Текст книги "Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы)."

Автор книги: Уильям Ходжсон

Соавторы: Роберт Уильям Чамберс,Эрнест Уильям Хорнунг,Жак Фатрелл,Фергюс Хьюм,Грант Аллен,Ричард Остин Фримен,Эмма (Эммуска) Орци (Орчи),Эрнест Брама,Элизабет Мид-Смит,Гай Бутби
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 42 страниц)

К.Л. ПИРКИС

1839–1910

РЕДХИЛЛЬСКИЕ СЕСТРЫ

Перевод и вступление Марии Виноградовой

Кэтрин Луиза Пиркис родилась в респектабельной английской семье. Можно даже сказать – семье, отдаленно причастной к литературе. Дед Кэтрин Луизы, преподобный Ричард Лайн, был автором учебников по латинской грамматике и основам латыни. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и Кэтрин решила попробовать свои силы на литературном поприще. Первые ее книги были вполне ожидаемы для девушки из такой среды: вычурные мелодрамы, изобилующие пропавшими наследниками, страшными фамильными тайнами, пылкими влюбленными, местью, ревностью, разлуками, примирениями и прочими непременными атрибутами такого рода литературы.

Когда же Пиркис, уже под закат своей писательской карьеры, обратилась к детективному жанру, то, подобно многим писательницам того времени, взяла в героини женщину-сыщика, с блеском распутывающую даже самое загадочное и сложное дело. Однако Лавди Брук во многом отличается от принятого на тот день стереотипа: она не слишком красива, не слишком молода – чуть-чуть за тридцать – и даже в финале повествования не выходит замуж. Наверное, суфражистки рукоплескали бы подобной героине, однако Пиркис не заходит в своем феминизме слишком далеко. Она недвусмысленно дает понять, что Лавди избрала этот род деятельности не столько из-за неприличного для женщины стремления сделать карьеру, сколько из-за банальной нехватки средств, и соответственно – прямой необходимости зарабатывать.

Несомненно отражая взгляды своей создательницы, Лавди Брук пусть и не впрямую, но все же опровергает сложившиеся в викторианском обществе представления о роли и месте в нем женщины. Однако она не просто претендует на то, чтобы занять традиционное место мужчины. В ней сочетаются по-мужски трезвый, аналитический ум, способный найти разгадку любой тайны, и по-женски тонкая интуиция, умение подмечать такие детали, которые от мужского взгляда обычно ускользают, а также проникаться чувствами и переживаниями окружающих.

Некоторые критики упрекают героиню Кэтрин Луизы Пиркис в сухости и душевной холодности. Справедливы ли эти упреки – вопрос спорный, однако их ни в коей мере нельзя было бы адресовать самой Пиркис: всю жизнь она пылко и ревностно занималась благотворительностью, особенно же ратовала за братьев наших меньших и часто писала статьи в поддержку движения анти-вивисекционистов. Взгляды писательницы нашли отражение и на страницах ее произведений. Цикл рассказов о мисс Брук увидел свет в 1893 году. К тому времени Пиркис была уже автором четырнадцати романов и множества рассказов. Приключения Лавди Брук стали последним этапом в творчестве Пиркис: после этого она оставила сочинительство. Возможно, литература многое потеряла, зато благотворительность столь же много приобрела. Остаток жизни Пиркис посвятила этому занятию. Вместе со своим мужем, бывшим морским офицером, она основала «Лондонскую лигу защиты собак» – эта лига существует и по сей день.

Рассказ «Редхилльские сестры» был впервые опубликован в 1893 году в журнале «Ладгейт».

С. L. Pirkis. RedhittSisterhood.– LudgateMagazine, 1893.

М. Виноградова, перевод на русский язык и вступление, 2008

К.Л.ПИРКИС
РЕДХИЛЛЬСКИЕ СЕСТРЫ

Вас ждут в Редхилле, – сообщил мистер Дайер, вытаскивая из ящичка письменного стола стопку бумаг. – Кажется, полицейские наконец-то уразумели, что для расследования подозрительных ситуаций женщины-детективы подходят больше мужчин – не так привлекают внимание. А это редхилльское дело, как я понял, пока одними подозрениями и ограничивается.

