Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Тина Дженкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц)

Собравшиеся разразились радостными восклицаниями.

– Кроме того, стволовая часть мозга восстановилась до такой степени, что теперь он сам может поддерживать гомеостаз.

– А когда мозговой ствол будет в состоянии управлять телом? – спросил кто-то из лаборантов.

– Думаю, он уже готов, и сегодня мы это проверим! – торжественно объявил Гарт.

– И что будет тогда? – осведомился Монти.

– Чтобы восстановить когнитивные функции мозга, мне придется на время превратиться в садовника и, вооружившись компьютерными ножницами, отсечь посторонние нейроны, – объяснила Персис. – Мне уже случалось работать на живом мозге в Нью-Йоркском университете, и, скажу без лишней скромности, я сумела добиться очень неплохих результатов в области нервной регенерации – правда, лишь в специфически определенных отделах мозга. Со столь обширными поражениями мне еще не приходилось иметь дела. Я знаю только одно: в мозгу мистера Шихэйна мне встретится достаточно много накоротко замкнутых проводов, так что будьте готовы – мы можем столкнуться с довольно необычными реакциями физического свойства.

Сразу после утренней беседы Персис заглянула к Гарту в кабинет. Ей нужно было сказать ему много такого, о чем она не решилась говорить перед всеми. Когда она вошла, Гарт смотрел в окно.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она.

– Поговорить? О чем? – Гарт повернулся в ее сторону.

– О Дуэйне Уильямсе.

Гарт тяжело вздохнул. Он знал, о чем пойдет речь, и боялся этого разговора, потому что у него не было ответов на вопросы Персис.

– Ладно, расскажи, что тебя тревожит.

Она опустилась в кресло напротив рабочего стола Гарта.

– Насколько мне известно, у Дуэйна при жизни было сильно развито стремление самому контролировать события. И я уверена, что, когда он очнется, ему захочется, чтобы так продолжалось и дальше. Ты понимаешь, о чем я?

– Ты хочешь сказать, мы поступили не слишком обдуманно, самонадеянно?

Несколько мгновений оба молчали.

– Когда ты предложила воспользоваться пенитенциарной системой в качестве источника донорских тел, – сказал наконец Гарт, – я согласился только потому, что мне и в голову не могло прийти, что мы действительно будем оживлять их.

– Да, значит, то, что я слышала, – верно, – задумчиво проговорила Персис.

– Что же ты слышала?

– Некоторые считают, что мы живем в век, когда технология переросла человека.

– Иногда я спрашиваю себя, не лучше ли будет… покончить с ним.

– Не представляю, как ты можешь говорить такое!

Последовала новая пауза.

– Но к чему все это может привести? – покачал головой Гарт. – Что нас ждет?!

Персис нахмурилась:

– Мозговой ствол Уильямса работает.

– И?..

– Через пару дней он обретет сознание.

– И на что это будет похоже? У тебя есть информация, от которой мы могли бы отталкиваться, чтобы хотя бы представить будущую картину?

– Нет. Он будет жив, и он будет чувствовать все, что с ним происходит. В какой-то мере он обретет некое «я», с которым что-то будет происходить, но у него еще не будет интеллектуальных возможностей, чтобы обрабатывать эту информацию. Говоря возвышенным слогом, он будет жить в мире, где нет ни образов, ни звуков, ни слов… – Персис пристально посмотрела на Гарта, и в ее ореховых глазах отразилось льющееся в окно солнце.

– То есть его реакции будут чисто автоматическими?

– Почти.

– Каким был Уильямс, когда ты его обследовала? – спросил Гарт, откидываясь на спинку кресла. Он уже подозревал, что услышит, и ему это совсем не нравилось.

