Текст книги "Пробуждение"

Автор книги: Тина Дженкинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Вместо ответа Ната вырвало прямо на его белоснежный костюм.

Он был рад, когда его снова уложили в постель. Прохладные простыни дарили ощущение безопасности и покоя, создавая некую иллюзию уединения. Каждая клеточка его тела ныла и болела, но не это главное. Главным был диагноз – «псевдокома», синдром «запертого человека». Осознание собственной неизлечимости и полной безнадежности положения придавило Ната к койке свинцовой тяжестью. Кому он нужен такой? Ему хотелось умереть, и он надеялся, что смерть не заставит себя ждать.

Прошло сколько-то времени, и в палату вернулась белокурая женщина, которую он уже видел. Она почти не обращала на него внимания. Двигаясь быстро и бесшумно, женщина занималась какими-то своими делами: переключала программы, разглядывала возникающие на экранах мониторов изображения и диаграммы. Закончив, она подошла к кровати Ната и надавила кончиком пальца на его забинтованную шею, отчего по всему его телу прокатилась волна жгучей боли.

– Ну и что с тобой теперь, Дуэйн? – прошептала женщина. – Ты ушел навсегда или только заснул? – наклонившись, она пристально всмотрелась в полуприкрытые веками глаза Ната. Он попытался ответить на ее взгляд, заставить убрать руку, но у него ничего не вышло.

– Ты говорил, что умеешь читать чужие мысли… Что ж, теперь тебе придется подчиняться приказам другого человека. И пожалуйста, не возвращайся больше, не напоминай нам о своем существовании, не пытайся восстать из небытия, о'кей? У нас и без тебя хватает забот.

И снова Нат не понял ничего из того, что услышал. Кроме того, женщина продолжала давить на его повязку, так что теперь не только его тело, но и голову пронзали словно тысячи обжигающих молний. Неужели она не понимает, что делает ему больно?!

– Что это у тебя на щеке? Слеза? – проговорила женщина. – Должно быть, у тебя плохо работают слезные протоки. – Она достала салфетку, провела по его скуле. Внезапно ее красивое лицо скривилось в гримасе отвращения. – Скорее бы избавиться от этих мерзких личинок!

Нат был с ней полностью согласен. Личинки продолжали копошиться под его повязкой. Он буквально чувствовал, как они поедают отмершие ткани его тела.

– Я знаю, что не должна быть брезгливой, – продолжала женщина, – но я просто терпеть их не могу. – Она встала, чтобы уйти, но в дверях задержалась. – Спокойной ночи, Нат. До завтра.

Лос-Анджелес

29

Кабинет Фреда напоминал ходовую рубку боевого корабля. Все четыре стены заняты мониторами, в центре – круглый рабочий стол. Мониторы подключены к основным мировым и национальным агентствам новостей, так что при желании Фред мог довольно быстро соединиться с их архивами. Порой, работая над статьей, он сравнивал себя с безумным композитором, черпающим вдохновение то из одного, то из другого источника и выбивающим на компьютерной клавиатуре гениальную симфонию.

Фред долго скитался по Сети в поисках информации об использовании трупов в медицине, но его отвлекло мигание красной точки на большой карте страны. В Луизиане была объявлена бактериологическая тревога, и в последние несколько минут он отслеживал, как развивается эпидемия лихорадки денге, просочившейся в бассейн Миссисипи и охватившей не только прилегающие к нему болотистые жаркие районы, но и более отдаленные территории. На экране с картой вспыхивали все новые красные огоньки, отмечавшие города и поселки, где уже зарегистрированы случаи грозной болезни. Их были тысячи, и карта казалась забрызганной свежей кровью. На дополнительных экранах крутились ролики последних сообщений о беспорядках и мятежах. В одном из городов беснующаяся толпа подожгла свалку, куда незаконно выбрасывались зараженные медицинские отходы. Слава Богу, подумал Фред, что он живет в Калифорнии, которая в последнее время с эпидемиологической точки зрения относительно безопасна. Тем не менее мрачные новости подействовали на него угнетающе, и он поспешил вернуться к своим исследованиям.