Стояло унылое ноябрьское утро; в конторе на Линч-корт горели все до единого газовые рожки, за узкими окнами висела желтая пелена тумана.

– Поскольку в это время года обычно учащаются ограбления загородных домов, такое дело, по-моему, никак нельзя оставлять без расследования, – заметила мисс Брук.

– Нельзя. И обстоятельства данного случая как раз и наводят на мысль о целой шайке, орудующей за городом. Два дня назад некто, назвавшийся Джоном Мюрреем, конфиденциально сообщил кое-что весьма любопытное инспектору Ганнингу из рейгетской полиции – Редхилл относится к Рейгетскому полицейскому округу. Так вот, Мюррей рассказал, что прежде он владел зеленной лавкой где-то в южной части Лондона, но продал свое дело, а на вырученные деньги купил два маленьких домика в Редхилле, намереваясь один из них сдавать, а в другом жить самому. Дома эти расположены в тупичке под названием Пейвд-корт, что выходит на дорогу из Лондона в Брайтон. Последние десять лет Пейвд-корт хорошо знаком санитарному надзору как постоянный источник заразы, а поскольку купленные Мюрреем дома – номер семь и номер восемь – расположены в самом конце тупика, где вентиляции никакой, то, думается мне, приобрел он их за бесценок. Он сказал инспектору, что найти жильца для дома номер восемь, который он желал сдать, оказалось неимоверно трудно и что когда примерно три недели назад к нему обратилась женщина, одетая как монашка, он немедленно заключил с ней договор. Женщина назвалась сестрой Моникой и сказала, что входит в некую религиозную общину, недавно основанную одной богатой дамой, которая пожелала сохранить свое имя в тайне. Никаких рекомендаций сестра Моника не предоставила, зато заплатила за три месяца вперед, объяснив, что хочет поселиться в доме немедленно и открыть там приют для малолетних калек.

– Без рекомендаций… приют для малолетних калек, – пробормотала Лавди, проворно делая пометки в своей записной книжке.

– Мюррей не возражал, – продолжил мистер Дайер, – и, согласно договоренности, на следующий же день сестра Моника вместе с еще тремя сестрами и несколькими больными детьми въехала в дом, обставив жилище лишь самыми простыми предметами первой необходимости, купленными в дешевых лавках по соседству. По словам Мюррея, поначалу он считал, что ему необыкновенно повезло с арендаторами, но за последние несколько дней начал питать определенные подозрения касательно подлинной деятельности сестер, и эти подозрения он счел своим долгом изложить в полиции. Общине принадлежали старенький ослик и маленькая тележка – и с ними-то новые обитательницы дома номер восемь принялись ежедневно обходить окрестности, прося подаяния, и каждый вечер возвращались домой с добычей: остатками еды и тюками поношенной одежды. А теперь о весьма примечательных фактах, на которых Мюррей основывает свои подозрения. Он утверждает – и Ган-нинг подтверждает это, – что в какую бы сторону ни направляли сестры свою тележку, там непременно случалось ограбление или, по меньшей мере, попытка взлома. Неделю назад они направились к Хорли, где встретили самый теплый прием у одного зажиточного джентльмена, живущего в доме на отшибе. В ту же ночь в дом попытались залезть, но, на счастье, сторожевой пес залаял и спугнул грабителей.

Общине принадлежали старенький ослик и маленькая тележка.

Есть и другие похожие примеры, вдаваться в которые сейчас нет необходимости. Мюррей предполагает, что за ежедневными передвижениями сестер стоило бы установить тщательное наблюдение и что полиции следовало бы проявлять повышенную бдительность там, куда благочестивые дамы направляются с утренним визитом. Ганнинг эту идею одобрил и потому обратился ко мне, дабы заручиться вашей помощью. Лавди закрыла записную книжку.

– Полагаю, Ганнинг встретит меня и сообщит, где именно мне обосноваться? – осведомилась она.