– Общественный балласт, – жестко ответила Персис. – Классический подонок с признаками всех социальных патологий. С самого раннего детства его личность формировалась в обстановке насилия и жестокости. Тогда же Дуэйн перенес несколько серьезных черепно-мозговых травм, затронувших лимбическую систему. Спонтанные вспышки агрессивного поведения, стремление манипулировать окружающими, серьезное поражение памяти, абнормальное сексуальное поведение и так далее. Но при этом мне не удалось обнаружить никаких дефектов в его вегетативной нервной системе; кроме того, уровень недетерминированной тревожности был у него практически в норме, так что, строго говоря, Дуэйн – не психопат.

– Это уже кое-что, – проговорил Гарт, но она не улыбнулась.

– Мозговой ствол Дуэйна также был в полном порядке. Именно поэтому я и выбрала его.

– За что его казнили?

– Он забил до смерти одну девушку, предварительно изнасиловав ее. В извращенной форме.

– О Господи!.. – простонал Гарт, обхватив руками голову. – Ума не приложу, как нам со всем этим справиться! Моей квалификации для этого просто не хватит!

– Я обеспокоена не меньше твоего.

– Ты обеспокоена? Всего-то-навсего?! Нет, Персис, мои чувства гораздо сильнее, чем просто «беспокойство»…

– На мой взгляд, у нас нет оснований смотреть в будущее столь пессимистично. Может быть, мозг Шихэйна сумеет удержать контроль над телом, когда сознание вернется к нему в полном объеме. Может, мозговой ствол и вовсе не будет оказывать на его поведение никакого влияния… А может, он вообще до этого не доживет.

– Слишком много «может быть», ты не находишь?

– Твоей квалификации вполне достаточно, чтобы позаботиться о теле, а разумом позволь заняться мне. Я считаю, мы должны продолжать работать. Нам просто нельзя останавливаться на середине пути!

Гарт мрачно покачал головой. От его приподнятого настроения не осталось и следа. Ах, если бы они были осторожнее в своих решениях! Увы, их всех слишком увлекла возможность использовать молодые, здоровые тела, которые конечно же намного более выносливы и живучи, чем изношенные тела стариков. Сейчас Гарт проклинал себя за то, что согласился с предложением Персис использовать преступников в качестве доноров. Вместе с тем он понимал, что, пойди они по другому пути, им никогда бы не продвинуться так далеко, как сейчас.

Лос-Анджелес

24

В сообщении о казни Дуэйна Уильямса было что-то такое, что, по глубокому внутреннему убеждению Фреда, могло при удачном стечении обстоятельств принести ему высшую журналистскую награду. Именно поэтому он поместил это дело на верхнюю полку своей мысленной картотеки, где пылилось еще с полтора десятка идей, некогда казавшихся столь же многообещающими. Фред, впрочем, почти не сомневался, что на этот раз у него все получится, но – увы – пока всех его материалов могло хватить лишь на несколько жалких строчек, откровенно говоря, без малейшего намека на сенсационность. Пару раз Фред звонил в ФБР, чтобы узнать, есть ли какие-нибудь новости о местонахождении Кита Уильямса, но о нем по-прежнему не было ни слуху ни духу. В конце концов Фред едва не забыл о сногсшибательном материале, который он собирался приготовить для «Метрополитена». Но однажды ночью, шатаясь по Сети, он наткнулся на список разыскиваемых ФБР преступников и обнаружил в нем имя Кита Уильямса. К списку прилагался информационный файл, содержавший не только фотографии самого Кита, но и интервью с его сестрой Бобби. Пробежав его глазами, Фред сразу вышел из состояния сонной апатии, навеянного многочасовым сидением перед монитором. Надо будет позвонить этой Бобби, решил он. А что? Вреда от этого, во всяком случае, не будет. Он просто позвонит ей – и все.

Сказано – сделано. К его огромному удивлению, Бобби согласилась встретиться с ним почти сразу, словно давно ждала чего-то подобного. Фред со своей стороны тоже решил не тратить время зря и пообещал приехать на следующий день.

