Текст книги "Край без Короля или Могу копать, могу не копать"

Автор книги: Вадим Барановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
в которой снова происходят неожиданные встречи

Ветер вскарабкался по склону холма и огляделся вокруг, хотя оглядываться было бесполезно – ночь была пасмурной и тёмной, и воевода риворов не увидел ничего, кроме чёрных очертаний гор против чуть менее чёрного неба. Надо идти так, чтобы левый глаз всё время смотрел на вершину, похожую на собачье ухо, так сказал Андават, когда подвернул в сгущающихся сумерках ногу и не смог бежать вместе с Ветером.

Собачье Ухо по-прежнему виднелось впереди, и Ветер, чуть передохнув, снова пустился бежать. Бежал он не спеша – берёг силы; несмотря на приобретённые за последние полгода навыки и силы, тело Фонси было непривычно к броскам и переходам боевого отряда. Ну да ничего. Тело молодое и сильное, Ветер ещё успеет закалить и наупражнять его. Если бы только не это ощущение где-то в глубине, тянущее-зовущее на Запад, предстать, как должен каждый умерший, перед взорами Стихий в стране мёртвых.

«Не могу», – ответил зову Ветер, – «я обещал вернуть моих ребят в Шир».

Он при жизни никогда не был в этих местах, но хорошо представлял себе, где находится. В Ривенделл Ветеру не хотелось совсем – во-первых, там знали Фонси, а притвориться Фонси так хорошо, чтобы обмануть эльфа, Ветер не рассчитывал, а во-вторых, все эльфы колдуны и ближе к Стихиям, чем хоббиты, а особенно владыка Элронд: поймают и отправят на Запад. Так что пускай Ривенделл разбирается с орками да драконами сам, как хочет. А Ветера ждёт Шир. В Шире он нужен – снова грядут недобрые времена, снова с севера грозят войной захватчики, а это значит – снова нужны Ширу Андагис, Химнерит и Ветерих, Хисарна, Дикиней и Фритигерн, чтобы было кому собрать ополчение и защитить родную землю. Ветер научит сородичей всему, что должен уметь ривор. А семье Туков скажет, что на Севере пришлось повоевать, да в одной стычке стукнули его по голове и отшибли память, и ничего про родных да близких он не помнит. Зато воевать сделался горазд.

Небо над головой чуть посветлело – солнце взойдёт ещё не скоро, горы заслоняют его, но ночь уже кончалась. Ветер остановился и достал из заплечного мешка берестяной свёрток с дорожной пищей – сушёное мясо, мука, орехи и ягоды, всё растолчённое вместе и склеенное густым сладким древесным соком. Очень вкусно и очень умно придумано, в Шире такого не делали. Это, видно, уже потомки риворов выдумали, а может, узнали от матерей и бабок.

Ветер улыбнулся. Проживи он хоть ещё полгода, может быть, и его дети жили бы теперь в Риворшире.

Что произошло с отрядом ширских лучников[52]52
  Судя по изученным мною записям и могильным памятникам Риворшира, большинство широких риворов пережили своих первых жён (хоббиты, как правило, живут дольше людей) и женились вторично, уже на дочерях своих же товарищей, так что внуки их получились хоббитами уже на три четверти. Таким образом, спустя тысячелетие, риворширцы походили на хоббитов гораздо больше, чем на лесных онге.


[Закрыть] и горсткой ангмарских беженок тысячу лет назад, Ветер не знал, но верно, что-то заставило их покинуть холмистую страну, где были вырыты два смиала, и отправиться в опасное путешествие на восток. Может, чариары вернулись с большим войском, а может, мор подошёл слишком близко, но так или иначе – они пришли в уединенную долину в Туманных горах и жили там последнюю тысячу лет, пока Ветер бесплотным духом таился в пусто– градском изваянии.

Ветер дожевал дорожную еду, нашёл взглядом гору Собачье Ухо и побежал дальше. Будет ещё время порассуждать.

Рассуждать самому с собой было почти так же приятно, как дышать, бегать и драться. Бестелесные духи не могут думать – только помнить, хотеть и бояться чего-то. Для того, чтобы думать, нужна голова, другого способа нет. Ветер улыбнулся на бегу. Как славно, что Фонси разбил себе нос тогда, в Пустограде – тёплая кровь родича пробудила Ветера от тысячелетнего сна и подарила подобие жизни. И как славно, что Фонси отказался от собственной судьбы, позволив Ветеру занять своё место в его теле. Что ж, Ветер сумеет распорядиться им не хуже Фонси.