– Да. Он подсядет в ваше купе на станции Мерстем, что перед Редхил-лом, если вы высунете в окно руку с утренней газетой. Ганнинг рассчитывает, что вы отправитесь с вокзала Виктория поездом 11.05. Мюррей, насколько я понял, любезно предоставил в распоряжение полиции свой дом, но Ганнинг считает, что оттуда осуществлять слежку не столь удобно: в маленьком переулке новое лицо непременно привлечет к себе внимание. Поэтому он снял для вас комнатку в лавке суконщика, выходящей непосредственно на интересующий нас двор. В лавку ведет отдельный вход, от которого вы получите ключи, так что сможете входить и выходить, когда вам за благорассудится. Вы будете изображать гувернантку, подыскивающую себе место, а Ганнинг правдоподобия ради пришлет вам несколько писем – якобы от заинтересованных лиц. Он полагает, вам имеет смысл дежурить там лишь в течение дня, а на ночь вы найдете куда более удобное жилище в гостинице «Лейкерс», сразу за городской чертой.

Рослый мужчина с военной выправкой занял сиденье напротив нее.

Таковы были инструкции, выданные мистером Дайером.

Поезд, везущий Лавди к Суррейским холмам, вырвался из лондонских туманов лишь по ту сторону Пар-ли. Когда же он остановился в Мерстеме, к купе сыщицы, получив ее условный сигнал, ринулся рослый мужчина с военной выправкой и, запрыгнув внутрь, занял сиденье напротив нее. Он представился инспектором Ганнингом, напомнил о предыдущей их встрече, а затем, само собой, перевел разговор на подозрительные обстоятельства, которые нынче им предстояло расследовать.

– Не хотелось бы, чтобы нас с вами видели вместе, – промолвил он. – Разумеется, меня тут всякий знает на много миль вокруг, и любого, кого заметят в моем обществе, немедленно сочтут моим помощником и обязательно примутся за ним шпионить. Я прошел пешком от Редхилла к Мерстему, чтобы меня не узнали на платформе в Редхилле, и на полдороге, к величайшей своей досаде, обнаружил, что за мной по пятам следует какой-то тип в платье чернорабочего, с корзиной инструментов в руках. Однако же я ускользнул от него, срезав дорогу по переулку, который, живи он здесь, он бы знал не хуже меня. Боже милостивый! – вскричал Ганнинг, внезапно вздрогнув. – Да вот же он, тот самый тип, – все же обхитрил меня и, без сомнения, прекрасно разглядел нас обоих – ведь поезд тут плетется черепашьим шагом. В высшей степени неудачно, мисс Брук, что вы сидели, повернувшись лицом к окну.

– Ну, отчасти меня защищает вуаль, а потом я переодену плащ, – отозвалась Лавди.

Она сама успела лишь краем глаза заметить высокого и крепко сложенного мужчину, которвш брел вдоль рельсов. Картуз надвинут на самые глаза, в руке рабочая корзинка.

Ганнинг не скрывал раздражения.

– Мы не станем высаживаться в Редхилле, – объявил он, – а доедем до «Трех мостов» и дождемся обратного поезда из Брайтона – это даст вам возможность попасть в ваше жилище перед тем, как зажгут фонари. Не хочу, чтобы вас вычислили прежде, чем вы приступите к заданию.

И они углубились в беседу о «ред-хилльских сестрах».

– Сестры называют себя всере-лигиозной общиной, что бы это ни означало, – промолвил Ганнинг, – и утверждают, что не связаны ни с какой определенной религиозной сектой. При этом они посещают то одну церковь, то другую, то вообще никаких. Они отказываются называть имя основательницы своей общины, впрочем, никто не вправе требовать от них этого, ибо, как вам известно, дело пока что ограничивается одними лишь подозрениями, и очень может статься, что попытки грабежей, которые якобы происходят сразу же после посещения сестрами того или иного района, – не более чем совпадение. И знаете, хотя мне приходилось слышать, что у людей подчас бывают такие лица – хоть сразу на виселицу отправляй, но до встречи с сестрой Моникой я не думал, что это применимо и к женщинам. Сдается мне, из всех типов гнусных, преступных лиц, кои мне довелось видеть на своем веку, ее лицо – самое гадкое и самое отталкивающее.

