Текст книги "Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы)."

Автор книги: Уильям Ходжсон

Соавторы: Роберт Уильям Чамберс,Эрнест Уильям Хорнунг,Жак Фатрелл,Фергюс Хьюм,Грант Аллен,Ричард Остин Фримен,Эмма (Эммуска) Орци (Орчи),Эрнест Брама,Элизабет Мид-Смит,Гай Бутби
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

Р. ОСТИН ФРИМЕН

1862–1943

ПОСЛАНИЕ СО ДНА МОРЯ

Перевод и вступление Игоря Мокина

Ричард Остин Фримен родился в Лондоне; происходил он из небогатой семьи и рано решил связать свою жизнь с медициной. В 1887 году, получив образование, он уехал на Золотой Берег (нынешняя Гана), чтобы служить там врачом в госпиталях Министерства по делам колоний. Однако через четыре года вынужден был вернуться, заболев в колониях тяжелой формой малярии.

В Англии его ждала судьба, в чем-то типичная для викторианского времени – средних способностей врач стал знаменитым писателем, отчасти повторив путь Артура Конан Дойла. Восстановившись после болезни, Остин Фримен написал и опубликовал автобиографическое сочинение о жизни среди африканских племен, а затем обратился к художественной литературе. Вместе с коллегой, судебным врачом тюрьмы Холоуэй доктором Джоном Питкерном, Остин Фримен написал несколько произведений о сыщике Ромни Принте, а в 1907 году уже в одиночку выпустил свой первый роман о докторе Торндайке. Отличительной особенностью Фримена стало внимание к судебной практике и к работе судебно-медицинского эксперта в ходе расследования.

Ежегодно писатель издавал по роману о Торндайке, а также многочисленные рассказы. Главный принцип Остина Фримена – не просто развлекать читателя, как это делали многие популярные писатели детективного жанра, но строить сюжет произведения на фундаменте научно обоснованных фактов и наблюдений, не опускаясь до вымысла. Поэтому писатель самостоятельно проводил все описываемые в его книгах эксперименты. Его герой – как и сам автор, внешне ли скромный немногословный врач – обладает острым умом и всегда подтверждает свои догадки логикой научного исследования. Метод этого сыщика – и вперед по сравнению с судьбоносными прозрениями и неожиданными выводами Шерлока Холмса.

Ричард Остин Фримен верил, что строгие научные доказательства способствуют раскрытию любого преступного замысла, и поэтому наблюдательнее и познания ученого должны служить делу установления истины. Без тверд научной базы расследование будет неполным – что подтверждает современная наука криминалистика, пользующаяся во многих случаях теми же методами, что и герои Остина Фримена.

Впервые рассказ «Послание со дна моря» был опубликован в 1909 году в сборнике «Расследования Джона Торндайка».

R. Austin Freeman. A Message From The Deep Sea. – John Thorndyke's Cases, 1909.

® И. Мокин, перевод на русский язык и вступление, 2008

Р. ОСТИН ФРИМЕН
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ АВТОРА К СБОРНИКУ «РАССЛЕДОВАНИЯ ДОКТОРА ТОРНДАЙКА»

Рассказы, помещенные в этот сборник, являясь своего рода новой отправной точкой для данного литературного жанра, требуют некоторого предварительного комментария. Не стоит забывать, что основная цель всей беллетристики состоит в том, чтобы развлечь читателя. Но я полагаю, что так называемая «детективная» литература становится гораздо полезнее, когда избегает невероятного и обращается исключительно к тому, что возможно физически; в соответствии с этим убеждением я строго придерживался действительных фактов и реальных методов исследования. Основная тема большинства рассказов – работа судебно-медицинского эксперта, описанные в них методы применяются в повседневной судебно-медицинской практике. Фактически эти рассказы иллюстрируют применение традиционных методов научного исследования при раскрытии преступлений. Я могу также добавить, что все без исключения описанные эксперименты были проведены мной самостоятельно, а все микрофотографии конечно же выполнены с настоящих образцов.

Р. О. Ф.

Грейвсенд, 21 сентября 1909 г.

Раздался вопль, они схватились.

ПОСЛАНИЕ СО ДНА МОРЯ

Уайтчепел-стрит – едва ли самое приятное место для прогулки, хотя редкие следы более живописного прошлого спасают эту улицу от запустения, что царит на соседней Коммершиал-роуд. Все же нынешняя ее убогость, особенно в восточной части, будто бы отражает бесцветное существование обитателей этих мест, и серый сумрачный пейзаж угнетает дух идущего путника. Но и самую долгую, скучную дорогу можно расцветить остроумной и ученой беседой; так и вышло, когда мы с моим другом Джоном Торндайком шли на запад по Уайтчепел-стрит, и этот долгий унылый путь показался нам совсем коротким.

