и овощи, предложил позавтракать. Но когда Сережа заговорил о деле, смутился.

– Продукты-то есть, – сказал он, отводя взгляд в сторону. – Да как дать? Колхозные ж. Отец уехал, меня сторожить оставил…

Такого никто не предполагал. Всем стало неловко. В самом деле, разве может человек делиться общественным добром?

Сережа хотел извиниться. Но Лян крутнул головой, нырнул в избушку и через минуту выволок во двор два небольших мешка.

– Вот. Это берите… Оставили мне самому.

В первом мешке было килограммов пятнадцать муки, а во втором, наполненном до половины, – с полпуда круп.

– Ого! Так нам же и половины этого за глаза! – обрадовался вожатый.

После этого, как водится, пошли всякие расспросы.

Поговорить с приятелем о своем деле мальчишки смогли только перед самым уходом, когда Сережа занялся подгонкой лямок рюкзака.

Ляну предложение прийти на пасеку и стать главным охотником понравилось. Обрадованный этим Петька тут же стал заверять друга в том, что они с Колей заранее приготовят удочки и все необходимое для рыбалки. Но Лян только усмехнулся.

– Зачем удочки? – сказал он.

– Да чтобы ловить рыбу, – объяснил Петька. – Помнишь, как ты хватал ленков? Теперь ведь их нужно будет не два и не три, а, может, десяток. И каждый день.

– Удочек не надо. Глупости.

– Да как же не надо? Как ты будешь ловить рыбу без удочек?

– Найду как. Увидите.

Догадавшись, что маленький удэге готовит какой-то сюрприз, мальчишки не стали донимать его расспросами. Справились только, когда он придет на насеку.

– Через три дня, – сказал Лян. – Отец товарищами приедет – тогда и приду.

– У-у, как долго! – разочарованно протянул Коля. – Значит, нам сидеть и ждать у моря погоды? Да?

– Зачем ждать? Можно работать.

– Да, работать! А что работать? Может, ты скажешь?

Лян потеребил чуб, подумал и предложил заняться сбором самоцветов.

– А-а! Мы это уже пробовали, – отмахнулся Петька. – На пасеке ж речка совсем не такая, как те, по которым плыли на батах. Ни одного красивого камешка не найдешь.

– А других речек нету? – поинтересовался Лян.

– Да откуда им взяться? Только ручей, на который мы ходим умываться. Но он совсем мелкий, тихий. Песчаных обрывов нету.

– Ничего, что нету, – возразил Лян. – Поискать надо.

Знал бы маленький удэге, что найдут мальчишки на том ручье и в какую передрягу попадут из-за этого!

О незадачливых следопытах, осадном положении и медвежьих удавках

Перед вечером, приставив к медогонке Митьку и Нюрку, Петька с Колей отправились вверх по ручью. Мирно беседуя, они отошли уже на добрый километр, как вдруг впереди мелькнуло что-то темное. Раздался шорох и всплеск.

– Зверек! – присев на корточки и выглядывая из-за куста, прошептал Петька. – Коричневый, мордочка острая, глазки черные.

– Колонок? – предположил Коля.

– Не знаю. Посмотрим следы.

Приблизились к камню, возле которого мелькнул зверек, исследовали берег. Но ничего особенного не нашли. На гальке следов не было, а на земле под большой, нависшей над водой кочкой виднелось лишь две-три царапины да лежала задушенная лягушка.

– Наверно, водяная крыса, – решил Коля. – Задушила, а потом придет и сожрет.

– Нет, – возразил Петька. – Сережа говорил, что водяные крысы бывают серые и бурые.

Чтобы узнать, кто хозяйничал на берегу, решили спрятаться в кустах и подкараулить зверька. Героически кормили комаров минут десять. Но осторожный лягушкоед так и не пришел. Вместо этого неподалеку раздался скрежет гальки и чье-то ворчанье.

– Митька! – подмигнул Коля. – Бросил работу и ищет, куда мы девались. Сейчас я его пугну…

Мальчишка прокрался вперед, сунул голову в кусты, но вместо того, чтобы крикнуть и пугнуть Митьку, вдруг попятился, взмахнул, как птица, руками и… что есть духу пустился вниз по ручью.

