Текст книги "Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы)."

Автор книги: Уильям Ходжсон

Соавторы: Роберт Уильям Чамберс,Эрнест Уильям Хорнунг,Жак Фатрелл,Фергюс Хьюм,Грант Аллен,Ричард Остин Фримен,Эмма (Эммуска) Орци (Орчи),Эрнест Брама,Элизабет Мид-Смит,Гай Бутби
сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)

В этот момент напряжение достигло предела. Мисс Ланеж, сидевшая рядом со мной, не выдержала. Она подалась вперед и, словно помимо своей воли, хрипло прошептала:

– Они меня заставили, я не хотела. Но все зашло слишком далеко. Я не могла смотреть, как его уводят у меня на глазах. Я не хотела, чтобы он достался ей. Проще всего было рассказать мистеру Паркеру и положить конец этой истории. Я не знала, как иначе разрушить связь между другой женщиной и человеком, которого я люблю больше своего мужа. Видит бог, профессор Кеннеди, только из-за этого…

– Успокойтесь, мадам, – мягко прервал ее Кеннеди. – Успокойтесь. Что сделано, то сделано. Правду не скроешь. Однако, – продолжил он, когда утих этот бурный порыв раскаяния и мы все внешне успокоились, – до сих пор мы ничего не сказали о самом таинственном моменте дела – о выстреле. Убийца мог спрятать оружие в кармане или в складках пальто, – тут он поднял автомобильное пальто, показывая дырку от пули. – Этот некто (не буду говорить, он или она) мог выстрелить незаметно. Спрятав оружие, легко было скрыть очень важную улику. Стрелявший мог использовать вот такой патрон, с зарядом из бездымного пороха, а пальто удачно бы скрыло вспышку. Дыма бы не было. Но ни пальто, ни даже плотное одеяло не заглушило бы звука выстрела.

Какое тут может быть объяснение? А вот какое. Я все удивлялся, что никто этого раньше не применял. Да я просто ждал, когда это наконец произойдет. Существует изобретение, которое позволяет безнаказанно пристрелить человека среди бела дня в любом достаточно шумном месте, где никто не услышит легкий щелчок, негромкое «паф!» и свист пули в воздухе. Я имею в виду приспособление одного изобретателя из Хартфорда. Сейчас я насажу эту маленькую деталь на дуло револьвера тридцать второго калибра, который я до сих пор использовал. Вот так. Мистер Джеймсон, будьте любезны, сядьте за ту машинку и попечатайте. Что угодно, главное, чтобы стучали клавиши. А вы, инспектор, включите, пожалуйста, ту модель телеграфного аппарата в углу. Теперь мы готовы. Вот я накрываю пистолет тканью. Спорим, что никто в этой комнате не сможет сказать, когда именно я выстрелил. Я мог застрелить любого из вас, и человек непосвященный никогда бы не стал меня подозревать. В некоторой степени я воссоздал те условия, при которых был произведен тот выстрел.

Как только я понял, в чем тут дело, я отправил человека в Хартфорд к изобретателю. От него мы получили полный список торговцев в Нью-Йорке, которым были проданы эти приспособления. Мой человек проверил всех покупателей. Он еще не нашел револьвер, но если все идет как задумано, то в данный момент он уже получил разрешение на обыск и обшаривает те места, где предполагаемый убийца мог спрятать орудие преступления. Как выяснилось, один человек, непосредственно связанный с этим делом, недавно купил глушитель [112]112
  Изобретатель глушителя для стрелкового оружия – американец Хирам Перси Максим (1869–1936). Первые глушители появляются в 1909 году.


[Закрыть]для револьвера тридцать второго калибра и, как я полагаю, имел при себе оружие и глушитель, когда был убит Керр Паркер.

Кеннеди закончил на торжествующей ноте, его голос звенел, глаза блестели. Но, казалось, ни у кого даже пульс не участился. Кто-то в этой комнате поразительно владел собой. На мгновение я испугался, что Кеннеди все же потерпел поражение.

– Я ждал подобной реакции, – вновь загойорил он. – Я к этому готов.

Он позвонил, и дверь в соседнюю комнату отворилась. Вошел один из студентов Кеннеди.

– Вы получили данные, Уайтинг? – спросил он.

– Да, господин профессор.