Мы только что посетили Лондонский госпиталь, где наблюдали необычный случай акромегалии [92]92
  Акромегалия – аномальный рост рук и ног у человека среднего возраста, сопровождаемый изменениями лицевой мускулатуры и нарушением работы сердца. Болезнь связана с гормональными нарушениями в гипофизе.


[Закрыть], и на обратном пути обсуждали эту редкую болезнь, а также родственный ей гигантизм, во всех их проявлениях, от подбородка девушек Гибсона [93]93
  Чарльз Дана Гибсон (1867–1944) – американский художник и гравер. Он создал идеал так называемой «девушки Гибсона», ставший заметным явлением в конце викторианской эпохи. «Девушки Гибсона» часто отличались тяжелыми чертами лица (см. Глоссарий, 12).


[Закрыть]до телосложения Ога, царя Васана [94]94
  Ог, царь Васана – библейский персонаж. В Книге Чисел он описывается как последний из исполинов, чей рост превышал человеческий более чем в два раза.


[Закрыть].

– Было бы интересно, – заметил Торндайк, когда мы миновали Олдгейт-хай-стрит, – вложить персты в гипофизарную ямку его величества – после его смерти, разумеется.

А вот, кстати, Хэрроу-аллей; помните описание у Дефо – он поместил туда телегу с мертвецами – и эту ужасную процессию, спускавшуюся по улице… [95]95
  Имеется в виду сцена из произведения Дефо «Дневник чумного года», где телега, на которой везут тела погибших от чумы, едет по этой аллее.


[Закрыть]– Торндайк взял меня под руку и повел по узкой аллее; на крутом повороте у паба «Звезда и змеевик» мы оглянулись.

– Я никогда здесь не хожу, – сказал он задумчиво, – но кажется, что слышно, как звонит колокол и горько плачет возчик…

Он осекся. Внезапно под аркой появились двое; они мчались в нашу сторону. Первой бежала дородная еврейка средних лет, запыхавшаяся, растрепанная; за ней следовал хорошо одетый молодой мужчина, встревоженный не меньше, чем его спутница. Поравнявшись с нами, он узнал моего коллегу и обратился к нему с волнением в голосе:

– У меня вызов на освидетельствование: произошло убийство или самоубийство. Не могли бы вы помочь, сэр? Это мой первый вызов, я очень волнуюсь…

Тут женщина бросилась к моему коллеге и схватила его за руку.

– Быстрее! – воскликнула она. – Некогда болтать.

Ее лицо было бледным как мел и блестело от пота, губы дрожали, а руки тряслись; она смотрела на нас глазами перепуганного ребенка.

– Конечно, Гарт, я пойду, – сказал Торндайк.

Мы последовали за женщиной, бешено расталкивавшей прохожих своем пути.

– Вы здесь начали практику? – спросил Торндайк на ходу.

– Нет, сэр, – ответил докт Гарт. – Я ассистент у судебного врача, но он сейчас на вызове. Так xoрошо, что вы согласились помочь, сэр.

– Ну-ну, – откликнулся Торндайк. – Я только хочу убедиться, что моя наука пошла вам впрок… Но мы кажется, пришли.

Мы проследовали за нашей про жатой в переулок, где чуть впереди одного из домов, столпились как то люди. При нашем приближен они расступились. Женщина, указывавшая нам путь, нырнула в дверь бросилась вверх по лестнице с той отчаянной скоростью, с какой бежала по улицам, но, не дойдя немного конца пролета, вдруг остановилась нерешительно, на цыпочках преодолела последние ступени. На лестничной площадке женщина обернула чуть слышно прошептала:

– Она там, – и, почти теряя сознание, опустилась на ступеньку.

Я взялся за ручку двери и взглянул на Торндайка. Он медленно поднимался, пристально разглядывая пол, стены и перила. Когда он дошел до площадки, я открыл дверь, и вошли в комнату. Жалюзи были опущены, и сначала в неверном тусклом свете мы не заметили ничего необычного. Маленькая, бедно обставлены комната выглядела вполне опрятно чисто, только на кресле лежал вор женской одежды. Постель казалась нетронутой, и на ней едва виднелась фигура лежащей девушки; в полумраке могло показаться, что девушка спокойно спит, если бы не ее окаменевшее лицо и темное пятно на подушке.