Воевода бежал, взбираясь по склонам, перелезая через поваленные стволы деревьев и огибая оставшиеся с зимы здесь и там кучи слежавшегося снега. Он бежал всё вверх и вверх и наконец добежал до места, где подниматься дальше было невозможно – путь преграждала огромная груда камней, переходившая в высокий и крутой каменистый холм, заслоняющий собой вершину Собачье Ухо. Где-то здесь и должен был быть спуск на ривенделлскую тропу, о котором говорили риворы. Уже светало, и Ветер отправился его искать.

Встав на один из камней, хоббит заметил, что справа склон резко уходит вниз, и за ним ничего не видно. Ветер подошёл туда и оказался на скруглённом краю обрыва – заглянуть вниз, не сорвавшись при этом, было нельзя.

Ветер походил вокруг да около, пытаясь понять, как бы добраться до самого края. Пройдя назад несколько шагов, он понял, что там никакой дороги нет, просто каменистый склон, непонятно куда ведущий – утренний туман не спешил рассеиваться, хотя ночные тучи заметно поредели, и день обещал быть довольно ясным.

Побродив ещё, воевода заметил щель между большим круглым валуном и соседним камнем, куда при желании можно было протиснуться.

«Без верёвки я сюда не полезу», – подумал Ветер, достал верёвку, подаренную на дорогу Хизмаем, и обвязал её вокруг одного из нагромождённых поблизости камней. Хоббит подёргал за верёвку, убедился, что в случае чего верёвка выдержит его вес, и, намотав её конец на руку, протиснулся в эту самую щель.

И это было именно то, что он искал. Узкая полоска земли вела в глубокую выемку под валуном, внизу был почти отвесный склон, а под ним проходила, как понял Ветер, та самая тропа.

Ветер размотал верёвку с запястья и оставил её конец лежать на земле, а сам осторожно прошёл по узкому карнизу и оказался в углублении. Здесь места хватало выпрямиться во весь рост, и тропа просматривалась на полдюжины шагов в обе стороны.

Ветер подошёл к краю выемки, вытянул шею и осторожно глянул вниз. Спускаться отсюда будет сложновато – длины верёвки, которая у него с собой, до конца не хватит, да и привязать её здесь не к чему. А прыгать или съезжать на спине – высоко, можно переломать ноги.

«А зачем я сюда пришёл?» – сказал сам себе Ветер и не нашёл ответа. Раз до орков, идущих в Ривенделл, ему дела нет, то и опережать их по дороге нет никакого смысла. Пускай они идут себе, куда хотят, а ему, Ветеру, нужно в Шир. Надо вернуться к водопаду и пробираться в Шир, выйдя на тропу возле каменного сыра. Пробираться можно через тот же самый Ривенделл – оттуда скоро будет подниматься столько дыма, что далеко будет видать, – а можно и как-нибудь иначе. Это ему, Ветеру, слишком понравилось быть живым, осознавать, что надо куда-то бежать и что-то делать, вот он и прибежал сюда.

Звук, донёсшийся с тропы внизу, прервал размышления ривора. Руки сами собой извлекли из тула тугой длинный лук – не разучились делать за тысячу лет, молодцы! – и натянули на него скрученную из сухожилий тетиву. Пусть наконечники у стрел каменные, кольчугу пробьют навряд ли, зато сами стрелы длинные, прямые и хорошо оперённые.

Четверо низкорослых, худых, сутуловатых орков показалось на тропе, и Ветер положил стрелу на тетиву. Орки бежали не торопясь, о чём-то по дороге переговаривались. Кольчуг на них не было – только безрукавки из плотной кожи.

Ветер дождался, когда четверо пробегут под ним, и развернулся вслед за ними, натягивая тугую тетиву, наслаждаясь тем, как напряглись и растянулись мышцы рук, плеч, спины, как согнулся покорный силе живого тела лук. О, чудесное, ни с чем не сравнимое мгновение, когда стрела срывается с тетивы и летит, куда приказано, и ты знаешь ещё до того, как она долетела, что она попадёт именно туда, куда надо – между воротом безрукавки и железным обручем кожаного шлема, в незащищённое место сразу под затылком. О, милое сердцу зрелище, как падает, не издав ни вскрика, ни стона, застреленный тобою враг! Чистая работа. В Шир явится одним захватчиком меньше.