Подъезжая к окраине Сан-Луис-Обиспо, где жила Бобби, Фред почувствовал нарастающую тревогу. Это был так называемый «временный поселок», состоявший из множества сборных фанерных или щитовых домиков, которые почти сплошь покрывали отлогие склоны холмов. Подобные поселки существовали теперь вокруг большинства калифорнийских городов. В свое время они возводились в качестве временных прибежищ для миллионов переселенцев, которые начали прибывать в Калифорнию после первых масштабных стихийных бедствий, однако и теперь, сорок лет спустя, в этих поселках жило достаточно много людей.

Облупившийся знак «Добро пожаловать в «Солнечную рощу!» нисколько не улучшил настроение Фреда. Припарковав машину у тротуара, который отличался от проезжей части улицы лишь тем, что кучи мусора на нем были выше, он выбрался наружу. Ему очень не хотелось оставлять машину без присмотра, но делать было нечего, и он начал пробираться к дому через широкий передний двор, засыпанный грудами щебня и обломков кирпича. Когда он оказался в нескольких шагах от дома, дверь с изодранной сеткой широко распахнулась, и на пороге появилась дебелая молодая женщина, в которой Фред сразу признал хозяйку.

Проведя гостя в крошечную кухню, Бобби Уильямс грузно опустилась на продавленную тахту и вопросительно уставилась на Фреда, ожидая, что он начнет разговор первым. У нее был такой же, как у брата, пухлый, чувственный рот с опущенными уголками, и Фред с невольным страхом подумал, что и характер у нее, наверное, такой же взрывной и непредсказуемый.

– Где, говорите, вы работаете? – спросила Бобби, выговаривая слова так небрежно, что казалось, она думает о чем угодно, только не о своем неожиданном госте. На ней было бесформенное платье, словно сшитое из нескольких кусков ткани, небрежно соединенных неровными, кривыми стежками, и Фреду стало ее жалко.

– Я из «Калифорния ТВ», – объяснил он.

– Ах да, КТВ… – повторила Бобби и заерзала на месте, словно пытаясь произвести более выгодное впечатление.

– Я писал о казни Дуэйна, – добавил Фред и, пробравшись между ветхой мебелью, уселся на свободное местечко на второй софе. – И мне всегда казалось, что в этом деле не все так просто. На пресс-конференции вы сказали, что у вашего брата была тяжелая жизнь. Вы не могли бы рассказать об этом поподробнее?

– Откровенно говоря, я не очень люблю вспоминать то время.

– Очень хорошо вас понимаю, миссис Уильямс. Поверьте, мне очень не хотелось вас беспокоить, но… Дело в том, что я собирался написать свою статью в сочувственном ключе… – Фред замолчал, ожидая ее реакции.

– Я… мне всегда казалось, что Дуэйн абсолютно никому не нужен, – выдавила Бобби.

– Почему никому не нужен?

– Он был… странным.

– В каком смысле?

– Ну, когда он был маленьким, то получил… травму. После нее он так никогда и не оправился.

– Я ничего об этом не знал, – сказал Фред. – Какая травма?

Бобби повернулась к окну, и ее двойной подбородок мелко-мелко задрожал.

– Я помню только, как отец напился, бросился на мать и стал ее бить. Это было уже не в первый раз, и мы сразу спрятались под кровать, чтобы не попасть ему под горячую руку. Разделавшись с матерью, отец стал искать нас. Мы все плакали, но старались не шуметь, чтобы он не нашел нас по звуку, а Дуэйн… Он как бы закрывал меня своим телом. Одна его нога высунулась из-под кровати. Отец увидел ее, схватил Дуэйна за ногу и потянул сначала на себя, потом дернул вверх. Тогда-то он и ударился об пол головой… У него была такая здоровенная шишка… я помню – потом он давал нам ее потрогать. Мы называли ее «вторая голова Дуэйна». Она держалась около недели, потом начала проходить, но… после этого случая Дуэйн почти не улыбался. Уже много позже, когда мы выросли, он часто сидел молча и смотрел в пространство. Спросишь его, что, мол, с тобой, а он молчит, словно не слышит. Нет, я не хочу сказать, что Дуэйн стал тупым или придурком, нет – он по-прежнему оставался самым умным из нас, но… Он стал каким-то другим, странным. Говорил, что читает чужие мысли и видит людей насквозь, а сам не мог предвидеть последствий собственных поступков. Он никогда не заглядывал вперед, и это в конце концов довело его до беды. Нет, в душе он не был злым, просто – как это говорится? – впечатлительным и легко поддавался чужому влиянию. К примеру, если бы кто-нибудь сказал ему «иди за мной» или «делай то-то», он бы пошел и сделал и не стал задавать вопросов. Как щенок-несмышленыш, честное слово! А Кит частенько этим пользовался…