Много ли наберется на свете пятиклассников, которым довелось испытать в жизни настоящий, взаправдашний ужас? Петька до этого момента тоже не имел о нем никакого представления. Все пережитое, например, в темной комнате, в стычках с хулиганами или при падении с крыши сарая (было и такое), показалось бы в ту минуту ерундой. Ни гроша не стоили даже страхи, навалившиеся на друзей в таежном дупле. Ведь там мерещилось что-то знакомое – хотя бы по рассказам да книжкам. А тут перед глазами было сначала только бледное, перекошенное лицо друга, а потом мелькающие впереди пятки. О том, кто ворочается и ворчит за кустами, приходилось только догадываться.

Натыкаясь на деревья и камни, сбивая о валежины ноги, бежали до тех пор, пока не очутились возле пасеки. Только когда услышали голоса людей, Коля остановился и в изнеможении плюхнулся на траву.

– Ну чего ты! – загнусавил Петька. – Несешься, как угорелый. Вдруг я отстал бы, сломал ногу?

Товарищ не отвечал – не мог перевести дух.

– Ну кто там? Страшный?

Коля смахнул с лица пот, взглянул на друга и с трудом выдавил:

– Медведь…

– Медведь? – Петька оторопело переступил с ноги на ногу и оглянулся. – Настоящий?

– Нет… Плюшевый… С пуговичными глазами…

Коля еще долго тряс головой, хватал воздух ртом. Когда же дыхание вошло и норму, принялся рассказывать сам.

– Он, бродяга косолапый, знаешь, как сделал? Съехал на заду с обрыва, шлепнулся в воду и давай топить улей. Одной лапой держит рамки, чтоб не уплыли, а другой от пчел отмахивается.

– Какой улей? Где он его взял?

– Я почем знаю? Наверно, спер на пасеке. Пчелы его кусают, а он топит. Когда потопит, тогда начнет есть.

– Кого? Пчел?

– Тьфу! Ну чего ты из себя дурачка строишь? – рассердился Коля. – Сдались ему твои пчелы! Мед, конечно.

– С воском и деткой?

– А что ж такого? Он все равно муравьев ест. И лягушек, и червяков. С медом-то они небось еще вкуснее.

– Ну-у-у…

Кое-как обмыв в ручье царапины, друзья поспешили с новостью к старшим. Только их сообщение опоздало. Матрена Ивановна бродила вокруг дома, хлопала себя ладонями по бедрам и сокрушенно причитала:

– Ах, окаянный! Ах, идол косматый! Да что ж это деется, люди добрые? Уволок, вражина, улей! А в улье-то мед неоткачанный, рамки совхозные…

Сережа угрюмо возился у поваленного прясла, копал для столба яму. Узнав, что мальчишки видели медведя у ручья, схватился за ружье, хотел бежать в лес, но пасечница не пустила.

– Куда еще снарядился? – проворчала она. – Не видишь, ночь на носу. Да к какой резон гоняться за зверюгой, ежели он сам сюда явится? Нынче-то, конечно, нажрался, спать будет. А завтра…

Так оно и получилось. Назавтра Валет и спущенный с цепи Кудлай волновались уже с утра. Они то и дело нюхали воздух, ставили дыбом шерсть на загривках, рычали.

– Не зря собаки бесятся! Ох, не зря! – вздыхала пасечница. – Выглядывает вражина из-за дубов, караулит!

Взрослые старались не уходить с точка. Сережа держал под рукой заряженное ружье, а Коля с Петькой и Людкой (прочим было наказано на пасеку не являться) помогали стеречь дом с веранды и со двора.

Если бы медведь ходил в школу и закончил хоть один класс, он, наверно, сосчитал бы, что за ним следят сразу пять пар человеческих глаз. А в дальнем конце точка были привязаны еще и собаки. Но косолапый арифметикой не занимался и, должно быть, потому перехитрил сторожей.

