Текст книги "За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге"

Автор книги: Валентин Башмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

О живой посылке, соске с дымом и о необычной находке малышей

Нужно ли говорить, с каким настроением возвращался Петька на пасеку после проводов родителя?

Тяжелый камень ответственности свалился с души начисто. Никто больше не мог требовать возвращения в опостылевший лагерь, а самое главное – пошла на поправку мать. Разве это не счастье?..

– Ну что? Прокатились? – встретила ребят Матрена Ивановна. – Вот и слава богу. Наводнение, стало быть, кончилось. Теперь и самим в Кедровку сбегать можно, и добрые люди к нам наведаются. Заживем веселее.

– А какие люди к нам наведаются? – поинтересовалась Людка. – Какой им расчет веселить нас?

– Не веселить, балаболка, а работать приедут, – поправила внучку старушка. – Ты вон считала бочонки? Сколько их накатано с медом? Сто три говоришь? Вот то-то. Штук двадцать оставим на подкормку пчелам, а остальное – в Кедровку либо прямо в Спасск. Ежели ставить по двадцать бочонков в машину, сколько раз приехать потребуется? Потом, лес да кирпичи на ремонт надобны. Строители явятся…

Предсказание пасечницы сбылось очень скоро. Новые люди стали наведываться на пасеку чуть не каждый день. Однако первыми явились совсем не те, кого ждали. И уж никто, конечно, не мог предполагать, что при встрече этих людей такую важную роль сыграют Андрюшка и его маленький приятель Витюнька.

Кстати, о Витюньке и его появлении на пасеке следует рассказать подробнее.

Как-то утром Людка Простокваша, выглядывая с крыльца, заметила, что Нюрка явилась в гости с какой-то ношей. Издали рассмотреть, что у девчонки за спиной, было трудно. Маленькая доярка то и дело останавливалась и подбрасывала ношу на закорках.

– Наверно, посылка от Нюриных родителей бабушке, – решила Людка.

Однако скоро выяснилось, что посылка живая. Приблизившись к дому, Нюрка присела, ссадила ее на траву и, вытирая рукавом мокрый лоб, представила:

– Вот! Витюнька. Мой брат…

Витюньке было три года. В белом картузе с козырьком, в черном комбинезоне и с соской на перевязи он походил на оловянного солдатика.

– Здорово, Витюнька! – подкатился к малышу Митька. – Прискакал на персональном коне, да?

Паясничая, мальчишка боднул гостя в живот, дернул за козырек к, не стесняясь, протянул руку к соске.

– Это что? Пистолет, да? С портупеей?

Малыш повел плечом, напыжился.

– У-у… Нямка. Не тлогай!

– Нямка? Ох-хо-хо! Мужчина, а ходит с нямкой!

Митька хотел щипнуть карапуза за нос, но перед ним встала Нюрка.

– А ну не лезь! Сосет, и пускай сосет. Твое дело какое?

– Да разве ж хорошо? Большой уже, а с соской, – заюлил Митька. – Отучать нужно.

– Ага! Отучать! Думаешь, папка ему не говорил, что большие сосок не сосут? А он, знаешь, что ответил? Показал на папиросу и говорит: «Да, не сосут! У самого тоже нямка. Еще с дымом».

Людка стала пенять подруге за то, что она притащила братишку.

– Сама запарилась, и возись с ним, – ворчала модница. – Он же ни на речку не даст сходить, ни поиграть.

Нюрка смутилась.

– Да как же, Люда? И кодексе ведь что сказано? Уважать старших, помогать младшим. А я разве Витюньке помогала? Брошу одного дома, он и хнычет. И спрашивала бабушку Матрену, она сказала, что Витюньку надо брать с собой. Потом и Андрюшка скучает.

Говоря про Андрюшку, девчонка попала в самую точку. Малышу, и правда, жилось невесело. С утра вместе со взрослыми он трудился возле дома – кормил кур и цыплят, собирал в курятнике яйца. После завтрака, сыпнув в котелок соли, просил Сережу достать из колодца воды и шел за парнем на точок. Тут под его присмотром была долбленая колода. Прикрытая плотной крышкой, с крохотным отверстием спереди, она лежала на низеньких козлах и служила поилкой для пчел.