Если он правильно расшифровал выражение лица Джея Руби, то тело Дуэйна Уильямса попало именно в «Икор корпорейшн». Фреду не потребовалось много времени, чтобы выяснить, что «Икор» – самая крупная транснациональная корпорация, специализирующаяся на медицинских исследованиях и лекарствах. По идее, он должен бы знать подобные вещи без всякой Сети, и сейчас Фред упрекнул себя за лень и нелюбознательность. Человеку, который взялся за журналистское расследование, следовало лучше владеть информацией.

В Сети он набрел на ролик, посвященный главе «Икор корпорейшн» Джону Рэндо, который посетил в прошлом году 121-й Мировой экономический форум в швейцарском Давосе и даже выступил там с речью. Выглядел он весьма импозантно, и Фред позавидовал ему, как завидовал всем, у кого хватило целеустремленности и силы воли добиться в жизни настоящего успеха. Такие люди, как Рэндо, свободно путешествовали по всему миру в герметичных личных самолетах и автомобилях, и их не касались ограничения на перемещения, введенные национальными правительствами для простых граждан.

Фениксский филиал, по-видимому, занимал в разветвленной структуре гигантской корпорации весьма скромное место. Согласно одному из источников, работы по искусственному выращиванию донорских органов велись в «Икоре» исключительно для престижа. Даже Фред понимал, что подобная деятельность вряд ли могла приносить сколько-нибудь заметную прибыль, однако факт оставался фактом – наличие на рынке доступных искусственных трансплантатов ежегодно спасало сотни тысяч жизней. В одной из медицинских цифровых библиотек Фред нашел ролик с лекциями научного руководителя Центра доктора Гарта Баннермана, которые тот читал в ряде научных и исследовательских учреждений.

Фред любил заранее знакомиться с фотографиями или видеозаписями людей, у которых собирался взять интервью. Глядя на них, он в подробностях представлял себе будущий разговор, который – увы, только в его воображении – заканчивался блестящей победой над собеседником. Гарт Баннерман выглядел на экране довольно скромным человеком с умным, интеллигентным лицом. Слушая его выступление, Фред неожиданно подумал о том, что расположить к себе этого человека можно довольно легко – достаточно пообещать, что его имя появится в прессе и станет известным. Насколько он знал, врачи – как и все, чья работа была сравнительно тяжелой и не слишком хорошо оплачивалась, – неравнодушны к признанию, к славе.

Почувствовав, что подготовился к интервью достаточно хорошо, Фред набрал номер фениксского филиала. Он всегда предпочитал связываться с теми, кто его интересовал, напрямую. Пойти официальным путем означало впустую потерять время. Пресс-службы как раз и создавались для того, чтобы выдумывать различные причины для отказа от сотрудничества.

– Мы благодарим вас за звонок, но доктор Баннерман в настоящее время не может подойти к аппарату, – сообщил Фреду автосекретарь. – Оставьте ваш номер, и он непременно свяжется с вами позднее.

– Нет уж, спасибо… – проворчал Фред. Он предпочитал не оставлять сообщения – главным образом для того, чтобы иметь предлог для повторного звонка. В следующие два дня он действительно звонил доктору еще несколько раз, но снова и снова натыкался на сообщение автосекретаря. Тогда Фред решил изменить тактику и позвонить рано утром, зная, что это самое лучшее время, чтобы застать врасплох много работающего профессионала. Эта попытка оказалась намного удачнее – на экране перед ним возникло изображение доктора, который, как Фред и ожидал, выглядел самым настоящим ученым – бесхитростным и слегка рассеянным.

– Чем могу служить? – осведомился доктор Баннерман.

Фред ответил не сразу. Казалось, все вопросы, которые он заготовил, мгновенно вылетели у него из головы. Подобное частенько случалось с ним именно тогда, когда Фред особенно нуждался в информации и волновался больше обычного.

