Текст книги "Край без Короля или Могу копать, могу не копать"

Автор книги: Вадим Барановский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Вадим Ингвалл Барановский
КРАЙ БЕЗ КОРОЛЯ
или
Могу копать, могу не копать
Сочинил и записал
Сэмунд Иголло,
эсгаротский книжник,
в 276 году Четвёртой Эпохи

Книга эта с благодарностью посвящается

светлой памяти Диара «Талиорне» Туганбаева,

без которого она никогда не была бы написана.

ГЛАВА ПЕРВАЯ
в которой обсуждаются далеко идущие планы

С негромким «шшухх» лопата вонзилась глубоко в землю и осталась там торчать. Фонси Тук задрал голову к небу, расправил приятно ноющие после дня работы плечи и закрыл глаза.

Сразу стал слышен громкий стрекот – отовсюду одно– временно, как будто за каждой травинкой луга пряталось по кузнечику. Над головой щебетали ласточки; откуда-то из-за холма откликалось их щебету коровье мычание и мерный звон бубенцов – стадо шло домой; со стороны ближайшей деревеньки доносился лай собак и скрип тележных колёс, а из-за дальнего холма едва-едва было слышно пронзительную волынку. Пахло лугом и самую чуточку – дымом, в котором угадывалось что-то вкусное.

Довольное кряканье землекопов и звуки втыкаемых в землю лопат вернули к себе внимание Фонси, и он открыл глаза. Там, где ещё утром зияла чёрным провалом яма с белевшими на дне коровьими костями, теперь был ладный холмик, а вокруг него стояли, разминая плечи и отряхивая руки, полтора десятка хоббитов – землерой– ная артель Тукборо.

– А что, друзья, – сказал Фонси, – по-моему, пора уже и поужинать. Мы отлично поработали! Всех приглашаю сегодня к нам в Тукборо на ужин и свежее пиво.

– Пиво!

– А какое пиво?

– Жидкое, болван! Пивное! Холодное! – вперебой заговорили землекопы.

– Эх, сейчас бы кружечку!

– Четыре разных вида, – похвастался Фонси, – каждого по бочонку.

– Вот славно!

– Ура пиву!

– Ура Фонси!

– Ура! Весело хлопая друг друга по плечам и радуясь грядущему пиву, землекопы начали подбираться к Фонси, чтобы ухватить его поудобнее и качать. Фонси быстро огляделся по сторонам.

– Смотрите-ка, ребята, вон кто-то к нам едет! На дорогу, ведущую мимо луга в Тукборо, выехали три телеги, нагруженные тюками с шерстью.

– Эй! – крикнул с одной из телег возница, силясь рассмотреть из-под руки стоящих против солнца хоббитов.

– Фонси, это ты, что ли?

– Сембо! – крикнул в ответ Фонси.

– Сумбо! Здорово, братцы!

– Сколько вас там? – спросил Сембо, правивший первой телегой. – садитесь, подвезём до Тукборо!

Пара крепко сбитых пони тянула за собой скрипучую телегу. Фонси сидел рядом с Сумбо, прислонившись к тугому тюку шерсти и наслаждаясь тем, что уже не надо ворочать лопатой и даже идти никуда не надо, а можно просто сидеть на мягком и ехать спокойно домой, коротая время беседой.

– А мы сегодня Коровью яму закопали, – сказал Фонси, – совсем. Удивительно, как раньше ни у кого руки не дошли.

– Слышал я, что раньше старики не велели ямы эти засыпать, потому что ямы Шир берегут, а как берегут и от кого, то позабыли, – сказал Сембо, – а может, и не знали никогда.

– А я слышал, – сказал Сумбо, – что Шельмец Северян-Тук однажды в такую яму лазил, а там целый костяк большеца, весь в ржавом железе, и ещё два черепа, и только он их тронул – тут же они рассыпались!

– Да Шельмец ещё не то расскажет, – пожал плечами Сембо, – на то он и Шельмец.

– Как, Фонси, – спросил Сумбо, – был в той яме костяк большеца?

– Не было большецов, – ответил Фонси, – только корова, а может, и две. Это ж Коровья яма была. Был бы там большец – называлась бы Большецкая яма. Ты, Сумбо, лучше расскажи, почему вы так поздно едете.

– Э-э, братец, это целая быль, – ухмыльнулся Сумбо. – Вчера мы, значится, за шерстью поехали и весь день шерсть собирали. На ночь у Хилоноров в их Хилой Норке остались. Утром проснулись, позавтракали и только собирались поехать дальше…

– Ну, сначала мы, конечно, ещё раз позавтракали, а только потом собрались поехать дальше, – вставил Сембо.