Сережа ставил ведро у колоды и уходил, а малыш принимался за работу. Первым делом он сыпал в ведро соль и размешивал ее хворостиной. Потом, краснея от натуги, стаскивал с поилки крышку, вычерпывал вчерашний рассол и заливал воду снова. Пчелы, почуяв свежую влагу, кружились над головой, совались в ведро и поилку. Андрюшка ворчал:

– Чего, дуры, лезете? Умырнете с головой – будете знать.

Пить насекомым разрешалось только после того, как он подходил к торцу колоды и начинал осторожно раскачивать вставленный в него колышек. Светлые капли воды одна за другой срывались с бревна на подставленную с наклоном доску и, растекаясь дорожкой, медленно катились к земле.

– Вот теперь пейте, – великодушно предлагал Андрюшка. – Вон какая получается речка!.. Да не пихайтесь, не пихайтесь! Всем хватит – брюхи полопаются.

Карапуз выполнял также разные поручения Матрены Ивановны, вертелся в омшанике, пас коров. Пробовал пристать и к ребятам. Да только Людка с Нюркой отмахивались от малыша, потому что он не был девчонкой. Митька награждал его щелчками, а Коля, хотя и заступался за брата, все равно не играл с ним.

– А ну тебя! Вот привязался еще! – отмахивался он. – С Валетом играй.

Когда Нюрка пожалела Андрюшку, Петька вспомнил все это и поддержал девчонку. Почему бы, в самом деле, не порадовать малышей?

За карапузов заступились и остальные, Людке пришлось примолкнуть, а обрадованный Андрюшка схватил гостя за руку и поволок смотреть цветные стеклышки, спрятанные в ящике у сарая.

Вдвоем малышам было куда веселее. Они охотно играли сами, смелее, чем раньше, вмешивались в дела старших, а другой раз и просто увязывались за мальчишками в лес, на работу.

Так же увязались они за ребятами и в тот памятный день, когда Петька, Митька и Лян отправились провожать домой Нюрку (девчонку приходилось провожать, потому что она не могла одна унести надоенное в обед молоко).

До поворота на соседнюю пасеку дошли благополучно. Нюрка взяла у Петьки ведро и, скрываясь в кустах, предупредила:

– Витюньку не бросайте. Я щас…

Малыши, как всегда, плелись за полкилометра сзади. Мальчишкам ничего не оставалось как пойти им навстречу.

Прошли до поворота тропы, не спеша пересекли знакомую полянку. Но где же карапузы? Ни Андрюшки, ни его приятеля на дороге не было.

– Эй, эй! Голопузые! Где вы? – крикнул Коля.

– Тута, тута! – раздался из-за кустов голос Андрюшки. – Бузину ломаем на прыскалки. Мы сичас.

– Сичас! Сичас! – передразнил Коля. – Вечно ждать вас надо.

Мальчишки двинулись опять к Нюркиной пасеке. Прошли шагов двадцать, а малышей все нет и нет.

– Андрюшка! Ты слыхал, что сказали? Гляди, я уже взял хворостину, – обозлился Коля.

– Да чего ты привязался? – плаксиво отозвался карапуз. – Иду жа!

Спустя минуту, он выбрался из травы и покатился шариком по дорожке. Следом семенил и Витюнька. Никакой бузины у них не было. Зато оба держали в руках подолы рубах и совали что-то в рот.

– Унюхали ягоды, – догадался Митька. – А ну, мокроносые, показывайте добычу.

Малыши нехотя расправили рубашки. У каждого было чуть не по стакану смородины и малины.

– Ишь ты! – восхитился Митька. – Дайте чуток.

Протянули руки и Петька с Колей. Но Андрюшка, прижав подол к животу, мотнул головой.

– Ага! Ругаетесь, так ищите сами.

– Правильно, Андрюк! – засмеялся Лян. – Пускай не грозятся… Где нашли?

Андрюшка показал в сторону кустов.

– Там… Коло бочек.

– Каких бочек?

– Обнакавенных. С медом…

– С медом? – переглянулись приятели. – Чего мелешь? Где им взяться тут с медом? Старые, наверно. Одни клепки?

