Текст книги "За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге"

Автор книги: Валентин Башмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

О сказочном домике, бабе-яге, священном корне и Петькиной удаче

Лесной домик, и правда, был похож на сказочную избушку. Сложенный из крупных бревен, с крутой двускатной крышей и высоким крылечком, он стоял на пригорке. Сзади над крышей, будто копье, целилась в небо огромная сломанная ветром пихта, а перед домом, разделенные узкой дорожкой и прикрытые сверху деревянными щитами, тянулись узкие гряды.

Выйдя на поляну, Вася помахал рукой сидевшей на крылечке женщине и подошел к ближней грядке.

– А вот этого красавца вам, мушкетеры, не узнать ни за что. Такие в Советском Союзе растут только в двух-трех местах. Да и те переселены от нас, из Приморья. Видали? Листья как растопыренные ладошки, а над ними стрелочка. К осени на стрелочке вместо цветов красные ягоды появятся, и тогда все грядки будут как кровью обрызганы.

Петька с Колей слушали парня серьезно. Но Лян с первых же слов заулыбался.

– Ох, задавака же ты, Вася, – сказал он. – Думаешь, один все знаешь. Другие – совсем дураки.

– А что? Может, скажешь, как называется растение? – взглянул штурман на мальчишку. – Видал его раньше?

– Конечно, видал. Всегда вижу, когда хочу.

– Где же это? На школьном участке?

– Нет, – крутнул головой Лян. – Наше растение тайге. Отец нашел, говорит: кончишь восьмой класс – выкопаем. Деньги, которые него дадут, купим пальто, сапоги, шапку.

– Ишь ты! Тогда, дружок, объясняй сам, что это такое.

Лян объяснял долго. Еще совсем недавно, как понял его Петька, это растение считалось у восточных народов священным. Выкапывать его корни могли только самые безгрешные люди и притом не лопаткой или ножом, а обязательно костяной или деревянной палочкой. На поиски счастья в тайгу человек шел без оружия, терпел всяческие страхи и нужду, а находил за лето каких-нибудь два-три корня. Но и это считалось удачей. За один грамм корешка торговцы в Шанхае или Пекине давали двести пятьдесят граммов серебра: китайские да корейские доктора считали таежное растение не просто целебным, а чудодейственным. Корень жизни, женьшень – вот как называли они его.

– Правильно я говорю? – спросил Лян у штурмана. – Но вру?

– Не врешь, – кивнул Вася. – Забыл только, что женьшень как лекарственное растение ценят сейчас во всем мире, а советские люди научились выращивать его на грядках… Ну, ладно, мушкетеры. Полюбовались и хватит. Пойдемте теперь поздороваемся с хозяйкой.

– Бабой-ягой? – усмехнулся Лян.

– Ну да. Это я называю ее так в шутку. На самом же деле она большой человек: научила людей выращивать женьшень.

Хозяйка избушки встретила гостей все так же сидя на крылечке. Склонив голову, внимательно посмотрела на мальчишек поверх очков, забавно шевельнула кончиком носа и неожиданно улыбнулась. Улыбка вышла такая теплая и добродушная, что ребята невольно улыбнулись тоже. «И никакая она не колдунья и не злюка, – подумал Петька. – Просто обыкновенная маленькая старушка».

– Это кто же, Вася? Начинающие пилоты? Твои ученики, что ли? – спросила женщина. А когда штурман рассказал, кто такие мальчишки и чем они занимаются в тайге, покачала головой и как будто даже позавидовала: – Ишь ты! Исследователи, значит? Ловко устроились: на вертолетах летают, проводников имеют. Я вон в двадцать лет и то пешком путешествовала. Бывало, так обдерусь в тайге, что я мать не узнает.

– А вы кто тут? Начальница? Ученая, да? – вступил в разговор Петька. – Правильно говорят, что это вы научили людей выращивать женьшень?

– Правильно или неправильно, а грех за мной такой водится, – улыбнулась опять женщина.

– А сами-то вы откуда все знаете?

– Да оттуда же. Раз ученая, значит и знаю. Тридцать лет присматривалась, где и как растут корни. Сама разыскивала их в тайге, сама описывала.