Доктор Гарт осторожно прошел к постели, а Торндайк поднял жалюзи; яркий свет залил комнату, и молодой врач отшатнулся с искаженным от страха лицом.

– Господи! – воскликнул он. – Бедное дитя! Какой ужас, сэр!

Лучи солнца освещали бледное лицо прелестной девушки лет двадцати пяти, мирное и безмятежное, прекрасное чистой, неземной красотой рано ушедшего из жизни существа. Ее рот был слегка приоткрыт, веки чуть приподняты, а изогнутые ресницы бросали тень на глаза; пышные темные косы оттеняли прозрачную кожу.

Мой друг отодвинул одеяло на несколько дюймов от ее милого лица, столь спокойного, но одновременно и ужасного своею неподвижностью и восковой бледностью, и мы увидели жуткую зияющую рану: шея девушки была рассечена почти надвое.

Торндайк смотрел на убитую со сдержанной жалостью.

– Жестокое убийство, – проговорил он, – и все же милосердное в своей жестокости, ведь она наверняка даже не проснулась.

– Чудовище! – выкрикнул Гарт, сжав кулаки и багровея от ярости. – Злобное трусливое животное! Он не уйдет от казни! Его повесят, клянусь! – Разгневанный юноша потрясал кулаками, а в глазах его блестели слезы.

Торндайк тронул его за плечо:

– Мы здесь именно для этого, Гарт. Доставайте блокнот, – сказал он, наклоняясь над телом убитой.

После этого дружеского замечания юный Гарт взял себя в руки, открыл блокнот и начал осмотр, а я тем временем по просьбе Торндайка занялся составлением плана комнаты, включая описание всех предметов и их взаимного расположения. Но я не переставал следить за передвижениями Торндайка и скоро забросил чертеж, наблюдая, как мой друг карманным ножом собирал какой-то порошок, который нашел на подушке.

– Что скажете? – спросил он, когда я подошел поближе, и указал лезвием ножа на нечто, напоминавшее белый песок; приглядевшись, я заметил, что похожие песчинки рассыпаны по всей подушке.

– Белый песок! – отозвался я. – Понятия не имею, как он тут оказался. А вы что думаете?

Торндайк покачал головой.

– Объяснениями займемся позже, – ответил он и достал из кармана металлическую коробочку, в которой всегда носил с собою необходимые предметы вроде покровных стекол, капиллярных трубок, воска для отливок и прочих «диагностических материалов». Из нее он извлек конвертик для семян и аккуратно сгреб в него ножом щепотку этого песка. Затем он заклеил конверт и уже начал надписывать его, когда нас потряс крик юного Гарта:

– Боже мой! Посмотрите, сэр! Убийца – женщина!

Одеяло он отбросил в сторону и теперь в ужасе смотрел на левую руку девушки. Убитая держала в руке тонкую прядь длинных рыжих волос.

Торндайк поспешно опустил образец песка в карман, обошел прикроватный столик и склонился над ним, нахмурив брови. Пальцы убитой были сжаты, но не очень крепко; когда попытались их разжать, оказалось, что они тверды, будто у деревянного манекена. Торндайк наклонился еще ниже и, вынув увеличительное стекло, исследовал прядь волос по всей ее длине.

– Тут не все так просто, как кажется на первый взгляд, – заметил он. – Что скажете, Гарт?

Торндайк протянул лупу своему бывшему ученику, но тут дверь открылась, и вошли трое. Первый был полицейский в чине инспектора, второй, по-видимому, – офицер уголовной полиции [96]96
  Сотрудники уголовной полиции (plain-clothes officers, дословно «полицейские в штатском») в Великобритании подчиняются отдельному полицейскому ведомству. К их званиям прибавляется приставка «детектив-»; например, детектив-сержант – это сержант уголовной полиции. Они не носят униформы, откуда их английское название.


[Закрыть], а третий, несомненно, судебный врач.

– Это ваши друзья, Гарт? – спросил последний, глядя на нас с заметным неодобрением.

Мой друг кратко сообщил причины нашего присутствия, на что судебный врач ответил:

– В таком случае, сэр, предоставим инспектору определить ваш locus standi [97]97
  Букв, местонахождение (лат.). В данном случае имеется в виду право присутствовать при осмотре. В более широком смысле это выражение обозначало обснованное право на что-либо.


