Текст книги "За Синь-хребтом, в медвежьем царстве, или Приключения Петьки Луковкина в Уссурийской тайге"

Автор книги: Валентин Башмаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

О вечерней ухе, недовольстве Сережи и потрясающих новостях, которые он принес

Подойдя к избушке, вожатый серьезно, как с равным, поздоровался с Ляном, снял с плеча ружье и, присев к костру, сразу же принялся стаскивать с себя одежду и обувь. Старенькие, уже порядком разбитые сапоги парня были облеплены грязью, рукав рубашки разодран, а шея и лицо изъедены комарами. Петька подумал, что Сережа всю неделю искал их в тайге. Но, к счастью, ошибся.

В тот день, когда мальчишки удрали из села, о Петьке в лагере вспомнили только в обед. Ни тетя Поля, ни ее помощник сказать, куда девался дежурный, не могли. Сережа с Верой подумали, что Луковкин по обыкновению сбежал с деревенскими друзьями и отирается где-нибудь в мастерской или на речке. Но когда мальчишка не вернулся и к полднику, вожатая переполошилась. У Коли дома, куда оно забежала, никого не было. Галя Череватенко о побеге друзей не знала. А другие деревенские мальчишки или девчонки каким-то Луковкиным не интересовались и вовсе.

Перепуганная и заплаканная Вера разыскала Андрюшку.

– Где Коля с Петькой?

Малыш неопределенно махнул рукой.

– Там. На пасеке.

– На какой пасеке? Чего выдумываешь?

Андрюшка исподлобья глянул на вожатую.

– Не веришь – спроси Валета. Он небось сам водил по следам. Умнее тебя.

– Валета? Это собаку-то? Как же я ее спрошу?

– Как хочешь.

Вожатая решила, что малыш плетет вздор, и хотела бежать дальше, но потом все-таки задержалась и допросила его до конца.

– Куда же он тебя водил?

– Туда, куда надо. За конюшню.

– А почему дальше не пошли?

Андрюшка потер кулаком глаза и всхлипнул:

– Речка ж… Утопнешь…

Вера рассказала о разговоре с Андрюшкой Якову Марковичу.

– Что ж, такая штука быть может, – подумав, сказал Митькин отец. – У Кольки в тайге бабка и дед. Да и некуда бежать огольцам, кроме как на пасеку. По дороге в Мартьяновку их сцапали бы…

Тут же было созвано срочное совещание. А через час Сережа уже сидел на велосипеде и в сопровождении Валета катил в тайгу. Ехал парень не торопясь, то и дело останавливался, чтобы осмотреть кусты и полянки, покричать. Но беглецов до наступления ночи так и не нашел.

Безуспешными были поиски и на второй, и на третий день. Вожатый, Колин дед и еще два пасечника без устали обшаривали раскисшие после дождя зверовые тропки, взбирались на кручи, бродили по берегам речек. И отовсюду возвращались ни с чем. Напали на след мальчишек только после того, как Сережа увидел пролетевший вертолет и, придя к тому месту, откуда он поднялся, обнаружил охотничью избушку.

– Нынче-то я хоть и находился по разным делам, а все не так, как тогда, – по-прежнему обращаясь только к Ляну, сказал вожатый. – Досталась нам та прогулка. Век буду помнить…

Петьку и Колю Сережа с самого начало, казалось, не замечал. Лишь изредка сердито ощупывал взглядом и тут же отворачивался. Коля, поймав такой взгляд на себе, каждый раз боязливо ежился, а Петька только сокрушенно вздыхал да крутил головой.

Впрочем, настроение парня изменилось довольно скоро. Посидев у костра и немного отдохнув, он взял мыло и отправился к речке. Вернулся оттуда уже бодрый и веселый.

– Что у тебя, Лян, на ужин? Уха? Дело! У меня вот тут сотовый медок да вареники с клубничкой.

За едой сидели, как в раньше, разделившись на группы: Сережа с Ляном устроились за столом, а Петька и Коля, прихватив ложки, отошли к костру и хлебали из мисок, пристроив их на коленях. Небольшое неудобство, с которым это было связано, друзей не смущало. Солоноватая, пахнущая лавровым листом и луком уха была такой вкусной, что ее всякий с удовольствием ел бы даже лежа на животе.

