Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Тина Дженкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

– Не много, – ответил он и покачал головой.

Нат любил и этот дом, и каналы, и пеликанов, круживших над неглубокой водой в поисках легкой добычи. Но как он ни старался, ему так и не удалось припомнить лицо Мэри.

– Приборы отмечают повышенный уровень активности в твоей лимбической системе, Нат, – заметила Карен. – Это явный признак того, что ты что-то вспомнил.

– Я вспоминаю свой старый дом, – нехотя ответил Нат.

– Каким он был? Ты можешь его описать?

– Обычный коттедж. Таких было много в калифорнийской Венеции.

– В калифорнийской Венеции?! – переспросила Карен каким-то странным голосом.

– Да. Официально этот городок назывался Венис, но… А почему у тебя такой голос?

– Какой?

– Такой… Словно я сказал что-то не то.

Карен долго молчала, пытаясь подобрать слова, которые бы ранили его не слишком сильно. Наконец Нат не выдержал:

– О'кей, Карен, в чем дело? Не томи!

– Разве… разве ты ничего не знаешь? Совсем ничего?

– Нет.

– Даже не знаю, как тебе сказать…

– Уж как-нибудь скажи!

– Вениса больше не существует.

37

– Я сожалею, что пришлось держать вас в неведении, Нат, но вы были слишком слабы, а мы не хотели рисковать. Кроме того, человек в процессе пробуждения все равно не в состоянии усвоить слишком большой объем информации. Это все равно что обучать младенца высшей математике, – сказала Персис. – А чрезмерная информационная нагрузка может повлечь за собой нежелательные последствия. Но если вы считаете, что готовы…

– Я не хочу, чтобы повторилось то, что случилось утром, – твердо ответил Нат. – Хватит с меня неприятных сюрпризов.

Сразу после утренних занятий с Карен он сам позвонил Персис и настоял, чтобы она познакомила его с последними историческими событиями.

– О'кей, я буду перечислять основные факты, а вы сразу спрашивайте, если что-то будет непонятно. Я постараюсь не очень спешить, но вы все равно останавливайте меня, когда вам покажется, что вы не успеваете усвоить информацию. Если нужно, я повторю. Торопиться нам некуда.

И она кивнула Монти. Тот взмахнул каким-то прибором, отдаленно похожим на волшебную палочку, и в воздухе перед Натом возникло несколько голографических экранов. Монти чуть повернул свою палочку, и экраны тоже повернулись, чтобы Нату было удобнее.

– Сейчас вы увидите несколько видеофрагментов, которые я успела подготовить. Боюсь, некоторые могут вас расстроить, – предупредила Персис.

Нат внутренне собрался. С одной стороны, ему отчаянно хотелось узнать, какие события произошли на Земле за прошедшие полвека. С другой – он боялся, что будущее окажется еще мрачнее, чем он предполагал.

– За эти пятьдесят лет произошло довольно много самых разных событий, – проговорила Персис лекторским тоном, – но с чего-то начинать все равно придется. Поэтому я решила рассказать вам о Большом лос-анджелесском землетрясении 2012 года, тем более что Карен уже упоминала о нем. – Она пристально взглянула на него, пытаясь понять, как он реагирует. – Я знаю, Лос-Анджелес был вашим родным городом…

Нат только кивнул. То, что в Лос-Анджелесе произошло землетрясение, его не особенно удивило. Еще в его время о такой возможности говорилось достаточно много.

– Насколько нам известно, – добавила Персис, – именно во время этого землетрясения погибла ваша жена. Ее тело так и не нашли.

Стиснув зубы, Нат уставился на экран.

– С вами все в порядке, Нат?

Он кивнул.

– Итак, 6 июля 2012 года в 14 часов 37 минут по местному времени сейсмическая лаборатория штаба гражданской обороны округа Лос-Анджелес сообщила, что ее приборы зарегистрировали сильный подземный толчок в сбросовой зоне подводной горной гряды Санта-Крус – Санта-Каталина в непосредственной близости от острова Каталина.

Голос Персис звучал негромко и размеренно, хотя на экране разверзся настоящий ад. Остров Санта-Каталина лежал в развалинах. Уютные деревянные гостинички в Авалоне – те самые, в чьих крошечных душных номерах им с Мэри так нравилось заниматься любовью, – превратились в груды щепок.