– Одна-одна?

– Ну нет, зачем же? Одна только начинала, а потом нас собралось много.

Знакомство завязалось как-то с ходу, без околичностей. Мальчишки так и сыпали вопросами. Время от времени вставлял в разговор словечко и Вася. Однако очень скоро Петька заметил, что парень приуныл и начал оглядываться. Не ускользнуло это и от женщины.

– Что, Вася, осматриваешься? – спросила она. – Потерял Зиночку, да? Не везет тебе, дорогой. Уехала невеста в командировку.

– Ну во-о-от, Маргарита Ивановна! – упавшим голосом протянул штурман. – Стоит появиться на часок, как вы обязательно ушлете ее по делу. Не зря я сказал ребятам, что вы баба-яга.

– Как, как? – засмеялась Маргарита Ивановна. – Баба-яга? Вот так удружил! Тогда и не обижайся, что нету невесты. Так тебе и надо! – Но, увидев, что парень огорчился всерьез, успокоила: – Ничего, ничего! Не горюй. Прискачет твоя Зиночка к ужину. Будет тут как тут.

– Правда? – просиял Вася. – А может, она уже приехала? Может, надо встретить? Помочь?

Он нахлобучил фуражку и чуть не бегом помчался обратно к поселку.

Рассказ о женьшене взволновал Петьку. «А что, если провернуть одно дельце?» – подумал он и тут же подступил к крыльцу.

Перед Маргаритой Ивановной на ступеньках лежали женьшеневые листья. Она измеряла их обыкновенной сантиметровой лентой, а потом расправляла на бумаге и обводила карандашом.

– Зачем вы это делаете? – спросил Петька. – На память?

– Вот именно, – кивнула Маргарита Ивановна. – Надо узнать, где растениям живется лучше – здесь или там, где их выращивали раньше. Если сравнивать рисунки со старыми, которые у меня есть, все будет видно как на ладони.

– А правда, что женьшень вылечивает человека от всяких болезней?

– Да как тебе сказать? Чтобы от всяких – это, конечно, чепуха. Но корешок все-таки замечательный. Лекарства из него поднимают силы человека и хорошо помогают тем, кому сделали операцию…

Закончив работу с листьями, Маргарита Ивановна пошла по плантации. Мальчишки двинулись следом. И, конечно, опять начались расспросы. Щиты над грядками были положены, оказывается, потому, что женьшень не любит солнечного света. Удобрялись растения на плантации, как ни странно, не навозом и не химическими веществами, а черной сажей да соевыми жмыхами – теми самыми жмыхами, которыми кормят свиней и коров!

– Есть у нас и настоящая лаборатория, – сказала Маргарита Ивановна. – Вот там, в домике…

Когда возвращались к избушке, Петька уже совсем собрался задать решающий вопрос. Но тут, как нарочно, Маргариту Ивановну окликнули рабочие, и она ушла к ним.

«Эх, дурак, дурак! – обругал себя Петька. – Дособирался…»

Оставшись одни, мальчишки вспомнили об экскурсии и отправились к серебряной скале.

Скала и в самом деле была удивительная – вся из какою-то серебристо-серого и очень тяжелого камня. На крутых боках ее не росли ни деревья, ни кусты, ни даже трава. Светлели только пятка голубого лишайника.

Коля с Ляном набили образцами все карманы. Петька взял камень тоже. Но на этот раз находка его не радовала. Он все думал, что так и не попросил у Маргариты Ивановны корешок.

В сумерки, закончив дела, все сидели у сложенной за домом печурки.

Вечер выдался тихий и прохладный. Высоко-высоко в небе сияли звезды. Дремал, погружаясь во тьму, лес, тянуло сыростью. Лян и Коля совали в печку поленья и орудовали кочергой. Лица их, когда открывалась дверца, отливали бронзой, и огромные плечистые тени плясали по всей поляне и, казалось, упирались головами в поднебесье. Маргарита Ивановна была почти не видна. Позвякивая посудой у маленького стола, она готовила ужин и негромко, как бы для себя самой, вспоминала о прошлом.

