Текст книги "Пещера Лейхтвейса. Том третий"

Автор книги: В. Редер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 49 страниц)

– Ты не должен проявлять столько благородства, атаман, – раздался за спиной Лейхтвейса голос Зигриста, – этот негодяй не заслуживает такой легкой и спокойной смерти. Не позволишь ли ты нам, атаман, воспользоваться им как целью для стрельбы? Мы могли бы пострелять в него, как в мишень, причем ручаюсь тебе, атаман, что я не стану попадать в черный кружок, то есть в его сердце, а буду расстреливать только его руки и ноги.

– Зигрист прав, – присоединился к нему старый Рорбек. – У нас у всех имеются счеты с графом Батьяни, он всем нам причинил довольно зла, и за все это его хотят только утопить? Какое ребячество!

– Сжальтесь, не мучайте меня, – умолял цыган. – Убейте меня, но не причиняйте напрасных страданий. Заступись за меня, Лора фон Берген, ты женщина, а женщине, говорят, более доступно сострадание.

Лора положила руку на плечо мужа и с мольбой во взоре взглянула на него.

– Идите, Зигрист и Рорбек, – сказал он им вполголоса, – и никогда не обращайтесь ко мне с такими предложениями. Я – судья, но не палач. Этот человек обречен на смерть; но мы не дикари, наслаждающиеся мучениями своей жертвы. Первый, кто коснется его, будет строго наказан.

С этими словами он обнял жену и отвел ее от Батьяни, с таким видом, точно последний мог своим присутствием осквернить ее. Супруги поднялись на капитанский мостик, и тут белокурая красавица ласково прижалась к своему возлюбленному.

– Ты едва ли поймешь меня, мой Гейнц, – шепнула она мужу, – но знаешь, несмотря на ненависть, которую я питаю к этому человеку, я не могу без сострадания думать об участи, которая ожидает его. Это так ужасно потонуть со связанными руками и ногами. Может быть, действительно, было бы лучше выстрелом покончить его мучения?

– Нет, жена, – ответил твердо Лейхтвейс, – что я решил, то и будет. Не я хочу умертвить этого человека, это исполнит сам Бог.

– Ну так пусть совершится твоя воля. Но не правда ли, Гейнц, лодкам пора бы уже вернуться? Время, которое ты определил для их возвращения, уже прошло, а их еще не видно!

– Нужно иметь терпение, моя милая, дорогая жена, – заговорил Лейхтвейс, – я убежден, что матросы, если только будет какая-нибудь возможность, вернутся за нами; в противном случае… ну что же… тогда мы с тобой сумеем умереть, как нам подобает: спокойно и покорно, без ропота на Провидение, которое часто бывало к нам милостиво во время опасностей.

– Я и не ропщу на приближение конца! – воскликнула Лора, прислонившись к статному красавцу. – Для меня смерть будет отрадна, если я умру рядом с тобой. Когда наступит последнее мгновение, ты возьмешь меня в свои объятия, мой горячо любимый Гейнц, и мы опустимся в морскую глубину, оставаясь вместе до самой смерти.

– Да, вместе в жизни, вместе и в смерти. О, моя незабвенная Лора, какое счастье, что мы могли принадлежать друг другу, – продолжал он, горячо целуя прелестную головку жены.

– Да, – ответила Лора, – но все-таки самое счастливое время было то, которое мы провели в нашей подземной пещере. Там мы прожили лучшие, счастливейшие, незабвенные часы нашей жизни.

– Да, наша пещера… увидим ли мы ее когда-нибудь?

– Что же помешает нам вернуться в нее, раз мы будем спасены и перевезены на берег?

– Ну, дорогая Лора, на эту надежду мы не должны слишком полагаться. Возвращение на родину нам отрезано раз и навсегда. Герцог не может и не оставит безнаказанным того, что мы сделали сегодня. Мы не только оказали ему скверную услугу, но мы и опозорили его на весь свет, освободив пятьсот немцев, которых он продал американцам для военных надобностей. Я уверен, что он придет в невыразимое бешенство, когда обнаружит эту новую проделку разбойника Лейхтвейса, и перевернет небо и землю, чтобы захватить меня. Нам предстоит страшная казнь. Поэтому, дорогая, мы должны раз и навсегда отказаться от мысли когда-либо увидеть свою родину. Я не имею права подвергать тебя опасности, и ты не должна допустить, чтобы мы попали в руки врага, месть которого будет беспощадна. Не забывай, дорогая Лора, что ведь и в других странах для нас может распуститься цветок счастья. Почему бы нам не быть счастливыми в Америке? Это великая, прекрасная, богатая страна; и что всего важней – это страна свободы, где моя жена и друзья будут пользоваться всеобщим уважением. Итак, возлюбленная моя Лора, моли Бога о нашем спасении. Раз мы будем вне опасности, мы начнем новую жизнь, будем искать и, конечно, найдем новую отчизну. В долинах и ущельях Америки нас ждет новое счастье.