– Я пишу специальный репортаж для журнала «Метрополитен», – выпалил он наконец. – О том, что бывает с людьми, которые завещают свои тела для медицинских экспериментов. Я проследил один труп, который был доставлен из тюрьмы штата «Каньон Гамма» в филиал корпорации «Икор» в Фениксе. У меня к вам очень простая просьба, доктор Баннерман… Не могли бы вы рассказать мне, как и для чего используется это тело?

Доктор так резко сел, что веб-камера не успела повернуться, и его лицо на мгновение пропало с экрана.

– Это тело принадлежит – или принадлежало – некоему Дуэйну Уильямсу, преступнику, который был казнен в «Каньоне Гамма» по приговору суда, – как ни в чем не бывало продолжал Фред. – Я писал о его казни… Администрация тюрьмы сообщила, что он добровольно согласился передать свое тело для медицинских целей. Насколько мне известно, тело Дуэйна было доставлено к вам в «Икор»… По-моему, из этого может получиться весьма интересный репортаж, доктор Баннерман. Расскажите мне, над чем вы сейчас работаете… и для чего вам нужен труп Дуэйна Уильямса?

Веб-камера внезапно отключилась, экран погас. Фред несколько раз нажал кнопку дозвона, но наткнулся на секретаря. «Благодарим за звонок…» и так далее.

Наверное, он действовал слишком откровенно, слишком в лоб. Наверное, следовало договориться о встрече, завоевать доверие Баннермана и дождаться, пока он раскроется, разговорится. Фред проклял себя за то, что в первом же разговоре с клиентом раскрыл свои истинные цели. Тех, чей интеллектуальный уровень был сравнительно низким, ему удавалось обвести вокруг пальца, но столкнувшись с человеком по-настоящему умным, он часто садился в лужу.

– Ну почему, почему люди так не любят говорить о мертвецах? – спросил Фред у своего размытого отражения на погасшем экране. – Скорее всего, врачи давно распотрошили беднягу Уильямса в поисках каких-нибудь дурацких нейропептидов. Ну и чего тут стесняться? В чем проблема? Очевидно, в деньгах. Даже скорее всего. Отсюда и заговор молчания… Что ж, можно попытаться написать о завесе секретности, которой окружены эксперименты доктора Баннермана. Не исключено, что статья все же получится.

Гарт долго сидел в своем пустом, стерильно чистом кабинете, держа палец на клавише отбоя. Лишь несколько придя в себя, он придвинул клавиатуру и набрал номер срочного вызова босса.

– Рик, мне только что звонил один журналист, – проговорил Гарт каким-то не своим, пронзительным голосом. – Он знает о Дуэйне Уильямсе. Как, черт побери, ему удалось пронюхать?..

– Как звать этого журналиста? – спокойно осведомился Рик Бандельер. – Случайно не Фред Арлин?..

Гарт посмотрел на обратный адрес на своем экране:

– Да, это был он. Ты его знаешь? Откуда?!

– Вчера вечером мне прислали секретное сообщение из головного офиса. Наш отдел по связям с прессой вот уже некоторое время следит за ним.

– Почему?

– Он задавал слишком много вопросов о том, куда попадают трупы казненных в «Каньоне Гамма».

– Но ведь это катастрофа! – воскликнул Гарт. – Мы не можем допустить, чтобы кто-то узнал о… о нашем эксперименте!

– Я понимаю, но Джеффри Чэтем заверил меня, что нам совершенно не о чем беспокоиться.

– А почему ты ничего не сказал мне?

– Я собирался тебе сказать, – ответил Рик. – Но сегодня утром меня вызвали на срочное виртуальное совещание. Послушай, почему бы тебе самому не позвонить в нашу пресс-службу и не поговорить с ребятами о том, что тебя беспокоит?

– Я так и сделаю!.. – рявкнул Гарт, окончательно выйдя из себя, и, отключив Рика, набрал номер штаб-квартиры «Икор корпорейшн» в Саванне. Там он наткнулся на самого Джеффри Чэтема – шефа пресс-службы корпорации, который пользовался репутацией человека дальновидного, изворотливого, хитрого и совершенно безжалостного.

