Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Тина Дженкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

Лос-Анджелес, 2070

17

Фред Арлин чувствовал, как в нем нарастает раздражение. В голосе редактора отдела новостей, звучавшем во встроенных в стены кабинета динамиках, репортер ясно различал равнодушные нотки, и это его бесило.

– На кого вы в данный момент работаете? – спросил редактор с механической любезностью усталого и безразличного чиновника.

– На ЮКТВ.

– Никогда не слышал.

– Это крупнейший филиал Калифорнийского телевидения, – уточнил Фред, пытаясь придать своему голосу хоть каплю солидности.

– И давно вы там, э-э-э… трудитесь?

– Уже пять лет.

– В таком случае вы, вероятно, давно погибли как пишущий журналист. Телевидение очень быстро убивает любые литературные способности, если они есть.

– Вы хотите сказать, мое предложение вас не интересует?

– Если вы подготовите что-то вроде специального репортажа и пришлете мне, я его прочту… Но заранее ничего обещать не могу.

В динамиках раздался глубокий вдох и знакомое шипение кислородного прибора. Должно быть, в Нью-Йорке выдался сегодня «день повышенной опасности». Или редактор был астматиком.

Так ему и надо, придурку!..

– Какой объем вы имеете в виду?

– Три тысячи слов. Не больше.

– Специальный репортаж в три тысячи слов?! – Фред не верил своим ушам.

– Можете не соглашаться, ваше дело.

– Я согласен, согласен!

С некоторых пор Фред считал «Метрополитен» своей главной целью и единственным шансом. Это был последний крупный печатный журнал, сохранившийся в Соединенных Штатах. Никакой прибыли он не мог приносить просто по определению, однако каждый раз, когда ему грозило банкротство, непременно находился новый собственник, готовый погасить долги журнала. Можно было подумать, что с гибелью этого издания оборвется последняя ниточка, связывавшая страну с давно минувшей эпохой бумажной прессы. Правда, многие подписчики предпочитали получать «Мет» в электронном виде, однако существовала и горстка богатых читателей, готовых платить сумасшедшие деньги за привилегию время от времени держать в руках красочные журналы, отпечатанные на плотной мелованной бумаге. Статьи в «Метс» были намного длиннее и подробнее, чем в любых других журналах, и каждому, кому удалось здесь опубликоваться, была обеспечена блестящая карьера.

Путь Фреда к «Метрополитену» оказался непростым – через приятелей и их дальних знакомых, которые знать не знали, кто такой Фред Арлин. На удивление действенную помощь оказал ему редактор отдела информации из Лос-Анджелеса, который дал ему очень неплохую рекомендацию. И вот он наткнулся на это высокомерное дерьмо – Джеми Боуэра, который нарыл себе тепленькое местечко, а на остальных плевать!

– Какова вероятность того, что вы опубликуете мой материал? – осведомился Фред. Раздражать редактора не стоило, но ему нужен был хотя бы один определенный ответ, который он впоследствии мог бы выдать за обещание, которое в свою очередь…

В ответ послышался еще один шипящий астматический вдох:

– Примерно один к четыремстам. И напомните мне в сопроводительном письме о нашем сегодняшнем разговоре, иначе я могу не вспомнить, кто вы такой.

На линии воцарилась тишина – Нью-Йорк отключился. Фред поспешно достал свой микроорганайзер и отыскал в нем номер адвоката Дуэйна Уильямса. С Джимом Хаттоном он договорился встретиться в Санта-Барбаре во второй половине дня.

Рассеянный солнечный свет просачивался сквозь листья платанов на Стейт-стрит и падал на вымощенную плиткой лестницу. Лестница вела вверх, к толстой дубовой двери в стене небольшой ослепительно-белой виллы в испанском стиле. В несколько прыжков одолев ступеньки, Фред позвонил. Открыл ему сам Джим Хаттон. Фред поднял голову, чтобы взглянуть ему в лицо, и вздрогнул от неожиданности. Адвокат был абсолютно лыс.

