Текст книги "Пробуждение"
Автор книги: Тина Дженкинс
Жанр:
Детективная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 34 страниц)
Феникс
32
Нат тщетно пытался справиться с неуверенностью и страхом. И хотя он упрямо твердил себе, что – как и говорила Карен – это его уцелевшее правое полушарие исправно вырабатывает отрицательные эмоции, ему так и не удалось понять, почему Мэри до сих пор не пришла навестить его. Неужели она бросила его, потому что он стал калекой? Что, если она сидела с ним долгие недели, пока он был без сознания, и в конце концов решила, что с нее хватит? Нат знал, что подобное иногда случается, когда речь идет об инсульте или серьезной травме позвоночника, и в душе презирал слабаков и трусов, которые бросали своих мужей, жен или близких родственников в беде. Но Мэри не такая – в этом-то Нат уверен. Следовательно, что-то случилось, иначе она была бы с ним. Спросить? Но он по-прежнему не мог произнести ни слова. Из-за этого Нат с каждым днем все больше напоминал самому себе помешанного с кляпом во рту.
Чтобы привести себя в более оптимистичное настроение, Нат пытался припомнить все, что только было хорошего и светлого в его жизни с Мэри. Например, как они встретились… Они оба вспоминали эту историю так часто, что со временем она стала как бы одной из каменных глыб в фундаменте их брака.
Началось с того, что Нат и его приятель Дэвид отправились на какую-то идиотскую научную конференцию в Санта-Фе. Дэвида пригласили выступить на этой конференции с докладом – что-то насчет методики выявления областей мозга, в которых наблюдается повышенная активность во время медитации. Нат терпеть не мог публику, которая обычно участвовала в подобного рода конференциях. Все эти восторженные адепты теории лечения с помощью внушения и самовнушения, с немым обожанием взиравшие на заезжих неврологов, читавших лекции о весьма далеких от настоящей науки предметах, вызывали у него острое отвращение и неприязнь, однако в конце концов он все же соблазнился перспективой провести несколько дней в живописной обстановке зеленого оазиса Санта-Фе. Кроме того, подобная поездка позволяла ему списать энную сумму с облагаемого налогом годового дохода.
На несколько докладов – включая тот, который читал Дэвид, – Нат все-таки сходил. Разглядывая от нечего делать слушателей, он заметил среди них стройную женщину с непокорными темно-каштановыми волосами. Поначалу она не произвела на него особого впечатления. У нее был узкий нос с заметной горбинкой и тяжелая, выступающая вперед челюсть, к тому же она носила очки в толстой роговой оправе. Нат сразу решил, что перед ним – типичная нью-йоркская еврейка «из богатеньких», неуступчивая и сварливая, однако потом ему пришло в голову, что для разнообразия сгодится и это, поэтому во время перерыва на кофе он рискнул подойти к намеченной жертве поближе.
С неудовольствием он обнаружил, что привлекшую его внимание женщину уже окружила группа людей, к которым она и обращалась с небольшой импровизированной речью, сопровождая каждое слово решительным жестом. О чем шла речь, Нат не разобрал, невольно засмотревшись на то, как энергично рубили воздух ее маленькие кулачки.
– Что вы думаете о лекции? – спросил он, воспользовавшись первой же подходящей паузой.
– О лекции или о лекторе? – уточнила она, прищурившись.
Нат почувствовал, что задал верный вопрос.
– О лекторе.
– О Дэвиде де Соуза? Шарлатан! – отрезала она и, посмотрев на его бейдж с фамилией, в свою очередь спросила: – А что здесь делаете вы, доктор Натаниэль Шихэйн?
– Я приехал сюда с Дэвидом де Соуза.
Она рассмеялась, а Нату неожиданно пришлась по душе искренняя непосредственность этого смеха. Потом он узнает, что ее зеленые глаза загорались особым огнем каждый раз, когда она задумывала какой-то розыгрыш. Но зла в ней не было. Озорные розыгрыши – лишь побочный продукт ее быстрого, не знающего устали ума.
– Значит, вы приехали сюда вместе? – уточнила она и насмешливо скрестила пальцы. – Может быть, вы – партнеры?