Поговорив о сестрах, мистер Ганнинг с мисс Брук перешли к обсуждению наиболее зажиточных семейств, живущих в округе.

– Вот карта, которую я специально нарисовал для вас, – промолвил Ганнинг, разворачивая какой-то лист бумаги, – она охватывает район на десять миль вокруг Редхилла, и каждый дом, представляющий для нас интерес, отмечен на ней красными чернилами. А вот еще вдобавок перечень этих домов с моими пометками касательно каждого.

Лавди с минуту изучала карту, потом переключилась на список.

– Насколько я понимаю, на четыре отмеченных вами дома уже покушались. Впрочем, не думаю, что мне стоит совсем их отбросить, но все же помечу их как «сомнительные»: вы же понимаете, что шайка – а мы, безусловно, имеем дело с шайкой – возможно, рассчитывает как раз на то, что мы обойдем вниманием эти дома. А вот «дом, пустующий в зимние месяцы» я, пожалуй, вычеркну, поскольку это означает, что фамильное серебро и все драгоценности хозяева сдали в банк. О! И вот этот – «отец и четверо сыновей, все силачи и охотники» – я тоже вычеркну, у них ведь наверняка всегда имеется под рукой огнестрельное оружие, не думаю, что взломщикам захочется беспокоить таких людей. Ага! Вот это уже кое-что! Дом, который грабители в своем списке наверняка пометили бы как «весьма заманчивый». «Вуттон-холл, недавно сменил владельцев, перестроен, запутанная система переходов и коридоров. Ценное фамильное серебро в повседневном употреблении, дом остается исключительно на попечении дворецкого». Интересно, неужели хозяин дома всерьез верит, будто «запутанная система переходов» поможет ему сохранить его достояние? Да уволенный нерадивый слуга за полсоверена нарисует план дома любому желающему! Мистер Ганнинг, а что означают буквы «Э. О.» на доме в Норт-Кейпе?

– Электрическое освещение. Думаю, этот дом тоже можете вычеркнуть. Я лично считаю электрическое освещение одним из надежнейших средств против воров.

– Да, если не полагаться исключительно на электричество: при определенных обстоятельствах оно может подвести, да еще как. Вижу, этот джентльмен также владеет великолепным столовым и прочим серебром.

– Да. Мистер Джеймсон – человек зажиточный и хорошо известен в округе. Его кубки и канделябры достойны всяческого внимания.

– Это единственный дом в районе, который освещается электричеством?

– Да, к сожалению. Войди электричество в моду, у полиции в долгие зимние ночи было бы куда как меньше забот.

– Уж поверьте, грабители придумали бы, как с этим бороться, – в наши дни они многого достигли. Уже не слоняются, как пятьдесят лет на зад, с дубинками и пистолетами – с нет, они планируют, обдумывают и действуют весьма изобретательно пускают в ход воображение и не заурядные артистические способности. Кстати, мне нередко приходило в голову: все эти популярные детективные рассказы, на которые в нашу дни такой большой спрос, верно крайне полезны преступному сословию.

На «Трех мостах» пришлось так долге ждать обратного поезда, что в Редхилл Лавди вернулась уже затемно. Мистер Ганнинг не стал ее провожать, а вышел на предыдущей станции. Лавди сразу отослала саквояж в гостиницу, где забронировала себе номер телеграммой с вокзала Виктория. И, не отягощенная багажом, тихонько покинула станцию Редхилл и устремилась прямехонько к лавке суконщика на Лондон-роуд. Благодаря подробным указаниям инспектора найти лавку оказалось нетрудно.

