Текст книги "Край без Короля или Могу копать, могу не копать"

Автор книги: Вадим Барановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Северная Доля Фонси понравилась. Это был как бы даже и не совсем Шир – здешние обитатели отличались особым выговором, чуть пошершавее его собственного, и старинных слов в их речи проскальзывало больше. Вместо пива в здешнем трактире (трактиры здесь назывались корчмами) ему подали какой-то пахучий, потрясающе вкусный напиток, про который словоохотливый Марципан Бубль, корчмарь, рассказал, что его варят в особенных подземных варильнях. Напиток готовился из цветов вереска, назывался вересковым элем и казался пьяным, как вино, и сладким, как мёд.

Марципан Бубль подал тогда Фонси отличную мысль.

– Пони вам, држайший господин мимоежжий, купить надо. Преобьзательно пони-то купить. Дорог в Глухомань мало, да и невесть кто там по ним ходит-то. Всенепременно надобно пони купить. Я вам, држайший господин мимоежжий, за четыре пенса пони-то уступлю.

Фонси пожал плечами и проговорил задумчиво:

– На что мне пони? Споткнётся ещё, или ногу вывихнет, или на коленях облысеет, или заболеет сапом – и плакали мои четыре пенса.

Марципан всплеснул руками.

– Прщения пршу, господин мимоежжий! Я и не знал, что вы такой путешественник-то опытный! И правда, не– зачьм вам пони-то, в Глухомани-то! Осёлька вам надо купить на севьрной заставе, как есть осёлька. Осёльк – он там пройдёт, где никакому пони и не снилось, и кушать ему меньше надо! На севьрной заставе-то, там они осёльков разводят и продают, хороших осёльков, и даже лёжа спать обученных, только вы им скажите, господин, что это Бубль вас послал! Кстати сказать, а по имечку-то вас как вельчать?

– Таннер Мелкорой, – чуть помявшись, представился Фонси, и после недолгого обсуждения того, кому именно из местных и окрестных Мелкороев он приходится родственником, покинул гостеприимную корчму Бубля.

Заливным лугам пришли на смену вересковые пустоши. Здесь почти совсем не было поселений; несколько раз Фонси натыкался на заброшенные, полупровалившиеся норы и разваливающиеся лачуги – почему там больше не жили, молодой хоббит не имел понятия. Возможно, снялись с места и махнули всей семьёй куда-нибудь в Мичел Делвинг счастья искать.

Один раз прошёл он мимо пасеки – пчёлы так и жужжали над вереском. Пасечник издали помахал Фонси рукой, но Фонси к нему не подошёл – опасался пчёл. Помахал в ответ, и ладно.

Впереди показалась непонятного вида гурьба: всадник на пони, а по бокам его вроде бы тоже пони – запасные, или, как их называли в Северной Доле, заводные, – но было в них что-то необычное. То ли бежали не так, то ли морды у пони были слишком острые.

– Эге-гей! – Фонси помахал всаднику рукой.

Странные пони вдруг резко свернули и поскакали в сторону Фонси, оглашая пустошь густым, низким лаем. Никакие это не пони, подумал Фонси, но было поздно – первая из огромных собак подбежала к нему и с разгона ударила обеими лапами в плечи. Фонси полетел с ног. «Вот и всё», – мелькнула мысль. – «Даже из Шира не успел выйти. Загрызен собаками посреди верес... тьфу, тьфу!»

Прямо в лицо хоббиту ткнулась серая, кудлатая, бровастая и словно бы бородатая морда. Холодный нос мазнул Фонси по лбу, а горячий шершавый язык прогулялся по его губам и щекам.

– Фу! Фу! К ноге! – раздался голос откуда-то сверху. – Свои! Фу!

Это подскакал всадник на пони. Спешившись и отозвав собак, он протянул Фонси руку и помог встать.

– Не серчай на них, дружище, – улыбнулся он. – Они совсем ещё щенки.

– Щенки? – удивился Фонси, отряхиваясь и утираясь рукавом. – Какие же они будут, когда вырастут?

– Они уже выросли, только ума не набрались, – объяснил приехавший, самый худой хоббит, какого Фонси когда-либо встречал. Однако впечатления заморыша – а Фонси привык связывать худобу с болезнью – он не производил, напротив, был поджар и крепок.

– Сидеть, Заливай! Сидеть, Карай! Сидеть, Покусай! – прикрикнул он на собак и повернулся к Фонси.

– Шенти Северян-Тук, к твоим услугам! Каким ветром тебя занесло сюда, дружище?