Еще раз обнял он с чувством молодую женщину и, запечатлев на ее губах горячий поцелуй, пошел навстречу рулевому, поднимавшемуся в эту минуту на мостик.

– Ну, что там у вас, рулевой? По вашему лицу видно, что вы пришли с дурной вестью. Что случилось?

– Стоявший твердо на камне корабль начинает шататься, и это доказывает, что пробоина, по всей вероятности, увеличилась. Вода в трюме быстро прибывает и теперь уже бесполезно выкачивать ее ведрами. Мне припоминается, капитан, старинная легенда, рассказывающая про одного человека, наделавшего много зла на земле. Он был осужден вечно выливать в аду бочку, которая сейчас же снова наполнялась. Мне сдается, что и мы хотим вылить Северное море из «Колумбуса».

– Да, мы, очевидно, черпаем из бездонной бочки Данаид. Если дело обстоит так, как вы говорите, то, конечно, следует прекратить эту работу. Как долго, думаете вы, может еще продержаться судно над водой?

Его губы вздрогнули, когда рулевой ответил:

– По моему мнению, не больше четверти часа. Если лодки не подоспеют, мы утонем.

– Лодки! Лодки! – радостным, взволнованным голосом закричала Лора.

Она увидела маленькую флотилию, с трудом идущую против бури, но решительно направляющуюся к месту крушения.

– Идите вниз, рулевой, объявите, что спасение близко. Люди должны встать на колени и молить Бога, чтобы Он продержал нас еще хоть десять минут.

Палуба «Колумбуса» превратилась в храм Божий. Все немцы, даже и те, которые не привыкли молиться и редко ходили в церковь, пали перед лицом грозной опасности на колени. Руки вздымались к небу, пламенные молитвы вознеслись к Господу. Лейхтвейс, обняв и прижав к себе жену, стоял на верхнем мостике, присоединяя к остальным и свои горячие молитвы. Но Властитель Вселенной, казалось, не хотел внимать просьбам и молитвам утопающих. Едва успели маленькие лодочки приблизиться к тонущему кораблю, как сильные волны снова отогнали их далеко назад. Все старания отважных гребцов причалить к борту судна уничтожались бурным волнением.

«Колумбус» заметно ложился на бок; стоять на палубе было уже невозможно. Волны перехлестывали через борт, и один из матросов, неосторожно подошедший к краю судна, был снесен ими на глазах своих товарищей. Лейхтвейс приказал бросить морякам на ложах канаты с железными крюками, за которые они могли бы ухватиться, чтобы подняться на «Колумбус». Наконец, после долгих тщетных усилий удалось, наконец, причалить лодки к «Колумбусу», и тогда только появилась возможность приступить к спасению людей. Вдруг Лейхтвейс с ужасом заметил, что из восьми ушедших лодок вернулось только шесть.

– Где же другие?.. Где остальные два бота? – спросил он в крайнем смущении.

– Сударь, – ответил старый моряк, управлявший всей флотилией, – обе лодки затонули, к счастью, только после того, как благополучно спустили на берег своих пассажиров. Жителей Гельголанда нам не удалось уговорить подать помощь «Колумбусу»; они объяснили, что в такой сильный шторм слишком опасно пускаться в море: они отцы семейств и рискуют более чем жизнью.

– Я не осуждаю гельголандцев, – возразил Лейхтвейс, – однако это ставит нас в безвыходное положение. Как мы спасем всех на шести лодках? Однако это должно быть сделано. Как глубоко сидят лодки?

– Если занять людьми всю вместимость лодки, то края ее коснутся воды.

Сосчитали: оказалось, что на шести лодках можно было спасти всех, кроме девяти человек.

Эти девять несчастных, вынужденных остаться на «Колумбусе», были: Лейхтвейс, его жена, Елизавета и их шесть товарищей.