– Вам совершенно не о чем беспокоиться, доктор, – заверил Гарта Чэтем. – Знаю я этого Арлина. Он – мелкая сошка, пишет о судебных заседаниях и казнях за пределами Лос-Анджелеса. Ничего сенсационного он написать просто не в состоянии – уж вы мне поверьте.

– Но он сказал – он знает, что тело Уильямса доставили к нам, в Феникс, – возразил Гарт. – Это уже сенсация!

Джеффри Чэтем на экране прищурился:

– Фред Арлин знает, что тело отвезли в Феникс, но и только. Мы навели о нем справки. Это второразрядный тележурналист, хронический неудачник. В настоящее время он пытается прорваться в «Метрополитен» с материалом на медицинскую тему, но пока у него нет ни подходящей темы, ни, соответственно, редакционного задания. Вероятно, Арлин позвонит вам еще несколько раз – и на этом все закончится. Никакой опасности пока нет, поэтому любые активные действия с нашей стороны будут серьезной ошибкой. Это его только насторожит.

– Но почему, черт побери, вы не предупредили меня?!

– Я предупредил Рика Бандельера.

– …Не предупредили меня непосредственно? – Гарт знал, что рискует оказаться в смешном положении, но уязвленное самолюбие мешало ему совладать с собой. – Или вам не известно, что важные сообщения не всегда доходят до тех, к кому они в первую очередь относятся? Этот неожиданный звонок… Я был не готов и мог сказать что-нибудь не то!

– К счастью, вы отлично справились с ситуацией. Это делает вам честь, доктор Баннерман.

– И все равно вы допустили серьезный просчет, не известив меня. Надеюсь, вам это ясно?

– Мне ясно… – Губы Чэтема сжались, превратившись в одну тонкую линию, и Гарт шестым чувством понял, что нажил себе опасного врага, способного погубить его карьеру. Руководитель пресс-службы «Икор корпорейшн» из тех людей, которые способны вынашивать мстительные планы хоть два, хоть три десятка лет.

– Разве вы не можете помешать Арлину опубликовать то, что он уже знает? – спросил Гарт примирительным тоном.

– А что он знает? Что трупы попадают в «Икор» для научных исследований? Из этого статьи не слепишь, можете мне поверить. А если мистер Арлин будет по-прежнему пытаться найти зацепку в «Метрополитене», мы так его дискредитируем, что там не поверят ни единому его слову… даже если он будет говорить чистую правду. Насколько мне известно, один раз этого писаку уже лишали журналистской лицензии, и в наших силах сделать так, чтобы это случилось снова. Не беспокойтесь, доктор Баннерман, – я много повидал таких, как этот Арлин. Я сталкиваюсь с ними чуть не каждый день, а посмотрите, как я спокоен. Решить эту проблему в наших силах. Мы бросим Арлину косточку, которая собьет его со следа, – и на этом конец.

– И что это будет за косточка?

– Через пару дней я вам сообщу. Если Фред Арлин позвонит вам раньше, посоветуйте ему связаться со мной, хорошо? Чем еще могу быть вам полезен, доктор Баннерман?

Гарт понял, что разговор окончен. Отключившись, он вызвал на экран изображение журналиста и некоторое время разглядывал его красивое, но не отмеченное печатью интеллекта лицо с традиционным мужественным подбородком и чуть сдвинутыми густыми бровями, которые должны свидетельствовать об искренности, любознательности и честности. Гарт, впрочем, ясно видел, что на самом деле Фред Арлин заботится только о себе и о том, какое впечатление он производит. Недалекий, вульгарный субъект! Чего стоит хотя бы этот его искусственный загар – простая пигментная инъекция, которой пользуются те, кому не по карману более серьезные косметические средства! Нет, Чэтем прав – Арлин не опасен. Единственное, чего он хочет, – это любыми средствами сделать себе хоть какое-то имя.