– Вы имеете в виду, не гей ли я? Нет, если только у меня нет брата-близнеца, о котором я ничего не знаю.
В следующие несколько дней они не столько посещали лекции и доклады, сколько предавались неистовой любви в его или ее гостиничном номере. Так Нат узнал, что Мэри отнюдь не испорченная и капризная, как ему померещилось вначале. Напротив, столь страстного, щедрого, искреннего и честного человека он еще никогда не встречал. Что касается Мэри, то и он ей тоже сразу понравился.
– Готова спорить, ты уже рассматриваешь наши отношения как «маленькое приключение в пустыне», – сказала она ему однажды.
– Вовсе нет, – возразил он.
– Надеюсь, ты не врешь, – сказала она, – потому что мне не хотелось бы, чтобы все кончилось настолько банально.
– Как именно?
– Так, как всегда бывает в подобных случаях. Ты вернешься в свой Лос-Анджелес, я улечу в Нью-Йорк. Какое-то время мы еще будем изредка перезваниваться или обмениваться мейлами, но потом все закончится.
– Мы что-нибудь придумаем.
– Нет, давай не будем ничего придумывать. Лучше расстаться сейчас, расстаться раз и навсегда, чем продолжать какие-то жалкие полуотношения. Так, по крайней мере, будет честно.
– Почему ты заговорила об этом, Мэри?
– Потому что, мне кажется, я влюбляюсь в тебя, – сказала она откровенно. – И мне не хочется навсегда застрять на ничейной земле, питаясь лишь надеждами. В конце концов, это просто унизительно – постоянно гадать, позвонишь ты или нет, на что похожа твоя повседневная жизнь, какой ты, когда ты не со мной, и… Нет, это не для меня. Я с этим покончила, да и тебе пора – по-моему, ты уже достаточно взрослый.
До этого дня Нат инстинктивно старался избегать доверительных разговоров со своими подружками, но на сей раз он был слишком рад и горд оттого, что Мэри хватило мужества открыться ему.
– И кроме того, – добавила она, выпячивая подбородок в присущей ей чуть комичной манере, которая с годами станет ему такой знакомой и родной, – я уверена, что у тебя – синдром Клувера-Баси.
– Это смертельно?
– Может быть.
– И каковы клинические симптомы? – осведомился Нат, обнимая ее за плечи, чтобы снова увлечь в постель.
– Ты тащишь в рот все подряд.
Меньше чем через год они поженились. С тех пор Ната перестали интересовать другие женщины. Больше всего его привлекала в Мэри ее готовность до конца отстаивать свои идеалы. Ее же – если верить ее словам – привлекал главным образом цинизм Ната, выдававший, как она утверждала, его по-детски чистую, ранимую душу. Нат хотел, чтобы она родила ему ребенка. Ему хотелось, чтобы Мэри забеременела, чтобы стала уязвимой, полностью зависимой от него, но она предпочитала не спешить. В Нью-Йорке она пользовалась репутацией многообещающего молодого ученого, поэтому, как только они решили, что поселятся у него в Лос-Анджелесе, Мэри без труда нашла место в Калифорнийском университете и целиком отдалась занятиям наукой. Она действительно была талантлива, и блестящие перспективы на этом поприще все еще казались ей более привлекательными, чем материнство.
Порой Нат даже ревновал ее к науке. Прирожденный аналитик и смелый экспериментатор, Мэри с жадностью набрасывалась на каждую статью по медицине, какая только попадала ей в руки. Дома в их общем кабинете высились эвересты и монбланы специальной литературы, причем многие книги были исчерканы карандашом или топорщились многочисленными закладками. Медицину Мэри любила до самозабвения, порой выдвигая блестящие теории, в которых было поровну гениальности и безумия. Во всяком случае, так казалось Нату, а он – лицо заинтересованное. Как бы там ни было, Мэри всегда искала – и находила – неожиданный выход из самой тупиковой ситуации, всегда смотрела в будущее.