– Да будет вам известно, – сказал Кеннеди, – что к подлокотникам ваших кресел подведены провода таким образом, что любую внезапную и сильную эмоцию фиксирует соответствующий прибор в соседней комнате. Пусть эта эмоция не видна глазу, даже моему глазу, хоть я и стою прямо перед вами, – она выражается надавливанием на ручки кресла. Мы часто проводим этот опыт, чтобы проиллюстрировать студентам некоторые положения психологии. Нет смысла снимать руки с подлокотников, дамы и господа. Опыт завершен. Что показали приборы, Уайтинг?

Студент зачитал, что получилось. При появлении пальто, когда демонстрировался след от пули, миссис Паркер выказала сильное волнение, как и мистер Брюс, тогда как остальные отреагировали достаточно спокойно. Диаграмма, отражавшая состояние мисс Ланеж во время анализа записки, говорила не в ее пользу; мистер Брюс также был крайне напряжен, а миссис Паркер и Дауни – лишь незначительно. Все это отражали кривые, нарисованные самопишущим прибором на линованной бумаге. Студент просто отмечал, какие события в лекционном зале соответствовали изгибам кривых.

– При упоминании бесшумного оружия, – тут Кеннеди склонился над записями, которые ему показывал студент, а мы подались вперед, чтобы не упустить ни слова, – состояние мисс Ланеж, миссис Паркер и мистера Дауни изменилось в пределах допустимого. Они слышали об этом впервые и проявили любопытство, но не страх. Кривая мистера Брюса говорит о сильном волнении и…

Я услышал металлический щелчок и резко обернулся. Это инспектор Барни О'Коннор выступил вперед с парой наручников.

– Джеймс Брюс, вы арестованы, – сказал он.

Перед моим, да наверняка и не только моим, мысленным взором предстала картина другого стула с электрическими проводами.

ЭРНЕСТ БРАМА

1868–1942

ИГРА ВСЛЕПУЮ

Перевод и вступление Олеси Пиуновской

Эрнест Брама родился в Англии, его полное имя – Эрнест Брама Смит. По словам современников, ни один писатель столь ревностно не охранял границы своей частной жизни, как Э. Брама, и ему это удавалось отлично. За ним прочно закрепилась слава отшельника, он наотрез отказывался давать интервью и категорически не желал фотографироваться. Однако некоторые моменты его жизни все-таки стали достоянием общественности.

В возрасте 16 лет Э. Брама Смит окончил школу в Манчестере, будучи одним из самых отстающих учеников, и систематического образования не получил. Тем большее восхищение вызывает тот факт, что в конце жизни этот человек был автором 21 книги, а также разного рода сочинений и газетных статей, в которых обнаруживалось его глубокое знание химии, физики, юриспруденции, философии, античной культуры, литературы, оккультных наук, артиллерийского дела. Кроме того, Э. Брама обладал недюжинными познаниями в нумизматике, считался экспертом международного класса. В 1929 году увидела свет его работа по исследованию английских медных монет.

Самостоятельный жизненный путь Э. Брама начал с изучения фермерского дела и, не преуспев на этом поприще, написал свою первую книгу об этом печальном опыте (1894 г.). Неудивительно, что желающих купить сей шедевр почти не оказалось, и в конце концов весь тираж пустили на макулатуру. К счастью, неудача не обескуражила начинающего писателя, и в 1900 году увидел свет рассказ о китайском путешествующем мудреце «Бумажник Кай Луна», который принес автору признание широкой читательской аудитории. Впоследствии Брама написал еще много рассказов с тем же героем, его называли создателем «мандаринского диалекта английского языка»; некоторые «особо проникшиеся» почитатели его таланта даже создали свой клуб и писали друг другу письма на «мандаринском».

Несмотря на несомненную популярность цикла о Кай Луне, в 1914 году Э. Брама решает попробовать себя в новом амплуа, теперь он – автор детективных историй. Первый сборник про слепого детектива назывался «Макс Каррадос», второй – «Глаза Макса Каррадоса». Во вступлении ко второй книге Э. Брама исторически обосновывает возможность существования такого героя, как Каррадос, описывая реальный опыт людей, которые, будучи слепыми, достигли не меньших успехов, чем придуманный им детектив-любитель. Рассказы о Карра-досе появлялись на страницах журнала «Стрэнд» рядом с произведениями Конан Дойла и пользовались порой не меньшим успехом, хотя из испытания временем Каррадос не вышел победителем.