– Я знаю, что во время Большого Азиатского цунами 2004 года вы были еще живы. Вероятно, вы помните, что его вызвало землетрясение силой 9,3 балла, произошедшее в районе Андаманско-Суматранского тектонического разлома.

– Да, что-то такое помню, – кивнул Нат.

– Землетрясение 2012 года было силой 8,6 балла – это самое мощное землетрясение, когда-либо зарегистрированное вблизи Калифорнийского побережья. В отличие от большинства подобных катаклизмов, характерных для Лос-Анджелесского региона, оно продолжалось около пяти минут и вызвало пятидесятифутовую приливную волну, которая промчалась по Тихому океану и ударила непосредственно по городу. Шесть часов спустя вторая волна стерла с лица земли Гавайские острова.

По экранам пронеслось еще несколько нечетких изображений, на которых стена воды нависла над Лос-Анджелесом, словно злобный косматый великан, собирающийся сожрать беззащитный город. Глядя на них, Нат не мог понять, каким чудом сохранились записи.

Персис, внимательно наблюдавшая за его состоянием, спросила осторожно:

– Мне продолжать или хотите – сделаем перерыв?

– Нет, я должен знать все, – ответил Нат.

– О'кей. – Персис переключила что-то в компьютере, и на экранах появились новые снимки, сделанные, очевидно, с вертолетов. На них был запечатлен массовый исход из западной части города: разбитые, налезающие друг на друга автомобили, толпы бегущих людей на шоссе, врачи и санитары, пытающиеся помочь раненым или толкающие по улицам носилки на колесах, брошенные сиделками беспомощные старики. Глаза Ната заволоклись слезами. Мэри наверняка была где-то здесь, в самой гуще событий, там, где труднее и опаснее всего. И его место было рядом с ней…

– У жителей западных районов города был всего час, чтобы эвакуироваться, – продолжала Персис. – Многие спаслись. Но еще больше погибло.

Значит, подумал Нат, то, чего втайне страшился каждый житель Лос-Анджелеса, все-таки произошло. И в этой катастрофе погибла его жена. Он очень ясно представил себе, как бурлящая грязная вода крутит и швыряет ее изломанное, избитое тело. Сначала Мэри еще боролась, но потом соленая океанская вода хлынула в легкие, погасила сознание… Неужели она утонула? Или ее засыпало? Или… Ах, если бы знать точно, какой смертью она умерла! Нат от души надеялся, что все произошло мгновенно и что Мэри не успела почувствовать ни отчаяния, ни боли, ни страха.

– Катастрофа очень сильно подействовала на все население Соединенных Штатов, – проговорила Персис. – Она, если можно так выразиться, подорвала моральный дух нации, ее уверенность в будущем.

Некоторое время все молчали, потом Нат спросил:

– Сколько человек погибло?

– В первый день погибло около полумиллиона человек. В последующие дни погибло еще несколько сотен тысяч…

– И Мэри…

– Да, насколько нам известно.

– Мы ведь жили в Венисе.

– Да, я знаю. И я очень сочувствую вам, Нат.

– Но волна налетела во второй половине дня, когда она была на работе.

– А где работала ваша жена?

– В Калифорнийском университете – довольно далеко от побережья.

– Калифорнийский и Южнокалифорнийский университеты были разрушены повторными толчками. – Персис слегка откашлялась, словно у нее перехватило горло. – Через семьдесят два часа после цунами в сбросовой зоне Ньюпорт – Инглвуд произошли толчки силой 7,3 балла, в результате которых участок территории площадью около пятнадцати квадратных миль погрузился в воду. Как вы знаете, Венис и Марина-дель-Рей строились не на скальном основании, а на рыхлых осадочных породах. В ваших страховых документах на дом это наверняка было отражено. «Подвержены размытию» – так, кажется, тогда писали… Именно это с ними и произошло: осадочные породы размыло, и кусок берега провалился на пятьдесят футов.

На экранах возникли 4ютографии новой береговой линии. Нат увидел упирающееся прямо в обрыв шоссе № 10 и остатки нескольких железобетонных зданий, построенных в соответствии с новейшими антисейсмическими разработками. Разбушевавшаяся стихия превратила их в груды гравия, из которых торчали разорванные и перекрученные стальные балки.