– И вы не хотите спастись с нами? – крикнул рулевой, также вскочивший в лодку. – О, Генрих Антон Лейхтвейс! Каким стыдом мы покроем себя, оставляя вас на корабле!

– Не беспокойтесь о нас, – ответил Лейхтвейс твердым голосом. – Если морю нужна жертва, то этой жертвой должны быть мы, вызвавшие катастрофу.

Глава 131
ПОГИБАЮЩИЕ

– Ну, друзья мои, – продолжал Лейхтвейс после небольшой паузы, – теперь отправляйтесь в путь, спасайтесь и достигайте благополучно берегов Гельголанда. Нас же предоставьте нашей судьбе. Если Господь захочет спасти нас, то Он исторгнет нас из бурных волн без всякой спасательной лодки. Вы сами видите, что скорлупки, в которых вы находитесь, не могут более вместить ни одного человека, не рискуя затонуть.

В эту минуту раздался голос одного из матросов:

– Здесь, в нашей лодке, есть еще место, у нас может поместиться еще один человек.

В ту же минуту Зигрист положил руку на плечо Лейхтвейса и шепнул что-то на ухо. Разбойник вздрогнул.

– Возможно ли, чтоб они оба еще находились на судне. Ах, я совсем забыл о них. Ты прав, Зигрист, они должны быть спасены во что бы то ни стало.

И Лейхтвейс, отойдя на несколько шагов в сторону, подвел к краю корабля Матиаса Лоренсена и его сына Готлиба, несмотря на их сопротивление. Почти с той минуты, как судно врезалось в камень, старый лоцман и сын его удалились и больше не показывались. Совершенно случайно Зигрист увидел их в окошечко рулевой будки и предупредил об этом Лейхтвейса.

– Матиас Лоренсен, – заговорил глубоко взволнованный разбойник, положив руку на плечо старика, – я уговаривал вас и вашего сына поступить лоцманом на этот корабль, поэтому справедливость требует, чтобы я доставил вам и возможность спастись с него. Так как в лодке остается всего одно место, то вы должны решить, кто из вас займет его: вы или ваш сын, говорите скорей, минуты дороги.

Старый лоцман взял за руку сына и посмотрел на него долгим, грустным взглядом, полным невыразимого горя.

– Ну, Готлиб, дитя мое, – печально проговорил он, – ты слышишь: тебе предоставляется возможность спасти свою молодую жизнь. Обо мне не думай: я старый, седой старик, и жизнь моя уже прожита. К тому же я один виновен в этой катастрофе. Я держал руль и сознательно навел «Колумбус» на Акулову скалу. Поэтому, по справедливости, мое место с теми, кто останется на судне. Но ты, Готлиб, ты молод, вся жизнь перед тобой. Ты не принимал участия в моем проступке – если только можно назвать проступком спасение пятисот жизней. Поэтому прими предложение благородного Лейхтвейса, прыгай в лодку и да хранит тебя Господь.

Ласковым движением потянул взволнованный Лоренсен своего сына к тому месту, с которого спускался трап в лодку. Но Готлиб вырвался из рук старика и решительно отошел в сторону.

– Где ты останешься, отец, – горячо проговорил отважный юноша, – там остаюсь и я. Я объявляю во всеуслышание, что неправда, будто я не принимал участия в катастрофе «Колумбуса». Это неправда. Ты поступаешь нехорошо, отец, скрывая от людей, как я помогал тебе ввести «Колумбус» в ложный фарватер и довести его до крушения. Я горжусь тем, что сделал, и если бы пришлось начать снова, я поступил бы точно так же. Кроме того, о моем спасении не может быть и речи уже потому, что на судне находятся две молодые, прекрасные женщины, для которых жизнь, конечно, очень дорога. Я считаю негодяем и мерзавцем того, кто вздумал бы спасать себя прежде, чем спасти их. Пусть они решат между собой: которая из них сойдет в лодку и которая останется на судне.

С этими словами он указал на Лору и Елизавету, которые, бледные, но решительные, стояли спокойно в кругу мужчин.

– Что касается меня, – заговорила первая Елизавета, – то я отказываюсь от права на спасение в пользу жены нашего атамана, в пользу всеми нами любимой Лоры фон Берген.

– Да, жена атамана должна быть спасена, – громко заговорили остальные разбойники. – Лора фон Берген, спускайся в лодку. Спасай свою жизнь, Лора фон Берген.