В настоящую антологию вошли фактически два рассказа, объединенные общим сюжетом, – «Монета Дионисия» и «Игра вслепую», впервые напечатанные в 1913 году в журнале «Ньюс оф де уорлд».

Ernest Bramah. The Coin ofDionysius. The Game Played in the Dark. – The News of the World 1913.

ЭРНЕСТ БРАМА
ИГРА ВСЛЕПУЮ

МОНЕТА ДИОНИСИЯ

Было восемь часов вечера, шел дождь, и лавка нумизмата едва ли могла рассчитывать на наплыв посетителей, однако свет продолжал гореть в окне, над которым красовалось имя Бакстера, и сам владелец восседал в маленькой комнате позади магазина, читая свежий выпуск «Пэлл-Мэлл». Его терпение, казалось, было вознаграждено: прозвенел звонок, и, отшвырнув газету, Бакстер вскочил. По тому, как он направился к прилавку, можно было безошибочно судить, что ожидается важный посетитель. Однако ему хватило одного взгляда на вошедшего, чтобы избыток учтивости испарился и осталась лишь сдержанная любезность, предназначенная обычному покупателю.

– Мистер Бакстер, я полагаю? – произнес посетитель. Он отложил свой мокрый зонтик и принялся расстегивать пальто и пиджак, чтобы до браться до внутреннего кармана.

– Я думаю, вы вряд ли меня пом ните. Мое имя Карлайл, два года на зад я занимался вашим делом…

– Ну конечно: мистер Карлайл, частный детектив.

– Сотрудник агентства расследований, – уточнил Карлайл.

– Хорошо, – улыбнулся Бакстер, в таком случае я – продавец редких монет, а отнюдь не антиквар или нумизмат. Так что же, теперь вам понадобились мои профессиональные услуги?

Продавец моментально оценил монету взглядом.

– Да, – ответил посетитель, – настала моя очередь просить вашего совета. – Он достал из внутреннего кармана маленький замшевый мешочек и принялся что-то аккуратно разворачивать на прилавке. – Что вы можете сказать об этом?

Продавец моментально оценил монету взглядом.

– На сей счет у меня нет никаких сомнений: это сицилийская тетрадрахма времен Дионисия [113]113
  Тетрадрахма – серебряная греческая монета весом 16–17 граммов. Дионисий Великий– тиран, правивший Сиракузами в 406–367 гг. до н. э.


[Закрыть].

– Да, знаю, это было написано на витрине, где хранился экспонат. Более того, могу вам сообщить, что предположительно это та самая монета, за которую на торгах в Брайсе в девяносто четвертом году [114]114
  Имеется в виду 1894 г.


[Закрыть]лорд Систок выложил двести пятьдесят фунтов.

– Сдается мне, что вы знаете об этом гораздо больше моего, – заметил Бакстер. – Так что же на самом деле вы хотели выяснить?

– Мне нужно узнать, – ответил Карлайл, – настоящая она или нет.

– А есть какие-то основания для сомнений?

– Определенные обстоятельства вызвали подозрения – вот все, что я могу сказать.

Нумизмат еще раз осмотрел тетрадрахму через увеличительное стекло, аккуратно держа ее кончиками пальцев за края, как истый эксперт. Затем покачал головой, признавая свою беспомощность:

– Я, конечно, могу высказать предположение…

– Не нужно, – оборвал его Карлайл. – От ответа зависит, арестуем ли мы подозреваемого, мне нужна полная уверенность.

– Вот оно что. – Интерес Бакстера явно возрастал. – Ну, чтобы быть до конца откровенным: этот вопрос не совсем в моей компетенции. Если бы, к примеру, речь шла о редком англосаксонском пенни [115]115
  Пенни – серебряная монета англосаксонских королевств (до 1066 г.), вес равнялся 24 гранам.


[Закрыть]или сомнительной подлинности нобле [116]116
  Нобль – высокопробная золотая британская монета, выпускалась с 1344 г. при Эдуарде Третьем.


[Закрыть], то моя репутация послужила бы достаточным основанием для экспертного заключения, но с античными монетами я работал очень мало.

Карлайл даже не пытался скрыть разочарования, засовывая монету в мешочек и возвращая его во внутренний карман.

– Я так на вас рассчитывал, – ворчливо упрекнул он собеседника. – И куда ж мне теперь?