– В этот день на побережье было разрушено около сорока процентов студийных комплексов, принадлежавших МТВ, «Метро-Голдуин-Майер», «Фокс» и «Сони». Индустрия развлечений получила тяжелейший удар, от которого так и не смогла оправиться. Правда, «Юниверсал», «Уорнер бразерс» и «Парамаунт» все еще существуют, но Лос-Анджелес перестал быть крупнейшим мировым центром по производству фильмов. Лидерство в области кино принадлежит другим странам и городам. Что касается Голливуда, то теперь это просто громкое имя, которое ничего не означает, и жизнь в нем едва теплится.

Тут Персис украдкой бросила взгляд на экраны, следившие за физическим состоянием самого Ната. Очевидно, она боялась, как бы и его не постигла участь американской киноиндустрии.

– Знаете, Нат, судя по показаниям приборов, вы испытываете сильный стресс. Мне кажется, разумнее всего остановиться…

Нат неподвижно сидел перед экранами и только открывал и закрывал рот, словно вытащенная из воды рыба.

– От… пустите меня, – прохрипел он наконец.

– Вы прекрасно знаете, что я не могу этого сделать, – возразила Персис. – Вы можете погибнуть.

– Я уже наполовину мертв, Персис. Там, за этими стенами, нет ничего, что было бы мне дорого и ради чего стоило бы жить. Помогите мне… помогите умереть. Я действительно не хочу жить, понимаете?!

– Вы не правы, Нат. И дело обстоит совсем не так, как вы говорите. Вы вовсе не мертвы, напротив, с каждым днем вы становитесь все здоровее. Конечно, кое-какие мелкие проблемы со здоровьем у вас еще остались, но я уверена – вместе мы их быстро преодолеем. Что касается вашего угнетенного состояния, то оно вполне понятно и объяснимо. Поверьте мне, пройдет время, и ваше настроение изменится в лучшую сторону…

– Я не просил меня оживлять, – мрачно огрызнулся Нат. – Я не хочу жить в вашем мире, на вашей земле… Моя жена мертва, и вы должны помочь мне отправиться обратно – туда, откуда вы меня вытащили. Вы просто обязаны это сделать! Этого требует простая порядочность.

Персис покачала головой:

– Двадцать пять человек день и ночь работали не покладая рук, чтобы помочь вам преодолеть все препятствия и вернуться к жизни. – Она показала рукой на Монти. – Это он сидел с вами буквально сутками, не отходя ни на минуту, и следил за вашим состоянием. И он, и многие из нашей команды относятся к вам так, словно вы – их близкий родственник. А теперь вы хотите, чтобы все их усилия оказались потрачены впустую. Это, по-вашему, порядочно?

– Это действительно так, Нат, – подтвердил Монти. – Мне, во всяком случае, иногда кажется, что ты – мой брат. Или отец…

– Мы не жалели себя, чтобы вы смогли вернуться к жизни, Нат. Это было трудно, очень трудно, но вам повезло – вы получили шанс…

– Это моя жизнь, и она мне не нужна! – взревел Нат. – Можете вы это понять?!

Вскочив, Нат схватил радиоклавиатуру Персис, которая была для него символом власти и непрошеного вмешательства в каждую секунду его пробуждения, и со всей силы швырнул ее о стену. Пластмасса треснула, клавиши так и брызнули во все стороны. Персис и Монти уставились на него во все глаза и не двигались. Потом Персис наклонилась и, подобрав остатки клавиатуры, негромко сказала:

– Теперь-то вы понимаете, доктор Шихэйн, почему мы не спешили сообщать вам все подробности? Вы еще не готовы. Я жалею, что поддалась на ваши уговоры. Ради вашего же блага мне следовало проявить большую твердость.

– В таком случае, полагаю, на сегодня разговор закончен, – с горечью отозвался Нат.

38

– Ну, как прошла беседа? – спросил Гарт, когда Персис появилась на пороге его кабинета.

– Ужасно! – вздохнула та. – Просто катастрофа.

– Что случилось?