Сам Нат занимал при своей талантливой, но увлекающейся жене положение скептика, который не верит ничему, что не подтверждено широкомасштабными эпидемиологическими исследованиями, и ведет тяжелую, но решительную борьбу со страховыми компаниями. Его частная практика в Беверли-Хиллс позволила ему открыть и финансировать бесплатную больницу в Хантингтон-парке. Теперь-то, дразнила его Мэри, он наверняка обеспечил себе тепленькое местечко в раю, но Нат знал, что не мог поступить иначе. Как и его отец, который, оставив врачебную практику, открыл бесплатную лечебницу в Северной Каролине, Нат считал, что должен вернуть обществу то, что в свое время от него получил. К счастью, не будучи стеснен в средствах, он мог осуществить свое желание. Нат мог бы зарабатывать и больше – многие из его пациентов имели непосредственное отношение к киноиндустрии, – однако он никогда не стремился работать в самом Голливуде. Нату претило быть, к примеру, личным врачом какой-нибудь стервозной «звезды», которая станет стремиться превратить в рекламную кампанию каждое пустячное недомогание. Сам он знал несколько врачей, которые по легкомыслию или из жадности стали работать со знаменитостями и киномагнатами и очень скоро превратились в самых заурядных жрецов божества Киноиндустрии. Но это не для него.
Пожалуй, единственным, что не очень нравилось Нату в Мэри, было ее увлечение криотехно-логиями. Не успев переехать в Лос-Анджелес, она тут же связалась с крошечной группой фанатиков-энтузиастов, которых университет приютил то ли из соображений престижа, то ли просто из жалости. Эти люди верили в возможность воскрешения живого организма при условии, что он будет заморожен по всем правилам. Сначала Нат решил, что для Мэри это что-то вроде хобби, которое помогает ей быстрее адаптироваться в обстановке чужого города. Но довольно скоро он с неудовольствием обнаружил, что его жена стала не только сторонником, но и горячим защитником этих по меньшей мере странных идей. Она даже читала в университете курс лекций по состоянию современной криотехники и ее перспективам и готова была мчаться хоть на другой конец города, если ей сообщали, что в тамошнем морге появилось подходящее тело или голова, которую необходимо срочно заморозить. Естественно, все это не приводило Ната в особый восторг. И увлечение Мэри ему не просто не нравилось – подспудно он чувствовал в ее характере некую сумасшедшинку, которая и побуждала ее отдавать столько сил теориям, которым еще долго суждено оставаться на периферии официальной медицинской науки. «Ну почему, почему ты заинтересовалась именно криотехникой?» – не раз допытывался Нат. «Потому, – отвечала Мэри, и ее зеленые глаза вспыхивали, словно изумруды, – что она такая странная». «Считай это моим капризом, – добавляла она порой, дразня его. – Я – маленькая, слабая женщина, которая попала в совершенно чужой город. У меня может даже развиться депрессия, а против этого есть только два средства: либо загрузить себя работой, либо завести любовника».
Нат открыл глаза. Голос Мэри звучал у него в ушах так ясно, словно она была в комнате совсем рядом с ним. Он даже огляделся, но никого не увидел.
«Где ты? – мысленно позвал он. – Когда придешь и заберешь меня домой?»
33
Сегодня был вторник. Нат знал это, потому что ему сказала об этом сиделка. Вторник, вторник, вторник… Снова и снова Нат мысленно повторял это слово, проверяя, как долго он сумеет удержать в памяти, какой сегодня день недели. Потом в палату вошла Карен. Приветливо поздоровавшись с Натом, она установила у его кровати голографический экран для очередного занятия.
– Я хочу познакомить тебя с Абаком, – сказала Карен, надевая на него какие-то неуклюжие очки.
Абак… Вторник… Нат уже мог сидеть на постели, хотя для прогулок по-прежнему надевал лечебный костюм.
– В оправу этих очков, – продолжала Карен, – вмонтированы специальные сенсоры, способные регистрировать движения твоих глазных яблок. На экране ты увидишь красную точку. Это и будет твой оптический фокус.
Красную точку Нат видел достаточно ясно. Это поистине удивительно – особенно по сравнению с тем, в каком плачевном состоянии его зрение было всего пару недель назад. Он попробовал подвигать глазами. Красная точка послушно сдвигалась то влево, то вправо, то вверх, то вниз. Когда Нат вполне освоился с этим процессом, Карен ввела в компьютер какую-то команду, и на экране появилась таблица, в ячейках которой помещались по порядку все буквы алфавита, цифры от ноля до девяти и некоторые специальные символы – пробел, запятая, знак вопроса и другие.