Вздохнув, Гарт повернулся к окну. Глядя на выжженную солнцем аризонскую пустыню, он неожиданно почувствовал себя крошечной морщинкой на глади обширного озера. Среди множества разработок и проектов «Икор корпорейшн» эксперимент с головой давно умершего человека, которому Гарт дал новое тело, казался мелочью, пустяком. И хотя эксперимент поддерживали такие важные персоны, как президент страны и сам стареющий глава корпорации, этого, как видно, недостаточно, чтобы завоевать уважение в пресс-службе «Икора». Да-с… Гарт с горечью покачал головой и уставился на экран, на котором вспыхивали и гасли сигналы вызова – это журналист продолжал свои попытки дозвониться. Интересно, вдруг задумался Гарт, что произойдет, если эта история все же выплывает на свет божий?

Фред все еще гадал, почему доктор Баннерман не захотел с ним разговаривать, когда ему позвонили по другой линии. Это был Джим Хаттон, адвокат Дуэйна Уильямса.

– Как ваши дела? – осведомился адвокат, пристально уставившись в объектив веб-камеры слезящимися глазами.

– Работаю. А у вас?

– У меня все нормально, мистер Арлин. Все как обычно. Я звоню, чтобы поделиться с вами новостью, которая непременно должна вас заинтересовать, – Хаттон многозначительно прищурился.

– И что это за новость?

– Мне давно хотелось вам это сказать, и вот наконец я дождался такой возможности. Мы нашли тело.

– Какое тело? Чье?

– Дуэйна Уильямса, разумеется.

– Как, черт побери, вам это удалось?

– Мне позвонили.

– Кто?

– Один… гм-м… знакомый. Он работает в университете Сан-Диего.

Наконец хоть какая-то ниточка!

– Значит, тело мистера Уильямса привезли туда?

– Именно. В анатомической театр. Вопрос только в том, мистер Арлин, хватит ли у вас мужества отправиться туда, чтобы увидеть тело собственными глазами.

Феникс

30

Нату на нос села муха. Скосив глаза, он изо всех сил выпятил нижнюю губу и попытался подуть. Муха не двинулась с места. Наглая тварь как ни в чем не бывало потирала задние лапки, двигавшиеся легко и свободно. У мухи здоровые конечности, чего не скажешь о нем. Потом Нат подумал, что еще несколько дней назад для него было подвигом просто скосить глаза, а сегодня… Тем не менее до слез обидно, что какая-то муха может делать все, что ей заблагорассудится, в то время как он не в состоянии даже почесаться. Кстати, как вообще сюда попала муха? Насколько он понял, в лаборатории поддерживается стерильная чистота. Скорее всего, она отделена от внешней среды системой шлюзов, сквозь которые не только мухе – микробу трудно пробраться.

Утомленный попытками согнать муху, Нат ненадолго задремал. Разбудили его прерывистые, короткие сигналы одного из мониторов. Зонд искусственного питания вырвался из своего гнезда, и Нат весь промок, хотя почти не испытывал неприятных ощущений – его кожа еще не обрела былой чувствительности. Вот только пластырь на животе, намокший под воздействием содержимого питательного мешка, начал отставать.

– Сестра! – беззвучно закричал Нат.

Из всего разнообразного медицинского оборудования, стоявшего вокруг его койки, Нат с трудом узнал лишь один-два аппарата. О назначении остальных ему оставалось только догадываться. Внове ему были и цельные защитные комбинезоны, которые носили сиделки, и голографические экраны, с которыми они работали. Едва ли не больше всего поражали Ната чистота и тишина, царившие в комнате, в которой он лежал. Можно подумать – он находится где-то на космической станции, а не в больнице, пусть и оборудованной самой современной аппаратурой. Особенно беспокоило его отсутствие посетителей. С тех пор как он пришел в себя, его не навестил ни один человек – ни Мэри, ни мать с отцом, ни сестра, не говоря уже о друзьях или знакомых. Это было непонятно, странно и даже страшно. По временам Ната охватывал самый настоящий ужас, и он изо всех сил пытался внушить себе, будто находится в какой-то экспериментальной клинике интенсивной терапии, в которую в силу ряда причин (повышенные требования к стерильности, например) не пускают никого из посторонних. Правда, ему самому не очень-то в это верилось, но это единственное разумное объяснение, и он продолжал цепляться за него, чтобы не сойти с ума.