– То, чего я и боялась… Он еще не готов узнать правду. Я рассказала ему о Большом лос-анджелесском землетрясении, и он сорвался. Учинил жуткий скандал.

– Надеюсь, с тобой все в порядке?

– Да, конечно. – Но Гарт видел, как дрожали ее руки, когда она села и вставила диск в дисковод.

– Что интересного в мозгу? – полюбопытствовал он.

– Я зафиксировала мощное торможение в передних отделах неокортекса и увеличение активности в поясной и фронтальной областях. А вот здесь – смотри! – явные микропризнаки отчаяния…

И Персис еще раз прокрутила общую запись последних секунд перед тем, как Нат разбил клавиатуру.

– Смотри еще…

Когда Нат снова упал в кресло, по его лицу скользнуло выражение безнадежности, которое, однако, снова уступило место гневу.

– И еще… – продолжала Персис. – Обрати внимание на сокращение большой скуловой мышцы и мышцы смеха. Кажется, будто он улыбается, но это не настоящая улыбка. Короче говоря, у нас на руках пациент в состоянии глубочайшей депрессии.

– Может быть, поместить его под Купол?

– Бесполезно. Он невосприимчив… пока.

– Тогда почему бы не попробовать ингибиторы поглотителей серотонина? По-моему, у нас еще где-то сохранился изрядный запас.

– Боюсь, это может отрицательно повлиять на работу допаминовых рецепторов. Нет, мы не можем так рисковать… – Персис покачала головой. – Кроме того, это еще не все…

– Что еще?

– Просто не знаю, как сказать… Мне кажется, Дуэйн вернулся.

– О господи, этого только не хватало! Почему ты так думаешь?

– Помнишь, я расспрашивала Дуэйна о совершенном им убийстве? Тогда он швырнул в меня шлем с датчиками.

– Да, в самом деле… – пробормотал Гарт, лицо которого сразу стало очень серьезным. – Как я мог забыть!

– У меня сложилось впечатление, что Нат бессознательно воспроизвел один из последних поступков Дуэйна.

Они снова просмотрели отрывок записи, на котором Нат вырывал у Персис и швырял в стену злосчастную клавиатуру.

– Хотелось бы знать, был ли Нат подвержен приступам неконтролируемой ярости при жизни… – пробормотал Гарт.

– Если судить по газетным вырезкам – вряд ли. Он был успешным врачом с обширной практикой и отличался состраданием к пациентам. В противном случае он бы, наверное, не открыл бесплатную клинику для малоимущих.

– Ну, это, так сказать, фасад. Может быть, в частной жизни он был склонен к насилию, вспышкам гнева…

– Конечно, полностью исключать подобную возможность нельзя, – согласилась Персис. – Но я все равно в этом сомневаюсь. А вот наш друг Дуэйн всегда страдал повышенным уровнем кортизола и одостерона в крови. Его клеточные структуры отличались гиперчувствительностью к стрессовым ситуациям, отсюда – защитные реакции, которые стороннему наблюдателю зачастую казались ничем не спровоцированными. Дуэйн Уильямс был наделен, как это иногда называют, «взрывным темпераментом». Иными словами, его реакции часто бывали очень бурными и совершенно неадекватными.

– О'кей, Персис, я тебя понимаю, понимаю твое беспокойство. Но позволь на этот раз мне выступить в роли оптимиста… Нат еще плохо ориентируется в том, что происходит с его телом и разумом. Инстинкты и эмоции, которые прорываются на поверхность, знакомы ему плохо – не мудрено, что он растерялся, потерял ориентацию. Пройдет, я думаю, еще довольно много времени, прежде чем он коротко познакомится с самим собой и со своим новым телом. Да, порой он может проявлять характерные для Дуэйна симптомы повышенной тревожности, но я уверен, что мы сумеем с этим справиться.

Он говорил достаточно убедительно, но Персис с сомнением покачала головой:

– В любом случае эти особенности характера, пусть даже временные, могут отрицательно сказаться на здоровье Ната. Повышение давления плюс склеротические явления в сосудах…

– Можно дать ему успокаивающие средства, чтобы снизить интенсивность приступов.

– И еще мне кажется, нельзя ничего сообщать ему об окружающем мире, пока он не окрепнет.

– Гм-м… – Гарт задумался. – Как много ты успела ему рассказать?