Затем вдруг наступила мертвая тишина. Лейхтвейс взял жену за обе руки и почувствовал, как они сильно дрожат.

– Ты слышишь, дорогая Лора, – сказал он, – тебя приглашают занять место в лодке, хотя и переполненной, но все же могущей взята еще одного человека. Я охотно и с радостью даю тебе разрешение спасти свою молодую жизнь. Пойдем, дорогая, я помогу тебе спуститься с трапа, только дай мне еще один-единственный поцелуй на прощанье.

Он сделал движение, чтобы обнять и привлечь к себе молодую женщину. Но Лора, в первый раз за все время их совместной жизни, резко и грубо оттолкнула его.

– Я не заслужила обиды, которую ты наносишь мне, Лейхтвейс, – проговорила жена разбойника. – Как? Ты просишь, чтобы я позволила спасти себя, одну-единственную из всех вас? И ты можешь подумать хоть на одно мгновение, что я покину тебя среди бушующего моря, на погибающем корабле, в преддверии смерти? О мой Гейнц, я думала, что ты лучшего мнения обо мне. Мне кажется, что я уже не раз доказала тебе, что смерть рядом с тобой не страшна мне. Разве ты не клялся мне, что твоя участь будет моей участью? Что ничто никогда не разлучит нас на земле? Разве ты стал меньше любить меня, что отсылаешь от себя в такую минуту? Что же я сделала, Господи, чтобы лишиться твоей любви?

Слезы негодования выступили на глазах молодой женщины и ручьями потекли по ее прекрасному лицу. С невыразимым восторгом протянул к ней руки Лейхтвейс и дрожащим от радостных слез голосом воскликнул:

– Приди ко мне на грудь, чудная, благородная, великодушная женщина! Прильни к моему сердцу, дорогая, горячо любимая Лора! Нет, мы не разлучимся. Та волна, которая унесет меня, погребет вместе со мной и тебя.

Лора бросилась к мужу и оба супруга крепко обнялись. Все прослезились, даже закаленные разбойники украдкой смахивали слезу с глаз, пока, наконец, старый Рорбек не бросил вверх своей шляпы и не закричал громким голосом, покрывая шум бури:

– Да здравствуют Генрих Антон Лейхтвейс и его жена! Как мы жили с ними, так хотим с ними и умереть.

В эту минуту сильным порывом ветра ботики были оторваны от «Колумбуса», и волны с такой яростью нахлынули на погибающий корабль, что лодки уже не могли вернуться к нему.

– Прощайте, прощайте, доблестные герои! – еще раз послышалось издали.

И экипаж, и пассажиры спасательных лодок, казалось, совсем забыли о собственной опасности. В то время как их относило от «Колумбуса», все обнажили головы и имя Лейхтвейса пронеслось громадной волной по необъятной морской поверхности, возносясь к небу из глубины морской. Скоро вся флотилия исчезла из вида оставшихся на «Колумбусе». Наступила такая темнота, что не было видно даже света гельголандского маяка, и разбойники должны были громко звать друг друга, чтобы узнать, где кто находится на корабле.

Лейхтвейс приказал зажечь фонари и каждому товарищу запастись одним из них. Как блуждающие огоньки, сверкал теперь свет фонарей среди ночного мрака. Наконец они собрались на капитанском мостике в кружок, центр которого занял Лейхтвейс. Он хотел поговорить о том, как поступить дальше, и о том, нет ли еще хоть каких-либо шансов к спасению. Он все еще не терял надежды и не опускал рук, имея привычку не падать духом, не испробовав всего, что только доступно силам человеческим.

– Ну, Матиас Лоренсен, – обратился он к лоцману, – как думаете вы, в каком положении наши дела? Погибли мы наверняка, или еще светит нам луч надежды?

– Господин, – ответил лоцман, – я знаю только одно средство, которое еще может спасти нас от неминуемой смерти. Но вопрос, успеем ли мы привести его в исполнение? Нам потребуется для этого не менее часа, если даже все примутся за работу.

– Так говорите же скорей, – накинулся на него Лейхтвейс, – рассказывайте, в чем дело?