Петька, лежа на теплом шершавом стволе сваленной пихты, с удовольствием вдыхал запах жареного лука и смолистой хвои, жмурился и, вопреки обыкновению, не донимал никого ни вопросами, ни замечаниями. Только после того как рассказ был окончен, он пошевелился и негромко спросил:

– Маргарита Ивановна! А вы мне корешок не дадите? А?

Маргарита Ивановна перестала греметь посудой.

– Корешок? А зачем он тебе? – в вопросе было удивление.

Петька рассказал о болезни матери, об операции.

– Да-а, – задумчиво произнесли Маргарита Ивановна. – Если была операция, то женьшень, пожалуй, понадобится… Только дать тебе корень, Петя, я не могу. Плантация-то ведь не моя, а совхозная. Да и незачем вам возиться с корнями, – засохнут они. Договоримся лучше так: если доктор скажет, что женьшень маме полезен, я пришлю не корешок, а уже готовое лекарство. Купить его пока трудновато, но я достану…

Вот как здорово! Утром ты считал себя самым несчастным человеком, готов бил обозлятся на весь мир, а наступил вечер и сразу выяснилось, что день-то прошел лучше не надо. Еще бы! Вволю накататься на вертолете, побывать у лесорубов и возле серебряной скалы, а потом добыть еще и драгоценное лекарство для матери – разве это не настоящая удача?

Счастливый, Петька поблагодарил Маргариту Ивановну и вприпрыжку помчался к избушке за хлебом и табуретками.

О живом пулемете, уссурийских тиграх и сородичах Ляна

Как ни хмурился дядя Егор, как ни старался побыстрее отправить Петьку с Колей домой, это ему не удалось. Прямой дороги из Абрамовки в Кедровку, как и из леспромхоза, не было. А везти беглецов к себе и отправлять домой по железной дороге командир экипажа не хотел.

– Очень уж дальний крюк, – объяснил он Васе. – Да и опасно вывозить дружков на бойкое место: затеряются вовсе.

– Это как пить дать, – согласился штурман. – Отвезем к удэгейцам и баста. Оттуда бежать ведь некуда. А будем возвращаться – прихватим с собой.

Так они и сделали.

Вертолет снялся из Абрамовки и прилетел на место ранним утром, когда палаточный городок геологов как раз просыпался. На большой, изрытой канавами и уставленной машинами поляне пилотов и мальчишек встретили человек двадцать. Петька, схватив вещмешок, хотел уже нырнуть в толпу, чтобы поскорее разыскать специалиста и показать свои геологические находки, но Лян дернул его за руку:

– Чего спешишь? Убегут люди, да? Пойдем сначала поселок, поедим. Потом можно прийти опять.

Но так не получилось. Сразу после завтрака мать Ляна принесла к порогу тяпки и сказала, что надо окучить картошку. Сын спорить, конечно, не стал, и вся компания очутилась на огороде.

Какое-то время тяпали траву молча. Потом хозяин расхвастался.

– Вот! Видели, сколько картошки? Выкопаем – всю зиму есть хватит. А там капуста, помидоры, лук. Растет еще, знаете что? – он поманил друзей к дальней грядке и показал три или четыре кустика с кружевными листочками. – Арбуз! Поняли?

Коля потрогал растение и пожал плечами.

– Ну и что ж такого? Думаешь, у нас в Кедровке огороды хуже? Не беспокойся – еще хлеще!

Маленького удэге это обидело.

– Вас, вас! – передразнил он мальчишку. – Вы ж русские. Русские огороды сажали всегда, удэге нанаями – нет. Старики говорили: землю ковырять грех. А теперь вот картошку поселке сажают все. Лук тоже. Мы следующий год посадим даже баклажаны. Да!

– Лянсо-о-о! Ты где тут? – раздалось вдруг с улицы. За плетнем зашуршало, и между кольями просунулась черноволосая девчоночья голова. – Ты уже прилетел, да? Насовсем, да? К вам можно?

Лян нахмурился.

– Ну иди. Кто не дает? Калитка ж где, знаешь?