Пока мисс Брук шла, на улицах сонного маленького городка загорались фонари, а к тому моменту, как она свернула на Лондон-роуд, по обеим сторонам дороги лавочники вовсю уже зажигали огни в витринах. Через несколько ярдов темный проем между освещенными магазинами указал Лавди, что здесь уходит в сторону от оживленных улиц переулок Пейвд-корт. Боковая дверь одной из лавчонок на его углу словно бы предлагала удобный наблюдательный пост, откуда можно было осмотреться по сторонам, не будучи самой на виду, и там-то, съежившись в тени, мисс Брук укрылась, дабы составить представление о маленьком переулке и его обитателях. Тупичок оказался именно таков, как описывал инспектор, – скопище домишек на четыре комнаты, причем больше половины из них пустовало. Номера седьмой и восьмой, располагавшиеся в самом начале переулка, имели вид чуть менее запущенный, нежели остальные. Номер седьмой тонул в кромешной темноте, а в верхнем окошке номера восьмого светилось что-то вроде ночника, из чего Лавди заключила, что там, возможно, расположена комната, отведенная под спальню маленьких калек.

Пока она так стояла, обозревая дом подозрительной общины, в поле зрения показались и сами сестры, по крайней мере две из них, с тележкой и подопечными. Это была странная маленькая процессия. Одна сестра, в длинном глухом платье из темно-синей саржи, вела под уздцы ослика; вторая в таком же одеянии шла рядом с низенькой повозкой, где сидели двое детишек самого болезненного вида. Сестры явно возвращались из очередного долгого странствования по окрестностям, хотя час уже был слишком поздний, чтобы малолетним калекам бродить по улицам, – возможно, правда, задержка объяснялась тем, что сестры просто заплутали на обратном пути. Когда они проходили под газовым фонарем на углу, Лавди успела немного разглядеть их лица. Памятуя описание инспектора Ганнинга, она без труда опознала в той, что повыше и постарше, сестру Монику и призналась себе, что никогда еще не видела лица столь отталкивающего и уродливого. Тем более разительный контраст с этой устрашающей внешностью представляла младшая монашка. Лавди видела ее лишь мельком, но и самого беглого взгляда хватило, чтобы запечатлеть в памяти лицо необычайно печальное и прекрасное.

Когда ослик остановился на углу улицы, Лавди услышала, как один из маленьких калек обратился к печальной девушке, назвав ее сестрой Анной, – мальчик жалобно спрашивал, когда же им дадут поесть.

– Сейчас, уже скоро, – ответила сестра Анна, вынула – как показалось Лавди, очень бережно – малыша из повозки и, посадив его на плечи, понесла к двери номера восьмого, которая при их приближении немедленно отворилась. Вторая сестра проделала то же самое с другим ребенком, затем обе они вернулись, выгрузили из повозки множество свертков и корзинок, после чего повели старенького ослика вниз по улице – вероятно, в расположенную неподалеку конюшню, принадлежавшую уличному торговцу фруктами.

Какой-то велосипедист поздоровался с сестрами, соскочил с велосипеда на углу переулка и повел его по мостовой к двери дома номер семь. Открыв ее ключом и толкая велосипед перед собой, он скрылся внутри.

Лавди предположила, что это и есть тот самый Джон Мюррей, о котором ей рассказывали. Когда он проходил мимо, она сумела рассмотреть его – это был темноволосый и довольно благообразный мужчина лет пятидесяти.

Поздравив себя с тем, что ей повезло за краткий срок увидеть столь много, Лавди вышла из своего укромного уголка и направила стопы к лавке суконщика по другую сторону улицы.

Самого беглого взгляда хватило, чтобы запечатлеть в памяти лицо необычайно печальное и прекрасное.

Найти ее оказалось легко. Над входом значилось странное имя Толайтли и красовались изображения всевозможных товаров, призванных целиком и полностью удовлетворять потребности слуг и прочих представителей низших слоев общества. В витрину гляделся какой-то высокий здоровяк. Нога Лавди уже ступила на порог отдельного хозяйского входа, а рука уже легла на ручку дверного молотка, когда здоровяк вдруг обернулся, и она узнала в нем того самого рабочего, что так растревожил душевный покой мистера Ганнинга. Правда, теперь голову его украшал котелок, а не картуз, а в руках не было корзинки с инструментами, но всякий, наделенный таким же цепким и зорким взглядом, как Лавди, мгновенно узнал бы посадку головы и разворот плеч человека со станции. Не дав ей времени более подробно рассмотреть его, незнакомец быстро повернулся и пошел прочь. Теперь задача Лавди усложнилась. По сути дела, засаду ее раскрыли, ибо не оставалось никаких сомнений: пока сама она стояла, наблюдая за сестра ми, этот незнакомец тайком наблю дал за ней.