Бобби промокнула глаза тряпицей. Со стороны можно было подумать, будто она плачет, но Фред хорошо видел, что глаза у нее совершенно сухие. Очевидно, Бобби столько раз повторяла свой рассказ, что этот рассчитанный на публику жест сделался для нее привычным. А может, она просто выплакала все слезы, которые у нее были. Гм-м… неплохо сказано! Это может даже пойти в заголовок.

– Кит – это ваш второй брат? – уточнил он с великолепной небрежностью, словно это не имело никакого особого значения.

– Кит… – машинально повторила Бобби, не подтвердив и не опровергнув факт существования второго брата.

– Почему он не захотел приехать на… казнь? – на последнем слове Фред немного понизил голос, словно из уважения к чужому горю.

– Я не знаю, да и честно говоря, мне наплевать…

– А где он сейчас? Где его можно найти?

– Сейчас Кита можно найти в списке полусотни самых опасных преступников, который ФБР публикует каждый месяц, – ответила Бобби неожиданно резким тоном. – Это все, что мне известно. В прошлом году он десять месяцев держался в первой десятке… Понятия не имею, как они это определяют, – добавила она, словно речь шла о рейтинге популярности какой-то эстрадной звезды.

– За что его разыскивает ФБР?

– Убийство, изнасилование, – ответила Бобби спокойно. Можно подумать, речь шла о цвете глаз или волос Кита.

Фред тихонько вздохнул и огляделся. В гипсокартонной стене кухни зияло несколько отверстий, словно кто-то проломил ее ногой или кулаком.

– Он… ваш брат не заглядывал к вам в последнее время? – спросил он, стараясь преодолеть охвативший его страх.

Казалось, при одной мысли о том, что брат может ее навестить, Бобби вздрогнула. С губ ее сорвался хлюпающий астматический вздох, который прервался так резко, словно кто-то повернул невидимый кран. Похоже, Бобби тоже доставалось от братца.

– Если бы мой муж увидел Кита где-нибудь поблизости, он бы взял ружье и сделал то, что следует сделать, – решительно сказала она. – Я не знаю, где сейчас мой брат, зато я твердо знаю – он вполне заслуживает того, чтобы спать вечным сном на кладбище нашего поселка.

Проследив за ее взглядом, Фред увидел возле дверей огромную автоматическую винтовку Ф-140.

– Значит, из двух братьев именно Кит был лидером? – задал он следующий вопрос.

– Он вертел Дуэйном как хотел. Сделай то… Сделай это… А Дуэйн ради брата готов был на все!

– Включая убийство?

– Он никого не убивал, – возразила Бобби хмуро.

Тут Фред услышал странный шорох, донесшийся из-за буфета. Нижняя дверца с легким скрипом приоткрылась, и он облился холодным потом, но потом разглядел в щель несколько живых пушистых комочков, которые кувыркались в ворохе старого тряпья. Котята. Целый выводок котят.

– Кто же тогда убил эту девушку – Соннерс? – спросил он, слегка отдышавшись.

Бобби смерила его недоверчивым взглядом.

– Ни один из моих братьев не был в ту ночь в каньоне Каменистого ручья, – отчеканила она, и некоторое время оба сидели молча. Потом Фред снова покосился на буфет, откуда доносились писк и возня.

– Вы любите кошек?