[Закрыть]здесь. Я не разрешал моему помощнику привлекать посторонних. Гарт, можете идти.

Судебный врач приступил к осмотру, в то время как Торндайк извлек карманный термометр, который до того поместил под тело убитой, снял показания.

Инспектор же не спешил пользоваться полномочиями, на которые ему намекал судебный врач, ведь всегда полезно иметь под рукой специалиста.

– Как вы думаете, сэр, сколько времени прошло с момента смерти? – спросил он учтиво.

– Примерно десять часов, – отвечал Торндайк.

Оба полицейских одновременно взглянули на часы.

– Значит, ее убили в два часа ночи сказал инспектор. – Что это, сэр?

В этот момент судебный врач осматривавший тело, указал ему на прядь волос в руке убитой.

– Вот так так! – воскликнул инспектор. – Женщина! Должно бы дама не из приятных. Найти ее будет нетрудно, не правда ли, сержант?

– Конечно, – сказал второй полицейский. – Теперь понятно, зачем убийце сундук у изголовья, а на нем еще и подушка. Чтобы дотянуться она встала на него. Она наверняка не высокая.

– А вот силы ей точно не занимать, – заметил инспектор, – ведь она чуть не отрубила голову этой злополучной девице.

Он подошел к изголовью и наклонился над зияющей раной. Проведя рукой по подушке, он сделал движение, как будто растирал что-то в пальцах.

– О, да тут песок! Белый песок! И как он сюда попал?

Судебный врач и детектив-сержант устремились к нему, чтобы взглянуть своими глазами, и все трое принялись серьезно обсуждать значение этого открытия.

– Вы заметили песок, сэр? – спросил инспектор у Торндайка.

– О да, – ответил тот. – Необъяснимо, не правда ли?

– Не могу вполне с вами согласиться, – заметил сержант. Сказав это, он подошел к умывальнику, удовлетворенно хмыкнул, а затем продолжил, благодушно глядя на моего коллегу: – Смотрите: вот очень простое объяснение. На умывальнике кусок грубого мыла – в такое добавляют белый песок, – а раковина заполнена водой пополам с кровью. Значит, преступница смыла кровь с рук и отмыла нож – хладнокровия ей не занимать, заметьте, – именно этим мылом. Затем, вытирая руки, она подошла к изголовью кровати, и песок осыпался на подушку. Полагаю, здесь все ясно.

– Яснее не бывает, – отозвался Торндайк. – А как вы представляете себе последовательность событий?

Детектив-сержант оглядел комнату с самодовольным видом.

– Полагаю, – начал он, – девушка уснула за чтением. На столике у кровати лежит книга, а рядом стоит подсвечник, в котором остался только кусочек прогоревшего фитиля. Думаю, преступница тихо вошла в комнату, зажгла свет, придвинула сундук с подушкой к кровати, встала на него и перерезала горло своей жертве. Та проснулась и схватила убийцу за волосы – хотя больше следов борьбы не обнаружено, так что, без сомнения, несчастная девушка умерла почти мгновенно. Затем преступница вымыла руки и отмыла нож, поправила белье на постели и ушла. Вот как я это вижу; остается выяснить, как она проникла в дом незамеченной, как его покинула и куда направилась.

– Возможно, – заметил судебный врач, накрывая труп одеялом, – следует пригласить хозяйку дома и задать ей несколько вопросов.

Он бросил значительный взгляд на Торндайка, а инспектор кашлянул, прикрыв рот рукой. Но мой коллега остался глух к этим намекам. Он открыл дверь, после чего несколько раз повернул ключ в замке туда-сюда, вытащил его, пристально разглядел и вставил обратно.

– Хозяйка здесь, на лестничной площадке, – сообщил он.

Услышав это, инспектор вышел из комнаты, и мы все последовали за ним, чтобы послушать, о чем ему расскажет свидетельница.

– Итак, миссис Гольдштейн, – сказал полицейский, открывая блокнот, – я хочу, чтобы вы рассказали все, что знаете об этом событии и о самой девушке. Как ее звали?

Хозяйка дома, к которой присоединился бледный и дрожащий мужчина, вытерла слезы и ответила срывающимся голосом:

– Бедную девочку звали Минна Адлер. Она была немка, приехала из Бремена года два назад. В Англии у нее не было друзей… то есть не было родных. Она работала официанткой в ресторане на Фенчерч-стрит, такая добрая, тихая, работящая девочка…

– Когда вы узнали, что случилось несчастье?