– Нет. Бочки! – упрямо твердил малыш. – Чижолые.

Сообразив, что тут что-то не так, мальчишки заволновались.

– А ну веди! – шагнул вперед Петька. – Если врешь, никогда не возьмем с собой. А если говоришь правду, сделаю кораблик. Настоящий – с мачтой и парусом.

Шныряя в зарослях, Андрюшка разыскал свой след и уверенно повел ребят к ложбинке, заросшей кудрявым смородинником и малиной.

– Тут, – запыхавшись, сказал он. – Вот.

Петька раздвинул увешанные ягодами ветки и застыл, пораженный. Перед ним лежали три пузатых, крепко сколоченных бочонка. Сдвинутые вместе и прикрытые травой, они были почти незаметны. Только тот, кто стал бы рвать смородину, и мог увидеть их…

Об открытиях Ляна, Митькиной догадке и о том, что предпринял вожатый с дядей Егором

– Вот так да! – первым опомнился Митька. – Кто же их тут поставил?

Петька пнул ближний бочонок, но тот даже не покачнулся. Коля принялся осматривать находку, а Лян пошел вокруг. Через несколько минут все собрались на тропке и присели на корточки.

– Люди пришли оттуда, – раздумывая над чем-то, кивнул Лян в сторону дороги. – Тащили бочонки носилках. Три раза.

– Три раза на носилках? Почем знаешь?

– Знаю. Следы. Потом – плетеные носилки. Лежат кустах.

– А чьи бочонки, не знаешь? – спросил Петька. – Может, наши?

– Нет, не наши, – сказал Коля. – Сергей писал на донцах красным, а тут карандаш синий.

– Тогда чьи же?

Мальчишки молчали. Наконец, Митька хлопнул ладонью по колену.

– Знаю, чьи! Ворованные. Вот!.. Ворюга-пасечник унес бочонки из омшаника. Когда отец с кладовщиком проверят взяток и запишут выкачанный мед в книги, этот субчик заберет краденое да и продаст на базаре. Ясно? В прошлом году так уже было.

Мальчишки заволновались. Что теперь делать? Вдруг грабители близко? Они ж и убить могут…

Озираясь и забыв про все на свете, собрались уже пуститься наутек, но Петька напомнил, что малышей нельзя оставлять в лесу.

После короткого совещания решили послать на пасеку Митьку. Остальные должны были играть на дороге и смотреть, не подъедет ли кто за бочонками. Митька рассудил, что воры при посторонних за краденым не полезут. А если и полезут, так их можно запомнить и сообщить приметы, кому следует. Разве не так, в самом деле?

Возникло, правда, опасение, что бочонки утащат незаметно в тайгу, но Лян успокоил:

– Телеге или машине близко не подъехать. А носилками – пускай. Найдем.

Сережа, услышав про то, что случилось в лесу, прикатил с Митькой на велосипеде. Осмотрел находку, побродил вокруг и объявил:

– Выходит, зюзики, вы правы. Мед ворованный. Только, чтобы украл его пасечник, не похоже… Вы посидите тут еще, а я свезу Витюньку домой и поговорю с его батькой. Они тут ближе всех, и бочонки, наверно, их.

Так оно и оказалось. Нюркин отец – здоровенный дядька с широченной грудью и огромными, как у боксера, руками – примчался бледный, взволнованный.

– Ясно! Те самые и есть. Видал на донцах номера? Первенькие. В омшанике тесно, так я их выкатил под навес. Кто думал, что такое случится?

Бранясь и жалуясь, он тут же ухватился за бочонок, намереваясь выкатить его на тропинку. Но Сережа остановил:

– Постой, дядя Егор. Забрать-то мед не задача. А не придут ли за ним снова?

– Это кто же? Бандюги эти?

– Ну да. Сегодня мы отняли у них твое, а завтра они отправятся к Матрене Ивановне или к Кузьме.

Егор поскреб подбородок, согласился:

– Это, парень, так. Меня не забудут, чай, тоже… Ловить, что ли?

– Да надо бы.

– А как? Вызвать из Кедровки дружинников?

– Не стоит. Хорошо бы управиться самим.