Со временем Нат научился узнавать тех, кто ухаживал за ним, и даже разделил их на две группы. К первой принадлежали те, кто не ленился сказать ему пару ободряющих слов, поправить капельницу или просто подоткнуть одеяло. Ко второй группе он отнес тех, кто выполнял свои обязанности бездумно и механически, хотя и тщательно. Ната очень задевало, что часть медперсонала, включая ту красивую белокурую женщину, никогда не смотрит на него и обращается с его телом как с неодушевленным предметом. Когда эти люди прикасались к нему, Нату хотелось схватить их за руки и крикнуть, что он такой же человек, как они.

Из зонда продолжал с бульканьем выливаться питательный раствор, и Нат снова позвал сестру. И снова – как и в первый раз – не смог издать даже слабого шипения. Тогда он с трудом повернул голову в направлении смотрового окна. Кто сидит там, за толстым стеклом с односторонней прозрачностью и почему он ничего не замечает? Как они вообще посмели бросить его, беспомощного, без всякого надзора?!

Сигналы прибора все же привлекли чье-то внимание. Пару минут спустя в палату вбежал запыхавшийся Окори. При виде того, что случилось, он сокрушенно прищелкнул языком, поправил зонд и сменил подкладное судно. Все это он проделал без единого слова – Окори принадлежал ко второй категории работников.

Когда он закончил прибираться и вышел, Нат вспомнил, что Окори очень не любил менять ему повязку на шее, потому что не выносил вида копошащихся в ране личинок. К счастью, повязку давно сняли, и в дни, когда Нат чувствовал прилив сил, он иногда ощупывал грубый шрам, тянувшийся поперек шеи, словно кто-то перерезал ему горло от уха до уха. Раньше ничего подобного у Ната на шее не было, и он тщетно пытался вспомнить, что же, черт побери, с ним случилось.

Еще какое-то время спустя в палату зашла его логопед Карен Макки, принадлежавшая к первой группе – группе «друзей», как иногда называл ее Нат, но даже среди них она выделялась ласковостью обращения и состраданием. «Молодец, у тебя отлично получается!» – это ее любимая фраза, которую она произносит по малейшему поводу. Порой Нату казалось, что даже если бы он измазал дерьмом всю кровать, Карен только улыбнулась бы и сказала, что он молодец и отлично справился.

Ему так и не удалось точно определить ее возраст. На взгляд Ната, Карен где-то за пятьдесят. Когда-то она была очень хороша собой – у нее правильный, выразительный рот и большие, печальные, серые глаза. Как и большинство уроженцев Западного побережья, Карен заботлива, внимательна, не слишком требовательна и капельку бестолкова. Нат не сомневался, что она родилась и выросла в Северной Калифорнии.

Пока Карен готовилась к утреннему уроку, устанавливая перед кроватью специальные экраны, Нат позволил себе еще немного подумать, что же с ним произошло. В том, что это был инсульт, он почти не сомневался. Оставалось только надеяться, что в течение первых трех часов ему успели ввести активатор плазминогена. Это новейшее лекарство должно было восстановить приток крови к мертвым или умирающим тканям его мозга. Активатор принадлежал к последнему поколению фибринолитиков, но его эффективность оказалась на удивление низкой: помогал он далеко не всем жертвам инсульта, попадавшим в отделения экстренной медицинской помощи. Стало быть, ему повезло…

Нат был рад, что сумел вспомнить эти подробности. Кажется, его мозг все-таки в порядке. Куда больше беспокоило сердце. Что случилось с ним и, главное, каким образом тем, кто его лечил, удалось решить проблему? Был ли это тройной байпас или – упаси Боже! – трансплантат?