– Конечно.

Поднявшись, Бобби тяжело проковыляла к буфету и распахнула дверцу пошире:

– Смотрите, им уже три недели!

Кошка-мать с подозрением уставилась на Фреда, но котята, увлеченно сосавшие молоко, ничего не заметили.

– Хотите котеночка?

– Там, где я живу, запрещено держать домашних животных.

– Вот как? – Бобби неодобрительно нахмурилась.

Теперь уже Фред заерзал на тахте. Разговор явно уходил в сторону, а из задуманного им интервью ничего путного не получилось. Он преодолел столько миль, но так и не узнал ничего стоящего.

– Мне показалось необычным, что Дуэйн решил добровольно передать свое тело какому-то медицинскому учреждению для научных экспериментов, – сказал он. – Вам что-нибудь об этом известно?

– Я уже сказала – у него было доброе сердце.

«Вот как? – мысленно переспросил Фред, чувствуя, как в нем нарастает раздражение. – Как же получилось, что этот добряк зверски изнасиловал и задушил молоденькую девушку?»

Вслух же он произнес:

– У вас не сохранилось никаких личных вещей брата?

– У меня есть письма, которые он прислал мне из «Каньона Гамма». Вы ведь имели в виду что-то в этом роде, да?

Ну наконец-то!

– Да. Вы позволите мне взглянуть на них?

Задевая за мебель, Бобби вышла в другую комнату и сразу же вернулась с коробкой из-под туфель, битком набитой письмами.

– Это довольно необычно, – проговорил Фред, запуская обе руки в драгоценную коробку. – Я хотел сказать – теперь больше никто не пишет письма. Только старики, которым уже за сто…

– Или те, кто лишен доступа к Сети, – добавила Бобби.

– Вы, безусловно, правы, – кивнул Фред.

Письма в коробке были написаны неразборчивыми каракулями на тонкой, как паутинка, тюремной бумаге. Вытащив первое попавшееся, Фред погрузился в чтение.

Привет, сестренка!

Я сижу у себя в камере в одних шортах и майке, потому что у нас здесь здорово жарко. Как в аду. Вентиляция сломалась, а нас, конечно, никуда не пускают. Вот и приходится сидеть в этом пекле. Думаю, так недолго и ноги протянуть. В камерах окон нет, но иногда нам разрешают постоять в шахте под крошечным стеклянным окошком в самом верху и посмотреть на небо. Вчера я смотрел на небо в первый раз, и мне повезло. Я видел птицу. Представляешь, сестренка?! Это было здорово, просто здорово! У нас тут многие отдали бы все, что угодно, только бы увидеть птицу, ручей или хотя бы зеленую травинку. Знаешь, некоторые парни, которые тут уже давно, просто сходят без этого с ума. Мы часто слышим, как они кричат – особенно когда вырубается электричество и приходится сидеть в темноте. Например, на прошлой неделе тоже отключился свет, так два парня кричали всю ночь напролет. Ты даже не представляешь, как сильно на нас это действовало.

У меня тут вышла неприятность. В столовой завязалась драка, я стал помогать Джонни, но охранник сбил меня с ног и чуть в пол не втоптал. Так что я уже четвертый день сижу в карцере и все думаю и думаю об этом самом зеленом стебельке травы. Я представляю его очень хорошо – зеленый, блестящий, упругий, какой всегда бывает молодая трава весной, и думаю, что я – как эта травинка.

Я знаю, что не должен скандалить и шуметь, иначе меня скосят, как эту самую траву. Обычно мы стараемся выбирать такие развлечения, чтобы никого не сердить. Например, на прошлой неделе (всего-то на прошлой неделе, а мне кажется, это было ужасно давно!) мы устроили соревнования, у кого самый страшный шрам, и я победил! Я победил, сестренка! Наверное, за всю мою жизнь это единственное соревнование, в котором я стал первым. Я показал им шрам у себя на заднице; ну, ты помнишь, где отцовский питбуль вырвал у меня здоровенный кусок мяса? Кстати, здесь многие ребята дополняют шрамы татуировками. Я думал вытатуировать у себя на лбу змею, чтобы скрыть шрам, – ты, наверное, помнишь, тот, что под волосами, – но мне не хочется делать это здесь, потому что иглы у ребят грязные, а я, наверное, единственный из смертников, который не болен гепатитом Е.