– Только за стол сели, – продолжил Сумбо, – бежит к нам Дрого, младший сын Лонго Тука, и кричит: «На помощь, спасите, скорее!». Ну, мы с Сембо на коней и к Лонго. А там – ух!

– А там произошло вот что: – пояснил Сембо, – Гербера, дочка Лонго, имела неосторожность увлечься одним из работников…

– Короче, Лонго застукал дочку, когда она целовалась с Гуго Кучкороем, стригалём, – перебил Сумбо, – и цапнул сразу вот такую здоровущую жердь! И с этой жердью за Гуго! А Гуго от него вокруг колодца, аж ветер свистит! А Гербера – за Лонго, и визгу стоит, визгу, за версту слыхать! И овцы, главное, овцы вокруг носятся, потому что жердь – из овечьего загона. И самый большой баран недостриженный бегает!

– Нет, братец, – Сембо задумчиво покачал головой, – не соглашусь с тобой. Я полагаю, что самый большой баран там был всё-таки Лонго.

Фонси и Сумбо дружно расхохотались.

– Я забыл, – спросил Фонси, отсмеявшись, – Лонго нам троюродный брат или четвероюродный?

– Как это ты забыл? – снова покачал головой Сембо. – Конечно, троюродный. Тебе, Фонси, как сыну Большого Тука, надо бы знать такие вещи.

– Потому что, молодой Фонси, быть сыном главы всех Туков и тэна всех хоббитов – это большая честь и большая ответственность, молодой Фонси, – подражая размеренно-самодовольному говору брата, закивал головой Фонси, – давай сегодня не будем, ладно?

– Вот ты смеёшься, – сказал Сембо, – а Лонго как увидел, что в гости к нему пожаловали Исемболд и Исумбрас Туки, сыновья Большого Тука, так тотчас безобразничать перестал, жердь положил и стал нам врать, что он вовсе не за Гуго гонялся, а овец ловил.

– Овец мы потом все вместе ловили, – поправил Сумбо, – только сперва Лонго и Гуго бренди отпоили, Герберу успокоили. А потом мы их стригли.

– Кого? – удивился Фонси. – Гуго и Герберу?

– Да овец же! Половина стада недострижена была. А ножницы! Ты видел, Сембо, когда-нибудь такие ножницы?

– Столько ржавых, зазубренных и разболтавшихся ножниц одновременно я в жизни не видел, – сказал Сембо, – только у Гуго имелись хорошие, его собственные. Нам даже пришлось в Хилую Норку возвращаться и там одалживать ножницы.

– Вот мы и задержались, – закончил Сумбо.

– И славно вышло, – Фонси хлопнул брата по плечу, – а то нам с ребятами пришлось бы пешком топать до дома.

Солнце коснулось краем виднеющихся далеко на западе Белых холмов, и день окончательно превратился в вечер. Телеги негромко поскрипывали, а землекопы и возчики лениво перебрасывались последними новостями и сплетнями.

– А что тебе Гербера говорила, когда ты её успокаивал? – спросил Сумбо у брата.

– А она рассказывала, что хочет за Гуго замуж выйти, – ответил Сембо, – и нас с тобой на свадьбу дружками позвать.

– На свадьбе будет весело, – хихикнул Сумбо, – Лонго и там может драку затеять.

– Во-первых, – возразил Сембо, – там будет батюшка, а при нём Лонго буянить не станет. А во-вторых, – он цыкнул на замедливших было ход лошадей и тряхнул вожжами, – Лонго может и не согласиться на такую свадьбу, старшую ведь он за Бодо Вожжинса пристроил, а Бодо гораздо богаче Гуго-стригаля.

– А ты, Фонси, чего притих? – спросил Сумбо брата. – Куда так смотришь?

– А, это я так, – ответил Фонси, отводя взгляд от только ему ведомой точки чуть правее заходящего солнца, – это я так. А что-то мы скучновато едем. Не спеть ли нам? Эй, землекопы! – не дожидаясь ответа братьев, крикнул он назад. – А давайте-ка нашу старинную!

– И правда! – откликнулись сзади. – Давайте нашу старинную! Запевай!

И они запели, сначала не в лад, а потом всё дружнее и дружнее, а на втором припеве даже Сембо, Сумбо и возчики присоединились к ним:

 
Много в Шире у нас ремёсел водится,
Кто умеет пилить, а кто-то штопать,
Но без кого, конечно, не обходится,
Так это мы, конечно, землекопы!
 