– Северян-Тук!? – переспросил Фонси, расплываясь в улыбке. – Это тебя каким ветром занесло сюда, родственник?

– Родственник? – Шенти прищурился. – А по какой ветви?

– Я думаю, – ответил Фонси, – что через моего прапрадеда по отцовской ветви, Исумбраса. А возможно, что и через мою золовку Фиалку Тук.

– А, да ты Тук! Что, из самого Тукборо?

– Из самых Больших Смиалов, – скромно сказал Фонси. – Меня зовут Фонси, я сын Большого Тука.

– Ага! – обрадовался Шенти. – К нам приехал, ширрифом послужить на заставе? Батюшка твой, говорят, у нас служил. Да ты давай, садись на моего пони, а я на Покусае поеду.

Щёлкнув пальцами, Шенти Северян-Тук подозвал собаку и вскочил ей на спину, даже не на спину, а скорее на плечи, держась за ремни, охватывающие грудь пса и скрытые в кудлатой шерсти. Фонси вскочил в опустевшее седло пони, и вскоре ещё более странная ватага резво пробиралась через пустошь.

– Я, к сожалению, не к вам на заставу, – сказал Фонси. – Я у вас хочу только осла прикупить. Я на север еду, в Глухомань, и ещё дальше.

– В Глухомань? А зачем тебе в Глухомань, дружище? Что ты там забыл? Не на что там смотреть в этой Глухомани. Оставайся у нас! Мы собак воспитываем, с разъездами ездим, рубежи оббиваем, чтоб порубеженцы не особенно копошились. У нас весело!

– Надо мне в Глухомань, Шенти. По важному делу.

– Слу-ушай! А давай вместе съездим! Разведочку проведём, посмотрим, чего и как. Я в Глухомани был пару раз – один раз аж до самого Пустограда[10]10
    Аннуминас, бывшая столица Арнора, был оставлен жителями более двух тысяч лет назад, задолго до даже Первой Ангмарской войны, и заселён заново уже при Элессаре I.


[Закрыть] доехал. Поехали, Фонси, а я тебя заодно с ослом научу обращаться. Осёл – это тебе не пони. С ослом понимать надо. А, вот впереди и застава. Во-он, видишь – вышка показалась. Там сейчас Табби Заступ сидит.

Северная застава представляла собою огромную, безалаберную, огороженную жердями усадьбу: несколько длинных одноярусных домов, сколоченных не слишком ладно, но прочно; деревянная вышка высотой локтей в двадцать[11]11
    Локоть здесь имеется в виду хоббитский, короче человеческого примерно в два раза. (около 30 сантиметров)


[Закрыть] – на верху её стояло плетёное кресло, а в нём сидел толстый хоббит с кружкой пива; поодаль же находились нестройно сгрудившиеся сарайчики, конюшни для ослов и пони, а также собачьи будки. Радостный лай собак, свободно гуляющих по двору, приветствовал вновь прибывших.

Хоббиты – все молодые парни возраста Фонси или чуть постарше – сновали туда-сюда, кто вёл на поводке огромную лохматую собаку выше себя ростом (Они называются ку-шет, это порода такая – объяснил Шенти), кто нёс куда-то корзины с едой, кто колол дрова.

– Эй, Шельмец, привет, что так скоро? – Табби Заступ помахал с вышки рукой.

– Тебя не спросил! – Шенти соскочил с собачьей спины и грубовато-ласково потрепал Покусая по шее. – Фонси! Пошли, я тебя с нашим старшиной познакомлю.

– Погоди, – сказал Фонси, недоверчиво присматриваясь к новому знакомому. – Ты что, и есть Шельмец Северян-Тук?

– Оллишантер Северян-Тук, по прозвищу Шельмец – к твоим услугам, мастер Тук! – Шенти изящно поклонился. – Я гляжу, ты про меня наслышан?!

– Да про тебя все хорошо наслышаны, уж в Тукборо так всяко. Как кто кому хряка в нору запустит, или там козла в огород – все сразу поминают Шельмеца Северян– Тука. Ты же просто легенда! Так как ты сюда-то попал?

– Да надоели они мне все, – отмахнулся Шенти. – Батюшка что ни день, то выговаривает мне с утра до ночи, матушка чуть что, так в слёзы. Дядюшка проходу не даёт, всё бурчит, как я род позорю. А тут женить меня надумали, чтобы остепенился. Ну я собрался по-быстренькому и сюда, на заставу. Славно здесь! А ты-то как?

– Да в общем, почти так же, как и ты, – Фонси улыбнулся. – Батюшка меня задумал женить, и у меня тут же образовались срочные дела в Глухомани.