– Только о Большом лос-анджелесском землетрясении. Этого оказалось достаточно.

– Нат принадлежит к последнему поколению людей, которые жили в относительно спокойном, процветающем мире. Он умер до того, как началась эпоха катастроф.

– Кстати о катастрофах, – заметила Персис. – Тебе не кажется, что пора позвонить в ФАББ? Пусть они приедут и осмотрят тело, прежде чем мы двинемся дальше.

– Боюсь, в организме еще сохранились следы нелегальных антибиотиков.

– Нет. Я в этом почти уверена. Сегодня утром я специально проверила все анализы и ничего не обнаружила. Нат чист.

– В таком случае я, пожалуй, позвоню Ким во второй половине дня. Или завтра.

Персис пристально посмотрела на него, и Гарт слегка покраснел:

– Да, мне не хочется иметь дело с ФАББ, поэтому я и откладывал этот звонок, – сказал он, презирая себя за слабость. – Я их ненавижу, этих деятелей. Ненавижу и… боюсь.

– Рано или поздно Федеральное агентство все равно здесь появится – этого не миновать. А Нат уже очень сильно отличается от предыдущих тел-образцов. Как ты собираешься объяснять это?

– Скажу, что мы наконец-то сделали все как надо.

– К сожалению, еще не все…

39

Вечера были хуже всего. Нат метался по палате, как страдающий неврозом белый медведь, которого он видел когда-то в зоопарке Бронкса. Бедняга расхаживал вдоль решетки туда и обратно, словно ожидая, когда же эта пытка, будто в насмешку именуемая жизнью, закончится и он упадет замертво на узком бетонном пространстве между заплесневелым бассейном и кормушкой со свежей рыбой – единственными радостями, на которые, впрочем, медведь почти не обращал внимания. В жизни Ната не было и этого, поэтому, устав шагать по комнате, он выскакивал за дверь и во весь дух мчался по периметру полутемных коридоров. Дверь его палаты уже давно не запиралась, так что он мог выходить из нее и возвращаться когда вздумается, однако все выходы с этажа были надежно закрыты, а у лифтов отсутствовала кнопка вызова.

Утомившись от быстрого бега, Нат переходил на легкую трусцу. Пробегая мимо палаты, где располагался пост дежурной сиделки, он приветливо махал ей рукой, а та махала в ответ. Сиделки давно привыкли к его ночным пробежкам. В их обязанности входило следить, чтобы с ним все было в порядке, а в остальное они не вмешивались. И Ната это вполне устраивало. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы его оставили в покое.

Как-то поздно ночью, заканчивая двенадцатый круг, он увидел Монти, который ждал его в палате.

Монти проводил с Натом минимум четыре ночи в неделю. Обычно они почти не разговаривали, зато много играли в настольные игры или в слова, но сегодня в голове Ната наконец созрел некий план, поэтому он был разговорчив больше обычного и казался почти веселым.

– Откуда родом твои родители? – спросил Нат, когда Монти надолго задумался над очередным ходом в шахматной партии.

– С Филиппин. Мой прадед перебрался в Штаты в 1987 году, когда в нашей стране начались беспорядки.

– А сколько тебе лет?

– Двадцать восемь.

– У тебя есть сестры или братья?

– Есть брат. Он старше меня и уже женат. Он тоже работает в «Икоре».

– Здесь? В этом здании?

– Нет, в штаб-квартире корпорации, в Саванне. Мой брат работает у самого главного босса.

– Правда? Это большой успех. А ты женат, Монти?

– Не-ет… – По-юношески гладкий лоб Монти прорезали две тоненькие морщинки.

– Почему? Может быть, ты гомосексуалист?

– Не-е-ет… – ответил Монти и, обхватив рукой нос, двинул вперед слона.

– А ты собираешься когда-нибудь жениться?

– Собираюсь. Но потом. Позже.

– Когда?

– Когда мне будет сорок или около того.

– А подружка у тебя есть? – Нат прикрылся конем.

– Нет.

– Что же, ты так и живешь без женщин? – Нату не хотелось дразнить своего партнера, но ему вдруг стало очень интересно, какая мораль царит в обществе будущего.

– Завести женщину довольно трудно, – ответил Монти и покраснел.