 
Мы копаем-паем-паем осторожно,
Мы копаем-паем-паем всё, что можно,
Всё, что движется и не движется,
Всё на свете можно раскопать!
 
 
Ничего без нас, хоббит, не построишь ты,
Не расчистишь и грядку для салата,
А наши руки крепки и мозолисты,
А потому, что в руках у нас лопата!
 
 
А этой лопатой мы… копаем-паем-паем осторожно,
Мы копаем-паем-паем всё, что можно,
Всё, что движется и не движется,
Всё на свете можно раскопать!
 
 
Много в Шире у нас ремёсел водится,
Не одни здесь такие мастера мы,
Но лишь для нас не работает пословица,
Что велит нам не рыть другому ямы,
 
 
Потому что мы эту яму…
Копаем-паем-паем осторожно,
Мы копаем-паем-паем всё, что можно,
Всё, что движется и не движется –
Всё на свете можно откопать,
 
 
Закопать,
Подкопать,
Прикопать,
Накопать,
И опять Перекопать!
 

Вот под эту песню три телеги, нагруженные шерстью и хоббитами, и въехали в Тукборо.

– А на обед что у них было? – крикнул кто-то из толпы хоббитов, собравшихся перед Большим Смиалом.

– На обед у эльфийского короля? – высокий длиннобородый старик, сидящий на помосте, куда нарочно для него взгромоздили большецкое кресло, слегка нахмурился и задумчиво поджал губы. – Я думаю, что блюда из дичи, непременно, потому что Дориат был лесной страной, и там водилось множество оленей, и фазанов, и перепелов, и диких кабанов, а лесные эльфы превосходные охотники. И всякая другая лесная снедь: орехи, разные ягоды и плоды. И вино, красное вино.

– А жаркое было? А пироги?

– Ни жаркого, ни пирогов не водилось у короля эльфов. Они там очень просто всё стряпали, всё больше пекли на углях.

– А грибы были? – привстал со своего места Боффо Тук.

– Насчёт грибов я точно не скажу, – рассказчик по– правил длинный седой ус, – если в Дориате и ели грибы, то нечасто. Уж всяко такой грибной запеканки, как я вчера ел, даже у самого короля эльфов на столе не бывало.

Под одобрительные возгласы окружающих Боффо сел обратно, а старик несколько раз пыхнул длинной трубкой и вернулся к прерванному рассказу.

– И отвечал эльфийский король Берену так: «Род твой и вправду хорош, и отец твой славно за короля Финрода в бою постоял, но вот только недостаточно быть из хорошей семьи, чтобы дочку мою в жёны взять». – Правильно, – поддержал эльфийского короля кто– то из собравшихся, – у меня тоже зять никудышный, а туда же… – но на него зашикали, и он замолк.

– «Говорил ты, – продолжил старик речь короля, – что ни цепей, ни огней, ни слуг Северного Душителя не страшишься, и что дочка моя тебе всего на свете дороже. Так?» А Берен и говорит, так, мол, ваше эльфийское величество, всё ты правильно сказал. Тогда король усмехнулся этак нехорошо и говорит: «Дочь моя и впрямь драгоценнее всего на свете. Но есть на свете ещё одна драгоценность, и за неё я готов отдать тебе дочку. А стерегут эту драгоценность как раз те самые цепи, огни и слуги Душителя, про которых ты мне только что говорил, что их не боишься. Ступай же отсюда и принеси мне сильмарил из самой железной короны Душителя, тогда и получишь дочь мою в жёны!» Лутиэн тут побледнела, а слуги короля Тингола захохотали в голос. А Берен стоит и даже не дрогнет…

– Фонси!.. – раздался из-за спин слушателей старика чей-то приглушённый шёпот. – Фо-о-онси…

Фонси встрепенулся и вскочил со скамейки.

– Прошу извинить… – пробормотал он, огибая дородного Одо Бэггинса, – извините, пожалуйста.

Выбравшись из толпы слушателей, хоббит, наконец, увидел, что звал его самый младший из братьев, Гарри.

– Появилась белая тряпка, Фонси, на колодезный журавль привязана, – доложил он.

– Гарри, ты молодец, – Фонси весь просиял от радости, – спасибо. Я побежал.

 – Слушай, Фонси, а ты мне когда расскажешь, что это за тряпка и кто её там вывешивает?

– Скоро, Гарри, скоро расскажу. Ты лучше иди, там дядя Гэндальф страшную сказку рассказывает, про Северного Душителя. Хорошая сказка, сам бы слушал, да бежать надо.