Заметив упавшего товарища, два орка развернулись и побежали обратно по тропе, справедливо предположив, что лучник затаился где-то сзади, а третий, у которого в руках появился собственный лук – короткий, роговой, из тех, что любят гномы и орки, – остался их прикрывать. Следующую стрелу Ветер пустил в него, и пока она летела, успел наложить вторую и развернуться обратно. Лучник упал со стрелой в глазу, а второй орк схватил с пояса рог и поднёс его к губам, готовясь трубить тревогу. Ветер быстро сменил цель, и пущенная им стрела выбила рог из руки разведчика; тот обернулся – и очередная стрела попала ему прямо в сердце, как когда-то тому эремтагу в Токовище.

«Я живой, а вы – нет!» – подумал воевода, упиваясь своей сноровистой силой и выцеливая последнего орка, вертящегося на месте в поисках укрытия. «Я живой, а ты – нет!», – и последний орк упал со стрелой в бедре, упал и пополз, но Ветер добил его ещё одним выстрелом. Шесть стрел на четверых, это многовато.

– Я живой, а вы – нет! – крикнул Ветер в полный голос, и Фонси, словно на зов, сгустком возмущения и обиды возник в сознании воеводы.

«Это я живой, а ты – нет!» – подумал Фонси. – «Ты что это делаешь, родич!»

«Нет, родич, нынче я живой. Ты сам горевал о судьбе своей, хотел, чтобы кто другой от Шира беду отвёл. Вот я и отведу».

«Я не звал тебя в моё тело, Ветерих Ток!» – подумал Фонси. – «Не звал и не пускал, так что уходи и пусти меня на место!»

«Сейчас не пускал и не звал, но дорогу-то я знаю», – усмехнулся Ветер, – «вот сам и пришёл. Не мешай мне, родич, иди себе спать, а я обо всём позабочусь. Шир не пропадёт».

«Я пропаду!»

«И ты не пропадёшь. Пока я жив – и ты будешь жив, так что если в боях за Шир не сгинем, жить будем долго и счастливо, так-то вот, Фонси».

«Ветерих. Ветерих, ты мёртв, тебя убили тысячу лет назад, тебе нужно в страну мёртвых, а ты отобрал у меня моё тело. Тебе не стыдно, Ветерих?»

«А тебе, Хильдифонс, не стыдно? Я помогал тебе, я спас тебя от смерти самое меньшее трижды, а ты хочешь прогнать меня в страну мёртвых? Такая твоя благодарность, родич, за всё, что я для тебя сделал?»

«Так ты мне для того жизнь спасал, чтобы самому её забрать?»

«Да уж всяко я твоей жизнью лучше тебя распоряжусь, слабак! Война грядёт! Шир спасать надо! Я драться умею, убивать умею, воевать умею! В засаде сидеть, ловушки ставить, боевым отрядом воеводить могу. А ты? Что ты умеешь? Кому ты нужен? Что ты можешь, неженка, сосунок, крови не нюхавший!»

И Ветер покатил на Фонси волну своих воспоминаний и ощущений, самых страшных и самых прекрасных, заставляя Фонси почувствовать всё то, что чувствовал когда-то сам Ветер, ошеломляя и подавляя младшего хоббита остротой и размахом опыта своей короткой, но бурной жизни. Свирепая радость при виде падающего со стрелой в груди врага, ощущение мгновенного сопротивления упругой плоти копью – и ощущение того, как собственная плоть подаётся под ножом, и жизнь брызжет наружу. Слепой ужас ночного бегства, когда враг дышит в спину, и глубокий восторженный ужас близкого присутствия Хозяина Леса. Ветер чувствовал, как колеблется и шатается сознание Фонси под этим напором, и вызывал в памяти победу за победой, приключение за приключением, подвиг за подвигом. И вот уже Фонси трепещет, как пламя догорающей свечи, сейчас он погаснет, растает, пропадёт, превратится в смутный набор воспоминаний Ветера, воспоминаний с лёгким, быть может, оттенком жалости, словно об умершем в детстве друге или недолго пожившем младшем братишке.

«Я живой, Фонси», – точно с таким сожалением подумал Ветер, – «а ты уже нет».

Сознание Фонси уже не было пламенем свечи – оно превратилось в точку на самом конце жгутика, когда над над свечой поднимается тоненькой струйкой синеватый дымок.

Только одна мысль осталась от Хильдифонса Тука из Тукборо, только одна мысль в бессильно гаснущем разуме.

Лилия Чистолап.