– Что ты имеешь в виду?

Монти смутился еще больше:

– Люди стараются держаться подальше друг от друга, не общаться просто так… Я думаю, это из-за болезней. От малознакомого человека можно заразиться, а кому хочется рисковать?

– Из-за каких болезней?

– Извини, Нат, но мне велели не рассказывать тебе ничего, что может тебя расстроить, пока ты не окрепнешь.

– О'кей, я понимаю. Так значит, ты – девственник?

Монти кивнул с постным видом.

– Даже не знаю, смог бы я прожить без женщин столько времени, – сказал Нат. – Ты говоришь – до сорока лет?

Монти снова наклонил голову.

– А сколько ты вообще рассчитываешь прожить?

– Лет до ста – ста десяти, если не подхвачу какой-нибудь новый вирус. Я ведь не гемод.

– А что такое «гемод»?

– Гемод – это очень богатый человек, Нат.

– Как это понимать?

– Тут и понимать нечего. Только богатые люди могут заплатить за операцию по изменению генных структур, которая повышает сопротивляемость организма. Наша Персис – гемод. И ее муж тоже.

– Ах вот оно что… – проговорил Нат. Что-то подобное он подозревал уже давно. Слишком уж пропорциональными и правильными были стройное, подтянутое тело и безупречное лицо Персис Бандельер.

– Интересно бы сравнить вашу нынешнюю жизнь с той, которую я вел много лет назад, когда был жив, – сказал он. Ему очень нравилось, как он разыгрывает свою партию – и не только шахматную. Пока он не выдал себя ни словом, ни интонацией и не забыл ни одного пункта своего плана.

– Не говори так, Нат! Ведь ты и сейчас живой!

Нат улыбнулся как можно беспечнее. Ему не хотелось, чтобы Монти что-то заподозрил.

– Наверное, брак стал совсем другим, не таким, как в мое время. Я угадал?

– О, конечно. Теперь брак основывается на краткосрочном контракте сроком на три года. Если все в порядке – отлично. Если нет – люди расстаются совершенно спокойно и без проблем.

– В самом деле? Разве людям перестала нравиться стабильность?

– Наверное, теперь это не так важно.

– А как насчет… насчет… – Нат никак не мог вспомнить нужное слово.

– Насчет чего? – переспросил Монти и поднял голову от доски.

– Насчет детей?! – выпалил наконец Нат.

– Нормально. – Монти слегка пожал плечами. – Подписываешь предварительное соглашение – и можно заводить детишек. Многие пары живут вместе гораздо дольше, чем три года, так что никаких проблем обычно не возникает.

Нат попытался представить себе, что сделала бы с подобным краткосрочным контрактом Мэри. Он очень ясно видел, как при малейшем намеке на неподобающее поведение с его стороны она хватает эту бумаженцию и делает вид, что собирается порвать ее на клочки. Да, Мэри ни за что не упустила бы случая лишний раз его подразнить.

– А когда женщины рожают детей? – спросил он.

– Да когда угодно, времени у них достаточно. С двадцати до шестидесяти – порядочный срок.

– Неужели кто-то рожает и в шестьдесят? – удивился Нат. – И это… обычно?

– Я бы не сказал, что это распространенная практика, но ничего необычного в этом нет. Каждая женщина может заморозить свою яйцеклетку в молодом возрасте. Это дает ей большую свободу выбора.

– Значит, оплодотворение происходит «в пробирке»? – заинтересовался Нат. – А каков процент успешных зачатий?

– Около ста процентов. Есть, впрочем, и другие способы…

– Какие же?

– Процентов семьдесят женщин – особенно те, которые уже в возрасте, – предпочитают не вынашивать детей сами. Зародыши из оплодотворенной яйцеклетки развиваются в синтетических зародышевых мешках.

– Ты это серьезно?!

– А что тут такого? Лично я вовсе не удивлен, что женщины не хотят вынашивать детей обычным путем. – Монти поморщился.

– А где зародыши… – И снова Нат не сразу сумел подобрать подходящее слово: —…Дозревают?

– В специальных инкубаторах. У нас тоже есть один…

– В «Икоре»?