– Ну, с Глухоманью-то – это перебор, дорогой родственник, это перебор. Оставайся у нас.

...Поживи у нас, Тук, хоть пару дней! – раскрывая для убедительности широкие объятья, говорил рыжий и длиннорукий Бонго Бигмеус, старшина Северной заставы. – У меня два ширрифа в Хоббитон поехали, на ярмарку, а у нас вчера у главного склада потолок обвалился, чинить некому! Помог бы, а, Тук? Ты ж, говорят, строитель!Хорошо, Бонго, останусь ненадолго. Мастерок, лопата, вёдра у вас имеются?

– Есть, всё есть! – Бонго схватил Фонси за руку обеими рыжеволосыми и веснушчатыми лапищами и долго тряс. – Всё будет! Вот спасибо!Так, – сказал Фонси, изучив потолок склада, – тащите лестницу и намешайте мне ведро глины. Лучше нового сделаю.

Бонго только мотнул головой, и два прытких молодых ширрифа умчались прочь.

– У нас ещё много чего поправить надо, – задумчиво проговорил старшина ширрифов, – а то нас Шир совсем позабросил. Раньше четыре заставы было, а сейчас кто остался? Мы, да с южной границы ребята. У них там аж две заставы.

– На юге, говорят, и поопаснее, – пожал плечами Фонси, – там разбойники. А здесь у вас вроде тихо.

– Это сейчас тихо, – возразил Бонго, – а в старые времена и разбойники из Глухомани налетали, и даже орки вторгались. Ваш же с Шельмецом предок с ними и воевал.

– Ну да, – кивнул Фонси, – Бандобрас Тук.

Вернувшиеся ширрифы поставили на пол ведро с мокрой глиной. Бонго перехватил у них лестницу и прислонил к стене.

– Нынче-то уж орки не нападают, – сказал Бонго, придерживая лестницу, чтобы Фонси было удобнее забраться, – гномы постарались, спасибо им, бородачам, за это. А разбойников повывели Разъезжие.

– Разъезжие? Что-то я про них слышал... они с севера меха привозят?

– Разъезжие Стражи, они вроде ширрифов, только в Глухомани. Они разъезжают по всему северу, за порядком следят. И привозят сюда на продажу меха и прочие всякие товары.

– Так от кого тогда Шир-то охранять, – спросил Фонси, заглаживая потолок мастерком, – если там Разъезжие?

– Вот нету в тебе размаха мысли, Тук, – посетовал Бонго, – а вдруг Разъезжие куда-нибудь на войну разъедутся? А если орков придёт много, и не с какой-то там горы Грэм, а из самого Гундабада?

– Ангбанда, – поправил Фонси и невольно огляделся вокруг, ища, где север.

– Вот именно, – согласился Бонго, – так что нужно быть всегда начеку и все постройки держать в целости. А у нас ещё сарай покосился, и угол в норе осыпался. И две подпорки ещё заменить надо. Поможешь, Тук? А я отдарюсь. Тебе что нужно?

– Мне бы ослика, – сказал Фонси, спускаясь с лестницы, – и батог покрепче. Мне же в Глухомань ехать.

– Будет, будет! – закивал Бонго. – Батог я тебе свой отдам, хороший, окованный. Тебе понравится. Ты вроде на прошлой ярмарке в Хоббитоне победителем вышел?

– Не я, – улыбнулся Фонси, – братец Сумбо. Я третье место занял. А вот на позапрошлой ярмарке – это я.

– Вот и молодец, – старшина похлопал Фонси по плечу, – пошли, я тебе сарай покажу.

...На третье утро Фонси проснулся в отведённой ему клетушке, умылся и вышел к завтраку в общую столовую. Там, как обычно, стоял шум и гам, в котором, впрочем, ему сразу удалось различить многократно повторённое «Фонси Тук».

Фонси остановился и прислушался.

– Значит, значит так! – захлёбываясь, вещал какой-то незнакомый Фонси молодой ширриф, верно, из тех, кто ездил в Хоббитон на ярмарку. – Подходит это Фонси Тук (говорил он так быстро, что у него получалось «фонситук»), подходит это, значит, Фонситук к воротам, весь в чешуйчатой кольчуге, в шлеме, с мечом, со щитом – подходит к воротам, стучит и говорит: «а не отдадите мне Линду, я её силой заберу».

– А откуда он кольчугу взял?

– А, все знают, что Большой Тук до этих маттомов большой охотник. Рассказывай дальше!