И бессильное отчаянье словно ударило Ветера под ложечку, омрачая зрение и вышибая дух, отчаянье от того, что самая прекрасная девушка на свете, самая любимая, самая строгая и синеглазая, не хочет его больше ни видеть, ни знать, и сама так написала в записке, что передала через тётку.

И против этого удара ни танцы с девчонками по праздникам в Токовище, ни поцелуи с хорошенькой служанкой Хизамундой, ни несколько ночей в жарких объятиях вдовы Сунильды Ветера не закалили и закалить не могли. И Ветер отступил, а сознание Фонси вспыхнуло ярким пламенем, и с новообретённой силой вытеснило сознание Ветера прочь.

Воевода почувствовал, как слабеют и немеют руки и ноги, как тело Фонси перестаёт его слушаться и возвращается к законному хозяину. И ещё он почувствовал, как тянет его на Запад неслышимый зов.

– Я помню твою просьбу, родич, – прошептал Фонси, – так или иначе, потомки твоих бойцов когда-нибудь вернутся в Шир.

И лопнула цепь клятвы, удерживавшая Ветера в Средиземье, и красавица Солнце, только-только осветившая вершины гор, качнула огненной головой в подтверждение, и тоненький убывающий месяц, виднеющийся где-то над Ривенделлом, закивал, соглашаясь с Солнцем, что клятва с Ветериха Тока снята.

– Прости меня, родич! – взмолился Ветер. – Прости, живи и люби, а мне пора в страну мёртвых!

– Я прощаю, Ветер, – ответил Фонси, – прощаю и благодарю за всё. Покойся с миром!

Ветер ничего не ответил, и Фонси стало грустно, и вспомнилась ему матушка и братец Хильдигард, умерший от лихорадки, когда Фонси был совсем маленьким...

Но грустил хоббит недолго. Издалека до него донеслись резкие звуки рога – это приближался основной гундабадский отряд, а вниз по-прежнему было не спуститься. А когда орки найдут разведчиков на тропе убитыми, то непременно посмотрят наверх.

– Если так дальше пойдёт, родич, – сказал Фонси отлетевшему на Запад Ветеру, – то мы с тобой очень скоро опять встретимся.

Гундабадский рог зазвучал снова и снова. «Ответа ждут от разведчиков», – понял Фонси, – «а ответа и не будет. Жалко, у меня рога нет, протрубил бы им что-нибудь».

Прыгать вниз Фонси хотелось не больше, чем Ветеру. Хотя, если рассчитать так, чтобы приземлиться на убитого орка, тогда... а впрочем, нет, орки тощие, удара не смягчат. Фонси от досады завертелся на месте, осматривая то выемку, в которой находился, то нависающий сверху огромный камень, то тропу внизу.

– Что ты умеешь, слабак? – повторил он обидные слова Ветера. – Что ты можешь?

И тут всё стало ясно. Наклонившись, Фонси отцепил от лежащего на земле заплечного мешка свою верную лопату и посмотрел вглубь выемки, туда, где её каменный потолок соприкасался с земляной стеной.

Снова раздался звук рога, на этот раз ближе.

– Могу копать, – вслух сказал Фонси и шагнул в темноту выемки.

Лопата врезалась в твёрдую землю, словно выгрызая из неё куски. Раз-два-три-четыре, как будто копаешь нору, как будто на ярмарке в Хоббитоне или на празднике в Тукборо соревнуешься с товарищами по строительной артели, кто ловчей роет, кто первый появится с другой стороны нарочно насыпанного вала под ободряющие крики приятелей и братьев и схватит лежащую там награду лучшему землекопу. Как снежной зимой, когда делают смиал из самого большого сугроба. И не обращать внимания на топот, что доносится откуда-то снизу и сзади, ни на что не обращать внимания, только шуровать лопатой, раз-два-три-четыре. Тебе уже немало лет, Фонси, ты решил, чем будешь заниматься? Решил, батюшка, давно решил. Хочу норы копать, жильё строить. Только вот этот камень, батюшка, сейчас сорвётся вниз, дай только подкопаюсь под него хорошенько, и загородит эту тропу внизу, и отрежет дорогу в Ривенделл, да и меня, батюшка, с собой прихватит. И всего-то мне будет богатства в жизни – моё же собственное надгробье, так– то вот. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре! ко-пай! ко-пай! Фон-си, да-вай!

Внизу послышались крики: орки обнаружили застреленных разведчиков. Фонси не оборачивался, сейчас главное – успеть, пока не заметили, что сверху сыплется земля и камни, и не начали стрелять.