– Сударь, – заговорил снова лоцман, – это, в сущности, непорядок, чтобы моряк бросал свой корабль; настоящий матрос пренебрегает даже спасательной лодкой, предпочитая оставаться на корабле, с которым сжился, пока тот не развалится и не исчезнет из-под его ног. Так поступил бы и я, если бы был один со своим сыном. Мы забрались бы на верхние снасти и там стали бы ждать смерти. Но между нами находятся две женщины, и долг каждого мужчины – посвятить себя их спасению, если на то есть хоть слабая искра надежды. А эта искра мерцает перед нами, хотя и очень слабо. На лодки нам нечего рассчитывать, а все-таки мы должны уйти с корабля, если не хотим утонуть вместе с ним. Поэтому нам остается одно-единственное средство – построить плот.

– Плот? – воскликнул Лейхтаейс, и все окружающие его повторили в один голос с радостной надеждой: – Плот!.. Плот!..

– Да, плот, – снова заговорил Матиас Лоренсен, – и соорудить его будет не так трудно, потому что мы имеем под рукой все, что нам нужно. Мы распилим несколько досок с «Колумбуса» и сложим их в несколько рядов, один над другим; крепких гвоздей и железных петель у нас также достаточно; их можно достать внизу из кладовой. Если у нас хватит времени, то мы можем приделать к нашему плоту небольшую мачту и закрепить на ней парус. Если счастье нам хоть еще немного улыбнется и шторм поутихнет, то я не вижу, почему бы нам не доплыть на этом плоту до Гельголанда? Если же это нам не удастся, то мы, во всяком случае, можем на нашем импровизированном судне проплавать несколько дней по морю, рассчитывая, что какой-нибудь мимо идущий корабль подберет нас. Конечно, необходимо будет запастись продуктами в таком количестве, сколько сможет выдержать наш плот: нельзя знать, сколько времени мы проблуждаем, прежде чем ноги наши коснутся твердой земли.

– Друзья мои, – проговорил Лейхтвейс, выслушав внимательно лоцмана, – мне кажется, что совет старика очень хорош, и мы должны не теряя времени и не долго раздумывая, живо приняться за работу. Каждый, кто может держать в руке топор или молоток, пусть принимается за дело, соорудите плот, на котором мы спасем наши жизни.

Не успел он отдать этого энергичного приказания, как самая горячая деятельность захватила людей. Никогда работа не исполнялась с таким усердием, и мы думаем, что Ной с его сыновьями не с такой поспешностью, усердием и упованием сооружали свой ковчег, как Лейхтвейс и его товарищи их плот.

Это были прекрасные работники. Первым делом товарищи Лейхтвейса принялись под руководством Матиаса Лоренсена распиливать доски с «Колумбуса» на определенную длину и ширину. Работа была далеко не из легких: корабельные доски делаются из самого крепкого дерева, обладающего большой силой сопротивления, так что распиливать их было чрезвычайно трудно. Но когда за нашей спиной стоит смертельная опасность, помахивая своим беспощадным хлыстом, то мы беремся за всякую работу с таким усердием и напряжением, что непременно исполним ее хорошо.

Тем временем Готлиб снял с одной из мачт парус и обрезал его так, чтобы он был пригоден для плота. Лора и Елизавета также не сидели без дела. Они спустились вниз и забрали из кладовой всю провизию, которую, по их мнению, мог нести их самодельный плот.

Однако нужно было очень торопиться. «Колумбус» так сильно накренился на правую сторону, что в некоторых частях корабля уже нельзя было работать, вследствие чего Бруно чуть было не лишился жизни. В то время, как он с трудом поднял доску и хотел перенести ее на то место, где Лейхтвейс с Лоренсеном сколачивали плот, нога его поскользнулась и он скатился с наклоненной палубы в воду. Только Барберино, шестой товарищ разбойника Лейхтвейса, заметил это падение и услышал крик о помощи несчастного Бруно. Тотчас же, не задумываясь ни минуты, бросился Барберино к товарищу и кинул ему канат, за который Бруно мог ухватиться, пока не подоспели Зигрист и Резике и не спасли его. Бруно не пострадал, только промок до костей.

Батьяни с безмолвной злобой наблюдал за всеми этими приготовлениями. Как искренно он желал, чтобы они не были окончены вовремя и чтобы гибель «Колумбуса» совершилась раньше, чем будет готов плот. Но судно, казалось, не хотело принять во внимание тайных желаний этого негодяя.