Потом Нат подумал о жене. Он не верил, что Мэри могла покинуть его в таком состоянии. Он значил для нее все – как и она для него. В этом Нат никогда не сомневался. Они были неразлучны чуть не с первого дня знакомства, и теперь он не понимал, почему Мэри не приходит повидаться с ним. В конце концов, она тоже врач, и ей это сделать проще, чем кому бы то ни было.

Особенно угнетало Ната то, что он никак не мог вспомнить, как она выглядела. Он отчетливо представлял себе отдельные ее черты – завиток темных волос возле уха, длинные изогнутые ресницы, крошечную родинку на шее, но лицо в целом продолжало ускользать от него.

Тем временем Карен приподняла изголовье кровати так, что Нат оказался почти в сидячем положении. Заставив его открыть рот, она прижала специальной лопаточкой корень его языка.

– О'кей, – сказала Карен. – Постарайся, Нат. Мы делали это уже много раз.

«Делали – что?» – подумал Нат. Он знал Карен: она часто заходила к нему в палату, и он успел составить о ней определенное мнение, но не помнил, чтобы они что-то делали.

– Мы тренируем глотательные движения. Ты должен упереться языком в лопаточку и заставить горло сжаться.

И она надавила на корень его языка. Нат попытался сделать все, как ему было сказано, но обнаружил, что это невероятно трудно.

– Молодец, Нат! – воскликнула Карен. – С каждым днем у тебя получается все лучше и лучше. Конечно, ты еще очень слабенький, но уверяю тебя – со временем все придет в норму, и мы сможем перевести тебя на твердую пищу. Наш местный нейротехнолог, доктор Персис Бандельер, говорит – ты уже воспринимаешь речь, стало быть, ты понимаешь хотя бы часть того, что я тебе говорю, но сам говорить пока не можешь. Да ты и сам наверняка помнишь, что это два разных мозговых процесса, так что ничего удивительного или нового для тебя тут нет. Поэтому в первое время говорить буду одна я, а ты слушай и запоминай. Только не надо прыгать через ступеньки и пытаться мне отвечать. Я буду повторять одно и то же по многу раз, так что ты в конце концов поймешь все, что от тебя требуется. Да, чуть не забыла – на будущей неделе тебе вживят новый надгортанник, новое горло и новые голосовые связки. Как тебе это нравится, Нат? У тебя будет совершенно новый голос; может быть, ты даже сможешь петь!

Интересно, спросил себя Нат, как они собираются вживить ему новое горло и связки? Неужели пересадка? А может, где-то уже появились синтетические трансплантаты? Он почти уверен, что никогда не слышал и не читал ни о чем подобном, но…

– Нам нужно сделать еще очень многое, но самое трудное уже позади. Твой мозг работает. Я вижу и чувствую это. Старайся побольше думать, Нат. Это не принесет тебе вреда – только пользу.

Карен вызвала на один из экранов изображение. Нат с трудом разобрал очертания чего-то округлого.

– Это человеческий мозг, Нат. Если ты был хорошо образованным человеком – а я подозреваю, что для своего времени ты знал достаточно много, – то тебе должно быть известно, что в левом полушарии праворукого мужчины-гетеросексуала сосредоточено девяносто процентов речевых рецепторов-ячеек. У женщин, кстати, они распределены иначе – восемьдесят и двадцать процентов в левом и правом полушариях соответственно. Так вот, речевой центр твоего левого полушария получил серьезные повреждения.

Она подсветила голубым несколько областей мозга.

– Вот! Это – все пораженные области, которые мы сумели выявить в твоем мозгу.

Нат напряг зрение. Голубого цвета, пожалуй, чересчур много.