Я знаю, сестренка, тебе не нравилось, как я живу. Наверное, я действительно наломал дров, но я все равно хочу сказать, что я тебя люблю и всегда любил. Здесь вокруг нас только Смерть, и от этого все мы переполнены ненавистью и отчаянием. Некоторые пытаются бороться, но их за это бьют. Я не борюсь, потому что видел, что может из этого выйти. И все равно я верю, что люди, которые отправили меня сюда, станут известны всей Америке, а я буду оправдан… (последнее слово зачеркнуто)…реабилитирован. Мне очень нравится слово «реабилитирован», нравится, как оно звучит. Его подсказал мне один из охранников, когда я читал ему свое письмо (мы все должны читать им наши письма вслух, хотя иногда на это уходит слишком много времени). Молись за меня, сестренка. Я невиновен, и то, что со мной случилось, попросту несправедливо!

Твой любящий брат

Дуэйн

– Вы никогда не пытались выяснить, что же на самом деле случилось той ночью в каньоне Каменистого ручья? – спросил Фред.

Косые лучи заходящего солнца упали на заплывшее жиром лицо Бобби, превратив его в недобрую маску.

– Зачем же я буду выяснять? – проговорила она неприязненно. – Ведь я уже сказала вам, что моих братьев там не было.

– О'кей, – сказал Фред и поднялся. Он видел, что Бобби намерена и дальше выгораживать братцев, и не собирался тратить на нее время.

– Можно мне ненадолго взять эти письма? – спросил он. – Я хотел бы сделать копии.

– И я их больше не увижу?

– Что вы, я непременно вам их отдам, обещаю, – заверил ее Фред и улыбнулся хорошо отрепетированной улыбкой кристально честного человека, хотя помнил множество случаев, когда он забывал вернуть интервьюируемым дорогие для них письма и документы. Нет, сказал он себе, на этот раз я точно поступлю как полагается. В конце концов, теперь я не просто безответственный собиратель новостей, а журналист, ведущий серьезное расследование.

Когда, прощаясь, Фред уже пожимал Бобби руку, ему вдруг пришло в голову, что со дня казни Дуэйна прошло семь месяцев и что его труп уже давно могли уничтожить в ходе непонятных экспериментов или искромсать на донорские органы и образцы, которые хранятся теперь под безликими номерами в каком-нибудь морозильнике. И он пообещал себе, что завтра же сядет на телефон и попытается как можно скорее снова выйти на след тела Дуэйна Уильямса.

25

– …Ты помнишь, что говорил в подобных случаях Эйб Линкольн?

Доктор Ким Эндрю строго смотрела на Гарта с экрана. Выражение ее лица не предвещало ничего доброго, и он сразу понял, что звонит она не для того, чтобы обменяться ничего не значащими любезностями. Время позднее, и ей, должно быть, пришлось немало потрудиться, прежде чем она застала его в рабочем кабинете. Наверное, она даже звонила ему домой, что, с точки зрения Гарта, было по меньшей мере некорректно.

– Эйб Линкольн много чего говорил, – уклончиво ответил он. Ее вступительная фраза слишком напоминала ловушку, и Гарт решил быть предельно осторожным.

– Линкольн говорил: можно постоянно обманывать несколько человек…

– …Или некоторое время обманывать всех… – подхватил Гарт.

– …Но нельзя обманывать всех постоянно. Кого пытаешься одурачить ты?

– Что ты имеешь в виду, Ким? – Гарт терпеть не мог словесные игрища, особенно с таким опасным противником, как Федеральное агентство бактериологической безопасности.