– Беги, беги, – великодушно дозволил мальчик, – я, если что, скажу, что тебя не видел.

– Спасибо, Гарри, ты настоящий друг. Только никому!

– Могила, – Гарри положил руку на сердце и отправился протискиваться сквозь толпу, чтобы пробраться поближе к Гэндальфу.

«…проходили дни и ночи, а Лутиэн всё сидела и сидела на великом дереве…» – донёсся до Фонси голос старого сказочника, но хоббит не стал прислушиваться – он уже спешил в сторону конюшен, чуть не приплясывая по дороге. Вся усталость, накопившаяся за день работы, вдруг исчезла куда-то, словно тяжесть сняли с плеч.

Огромная жёлтая луна всходила над холмами, и в лун– ном свете всё вокруг увиделось Фонси таинственным и волшебным, будто и не Шир это был, а стародавний эльфийский Дориат, где на мягкой серебристой траве кружилась в пляске прекрасная Лутиэн, дочка короля эльфов.

Даже старые бочки возле сарая – и те казались не просто бочками, а полускрытыми в темноте валунами, за которыми могло таиться что-то загадочное и нездешнее, и даже запах лошадей напомнил хоббиту не о телегах и навозе, а о том, что вот сейчас он поскачет в ночи, чтобы встретить своё счастье.

Пошарив по шершавой стене конюшни, Фонси снял с крюка лампу. Спички нашлись в кармане штанов, и вскоре тёплый жёлтый свет озарил несколько стойл, откуда приветственно кивали дружелюбные лошадиные головы. Фонси снял с крюка оставленный им здесь давеча дорожный плащ.

– Здравствуйте, здравствуйте, мои хорошие, – при-ветствовал он сразу потянувшихся к нему носами пони. – Хорошие, хорошие звери, Одуван, Подсолнух, Ромашка… давай, Одуван, сейчас гулять поедем. Во-от так… седло на спину, уздечку в зубы, вот молодец. Хор-рошая лошадь Одуван, славная сильная лошадь. Пошли!

Выведя рыжего Одувана из стойла, Фонси накинул плащ, забрался в седло и пустил пони рысцой.

Дорога извивалась между пологих холмов, точно светлая лента, вплетённая в косу. Фонси привстал в стременах, высматривая, скоро ли кончится Тукборо. Нет, ещё не скоро. Дрожь нетерпения пробежала по всему телу хоббита, и Одуван, почувствовав это, припустил ещё быстрей.

Далеко за спиной Фонси послышалось раскатистое восхищённое и многоголосое «о-о-о-о!». Фонси оглянулся на скаку и увидел, как взлетела в небо яркая синяя звезда, полыхнула и рассыпалась, словно охапка огненных цветов. Видно, Гэндальф уже закончил рассказывать сказки и принялся за огненные забавы.

Последние дома Тукборо скрылись за поворотом дороги, и Фонси стал пристально смотреть вперёд. Ага, вот и колодезный журавль торчит, и белая тряпка на нём, отличная, замечательная, прекрасная белая тряпка.

А вот и нужный холм, самый лучший холм во всём Шире. В стороне от дороги, обнесённый живой изгородью. Фонси соскочил с Одувана и повёл пони в поводу, прикусив губу, чтобы удержаться от радостного крика – будить обитателей холма хоббит вовсе не хотел. Выбрав на полпути между дорогой и холмом место, заросшее высокой сочной травой, Фонси ловко стреножил пони и похлопал его по шее.

 – Попасись тут пока, приятель.

Подойдя к холму, Фонси обошёл изгородь и неслышно проскользнул в калитку. Обогнул холм и легонько постучал в круглое окно на юго-восточном склоне.

– Сейчас! – раздался громкий шёпот. – Сейчас, подожди немножко!

За окном послышалась какая-то возня, потом лязгнула задвижка, и окно распахнулось. Фонси протянул туда обе руки и помог вылезти на траву очаровательной хоббичке – по-хоббитски круглолицей и полненькой, с тёмными распущенными волосами. Огромные синие глаза её мерцали счастливой влюблённой сумасшедшинкой. Девушка тихо пискнула и бросилась Фонси на шею, чуть не сбив его с ног.

…Они стояли на склоне холма, крепко обнимая друг друга. Лилия уткнулась носиком куда-то в плечо Фонси, а он целовал ей макушку.

– Тебе холодно! – с непоколебимой уверенностью в голосе воскликнула девушка, как только они неохотно выпустили друг друга из объятий. – Пойдём внутрь.