Девчонка скрылась, а Петька уставился на удэге.

– Это кто?

– Да кто? Нинка Пулемет. Учится нашем классе.

– Пулемет? Такая фамилия, что ли?

– Да нет. Так прозвали.

– А почему?

– Узнаете сами.

Обежав вокруг двора, девчонка юркнула в калитку и появилась на огороде. Петька посмотрел на нее и рассмеялся: маленькая, черноглазая, с кривоватыми ногами и короткими тоненькими косичками, она удивительно напоминала куклу-растрепку. Совсем кукольное было на девчонке и платье – широкое, колоколом, все в горошках.

– Значит, ты уже прилетел? Насовсем, да? – подбежав к Ляну, быстро повторила вопросы Нинка. – А эти мальчишки? Они к вам в гости, да? Они городские, да? Прилетели вертолетом тоже?

Лян покрутил головой.

– Захлебнешься же, Нинка! Говори, как люди.

– А чего – как люди? Чего – захлебнешься? Жалко что ли, что я говорю быстро? – ничуть не смутилась растрепка. – Ты лучше не прицепляйся.

– А-а, – махнул рукой Лян. – Говори, зачем пришла.

– Зачем? А ты небось не знаешь, да? Позавчера ваши охотники поймали тигра.

– Тигра? – глаза маленького удэге загорелись, губы дрогнули. – Где же он? Колхозном дворе, да?

– Нет… – девчонка хотела что-то сказать, но, спохватившись, прикусила язык и прищурилась. – Ага! А вы меня с собой посмотреть возьмете? Тогда скажу.

– Кто тебя не берет? – удивился Лян. – Хочешь – иди, не хочешь – не надо.

Тигра держали в старом поселке. Чтобы добраться до него, пришлось спуститься по косогору, переплыть на лодке через широкую речку и выбраться на зеленую поляну.

– Это не поляна, а колхозный аэродром, – объяснила Нинка. – Сюда прилетают самолеты. А все удэгейцы жили раньше вон там, справа. Видите хаты? Только эти хаты в половодье заливает водой. Оттого народ и переселился на другой берег.

– А ты удэгейка тоже? – спросил Коля.

– Ну да! Чего еще! – тряхнула косичками девчонка. – Наша семья русская. В поселке сколько хочешь русских – и учителя, и прораб, и кузнец. А мой папа пасечник. Мы приехали сюда, когда колхоз купил пасеку. Понял? Сами-то удэгейцы ухаживать за пчелами не умеют, вот и пригласили нас.

– Чего не умеют? Выдумываешь небось? – не поверил Коля.

– И вовсе нет. Не веришь – спроси Ляна. Правда, Лян, что удэге еще не умеют ухаживать за пчелами? Вот тебе! Слыхал? Они раньше и коров не держали и молоко не пили. В колхозе и сейчас только две коровы: купили, чтобы детсаду молоко было. А доят коров все равно русские…

Когда девчонка подвела ребят к одному из домов и стукнула калиткой, на пороге появилась закутанная и платок старуха. Она долго говорила с Ляном по-удэгейски, что-то ворчала, но в конце концов махнула рукой и ушла и дом.

– Чего она? – спросил Петька. – Ругается, да?

– Ага, – кивнул Лян. – Зверя, говорит, нельзя беспокоить: подохнет разрыва сердца.

– А посмотреть разрешила?

– Разрешила. Только тихо.

На цыпочках они бесшумно приблизились к бревенчатому сараю и остановились у большой некрашеной двери. Ни окошка, ни какой-нибудь дыры в ней не было. Дощатые створки прилегали друг к другу плотно, а посередине, продетый в железные скобы, висел огромный амбарный замок.

– Ложитесь землю, – шепотом скомандовал Лян и показал под дверь: – будем смотреть щелку.

Глаза привыкали к полутьме постепенно. Сначала Петька различал только какие-то корыта, ящики да бревна. Потом в углу вырисовалась сколоченная из жердей клетка, а в ней кто-то живой. Зверь бил себя хвостом по бокам, топтался и злобно фыркал.