Сережа ел, похваливая хозяина за отличную уху.

А Петьку одолевало беспокойство. «Что с матерью? – не первый уже раз спрашивал он себя. – Был ли отец на пасеке?»

От волнения он заерзал на чурбаке:

– Сережа! А Сережа! Ты записку мне от отца не принес, а?

Парень, уже принявшийся за чай и горячо обсуждавший с Ляном какую-то проблему зверового промысла, хмуро взглянул на мальчишку.

– Записку? Кабы отец знал про твои художество, он бы тебе такую записку накатал на известном месте, что нескоро бы смылась.

Петька вспыхнул.

– Ага! Он у нас не дерется. И про мое путешествие знает.

– Знает! Ишь ты! Это каким же образом?

– А таким. Я ему сообщил.

Сережа насмешливо свистнул.

– Уж не тем ли письмом, которое бросил в ящик? Увы, дружок. Письмо твое добрые люди вынули. И скажи им за то спасибо. Не вмешайся Вера да Яков Маркович, пришло бы оно к отцу как раз в тот день, когда матери делали операцию. Как ты думаешь, приятно было бы ему узнать в такую минуту, что сын потерялся в тайге?

Услышав, что матери сделали операцию, Петька струхнул и разволновался.

– Операцию? А как она?.. Как себя чувствует?

– Да так вот и чувствует, – уже спокойнее ответил Сережа. – Вчера отец звонил в Кедровку. Сказал, что дела идут на поправку. Спрашивал и о тебе.

– Ну и что же? Что вы ему сказали?

– То и сказали: живет, дескать, нормально, цел и невредим. Посылает привет.

– Ну-у. Зачем же обманывать человека? А вдруг мы с Колей пропали бы и правда?

– Что же нам оставалось делать? – пожал плечами парень. – Да если разобраться, мы и не врали. Знали ведь, где вы гуляете.

– Ну да! Знали! Откуда могли знать? Сорока на хвосте приносила, что ли?

Но оказалось, что вожатый говорит правду.

Первое сообщение о беглецах в Кедровке получили уже в тот день, когда мальчишки сели в вертолет. Поднявшись в воздух, дядя Егор связался по радио с аэродромом, а оттуда вызвали по телефону Якова Марковича. Через день о приключениях приятелей написали в лагерь работники леспромхоза. А потом с вожатыми держал связь председатель удэгейского колхоза. От него же узнали они и о том, когда охотники привезут ребят обратно.

– Понял теперь, сколько людей возились с тобой да с Колькой? – спросил, хмурясь, Сережа.

– Так я ж что? Я ничего, – потупился Петька. – Я б и не сбежал, кабы не Вера.

– А что Вера? Только и свету в окошко, что ли?

– Конечно. Она ж распоряжалась, как хотела. Ни в лес сходить не разрешила, ни покупаться, ни кузнечиков половить.

– Ну! Вспомнил! – махнул рукой вожатый. – Это было, да быльем поросло. Тот, кто не убегал и не выкидывал, вроде тебя, всякие штучки, ходит теперь и на речку, и в тайгу, и даже в Мартьяновку.

– Ага! Так уж и ходит! И Вера не прицепляется? Не кричит?

– Не кричит. Поговорили с ней умные люди – вот и не кричит. Даже сама придумывает, куда повести ребят, чтобы интереснее было.

На этом неприятное объяснение, собственно, и кончилось. Сережа опять взялся за чай и вареники, а Петька вздохнул, подбросил в костер сучьев и, прихлебывая из кружки, задумался.

Надо же такому случиться! Ты убежал в тайгу и уверен, что путешествуешь по собственной воле, а на самом деле за каждым твоим шагом смотрят не хуже, чем дома. Ты думаешь, что мальчишки в лагере, как всегда, изнывают от скуки, а они гуляют себе, где хотят. Ты, наконец, планируешь сделать одно, а на деле выходит совсем другое… Очень нехорошо получилось и с матерью. Кто мог предполагать, что ее станут оперировать именно в тот день, когда сбежишь из Кедровки? Куда кинулся бы отец, получив злосчастное письмо?..