– Всегда остается Британский музей.

– Ну да, конечно, спасибо. Но, может, все-таки посоветуете кого-то, кто мог бы мне помочь прямо сейчас?

– Сейчас? Да бог с вами! Попытайтесь завтра с утра.

– Но мне необходимо это выяснить сегодня! – воскликнул посетитель, снова впадая в отчаяние. – Завтра будет уже слишком поздно!

Бакстер мало чем мог его приободрить в сложившейся ситуации.

– Вряд ли вы можете надеяться застать сейчас хоть кого-нибудь на рабочем месте. Я бы и сам ушел еще два часа назад, не случись мне договориться о встрече с одним американским миллионером, который назначил столь позднее время. – Правым глазом Бакстер изобразил нечто, похожее на подмигивание. – Оффмун-сон его фамилия, и некий способный юноша блистательно сумел проследить его родословное древо до самого Оффы, короля Мерсии. А потому совершенно естественно, что наследник пожелал приобрести коллекцию монет Оффы, чтоб придать весу своей родословной.

– Очень интересно, – пробурчал мистер Карлайл, теребя в пальцах часы, – с удовольствием поболтаю с вами о ваших богатеньких клиентах, но как-нибудь в другой раз. А сейчас – подумайте-ка, Бакстер, может, вы направите меня к специалисту, знающему толк в таких монетах; главное – чтоб он жил здесь, в городе. Вы ведь наверняка знакомы не с одной дюжиной экспертов!

– Бог мой, да с чего вы взяли? – удивился Бакстер. – Я общаюсь с этими людьми только по работе. Они могут жить где угодно, от Парк-лейн [117]117
  Парк-лейн – улица в центральной части Лондона, имеет статус престижной и роскошной.


[Закрыть]до Петтикоут-лейн [118]118
  Петтикоут-лейн – дословно «улочка юбок» (см. примечание к стр. 299).


[Закрыть]. И потом, экспертов не так много, как вы, по-видимому, вообразили. К тому же двое лучших наверняка не сойдутся во мнениях – вам ведь нужны показания эксперта в суде, так я понимаю?

– В показаниях нужды нет. Все, чего я хочу, – это услышать достойное доверия заключение авторитетного специалиста, согласно которому я смогу действовать. Неужели никто мне не скажет с уверенностью, подлинная эта штука или нет?

Продолжая разглядывать своего посетителя из-за прилавка, Бакстер многозначительно помалкивал, и молчание его принимало циничный оттенок. Затем он смягчился:

– Постойте-ка: есть один человек – он любитель, – припоминаю, что не так давно я слышал о нем восторженные отзывы. Говорят, он настоящий знаток.

– Ну наконец-то! – воскликнул Карлайл, переводя дух. – Ведь кто-то должен был найтись! Кто он такой?

– У него забавное имя, вроде бы Винн, впрочем, не помню, имя это или фамилия. – Бакстер вытянул шею, пытаясь разглядеть роскошный автомобиль, подъезжающий к обочине как раз напротив окна. – Винн Каррадос! А теперь, мистер Карлайл, прошу меня извинить. Кажется, это мистер Оффмунсон.

Карлайл поспешно нацарапал имя на манжете.

– Винн Каррадос, отлично. И где он живет?

– Не имею ни малейшего представления, – ответил Бакстер, вынося на строгий суд настенного зеркала внешний вид своего галстука. – Лично я этого человека никогда не видел. Простите, но больше ничем не могу вам помочь. Если не возражаете…

Карлайл не стал притворяться, будто не понимает намека. Ему выпала честь придержать дверцу покидающему автомобиль заокеанскому потомку короля Оффы, после чего он отправился по грязным улицам прямиком в свою контору. Существовал один-единственный способ отыскать частное лицо, обладая столь скудной информацией, – проштудировать адресную книгу, так что Карлайл не слишком высоко оценивал свои шансы на успех. Однако фортуна благоволила ему. Весьма скоро он нашел Винна Каррадоса, проживающего в Ричмонде, и более того, в результате дальнейших поисков иных Каррадо-сов обнаружено не было. Таким образом выяснилось, что в окрестностях Лондона проживает лишь один человек с означенным именем. Наскоро записав его адрес, Карлайл отправился в Ричмонд.