– Все очень просто, – сказала Карен. – От тебя требуется удерживать красную точку на любой букве или знаке больше двух секунд. После этого выбранная тобой буква появится в строке внизу. Если ошибешься – не беда. Подержи красную точку на значке «Отмена» и начни сначала. Ну, давай!
И как только она это сказала, Нат сразу почувствовал, что в голове у него не осталось ни одной связной мысли. Он не знал, о чем ему следует спросить в первую очередь!
– Не волнуйся и не спеши, – ободрила его Карен. – У тебя непременно получится.
Но прошло довольно много времени, прежде чем Нат немного успокоился. Вопрос – главный вопрос, который мучил его все это время, – снова возник в его мозгу. Нат сосредоточился. Красная точка на экране сдвинулась с места и рывками поползла по таблице. Сначала у него ничего не получалось, но спустя несколько минут Нат сумел «произнести» свои первые слова:
– ЧТО… СО МНЙ… СЛЧЛОСЬ…
Приветливое лицо Карен внезапно сделалось очень серьезным:
– Подожди минуточку, я сейчас вернусь.
«Ну вот, как всегда!.. – подумал Нат с некоторым пренебрежением. – Пошла звать главного. Ну почему все важные новости у нас всегда сообщает самый главный начальник? Возможно, подчиненные просто не хотят брать на себя ответственность?»
Карен вернулась с двумя врачами – мужчиной и женщиной, – которых Нат уже видел.
– Мы начали заниматься на Абаке только сегодня утром, – сказала Карен. – Но Нат всегда очень быстро отвечает на любую стимуляцию, к тому же у него есть к вам обоим очень важный вопрос…
Врачи посмотрели на экран.
– «Что… со мнй… слчлось», – прочел врач-мужчина, садясь на краешек койки Ната. Вид у него был слегка растерянный, словно он не знал, как поступить. – Выслушай меня, Нат… Меня зовут доктор Баннерман, Гарт Баннерман, если угодно, а это – доктор Персис Бандельер. – Он указал на светловолосую женщину, которая осталась стоять. – Мы с самого начала осуществляем руководство этим… проектом. Как ты себя сегодня чувствуешь?
Глаза Ната снова заметались по таблице:
– МНЯ… УДАРИЛИ… ПО… ГОЛОВЕ?
Врачи быстро переглянулись.
– Нет, но… То есть не совсем. Вот что, Нат, я обязательно отвечу на все твои вопросы, но сначала я сам хочу тебя кое о чем спросить. Как ты думаешь, какой сейчас год?
Нат озадаченно посмотрел на Гарта. Он никак не мог вспомнить год. Потом на экране появилось:
– 2006.
– Где ты живешь?
– В ВЕНИСЕ.
– А где работаешь?
– БЕВ… ХИЛЛС.
– Сколько тебе лет, Нат?
Нат поискал в таблице нужные цифры:
– 37.
– У тебя есть дети?
– НЕТ!!!
Нат начинал терять терпение. Он навел красную точку на «Г» и держал так долго, словно хотел прожечь в экране дыру. Потом двинулся на одну букву вправо – и еще на одну, торопливо набирая новый вопрос.
– ГГГГГДЕ… ЖЕНА? – получилось у него.
Теперь он был не только взволнован, но и сердит, однако не настолько, чтобы не заметить странного выражения на лицах обоих врачей.
– Видишь ли, Нат, – начал Гарт Баннерман, – то, что с тобой произошло, не совсем обычно. Я бы даже назвал это из ряда вон выходящим событием…
Нат закрыл глаза. Он терпеть не мог эти ритуальные танцы вокруг истины. «Боюсь, у меня для вас не слишком хорошие новости…», «К сожалению, улучшение было только кажущимся…», «Мне очень жаль, но…» и так далее. Все это он уже слышал много раз. Черт побери, он и сам часто говорил подобное!
– Для тебя сегодня большой день, Нат. Ты даже не подозреваешь, насколько большой. К сожалению, твоей жены нет рядом с тобой.