Занятые каждый своим, ни Сережа с Ляном, ни Петька с Колей даже не заметили, как землю окутала мгла. В зыбком сумеречном мареве потонули сначала дальние горы. За ними, словно задернутые темным занавесом, исчезли во тьме река, ближние деревья, а под конец расплылись и тонкие вешала, четко вырисовывавшиеся на фоне серого неба. Красноватое пламя костра, то угасая, то на минуту вспыхивая, скудно освещало лишь ближний угол избушки, стол, заставленный посудой, да беглецов, у ног которых дремали собаки.

Сережа, отставив пустую кружку, хотел, кажется, спросить Ляна о чем-то еще, но вдруг поднял голову и прислушался. Где-то у реки, в той стороне, где было озерко, раздался шорох. В первый момент неясный и еле слышный, он постепенно усиливался, ширился и неудержимо приближался к избушке. За соседней сопкой зарокотал гром, сверкнула молния. Несколько тяжелых капель, сорвавшись сверху, упало в костер. Уголья зашипели.

– Та-а-ак, – поднялся с места вожатый. – Днем духота, а ночью…

Потом без церемоний распорядился:

– Эй вы! У костра! Ну-ка, марш под крышу!.. И чтобы завтра все у меня было чин по чину, никаких проволочек. Вещи собрать заранее….

О Колином бунте, немом спектакле на берегу и пользе азбуки Морзе

На другое утро Сережа проснулся очень рано. Солнце было еще где-то за сопками, а он уже бродил у речки, что-то недовольно прикидывал и чуть не ежеминутно посматривал на небо. Петька догадался, что парня беспокоит погода. Ливший всю ночь дождь наделал в лесу луж и ручьев. Небо было затянуто облаками, а в ложбинах между горами плавал туман.

Как только солнышко поднялось повыше и разорвало плотную пелену облаков, вожатый вышел из избушки и крикнул:

– Эгей! Путешественники! Ну-ка, топайте сюда! – А когда Петька и Коля подошли, приказал: – Живо ешьте и собирайте вещички. Пора!..

Лян провожал гостей до поляны, на которой беглецы ночевали в дупле. Пошел бы, наверно, и дальше, да остановил Сережа.

– Не стоит, – сказал он мальчишке. – Дорогу я тут знаю и мокнуть тебе незачем. Видишь, сколько воды на траве? Когда вернутся охотники, передай спасибо. И скажи, что ждем вас в Кедровке.

Петька и Коля расстаться с Ляном вот так просто не могли. Шутка ли: столько пережить вместе, подружиться и вдруг сразу – прощай! Они долго жали мальчишке руку, оглядывались, махали кепками. Но сколько, говорят, не маши и не жалей, а конец приходит всему…

Когда зверовая тропка, которой пробиралась компания, вышла на знакомую дорогу, вожатый остановился, отжал промокшие брюки и повернул к Кедровке. Петька направился было за ним, но его дернул за рукав Коля.

– Все, Петька! До свидания, – сказал он. – Мне ж не туда, влево надо.

– Куда? Куда ты собрался? – услышав разговор, обернулся Сережа. – Влево? Топай, дружок, куда ведут. И не рыпайся.

– Не пойду! – уперся Коли. – Мне к бабке надо.

– Не к бабке, а иди, куда сказано. Понял?

Спор быстро перерос в ссору. Всхлипывая и дрожа, Коля стал кричать, что ни в какую Кедровку не пойдет, что Сережа ему не начальник, а под конец разрюмился и даже заявил, что возьмет и убежит.

– Убежишь? – усмехнулся вожатый. – Ну что ж, давай. Попробуем, кто шустрее.

Крепкий, длинноногий и большерукий, он мог бы сладить с мальчишкой одной рукой. Коля это понял и сдался. Всхлипнув еще раз, вздохнул, вытер кулаком слезы и медленно поплелся к деревне.