Оказалось, что дом находится в некотором отдалении от станции, и Карлайл взял такси. Доехав до ворот, он отпустил машину. Он гордился своей наблюдательностью и точностью выводов – важнейшая составляющая его ремесла! «Я просто умею смотреть и складывать два и два – вот и все», – скромно заявлял Карлайл, когда у него не было охоты похваляться своими успехами. Дойдя до входной двери особняка «Башни», он уже составил себе определенное мнение о положении и вкусах людей, живущих здесь.

Встретившему его слуге Карлайл передал свою визитную карточку с просьбой поговорить с мистером Каррадосом, обещая занять последнего не более чем на десять минут. Удача все еще сопутствовала ему: Каррадос был дома и мог принять его незамедлительно. Слуга, холл, который они пересекли, комната, в которую его ввели, – все давало пищу спокойно-наблюдательному уму детектива, и он почти машинально делал соответствующие выводы.

– Мистер Карлайл, – доложил слуга.

Комната была не то библиотекой, не то рабочим кабинетом. Единственный находящийся в ней человек, примерно одних лет с Карлайлом, печатал на машинке, пока гость не вошел. Теперь же он повернулся и встал, лицо его приняло отстраненно-вежливое выражение.

– Очень любезно с вашей стороны было принять меня в такой час, – извиняющимся тоном проговорил Карлайл.

Выражение светского приличия на лице Каррадоса слегка изменилось.

– Должно быть, мой человек неправильно расслышал ваше имя, – сказал он. – Разве вы не Луис Коллинг?

Карлайл запнулся, и вместо приятной улыбки на его лице мелькнуло выражение не то гнева, не то досады.

– Нет, сэр, – жестко ответил он. – Мое имя написано на карточке, что перед вами.

– Прошу прощения, – доброжелательно улыбнулся Каррадос, – я ее не видел. Зато много лет назад мне довелось учиться с неким Коллингом в колледже Святого Михаила.

– В колледже! – Выражение лица Карлайла вновь претерпело изменение, ничуть не менее стремительное, чем до того. – Винн Каррадос? Боже милостивый, да это же Макс Винн, наш Винн-Виночерпий!

– Слегка постаревший и растолстевший, но это я. И к тому же сменивший фамилию.

– Подобного рода встречи поистине поразительны, – сказал посетитель, опускаясь в кресло и впиваясь взглядом в Каррадоса. – Я-то сменил не только фамилию. Как ты узнал меня?

– По голосу, – ответил Каррадос, – он заставил меня вспомнить твою маленькую прокуренную каморку на чердаке, где мы собирались…

– Боже мой! – с горечью воскликнул Карлайл. – Не напоминай мне о том, какие планы мы все строили в те годы! – Он обвел взглядом красивую, со вкусом обставленную комнату, припомнил и другие знаки богатства, что успел заметить. – Ну уж ты-то, Винн, устроился с комфортом.

– Я попеременно удостаиваюсь то зависти, то жалости, – ответил Каррадос тоном человека, смирившегося с обстоятельствами, – казалось, это смирение стало для него привычным. – Но ты верно подметил, я и правда неплохо устроился.

– Причины для зависти очевидны, а для жалости?

– Я слеп, – последовал спокойный ответ.

– Слеп?! – воскликнул Карлайл, глядя во все глаза. – Ты хочешь сказать, что действительно ослеп, буквально?

– Буквально… Дело было лет двенадцать назад, я ехал верхом по лесной тропинке вслед за другом. Он задел ветку дерева, и она спружинила прямо мне в лицо, такое может случиться с каждым. Удар ветки пришелся прямо по глазам – вот и вся история.

– И из-за этого ты ослеп?

– Да, абсолютно. Врачи называют это амавроз.

– Непостижимо! Ты так уверенно держишься. Твои глаза по-прежнему выразительны, разве что чуточку спокойней, чем были когда-то. И ведь ты печатал перед тем, как я вошел… Послушай, ты меня не разыгрываешь?

– Тебе не хватает собаки и палки? – усмехнулся Каррадос. – Нет, это не шутка.

– Но как же тяжело тебе должно быть, Макс. Ты всегда был таким импульсивным, непоседливым – постоянно в движении. И почему именно тебе достался такой жестокий удел?

– Кто-нибудь еще кроме меня тебя узнал? – спросил Каррадос спокойно.