Егор, присев на бочонок, уперся руками в колени.

– Самим, пожалуй, не выйдет. Маловато силенок.

Сережа взглянул на него и засмеялся:

– Маловато? Полюбуйся на себя: кулачищи – молоты, плечи как у медведя.

– Оно, конечно, – смутился Егор. – По молодости-то да по дурости валял на спор бычка… И ты тоже не из хлипких. Да только ведь сколько нас? Двое! А их целая шайка. Вот о чем думать надо.

Мальчишки при упоминании о шайке поежились. Стало жутко опять: ну, как жулики сидят в кустах да целятся в кого-то?

Однако Сережа с пасечником не согласился.

– Нет, дядя Егор, – сказал он. – Их тоже немного – двое или трое. Кабы собралось больше, бочонки лежали бы уже в Мартьяновке. И не три, а целый десяток. Справиться, думаю, справимся. Нас ведь с Кузьмой тоже трое.

Тут же Сережа выдрал из блокнота листок, написал записку и, вручая ее вместе с велосипедом Митьке, наказал:

– Свези дяде Кузьме. Чтоб одна нога тут, другая там. Потом всей компанией к Матрене Ивановне и сюда ни шагу. Узнаю, что спугнули воров, – не пеняйте…

А ночью события развернулись почти так же, как во время охоты на медведя. Только на этот раз все мальчишки были вместе, а Матрена Ивановна оказалась предусмотрительнее Сережи и крепко закрыла их в сарае.

Первым услышал далекие выстрелы и крики Лян. За ним скатился с кошмы и забарабанил в дверь Коля.

– Баба! Открой! – закричал он. – Слышишь? Открой!

Сначала никто не отвечал. Потом на веранде раздалось неторопливое шарканье.

– Кто кричит? – послышался голос пасечницы. – Ты, Колька, что ли?

– Я! Открой, говорю. Надо на улицу.

– На какую еще улицу? По каким таким надобностям?

– Ну по таким… До ветру…

– А-а, ежели до ветру, – обойдешься. Я там ведро поставила, пошарь-ка.

Надо же такое! Не солоно хлебавши, мальчишки полезли к щелям в стене. Но разве через щель что-нибудь рассмотришь? На улице ведь стояла кромешная тьма.

– Эх, житье разнесчастное! – стукнувшись в поземках головой о стропило, зло зашипел Митька. – Там рукопашная, а ты тут лупай, как сыч. Хоть бы одним глазом глянуть.

Вдали что-то мигнуло. Луч света, пробившись сквозь щели, медленно пополз по стене, передвинулся к двери, упал на развешанную под крышей медвежью шкуру. Послышался ровный, постепенно нарастающий гул.

– Автомашина! Отец едет! – крикнул Петька.

– Ага, один твой отец и шофер, – хмыкнул Коля.

Другие, прижавшись к щелям, молчали. Машина же между тем приближалась.

– Ой, ребята! – неожиданно вздрогнув и отползая в сторону, зашептал Митька. – А что, если это воры? Приехали за ворованным, постреляли наших и теперь идут расправляться сюда?

У Петьки забегали по спине мурашки. Шутка ли, в самом деле, если разбойники ворвутся во двор и застанут их запертыми? Передушат же, как цыплят.

Испугался, кажется, и Коля. Горячая ладонь его, лежавшая на руке Петьки, вздрогнула, а худенькое плечо еще плотнее прижалось к боку товарища.

О поимке грабителей, неосторожности Кузьмы и Колином отчаянии

Подойдя к пасеке, машина сделала разворот и зловеще поползла к дому. Единственный глаз ее подозрительно ощупал свинарник, точок, метнул сноп света в конуру Кудлая, с силой уперся лучом в террасу и вдруг, сверкнув, погас. В ту же секунду умолк и мотор.

В наступившей тьме неестественно громко звякнула щеколда.

– Кто там? Вы, Сергей, что ли?

Ответ последовал не сразу, и от этого сердца ребят заколотились еще сильнее. Петька стал зарываться в сено. Но тут раздался голос Кузьмы.

– Мы, Ивановна, не пугайся.