Земля застонала вокруг Фонси, и стало чуть темнее – это огромный камень, лежащий сверху, качнулся и накренился. Хоббит заработал лопатой ещё быстрее, хотя быстрее, казалось, было уже нельзя, на мгновение передохнув, подобрал мешок – там лежали неотправленные письма к Лилии – и бросился ниц, вжимаясь грудью в землю, как раз в тот миг, когда камень дрогнул и начал опрокидываться вниз, на тропу и на собравшихся на тропе гундабадских бойцов.

Сверху ухнуло и пахнуло сыростью, и Фонси почувствовал, как огромная глыба проходит над ним, едва ощутимо гладя его по спине – вырытого в последние мгновения углубления едва хватило хоббиту, чтобы не быть размазанным по горному склону, как масло по куску хлеба. Грохот послышался снизу, грохот и крики, а сверху – скрежет камней, потревоженных смещением глыбы. Фонси втиснулся в землю ещё крепче и лежал так, пока камни катились по обеим сторонам от него, и только когда гул обвала затих, хоббит посмел приподнять голову и оглянуться.

Он лежал посредине огромного углубления на склоне холма и видел прямо перед собой светлое небо за рыжеватой чёлкой травы. Посмотрев назад, Фонси увидел только тучу пыли, столбом поднимающуюся снизу. Ни звуков рога, ни криков, ни стонов не было слышно.

Хоббит с трудом поднялся на не держащие его ноги и с удивлением посмотрел на лопату, которую всё ещё крепко сжимал в руке. Он прошёл вверх по склону холма и огляделся вокруг. В ушах у Фонси звенело от тишины после грохота, ноги подкашивались, руки дрожали.

Он стоял у подножия большого каменистого холма. Вокруг лежала пустошь, заросшая пожухлой прошлогодней травой, за пустошью в сотне шагов начинался лес. Фонси смутно припомнил, что Ветер прибежал откуда-то с той стороны, но сомневался, что сам найдёт дорогу обратно. Ну разве что просто идти вниз и вниз, тогда можно и добраться до Риворшира.

Солнце всходило над вершинами гор. Было светло и ясно.

Повернувшись назад, Фонси увидел, что пыль над обрывом уже почти рассеялась. Хоббит подошёл к обрыву и осторожно заглянул вниз.

Тропы внизу больше не было.[53]53
  Я ходил по этой самой тропе и видел то место, где она обрывается: упавший на тропу валун стронул ниже по склону лавину, и от горы в том месте словно отвалился ломоть. (прим. Сэмунда Инголло)


[Закрыть] Сброшенная Фонси глыба не просто перегородила тропу – она полностью уничтожила её, стёрла со склона: теперь он просто уходил вниз и вниз и терялся где-то в тумане.

– Вот оно как, – проговорил Фонси. – Нет больше дороги в Ривенделл, а я-то думал через него до Шира добраться.

Какой-то шум привлёк его внимание. Чуть в стороне на край обрыва кто-то выбрался, наклонился и протянул руку, помогая выбраться кому-то ещё.

Фонси уставился на этих двоих с открытым ртом, не в силах поверить собственным глазам.

– Ты-ы-ы! – низким голосом прогудел тот из двоих, что был пониже и потолще. – Так это твоих рук дело, недомерок?

– Его, его, вон и лопата у него, – просипел ему в ответ тот, что был повыше и потоньше, – он только забыл, что мне смерть не от камнепада в горах предсказана. Заходи-ка с той стороны. Только осторожно, смотри – он же колдун.

Кзаг и Кончаг не торопясь приближались к Фонси.

– Вы что, ребята, – хоббит не нашёл ничего лучшего, чем припомнить байку, слышанную от орка Гършага в обозе охотников за троллями, – обиделись, что ли?

– Нет, Кзаг, мы не обиделись, – сказал Кончаг, вытаскивая из ножен на поясе длинный свой нож, – правда?

– Чего обижаться-то? – согласился Кзаг, разворачивая ужасный свой кнут. – Мы живы, здоровы. Вот если с кого шкуру живьём дерут, вот тот пускай обижается.

– Или сразу пускай в овраг сигает, – Кончаг указал ножом, куда, – а мы сверху камешки пошвыряем, развлечёмся.

Фонси отступал задом к краю обрыва, держа перед собой лопату, хотя понимал, что для защиты от двух лучших бойцов Гундабада она не пригодится. Возможно, Ветер смог бы отмахаться от двоих сразу, но Ветера Фонси даже сейчас не пустил бы больше в своё тело.