– Вас, наверное, интересует моя голова, – спокойно проговорил Хаттон и, повернувшись к Фреду спиной, двинулся в полутемную прохладную прихожую.

– Это… это довольно необычно, – пробормотал Фред, несколько стушевавшись.

Выращивание волос было самой простой и доступной генетической операцией на рынке косметических услуг.

– Я подхватил контактную аллопецию, – сказал Хаттон. – Как ни странно, это оказался тот редкий случай, когда врачи ничего не смогли поделать.

– Мне очень жаль, мистер Хаттон. Я вовсе не хотел…

– Мне тоже жаль, можете мне поверить.

Адвокат провел Фреда в кабинет, где на полках стояло множество старых книг – большая редкость, особенно в рабочих кабинетах и офисах. Тяжелое уютное кресло, предназначавшееся для клиентов, тоже было старинным – в таком кресле мог сиживать сам Шерлок Холмс. На пыльных стеллажах, занимавших целиком одну стену, разложены какие-то инструменты, отдаленно напоминающие орудия пытки. В стеклянном цилиндрическом сосуде плавала отрезанная человеческая кисть.

Джим Хаттон уселся за свой обитый кожей рабочий стол мексиканской работы и жестом предложил Фреду устраиваться поудобнее.

– Вот, значит, что случается с клиентами, которые не могут оплатить счета за ваши услуги? – пошутил Фред, указывая на отрубленную руку в банке.

– Своим клиентам я обычно говорю, что эта рука – память об одном из самых известных моих дел, – сказал Хаттон, – но представителю прессы я, пожалуй, не рискну лгать столь беззастенчиво. И все же согласитесь, производит впечатление, а?

– Безусловно, – кивнул Фред, которому очень хотелось взять салфетку или полотенце и как следует протереть ветхое кресло. Вместо этого он потер собственные ладони и заметил, как в лучах солнца, пробивавшегося сквозь щели жалюзи, затанцевали пылинки.

– На самом деле эта рука – из игрушечного магазина. Мой сын настоял, чтобы я держал ее в офисе для… для повышения авторитета. Итак, – проговорил Хаттон уже совсем другим, деловым тоном, – чем я могу быть вам полезен?

Фред подумал, что резкий тон и слегка выпученные голубые глаза адвоката – такое же средство психологического давления, как и муляж руки.

– Я пишу статью о трупах, которые в соответствии с пожеланием их… гм-м… бывших владельцев участвуют в медицинских экспериментах, способствуя таким образом прогрессу современной науки, – начал он. – Мне стало известно, что незадолго до казни Дуэйн Уильямс пожертвовал свое тело для использования в одном из таких научных проектов, и я решил разузнать поподробнее, для каких именно исследований оно могло понадобиться.

Джим Хаттон рассмеялся. Это был короткий, отрывистый, совершенно невеселый звук, напоминающий собачий лай.

– Увы, ничего не могу сообщить вам по этому поводу.

– Почему?

Адвокат пожал плечами:

– Медицинские компании и институты, использующие трупы для экспериментов, обычно настаивают на соблюдении полной конфиденциальности.

– Но для чего такая секретность?

– Медицина по-прежнему остается областью, где риск намного выше, чем в других отраслях. И если какая-то компания работает над новым эффективным лекарством или методикой, она, естественно, не захочет, чтобы об этом пронюхали конкуренты.

– Значит, вы не можете назвать мне ни одного имени?

– Увы, мистер Арлин, я не знаю даже, какая компания или институт наложил лапу на труп Уильямса.

– Значит… никто не знает, куда в конце концов попало тело Дуэйна, не так ли?

– Администрация «Каньона Гамма» наверняка в курсе.

– Уж они-то точно ничего мне не скажут.

Джим Хаттон пожал плечами:

– Попытайтесь выяснить сами. Вы же репортер.

– А вы не можете мне помочь?

– Позвольте сначала спросить, зачем мне это – помогать вам?

Фред не нашелся, что на это ответить, и решил зайти с другой стороны.

– О'кей, – сказал он, – расскажите мне о Дуэйне. Каким он был?