«Большой день? – удивился Нат. – Почему?!» Он ничего не понял, однако от него не укрылось, как Гарт бросил на Персис и Карен быстрый взгляд, словно ища у них поддержки. Это заняло у него не больше секунды, но Нат понял, что сейчас последует пространная речь, где лжи наверняка будет больше, чем правды.
– Короче говоря, Нат, ты – живой феномен. То, что ты дышишь, разговариваешь, ходишь, – это самое настоящее чудо, иного слова не подберешь. Теперь я постараюсь все тебе объяснить, а ты постарайся мне поверить. Сейчас у нас 2070 год. Твоя голова была заморожена или, говоря по-научному, подвергнута глубокой гибернации, больше пятидесяти лет назад. Ты спросишь – почему только голова? Насколько нам известно, тебя застрелили. Очевидно, твои внутренние органы серьезно пострадали, но голову твоя жена сумела сохранить…
Тут Нат почувствовал, как на шее под повязкой надулась и запульсировала вена.
– …Я понимаю, это звучит невероятно, но ты оставался в состоянии так называемой «приостановленной жизни» шестьдесят с лишним лет, пока нам не удалось разработать безопасный способ вывести тебя из криостаза.
Нат снова принялся водить по экрану красной точкой:
– ЧТО… С МЭРИ?
– Мне очень жаль, Нат, но твоя жена умерла много лет назад.
Нат почувствовал, как сводит судорогой мышцы лица. Прыгая через буквы, он лихорадочно писал:
– ЧТО ЗА ИДИТСКЯ ШТКА?!!
– Это не шутка, Нат. К сожалению…
– Я… НЕ ХЧУ… ЗДЕСЬ. ВЫПУТИТЕ МНЯ ОТ-СДА!
– Я понимаю, тебе сейчас очень нелегко, – начал Гарт, но…
Взгляд Ната снова заскользил по «Абаку»:
– ВЫПУСТИТЕМНЯ!!!
Никто ему не ответил. Они молчали и смотрели на него, и Нат машинально ощупал шрам на груди.
– Этот шов остался от операции, которую нам пришлось проделать над твоим донорским телом, – специально для Ната Гарт говорил медленно, четко выговаривая каждое слово. – За последние полтора-два десятка лет нам удалось разработать специальную технологию с применением нанокомпьютеров, с помощью которой мы могли надеяться оживить тебя. Теперь с телом можно проделывать удивительные вещи, Нат! Мы научились выращивать новые органы из горстки клеток и лечить изношенные или больные сердца без трансплантации и аппаратов искусственного кровообращения. Мы умеем восстанавливать кожу, костную ткань, сосуды. Теперь мы можем устранять даже серьезные повреждения мозга и предотвращать десятки опаснейших болезней с помощью генной инженерии. Мы даже победили рак! Можешь себе это представить?! Все сто с лишним разновидностей рака теперь поддаются успешному лечению!
Гарт понимал, что, быть может, он слишком увлекается подробностями, однако ему хотелось показать Нату, что не все плохо в мире, в котором он проснулся. Что ему есть ради чего жить.
– Можно даже сказать, что тебе повезло. Ты чудесным образом перенесся в удивительное будущее и можешь увидеть его своими собственными глазами.
Но Нат ничего не мог увидеть. Из его глаз потекли слезы, и полупрозрачный экран электронных очков запотел. Заметив это, Карен сняла с него очки, протерла стекла и вернула на место. Теперь Нат увидел, что и в ее глазах блестят слезы. Гарт тоже выглядел взволнованным, и только холодное и прекрасное лицо Персис Бандельер не выражало никаких эмоций.
Взяв себя в руки, Нат снова начал писать:
– ЕСТЬ ЛИ… ДРУГИЕ?
– Нет. Ты – первый. Откровенно сказать, для нас твое пробуждение было приятным сюрпризом, и… Словом, мы все очень рады.
Нат поднял руку, повертел перед глазами и снова уронил.
– ЧЬЕ… ТЕЛО?
– Твой донор погиб в дорожной аварии.
Нат снова обратился к Абаку:
– ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА.
Карен взяла его руку в свою и слегка сжала.