– Тут, значит, Чистолапы как повалят из ворот! Кто, значит, с вилами, кто с топором, кто с колом! И все, значит, на Фонситука! А тот как схватит метлу, и давай палкой от метлы всех дубасить! Их там больше дюжины было, а Фонситук им всем по рёбрам настучал и в лобеш– ник ещё кое-кому заехал.

– Подожди. А почему он метлой дрался, если у него и меч, и щит?

– А я-то почём знаю? Это ты у Фонситука спроси.

– Да он спит ещё. Вот проснётся, мы у него и спросим.

– Что? Он что, здесь?

Но «Фонситука» здесь уже не было.

Перемётные сумки собраны ещё со вчера – сам собирался сегодня уйти, только не так... Заплечный мешок. Батог. Выскользнуть через заднюю дверь – и в конюшню.

Заливай, тот самый ку-шет, который вылизал Фонси всё лицо на вересковой пустоши, подбежал к нему, завилял хвостом, стал ластиться, тыкаться носом в руку.

– Заливайка, отстань, – Фонси потрепал пса за ухом, – я уезжаю, хороший мой, счастливо тебе оставаться.

Заливай заскулил, словно понял, но побежал провожать Фонси, сверкая умными карими глазами.

В конюшне хоббит оседлал Горошка, положил ему на спину перемётные сумки и вывел осла за ограду заставы. Никто не видел его – все, видимо, собрались в столовой, слушать рассказы о подвигах Фонситука.

Заливай гавкнул и лизнул Фонси в щёку. Хоббит крепко обнял пса за шею и зарылся лицом в жёсткую шерсть. В горле Фонси шевельнулся комок, слёзы сами собой брызнули из глаз. Он плакал и гладил собаку, а Заливай вилял хвостом и слизывал слёзы с лица хоббита. Плакалось не то от злости на сплетников, не то оттого, что не получилось попрощаться с ширрифами, не то просто оттого, что Фонси стоял сейчас на границе Шира и готовился в первый раз в жизни покинуть родную страну.

Он шмыгнул носом, вытер покрасневшие глаза и поцеловал Заливая в нос.

– Прощай, пёсик. Может, свидимся когда-нибудь.

Горошек шёл быстрым, уверенным шагом, и скоро

Фонси, в очередной раз оглянувшись, не увидел за спиной даже вышки.

Впереди ждала Глухомань и долгая дорога на север.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
в которой Глухомань – Глухомань

...Позади раздался топот копыт. Фонси остановил Горошка и обернулся навстречу стремительно приближающемуся всаднику.

– Куда это ты, дружище, без меня собрался? – обиженно спросил Шельмец, осаживая пони. – Мы ведь вместе договаривались поехать.

– А я решил, что тебе больше интересно посидеть с вашими, сказок послушать, – не смотря на Шенти, ответил Фонси, – про этого, как его там, Фонситука. Поезжай-ка обратно, он там, поди, уже половину Раздорожья спалил, то бишь как его там, предал мечу и огню. Нечего тебе тут делать.

– А, вот оно в чём дело, – сказал Шенти и поехал рядом, – ты на Билли обиделся. А заодно и на нас на всех за то, что слушали и не поправляли. А как нам было поправлять, когда ты нам ничего не рассказывал?

– А что, обязательно надо, чтобы я рассказывал? – огрызнулся Фонси. – А сказать «погоди байки плести, Фонси у нас уже третий день живёт, пошли его спросим" – никак?

– Ну так Билли только начал байку плести, – сказал Шенти, – невежливо перебивать-то. Знаешь, как говорят, не любо – не слушай, а врать не мешай. Ты мне лучше вот чего скажи: ты про меня сколько разных баек слыхивал?

– Много, – вынужден был признать Фонси.

– А слышал ли ты хоть единственный раз, чтобы кто– то сказал «Да нет, не было этого, я Шенти хорошо знаю».

– Нет, – покачал головой Фонси, – но одно дело...

– Одно дело я, а другое дело ты? – усмехнулся Шельмец, и Фонси со вздохом развёл руками. – Ты привыкай, дружище, привыкай. Народ у нас в Шире такой, что любого, кто что не так, как все, делает, тут же замечает и начинает про него всякую чепуху рассказывать. И про тебя будут, это уж точно. Знаешь, что про меня в Бри рассказывают?

– А тебя и в Бри знают?

– Знают меня в Тукборо, да в Северной Доле, – отмахнулся Шенти, – да и тут-то половина того, что про меня рассказывают, враньё, а в Бри обо мне только слыхали. Так вот передал мне однажды Морти Лапошлёп, что в Бри ходит байка о том, как Шельмец Северян – про Тука они там позабыли, что и к лучшему, – наврал своим злым старшим братьям, что за горшок золы можно горшок серебра получить.