– Но ведь ваша статья, кажется, немного о другом…

– Именно об этом! – с горячностью перебил Фред. – Дуэйн был казнен. Это уже новость!

– Вряд ли, особенно если судить по тому, сколько эфирного времени уделила этому событию пресса.

– А каково ваше мнение, мистер Хаттон? Как по-вашему, Дуэйн заслуживал смертной казни?

– И вы задаете подобный вопрос адвокату?

Черт побери, этот Хаттон оказался крепким орешком, но Фред решил не сдаваться.

– Разве адвокаты – не люди? – парировал он.

Хаттон снова пожал плечами:

– Я не верю в эффективность смертной казни. Именно поэтому я стал защитником, а не судьей или прокурором.

Фред почувствовал, что им пренебрегают. Во взгляде Хаттона читалось типичное адвокатское недоверие. Фред был не готов выдержать пристальный взгляд этих холодных выпученных глаз и, отвернувшись, стал рассматривать дохлую муху на подоконнике.

– Он мне нравился, – неожиданно сказал Хаттон.

– Нравился?! – удивленно переспросил Фред.

– Дуэйн, конечно, был форменным психом, но где-то глубоко внутри… Ну, вы понимаете…

– Откуда он вообще взялся? Как стал таким?

Из облезлого деревянного шкафчика Джим Хаттон достал толстую папку с какими-то бумагами, распечатками. Он явно был адвокатом старой школы и предпочитал конкретные, осязаемые вещи, которые можно потрогать, подержать в руках. Некоторые люди упрямо не желали сверять свои жизни с тем, что показывал компьютерный экран.

Джим Хаттон бросил увесистую папку на стол, подняв в воздух еще одно облачко пыли.

– Я думаю, здесь есть все, что вам нужно, чтобы описать семейную трагедию по-американски, – сухо сказал он, открывая папку. – О'кей. Уильямс Дуэйн Дуглас, родился в 2043 году в Бейкерсфилде. Мать – Дездемона Уильямс, родилась в 2013-м. Хроническая алкоголичка. Продолжала пить даже после принудительного – по решению суда – изменения соответствующего гена на аллельную модификацию Д2Р2. Допаминовые рецепторы необратимо разрушены.

Отец – Дуглас Петти. То, что он не оставил семью сразу после рождения Дуэйна и Кита, – наверное, самое худшее, что только могло случиться в их жизни. Дуглас терроризировал сыновей, причем проделывал это с явным удовольствием. Кроме того, он обладал неограниченной властью над женой. Однажды Дездемона и Дуглас решили оставить обоих детей в номере мотеля. Сказано – сделано; уложив мальчиков спать, они просто ушли в неизвестном направлении, не потрудившись даже оплатить счет. К этому времени в семье появился третий ребенок – Бобби, сестра Дуэйна и Кита. О ней мать заботилась – во всяком случае, прежде чем отправиться в мотель, она оставила ее у сестры. Что касается сыновей, то их судьба, похоже, не особенно интересовала Дездемону Уильямс. Как бы там ни было, с тех пор она с ними больше никогда не виделась.

Джим Хаттон закрыл папку.

– Что было потом? – поинтересовался Фред.

Адвокат пожал плечами:

– Мальчишек Уильямсов переводили из одного приюта в другой, пока их не усыновили Барри и Кристин Ленеманы. Но и этот гуманный акт едва не привел к катастрофе. Ленеманам, по-видимому, хотелось иметь только одного ребенка, а Дуэйн, на свою беду, не пришелся у них ко двору. Вот почему он стал таким, каким стал… Если хотите знать мое мнение, ничего другого и нельзя ожидать от человека, которого никто никогда не любил и с которым самые близкие люди всю жизнь обращались как с собакой.

Тут Фреду стало ясно, что внешняя холодность адвоката – всего лишь профессиональная маска, под которой скрывается натура глубоко эмоциональная.

– Как вам кажется, он был виновен в том преступлении, за которое его казнили?

– Не для печати?

– Разумеется, нет.