– Около одиннадцати. Я думала, она ушла на работу, как обычно, но муж увидел с заднего двора, что жалюзи у нее опущены. Я поднялась к ней, постучала, но никто не ответил, и тогда я открыла дверь, вошла и увидела… – Тут бедная женщина разразилась исступленными рыданиями, не в силах вынести воспоминаний о трагедии.

– Значит, дверь была не заперта. А обычно Минна ее запирала?

– Да, кажется, – всхлипнула миссис Гольдштейн. – Ключ всегда был в замке.

– А входная дверь утром была заперта?

– Просто прикрыта. Мы ее не запираем, потому что некоторые жильцы возвращаются поздно.

– А теперь скажите, не было ли у нее врагов? Кого-нибудь, кто хотел бы свести с ней счеты?

– Нет, что вы! У бедняжки Минны не было никаких врагов. Она не ссорилась, то есть по-настоящему не ссорилась, ни с кем, даже с Мириам.

– А кто это – Мириам? – спросил инспектор.

– С ней ничего и не было, – поспешно вставил спутник миссис Гольдштейн. – Они не ссорились.

– Просто немного повздорили, не так ли, мистер Гольдштейн? – предположил инспектор.

– Просто не поделили одного кавалера, вот и все, – ответил мистер Гольдштейн. – Мириам немного ревновала. Но ничего особенного не было.

– Конечно, конечно, мы все знаем, что юные девушки…

Сверху доносился звук шагов: кто-то медленно спускался к нам, а в это самое мгновение показался на лестничной площадке. Увидев, кто там стоит, инспектор замер, будто окаменев; воцарилось гнетущее, напряженное молчание. По лестнице к нам спускалась крепко сбитая невысокая девушка, растрепанная, мертвенно-бледная от ужаса, с безумным взглядом; волосы ее были огненно-рыжего цвета.

Не в силах сдвинуться с места, мы молча наблюдали, как это видение медленно спускалось к нам. Детектив-сержант неожиданно проскользнул обратно в комнату и вернулся через несколько мгновений, держа в руке бумажный пакетик; переглянувшись с инспектором, он положил пакетик в нагрудный карман.

– Джентльмены, это моя дочь Мириам, о которой мы сейчас говорили, – сказал мистер Гольдштейн. – Мириам, эти джентльмены – полицейские и судебные врачи.

Девушка оглядела нас одного за другим.

– Значит, вы ее видели, – сказала она странно сдавленным голосом. – Она на самом деле не умерла, нет?

Мириам задала вопрос тоном в равной степени заискивающим и полным отчаяния – так бы говорила потерявшая голову мать над трупом ребенка. От этого я почувствовал смутное беспокойство и невольно обернулся, ища Торндайка.

К моему удивлению, он исчез.

Тихо отойдя назад к ступеням, откуда было видно весь коридор, я посмотрел вниз и увидел, как мой друг пытается достать до полки у входной двери. Он встретился со мной глазами и поманил меня рукою; никем не замеченный, я спустился к нему. Когда я подошел, Торндайк заворачивал в папиросную бумагу три маленьких предмета, каждый отдельно, и я заметил, что обращался он с ними с необыкновенной осторожностью.

– Не хотелось бы, чтобы эту девицу арестовали, – сказал он, бережно помещая три маленьких свертка в свою коробочку. – Пойдемте.

Он бесшумно открыл дверь, подвигал задвижку туда-сюда и тщательно изучил засов.

Я взглянул на полку за дверью. Там стояли два плоских фарфоровых подсвечника, в одном из которых, когда мы входили, я случайно заметил огарок свечи, и мне хотелось посмотреть, не его ли забрал сейчас Торндайк. Но нет, огарок был на месте.

Я вышел вслед за моим коллегой на улицу, и некоторое время мы шли, не заговаривая друг с другом.

– Вы, конечно, догадались, что сержант завернул в бумагу, – сказал Торндайк наконец.

– Да. Волосы, которые были в руке убитой; я подумал, что было бы лучше оставить их на месте.

– Несомненно. Но благонамеренные полицейские вот так уничтожают улики. В данном случае это не имеет большого значения, но в любом другом это была бы роковая ошибка.

– Вы собираетесь участвовать в расследовании? – спросил я.

– Зависит от обстоятельств. Я собрал некоторые улики, но пока не знаю, насколько они ценны. Также я не знаю, отметила ли полиция те же факты, что и я; но, само собой, я сделаю все, что требуется, чтобы оказать помощь властям. Это мой гражданский долг.