Миссис Голайтли оказалась осо бой учтивой и предупредительной Она проводила Лавди в комнату на верху и принесла письма, которые инспектор Ганнинг любезно отправлял мисс Брук в течение дня. Она выдала гостье перо и чернила, а затем, по дополнительной просьбе, налила ей крепкого кофе, заметив при этом, что от него «даже соня всю зиму глаз бы не сомкнула».

Пока услужливая хозяйка хлопотала в комнате, Лавди успела задать несколько вопросов по поводу обосновавшейся через двор общины. Однако на сей предмет миссис Голайт-ли не рассказала ничего такого, чего мисс Брук уже и сама не знала, разве только то, что вылазки сестер начинаются ровно в одиннадцать утра, а до того часа их на улице ни разу не видели.

Дежурство Лавди в тот вечер оказалось совершенно бесплодным. Хотя молодая женщина и просидела почти до полуночи, выключив лампу и вперив взор в дома номер семь и номер восемь, бодрствование ее никак не было вознаграждено – ни одна дверь ни на миг не приотворилась. В обоих домах огоньки переместились с первого этажа наверх, а потом, часов в девять-десять, исчезли вовсе, и – никаких признаков жизни. Все эти долгие часы перед мысленным взором Лавди снова и снова вставало, точно каким-то образом отпечатавшееся в воображении, прекрасное и грустное лицо сестры Анны.

Отчего лицо это преследовало ее, Лавди и сама не могла понять.

«На нем начертано горестное прошлое и горестное будущее, сливающиеся в одну сплошную безнадежность, – сказала она сама себе. – Это лицо Андромеды! Оно словно бы говорит: „Вот она я – прикованная к скале, беспомощная и утратившая надежду“».

Когда Лавди пробиралась по темным улицам к своей гостинице, часы на церкви пробили полночь. Под железнодорожным мостом, за которым начиналась сельская дорога, мисс Брук уловила вдруг в отдалении эхо чьих-то шагов. Они утихали, когда она останавливалась, и снова слышались, когда она трогалась с места – и, хотя кромешная тьма под аркой не позволяла Лавди увидеть того, кто шел за ней по пятам, она знала: ее снова выследили.

Следующее утро выдалось морозным и ясным. За ранним завтраком около семи утра мисс Брук изучила карту и список окрестных домов, а затем быстрым шагом направилась по проселочной дороге. В Лондоне, без сомнения, улицы в этот час тонули в желтом тумане; здесь же яркое солнце весело проглядывало сквозь голые ветви деревьев и прозрачные живые изгороди, высвечивало тысячи морозных иголок, превращая прозаическую щебенчатую дорогу в подмостки, достойные самой королевы Титании и ее волшебной свиты.

Лавди зашагала прочь от города по дороге, что вилась по холму, уводя к деревушке под названием Нортфилд. Несмотря на ранний час, на проселке мисс Брук была не одна. Упряжка тяжеловозов неторопливо брела по дороге. Какой-то молодой человек проворно катил на велосипеде в горку. Поравнявшись с Лавди, он в упор поглядел на нее, а затем сбавил скорость, спрыгнул с седла и подождал молодую женщину на бровке холма.

– Доброе утро, мисс Брук, – поздоровался он, приподнимая шляпу, когда Лавди поравнялась с ним. – Не уделите ли мне пять минут? Мне надо с вами поговорить.

На вид он походил скорее на выходца из низов, чем на аристократа. Довольно симпатичный парень лет двадцати двух, с открытым румяным лицом, одетый как обычно одеваются велосипедисты. Из-под сдвинутой на затылок кепки выбивались густые русые кудри, и, глядя на него, Лавди невольно подумала: то-то славно смотрелся бы он во главе отряда кавалеристов, отдавая приказ к атаке.

Молодой человек подвел велосипед к краю тропинки.