– Единственный человек, кто доподлинно знает, что случилось той ночью у Каменистого ручья, – Кит Уильямс, его брат. Они были вместе, когда погибла эта девчонка, Соннерс.

– А где теперь Кит?

Хаттон еще раз недобро усмехнулся.

– Где теперь Кит Уильямс? – повторил он. – Прячется, наверное, в какой-нибудь дыре. Если вы случайно его разыщете, мистер Арлин, я советовал бы вам не пытаться взять у него интервью, а действовать в соответствии с рекомендациями ФБР.

И Джим Хаттон бросил ему через стол фотографию. Со снимка с вызовом улыбался Дуэйн Уильямс.

– Но это не Кит!.. – удивился Фред. – Это же Дуэйн! Тот парень, которого казнили в «Гамме».

– Это Кит. Они были идентичными близнецами. Разве вы не знали?

– В пресс-релизе ничего об этом не говорилось…

– Эх вы! А еще журналист!.. – Адвокат презрительно ухмыльнулся.

Да-а, подумал Фред, а Хаттон-то тот еще сукин сын! Тем не менее он слегка приподнял руки вверх, как бы признавая правоту собеседника.

– Так вот, в рекомендациях ФБР говорится, что человек, опознавший Кита Уильямса, не должен пытаться его задержать. И даже приближаться к нему… ни при каких обстоятельствах. Этот парень опасен, как неразорвавшаяся граната. На свете немало людей, которым вы, мистер Арлин, можете посочувствовать, даже пожалеть… Мне, учитывая род моих занятий, приходится проявлять сочувствие даже к тем, кого в обществе принято считать негодяями и подонками. Но не к таким, как Кит Уильямс… Для этого мерзавца у меня не найдется ни капли жалости.

Выйдя на залитую солнцем Стейт-стрит, Фред остановился в легкой растерянности. Он никак не мог сообразить, в какую сторону ему надо идти. На душе у него было неспокойно, коленки слегка дрожали. Быть может, подумалось ему, все дело в том, что он слишком привык к безопасности виртуальных судебных присутствий, когда репортер может затребовать любое досье, чтобы без спешки, вдумчиво и внимательно ознакомиться с ним. А главное – для этого вовсе не надо даже находиться в том же городе, где рассматривается дело. Из своего кабинета Фред мог подключиться к любому залу судебных заседаний, и, будучи человеком достаточно ленивым, он предпочитал именно так и поступать. Куда как приятно работать дома, сидя в удобном кресле перед экраном компьютера! Нет, запутанные расследования и скитания по трущобам в поисках человека, который может оказаться опасным преступником, – это не для него.

Повернувшись, Фред медленно двинулся в сторону берега.

– Если я иду на пляж, следовательно, я гедонист, – пробормотал он, пробираясь сквозь толпы состоятельных на вид бездельников, которые заполняли тротуары и магазины. Солнце весело блестело в голубом небе, впереди сверкал океан, и с каждым шагом Фреду все труднее было поверить, что в подобном мире есть место для таких, как Кит Уильямс. И все же где-то глубоко внутри него жила и крепла странная убежденность, что ему нужно непременно найти этого опасного типа. Найти и поговорить с ним. Хотя бы для того, чтобы показать всем – и прежде всего самому себе, – что он не какой-нибудь трусливый белоручка, привыкший только нажимать кнопки. Он должен делом подтвердить, что у него достаточно мужества и упорства, чтобы войти в элиту журналистского корпуса.

Феникс

18

Прошло две недели, и наномашины сообщили, что 88 процентов клеток в теле с порядковым номером 13 восстановлены полностью. По сравнению с прошлыми попытками это был большой успех, и все же пораженных некрозом тканей в организме оставалось еще слишком много. Гарт долго раздумывал, прежде чем принять решение. Разумеется, можно продолжить начатую процедуру и попытаться избавить организм от еще какого-то количества пораженных клеток, но это чревато изменением химической активности среды, в которой все полезные процессы могли существенно замедлиться. Что, в свою очередь, могло привести к атрофии или даже к отмиранию уже оздоровленных клеток. Между тем время оставалось решающим фактором, и в конце концов Гарт решил рискнуть и извлечь тело из защитной ванны.