Ребята замерли. Стало совсем тихо. Тигр лег на брюхо, прижал голову к лапам и застыл, будто мертвый. Можно было заметить только, как шевелятся его усы, горят глаза да изредка то приподнимаются, то снова ложатся круглые уши. Вот так, наверно, хищник выслеживал в лесу лосей – подкараулит в кустах, прыгнет – и готово: несчастный не успеет и пикнуть.

Представив такое, Петька поежился и тихонько шепнул про это Ляну. Но тот улыбнулся.

– Нет. Такой лося не убьет. Молодой еще. Глупый.

– Ага! – поддакнуло Нинка. – Охотники говорят, нету двух лет. Он по дурости-то и попался: душил собак, которые отбивались от дому, задрал теленка. Кабы не это, никто б его даже не трогал – гуляй себе на воле.

– А теперь куда его? Зачем держат в клетке?

Нинка, захлебываясь и глотая слова, стола объяснять, что живых зверей возят на самолетах в Иман, а потом еще дальше – в Москву. Там их отдают в цирк, зоопарк. А некоторых отправляют за границу, чтобы обменять на слонов да жирафов…

Возвращались в поселок не спеша. Когда вышли на речку, к берегу в легонькой оморочке пристал старик. Он был худой, длинный, с тощенькой седой бородой и в каком-то странном длиннополом сюртуке. По обшлагам рукавов и по борту сюртука шла красивая вышивка, а воротника не было вовсе. Вместо сапог или ботинок на старике были подвязанные веревочками меховые чулки, на голове болтался волосяной накомарник.

– Наверно, древний шаман, – шепнул Петька Коля.

Дед вытащил оморочку на берег, закурил трубку и, присев на корточки, поманил Ляна пальцем.

О чем шел разговор, ни беглецы, ни Нинка понять, конечно, не могли. Лян сказал, что дед спрашивал об отце и о делах охотников. Потом посочувствовал:

– Скучает Майсан. Хочет тайгу, да нельзя.

– А он разве охотник? Не шаман? – удавился Петька.

– Какой шаман! Шаманов давно нету. Дедушка Майсан – самый знаменитый охотник поселке.

– Точно, – подхватила Нинка. – Какого хочешь зверя возьмет! Одних медведей, знаете, сколько убил? Шестьдесят два. Вот! Только последний, проклятый, его покалечил. Видали небось, как левая щека расцарапана? И веко пластырем к брови приклеено. Это оттого, что оно не поднимается, мешает смотреть.

Петька спросил, почему у старика шаманская одежда.

– Да кто тебе сказал, что она шаманская? – возмутилась девчонка. – Самая настоящая удэгейская. Раньше так ходили все. А теперь больше ходят старики. Дед Майсан во всем живет по-старинному.

– А почему ему нельзя в тайгу? – спросил Коля.

Лян ответил по обыкновению коротко:

– Да так. Не пускают его.

Но Нинка вмешалась опять.

– Ага. Его не пускают, а он не слушается. Летом еще ничего – сидит в поселке, учит молодых охотником. А как придет зима – не удержишь: возьмет жену на веревочку, станет на лыжи – и в тайгу.

Это было похоже на шутку: лес, высокие сопки, по белому снегу, жмурясь от солнце, бредет длиннобородый старик, а за ним, как коза на привязи, – закутанная в платки бабка. Петька прыснул. Глядя на него, улыбнулся и Коля. Но на самом деле ничего смешного, оказывается, не было. Майсану, сказала девчонка, уже больше восьмидесяти лет. Правление артели назначило ему пенсию и в тайгу с молодыми охотниками не пускает: боится, как бы старик там не умер. Только деду такая жизнь не в жизнь. Чтобы охотиться, он придумал брать с собой к жену. Уйдет в тайгу километров за двадцать, поставит шалаш из корья и промышляет – сам бродит по распадкам, настораживает капканы, а бабка готовит еду.

– Ну, это ладно, – сказал Петька. – А зачем он сажает старуху на веревочку? Она не хочет? Норовит убежать? Да?