Пасечник говорил спокойно, буднично, точно вернулся не с облавы на воров, а откуда-то с сенокоса или из поездки в деревню. Однако в тоне его и словах чувствовалось что-то недосказанное, тревожное. Матрена Ивановна, должно быть, заметила это и заволновалась:

– Да откуда же у вас машина? Все ли целы? Где Сергей?

– Целы, целы, – успокоил старушку Кузьма. – Сергей вон в кабине, Егор в кузове… Чем ахать, ты бы лучше подыскала бинтов, либо чистых тряпок. Одного тут поцарапало, перевязать надо.

– Поцарапало? Ах, господи! Небось руки-ноги переломало, а ты…

Матрена Ивановна поспешила в дом, а остальные собрались у автомобиля.

– Откидывай борт, Егор, – распоряжался Кузьма. – Так… Теперь бери спереди. А ты, Сергей, давай свет. Теперь уж не спрячешь.

Прилипнув к щелям, мальчишки видели, как Кузьма и Егор сняли что-то с машины и, осторожно придерживая, понесли к крыльцу. Возле ступенек неловко потоптались, взошли и уложили ношу на пол.

– Так. Кажись, хорошо… А кровищи-то!..

Кузьма, распрямившись, шагнул назад и остановился в проеме дверей. Егор, наоборот, опустился на корточки и, щурясь от света, принялся разматывать какую-то тряпку. Черная лохматая тень его, будто чудовище, металась по стене. Когда пасечник кончил работу, на стене отчетливо обозначился силуэт двух непомерно больших подошв. Тот, кого положили на пол, был обращен ногами к свету.

Убитый или раненый человек!.. Петьку снова охватил страх. Кого постигло несчастье? Что будет теперь?

Между тем Матрена Ивановна вышла из комнаты с полотенцами и ветошью. Протягивая их мужчинам, хотела что-то сказать, ступила вперед и вдруг в отчаянии прижала руку к груди:

– Ай, добрые люди! Да что ж это делается на белом свете? И как же он, горемычный, к вам попал? Убитый? Ой, горюшко-то, горе!

Она метнулась к лежащему, но Кузьма взял ее под руку и осторожно повел с террасы.

– Ну-ну, не надо, Ивановна, – уговаривал он. – Пускай тут Егор управляется. Он на войне санитаром был, дело знает. А Сергей, если что, поможет.

Кузьма усадил старушку на бревно и, достав кисет, принялся вертеть папиросу.

– Ты больно-то не убивайся. Слышишь?.. Живой он. Без памяти только. Ну да… Голова ушиблена… Кто, говоришь, ушиб? Не мы… Свои же дружки порешить хотели…

В кузове автомашины кто-то завозился, захрипел. Кузьма подошел к открытому борту.

– Что?.. Затекли руки? Воровать да калечить людей они у вас не затекают. Не отвалятся, чай, и тут… Нету, говоришь, закону? Ну это ты, субчик, ошибаешься. У нас тут законы свои, таежные. Ежели хочешь, можем познакомить еще раз.

Пасечник потянулся, проверил, должно быть, на бандите ремни и, не спеша, прошел на старое место возле Матрены Ивановны. Какое-то время, светя огоньком, тянул папиросу, потом вернулся к рассказу о раненом.

– Машина эта, выходит, его. На ней компания прикатила за ворованным… Ага! Тот, что в кузове, да еще один пошли за бочонками, а шофер выключил мотор и остался на дороге. Мы, конечно, дождались, пока они возьмутся за носилки. Потом накрыли. Егор с Сергеем одного скрутили сразу. А другой, не будь дурак, кинулся к машине. Я было за ним, да на грех запутался в бурьяне. Пока поднимался – на дороге, слышу, уже драка. Один приказывает заводить, а другой упирается: возить, мол, краденое не уговаривались. Кинулся я к ним, пальнул вверх, да куда там! Тот бандюга, что от нас вырвался, сиганул в кусты и к речке. А шофер стоит на дороге, зажимает рукой висок и качается. Качнулся раз-другой да и сел. Досталось заводной ручкой, либо свинчаткой…

Во дворе и на сеновале воцарилась тишина. Слышно было лишь, как возится на веранде Егор да хохочет где-то филин.