– А вы подеритесь, ребята, – предложил Фонси оркам. – Дай, Кзаг, с размаху Кончагу в рыло, сразу и полегчает.

– Тут драки мало, – оскалился Кончаг, – тут надо или себе нож в пузо всадить, или кого другого на куски живым порезать.

– Лучше на куски, – кивнул Кзаг и поиграл перед собой кнутом.

Фонси быстро оглянулся – до обрыва совсем недалеко. Отбросив лопату, он присел и подобрал с земли несколько камней.

– Давай лучше нож в пузо, – крикнул он, швыряя камень в голову Кзага, – быстрее и проще!

Кзаг шатнулся в сторону, и камень пролетел мимо. Зато следующий угодил ему по руке и заставил уронить кнут. Пока орк наклонялся за кнутом, Фонси кинул ещё один камень в Кончага, промахнулся и бросился бежать к лесу.

Но далеко он не убежал – поскользнулся на траве и упал, и покатился вниз по пологому склону, и с разгона наскочил на какую-то кочку. Попытался встать, но измотанное ночной пробежкой Ветера и землеройной работой Фонси тело отказалось слушаться.

Орки подоспели почти сразу, зашли с двух сторон, преграждая Фонси дорогу к лесу – знали или догадывались, что в лесу хоббит от них уйдёт легко. Хватать Фонси они не стали – хотели, видно, погонять его кнутом по склону. «Ладно», – подумал Фонси, – «хоть эту забаву я им да испорчу».

– Вставай, – Кзаг щёлкнул подобранным кнутом над головой хоббита. – Вставай, побегаешь перед смертью. А то я тебя прямо так, кнутом, на куски рвать начну.

– Встану, – сказал Фонси, с трудом поднимаясь на ноги и вытаскивая из ножен чудом не потерянный нож, – но бежать больше не буду. Этот нож, – он ткнул ножом в сторону Кзага, – гномами выкован на орчью погибель. Вызываю тебя, Кзаг, на поединок, по кардунскому обычаю!

– У дружка своего поединщика ума набрался? – спросил Кзаг. – Ну что, по кардунским правилам я оружие выбираю, вот этот кнут.

Кнут свистнул в воздухе, пребольно стегнул Фонси по запястью и туго обмотался вокруг него. Кзаг рванул кнут на себя, и Фонси, роняя нож, пролетел вперёд и упал к ногам орка.

– Я победил, – сказал высокий орк и поставил ногу Фонси на грудь.Держи его, Кзаг, – прогудел Кончаг, – раз он бегать не хочет. А я буду резать.

Донёсшийся со стороны леса топот копыт заставил Кзага оглянуться и перенести вес на другую ногу. Фонси воспользовался этим и выскользнул из-под ноги орка.

В воздухе свистнула стрела. Кзаг зарычал и дёрнулся в сторону, пригибаясь, но ещё одна стрела вонзилась ему в шею.

– Кзаг! – закричал Кончаг и побежал не то к упавшему другу, не то к Фонси.

Фонси освободил запястье от кнута и пополз в сторону леса, не тратя времени на то, чтобы посмотреть, кто это стрелял.

– Береги, Заливай! Береги! береги! – раздался звонкий и очень знакомый женский голос, и Фонси, подняв голову, увидел бегущую прямо на него огромную собаку. Одним прыжком пёс перескочил через хоббита и встал между ним и Кончагом, свирепо рыча.

Фонси поднялся на ноги и увидел стоящую рядом с рыжим пони девушку в широком походном наряде. Её мелко вьющиеся волосы были собраны на затылке в толстый пучок. В руках девушка держала натянутый лук.

Хоббит обернулся. Кончаг стоял неподвижно, приземисто сгорбившись, словно для рукопашной драки; нож опасно блестел в его руке. Напротив него на широко расставленных напряжённых лапах стоял грозно ощетинившийся Заливай, скаля свои страшные зубы.

Орк смотрел то на Заливая, то на Фонси, то на лежащего тут же мёртвого Кзага, то на молодую лучницу.

– Уходи, Кончаг, – сказал Фонси, – возвращайся домой. Хватит смертей, Кончаг. Моя сестра не станет тебе в спину стрелять.

Кончаг пожал плечами.

– Ты победил, Хоньша, – ободрил он хоббита, – а идти мне некуда. Где Кзаг, там и я буду. Хорошо я жил, Хоньша, хорошо и помру. Иэ-хэй, харри-хэй!