Случилась это перед самым закатом солнца, когда Матрена Ивановна стала доить корову, а мальчишки с Людкой затеяли возню у печки. Возле ульев в это время оставался один Сережа. Он сколачивал на дереве дощатый помост для ночного дежурства и зашел зачем-то в омшаник.

Увидев, что спина караульщика скрылась за дверью, косматый любитель сладкого выскочил из кустов, схватил первый попавшийся улей и опрометью кинулся назад. Спустя какое-то время он наверняка сидел бы уже в ручье и, как вчера, лакомился медом. Но на его беду случилась заминка. То ли по своей звериной привычке, то ли по другой причине медведь атаковал пасеку с того самого места, что и раньше. А забор между тем в этом месте был исправлен. Вместо старых поваленных столбов Сережа поставил новые, крепкие. Заменил и перекладины.

Косолапый, когда бежал к точку, этого не заметил – свободно пролез между жердями. А с ульем, конечно, застрял. Деревянный ящик в дыру не лез. Медведь вертел его и так и эдак – скреб когтями поверх забора, тащил за собой, – но все напрасно.

Собаки учуяли зверя, подняли лай. В один голос с ними завизжала Людка, а Сережа не растерялся, выскочил из омшаника и прямо с порога пустил в вора пулю.

Медведь кинулся в кусты…

Посмотрели бы, что натворил косолапый на пасеке! Кроме украденного улья, который валялся теперь у изгороди, он попутно опрокинул еще два. Земля и трава у прясла были истоптаны, жерди исцарапаны, а потревоженные пчелы так и вились над головами.

Спать в эту ночь Сереже не пришлось. Забравшись с ружьем на помост, устроенный на дереве, и дожидаясь нового нападения, он даже ужинать не спустился. Только медведь, должно быть, знал, что его караулят, и до утра не являлся. А с рассветом началось почти то же, что и вчера. Собаки все время волновались, рычали, в кустах что-то трещало. Отойти от ульев нельзя было ни на минуту.

– Обложил, проклятый, как ворога, – сокрушалась пасечница. – Как в крепости обложил! Так за каждым шагом в подглядывает. Так и подглядывает!

До обеда старушка что-то соображала. Потом подозвала Сережу и сказала:

– Вот что, сынок. Мараковала я, мараковала, и выходит, что надо идти к Кузьме.

– Зачем? – не понял вожатый.

– А затем, что пора с ведмедем кончать. Полюбуйся на себя в зеркало. Ночь не спал – опух. А наперед все то же. Одному тут не сдюжить, а из меня помощница никудышная. Заберу-ка я корову да и пойду. Там с Настей да Митькой мы как-нибудь управимся. А Кузьма придет к тебе. Вдвоем-то чего-нибудь надумаете. А не надумаете, так хоть дежурить станете по очереди.

Сережа не возражал.

– Только не напал бы на вас медведь по дороге, – заметил он.

– Ну! – отмахнулась старушка. – Такого отродясь не слыхали. За ульями ведмеди спокон веку охотятся, а чтоб человека драть – в наших краях не бывало.

Кузьмой звали Митькиного дядю. Высокий, седой и худощавый, он пришел на пасеку часа в три. Присев на порог омшаника, закурил, обвел всех взглядом и попросил рассказать, как было дело. Сережа описал вчерашнюю сцену. Коля, глотая слова к сбиваясь, сообщил, что он видел на ручье.

– Медведь, говорите, небольшой? – попыхивая цигаркой, уточнил Кузьма. – С белым галстучком?

– Ну да. Черный.

– А шкура? С проплешинами?

– Какие там проплешины! Косматая, чистая.

Дядя Кузьма еще раз спросил, откуда нападал косолапый, прошел с вожатым по ближним звериным тропкам. Вернувшись к омшанику, сел на старое место, задумался.

– Может, позвать еще Нюркиного отца? – спросил Сережа.

– Да нет. Зачем отрывать человека от дела? – все еще думая о чем-то, ответил Кузьма. – Справимся, чай, и сами.

– Будем караулить на пасеке?

– Пожалуй, что так. Был бы капроновый трос, тогда другое дело.

– А что тогда? Петли?