То ли из-за размолвки, то ли по другой причине остаток пути проделали в полном молчании. Вожатый был занят какими-то мыслями, Коля пережинал обиду, а Петька на досуге пробовал представить себе встречу в лагере. Вера, всплеснув руками, сделает, конечно, большие глаза и закудахчет: «Ах, какой испорченный! Ах, какой безнравственный!» Девчонки будут прятаться друг за дружку, тыкать в его сторону пальцами и шушукаться. Не похвалят приятеля даже Юрка с Алешкой. А вечером, как всегда, ребят соберут на линейку, расскажут об очередной провинности Луковкина и объявит о его отправке домой…

Продолжая рассуждать в том же духе, Петька скоро увидел себя приехавшим в город. Мысленно поднялся по лестнице на второй этаж, взялся за ручку двери и вдруг… уже не в мыслях, а наяву ткнулся носом и спину Сережи. Парень стоял среди дороги и, почесывая затылок, угрюмо смотрел перед собой.

Смущенный неловкостью, Петька повел глазами и разинул рот от удивления.

Оказывается, они были уже недалеко от Кедровки. Оставалось только переправиться через речку, обогнуть рощицу и выйти к конюшие. Но переправиться-то как раз и нельзя было. Скромная, хотя и шумливая в обычное время, Кедровка после дождя увеличилась раз в пять. В тех местах, где раньше зеленели открытые лужайки, тянулись галечные отмели, сейчас бурлил и гремел стремительный поток. Кружась и сталкиваясь, неслись обломки веток, гнилушки, сухая трава. По самой стремнине, солидно покачиваясь, проплывали колоды и пни, а всегда зеленовато-прозрачная, как бутылочное стекло, вода стала до неузнаваемости грязной и мутной.

– Эк тебя раздуло! – плюнул с досады Сережа и, не раздумывая, шагнул с дороги в кусты.

С полкилометра шли вдоль Кедровки. Чуть не на каждом шагу попадались заросли малинника и шиповника. Два раза пришлось перелезать через завалы из камней, потом карабкаться на гнилые валежины. Наконец, выбрались на какой-то пригорок, и мальчишки, оглядевшись, сообразили, что вышли на ту самую поляну, где обычно пионеры состязались в сборе травы. Только сейчас это была уже не поляна, а озеро. Косматые вербы, стоя в воде, походили на идущих вброд старушек, а подвешенная на канатах кладка качалась и как заведенная черпала и черпала серебристые брызги.

На противоположном берегу Кедровки у самой воды играли малыши. Сережа начал кричать. Заложив в рот пальцы, свистнул. Из-за шума воды и грохота камней в реке его долго не слышали. Какой-то голопузый мальчишка увидел путешественников лишь после того, как вожатый догадался выстрелить из ружья.

Первой на берег, как и следовало ожидать, примчалась из села Вера. За ней, покуривая, подошел Яков Маркович, показались Колина мать. Между взрослыми, как горох, раскатилось по пригорку десятка два мальчишек и девчонок. Все в возбуждении что-то кричали, показывая на речку. А Сережа поставил Петьку с Колей возле себя и положил им на плечи ладони. Это было, должно быть, его докладом об успешном выполнении задания.

Яков Маркович и Вера, поняв парня, дружно ему закивали, а Степанида стащила с головы косынку и прижала к лицу.

Сережа сразу же попытался спросить у управляющего, что ему делить дальше: минут пять крутил головой, гримасничал, разводил руками. Самому ему собственные жесты и выкрутасы казались понятными, но Вера и Яков Маркович в ответ только пожимали плечами. Точно так же стал пожимать плечами и Сережа, когда пришла очередь махать руками Вере и управляющему.

– Эх! Чтоб она пропала, эта грамота! – хлопнул кепкой о землю вожатый. – Разве так о чем-нибудь договоришься?

Раздосадованный парень даже не стал смотреть на тот берег. Мальчишки молчали тоже. Но потом Петьку неожиданно осенило.

– А что передать? – живо обернулся он к Сереже. – Я мигом.

– Слетаешь, что ли? – насмешливо спросил Сережа.

– Не слетаю, а передам. Говори, что.

– Ну, если мастер, спроси тогда, как нам перебрался через Кедровку.

Петька разыскал среди вещичек пионерский галстук, взял в другую руку носовой платок и, подойдя к самой поде, деловито замахал ими над головой.