– Образцы тканей, которые мы взяли у тебя в лаборатории, оказались весьма и весьма интересными.

– Рад это слышать.

– Мы датировали эту голову шестидесятыми годами XX века.

– И были абсолютно правы, – вежливо подтвердил Гарт. – Точная дата – одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой. Просто поразительно, как вам это удалось!

– Я не знала, что у вас есть такие старые экземпляры.

– Есть, и немало. На данном этапе нашего проекта от них довольно много пользы.

Гарту захотелось, чтобы Ким поскорее перешла к делу, ради которого звонила.

– Вы постоянно работаете с ископаемыми, а мы – нет, поэтому нам пришлось позаимствовать новейший аппарат в лаборатории судебной медицины… – Она не договорила, очевидно, ожидая его реакции, но Гарт и глазом не моргнул.

– И что показала ваша замечательная машина? – спросил он.

– Ты, конечно, будешь рад услышать, что результаты неопределенные…

Гарт немного расслабился. По-видимому, у Ким нет никаких фактов и ее звонок – просто попытка выудить что-то из него.

– …Но мы склоняемся к мнению, что тело, которое вы продемонстрировали нам в последний наш визит, умерло намного раньше, чем вы говорили.

– Да, это так, – сказал Гарт. – К сожалению, оно прожило всего несколько дней.

Ким поджала губы.

– Тогда почему ты солгал мне?

– Честно говоря, Ким, нам не хотелось уронить себя в глазах президента. Он многого ждет от нашего проекта, поэтому мы сказали ему, что тело прожило достаточно долго – дольше, чем на самом деле. Естественно, нам не хотелось, чтобы президент узнал, как мы ввели его в заблуждение, поэтому мы солгали и вам. Извини…

– Все это довольно странно…

– Совершенно с тобой согласен. Это была ошибка, и я приношу свои извинения.

– Ты очень осложняешь мне работу, Гарт, – вздохнула Ким. – Мне бы не хотелось возвращаться к вам с ордером, но…

– Я буду только рад, если ты посетишь нас снова, – солгал Гарт самым жизнерадостным тоном, на какой только был способен в данных обстоятельствах. – Дело в том, что через две-три недели мы планируем восстановить еще одно тело, и если ты приедешь, я сам тебе все покажу. Мне нечего скрывать, Ким.

– Я хочу, Гарт, чтобы ты твердо усвоил одну вещь, – медленно, с расстановкой проговорила она. – Единственное, что меня заботит, – это здоровье нации. И если не считать твоей лжи, ты пока не сделал ничего, что могло бы подвигнуть меня на решительные действия.

Они оба прекрасно знали, что, если в следующий раз Ким появится в «Икоре» с ордером, ей и ее коллегам придется закрыть филиал – быть может, не навсегда, а на какое-то время, однако даже подобная мягкая мера могла отбросить исследователей на месяцы назад. Фактически им пришлось бы начинать проект с самого начала, а Ким – судя по ее последним словам – этого не хотелось. Может быть, в ней проснулось что-то вроде сочувствия к коллеге-врачу, занятому действительно важными исследованиями, но не исключено, что причиной подобной осторожности с ее стороны был интерес, проявленный к проекту самим президентом. Похоже, Рик не ошибался, когда говорил, что Вильялобос – их самый высокопоставленный и влиятельный друг и покровитель.

– У нас нет никаких тайн, Ким. Мы движемся медленно, ощупью, а та голова с самого начала была обречена. Слишком старая, слишком поврежденная…

– Вот что, Гарт, я не желаю больше выслушивать вашу ложь и неуклюжие оправдания. Из-за этого мои собственные отчеты выглядят неполными. Если у вас что-то случится и окажется, что это я недоглядела… В общем, ты понимаешь, чем это может кончиться для нас обоих?

– Да, Ким. Я понимаю.