Кончаг опустил руку с ножом и одним движением загнал его себе под нагрудник; глаза орка расширились, лицо стремительно побледнело, сделалось светло-серым, как пепел старого костра. Кончаг взялся за рукоять ножа и пошевелил его в себе, не издавая при этом ни звука. Постояв так, орк опустился на колени, а потом лёг на землю, как будто собирался спать. Лужа крови медленно расползлась под ним, он улыбнулся во весь свой клыкастый рот и испустил дух.

– Живой, – выдохнула Белладонна, подбегая к Фонси, – и вроде целый. Целый?

– Целый, – ответил Фонси, – даже сам удивляюсь. Но как... откуда...

Белладонна огляделась по сторонам.

– Кроме этих двоих тут больше никого нет?

– Нет, – сказал Фонси, – остальные все внизу, под камнями.

Он покачнулся и ухватился за ошейник Заливая, чтобы не упасть. Заливай гавкнул и лизнул хоббита в нос.

А со стороны леса шла, держа в руке поводок Заливая, Лилия Чистолап. Самая чудесная девушка в Шире и на всём белом свете, самая красивая, любимая и синеглазая, появилась вдруг на самом краю Глухомани. И стало хорошо и страшно – а вдруг это не она? Вдруг она не настоящая?

Фонси шагнул было к Лилии, чтобы обнять, поцеловать, убедиться в том, что она и правда здесь, и не видеть больше ничего, кроме её глаз, синих, как ширское небо, но что-то остановило его.

Впервые в жизни Лилия смотрела на Фонси настороженно и опасливо, и хоббит решил, что кидаться к ней с поцелуями сейчас не надо. Он прерывисто вздохнул и вежливо поклонился Лилии. Взгляд девушки смягчился, она кивнула в ответ, и Фонси понял, что поступил правильно.

– Ты точно цел? – Белладонна взяла его за плечи и подвигала их туда-сюда. – А ну-ка вдохни глубоко-глубоко. Ничего не болит?

– Всё болит, – Фонси вдруг понял, что не может удержаться от смеха, – вдыхаю – болит, и выдыхаю – болит.

Белладонна вдруг показалась ему большой-пребольшой, а потом в глазах у Фонси потемнело, и ноги перестали слушаться.

– Дядя Гэндальф, – услышал он обеспокоенный голос сестры, – дядя Гэндальф!

...Пахло мёдом, и цветущим широким лугом, и вересковым элем из корчмы в Северной Доле, и сразу всеми пряностями, как в тот раз, когда Фонси опрокинул матушкин заветный сундучок, и ещё чем-то знакомым и незнакомым. Хоббит открыл глаза и увидел волшебную синеву глаз своей любимой.

– Сделай глоток, – велела Лилия, и Фонси почувствовал возле губ горло баклажки, из которого и исходил чудный запах. Лилия чуть наклонила баклажку, и Фонси послушно отпил из неё. Это был точно глоток лета. Забилось сердце, и тепло разлилось по телу, в голове начало проясняться, и тупая боль во всех мышцах утихла.

– Хорошо... – не отрывая глаз от лица Лилии, проговорил Фонси, – как хорошо...

Он понял, что лежит на подстеленном плаще, и что Белладонна поддерживает ему голову, а Лилия сидит рядом и держит его за руку. Но на его пожатие она не ответила, а забрала руку и поднялась на ноги.

Над Фонси возникла длинная седая борода, из-за которой виднелся внушительный нос и прищуренные глаза старого волшебника.

– Поднимайся, путешественник! – Гэндальф протянул Фонси руку. – Можешь стоять?

– Могу, дядя Гэндальф, – удивлённо ответил хоббит, встав на ноги и обнаружив, что стоит твёрдо и падать не собирается, – что это за напиток такой чудесный?

– Эльфийский мёд, – охотно ответил Гэндальф, – его готовят в Ривенделле.

Фонси встряхнулся, чувствуя, как проясняется в голове. Без сознания он пролежал, похоже, недолго – солнце было примерно там же, где он видел его последний раз. На пустоши было спокойно и мирно, и только фырканье лошадей нарушало тишину.

К Фонси подбежал Заливай и лизнул его в подбородок, где осталась капелька мёда.

– Заливай, фу! – оттолкнул хоббит собаку. – Дядя Гэндальф, а его-то вы откуда взяли? И откуда вы здесь вообще взялись?