– Постой, постой! Да ты никак шпаришь морзянкой? – удивившись, приподнялся Сережа. Но тут же, махнув рукой, сел снова. – Какая польза? Думаешь, Вера или Яков Маркович твои сигналы поймут?

Петьке такое в голову не приходило и он, разумеется, растерялся.

К счастью, на том берегу к Петькиной затее отнеслись серьезнее. Едва красное и белое замелькало в воздухе, как к Вере бросились двое мальчишек (Петька без труда узнал в них Юрку и Алешку). Посовещавшись с вожатой, а потом и с управляющим, мальчишки тут же умчались в деревню. Зачем? Что им там было нужно?

Это стало ясно минут через десять, когда Алешка и Юрка прикатили к берегу… тележку с девчонкой.

– Ага, ага, что? А ты говорил – не поймут! – обрадовался Петька. – Это же Галя Череватенко.

– Ну и что? Она тут при чем? – не понял Сережа.

– А вот при том! Я же сам записал ей азбуку Морзе в тетрадь. И мы уже тренировались. Гляди!

Он вышел вперед и снова замахал галстуком и платком. Галя поняла его не сразу. Но постепенно связь наладилась, и сигнальщики, хотя и с трудом, начали обмен телеграммами. Петька под диктовку вожатого ответил на все вопроси Веры и Якова Марковича, а потом спросил, как им перебраться на другую сторону. Только этот вопрос лучше было бы не задавать. Вера и управляющий замахали руками, заволновались. Старенькую лодку, которую на всякий случай держали в деревне, оказывается, сорвало с привязи и разбило о камни, а плыть в половодье на плоту, да еще недалеко от слияния двух потоков, значило рисковать.

Яков Маркович приказал Сереже идти с беглецами к Колиной бабке и жить там до конца наводнения.

Когда Петька буква за буквой расшифровал этот приказ, Коля взглянул на вожатого и хихикнул:

– Ага, схлопотал? Меня к бабке небось не пускал, а теперь вот потопаешь туда и сам.

Сережа с сожалением вздохнул.

– Ох и дурак же ты, Колька! Думаешь, мне жалко было пустить тебя к бабке? Да? А о том, что я обязан показать тебя матери, ты хоть разок подумал? Она же тут столько пережила! Видишь вон, плачет?

Степанида, и правда, стоя рядом с Яковом Марковичем, все еще вытирала глаза косынкой. Коля покосился в ее сторону и виновато побрел в кусты…

Разговор через речку продолжался еще довольно долго. Потом Сережа поднял с земля плащ, ружье и весело объявил:

– Шабаш, Луковкин! Хоть ты и непутевый, а с телеграфом своим выручил. Догоняй Кольку. Я сейчас…

Коля сидел на камне под старой черемухой и выковыривал из пятки занозу. Увидев товарища, вскочил, топнул ногой и обрадованно затараторил:

– Вот здорово! Будем жить на пасеке, купаться, загорать. Пошли скорей! Чего рассиживаться! – Однако, увидев, что приятель за ним не спешит, приостановился. – Да ты чего? Ждешь Сергея, что ли? Брось! Он же теперь два часа пропрощается с Веркой. Мы куда уж ускачем!

– Ну! Чего ему прощаться! – возразил Петька. – Выдумываешь все.

– Выдумываю, да? Не веришь, да? – обиделся Коля. – Тогда смотри сам.

Он схватил Петьку за руку, подтащил к берегу и раздвинул кусты.

По ту сторону речки у большой вербы, где недавно толпились люди, было почти пусто. Серая кепочка управляющего и цветная косынка Степаниды, удаляясь, смутно маячили за высоким плетнем. Пионеры неторопливо шагали по переулку к школе. А у берега по-прежнему оставались только Вера да две-три девчонки. Вожатая шла по дорожке в направлении кузницы и махала носовым платком. Сережа, отвечая ей, шагал вдоль речки, тряс над головой рукою и не замечал ни луж, ни палок, ни даже камней, которые попадались под ноги.