Плот уже лежал готовый на палубе; на нем уже возвышалась мачта с парусом, и Лора укладывала с Елизаветой съестные припасы, которые нужно было взять с собой. В выборе провизии и разных припасов обе женщины выказывали большую практичность. Во-первых, они взяли две бочки пресной воды, небольшое количество рома, несколько ящиков солонины и сухарей, ящик с разными инструментами и гвоздями, и также не забыли взять ружья, порох и свинец.

Но едва успел Рорбек внести на плот первую бочку пресной воды и ящик с сухарями, едва лоцман с сыном успел пристроить на плоту самые примитивные перила, как случилось нечто, разрушившее внезапно и окончательно все планы разбойников. Раздался страшный шум и треск, и в следующее мгновение все увидели, что «Колумбус» погибает. Вследствие того, что судно все больше и больше накренялось, оно, наконец, сползло с камня, на котором крепко сидело, и, поднятое бушующими волнами, ударилось с такой силой о подводную скалу, что моментально разломилось пополам.

– Мы погибли! – закричали с отчаянием несчастные. – Мы тонем… мы тонем…

– На плот! – во все горло крикнул Лейхтвейс Спасайтесь! Скорей на плот!

Сам же схватил в охапку жену, перекинул ее через перила и поставил на плот.

К счастью, все остальные были недалеко, так что им удалось спастись. С отчаянием ухватились они за перила, так как в эту минуту громадная волна подхватила маленький плот, подняла его на страшную высоту и казалось, что плот вместе с находящимися на нем людьми навеки погрузился в холодную глубину моря. На мгновение у всех замерло сердце. Плот продержался несколько секунд на пенистом гребне волны и затем медленно накренился.

Лора крепко обхватила мужа, думая, что настал конец и желая до последней минуты быть неразлучной с ним. Елизавета упала на пол и обняла ноги мужа, который, с молитвой, положил ей руки на голову. Остальные разбойники крепко держались друг за друга. Лоцман обнял сына. И ему также хотелось умереть рядом с любимым существом.

Но именно эта-то катастрофа и спасла несчастных. Волна, поднявшая плот, далеко отнесла его от погибающего судна, и только благодаря этому он не попал в водоворот, образовавшийся от крушения «Колумбуса».

Когда Лейхтвейс и его товарищи очнулись и облегченно вздохнули, их импровизированное судно уже плыло по бурной поверхности моря. С великой радостью они убедились, что оно сооружено очень прочно и может противостоять бурным волнам. В следующую минуту им представилось новое зрелище, исполненное глубокого трагизма. К ним подплыла большая мачта: она кружилась и извивалась вокруг плота, как большая змея. На бревне сидел привязанный к нему человек. Волосы на его голове поднялись от ужаса дыбом, лицо его страшно исказилось, глаза выскочили из орбит. Ему едва ли можно было дать название человека, так он был страшен. Этот человек был – Батьяни.

Когда судно разбилось, мачта выскочила из своего гнезда и со страшной силой упала в море. Батьяни, уже в последнюю минуту, удалось освободить руки и влезть на бревно, как на верховую лошадь. Течение и принесло мачту, как уже было сказано, прямо к разбойникам. Полный отчаяния, со страшным криком протянул он к ним руки. Он не мог выразить своей просьбы словами, но было видно, что он умолял взять его на плот, который по сравнению с мачтой казался ему надежным, великолепным кораблем.

– Возьми его! – умоляла Лора. – Сжалься над ним, Гейнц, возьми его! Может быть, это доброе дело принесет нам счастье.

– А если мы сами утонем? – сурово ответил Лейхтвейс. – Нет, с этим негодяем, с этим дьяволом в человеческом образе нельзя иметь дело. Наш плот утонет, если на него попадет этот Батьяни.

С этими словами он нагнулся, поднял весло и со страшной силой оттолкнул мачту, которая быстро поплыла по волнам.

Батьяни был виден на ней еще с полминуты. Лейхтвейс и Лора, стоявшие обнявшись, следили за ним. Они видели, как он грозил кулаком в их сторону, и слышали невнятное рыдание. Это были, верно, бесчисленные проклятия, которые он посылал на их головы. Рыдая, опустила Лора голову на плечо мужа. Когда она снова подняла ее, Батьяни уже затерялся в темноте.

– Суд свершился над ним, – произнес Лейхтвейс твердым голосом, без малейшей тени жалости. – На этот раз злодей не избежит заслуженной им кары.