– Ты же объяснил, что по голосу… – ответил Карлайл.

– Да, но другие тоже слышали твой голос. И только у меня не оказалось глаз, доверчивых и глупых, которые так легко ввести в заблуждение.

– Какой своеобразный подход! А могу я поинтересоваться: твои уши тоже невозможно обмануть?

– Уже нет. А также мои пальцы. Да и вообще все остальные органы чувств, которым самим приходится за собой присматривать.

– Ну да, конечно, – протянул Карлайл, чье сочувствие было столь явно отвергнуто. – Я рад, что ты так спокойно это воспринимаешь. Естественно, старик, если, по-твоему, слепота – это преимущество, тогда… – Тут он замолк и покраснел. – Я прошу прощения, – закончил он натянуто.

– Возможно, это и не преимущество, – сказал Каррадос. – Но у слепоты есть свои положительные стороны, о чем зрячие вряд ли подозревают. Я имею в виду исследование нового мира, получение нового опыта, в тебе просыпаются неведомые силы и неизведанные ощущения – это жизнь в четвертом измерении. Но почему ты просишь прощения, Луис?

– Я – бывший поверенный, юрист, лишенный права практики в связи с фальсификацией счета, который находился у меня в управлении. Вот так, мистер Каррадос, – ответил Карлайл, поднимаясь.

– Сядь, Луис, – мягко произнес Каррадос, чье лицо и удивительно живые глаза излучали доброту и понимание. – Кресло, на которое ты сейчас сядешь, крыша над твоей головой, да и вообще вся уютная обстановка, которую ты не преминул заметить, – конечный итог истории с фальсификацией одного доверительного счета. И что, разве я называю тебя «мистер Карлайл»? Ну о чем ты говоришь, Луис!

– Я не подделывал этот счет! – яростно выкрикнул Карлайл. Однако же уселся и добавил уже спокойнее: – И зачем я тебе все это рассказываю? Я никому об этом не говорил.

– Слепым больше доверяют, – ответил Каррадос. – Мы не участвуем в марафоне, в обычном соперничестве между людьми. Кроме того, почему бы тебе не быть со мной откровенным, ведь в моем случае счет был подделан.

– Что ж, Макс, спасибо тебе на добром слове.

– Практически все, чем я владею, перешло ко мне по наследству от американского кузена при условии, что я возьму фамилию Каррадос. Свое состояние он сколотил путем гениальной махинации: ему удалось подделать отчеты об урожае и выйти сухим из воды. Я хочу обратить твое внимание на тот факт, что унаследовать краденое добро столь же предосудительно, как самому его украсть.

– Но куда безопасней. Мне немало известно об этом, Макс… Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, чем я занимаюсь?

– Расскажи, – попросил Каррадос.

– Я возглавляю частное агентство расследований. Когда меня лишили лицензии, пришлось задуматься, как жить дальше. И вот что я сделал: сменив имя и внешность, открыл контору. Мне досконально известна правовая сторона бизнеса, а «наружной» работой занимается бывший сотрудник Скотленд-Ярда.

– Замечательно! – воскликнул Каррадос. – И многих убийц ты уже изловил?

– Да нет, – честно признался Карлайл, – мы занимаемся все больше разводами да растратами.

– А жаль, – заметил Каррадос. – Знаешь, Луис, я втайне всегда мечтал стать детективом. Эта мечта до сих пор меня не покинула, я думаю, что смог бы совершить кое-что полезное на этой ниве, представься только случай. Ты улыбаешься?

– Ну что ж, в этом что-то есть…

– Да-да, слепой детектив… слепой идет по следу…

– Наверное, ты прав, есть определенные преимущества, – поспешил деликатно добавить Карлайл, – но если серьезно, я не могу себе представить другую профессию, кроме разве что художника или скульптора, в которой зрение играло бы такую важную роль.

Каким бы ни было на сей счет мнение Каррадоса, он держал его при себе, на его дружелюбном лице не отразилось и тени несогласия. В течение целой минуты он курил, словно наслаждаясь видом голубоватых струек дыма, витающих и постепенно растворяющихся в воздухе. Хозяин поставил перед своим гостем коробку с сигарами той марки, которую Карлайл ценил чрезвычайно, но считал для себя непозволительной роскошью, и то, с какой деловитой уверенностью и легкостью слепой человек принес и поставил перед ним эту коробку, вызвало у Карлайла легкое замешательство.