– Да. Он расположен в этом здании, только об этом не принято говорить. Лет пять назад в один такой инкубатор попала инфекция, много детей погибло. Был большой скандал. Вот почему у нас такие серьезные меры безопасности.

– Понятно. Как же в таком случае мне отсюда выбраться?

Монти бросил на него удивленный взгляд.

– Шучу, – быстро сказал Нат.

В молчании они сделали еще несколько ходов, потом Монти спросил:

– А какой была твоя семейная жизнь?

– Моя? – переспросил Нат, но не потому, что не понял вопроса. Просто ему хотелось найти для Монти самые понятные слова. – Мэри была лучшей женщиной в мире. Но она мне спуску не давала…

Монти хихикнул совсем по-мальчишески:

– А что это значит?

– Ты никогда не слышал этого выражения?

– Нет.

– Мэри не пропускала ни одной мелочи и всегда оставляла за собой последнее слово. И мне это принесло большую пользу.

– Почему?

– До того как мы познакомились, я считал себя более… более… – Нату снова пришлось ждать, пока нужное слово всплывет в памяти. – …Более крутым. Самодостаточным. Но Мэри оказалась мне под стать. Она была даже более суровой и непреклонной, чем я. Говорю тебе, Монти: если когда-нибудь ты встретишь такую девушку, как моя Мэри, не давай ей сорваться с крючка.

– Значит, вы были счастливы?

– Да, наверное, были.

– А… на что оно похоже?

– Счастье? Разве ты не знаешь?

– Не очень хорошо.

– А как же Купол? Разве он не делает людей счастливыми?

– Только тех, кто в состоянии за это заплатить.

– Вот как? У меня сложилось впечатление, что Купол существует для всех.

– Для всех, у кого есть деньги.

– Что ж, если тебя интересует формула нашего с Мэри счастья, то она не особенно сложна. Я думаю, главный секрет в том, чтобы каждый занимался своим делом. Нам с Мэри приходилось много работать, но наша работа нам нравилась.

– Мне тоже нравится моя работа.

– Это уже кое-что, Монти. Поверь, работа может приносить радость, много радости…

– Наверное.

– Работа и еще – добрые друзья. У нас было много друзей и знакомых, и мы с ними часто встречались. Почти каждые выходные мы устраивали вечеринку, а нет, так ездили куда-нибудь вдвоем… – Нат немного подумал и добавил: – Сейчас мне кажется, что мы вели себя как самые настоящие эгоисты, но…

– Но вы были счастливы.

– Да. Это верно.

– А куда вы ездили? – В голосе Монти неожиданно прозвучали тоскливые нотки.

– Мы объехали почти всю Калифорнию, ходили в походы, ночевали в палатке в горах или в пустыне, катались на лыжах на озере Тахо, побывали в Лас-Вегасе, в Мексике, на Карибах, пару раз слетали в Европу. В общем, проще перечислить места, где мы не были.

– Я бы тоже хотел совершить путешествие.

– Что же тебе мешает?

Монти протяжно вздохнул:

– Нам нельзя выезжать за пределы штата без справки об отсутствии инфекционных заболеваний и визы Совета здравоохранения.

– Ты шутишь!

– Ничего подобного. В наши дни мало кто имеет возможность свободно перемещаться даже между штатами.

– Но ведь это же… Я хочу сказать – разве люди не чувствуют себя в… в резервации? В гетто?!

Монти бросил быстрый взгляд в сторону наблюдательного окошка и приложил палец к губам.

– В другой раз, – шепнул он.

Нат все же сумел поставить Монти мат. К концу партии ему, правда, едва не стало плохо, и в то же время он внутренне ликовал. Впервые с того момента, как он вернулся к жизни, Нату удалось не только выиграть у Монти в шахматы, но и поддерживать нормальную беседу на протяжении без малого полутора часов. Для него это был действительно большой успех.

– Я вижу, твои мозги быстро становятся на место, – заметил Монти, убирая фигуры в коробку. – Это просто здорово, Нат! Я очень рад за тебя.

– А я рад, что ты никогда мне не поддавался.

– Нет, я не поддавался, но…

– Ты отличный парень, Монти!

– Ладно, брось…

– Нет, я серьезно. Ты действительно хороший человек и добрый товарищ. Таких людей, как ты, всегда было не слишком много.