– Господи! Господи! – всхлипнула опять Матрена Ивановна. – Была семья, жили, как люди. Потом выпивки, дружки разные. А теперь и жизни решился. Дети-то, дети разнесчастные! На кого осталися?

– Ну-у, завела! – с неудовольствием проворчал Кузьма. – Сказано ж тебе: живой он!

На этом разговор прервался. С веранды послышался голос Егора:

– Ну-ка, Кузьма, иди сюда, – позвал он. – Надо решать, что делать дальше.

Мужчины о чем-то поговорили. Кузьма еще раз осмотрел пострадавшего и повернулся к машине:

– Сергей! Ты где там? Готовься в дорогу. Трофима надо срочно доставить в больницу.

Имя пострадавшего до сих пор не произносилось. Взрослые, должно быть, помнили о ребятах и называли его по-разному – то шофером, то раненым, то просто парнем. Теперь же Кузьма проговорился, и его оговорка обошлась очень дорого.

– Трафим!.. Папаня!

Не помня себя, Коля сорвался с места и кинулся к двери.

– Отоприте сейчас же! Папаня! Я хочу на улицу! Слышите?!

Петька, глядя в щель, видел, как переглянулись Егор и Сережа и как опустились руки у Кузьмы. Лишь через минуту к дверям сеновала подошел Сережа:

– Ну чего ты, Николай, надрываешься? Кто тебе сказал, что это отец?

– Не надо мне говорить. Я сам знаю. Дядя Кузьма вон назвал Трофимом, а бабка про семью причитала!

– Ну так что же, что Трофим? Или Трофимом только твоего отца и зовут? – продолжал уговаривать парень. – Это ж наш знакомый из района.

Но Коля продолжал рваться наружу.

– Ну раз не понимаешь, тогда, как хочешь, – сказал вожатый и отошел к дому.

Мужчины опять перенесли раненого в машину, уложили на мягкую подстилку и подняли борт.

– Я еду наверху, – забираясь в кузов, сказал Кузьма. – А ты, Егор, садись в кабину. Смотрите с Сергеем, чтоб не трясло.

Грузовик фыркнул, попятился и, делая круг, пополз к дороге. Мальчишки перешли к другой стене. Прижавшись лбами к бревнам, долго провожали глазами трепетавшее перед автомобилем пятнышко света, и когда оно исчезло, отползли в сторону и, опечаленные, примолкли. Коля до рассвета пролежал у стены, горестно всхлипывая и шурша сеном.

Об одном старом знакомом и обнадеживающих известиях

Утром догадка Коли подтвердилась.

– Ой, Колька! – сочувственно глядя на брата, сказала Людка. – Знаешь, какой дядя Трофим был бледный? Глаза закрытые, голова обвязана, а тряпка вся черная от крови. Сама видала!

Коля, скривившись, всхлипнул.

– Вида-а-ала!.. Чего же ты меня не выпустила? Сестра называется! Я хоть проводил бы до больницы.

Простокваша покраснела:

– Да как же я могла? Меня ведь бабушка тоже закрыла. Выдернула щеколду, и все. Сиди, говорит, и носа не высовывай. Я хотела вставить вместо щеколды карандаш, а он не лезет.

Матрена Ивановна не стала скрывать несчастье тоже. Когда внук спросил ее про отца, старушка прижала его голову к груди и расплакалась вместе с ним.

О работе в тот день и назавтра никто не думал. До того ли было? Матрена Ивановна бродила по двору как потерянная. Коля, прячась по углам, то и дело смахивал с лица слезы, а Людка с тревогой посматривала на них и тоже помалкивала. Только Митька, Лян да Петька крепились. Чтобы подбодрить других, они, как всегда, работали в огороде, кормили скотину, пробовали даже шутить. Но если говорить по правде, тяжело было на душе и у них. Когда Коли не было рядом, ребята усаживались на землю и, подогнув ноги калачом, обсуждали события.

– Вот какие водятся люди на свете, – хмурясь говорил Петька. – Украли на шестьсот рублей меду, и совесть не мучает. А у пасечника семья. Чтоб расплатиться за покражу, нужно работать полгода.

– Что говорить! – решительно поддерживал Лян. – Бесстыжие!