– Мне совсем не холодно, – засмеялся Фонси. – Мне никогда не бывает холодно. Вон, – он похлопал себя по намечающемуся почтенному хоббитскому брюшку, – какая прослойка.

– Прослойка прослойкой, а ты у меня простудишься.

– Не простужусь. Смотри, как у меня тепло под плащом, – Фонси распахнул плащ и привлёк под него Лилию, удобно поместившуюся у него под рукой. – Пойдём вон на тот холм – там никто не живёт?

– Никто. А что мы там будем делать?

– Сидеть, разговаривать и смотреть на звёзды, – с достоинством сказал молодой хоббит. – И ещё целоваться.

– А с поцелуями – мы ещё посмотрим на твоё поведение, – строго заявила девушка и поцеловала Фонси.

Они сидели на вершине холма, укутанные плащом, и им было хорошо.

– …А что же случилось с Лутиэн, когда Берен ушёл искать этот волшебный камень?!

– По-моему, она забралась на какое-то высокое дерево и сидела там, не слезая, а вот что было потом, я не дослушал – ко мне как раз Гарри прибежал и рассказал, что тряпка на журавль уже привязана. Я сразу к тебе и поскакал.

– Ну вот, – девушка разочарованно выпятила губку. – Самое увлекательное пропустил. Обязательно попроси Гэндальфа, чтобы рассказал тебе про Лутиэн.

– А ты и сама его сможешь скоро попросить, – сказал Фонси, целуя выпяченную губку Лилии прежде, чем она успела её убрать. – Он ещё не скоро уходит.

– Как это – сама? Нет, я боюсь. Да и в Тукборо я не собираюсь.

– А я тебя приглашаю. Нужно же тебя познакомить с моими родственниками.

– Зачем? – девушка настороженно отодвинулась от Фонси.

– Ну, как это – «зачем»? – замялся хоббит. – Я ведь собираюсь просить тебя стать моей женой. Вот, хочу по– казать будущую невесту родителям…

Лилия отстранилась ещё дальше, широко раскрыв большие синие глаза и захлопав ресницами.

– А ты… ты собираешься просить меня стать твоей женой? – спросила она удивлённо и недоверчиво.

– Собираюсь, – с улыбкой отвечал Фонси. – А как ты думала, зачем я ухаживаю за тобой вот уже скоро год?

Лилия посмотрела на него строго и пристально.

– А я ничего не думала, – сказала она. – Я же прекрасно знаю, как наши семьи не любят друг друга. И знаю, что нам никогда не позволят пожениться. Поэтому я просто ждала, когда ты меня оставишь.

Она смотрела на него, прямая, спокойная и красивая, преисполненная сознания своей правоты. Фонси помрачнел.

– Что, мой хороший? – ласково спросила Лилия Чистолап, заглядывая ему в глаза.

– А ты… любишь меня? – хрипло спросил Фонси.

– Люблю, глупенький! – засмеялась девушка. – Это самый счастливый год в моей жизни. У меня есть ты, и твоя любовь, и моя любовь к тебе. И когда ты женишься на какой-нибудь Бэггинсовской или Северян-Туковской девушке, я буду знать, что тебе хорошо, и вспоминать этот год.

– Мне без тебя не будет хорошо, – сказал Фонси. – Ты вообще понимаешь, что говоришь? – его голос задрожал. – Кто я, по-твоему, получаюсь? Последняя дрянь я получаюсь. За что?

– Да нет же, нет, милый мой, нет! – зашептала девушка, обняв его за шею. – Слушай меня внимательно, Фонси Тук: мы с тобой встречаемся втайне от нашей родни уже почти год… на самом деле – десять месяцев и двадцать два дня. Всё это время ты терпелив, нежен и внимателен, ты всегда вёл себя со мной, как безупречный, истинный джентльхоббит. Ты самый лучший хоббит во всём Шире, Фонси, поверь мне. Просто я трезво гляжу на вещи…

– Я люблю тебя, – прошептал Фонси, целуя её. – Слышишь? Люблю. И приготовься, пожалуйста, к тому, что я позову тебя в жёны. Своего батюшку я уговорю, а твой не устоит, когда сам Большой Тук пришлёт ему сватов. И вообще, пора нашим семьям помириться.

 – Наверное, пора. – Лилия уткнулась лицом Фонси в грудь и замерла. Молодой хоббит гладил её по голове и округлым плечам.

– Ты вся дрожишь, милая, – он поднялся и помог встать девушке. – Хочешь пойти в нору?

– Пойдём, только очень тихо, – сказала Лилия. – Моя комната рядом с кухней, я сейчас сделаю чай.