– Видал? – спросил Коля. – А ты мне – выдумываешь! Я ж тебе говорил, что они жених и невеста! А невесты да женихи, знаешь, как прощаются?

Петьке стало неловко.

– Да ладно, Коля! – отходя от берега и краснея, сказал он. – Люди думают, что они одни, а мы…

– А я что? – ничуть не смутился Коля. – Я ж тебе первый сказал – брось! Айда к бабке!

Они выбрались опять на тропинку, отряхнулись и через минуту, позабыв обо всем, уже бодро шагали своей дорогой. Над лесом и сопками сияло солнце, кричали сойки, а на душе было светло и спокойно.

Глава III. И мы не лыком шиты!

О лесной пасеке, цыплячьем пастухе и негаданной встрече

И что за удивительная эта штука – жизнь! С тех пор как Петька попал в Кедровку, с ним чуть не каждый день случалась какая-нибудь история – то грустная, то веселая, а то и вовсе не поймешь какая: со всякими приключениями, головоломками и прочим.

Поход на пасеку, если разобраться, оборачивался приключением тоже. И приключением небезынтересным. Ведь посмотреть, какая она, пасека, да как люди обращаются с пчелами, любопытно всякому. Не мешает, между прочим, полакомиться и свежим медком. Только в общем-то это не главное. Даже дураку ясно, что осмотреть пасечное хозяйство да наесться сладкого можно за два часа, а жить у Колиных родственников придется не час, не два, а, может, целую неделю. И это тебе не фунт изюму. Много ли в таежной избушке или возле ульев полезных развлечений? Тем более что старшие будут на работе. Коля, правда, уверяет, что все это выдумки: если, мол, надоест, можно организовать экскурсию в тайгу или на речку. Но рассчитывать на это всерьез не приходится. Дело уже показало, что самовольные экскурсии в тайгу – штука рискованная: можно и заблудиться.

Так, или примерно так, рассуждал Петька, шагая позади Сережи и Коли в день переговоров на берегу Кедровки. А между тем до цели путешествия оставалось уже недалеко. Свернув с проезжей тропы на узенькую дорожку и пропетляв сотню метров в кустарнике, путники неожиданно вышли на большую, поросшую гусятничком поляну.

Впереди, ярко вырисовываясь на фоне леса, стоял белый дом с верандой. Справа и слева перед ним возвышались какие-то хозяйственные постройки, а в самой середине поляны, взобравшись на штабель бревен и примостив на коленях корзинку, восседал пятилетний карапуз.

– Коля! Гляди, кто там! – воскликнул пораженный Петька.

Коля, успевший рассмотреть малыша еще раньше, шмыгнул носом и недовольно сплюнул.

– Я ж говорил тебе, что он с Валетом под землей нас сыщет. Вот и сыскал. Возись теперь.

Андрюшка – это был он – кормил кур: склонив круглую голову к корзинке, брал по горсточке зерен и, что-то бормоча, скупо бросал на землю. Крапчато-серые цыплята с янтарно-желтыми ногами и красными, как кровь, гребешками живо подхватывали корм, дрались, а потом, не дождавшись новой подачки, с писком прыгали мальчишке на колени, на плечи, лезли в корзину, а некоторые в нетерпении норовили даже усесться на затылок.

Увидев, что приятели остановились возле него, Андрюшка обиженно глянул исподлобья.

– Сбежали, да? Бросили меня?.. А я все равно тут. Вот!

– Вижу, что тут, – буркнул Коля. – Как очутился у бабки? Прилетел, что ли?

– Ага. На ливисапете. С Сережей…

Из дома навстречу гостям выбежала девчонка. Остановившись на верхней ступеньке крыльца и мельком осмотрев пришельцев, она ни с того, ни с сего насмешливо дернула плечами и уставилась на Петьку.

– Хо! Рыжик!.. Ты чего к нам явился?

В задаваке не трудно было узнать ту самую вертушку, которая ехала недавно на отцовской машине в Кедровку. Петька собрался уже показать ей кулак, но девчонка отвернулась, подбежала к краю веранды и, перевесившись через загородку, закричала:

– Бабушка! А бабушка! Идите скорей! Отыскались беглецы несчастные. Поглядите, какие грязные да ободранные!