– Ну да. Слыхал небось, как прошлым летом поймали бурого медведину? Если попался бурый, почему не поймать черного?

Услыхав о тросе, Петька моргнул Коле.

– Дядя Кузьма! А железный трос можно? Железный у нас есть.

– Не болтайте, – повернулся к приятелям Сережа. – Откуда он взялся?

– А вот и взялся! – продолжал Петька. – Лежит в старом сарае под мусором. Пойдем с нами…

Трос и в самом деле был на месте – лежал в углу под кучей старых листьев и обвалившейся штукатурки. Сверху металл давно заржавел и запылился. Но Сережу интересовала толщина каната. Она же была солидной – добрых три или четыре сантиметра.

– Да-а, – огорченно протянул парень. – Веревка хороша, да не для нашего дела.

– Почему ж не для нашего? – возразил Петька. – Ее ж можно расплести.

– Расплести?

Сережа опять повернулся к канату, отыскал конец и попробовал жилки пальцем. Проволочки под нажимом сгибались, а пряди троса, хотя и с трудом, разъединялись.

– Ура, зюзики! Годится! – закричал радостно Сережа. – Хоть вы и мелюзга, а другой раз дело придумаете. Влезет медведь в петлю – шкура ваша!

Когда петли были изготовлены, пасечник и вожатый натерли их пихтовой хвоей (чтобы не так пахли железом) и выставили на тропках, по которым бродил медведь. Концы троса прикрепили к древесным стволам, а удавки расположили на дорожках так, чтобы они не лежали, а стояли. В нескольких местах устроили еще и свисающие с деревьев петли: авось зверюга сунется головой.

– Вот и все, – возвратившись на пасеку, объявил Кузьма. – Ты, Сергей, бери ружье, подушку и лезь спать на помост. Надо, чтобы к ночи глаз у тебя был верный, рука не дрожала… А вы, мелкота, – повернулся он к ребятам, – как поели, так сразу и по местам. Двери в доме и на сеновале на задвижку и ни гугу. Будет стрельба, крики – носу не высовывать. Шутки со зверем плохи. Да и под пулю угодить можно…

О ночном концерте, метких выстрелах и о том, как Петька обзавелся медвежьей шкурой

Петьке и Коле приказ Кузьмы пришелся, конечно, не по вкусу. Сидеть взаперти да слушать, что делается снаружи, не очень-то весело. Но разве поспоришь?

После ужина мальчишки забрались на сеновал и решили, что не сомкнут глаз до рассвета. Чтобы скоротать время, начали вспоминать истории про медведей, рассказывать сказки. Потом и сами не заметили, как заснули.

Вскочили с постели глубокой ночью от какого-то воя.

– Увр-р-р… Ыр-р-р-р… Р-р-ря! – разносилось над пасекой.

Не понимая, в чем дело, Петька подполз к щели в стене. Но ничего не увидел. В ночной мгле против сеновала смутно белел только птичник. Когда луна выкатилась из-за туч, можно было рассмотреть и дом. А рев между тем становился все громче и громче.

– Да это же медведь! – сообразил Коля. – Наверно, опять тащит улей.

Петька в страхе шмыгнул к двери, потрогал запор. Задвижка была на месте. Толстый брус, подпиравший дверь, – тоже.

Успокоенный, не торопясь, вскарабкался на прежнее место.

– Ага. Только не тащит. Когда воруют, разве так орут?

– А вдруг разозлился и идет на нас? Слышишь? Кажется, ближе стал.

Приятелей прорвал приглушенный говор у крыльца.

– Цыц, Валет! Молчать, Кудлай! – прикрикнул кто-то голосом Сережи. Потом помолчал и доложил: – Готово, дядя Кузьма. Отвязал.

– Добро. Давай поводок сюда. Теперь становись правее. Ружье проверил?.. Главное не дрейфь и не забывай глядеть по сторонам. Он сидит крепко. Вишь, как повизгивает?

В реве медведя, и правда, стало проскальзывать что-то новое. Сначала ворюга просто ворчал. Потом недовольство сменилось удивлением и злостью. Еще через какое-то время злость переросла в ярость. А теперь в голосе зверя все чаще и чаще прорывались растерянность и страх. Медведь подвывал, по-щенячьи скулил и жаловался.