– Вы находитесь в более выгодном положении, нежели я, – промолвила Лавди, – поскольку я не имею ни малейшего понятия, кто вы такой.

– Да, – согласился он, – вы меня знать никак не можете, хотя я вас знаю. Я родом из северных краев, а месяц назад мне довелось присутствовать на суде над мистером Крейвеном из Тройтс-хилла, меня отправила туда репортером одна из местных газет. Пока вы давали показания, я так хорошо вас запомнил, что узнал бы где угодно, из тысячи других.

– И зовут вас…

– Джордж Уайт, из Гренфелла. Мой отец – совладелец одной из ньюкаслских газет. Я и сам немного балуюсь сочинительством, иногда выступаю как репортер, иногда передовицы кропаю.

Он покосился на боковой карман, откуда выглядывал маленький томик стихов Теннисона.

До сих пор все, изложенное молодым человеком, особых комментариев не требовало, так что Лавди ограничилась коротким:

– Вот как!

Между тем Джордж Уайт вернулся к теме, явно поглощавшей все его мысли.

– У меня есть особые причины радоваться, что я встретил вас, мисс Брук, – продолжил он, пристраиваясь в шаг с Лавди. – Я оказался в ужасно затруднительном положении, и, сдается мне, вы – единственная на всем белом свете, кто может мне по-мочь.

– Весьма сомневаюсь, что способна помочь кому-либо выпутаться из затруднительного положения, – промолвила Лавди, – ибо, насколько могу судить по собственному опыту, затруднительное положение столь же неотделимо от жизни человеческой, как кожа от тела.

– Ах, в моем случае это не так! – пылко возразил Уайт. На миг он умолк, а затем, словно во внезапном порыве, разом вывалил на слушательницу все свои печали. Оказывается, в прошлом году он обручился с юной девушкой, до недавнего времени исполнявшей обязанности гувернантки в большом доме в предместьях Редхилла.

– Не соблаговолите ли уточнить в каком именно? – прервала его Лавди.

– Разумеется. В Вуттон-холле, вот где, а возлюбленную мою зовут Энни Ли. И пусть кто угодно узнает об этом, мне все равно! – крикнул он, запрокинув голову назад, словно рад был объявить сию весть всему миру. – Матушка Энни, – продолжал он, – скончалась, когда та была еще совсем крошкой, и мы оба считали, что и отец ее тоже много лет как умер, и вдруг внезапно, недели две тому назад, ей стало известно, что он не погиб, а отбывал срок в Портленде за какое-то давнее преступление.

– А вы не знаете, откуда ей стало это известно?

– Понятия не имею. Знаю только, что я внезапно получил от нее письмо, в котором она уведомляла меня об этом и отменяла нашу помолвку. Я разорвал письмо в клочья и написал в ответ, что не позволю чему бы то ни было встать между нами и женюсь на ней хоть завтра, если она согласна выйти за меня. Но Энни не ответила, а вместо того я получил несколько строк от миссис Коупленд, владелицы Вуттон-холла, где говорилось, что Энни уволилась и вступила в какую-то религиозную общину и что она, миссис Коупленд, обещала Энни никому не открывать ни названия, ни местонахождения этой общины.

– И вы полагаете, я способна сделать то, чего поклялась не делать миссис Коупленд?

– Именно, мисс Брук! – с энтузиазмом вскричал молодой человек. – Вы же просто чудеса творите – это всем известно. Такое впечатление, будто когда надо что-то выяснить, вам стоит только появиться на сцене, оглядеться по сторонам – и в момент все становится ясным как божий день.

– Увы, я никак не могу притязать на такие чудотворные способности. Впрочем, в вашем случае никаких особых талантов не требуется. Сдается мне, я уже вышла на след мисс Энни Ли.

– Мисс Брук!

– Разумеется, я не могу утверждать это со всей определенностью, но ваше дело вы вполне можете уладить сами – причем уладить таким образом, что еще и мне окажете огромную услугу.

– Буду в высшей степени рад оказаться вам хоть в чем-то полезным! – вскричал Уайт с прежним пылом.