Поскольку приключения этого утра отняли у нас немало времени, нам требовалось незамедлительно отправляться каждому по своим делам; пообедав на скорую руку в кафе, мы расстались, и я не виделся с моим коллегой до вечера, когда вернулся домой к ужину после работы.

Я нашел Торндайка за столом. Мой друг был занят: перед ним стоял микроскоп, на предметном стекле которого лежал какой-то порошок, подсвеченный через конденсорную линзу; открытая коробочка для образцов лежала тут же, и Торндайк был занят тем, что выдавливал из тюбика густую белую замазку на три крошечные восковые отливки.

– Полезнейшая вещь этот «Фортафикс», – заметил он. – Он дает отличные слепки без возни с гипсом, что особенно удобно, если предмет маленький, вроде вот этих. Кстати, если вы желаете узнать, что же было на подушке у погибшей девушки, просто посмотрите в микроскоп. Прекрасный образец.

Я заглянул в микроскоп. Действительно, образец был прекрасен, и не только с точки зрения качества препарата. В нем были перемешаны прозрачные кристаллики кварца, похожие на стекло иголочки, источенные водой кусочки кораллов, а также множество прелестных крошечных раковинок; одни напоминали тонкий фарфор, другие – венецианское стекло.

– Это фораминиферы! [98]98
  Фораминиферы (Foraminifera) – тип организмов царства простейших, которые отличаются наличием внешнего скелета в виде своего рода раковины. Размер их обычно меньше 1 мм.


[Закрыть]– воскликнул я.

– Да.

– То есть это все-таки не белый песок?

– Безусловно нет.

– А что же? Торндайк улыбнулся:

– Джервис, это послание доставлено нам со дна моря – со дна восточной части Средиземного моря.

– И вы можете его прочесть?

– Думаю, да, – ответил Торндайк, – а скоро, я надеюсь, буду в этом уверен.

Я снова посмотрел в микроскоп и задумался: что же за послание эти крохотные раковинки передали моему другу? Глубоководный песок на подушке убитой женщины! Что может быть более неуместным? Какая может быть связь между этим омерзительным преступлением, совершенным в восточном Лондоне, и дном «моря без приливов»? [99]99
  Море без приливов – название, закрепившееся в литературе за Средиземным морем из-за того, что в нем действительно практически отсутствуют приливы и отливы.


[Закрыть]

Тем временем Торндайк выдавил еще замазки на свои кусочки воска (я решил, что именно их он на моих глазах так осторожно заворачивал в бумагу); затем положил один из них на стеклянную пластину замазкой вверх, а два других поставил вертикально по сторонам первого. После этого он выдавил новую порцию своей смеси, – видимо, чтобы соединить все три предмета, – и осторожно поместил все это в шкаф, положив туда же конверт с песком и предметное стекло микроскопа с препаратом.

Он как раз запирал шкаф, когда вдруг раздался резкий стук дверного молотка, и мой друг поспешил к двери. На пороге стоял мальчишка-посыльный с грязным конвертом в руках.

– Я не виноват, что так долго, сэр, – сказал он. – Мистер Гольдштейн столько возился.

Торндайк подошел с конвертом под лампу, раскрыл его и вытащил листок бумаги, который просмотрел быстро, как бы в возбуждении; и, хотя лицо его оставалось невозмутимым, словно каменная маска, я был совершенно уверен: в этой бумаге содержался ответ на какой-то его вопрос.

Посыльный ушел восвояси, довольный вознаграждением, а Торндайк повернулся к книжным полкам, задумчиво пробежал по ним взглядом и остановился на томике в потрепанной обложке в самом углу. Он снял книгу, раскрыл и положил на стол; я заглянул в нее и с удивлением обнаружил, что она напечатана на двух языках: с одной стороны на русском, а с другой, как мне подумалось, на древнееврейском.

– Ветхий Завет на русском и идиш, – пояснил Торндайк, видя мое изумление. – Я дам Полтону сфотографировать пару страниц в качестве образца шрифта… Кто это пришел, почтальон или посетитель?

Оказалось, что пришел почтальон, и Торндайк, посмотрев на меня значительно, вынул из ящика для писем синий казенный конверт.