Сережа с Кузьмой перебросились еще словом-другим и протопали мимо сарая. Догадавшись по разговору, что медведь попал в петлю, мальчишки примолкли.

Время тянулось томительно долго. Вдруг в лесу раздался выстрел. За ним почти сразу прогремел второй, потом третий. Зверь странно вякнул, захлебнулся и смолк. Над сеновалом и пасекой повисла пронзительная тишина. Было слышно только, как шуршит по крыше ночной ветерок да ведут бесконечную песню сверчки.

– Мальчишки-и-и! Вы живы-ы-ые? – раздалось с веранды.

Людка, должно быть, приоткрыла дверь и кричала в щелку.

– Нет. Мертвые, – отозвался Коля. – А тебя медведь не задрал?

– Не задрал. Его ж убили. Слыхал?

– Да! Убили! Сейчас он небось в окно лезет.

– Не путай, Колька, – захныкала девчонка. – Я и так боюсь. С самого вечера вся дрожу.

– Так тебе и надо. А еще спишь со светом.

– И что ж, что со светом? С ним же, если хочешь знать, еще страшнее.

Говорить с Простоквашей было не о чем, и Коля повернулся к товарищу.

– Давай выйдем во двор?

– Ну да! Слыхал, чай, что сказал Кузьма? Подумают в темноте, что медведь, и пальнут из ружья.

– А чего пальнут? Они ж далеко. И мы туда не пойдем. Заберемся на ильм возле курятника и будем смотреть. Оттуда при луне небось видно.

Мальчишки осторожно отодвинули засов, перебежали через лужайку и, приставив к ильму лестницу, взобрались на нижние сучья. Почти сразу же возле них оказалась и Людка.

– Ты чего, Простоквашина, явилась? – напустился на сестру Коля. – А ну слезай, пока не спихнул.

– Попробуй только! Как закричу, так и сам полетишь. Думаешь, Сережа тебя по головке погладит?

– Ладно вам, – вмешался Петька. – Вечно чего-то ругаются! Лучше глядите.

Усевшись, как воробьи, на ветках, стали высматривать, что делается за точком. Коля и Петька наперебой доказывали друг другу, что видят какой-то огонек, освещенную полянку, тень человека. Но, по правде сказать, ничего такого видно не было. В ночной мгле отчетливо вырисовывались только ряды светлых ульев на точке да беленая труба дома. Если из-за туч выкатывалась луна, за пасекой на минуту вставала кудрявая стена леса, осколком зеркальца на черной вате сверкала какая-то лужа.

– А! Увидишь тут, – проворчал, нащупывая ногой нижний сук, Коля. – Айда на крыльцо! Там лучше.

Петька собрался уже последовать за товарищем, как вдруг уловил какие-то звуки.

– Тс-с-с, слышишь? Кто-то идет! Может, медведь?

Во тьме мелькнуло что-то белое, и все трое увидели, что по дорожке к дому движется человек. Открыв ворота, он подошел к веранде, взял заранее приготовленный фонарь, чиркнул спичкой.

– Сережа! – тихонько позвал Петька.

Парень, не поняв откуда доносится голос, глянул на дверь дома, на сеновал. В недоумении повернулся к курятнику.

– Вы где?

– Да здесь, на ильме…

– Что за новость? Ну-ка, сейчас же на свои места! Слышите?

Тон, которым было отдано распоряжение, ничего хорошего не обещал.

Взобравшись на веранду, послушно расселись на табуретках.

Сережа осмотрел ребят и, насупив брови, предупредил:

– За порог ни шагу. Если увижу, что увязались за мной, не жалуйтесь.

Петька с Колей мечтали посмотреть, как зверь запутался в петле, а тут…

Впрочем, горевали недолго. Вожатый взял носилки, фонарь и через четверть часа с помощью Кузьмы притащил медвежью тушу к дому.

Ребята, конечно, тут же бросились к ней и принялись ахать.