– Благодарю вас. Позвольте, я объясню, в чем дело. Я специально приехала сюда, чтобы проследить действия сестер, состоящих в некой общине и навлекших на себя подозрения полиции. Так вот, я обнаружила, что сама оказалась под пристальным наблюдением – возможно, сообщников этих сестер – и что если я не перепоручу эту работу какому-нибудь своему человеку, то могу с тем же успехом немедленно возвращаться восвояси.

– Ага! Вижу, вы хотите, чтобы этим человеком был я.

– Именно. Я должна как можно подробнее отслеживать все перемещения сестер и поэтому хочу, чтобы вы отправились в снятую мной комнату в Редхилле, заняли наблюдательный пост у окна и слали бы сообщения мне в гостиницу, где я буду сидеть взаперти с утра до вечера: это единственный способ сбить с толку моих назойливых соглядатаев. Так вот, сделав это для меня, тем самым вы и себе окажете добрую услугу, ибо я почти не сомневаюсь, что под синим саржевым капюшоном одной из сестер вы обнаружите хорошенькое личико мисс Энни Ли.

Ведя этот разговор, они продолжали идти, пока не остановились на вершине холма у начала одной-единственной узкой улочки – из нее и состояла вся деревня Нортфилд.

Слева от них находились сельская школа и домик учителя, а почти напротив, на другой стороне улицы, под купой вязов раскинулся деревенский пруд. За прудом была дорога, по обеим сторонам которой тянулись два ряда крошечных домиков с квадратиками садов спереди. На одном из домиков раскачивалась вывеска «Почтовая и телеграфная контора».

– Ну, а теперь, поскольку мы снова попали на обитаемую землю, – сказала Лавди, – нам лучше расстаться. Негоже, чтобы нас с вами видели вместе, не то мои шпионы перенесут внимание с меня на вас и мне придется искать другого доверенного. Лучше не мешкая отправляйтесь на велосипеде в Редхилл, а я, не торопясь, вернусь в гостиницу. К часу приходите ко мне туда и сообщите об успехах. Пока не могу сказать ничего определенного насчет вознаграждения, но если вы точно выполните все мои распоряжения, ваши услуги будут оплачены мной и моими работодателями.

Оставалось обговорить еще кое-какие подробности. Уайт, по его словам, успел провести в этих краях всего лишь один день, так что ему нужно было объяснить, где что находится. Лавди посоветовала молодому человеку не пользоваться отдельным хозяйским входом, чтобы не привлекать к себе внимания, а пройти в лавку как обычный покупатель, а потом объяснить все миссис Голайтли. которая наверняка окажется за прилавком. Назваться надо братом мисс Смит, снявшей у нее комнату, и по просить позволения пройти туда через лавку, поскольку сестра послала его прочесть пришедшие ей письма и ответить на них.

– Покажите ей ключ от боковой двери, – велела Лавди, – он будет вашим поручительством, и скажите, что вы Het сочли возможным пользоваться им, не уведомив ее.

Молодой человек взял ключ и хотел было спрятать его в карман жилета, но, обнаружив, что место заня то, переложил его в боковой карман куртки.

Лавди внимательно наблюдала за ним.

– У вас превосходный велосипед, – заметила она, когда молодой человек снова сел на него, – и, надеюсь, он пригодится вам, чтобы проследить передвижения сестер по округе. Уве рена, в час дня, когда вы явитесь с первым отчетом, вам будет что мне рассказать.

Уайт снова рассыпался в благодар ностях и наконец, приподняв перед дамой шляпу, быстро укатил прочь.

Лавди смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом, вопреки выраженному в недавнем разговоре намерению вернуться «не торопясь» в гостиницу, направилась по деревенской улице в противоположную сторону. Это была чудесная деревушка. Нарядные круглощекие дети, направлявшиеся в школу, застенчиво приветствовали Лавди поклонами и реверансами, девочки при этом накручивали на палец упругие локоны; каждый домик выглядел воплощением чистоты и аккуратности, и сады, несмотря на глубокую осень, изобиловали поздними хризантемами и ранним морозником.