Для начала необходимо было поднять температуру изотонического раствора и заполнить насос, подававший в кровеносную систему заменитель плазмы, искусственно синтезированной кровью. Этот последний процесс занял не слишком много времени: буквально на глазах экспериментаторов под кожей пациента проступила синеватая сетка вен.

После того как в теле восстановилась нормальная циркуляция крови, его оставалось только извлечь из ванны. Эта операция тоже была полностью механизирована; специальные моторы постепенно, дюйм за дюймом, наматывали на валы эластичные тросы, поднимая тело все выше к потолку. Вязкий изотонический раствор стекал с кожи, как не до конца застывший клей. Но вот тело повисло над ванной, и в дело вступила хирургическая бригада. Врачи дренировали и промыли легкие и вставили в трахею респираторную трубку.

– Взгляни-ка на это, Гарт, – окликнула коллегу Персис, стоявшая у мониторов в дальнем углу лаборатории. – Ничего подобного у нас еще не было.

Гарт подошел к ней, и некоторое время они вместе следили за рефлекторным подрагиванием сердечной мышцы.

– Да, у него это произошло быстрее, чем у других, – согласился Гарт.

Обычно сердце в первые дни нуждалось в помощи специального насоса.

– Сильный организм, – пожала плечами Персис. – Да и занятия в тюремном тренажерном зале принесли свою пользу. Этот человек был в отличной форме.

На протяжении последующих двух дней тело оставалось в подвешенном состоянии. Когда микроскопические исследования, проводившиеся через каждый час, показали, что сердце готово к работе, Гарт решился увеличить давление в кровеносной системе. Вечером второго дня сердце пациента совершило первое спонтанное сокращение. Автоматика сразу отключила насос байпаса, и дальше сердце сокращалось совершенно самостоятельно. Все, кто присутствовал в тот момент в лаборатории, приветствовали это важное событие аплодисментами.

– Давайте не будем забегать вперед, – предупредил Гарт. – Мы вступаем в область чистой теории, и что будет дальше, ведомо одному только Богу…

Он распорядился подогреть тело до температуры, близкой к нормальной, и поместить в гипербарическую камеру, чтобы увеличить приток кислорода к мозгу. Одновременно на мозг осторожно воздействовали при помощи стимулирующих магнитных полей, однако по большому счету ничего кардинального сделать было нельзя: экспериментаторам оставалось только сидеть и ждать, пока нейроны вырастут и соединятся в цепи. К счастью, сорок седьмая хромосома работала даже лучше, чем ожидалось. Во всяком случае, внутреннее сканирование не показало ни бластом, ни опухолей. Не было также и признаков отторжения тканей.

Но к исходу пятых суток прирост нервной ткани все еще оставался недостаточным. По какой-то причине – по какой, Гарт и представить себе не мог – нейроны росли во много раз медленнее, чем обычная соединительная ткань.

– Боюсь, что сердце проснулось слишком рано, – сказал он почти жалобно, пристально разглядывая экран рентгеноскопа в поисках электрической активности мозга.

К этому времени тело уже перенесли в небольшую комнатку в подвале здания – в самом конце длинного коридора, в который выходили двери множества заброшенных и законсервированных лабораторий. Подвал представлял собой унылый, полутемный лабиринт размещенных на нескольких уровнях операционных, смотровых, исследовательских помещений, куда по своей воле не заходил никто из персонала Центра. Гарта такое положение более чем устраивало. Его собственные секретные лаборатории находились на самом последнем цокольном этаже, и ему очень не хотелось, чтобы в непосредственной близости от них появлялись посторонние.