Ростом медведь был небольшой – примерно с Петьку или Колю. А вот весил, наверно, раз в пять больше любого из них. Шерсть его отливала черным шелком, а когти были крепкие, загнутые крючком и каждый никак не меньше, чем палец взрослого человека. Из украшений у медведя было только одно – белый галстук-бабочка.

Вожатый сказал, что косматый угодил сразу в две петли – задней лапой в ту, что лежала на земле, а передней – в верхнюю, свисавшую с дерева.

– Ну и дурак косолапый! – удивилась Людка. – Выбраться ж было легче легкого. Посидел бы спокойно, дождался, когда трос ослабнет, и тащи лапу из петли.

Сережа засмеялся.

– Вот-вот. Если бы медведь был такой рассудительный, как ты, его бы не то что петлей, а и сетью не поймали бы. Только у зверей обычай звериный: тянут сзади – значит, рви вперед, дергают вперед – тяни назад. Это-то их и губит…

Передохнув, взрослые принялись свежевать тушу. Кишки зверя отдали собакам и борову, мясо разрубили на куски, а шкуру развесили на прясле. Мальчишки все время вертелись возле вожатого, помогали Кузьме, сыпали вопросами.

Пока шла эта работа, небо посветлело, над тайгой занялся рассвет. Дядя Кузьма, не спеша, переобулся, уложил в мешок большой кусок медвежатины и, попрощавшись, ушел домой.

– Хо! А это, выходит, нам? – глядя на оставшееся мясо, спросила Людка.

– А то кому же? – улыбнулся Сережа. – Видишь, какое жирное? Пуда четыре будет.

– Можно жарить на завтрак?

– Не то что можно, а даже нужно. Чем глазеть, берись-ка лучше за дело. А мальчишки перетаскают мясо в ледник.

Отправляясь с Колей умываться, Петька на минутку задержался у прясла.

– Сережа, а что же делать со шкурой? Ее ведь порвут собаки. Да и куры вон прицеливаются, клевать хотят.

– Ну, это уж ваша забота, – пожал плечами вожатый. – Раз отдали вам вещь, вы и распоряжайтесь.

– Как отдали? Кто отдал?

– Да я же. Вчера после обеда. Забыл, что ли?

Вот оно как вышло! Мальчишки думали тогда, что парень шутит, а он, оказывается, не шутил.

– Да что же нам с нею делать? – растерялся Петька. – Разрезать пополам, что ли?

– Придумал тоже! – буркнул Коля. – Про трос-то кто вспомнил? Можешь брать себе все.

– Ага! Сережа с Кузьмой охотились, ты помогал, как и я, а шкуру одному?

– А что ж, можно и так, – прерывая спор, сказал вожатый. – Если Николай не возражает, других ты не обидишь. Доху из летней шкуры не сошьешь. А потом нужно еще и мездрить эту шкуру.

– Мездрить? Что это такое?

– Очищать, значит, от мяса и жира. Чтоб не гнило.

– Хо! Это ж пустяки! Лян поможет.

При мысли, что у него будет самая настоящая медвежья шкура, Петька доже вспотел. Слыханное ли дело, чтобы двенадцатилетний мальчишка имел подобный трофей! Если такой счастливчик и есть еще, так только где-нибудь на Чукотке или в Сибири. В Ленинграде или Москве даже и не ищи. Да что в Москве! В родном приморском городе и то будут завидовать. Взять того же Юрку Бирюкова. Хоть он и с коломенскую версту, а язык небось прикусит. А мальчишки в классе? Некоторые из зависти начнут, конечно, кривиться: не ты же, мол, стрелял, не сам выслеживал! Но таких отшить проще простого. Да, не стрелял! Да, не выслеживал, скажет Петька. Зато нашел канат, помогал делать петли, свежевать зверя! Может, вы заслужили трофей больше? Может, слышали, как ревет медведь в тайге, или держали его за хвост?.. Для пущей важности можно сшить шкуру нитками, забраться внутрь и явиться на новогодний утренник. Лапы да когти на ней остались, голова с ушами тоже. Надо только вставить пуговичные глаза.