– Когда-то и ты, Луис, был ценителем искусства, – заметил Каррадос, помолчав. – Что ты скажешь о моем последнем приобретении: взгляни вон на того бронзового льва на витрине. – Карлайл начал оглядываться, и он быстро добавил: – Я имел в виду другую витрину, ту, что слева.

Карлайл бросил взгляд на своего собеседника, – лицо его выражало лишь кротость и благодушие. Они подошли к скульптуре, и гость принялся внимательно ее осматривать.

– Хороша, – признал он. – Кто-то из поздних фламандцев, не так ли?

– Нет, это копия работы Видаля [119]119
  Луи Видаль(1831–1892) – французский скульптор, известный под именем Наватель, ослеп в юности, многие свои работы подписывал «Видаль слепой». Особенно известны его бронзовые изображения животных и портретные бюсты.


[Закрыть]«Рычащий лев».

– Видаль?

– Да, французский скульптор, – тон Каррадоса сделался неестественно ровным, – он, по несчастью, был слеп – как и я.

– Макс, старый притворщик! – возопил Карлайл. – Признайся, последние пять минут ты обдумывал этот ход! – Чувствуя себя одураченным, он закусил губу и повернулся спиной к хозяину дома.

– А помнишь, как мы гурьбой наваливались на этого самодовольного осла Сандерса, а потом хохотали над ним? – спросил Каррадос, не обращая внимания на недовольство Карлайла.

– Помню. Ну хорошо, – сказал он, имея в виду бронзового льва, – и как он это делал?

– Руками.

– Само собой. Мейя интересует, как он изучал свою модель?

– Тоже руками, он называл это «ближайшим рассмотрением».

– Он что, и льва ощупывал?

– В этом случае он прибегнул к услугам дрессировщика: тот привел к нему льва и держал его, покуда Видаль изучал животное… Так ты согласен пустить меня по следу тайны, Луис?

Расценив этот вопрос не иначе как очередную выходку из неиссякаемого арсенала старого приятеля, Карлайл принялся изобретать достойный ответ. Но тут внезапная мысль заставила его хитро улыбнуться. Вообще-то к этому моменту цель визита совершенно улетучилась у него из головы. Теперь же, вспомнив сомнительной подлинности тетрадрахму и рекомендации Бакстера, он понял, что имела место какая-то ошибка: или Макс был не тем Каррадосом, или нумизмата ввели в заблуждение, и хотя хозяин дома для человека в его ситуации, несомненно, обладал редкими талантами, вряд ли он смог бы определить фальшивку, не имея возможности взглянуть на монету. Кажется, подворачивалась отличная возможность разоблачить Каррадоса!

– Что ж, Макс, – ответил Карлайл, взвешивая каждое слово, – я не против. Вот это – возможный ключ к разгадке одной грандиозной аферы. – Он пересек комнату и опустил тетрадрахму в ладонь Макса. – Что скажешь?

В течение нескольких секунд слепой ощупывал монету, легонько касаясь ее кончиками пальцев – Карлайл взирал на это с самодовольной усмешкой, – затем, сохраняя серьезность, он взвесил тетрадрахму на ладони и в заключение лизнул ее языком.

– Итак? – требовательно спросил гость.

– Мне недостает информации, чтобы быть уверенным. И если бы ты открыл мне немного больше из того, что тебе известно, быть может, я пришел бы к совсем иным выводам…

– Само собой, – с радостной ухмылкой вставил Карлайл.

– Что ж, тогда я советую тебе арестовать горничную, Нину Брен, связаться с полицией Падуи, ознакомиться с некоторыми подробностями карьеры Элены Брунези и предложить лорду Систоку вернуться в Лондон, чтоб выяснить, что еще пропало из его коллекции.

Карлайл нащупал стул и бессильно на него опустился. Он ни на секунду не мог отвести глаз от банального, в сущности, зрелища – благодушного лица Каррадоса, его же собственное лицо еще сохраняло следы недавнего самодовольства, теперь уже выцветшего и поблекшего.

– Боже милостивый! – наконец выговорил он. – Да как ты узнал?

– Разве не этого ты от меня хотел? – учтиво поинтересовался Каррадос.

– Перестань дурачиться, Макс, – сурово сказал Карлайл, – это не шутки.