– Если ты не очень хорошо видишь картинку, Нат, то это потому, что зрительная зона коры твоего мозга тоже пострадала. Но со временем голубые области уменьшатся, а под конец и вовсе исчезнут. Твой мозжечок будет работать так же активно и эффективно, как раньше, а может, и лучше. Вообще-то я уверена, что мы тут могли бы пачками производить самых настоящих гениев, – добавила Карен и рассмеялась своим мелодичным, как серебряный колокольчик, смехом. – Ну а пока я хотела бы просто напомнить тебе некоторые функции, которые относятся к правому и левому полушариям…

На экране появилась таблица. Читать Нат, разумеется, не мог, поэтому Карен прочла содержание таблицы вслух:

– Левое полушарие человека, как правило, отвечает за аналитическое и логическое мышление. С его помощью человек регистрирует ход времени, вычленяет мельчайшие подробности и детали и раскладывает целое на составные части. Но если бы человек думал только левым полушарием, он был бы не в состоянии разглядеть за частностями общую картину. Про таких людей иногда говорят – за деревьями не видят леса.

Правое полушарие, напротив, ведает эмоциональным, творческим, интуитивным восприятием действительности. Оно же отвечает за абстрактное мышление. С помощью правого полушария человек скорбит, боится, не верит в будущее, видит во всем только мрачные стороны, а также мечтает, фантазирует и делает общие заключения на основе известных ему фактов. Если ты хорошо понял, что написано в таблице, тебе не составит труда понять: твое левое полушарие пострадало сильнее, чем правое.

Нат продолжал пялиться на таблицу, пытаясь увидеть в ней хоть капельку смысла, но вместо нее на экране возник еще один непонятный образ.

– Лично мне, – сказала Карен, – больше по душе правое полушарие с его функциями творческого мышления, интуиции и эмоционального восприятия окружающей действительности. Как мне кажется, эта сторона жизни важнее, чем сухой анализ и скучная логика. Но, возможно, это только потому, что я – в высшей степени эмоциональная женщина. – Она улыбнулась. – Оба полушария соединяются своеобразным мостом, состоящим примерно из восьмидесяти миллионов аксонов. Этот мост в анатомии называют «мозолистым телом». Так вот, оно у тебя тоже повреждено, и довольно серьезно, но не пугайся! Это только звучит страшно, а на самом деле бояться нечего. Мы, по крайней мере, не боимся. Даже сейчас в твоем мозгу происходит восстановление поврежденных клеток, и уже совсем скоро ты будешь совершенно здоров и позабудешь про свою болезнь. Но для этого нужно немного пришпорить твое левое полушарие, только и всего.

Карен нажала кнопку, и в палату вошли санитар и техник, которые обычно надевали на Ната восстановительный костюм. Он поморщился, когда электрод, подключавшийся непосредственно к нервной системе, вонзился ему в шею, хотя никакой боли не почувствовал. Когда Ната облачали в костюм, ему достаточно было просто подумать о каком-то действии, и оно моментально осуществлялось. И это казалось ему настоящим чудом. Нат знал, что какой-то исследовательский институт на Восточном побережье разрабатывает биомеханический протез руки, но о целом костюме ему слышать не приходилось. Должно быть, подумал он, Мэри разыскала этот институт или экспериментальный госпиталь и сумела добиться, чтобы его поместили на лечение именно сюда. Нат попытался представить себе, как она выбирает лучшую больницу, как договаривается с администрацией, и на душе у него потеплело.

Потом Нат сосредоточился на предстоящей задаче. Он мысленно приказал костюму встать и сделал несколько шагов к двери, лицом к которой стоял. Обычно после этого он поворачивался и возвращался назад, но на этот раз Карен широко распахнула перед ним входную дверь, и Нат понял, что должен идти дальше. Решимость едва не покинула его, но он собрался с духом и вышел из палаты. Там он свернул и двинулся вдоль коридора, то и дело поворачивая голову то влево, то вправо в надежде увидеть других пациентов. Но все палаты, мимо которых он проходил, оказались либо пусты, либо закрыты. И, судя по отсутствию света за матовыми стеклами дверей, внутри никого не было.