– Куда убежать? Она ж привыкла, и рада. Подышу, говорит, вольным воздухом, послушаю, как шумят кедры. Веревка потому, что бабка слепая. По поселку дед водит ее за руку, а по лесу на лыжах разве так поведешь?

На другом берегу реки компания задержалась у колхозного катера, который привез товары для магазина, потопталась возле конюшни и жеребят. Когда же поднялись по скрипучей деревянной лестнице на обрыв и оказались на главной улице поселка, Нинка и Лян наперебой стали показывать:

– А это колхозная контора…

– А там почта и стадион…

– А тут больница…

Петьку с Колей ни то, ни другое, ни третье, конечно, не заинтересовало: больницы да почты были ведь в каждом селе. Но Лян, заметив это, обиделся еще больше, чем утром на огороде.

– Думаете, это пустяки? Да? – спросил он. – Думаете, нас такое всегда было? Как же! Раньше удэге шалаше жили, грамоту даже не слыхали. А теперь поселке все молодые семилетку кончили. Врач больницы – удэге, бухгалтер конторе – удэге. Есть даже писатель. Вон том домике живет. Видите синие окна?

– Ври! Писатель! – не поверил Коля. – Настоящий?

– Конечно. Какой еще?

– А какую он написал книжку? – вставил вопрос Петька.

– Обыкновенную. Сказки удэге.

– И он тоже удэге?

Этот вопрос Ляна смутил: писатель был не удэге, а нанаец. Однако товарища выручила Нинка.

– А чего – нанаец? Чего – нанаец? – зачастила она. – Не все разно, что ли? Если хотите знать, так писатели-удэгейцы тоже есть. Да! Даже Ляновы родственники. Вот! Расскажи им, Лян, про книжку, которая в школьной библиотеке.

– Про какую книжку? – взглянул Петька на Ляна. – Правда это?

– Конечно, правда, – все еще обижаясь, подтвердил тот. – «Там, где бежит Сукпай» – вот какая книжка. Написал Джанси Кимонко. Мой родич.

– А какой родич? Дядя, брат, дедушка?

– Нет. Человек одного рода.

– Почему – рода?

– Потому. Каждая фамилия удэге значит род. Канчуга – род. Кялундзига – род. Кэмэнка – тоже. Джанси да я – Кэмэнка.

– Ишь как! Но Джанси же не Кэмэнка, а Кимонко. Ты сам сказал.

– Нет. Так написали книжке русские. Правильно надо – Кэмэнка.

О бурильных станках, приморских самоцветах и письме на фабрику сувениров

Осмотр поселковых диковинок, работа на огороде да всякие тары-бары-растабары отняли у мальчишек все утро. Петька с Колей заметили это, лишь пообедав. И, конечно, сразу же засобирались к геологам. Лян пробовал удержать их, говорил, что лучше всего пойти к геологам вечером, но беглецы не соглашались. Мало ли что может случиться с людьми до вечера? Вдруг дядя Егор и Вася вернутся не завтра или послезавтра, а уже сегодня? Может получиться и так, что нужный тебе человек уйдет вечером в кино и не захочет тратить время на разговоры.

На знакомой поляне в этот раз было шумно. В дальнем конце, корчуя пни, натужно рычал трактор. Чуть ближе тарахтела, пуская дымок, передвижная электростанция, трещали, круша породу, отбойные молотки, ухали кувалды.

Не зная, к кому обратиться, ребята остановились у площадки, на которой монтировали какое-то сооружение. Огороженное деревянными щитами и решеткой, оно напоминало большой железный станок. Рядом громоздились пять или шесть мощных дизелей, а на тонких металлических подпорках лежала собранная из труб ферма, похожая на поваленную телевизионную вышку.

– А это вышка и есть, – охотно объяснил мальчишкам рабочий, копавший огромную яму. – Только не телевизионная, а буровая. Мы ведь ищем нефть.

– Нефть? А почему вышка лежит? Она же должна стоять торчком?

– Будет и стоять. Сейчас ее пока собирают. А соберут – зацепят за верхушку тросом, поднимут.

Петька попросил рассказать, как бурят скважины.