Время шло, а команда исследователей оставалась в состоянии бездеятельного ожидания. Единственное, что они могли делать, – это регулировать и подстраивать следящее оборудование. Несколько человек заключили между собой пари, поспорив о том, сколько дней проживет тело номер 13. Гарт знал об этом, но делать собственную ставку не спешил. Все эти дни он вообще держался особняком от остальных. Частенько он прохаживался по коридорам «Икор корпорейшн», пытаясь придумать какой-нибудь способ сдвинуть дело с мертвой точки. Иногда он просто сидел в своем кабинете и, слушая Моцарта, разбирался с накопившейся бумажной работой, но без особого успеха. Все его мысли были заняты текущим экспериментом. Ждать было тяжелее всего, хотя Гарт прекрасно знал – период, когда ничего не происходит, неизбежен при работе с каждым новым телом, а первоначальное волнение всегда сменяется таким вот томительным ожиданием, за которым следует успех или провал.

Несколько раз ему звонил Джон Рэндо, и один раз – президент. Гарт разговаривал с обоими из своего кабинета. Президенту он обещал перезвонить, как только что-то изменится. Звонок из Белого дома польстил его самолюбию, но в то же время Гарт не на шутку рассердился на Рика Бандельера, который фактически его подставил. Ведь теперь именно Гарт и никто другой будет вынужден сообщить главе государства, что эксперимент, на который тот возлагал столь большие надежды, провалился.

Впрочем, звонки эти странным образом подействовали на него успокаивающе. Гарту, по крайней мере, стало окончательно ясно, что он больше ничего не может сделать, поэтому он решил съездить домой, чтобы повидаться с семьей. И все же он не утерпел и, прежде чем покинуть здание, решил еще разок взглянуть на своего пациента. В лаборатории Гарт неожиданно застал Монти, который терпеливо сидел возле специально оборудованной койки.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Гарт, заметив припухшие от недосыпа глаза лаборанта. – Ступай поспи.

Но Монти только покачал головой:

– Когда умирал один из братьев моего отца, никто из нас не сумел добраться до него вовремя. И теперь я хочу, чтобы рядом с доктором Шихэйном был кто-то, когда он очнется.

Гарт машинально придвинул стул и тоже сел. Несколько минут оба молчали, глядя на неподвижное, почти уже нечеловекообразное существо, которое они создали.

– Ты действительно думаешь, что это… что он придет в себя? – спросил наконец Гарт.

Монти пожал плечами.

– Я не думаю, – ответил он простодушно. – Я просто надеюсь.

– Не хотелось бы тебя разочаровывать, – медленно проговорил Гарт, – но… у него очень, очень мало шансов.

Подняв голову, он посмотрел на круглое лицо Монти, казавшееся еще круглее в туго затянутом капюшоне костюма биохимической защиты. Всегдашнее добродушное, чуть насмешливое выражение исчезло с лица лаборанта; теперь его неподвижные черты выражали только решимость и какое-то мрачное упрямство.

– Я бы на твоем месте не слишком привязывался к нему, Монти, – неуверенно добавил Гарт.

– Но ведь в этот раз все может закончиться по-другому, – возразил тот. – Ведь теперь мы действуем иначе, не так ли? Улучшенный метод…

– В прошлые разы, – ответил Гарт, – мы тоже использовали улучшенную методику. Мы совершенствуем ее от эксперимента к эксперименту и в конце концов должны получить положительный результат. Но не обязательно в этот раз. Ты нужен мне, Монти, чтобы довести до успешного завершения весь проект, поэтому мне не хочется, чтобы ты потратил все силы на какое-то одно тело.

Когда Гарт ушел, Монти склонился над пациентом и обтер его распухший лоб освежающей салфеткой.

– Все равно это неправильно, – прошептал он чуть слышно. – Неправильно – и все тут!

19

Телефонный сигнал ворвался в сон Гарта пронзительным, как визг сверла, писком, и он, еще не до конца проснувшись, зашарил рукой по сенсорной клавиатуре аппарата на ночном столике. Примерно после третьего сигнала ему удалось наконец нажать нужную кнопку. Кое-как разлепив веки, Гарт увидел, что часы показывают четыре утра.