– С пирогами? – оживился Фонси.

– С пирогами, с пирогами! – Лилия резво побежала вниз по холму, ловко ступая своими маленькими, по– крытыми светлой шёрсткой ножками. Светлая шерсть на ступнях была среди хоббитов редкостью; вероятно, за неё семья Лилии и получила когда-то прозвище Чистолапы.

Они осторожно и тихо забрались в нору через окно и пили чай с пирогами, сидя на кушетке в комнате Лилии. Фонси рассказал байку про то, почему у старого Исумбраса Тука всегда был крепкий чай[1]1
    Старый Исумбрас Тук не жалел заварки.


[Закрыть], и Лилия на него немножко обиделась, но тут же простила. В один прекрасный момент им пришлось затаиться и задуть свечу – тётушка Фиорелла вышла, шаркая пятками, на кухню попить водички, и всё это время молодая парочка сидела, не двигаясь и стараясь не дышать, хотя обоих сотрясал беззвучный хохот. А потом Лилия ненадолго заснула, прикорнув на груди у Фонси, а он смотрел на неё и шептал ей всякие ласковости, которых она не слышала и потребовала повторить, как только проснулась. Повторив, Фонси сказал, что ей пора уже спать, а ему – ехать домой. Они целовались на прощание чуть не до самого рассвета, но когда небо на востоке посветлело, Фонси удалился, как и пришёл – через окно.

Одуван лениво пощипывал травку. Он весь промок от росы и глядел на Фонси укоризненно. Но когда его вытерли, почистили и угостили куском пирога, меринок сменил гнев на милость, великодушно позволил на себя сесть и бодро повёз хозяина обратно в Тукборо.

– А я говорю, что молодёжь нынче пошла уж больно осторожная да домоседливая.

Геронтий Большой Тук, известный уже среди хоббитов и как Старый Тук, подцепил на вилку ещё один кусок ветчины.

– Вот почему бы тебе, Хлимми, не погнать свиней самому в Синие горы, а? Ты за них в полтора раза больше бы взял; гномы, они мяса поесть великие охотники. А здесь цены не те – на ярмарке в Мичел Делвинге купят те же гномы, а цену-то и собьют. Вот мы в наше время не боялись нос за границу выказать. В Тороватый Тарбад[2]2
    Большой торговый речной порт к югу от Шира.


[Закрыть] обозы водили. Помню, я как-то…

– Рассказывали уж, батюшка… – попытался было вставить словечко Сумбо.

– Не перебивай отца, – загудел Большой Тук. – Помню, напали на нас по дороге в Тарбад разбойники, так мы с моими ребятами-ширрифами их так раскидали, что только пятки сверкали! Нет, слабцы у меня сыновья. Осторожнички.

 Сейчас, батюшка, не тридцатые годы, – рассудительно проговорил Хлимми. – Сейчас неспокойно. Да и свиней гнать – не обоз вести, хлопотно со свиньями. Пока от разбойничков отобьёшься, свинки разбегутся. Гномы их потом забесплатно из луков постреляют.

– Неспокойно ему, – продолжал брюзжать Геронтий, – а ты вон братьев прихвати. Как налетят разбойнички – вы в батоги их. У Сумбо четыре награды за батожный бой на полке пылятся, у Фонси две, да у Рэнди три. А толку-то? Собери из свинопасов своих ребят покрепче, возьмите батожки потяжельше – и вперёд, со свинками да и к гномам. Рэнди с собой возьмите и Барри, пускай молодёжь по свету побродит. И денег заработаете.

– Батюшка, говорят же вам, – вымолвил Грим, самый старший и рассудительный из сыновей Геронтия, – сейчас разбойники не чета прежним. Вон у Гэндальфа спросите.

– Я был бы весьма вам благодарен, Исенгрим Тук, – нарочито ледяным голосом отозвался волшебник, намазывая маслом сдобную лепёшку, – если бы вы соизволили не впутывать вашего покорного слугу в эти прения и оставили их внутрисемейным делом.

– Вот-вот, – как ни в чём не бывало, продолжал Грим, – куда с батогами против копий, да луков, да топоров…

– Да самострелов, да мечей, да кольчужных штанов, – передразнил Большой Тук, – особенно если их кто из кустов покажет. Осторожнички, тьфу!

– Батюшка… – невпопад подал голос Фонси, – мне с вами нужно поговорить по важному делу.

– По важному, так по важному, – ответил отец, – я после завтрака на обход хозяйства собираюсь, давай со мной, там и поговорим.