– Да рассказать-то что! Не жалко, – берясь за лопату, сказал рабочий. – Только на слух такую штуковину вам не понять. Сходите лучше вон к той треноге да поглядите собственными глазами. То ведь не просто тренога, а вышка тоже. Только поменьше. И не для нефти, а для воды.

Срубленная из толстых бревен тренога, о которой говорил дядька, стояла неподалеку. Низ ее был забран досками и представлял собой как бы сарайчик. Впереди, у самой двери этого сарайчика, стоял станок, а сзади деловито постукивал и фыркал дизель. Обе машины, соединенные широким и толстым ремнем, дружно вращали поставленную вертикально трубу, и эта труба на глазах уходила в землю. За установкой присматривали двое рабочих. Один из них вышел покурить и, не торопясь, объяснил ребятам, как крепится труба вверху, как грызет землю. Показал вынутые из нее глиняные и каменные колбаски.

Решив, что перед ним как раз и есть человек, с которым следует посоветоваться, Петька достал камни. Но бурильщик на них даже не глянул.

– По этой части, дружки, я вам не советчик, – придавливая окурок каблуком, сказал он. – Да и другие, кто тут есть, разбираются в камнях не лучше. Придется подождать Константина Матвеевича.

Константином Матвеевичем звали начальника геологического отряда. Он с утра ушел с товарищами в тайгу и возвратился в лагерь лишь часов в пять пополудни. Заждавшиеся и уже заскучавшие от безделья приятели встретили его у самых палаток.

Но начальник отряда заметил их не сразу. Сначала сбросил рюкзак, разделся и долго умыкался за кухней. Потом разговаривал с рабочими, отдавал какие-то распоряжении, посвежевший и довольный, появился перед ребятами минут через тридцать.

– Ого! Да тут, оказывается, гости! Полпреды молодого поколения, так, что ли? – притворно удивился он, поглаживая розовую лысину.

Петька, выступив вперед, принялся излагать свое дело. Константин Матвеевич послушал, шевельнул густыми бровями и поднял руку:

– Стоп, стоп, приятель! Соловьев баснями не кормят. Идемте-ка в столовую да пообедаем. А заодно и разберем, какая у вас там докука.

Пока он обедал (приятели от угощения отказались), Петька и Коля раскладывали на столе камни и рассказывали, как их нашли. Константин Матвеевич кивал головой, изредка задавал вопросы. А когда мальчишки умолкли, сказал:

– Та-а-ак… Решили, значит, осчастливить человечество? Да?

– Как осчастливить? – не понимая, куда клонит геолог, спросил Петька.

– Ну как же? Сбежали из дому, поколесили три дня по тайге и готово: получайте открытие! Стройте, мол, шахты да рудники, а нам даешь славу. Так, что ли? Герои!

Петька, конечно, надулся. Столько мотаться по дебрям, от всей души стараться для государства и вдруг…

– Смеетесь, да? Мы ж делали дело. Видали вон, сколько камней?

Константин Матвеевич скользнул взглядом по коллекции.

– Что же? Камней в тайге бери хоть вагоны. А толку? Надо же точно звать, где залегает порода, сколько ее, что находится рядом. Полагается вести подробные записи. А вы что скажете?

Геолог взял камень.

– Этот где взяли?

– Возле того ручья, в котором ловили ленков, – припомнил Петька.

– А этот?

– Этот, кажется, в леспромхозе.

– А тот?

– Тот? Тот, наверно, на речке возле Ляновой избушки. Правда, Коля?

Константин Матвеевич покачал головой и засмеялся.

– Вот видите? «Кажется! Наверно! На речке!» Ничего по-настоящему не известно. Все приблизительно. А ведь камень, который вы нашли на речке, могло принести за триста километров. Искать по нему месторождение – значит, тратить время напрасно.

Константин Матвеевич помолчал, потом хитровато прищурился:

– Хотите, я сам скажу, где вы взяли эти камни? И назову их…

Мальчишки недоверчиво переглянулись.