– Пойду принесу тебе что-нибудь успокоительное, – сказала она. – Вот увидишь, тебе сразу станет легче.
И она покосилась на Гарта, который чуть заметно кивнул. Нат повернулся лицом к стене, и врач поднялся.
– Мне очень жаль, что Мэри не дожила… – снова сказал Гарт и осторожно положил руку Нату на плечо, но он не отреагировал. Он никого не хотел видеть. Особенно этих троих. Нат никак не мог поверить, что все, что они ему рассказали, – правда.
34
Когда Нат очнулся от тяжелого, навеянного лекарством сна, ему в голову пришло слово «муторный». Он понимал, что отчаяние притаилось где-то рядом и что оно обязательно вернется, но пока у него просто плохо и муторно на душе, как после пьянки.
Вторник. Абак. Мэри. Не дожила.
Интересно, о каком вторнике идет речь? О том, который был недавно, или о каком-то другом? Как Нат ни старался, ему никак не удавалось вспомнить, когда же именно он узнал правду – вчера или несколько недель назад? Казалось, время обрело способность сжиматься и растягиваться. Был день, и была ночь… Но какой день? Что за ночь? Он не знал. Нат помнил только, что ему сделали операцию на гортани, и он обрел голос. Правда, это неразборчивое сиплое карканье еще нельзя назвать голосом, но по крайней мере теперь он мог издавать какие-то звуки.
Вторник. Абак. Мэри. Не дожила.
Нат был уверен, что горе вот-вот обрушится на него, словно горный обвал, и он снова провалится в желанное забытье, но почему-то этого так и не произошло. Но ничего хорошего в этом нет, потому что отсутствие горя порождало в нем глубокое чувство вины. Мэри… Нат хорошо представлял отдельные черты ее лица, но по-прежнему не мог вспомнить, как же все-таки она выглядела, а ее фотографии в его медицинской карте не нашлось.
С не меньшей силой подействовало на него осознание того, что он пролежал в жидком гелии больше полстолетия. И это невероятно и… жутко. В прошлой жизни у Ната были два небольших «пунктика»: больше всего он боялся утонуть и быть похороненным заживо. Теперь он знал, что – вот странное совпадение! – его опасения сбылись.
В конце концов Нату все же удалось отчасти справиться с собой. Лучше всего отвлекали его от мрачных мыслей поиски слов, которые он выуживал по одному из мрачных глубин своего поврежденного мозга и повторял снова и снова, чтобы не забыть опять. Кроме того, чтобы не сорваться в пучину отчаяния, Нат сосредоточился на своем физическом состоянии – на том, как идет процесс восстановления. На то, чтобы поднять вверх обе руки, ушел почти весь его запас сил, но ему все же удалось ощупать хирургический шов на шее. Округлые валики кожи по обеим сторонам разреза все еще казались слишком большими и мягкими на ощупь, но он знал, что со временем они сгладятся.
Чуть не с той самой минуты, когда Нат услышал, что с ним случилось, ему очень хотелось взглянуть на себя со стороны, узнать, как выглядят его шрамы и его тело. Вскоре это превратилось почти в навязчивую идею. Он постоянно водил руками по коже, ощупывал мускулы, прикасался к упругим волоскам на груди и животе. Волосы были густыми, гладкими и лежали аккуратными волнами, прикрывая смуглую, бронзоватого оттенка кожу. Его собственная кожа была намного бледнее, а волосы на теле – редкими и тонкими. На коже Нат заметил также многочисленные следы, похожие на оспины или на давно зажившие шрамы от какой-то косметической операции с применением лазера. На груди он обнаружил довольно большую родинку, а на левой лодыжке – глубокий, грубый шрам. Сами ноги оказались длинными и довольно стройными, почти изящными. Прикасаясь к ним, Нат внезапно подумал, что и эти ноги, и кожа, и все остальное когда-то принадлежали другому мужчине, и эта мысль поразила его в самое сердце. Именно по этой причине он никак не мог заставить себя дотронуться до пениса. Правда, пока в этом не было нужды, так как Нат до сих пор пользовался судном, однако он не сомневался, что недалеко то время, когда ему придется как-то решать этот вопрос. Пару раз Нат проснулся с эрекцией и испытал самый настоящий ужас. Пенис функционировал совершенно нормально, однако он не мог даже представить, что когда-нибудь будет использовать его для занятий любовью.