– Дядя Гэндальф! А можно тебя кое о чём спросить? – старшая из сестёр Тук, Белладонна, подсела поближе к Гэндальфу. Её озорные зелёные глаза так и сверкали.

Не менее десятка молодых хоббитов из Тукборо, Хоббитона и даже из Мичел Делвинга[3]3
    Мичел Делвинг (Большие Откопы), Хоббитон, Тукборо – крупные поселения в Шире.


[Закрыть] сохло по кудрявой красавице, засыпая её пространными письмами. Часто кого-нибудь из воздыхателей Белладонны можно было встретить одиноко шатающимся вокруг усадьбы, чтобы ненароком попасться предмету страсти на глаза, но Белладонну такая преданность оставляла безразличной, и только братья порой жалели этих шатунов-страдальцев и зазывали на кружечку пива.

– Спрашивай, дитя моё, но только с одним условием, – отозвался старый волшебник, – если это никак не затронет мою бороду! Пять лет назад, – пояснил он, заметив, как удивлённо поднялись брови Сембо, – ваша сестра спросила у меня одним прекрасным вечером, куда я кладу бороду, когда ложусь спать – на одеяло или под одеяло.

Гэндальф бережно разгладил белую бороду и поворошил её пальцами, придавая пушистости.

– А когда я потом лёг спать, – продолжил он, – то обнаружил, что не могу сомкнуть глаз! И так неудобно, и так неудобно!

Братья Туки дружно расхохотались, и даже Геронтий ухмыльнулся.

– Скажи мне, дядя Гэндальф… – вкрадчивым голосом заговорила Белладонна, – а почему ты вон уж какой старый, борода седая совсем, а до сих пор не женился?

Вопрос явно застал волшебника врасплох. Рука, протянувшаяся было за печёным яблоком, застыла на полпути, рот чуть приоткрылся, густые седые брови встали озадаченным шалашом.

– Дитя моё, – сказал он, шумно выдохнув, – а как бы ты сама ответила на этот вопрос?

– Я об этом много думала, – нисколько не смущаясь, отвечала Белладонна, – и первое, что я подумала, было то, что ты до сих пор не встретил девушки, или там ста… ну, пожилой женщины, которая бы тебе понравилась. Но потом я подумала, что этого не может быть, потому что среди большецов, говорят, есть очень красивые девушки. Очень красиво, когда у девушки прямые волосы, – вздохнула она, косясь на собственные мелко вьющиеся по плечам пышные кудри.

Гэндальф вновь обрёл присутствие духа и взял-таки яблоко.

– Потом я подумала, – продолжала девушка, – что, может быть, ты просто не хочешь жениться. Но потом я решила, что такого быть не может – ведь ты такой умный, дядя Гэндальф!

 – Я рад, дитя моё, что ты обо мне такого высокого мнения… – начал было волшебник, но девушка остановила его властным взглядом

– Подожди, дядя Гэндальф, я ещё не закончила. Так вот, потом я решила, что, может быть, у тебя когда-то случилась несчастная любовь. Ну, знаешь, ты любил девушку, а она умерла, или вышла замуж за другого, или просто сказала, что не хочет тебя больше ни видеть, ни знать. Вот ты и поклялся, что никогда больше не женишься.

– На этом ты и остановилась? – деловито спросил старый волшебник, пряча улыбку в усы.

– Ну конечно нет, дядя Гэндальф! Если бы у тебя была несчастная любовь, ты был бы всегда грустный и печальный, а ты вон какой весёлый. И тогда я поняла, в чём дело!

– В чём же, дитя моё?

Братья Туки и сам Геронтий наблюдали за беседой с пристальным вниманием. Неподдельная отеческая гордость светилась в глазах Большого Тука.

 – Ну ты сам подумай, дядя Гэндальф, – ласково проговорила Белладонна, – ведь ты всё время бродишь по свету, нигде не задерживаешься. У тебя ни домика своего нет, ни пашни, ни огорода, даже коровы нет. Семью содержать тебе не на что. Кто же за тебя пойдёт?

Волшебник поперхнулся яблоком и закашлялся. Сумбо Тук не выдержал и засмеялся в кулак. На глазах Гэндальфа выступили слёзы.

– Ты права, дитя моё, ты права, – закивал он, – кто за меня, старика-нищеброда, пойдёт?

– Ты только не плачь, дядя Гэндальф, – в голосе Белладонны Тук был и прежний её детский задор, и что-то вполне взрослое, так что понять, шутит она или нет, было трудно. – Я подумала и решила, что я за тебя выйду замуж.