Звонила Персис:

– Прошу прощения, Гарт, но я решила, что тебя необходимо разбудить…

– Что стряслось? – спросил он, чувствуя, как с него слетает последний сон. – Что-нибудь с пациентом?

– Да. Его иммунная система борется с вирусом герпеса.

У Гарта упало сердце.

– О'кей, – быстро сказал он. – Сейчас выезжаю.

Жена Гарта Клер оторвала от подушки заспанное аристократическое лицо.

– Что случилось? – спросила она сиплым со сна голосом.

– Ничего особенного, – ответил Гарт. – Спи. Какие-то неполадки с аппаратурой…

Шагая по коридору к лаборатории, где находилось тело, Гарт даже сквозь защитную маску улавливал витавший в воздухе запах жидких питательных растворов, испражнений и мокроты. В лаборатории он застал Персис и Монти, которые склонились над пациентом. Само тело было как никогда похоже на жертву неудачного медицинского вмешательства: обметанные губы растрескались, волосы свалялись, кожа набрякла и пошла багровыми пятнами, а пористый силиконовый бинт, прикрывавший шов на шее, покрылся пятнами проступившей сукровицы.

– Господи, неужели нельзя было привести его в порядок! – вырвалось у Гарта досадливое восклицание, и Персис с вызовом посмотрела на него. Похоже, замечание ей не понравилось.

– Мы были заняты, – отрезала она. – Взгляни-ка сюда…

И она драматическим, чуть картинным жестом показала на экран рентгеноскопа. Поглядев на него, Гарт убедился, что Персис нисколько не ошиблась в своем первоначальном диагнозе. Иммунная система организма атаковала вирус герпеса, который они использовали в качестве переносчика сорок седьмой хромосомы.

– О'кей, понятно, – проговорил Гарт. – Как ведут себя антитела?

– Активность нарастает, – сказал Монти.

– А белые кровяные тельца?

– Концентрация лейкоцитов составляет сорок один к пяти и продолжает расти.

– Я уверена, что это действует Голова, – добавила Персис, часто моргая слипающимися от усталости глазами.

– Ты права, – кивнул Гарт. – Иммунная система доктора Шихэйна приспособлена к старым вирусам, и теперь, когда его клетки столкнулись с новейшей разновидностью герпеса, они, естественно, отреагировали на него как на вторжение.

– Но почему ничего подобного не происходило раньше? – спросил Монти.

– Мы оживили его слишком рано, – объяснил Гарт. – А я оставил в Голове слишком много старых клеток. Естественно, это не могло пройти без последствий.

– И что нам теперь делать?

– Нужно привести его в порядок и… надеяться, что организм справится сам.

Весь остаток ночи Гарт, Персис и Монти трудились не покладая рук, делая все возможное, чтобы облегчить состояние пациента. Тщательно, словно совершая какой-то языческий обряд, они обмыли тело, натерли кожу ароматическими маслами и смазали губы антисептической мазью. Учитывая общее ослабленное состояние организма, существовала реальная опасность нагноения шейного шва, поэтому Гарт выложил на специальный бинт несколько порций мушиных личинок и укрепил этот странный компресс на ране. Личинки, питавшиеся пораженной тканью, должны были очистить шов, однако остановить развитие опасной инфекции не удалось. Не прошло и суток, как у пациента развилась острая бактериальная пневмония.

– Еще один сувенир из далекого прошлого, – вздохнул Гарт. – А ведь все шло так хорошо!

Но ничего поделать было уже нельзя, и он – хотя и неохотно – велел перевести основные органы на диализ.

– Мне кажется, в левом легком появились признаки некроза, – сказала Персис, обследовав пациента вечером следующего дня. Она ничего больше не прибавила, но этого и не требовалось – все и так знали, что это означает. В лунках губчатых альвеол начал скапливаться гной, что могло привести к кровотечению или даже к полному коллапсу легкого. Не тратя времени даром, Гарт вооружился фонендоскопом и сразу услышал грозные хрипы и бульканье в нижней части грудной клетки пациента.