Сначала никто не отзывался. Потом послышались неторопливые шаги, и из-за угла показалась полная, еще крепкая старуха. Она, как и следовало ожидать после появления девчонки, оказалась тоже знакомой. Петька с первого же взгляда узнал в ней бабку, которая рассказывала ему про Кедровку и божью муху.

Выложив из передника на крылечко несколько огурцов и морковок, старуха отряхнула подол и пристально глянула на мальчишек:

– Ну что, бродни? Рады, чай, что живые остались? Радуйтесь теперь. Радуйтесь! Кабы я была на месте Сергея, бросила бы вас где ни то в болоте. Пускай доедали бы комары. Кому такое добро надо?..

Сердитый взгляд старухи на миг задержался на лице Петьки.

– Постой-ка, постой! Да мы, никак, милок, с тобой уже знакомые? Ты, стало быть, и есть тот городской, который убег от вожатой?

– Угу, – смущенно потупил взгляд Петька.

– Та-а-к. Хорош гусь!.. Мать страдай, значит, на операции, отец холодный-голодный мотайся по командировкам, а тебя кобели по лесу гоняют?

Отчитав Петьку, бабка еще усердное принялась за Колю. Чего только она не припомнила внуку! Раза два бралась и за хворостину. Но, к счастью, дальше слов дело не пошло. Прислушиваясь к разговору, Петька даже подумал, что пасечница сердится только для виду и что на самом деле ее, как и Сережу, возвращение беглецов скорее радует, чем сердит. Тик же думала, должно быть, и девчонка. Вместо того, чтобы притихнуть и спрятаться где-нибудь за углом, она стояла за спиной у бабки и показывала Петьке язык.

Разнос кончился тем, что пасечница отправила друзей умываться, а внучке наказала слазить в погреб за молоком и подать на стол обед.

Нечего и говорить, что аппетит после пятнадцатикилометровой прогулки и почти беспрерывного купанья в лужах по росе у всех был превосходным. Уплетая картофельное пюре с огурцами да прихлебывая молоко, Петька даже не слышал, как дразнятся девчонка. А когда путешественники выбрались из-за стола, руки и ноги почему-то одеревенели, и потянуло ко сну.

– Баба! А баба! Мы полезем на сеновал. Ладно? – спросил Коля. – Чуток отдохнем, а потом поможем тебе. Польем капусту, нарубим дров.

– Поможете, как же! – все еще хмурясь, но уже совсем добродушно проворчала старуха. – Кто ее, капусту-то, после дождя поливает? Да и дров без вас наворочено… Полезайте уже на свой сеновал. Полость там положена. А одеяло я потом принесу. Сейчас под ним все одно не улежишь. Жарко. А к вечеру – другое дело.

Солнце и в самом деле стояло высоко. До заката оставалось еще часа три. Но друзей это не смутило. Забравшись на клеверное сено, покрытое мягкой кошмой, они прикрыли глаза и через десять минут уже спали.

Последнее, что услышал Петька в тот день, был разговор пасечницы с Сережей.

– Значит, Маркович прислал тебя вместо деда? – как бы раздумывая над чем-то, спрашивала старушка.

– Ага. Дед, говорит, вернется от соседей и, пока наполнение, поедет смотреть места для кочевки. А ты, мол, поможешь Матрене Ивановне. Да и боязно женщине там одной.

– Ну что ж, пускай едет, – согласилась пасечница. – Одной-то мне тут не сдюжить. А с тобой как-нибудь управимся. Только придется, сынок, постараться. Видал, какая погода наладилась? Ночи все паркие, дни – ясные, солнечные. Пчела, родимая, так и жужжит, так и жужжит. За вчерашние сутки контрольный улей полпуда показал, а нынче поди наберется и того больше…

– Ну, это не беда… Даже хорошо, – поправился Сережа. – Чем больше взяток, тем лучше. У меня только одна докука: как мы потом школьную заимку обстраивать будем? Время-то не ждет…

Кочевка… Контрольный улей… Школьная заимка. Незнакомые слова сыпались одно за другим, но до сознания Петьки они уже не доходили. Мальчишки заснули.