Внезапно перед лицом этой загадки его охватила безотчетная тревога и неуверенность в собственных силах.

– Как тебе удалось узнать о Нине Брен и лорде Систоке?

– Ты же детектив, Луис, – ответил Каррадос. – Это делается просто. Чтобы что-то узнать, надо просто уметь смотреть и складывать два и два.

Карлайл застонал и в раздражении махнул рукой:

– Это все розыгрыш, да, Макс? И на самом деле ты прекрасно видишь?.. Впрочем, это тоже ничего не объясняет…

– Я действительно прекрасно вижу – как и Видаль. Но только в пределах ближайшего окружения, – ответил Каррадос, легко пробежав пальцем по надписи на монете, – а для дальних расстояний я держу вторую пару глаз. Хочешь проверить, как они работают?

Нельзя сказать, чтобы Карлайл с охотой дал согласие, сделал он это с весьма угрюмым видом. Карлайл чувствовал, что потерпел поражение на своем поле, и это его мучило чрезвычайно, но при этом он испытывал любопытство.

– Звонок как раз позади тебя, если не возражаешь, – сказал хозяин. – Войдет Паркинсон. Приглядись к нему повнимательней.

Паркинсон оказался тем самым человеком, что встретил Карлайла.

– Паркинсон, этот джентльмен – мистер Карлайл, – объяснил Каррадос вошедшему. – Ты запомнишь его на будущее?

Паркинсон охватил взглядом Карлайла с ног до головы, словно извиняясь, но сделал это так легко и быстро, что тому почудилось, будто с него проворно смахнули пыль.

– Сделаю все от меня зависящее, сэр, – ответил Паркинсон, вновь поворачиваясь к хозяину.

– Когда бы мистер Карлайл ни пришел, для него я всегда дома. Это все.

– Очень хорошо, сэр.

– Итак, Луис, – оживленно заговорил Каррадос, когда дверь вновь закрылась, – у тебя была прекрасная возможность изучить Паркинсона, Что ты о нем скажешь?

– В каком смысле?

– Попробуй описать его. Я слепой человек, целых двенадцать лет не видел своего слугу и хочу составить о нем мнение. Я ведь просил тебя приглядеться.

– Это я помню, да только твой Паркинсон из разряда тех людей, о которых и сказать толком нечего. Воплощенная заурядность. Среднего роста…

– Пять футов девять дюймов, – как бы про себя сказал Каррадос, – это повыше среднего роста.

– Такое трудно определить на глаз. Чисто выбрит. Волосы темно-русые. Никаких особых примет. Карие глаза. Хорошие зубы.

– И совсем как настоящие, – улыбнулся Каррадос, – я имею в виду зубы.

– Что ж, я не зубной врач, – отозвался Карлайл, – и не имел возможности детально осмотреть ротовую полость Паркинсона. Не понимаю, к чему ты это все затеял?

– Ну а его одежда?

– Одет как обычный камердинер.

– То есть во внешности Паркинсона ты не обнаружил ничего примечательного, что могло бы помочь его опознать?

– Еще он носит необычное золотое кольцо на мизинце левой руки, очень толстое.

– Кольцо можно снять. И все-таки в лице Паркинсона есть одна приметная особенность – это родинка на подбородке, хотя, готов признать, она весьма невелика. Эх, Луис, а еще сыщик!

– Как бы там ни было, – парировал Карлайл, слегка поежившись от этого упрека, хотя в нем явственно сквозила веселая дружеская ирония, – как бы там ни было, осмелюсь предположить, что Паркинсон не смог бы описать меня лучше, чем я его.

– А вот это мы сейчас и проверим! Позвони еще раз.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Сравним мои глаза с твоими, и если Паркинсон не даст тебе сто очков вперед, обещаю навсегда отступиться от своих детективных амбиций.

– Это разные вещи, – возразил Карлайл, но в звонок позвонил.

– Заходи и прикрой дверь, Паркинсон, – сказал Каррадос вошедшему слуге. – Будь любезен, не смотри больше на мистера Карлайла, пожалуй, тебе лучше всего повернуться к нему спиной – он не возражает. А теперь опиши мне этого джентльмена таким, каким ты его запомнил.

Паркинсон начал описание чрезвычайно почтительным тоном, словно принося таким образом мистеру Карлайлу свои извинения за столь вольное поведение, к которому его вынуждали обстоятельства.