Тут уже поперхнулся Геронтий.

– Я уже почти совершеннолетняя, – продолжала девушка, – и батюшка за мной даст хорошее приданое. Деньги у нас будут, мы купим участок где-нибудь в Западной Доле и построим домик – в норе тебе будет не очень уютно. Ты у меня растолстеешь, будешь важный и степенный. А чем тебе заняться – мы придумаем… Белладонна замолчала, с лукавой улыбкой глядя на Гэндальфа.

– Спасибо тебе, дитя моё, – растроганно проговорил старик. – Но я для тебя всё-таки слишком стар. Да и для женитьбы тоже. Лучше ты меня пригласи когда-нибудь на свою свадьбу, – волшебник улыбнулся и полез в кисет за зельем для послезавтрачной трубки. – Как я всё-таки люблю вас, милые мои хоббиты! Кажется, всё уже про вас знаю – а вы опять и опять меня удивляете.

– …Эй, Хлимми, ты батюшку не видел? Он хозяйство обходить собирался, а я его упустил.

Хильдигрим Тук поднял упреждающе палец, и Фонси замолчал, ожидая, пока брат не закончит подсчитывать туго набитые мешки. Наливные ярко-жёлтые летние яблоки свезли в Большие Смиалы со всех садов Тукборо и теперь грузили на подводы, чтобы отправить в Хоббитон.

– Сто тридцать семь, – довольно сказал Хлимми и щёлкнул костяшками счётов, – а в прошлом году было сто двадцать пять. Если так дальше пойдёт, мне к зиме новый склад понадобится. Построишь мне со своими ребятами новый склад, Фонси?

– Ой, слушай, мне сейчас только склады строить! – отмахнулся Фонси. – Давай мы это с тобой ближе к зиме обсудим, а мне с батюшкой поговорить надо. Он тут уже был?

– В свинарник он пошёл, – сказал Хильдигрим. – Да, так склад мне небольшой совсем нужен, можно просто погреб новый. Эй, куда ж ты так быстро-то!

– Фонси пришёл, – объявил Одо Тук, похлопывая здоровенную пегую свинью хворостиной по круглым бокам, пока она не спеша переходила из одного загона в другой. – Гляньте-ка, свинки, кто к нам пришёл! Фонси пришёл. Раньше сам дядя Геронтий приходил, а теперь вот и Фонси.

– Привет, Одо! – поклонился Фонси. – Я вот как раз батюшку ищу. Куда он отсюда пошёл, он не сказал тебе?

Терпеливо выслушав не слишком увлекательный рассказ о состоянии здоровья чёрного поросёнка и о том, как сам Одо на ярмарку не поедет, потому что очень уж жалко продавать свинок, Фонси выяснил, что батюшка направился «куда-то туда».

– …На шерстяной склад он пошёл, – махнул рукой Холфаст Тук, указывая направление, – совсем недавно. Эй, Фонси, обратно пойдёшь, заходи ко мне опять, по трубочке выкурим. Я как раз молодой сыр доставать буду.

– Молодой сыр – это хорошо, – кивнул Фонси. – Постараюсь зайти, Фасти, счастливо!

И зашагал к шерстяному складу.

Геронтий Большой Тук сидел на тюке с шерстью с длинным чубуком резной трубки во рту и внимательно слушал сидящего напротив пожилого хоббита. Тот размахивал руками, ударял себя по коленям, словно пытаясь в чём-то убедить главу рода.

– И что ты за Большой Тук тогда такой выходишь, Геронтий, что не можешь какого-то стригаля-батрака к ногтю прижать! – услышал Фонси, подойдя поближе. – Ты старший над Туками или нет? Я тебя спрашиваю!

– Я над тобой старший, – Геронтий пыхнул дымом и указал чубуком на собеседника, – и над всеми хозяевами, кто семейную землю пашет и семейный скот пасёт. А за своими батраками каждый хозяин сам следить должен, не Большого Тука это дело. И за дочками своими – тоже. И того довольно, что мои парни за тебя овец стригли – не их это дело. Фонси подошёл поближе, но Геронтий не заметил его или сделал вид, что не заметил.

 Мы тут, Геронтий, не про овец моих рассуждаем и не про твоих сыновей, – напыжившись, продолжал второй хоббит, в котором Фонси узнал троюродно– го кузена Лонго, – а про родовую честь Туков! Про чистоту рода! Если моя Гербера с Кучкороями спутается, позор Тукам будет! Позор Тукам, а всего больше позор тебе, Геронтий! Вот что я тебе скажу!