Много позже, когда Нат уже лежал в постели, он почувствовал, как к нему возвращается знакомое ощущение внутренней пустоты. Казалось, царившие в палате полумрак и тишина обрели свой собственный – и немалый – вес. Они чуть не физически давили на него со всех сторон, и Нат чувствовал себя древней мумией, похороненной в самой глубокой египетской гробнице.

Сирил – дежурный охранник – заглянул в комнату, чтобы пожелать ему спокойной ночи.

– Знаешь, Сирил, мне кажется, я вполне готов выйти наружу. Я так давно не видел звездное небо!

– Извините, мистер Шихэйн, но вам пока нельзя…

– Даже на минутку нельзя?

– Еще раз простите, сэр, но мне на этот счет даны совершенно определенные инструкции.

– Инструкции? Значит, я…

Сирил остановился в дверях.

– …Пленник, которого нужно охранять?

– Вовсе нет, – терпеливо объяснил тот. – Но вы еще не совсем здоровы, а у нас с утра – повышенный уровень загрязнения воздуха. Если вы выйдете наружу без соответствующих средств защиты, это может очень плохо отразиться на вашем состоянии.

– И все-таки я бы попробовал!..

– Это для вашего же блага, доктор Шихэйн.

– Как и весь этот эксперимент с оживлением, я полагаю…

– Насчет эксперимента мне ничего не известно. Спокойной ночи, мистер Шихэйн.

Нат слышал, как со вздохом отворились двери лифта и Сирил вошел в кабину. На этаже не осталось никого, кроме ночной сиделки, которая – он знал – скоро уснет. Нат долго лежал в темноте, выжидая, пока пройдет достаточно времени. Потом он сунул руку под матрас, где был спрятан флакончик с таблетками. Открыв крышку, Нат высыпал половину таблеток на ладонь и, отправив в рот, запил водой. Во флакончике сто пятьдесят таблеток – по его расчетам, этого должно хватить. Лекарство он украл во время одной из своих пробежек, из палаты, где хранились разные медицинские препараты. Что именно ему попалось, Нат понятия не имел – все таблетки в шкафах были без маркировки и отличались друг от друга только по цвету, – однако интуиция подсказывала ему, что это какое-то обезболивающее на опийной основе. Да хоть слабительное – сто пятьдесят таблеток чего угодно в любом случае должны положить конец его мучениям.

И Нат высыпал из флакона еще порцию таблеток. Они были довольно большими и шершавыми, словно прессованный мел; он запил их еще одним глотком воды и бросил осторожный взгляд на объектив следящей камеры. Нат не сомневался, что дежурная сестра спит на своем посту, поэтому он снял одежду со вшитыми в нее сенсорами и датчиками, чтобы хотя бы в эти последние минуты вырваться из-под неусыпного контроля регистрирующей аппаратуры.

Глотая третью пригоршню таблеток, Нат едва не подавился. Пытаясь прокашляться, он почувствовал, как его наполняет отвращение к себе. Нат никогда не думал, что дойдет до самоубийства, – он был о себе более высокого мнения, однако и подобных обстоятельств он не мог себе представить. Оторванный от своего времени, от всего, что ему близко и знакомо, Нат не находил в себе сил достойно встретить то, что уготовано ему будущим.

В голове у него слегка зашумело, мысли начали путаться – это начали действовать таблетки. Откинувшись на подушки, Нат вспоминал «Антония и Клеопатру» – свою любимую шекспировскую трагедию.

– Ведь Цезарь и невеликодушие несовместны, – чуть слышно прошептал он, вспоминая сцену, в которой Октавий Цезарь делает вид, будто проявляет снисхождение к побежденной Клеопатре, и обещает, что обойдется с ней милосердно. Но истинной целью Цезаря было с триумфом протащить Клеопатру по улицам Рима как «мерзкую блудницу». А Нат чувствовал, что, если он останется в живых, с ним случится что-то подобное. Для всего мира он станет мрачной диковинкой, живым экспонатом кунсткамеры. Никогда, никогда он не будет принадлежать самому себе, никогда не сможет жить обычной жизнью. И если самоубийство было достойным выходом для римского полководца и египетской императрицы, то почему он не может поступить так же?