После того как Ким отсоединилась, Гарт включил дистанционные мониторы, чтобы взглянуть на пациента. В палате-лаборатории теперь установлена механическая подвесная койка-колыбель – элегантная конструкция, соединяющая свойства электрокаталки и старомодных брезентовых ремней, которые поддерживали тело в подвешенном состоянии и через равные промежутки времени приподнимали, поворачивали его и сгибали конечности, имитируя мышечную активность. Насколько известно Гарту, это лучший способ избежать внешней инфекции и подготовить мышцы к тому моменту, когда тело сможет двигаться самостоятельно. Обычно такие устройства использовались для людей, которые пережили обширный инфаркт и потеряли способность управлять своим телом.

Следя за медленной, деликатной работой сервоприводов койки-колыбели, Гарт чувствовал, как успокаиваются взбудораженные нервы. Вместе с тем он все еще не верил, что это происходит на самом деле. Каждый раз, когда он думал о последствиях, которые могло повлечь за собой его решение оставить тело в живых, ему становилось не по себе. Гарту было бы намного легче, если бы они предоставили все естественному ходу событий, когда обнаружили первые признаки пневмонии. Но он уступил Персис, что – как ему теперь казалось – было с его стороны проявлением слабости и малодушия. Или просто глупости. Но и успех нельзя исключать. Успех мог прославить Гарта, сделать мировой знаменитостью. Его, и Персис тоже… А победителей, как известно, не судят.

Интересно, подумал вдруг Гарт, готов ли он к тому, что ждет его в случае удачи, – к аплодисментам, вниманию прессы, к лекционным турам, к славе?

С головой уйдя в свои мысли, он не услышал, как открылась дверь его кабинета, и поднял голову, только когда Персис слегка откашлялась, чтобы привлечь его внимание. В руках у нее были две чашки горячего кофе.

– Хотелось бы знать, – сказала она, – будет ли у нас когда-нибудь время для личной жизни?

– Не знаю. – Гарт покачал головой.

– Тоже следишь за ним? – Персис показала на включенные экраны.

– Медитирую. – Он усмехнулся. – Это зрелище действует на меня успокаивающе.

– Он похож на ныряльщика, который плывет под водой.

– Да, сходство есть. – Гарт немного помолчал. – Мне только что звонили из ФАББ. Ким охотится на ведьм.

Персис чуть заметно вздрогнула:

– И что ей было нужно?

– Она знает, что мы подменили тело.

– Они… приедут?

– Нет. Я думаю, на этот раз все обойдется. Я сказал Ким, что мы преувеличили время жизни тела, чтобы произвести впечатление на президента. По-моему, она на это клюнула. Ну а чтобы подстраховаться на будущее, я намекнул, что мы готовимся к новой операции и что через несколько недель она сможет приехать и взглянуть на результаты нашего очередного эксперимента.

Персис с облегчением выдохнула:

– Слава Богу! Я, собственно, зашла сказать, что, по моему мнению, он вот-вот проснется.

Гарт не сдержал улыбки:

– Расскажи-ка поподробнее.

– В последние несколько часов резко возрос обмен импульсами между мозговым стволом Уильямса и мозгом Шихэйна. Я думаю, этого достаточно, чтобы активировать все нейромедиаторы, которые сохранились в нервной системе. Сенсорная функция почти полностью восстановилась, поэтому я дала ему несколько заданий на обучение и снятие эффекта привыкания. Шихэйн справился с ними без всякой помощи со стороны наномашин. Теперь я собираюсь отключить все вспомогательные системы, чтобы посмотреть, на что он способен сам, но мне хотелось бы предварительно убедиться, что ты не возражаешь. Потому что после этого избавиться от тела будет весьма и весьма проблематично.

Гарт пристально посмотрел на ее очаровательное овальное лицо, увидел припухшие от недосыпа веки и залегшие под глазами тени.

– Разумеется, я не возражаю, – сказал он. – Завтра с утра мы займемся этим в первую очередь.

Привстав с кресла, он потянулся к чашке с кофе и почувствовал, как привычно заныли коленные суставы. Работа над проектом давалась тяжело не только Персис.