Утомленный борьбой с чувством вины и страха, Нат отвернулся от наблюдательного окошка и зарылся лицом в подушку. Интересно, подумал он, насколько полно врачи продолжают контролировать его самочувствие и поведение? Слава Богу, они еще не научились читать мысли и не могут понять, что он думает на самом деле. Или… могут? Кто знает, какие технологии созданы за те шестьдесят лет, что он провел в замороженном состоянии?
Дверь в палату отворилась, и вошла Джессика – Нат узнал ее по полной фигуре, от которой так и веяло спокойствием и уютом. Джессика принесла пищевые пакеты – его порцию на сегодняшний день. Из всех сиделок, ухаживавших за ним, эта филиппинка с широкой, ласковой улыбкой, не сходившей с ее лица, пожалуй, самая приятная.
Медленным, беззвучным шагом
Входит призрак дорогой…
Строки Генри Уодсворта Лонгфелло, великого американского поэта, сами собой всплыли в памяти. Странно, что он вспомнил это двустишие, хотя никак не мог припомнить медицинский термин для описания своего нынешнего состояния. Быть может, это потому, подумал Нат, что стихи были частью его прежнего «я»…
Глядя, как Джессика меняет питательные мешки, Нат тщился припомнить все стихотворение. Возможно, это исходящая от нее аура сострадания помогла ему вспомнить прекрасные поэтические строки.
Входит призрак дорогой…
Раздевая его, чтобы приготовить к ежедневному обмыванию, Джессика сказала:
– Доктор Шихэйн, вас хотела навестить доктор Бандельер…
Нат кивнул. Ему понравилось, что Джессика назвала его доктором. Это обращение ободрило его, придало уверенности, хотя физически он по-прежнему чувствовал себя слабым и беспомощным, как младенец.
– А с завтрашнего дня мы начнем кормить вас через рот, – добавила Джессика, слегка изогнув свои подведенные брови. – Чего бы вам хотелось?
Нат пожал плечами. Никакого аппетита он не чувствовал.
– Ну хорошо. Я позабочусь, чтобы вам приготовили что-нибудь вкусненькое.
Джессика кивнула, давая ему знак приподняться, и Нат сел, опершись спиной на подушку. За последние пару недель мышцы спины и брюшного пресса у него заметно окрепли, и Нат от души радовался этому, однако вставать и ходить без своего «инвалидного скафандра», как он прозвал лечебный костюм, он пока не мог. Впрочем, не исключено, что проблема эта – чисто психологическая: Нат был убежден, что после долгого неподвижного лежания без костюма он обязательно упадет.
В «скафандре» он чувствовал себя не в пример увереннее и даже совершал довольно продолжительные (по своим собственным меркам) прогулки по полутемным коридорам этажа, где находилась его палата. Они, впрочем, не приносили ему никакого особенного удовольствия; двигался он совершенно механически, просто потому, что так «надо». Где-то в глубине души Нат был убежден, что на самом деле он умер и находится в своего рода чистилище для недавно скончавшихся. Он даже взялся бы это обосновать! Кожа у него по-прежнему ненамного чувствительнее резины, и Нат считал это достаточным доказательством того, что он – ходячий труп.
Закончив обтирать его тело губкой со слабым дезинфицирующим раствором, Джессика помогла Нату перейти в одну из комнат наблюдения.
– Доброе утро, Нат, – приветствовала его белокурая красотка, она же доктор Персис Бандельер. – Как вы себя чувствуете сегодня?
Нат пожал плечами и опустился в удобное кресло напротив.
– Я достала для вас одну старинную вещицу. – Она протянула ему какую-то коробочку, размером и формой напоминающую электрическую бритву, но Нат сразу понял, что это электронный синтезатор голоса.
– Эти устройства не слишком изменились, – заметила Персис. – Когда вы почувствуете, что ваши связки устали, просто прижмите эту коробочку к горлу, и мы сможем продолжить нашу беседу. Мне, однако, не хотелось бы, чтобы вы привыкали полагаться на эту машинку. Вам необходимо тренировать ваш собственный голос.