Шельмец задержался, как будто ожидая от Фонси ответа, и Фонси вспомнил, где он слышал эту байку.

– Погоди, да это же сказка про Ферди-пастушка и его братьев!Она самая, – согласился Шенти, – а они, видишь, про меня её рассказывают. У меня и брат-то старший всего один, правда, действительно вредный. Так что тебе, дружище, ещё повезло, что ты таким богатырём получился. Могли бы и чего похуже придумать.

Фонси усмехнулся, чувствуя, как пропадает обида и на сердце становится легче.

– Да ведь и у Ферди-пастушка, небось, не так всё было, как в сказке, – сказал он, – сказка-то старая, за столько лет её знатно переврать можно.

– Вот и он, поди, жаловался, – подхватил Шенти, – а уж как небось Глупый Одо жаловался, с таким-то прозвищем.

– А ты что, думаешь, что и Глупый Одо жил на свете?

– Отчего бы ему не жить? – пожал плечами Шенти. – Только очень давно, я думаю, больно про него много разных сказок рассказывают. Вот ты не веришь, а я однажды нарочно решил отследить, откуда сказки берутся. Помнишь про Перри, как его тролль тортами кормил?

– Да ну, – не поверил Фонси, – сейчас будешь рассказывать, что сам этого тролля видел? Знаем мы эти шуточки.

– Это ты в Шире знаешь шуточки, – нахмурился Шельмец, – а мы с тобой уже, почитай, в Глухомани, а тут шуткам не место, пропадёшь иначе. Здесь между с путниками полное доверие должно быть, поэтому ни я себя поджучивать не буду, ни ты мне не ври. Понимаешь, дружище?

– Понимаю, – кивнул Фонси, – это как про того самого глупого Одо, который кричал «Волки, волки!»

– Точно так, – согласился Шенти, – так вот, решил я про этого Перри поподробнее разузнать. Чаще всего эту сказку на юго-западе Шира рассказывают, да и Перри – шерстелапье имя, а там многие из шерстелапов. Когда я гам гостил, наткнулся я в одной родословной книге на какую-то «Герберу из Троллевой Печи», которая двести лет назад вышла замуж за какого-то там Глубонора или Г лубороя, светлая им обоим память.

– Глуборои нам родня, – заметил Фонси, – через Пухлей и Вожжинсов.

– Вполне может быть, – отмахнулся Шенти, – начал я спрашивать об этой самой Тролльей Печи и выяснил, что это заброшенная полузасыпанная нора так называется, в Дальних Холмах, совсем на отшибе. Съездил я туда посмотреть, забрался туда через отнорок – вход в нору завалило, а отнорок цел остался – и нашёл там, где раньше была стряпная... как ты думаешь, что?

– Торт, – недоверчиво спросил Фонси, – или тролля?

– Тролля! – радостно воскликнул Шенти. – Только не живого, а каменного. Он на земле сидел, скрючился весь, и под брюхом у него как раз достаточно пространства, чтобы печку устроить. Вот я думаю, что от этой печки и пошла сказка про торты, которые тролль печёт.

– Здорово, – кивнул Фонси, – а Храбрый Терри тоже был настоящий, по-твоему?

– Его ещё хоббитоеды поймали, а он их в грибы превратил? – засмеялся Шельмец. – Ну нет, этого-то точно придумали.

– Вот и я так думаю. А скажи мне, Шенти, ты раньше в этих местах бывал?Бывал, бывал, – приосанился Шельмец, – я тут и для привала хорошее место знаю, как раз к закату там будем, если не слишком долго за обедом засидимся.

Довольно долго они ехали молча. Местность вокруг не слишком отличалась от Северной Доли Шира; разве что здешняя высокая трава никогда не знала косы, а редкие пологие пригорки – лопаты, хотя Фонси по привычке прикидывал, в какую сторону сделать вход, если рыть в каком-то из них нору. Оглушительно стрекотали кузнечики – заслушаться можно было. Далеко впереди, распластав в прозрачном воздухе широкие крылья, кружил, высматривая добычу, ястреб.

– Знаешь, Шенти, – сказал Фонси, – спасибо, что ты меня догнал.

– Ой, да чего ты, в самом деле, – отмахнулся от него Шельмец, – договорились же.