– Думаю, это ответ на ваш вопрос, Джервис, – сказал он. – Да, это повестка на дознание от коронера и весьма вежливое письмо: «Прошу извинить за беспокойство, но в сложившихся обстоятельствах иного выбора не оставалось…» – конечно не оставалось.«…Доктор Дэвидсон назначил вскрытие на завтра, на четыре часа пополудни, и я был бы рад, если бы вы могли присутствовать. Морг находится на Баркер-стрит, рядом со школой». Что ж, полагаю, мы должны пойти, хотя Дэвидсон наверняка будет возмущаться. – И Торндайк удалился в лабораторию, взяв Ветхий Завет с собой.

Назавтра мы пообедали у себя, а после еды подвинули кресла к огню и раскурили наши трубки. Торндайк был погружен в раздумья: сидя с блокнотом на коленях и глядя сосредоточенно на огонь, он делал заметки карандашом, как если бы готовил тезисы для дискуссии. Полагая, что его мысли заняты убийством в Олдгейте, я решился задать вопрос:

– У вас есть вещественные доказательства, чтобы предъявить коронеру?

Он отложил блокнот.

– У меня в распоряжении, – сказал он, – есть важные вещественные доказательства, но они не связаны между собой и не вполне достаточны. Если я, как мне хочется надеяться, смогу связать их в единое целое до суда, то они будут обладать немалой силой… А вот и мой бесценный спутник с инструментами для исследования. – Он с улыбкой повернулся навстречу Полтону, как раз вошедшему в комнату; хозяин и слуга обменялись дружескими взглядами, говорившими о взаимной приязни. Отношения Торндайка и его ассистента не переставали меня умилять: с одной стороны – верная, беззаветная служба, с другой – искренняя привязанность.

– Мне кажется, вот эти подойдут сэр, – сказал Полтон, передавая хозяину картонную коробочку вроде футляра для игральных карт.

Торндайк снял крышку, и я увидел что ко дну коробочки прикреплены желобки, а в них вставлены две фото графические пластинки. Это оказались в высшей степени необычные снимки: первый – копия страницы Ветхого Завета на русском, второй – копия страницы на идиш. При этом буквы были белые на черном фоне они покрывали только центр снимков оставляя широкие черные поля. Обе карточки были приклеены на плотный картон в двух экземплярах – с лицевой и обратной стороны.

Торндайк показал их мне с заговорщической улыбкой, изящно держа пластинки за края, а потом поместил обратно в коробку.

– Как вы видите, мы делаем маленький экскурс в филологию, – заметил он, кладя коробочку в карман. – Но нам пора, чтобы не заставлять Дэвидсона ждать. Спасибо, Полтон.

Окружная железная дорога быстро перенесла нас на восток, и мы сошли на станции «Олдгейт» на целых полчаса раньше назначенного срока. Несмотря на это, Торндайк поспешил вперед, но направился не в сторону морга, а зачем-то свернул на Мэнселл-стрит, сверяя по пути номера домов. Его, кажется, особенно интересовал ряд домов справа, живописных, но покрытых копотью; подойдя к ним поближе, он замедлил шаг.

– Вот прелестный осколок старины, Джервис, – заметил он, указывая на грубо расписанную деревянную фигурку индейца рядом с дверью старомодной табачной лавочки. Мы остановились посмотреть, но тут открылась боковая дверь. Из нее вышла женщина и принялась оглядываться по сторонам.

Торндайк тут же пересек тротуар и обратился к ней, по-видимому, с вопросом, поскольку я услышал ее немедленный ответ:

– Обыкновенно он приходит точно в четверть седьмого, сэр.

– Спасибо, я запомню, – сказал Торндайк и, приподняв шляпу, споро зашагал прочь, свернув сразу в переулок, по которому мы дошли до Олд-гейта. Было уже без пяти минут четыре, и поэтому мы прибавили шагу, чтобы не опоздать в морг к назначенному времени; но, хотя мы входили в ворота под бой часов, доктора Дэвидсона мы встретили, когда он снимал фартук, собираясь уходить.

– Извините, я не мог вас ждать, – сказал он, даже не пытаясь изобразить, что говорит правду, – но postmortem [100]100
  Вскрытие (лат., букв, после смерти).


[Закрыть]в таком деле – это просто фарс; вы видели все, что можно было увидеть. Впрочем, тело еще здесь, Гарт пока его не убрал.

Он коротко попрощался и ушел.

– Я должен извиниться за доктора Дэвидсона, сэр, – сказал Гарт раздосадованно; он сидел за столом и что-то записывал.