Собственный голос? Интересно, много ли в нем осталось такого, что он мог бы назвать полностью своим? Тело принадлежало неведомому донору, голосовой аппарат был почти синтетическим, возможно, искусственными были и какие-то другие органы… Кроме того, Нат по-прежнему подозревал, что все происходящее с ним может быть иллюзией. Или бредом.
– Ну же, попробуйте…
– Сколько времени прошло с тех пор, как вы сказали мне, что Мэри умерла? – проговорил Нат, прижав синтезатор к горлу. Искусственный голос имел неприятный металлический тембр. Такой голос мог бы быть у робота.
– Примерно месяц. Или даже больше.
Значит, он знает об этом уже несколько недель…
– С вами все в порядке? – спросила Персис, видя, что Нат молчит.
– Я… мне трудно следить за ходом времени.
– Мы внимательно наблюдаем за работой вашего мозга, Нат. У вас все еще наблюдаются некоторые признаки амнестической афазии.
Афазия! Вот оно – то самое слово, которое он тщетно искал, пытаясь описать свое состояние. Теперь Нат вспомнил: афазией называлась полная или частичная утрата речи, обусловленная поражением речевых центров коры или проводящих путей головного мозга при кровоизлияниях в мозг, тромбозах сосудов, абсцессах и черепно-мозговых травмах.
– Как я умер? – спросил он через синтезатор речи.
– Подробности нам неизвестны, – ответила Персис. – У нас есть только запись в медицинской карте – очень короткая. Плюс несколько газетных вырезок. Вас застрелил какой-то преступник, и вы умерли почти мгновенно.
– А Мэри?
– Ваша жена не пострадала. Напротив, она сохранила присутствие духа и сделала совершенно замечательную вещь, которая в свое время привлекла внимание прессы. Сразу после вашей гибели ваша жена решила заморозить вашу голову. Насколько нам известно, это было проделано очень быстро – быть может, еще в «скорой помощи», по дороге в клинику. Вероятно, вы заранее договорились о чем-то подобном, иначе я просто не могу объяснить…
– Ни о чем мы не договаривались, – перебил Нат. – Вот что, доктор Бандельер, я хотел бы взглянуть на свою медицинскую карту, личное дело или как оно там у вас называется…
– Разумеется, мы дадим вам ваше досье, – кивнула Персис, но Нат видел, что ей очень не хочется этого делать. Интересно, почему? Неужели она лгала ему? Нат пристально посмотрел на свою собеседницу, но ее излишне правильное лицо оставалось непроницаемым. По нему абсолютно ничего нельзя было прочитать.
– Сегодня я хотела познакомить вас с Куполом, – продолжала тем временем Персис. – Но сначала скажите, вы действительно согласны испытать на себе его действие или вам хотелось бы еще немного подумать?
– С Куполом? – переспросил Нат. – Не припомню, чтобы мне что-то говорили…
– Говорили, и несколько раз. Вы просто забыли! Впрочем, в вашем нынешнем состоянии это только естественно. Хотите, я расскажу о нем еще раз?
Нат снова пожал плечами. Персис нажала кнопку, и Монти вкатил в комнату какой-то прибор. Складной суставчатый кронштейн, укрепленный на верхней панели, действительно был увенчан не то куполом, не то шлемом, сделанным из прозрачного фибергласа.
Монти установил аппарат так, что шлем оказался над самой головой Ната.
– Купол – это еще одно из чудес современной медицинской технологии, – сказала Персис, быстро подсоединяя прибор к своему компьютеру. – Его шлем улавливает электромагнитные импульсы мозга, благодаря чему мы можем определить, насколько он здоров и насколько хорошо функционирует, но это еще не все. Мы можем избирательно воздействовать на мозг, стимулируя отдельные его участки, благодаря чему вы сразу почувствуете себя лучше. В наши дни Купол применяется очень широко. Одни имеют такие установки дома, другие посещают государственные центры специальной терапии. Благодаря Куполу мы почти полностью победили депрессии, шизофрению, мании, навязчивые состояния. А ведь прибор предельно прост – он состоит из двух титановых спиралей, погруженных в жидкий гелий. Главную работу выполняет программа.