– Ты не ошиблась, это гнойный плеврит, – подтвердил он поставленный Персис диагноз. – К сожалению, на данном этапе мы ничего не можем предпринять.

– Почему? – удивилась Персис.

– Мы и так сделали все, что могли. Нам остается только ждать, пока организм сам справится с инфекцией. Или… не справится.

– Мы могли бы попробовать сделать ему плевральную пункцию.

Эта процедура предусматривала введение в плевральную полость длинной дренажной иглы и забор образца гноя, по которому можно определить тип инфекции.

– …И если мы обнаружим вирусы распространенных в прошлом штаммов, – добавила она, – можно будет обратиться в архив Центра контроля заболеваемости. Там наверняка найдется подходящий антибиотик.

– Нам нельзя обращаться в ЦКЗ, – резко возразил Гарт.

– Но старые бактерии могут быть восприимчивы к действию старых лекарств! В этом случае…

– Я знаю, – перебил Гарт. – Но… сначала мне нужно с тобой поговорить.

– О чем? – спросила Персис.

– Не здесь. Давай выйдем в коридор.

– Я не могу обращаться ни в ЦКЗ, ни в какое-то другое правительственное агентство! – резко сказал Гарт, когда они с Персис уединились в одной из законсервированных лабораторий, где их никто не мог подслушать. – Это все равно что самому сунуть голову в петлю!

– Но почему? Я не понимаю!..

– Если только в Центре контроля заболеваемости пронюхают, что наша Голова является носителем каких-то болезней из прошлого, они спустят на нас всех собак, и в первую очередь – Федеральное агентство бактериологической безопасности. А ФАББ с нами церемониться не станет. Эти ребята живо конфискуют нашего пациента, а проект закроют раз и навсегда. Как представляющий бактериологическую опасность для населения.

– Но если ФАББ убедится, что мы соблюдаем все меры предосторожности, оно, конечно, не станет нас закрывать. Возможно даже, агентство станет сотрудничать с нами… – сказала Персис.

– Похоже, ты ничего не знаешь о том, что такое ФАББ и как оно работает, – покачал головой Гарт и, наклонившись к ней, проговорил шепотом: – Пять лет назад несколько человек умерли, получив выращенные в этих самых лабораториях органы, которые оказались заражены вирусами. Этот случай едва не поставил крест на моей карьере, и я не хочу, чтобы что-то подобное повторилось. Мне удалось собрать достаточно информации, касающейся работы моей рибосомы. И я считаю, что самое разумное в данной ситуации – дать телу снотворное и… оставить его в покое.

Персис задумалась. Ее лицо отразило глубокую внутреннюю борьбу.

– Мне не удалось собрать никакой полезной для проекта информации, – промолвила она наконец. – Да и самовозбуждение нервных клеток остается пока под большим вопросом. Мне кажется, мы должны сделать все возможное, чтобы тело выжило. По-моему, просто преступно остановиться сейчас, когда успех так близок!

– Но тело является источником инфекции. И оно может быть опасно – для тебя, для меня, для всего мира, наконец!

– Мы можем сдерживать инфекцию, не давать ей распространяться.

– А потом что?

– Можно достать нелегальные антибиотики. В том же ЦКЗ или за границей. Я слышала – в особых случаях некоторые врачи именно так и поступают. У меня есть, гм-м… связи. И возможно, нам удастся найти средство борьбы с болезнью, не ставя в известность правительственные агентства.

– О'кей, допустим, мы достанем подходящий антибиотик и он сработает. Но если тело просуществует достаточно долго, ФАББ непременно захочет обследовать его, а любое обследование включает анализы на биопсию. Они обнаружат остаточные следы антибиотика и все равно конфискуют тело, а нас прикроют.

– То есть вне зависимости от того, останется пациент жив или нет, нас ждут крупные неприятности. Ты это хотел сказать?

– Я… я не предвидел подобного развития событий, – честно признался Гарт. – Я поторопился – слишком рано извлек тело из ванны – и вот результат.

Персис наклонила голову.

– Значит, – сказала она, глядя в сторону, – нужно как-то спрятать тело от агентства.