– Не стоит, – ответил мой друг. – Не вы учили его манерам. А здесь я справлюсь сам, мне нужно только проверить пару деталей.

Мы с Гартом поняли его намек и остались у стола, а Торндайк снял шляпу, прошел к длинному секционному столу и наклонился над телом жертвы этой ужасной трагедии. Некоторое время он не двигался, сосредоточенно рассматривая тело – несомненно, в поисках синяков и других следов борьбы. Затем он нагнулся еще ниже и тщательно исследовал рану, особенно у краев разреза. После чего резко придвинулся ближе, вглядываясь, как будто что-то привлекло его внимание, вынул увеличительное стекло и взял маленькую губку, которой обтер обнажившийся выступ позвонка. Затем снова дотошно осмотрел это место через лупу и с помощью скальпеля и зажима вытащил что-то, осторожно сполоснул этот предмет и еще раз рассмотрел через лупу, держа его на ладони. Потом, как я и ожидал, он достал свою «коробочку для улик», вынул из нее конвертик, опустил в него этот крошечный предмет, надписал конверт и положил его обратно.

– Кажется, я увидел все, что хотел, – сказал он, кладя коробочку в карман и надевая шляпу. – Встретимся завтра утром на дознании у коронера.

Он пожал руку Гарту, и мы вышли на относительно свежий воздух.

Под разными предлогами Торндайк оставался в окрестностях Олд-гейта до тех пор, пока церковный колокол не пробил шесть, и тогда он направился к Хэрроу-аллей. Он прошел, медленно и с задумчивым видом, по этой узкой извилистой улице параллельно Литл-Сомерсет-стрит и вышел на Мэнселл-стрит, так что ровно в четверть седьмого мы оказались перед той самой табачной лавочкой.

Торндайк бросил взгляд на часы и остановился, настороженно глядя вперед. Через мгновение он достал из кармана свою картонную коробочку и вытащил те самые два снимка, которые уже успели повергнуть меня в совершенное изумление. Теперь они, казалось, и самого Торндайка изумляли не меньше, судя по выражению его лица; он поднес их к глазам и рассматривал, нахмурившись и постепенно приближаясь к подъезду рядом с лавкой. Тут я заметил какого-то человека, который шел в нашу сторону, разглядывая Торндайка с некоторым любопытством, но и с явной неприязнью. Это был молодой мужчина очень маленького роста, крепко сбитый, по виду еврей-иммигрант; лицо его, от природы мрачное и не располагающее к себе, было изрыто оспинами, отчего казалось еще безобразнее.

– Простите, – сказал он грубо, оттесняя Торндайка в сторону. – Я здесь живу.

– Прошу меня извинить, – ответил Торндайк. Он отошел на шаг и вдруг спросил: – Кстати, вы, случайно, не знаете идиш?

– А вам зачем? – угрюмо спросил тот.

– Да вот мне только что дали эти два снимка с текстами. Один, кажется, на греческом, а другой на идиш, но я забыл, какой где. – Он протянул карточки незнакомцу, который взял их и стал рассматривать с мрачным видом.

– Вот это идиш, – сказал он, поднимая правую руку, – а это – не греческий, а русский.

Он отдал карточки Торндайку, и тот принял их, держа, как и раньше, осторожно за края.

– Премного благодарен вам за вашу неоценимую помощь! – провозгласил Торндайк, но не успел он договорить, как незнакомец вошел в дом, захлопнув за собой дверь.

Торндайк бережно положил снимки обратно, опустил коробочку в карман и записал что-то в блокнот.

– Теперь, – сказал он, – моя работа завершена, за исключением одного маленького опыта, который можно провести дома. Кстати, я вытащил на свет божий крошечную улику, которую пропустил Дэвидсон. Это его разозлит. Хотя мне и не доставляет особого удовольствия щелкать по носу собственных коллег, но этот уж больно неучтив.

В повестке от коронера Торндай-ку предписывалось явиться для дачи показаний в десять часов, но его планам помешала консультация у одного известного юриста, так что на выходе из Темпла [101]101
  Темпл – здесь: здание Лондонского общества адвокатов.


[Закрыть]мы уже опаздывали на четверть часа. Было заметно, что мой друг пребывал в отличном настроении, хотя он молчал и казался погруженным в раздумья; я заключил поэтому, что он доволен результатами своих трудов. Хотя мы ехали вместе, я все же воздержался от расспросов, но не столько из предупредительности, сколько из желания впервые услышать его доказательство вместе с показаниями прочих свидетелей.