– Это, беспокойный ты Тук, долгая история, – ответил Гэндальф, – сейчас мы разведём костерок и перекусим перед обратной дорогой, тогда и расскажу.

– Белладонна, дитя моё, – позвал волшебник. – Репку бы надо стреножить!

– Сейчас, дядя Гэндальф, – отозвалась Белладонна и побежала ловить пони, убредшего вверх по склону в поисках травы.

Гэндальф свистом подозвал свою лошадь и начал рыться в чересседельной сумке.

– Я схожу принесу хвороста, – сказала Лилия и пошла в сторону леса. Фонси двинулся было за ней, но Лилия снова взглянула на него со страхом, и он остался возле волшебника.

– Дядя Гэндальф, – спросил Фонси, дождавшись, пока девушка отойдёт, – а Лилия что, пешком пришла?

– Лилия на Заливае приехала, – сказал Гэндальф, – ты разве не видел?

– Как Лутиэн! – восхищённо сказал Фонси, смотря девушке вслед.

– Именно так, – согласился Гэндальф, – и на дерево в Раздорожье она залезла тоже, как Лутиэн. Так вот и рассказывай в Шире старые сказки – непременно найдётся какой-нибудь такой Тук и махнёт искать неведомо чего.

– А что она делала на дереве?

– Сидела и не слезала, – Гэндальф вытащил из сумки небольшой котелок, – а я оказался виноват. Живи в Шире не хоббиты, а народ повспыльчивее, боюсь, надавали бы мне по шее. И за твой уход мне тоже попенять не забыли. Дескать, сказок наслушался.

– Так я же и наслушался, дядя Гэндальф, – улыбнулся Фонси, – я хотел сильмарилы...

– Да, мы это поняли, – кивнул Гэндальф, – особенно когда узнали, что ты попросил у гномов нож по железу. И спрашивал у Элрохира, не родня ли ему Тингол.

– Я думал, что если родня, так он, наверное, сильмарил себе взять захочет.

– Ты думал? – седые брови старого волшебника взлетели вверх, как крылья большой белой совы. – Ты, Хильдифонс Тук, думал? Вот уж где сказка-то!

Совсем неподалёку фыркнула Репка, и Фонси вздрогнул, не увидев рядом с лошадкой её хозяйки.

– Белладонна! Где Белладонна?

Гэндальф схватил свой посох.

Фонси обвёл пустошь пристальным взглядом. Белладонна сидела на камне возле трупов Кончага и Кзага, подперев голову руками и глядя в одну точку.

Фонси подбежал к сестре и обнял её за плечи.

– Что с тобой, сестрёнка?

Белладонна молчала. Фонси зашёл так, чтобы закрыть собой тела орков от взгляда сестры, и присел перед ней на корточки.

– Белладонна. Что с тобой?

– Можно, мы их похороним? – хриплым шёпотом попросила девушка. – У меня есть лопата с собой. Можно, мы их закопаем?

– Закопаем, – согласился Фонси, – конечно. У меня тоже есть лопата.

– Ты можешь копать? – спросила Белладонна.

– Могу, – кивнул Фонси, – а ты не смотри на них, не надо. Пойдём, сходим за лопатами.

Гэндальф шагнул навстречу Тукам и хотел что-то сказать, но Фонси закрыл Белладонну собой и поднял остерегающе ладонь. Гэндальф хмыкнул, дунул в ус, усмехнулся и отправился к лесу помогать Лилии нести хворост.

Для могилы Кзагу и Кончагу Фонси выбрал место у края обрыва, где раньше лежал большой валун, скатившийся среди прочих в пропасть. Под ним земля была достаточно мягкая для того, чтобы копать.

– Я никогда не убивала никого, – сказала Белладонна, стряхивая землю с лопаты, – я даже охотиться начала только здесь, в Глухомани. Но никого, кто умеет говорить...

– Ты мне жизнь спасла, сестра. Они меня живьём на куски разрезать хотели.

– Я знаю, что спасла. Только мне всё равно плохо. Ты не знаешь, у этого...

– Кзага?

– Да, Кзага. У него были дети? Мама? Жена?

– Про маму не знаю, и про детей тоже. Он говорил, что у него есть орчицы в Гундабаде и в Кардуне, но жёны они были или нет, я не знаю.

– А ты с ним разговаривал? Ты его знал?

– Я их обоих знал. Они меня в Кардуне спасли от грабителей и забрали в Гундабад. Мы с ними даже ладили. Помогали друг другу в дороге.