И они снова замолчали; и тишину летнего дня нарушали только лишь шелест густой травы под копытами, стрекот кузнечиков да изредка – пофыркивание осла и пони, когда какой-нибудь копуша кузнечик выскакивал из-под копыт прямо у них перед носом.

 
Окна застеклённые в дожах
Острым разукрашены резцом,
Значит, где-то здесь Старик Зима
И его волшебное кольцо.
Он кольцо на пальце повернёт
И подует, обратясь на юг,
И на землю ляжет снег и лёд,
И скуёт пруды дыханье вьюг.
Лёгким серебром река блеснёт,
Снегом занесёт дома до крыш,
Всё уснёт зимою, всё уснёт,
Засыпай и ты скорей, малыш.
 

– А песенка-то не наша, не хоббитская, – сказал Шенти, отсмеявшись – уж больно забавно звучала старинная колыбельная на мотив развесёлой плясовой «Раз пошёл купаться старый Джиб».

– Почему не хоббитская? – удивился Фонси.

– А потому, что там про дома, а в старину все в норах жили. Я думаю, это от большецов песня.

– Не уверен. Я думаю, и раньше не всем хороших холмов хватало. Я в этих делах разбираюсь – хороший холм для норы не так просто найти. Тем более для смиала.

– О! Может, ты знаешь. Я всегда думал, что любая большая многосемейная нора с ответвлениями называется смиалом, а потом мне кто-то сказал, что смиал – это просто сквозной прокоп через весь холм. А на самом деле как?

Фонси устроился поудобнее и снял с углей ещё один прутик, унизанный жареными грибами. В холмах уже давно стемнело, и хоббиты завершали ужин.

– На самом деле, – начал Фонси, прожевав гриб, – смиал или смюйел значило когда-то «вырытое в земле логовище». Самые старые смиалы, в отличие от просто нор, строились так: сначала вглубь холма роется ход, а потом, в самом сердце холма, роется большой круглый зал, в виде кольца вокруг срединного столба. Сам столб потом, если нужно, укрепляется. А по окружности главного зала выкапываются отдельные норы – спальни, кладовки и так далее. У нас дома до сих пор сохранился такой смиал, правда, там давно никто не живёт, а валяются разные маттомы.

– О! Я такие смиалы видел в Мичел Делвинге. Старые– старые, там ещё погреба на слове сохранились.

– Погреба на слове?

– Только не говори мне, дорогой родственник, что никогда не видел погребов на слове.

– Не видел. А что это?

– Давным-давно, – важно изрёк Шельмец, поворошив палкой угли, чтобы поярче горели, – у нас в Шире тоже были в ходу волшебные всякие знаки и словечки, навроде как сейчас у большецов и у гномов. Это теперь они за ненадобностью позабылись. Правда, не все. В Южной Доле остались ещё кое-где погреба с глиняными крышками, украшенными этак вот завитушкой. – Шенти крутанул вынутой из углей палкой так, что её тлеющий конец описал в воздухе огненную спираль. – По завитушке надо провести пальцем изнутри наружу и сказать «шишел-мышел»,[12]12
  Он же «шаккл-маккл», он же «шеккл-мешел» и «шуккль-мичел» – распространённое когда-то по всему Северу запирающее и сохраняющее заклятье. Его вариантами пользовались и гномы, и северяне, и северные «кремнеглазые» народы, жившие на землях Арнора до прихода нуменорцев. Сейчас, когда волшебство уходит из мира, оно действует только на очень небольшие сосуды, а в описываемые времена его ещё хватало на то, чтобы сохранить содержимое целого погреба. Буквально оно значит «большая скорлупа» или «великая шелуха» —слово «мышел» родственно слову «Мичел» в названии «Мичел Делвинг».


[Закрыть] тогда крышка откроется. А потом, когда достал всё, что надо, поставить крышку на место и сказать наоборот: «мышел-шишел!» – тогда она закроется.

– А шмышел, то есть смысл-то тут в чём? – не понял Фонси.

– А шмышел тут вот в чём: в этих погребах, пока они закрыты, никогда ничего не портится. Туда можно молоко в крынке поставить и через месяц свежим достать.

– Да, вот это диковина, – покивал головой Фонси. – Жаль, что таких больше не делают.

– Нет, новых больше не делают, – согласился Шенти. – Потеряли умение. У тебя покурить не найдётся, Фонси?

– Угощайся, – Фонси протянул Шельмецу кисет – не над костром; передавать вещи через костёр было нельзя. – У меня его по дороге гномы мало не ополовинили, но у меня есть ещё.

– А давай теперь наоборот споём. Как раз будет колыбельная, – зевнул Шенти, выколотив докуренную трубку в угли почти что догоревшего костра.