– Да, да, не удивляйтесь. Скажу все, как есть. Вот это знаете что? Касситерит – оловянная руда из Абрамовки. Камешек лучше не надо. Жаль только, что у Серебряной скалы его мало. Ни рудника, ни шахты там не поставить… А вот это – мрамор. Видите, какой чистенький да прозрачный? Вы подобрали его на лесосеке в леспромхозе… Это гранит…

Один за другим образцы пород ложились перед мальчишками, и Константин Матвеевич называл их, указывая, где находится залежи, какие они по величине, для чего могут быть использованы.

Оказывается, отдельные скалы да горы приморских геологов интересуют уже мало. Все они давным-давно изучены и занесены на специальную карту. Константин Матвеевич сам сочинял эту карту и чуть не на животе облазил всю тайгу. Теперь геологов интересуют месторождения посолиднее. Разные руды они обнаруживают специальными приборами с воздуха, а минеральные воды да нефть нащупывают глубокими скважинами. И на каждое открытие отряды ученых и рабочих затрачивают не сутки, не месяцы, а целые годы. Где уж тут отличиться мальчишкам!

Скиснув, Петька долго сидел понурившись, переживал: с чем вернешься в лагерь? Как козырнешь открытием перед вожатой? Потом разозлился и, вскочив, начал швырять камни, куда попало:

– Пропадай моя телега, все четыре колеса!

За две-три минуты от коллекции не осталось бы и следа, но его остановил Константин Матвеевич.

– Зачем же бросать добро? – прихлебывая чай, спросил он. – Собирал, собирал, а теперь на ветер?

– А куда же их еще? – удивился Петька. – Сами же сказали, что они вам не нужны.

– Мне-то, разумеется, не нужны. А вот тебе да таким, как ты, пригодятся. Если камни положить на полочку да написать к каждому ярлычок, знаешь, какая получится коллекция? Учитель географии оторвет с руками.

Это была мысль! На худой конец Вере ведь можно сунуть под нос и коллекцию. Совсем неплохо изучить минералы и самому.

Камни тут же были собраны снова, и мальчишки попросили геолога помочь описать их. Константин Матвеевич, разумеется, не отказал, но о чем-то задумался.

– Да-а… Можно было бы сделать и еще одно дельце, – сказал наконец он. – Вот только боюсь, не подведете ли…

Петьку и Колю такое недоверие обидело. Они стали уверять, что никогда в жизни еще никого не подводили.

– Ну хорошо, хорошо! – согласился геолог. – Несите тогда мою полевую сумку. Напишем моим знакомым.

Письмо получилась короткое и деловое:

Дорогие товарищи!

Месяца два назад вы просили меня собрать и прислать для пробы хотя бы немного приморских самоцветов. Рабочим отряда и мне самому сбором камней заниматься, конечно, некогда. Но сейчас у нас здесь появились друзья, пионеры. И они вызвались помочь вам. Вместе с этим письмом ребята высылают первую партию камней. Если посылка вас устроит, поблагодарите мальчишек и напишите им снова. Они – народ стоящий, помогут.

С уважением начальник геологического отряда К. ВАНИН.

– Вот вам и дельце, – вырвав листок из блокнота и передавая его Петьке, сказал геолог. – Наберите в тайге камней, сложите в ящик и вместе с этим письмом пошлите на фабрику сувениров. Понятно? Только уговор: меня не подводить.

– А чего это – сувениры? – спросил Лян. – Какие-нибудь машины, да?

Константин Матвеевич улыбнулся:

– Да нет. Сувенирами называются памятные вещички. Человек, который побывал в дальних краях, обязательно хочет привезти домой какую-нибудь вещицу – шкатулку занятную, игрушку, значок. Это и есть сувениры.

– А из камней сувениры разве получатся? – неуверенно подал голос Коля. – Они же тяжелые.

– Из тяжелых да некрасивых, конечно, не получатся, – сказал Константин Матвеевич. – Но из таких, как вот этот, можно делать и бусы, и брошки, и серьги. Видишь, какой он желтенький да прозрачный? Это наш, приморский, янтарь – халцедон. А вот это – кальцит… Вон там кусочек граната, кристалл флюорита. Их и собирайте…