А Митька уточнял:

– Паразиты!

Но все же беда постепенно отодвигалась. Матрена Ивановна, которой приходилось думать про пасеку да про внуков, все чаще забывалась в работе. Коля, выплакав накопившиеся слезы, вернулся к товарищам. А Людка и Митька, сами того не замечая, стали то там, то тут затевать веселые перебранки.

Совсем разрядилась обстановка после того, как на пасеку прикатили новые гости.

Как-то в обеденную пору на дороге опять загудела машина. Ребята выбежали ей навстречу и начали гадать, кто едет к ним из Кедровки. Мальчишки думали, что это Колин дед или Сережа, но ошиблись. Вместо громоздкого грузовика к дому Матрены Ивановны подкатил юркий ГАЗ-69. Из него не спеша вышли незнакомый шофер и старый седой мужчина. Потом выскочил Сережа, покряхтывая, выбрались Яков Маркович, худенький черноглазый директор кедровской школы Иван Андреевич и, наконец… Константин Матвеевич. Ну да! Тот самый Константин Матвеевич, с которым Петька, Лян и Коля беседовали в удэгейском поселке и который надоумил их собирать приморские самоцветы!

Разминая затекшие ноги, старик осмотрелся и зацепился взглядом за рыжий Петькин вихор.

– А-а, старый знакомый! – улыбнулся он. – Ты что же, дружок? Сбежал из лагеря сам да еще и приятеля уволок?.. Видать, зря угощал я тебя клубникой?

Петька, который никак не мог припомнить, где он видел этого человека, услышав про клубнику, сразу представил себе совхозную контору, молодой сад и разговор на крылечке.

– А вот и нет, не зря, дедушка! – поспешил он оправдаться. – Из лагеря я сбежал один. Да! Коля ведь не лагерный. И потом отец меня за побег уже нагонял. А эти ребята здешние. Собираются к нам только на день.

– Вишь ты! Как в детским сад, что ли?

– Ну да. Только мы не малыши – пионеры.

От печки, вытирая руки о передник, шла Матрена Ивановна. Гость поздоровался с ней и кивнул в сторону ребят:

– Что скажешь, Ивановна? Не надоели они тебе? Не объели еще?

– Ну-у, придумаешь, Кирилл Антоныч! Хлеб-то да сало они свои носят. А картошки да огурцов разве жалко? – Старушка немного помолчала, потом сокрушенно вздохнула: – Кабы не детишки, как бы я тут сейчас?

Кирилл Антоныч посерьезнел:

– Это ты правильно… А где его орлы?

Матрена Ивановна показала глазами на Колю и стоявшего в стороне Андрюшку.

– Та-ак, похожи, – усаживаясь на бревно, улыбнулся мальчишкам гость. – Папкины сыны, значит? Ну-ка, Трофимыч, садись рядом… Жалко отца-то?

Коля отвернулся, на ресницах блеснули слезы.

– Ну-у, это уж ни к чему. Ты ж мужчина, – обнял мальчугана Кирилл Антонович. – Да и не такие плохие вести привез я вам, чтобы плакать… Нынче утром разговаривали мы с доктором, который лечит батьку. Поначалу, говорят доктор, положение было трудное. На виске повреждена кость, потеряно много крови. А теперь опасность уже миновала. Рану зашили, переливание крови сделали. Больной в сознании и недельки через три будет дома. Так что убиваться не следует. Все будет в порядке.

На лице у Коли засветилась надежда. Но только на миг. Мальчишка опустил голову и всхлипнул снова.

– Да! Знаю я. Сергей успокаивал тоже, говорил, что это не папка. А что получилось?

Кирилл Антонович посмотрел на покрасневшего Сережу, на Колю и спокойно полез в карман за папиросами:

– Не веришь, значит? И на Сергея обиделся? Зря, брат, зря! Подумай сам. Если бы тебя выпустили из сарая, что бы ты сделал? Бросился бы, конечно, к отцу, увидел кровь, испугался. А разве взрослым мало забот без того?

Похлопав мальчишку по плечу, он поднялся, погасил окурок и не спеша направился к спутникам, которые уже бродили с Сережей по точку и о чем-то оживленно беседовали.