– Ну давай, – согласился Фонси и затянул заунывно и печально песенку про старого Джиба.

 
«...Только голова тяжеле ног,
И она осталась под водой...»
 

– жалобно закончили они на два голоса. Шельмец не выдержал и расхохотался.

– Спать! – объявил Фонси. —Завтра надо до Пустограда доехать. Ты там со мной переночуешь или сразу обратно поедешь?

– Утром послезавтра поеду, – зевнул Шенти, расстилая на земле плащ, – обидно будет до Пустограда доехать и сразу назад повернуть. В Пустограде погулять нужно. Спокойной ночи, Фонси.

– Спокойной ночи, Шенти, – отозвался Фонси и улёгся с другой стороны тёплых углей потухшего костра, завернувшись в свой собственный плащ.

– Что это? – Фонси приподнялся в стременах и показал рукой куда-то вперёд и вправо. – Там вроде что-то двигается.

– Это? – Шенти прикрыл глаза от солнца. – Это дикие лошади. Их тут много. Диких лошадей и диких коров.[13]13
  Эти лошади и коровы происходят от одичавшего после войны артедайнского и ангмарского скота. В отдалённых местах они встречаются по сию пору.


[Закрыть] Огромные лошади, раза в два больше пони.

– Говорят, Бандобрас Тук был такой высокий, что мог ездить на большой лошади, – сказал Фонси.

– На юге купил, поди, – предположил Шенти. – Там лошади послушные, а эти – дикие. На них никто не ездит. Эй, Фонси, видишь лес впереди? За тем лесом – Пустоград.

– А занятно там, в Пустограде? Расскажи.

– Очень занятно. Там есть такой дом в самой середине, а внутри дома картины, выложенные из разноцветных камешков.

– Какие картины?

– Всякие. Есть битвы, есть просто цветы-деревья, а есть красивые девушки. А ещё Бонго рассказывал, что, когда он туда ездил, то нашёл что-то прекрасное и жуткое, а что, толком и сказать не мог, только ухал и руками разводил.

– Здорово! Поищем эту штуку, когда будем в городе?

– Обязательно.

Вверх и вниз по зелёным холмам Глухомани ехали хоббиты, один на пони, другой на осле. Пусто было вокруг и тихо; только птичий щебет да стрекотание невидимых кузнечиков в траве нарушали эту тишину. Из виднеющихся кое-где среди холмов рощиц и зарослей кустарников временами выходили, не пугаясь хоббитов, тонконогие рыжие олени, а на дальнем холме на западе стоял, подсвеченный лучами заходящего солнца так, что от него была видна только чёрная тень, дикий бык, наклоном головы напомнивший Фонси батюшку.

– А почему за лесом не видно башен разных там и шпилей? – спросил Фонси. – Или они там все обвалились давно?

– Нет, там есть башни, – отвечал Шенти. – Там есть одна башня,[14]14
  Неизвестно, для чего она была изначально построена, но сейчас Аннуминасская Башня принадлежит Университету и используется для наблюдений за звёздным небом.


[Закрыть] откуда виден весь город, очень красиво. Просто Пустоград стоит как бы на другой стороне гряды холмов; он спускается к озеру. Поэтому башни из-за леса можно заметить только в паре мест, но мы их, видать, уже проехали.

Заночевали они, как и собирались, в лесу. Этот лес был, не чета Вязаночному, густой и тёмный. Хорошо ещё, бурелома там было мало – сильных ветров в этих местах не случалось.

– ...И читают они это завещание, а там написано: «Зятю же моему, никудышному Вместилищу всех Пороков и Недостатков, известных хоббитскому роду, Фродо Чессаль-Затылингу, оставляю я лужок на берегу Воды, с тем Условием, чтобы означенный Фродо заказал бы за два с половиною серебряных пенса Гобелен с изображением Аспида, что уязвляет руку своего Благодетеля, спасшего его от неотвратимой Гибели в Снегу, и повесил бы означенный Гобелен в прихожей своей Норы на всеобщее Обозрение».

– Ну и что, заказал?

– Заказал, никуда не делся, лужок-то отменный. Так он и висит в прихожей у Чессаль-Затылингов, гобелен этот.

Шенти расхохотался.

– Жалко, что ты, дорогой родственник, не остался у нас на заставе. Тебе бы зимой цены не было, у камина байки плести.

– Да я... – начал было Фонси, но застыл с открытым ртом.

Стена появилась нежданно, словно выпрыгнула откуда-то и встала посреди леса. Это было самое высокое сооружение, что когда-либо видел Фонси – раз в пять выше двухъярусного широкого дома. Деревья, подступавшие к ней вплотную – стар был лес, но стена была ещё старше – не достигали до её верха.

– Пустоград! – торжественно объявил Шенти.

Фонси спешился и пошёл вдоль стены, ведя Горошка за уздечку. Свободной рукой молодой Тук гладил шершавые, замшелые камни.

– Шенти, шельмец ты этакий, это прекрасно! – завороженно проговорил Фонси. – Какая она огромная! Какие камни!

– Ну вот, дорогой родственник, ты ещё и города-то не видел, а уже доволен, – усмехнулся Шельмец. – Пройдём вдоль стены, там где-нибудь должен быть вход.

Вход обнаружился шагов через сто. Когда-то очень давно, лет, может, двести или триста назад, белка, бурундук или какой-то другой лесной зверёк затащил в норку, вырытую под камнями древней стены, сосновую шишку и распотрошил её в поисках вкусных семечек. Несколько семечек упали на землю, и из одного из них начало расти деревце. Наткнувшись на камни, молодая сосна сначала протиснула в щель между ними тоненькую кисточку хвои, после же, напитавшись солнышком, потянулась, повела могучими рыжими плечами, затёкшими от долгих лет в тесноте – и стряхнула с себя докучливую стену, скинула, как скидывает заплечный мешок усталый путник. Здесь она и стояла над грудою камней, с видом гордым и победительным.

Фонси и Шенти осторожно провели Пегого и Горошка по этой груде камней и очутились внутри Пустограда.

Хоббиты шли пешком, ведя животных за собой вниз по широкой улице и молчали. Вокруг бушевала битва. Упорное, мучительное, непрекращающееся сражение живого с неживым – и город был обречён. Его полуобвалившиеся дома были придавлены спутанной грудой вьющихся растений, его мостовые взорваны прорастающими в щелях между каменных плит деревьями. В отвоёванное деревьями пространство тут же кидалась лёгкая пехота – крапива, репейник и ещё какое-то растение, пахучее, с резными листьями; ни Фонси, ни Шенти не могли припомнить его названия.

Фонси вертел головой, пытаясь разглядеть здания под слоем зелени. Он никогда не думал, что можно строить – так. Кое-где передки зданий были украшены колоннами, кое-где – каменными изображениями кораблей. Иные дома сами были построены в виде кораблей: их носы выдавались вперёд, на улицу. Кое-какие из них под собственной тяжестью ушли за много лет в землю, накренились и покосились – точь-в-точь застрявшие на мели лодки.

– Вон башня, – сказал Шенти, – пошли, поднимемся.

Башня, сложенная из гладкого тёмно-серого камня, была одним из немногих зданий, избежавших нападения растений. Зелёно-багровый плющ силился вскарабкаться по её отвесной стене, но тщетны были его усилия, тонкие его пальцы бессильно скользили по гладко лощёной поверхности.

Деревянная дверь башни давно истлела, осталась только почерневшая от времени железная рама. К ней хоббиты привязали Горошка и Пегого, а сами пролезли в башню.

– А сколько тут, наверное, маттомов... – проговорил Фонси, вглядывась в полумрак – на нижнем ярусе башни не было окон, и свет проникал только через дверь.

– Нету тут маттомов, – грустно ответил Шенти. – Пусто тут. Думаешь, почему это место Пустоградом кличут? Нет здесь ни сокровищ, ни старого оружия.

– Любопытно, почему, – сказал Фонси, следуя за Шельмецом вверх по лестнице.

Ступени были слишком высокие, – вестимо, строилось-то для большецов – а перила давно истлели. По дороге наверх Фонси дважды запыхался.

Лестница привела на плоскую крышу, ограждённую невысоким, по грудь Фонси, железным забором. Здесь, наверху, дул ветер; Фонси даже зажмурился от неожиданности.

– Смотри, Фонси! – воскликнул Шенти, встряхивая головой – его длинные волосы трепал ветер и они лезли хоббиту в глаза. – Вот он, великий город Пустоград!

Фонси подошёл к забору. Что-то внутри похолодело и словно бы зажмурилось – так высоко молодой Тук не бывал никогда, и было ему одновременно страшно и прекрасно. Казалось, шаг вперёд – и он расправит крылья, и оторвёт тело от края крыши, и улетит в небо!

– Оп-па! – Шенти вскарабкался на верхнюю перекладину забора и ловко прошёлся по ней туда-сюда. – Смотри, как здорово!