Текст книги "Девственница (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Больно, – сказала она, смеясь и отстраняясь одновременно.

– Должен был убедиться, что ты настоящая.

– Ты должен был ущипнуть себя, – ответила она.

– И что в этом интересного?

– Тебе не нужно щипать меня. Все настоящее, – ответила она. – Я жила без тебя столько, сколько могла выдержать. И не могла больше вытерпеть и дня, чтобы увидеть тебя.

Теперь он нежно целовал ее грудь, посасывая соски, пока они не затвердели у него во рту.

– Кончи в меня, – сказала она. – Пожалуйста.

Он оседлал ее бедра и вдавил ее запястья в кровать, удерживая на месте.

– О чем ты просишь меня? – спросил он.

– Без презерватива, – ответила она. Кингсли застыл. Он так сильно хотел быть внутри нее без преграды, что это причиняло боль. И он мог. Он был чист. И он знал, что она тоже чиста. Но все же...

– Ты знаешь, что случилось в последний раз, когда я обменялся с кем-то жидкостями...

– Я не забеременею. А если да... я оставлю его.

Кингсли почувствовал, как внутри него что-то открылось, как будто сейф был взломан, и все, что спрятано, все уязвимое стало явным. Его пугала такая уязвимость.

– Ты получишь мою сперму, когда заслужишь ее, – ответил он.

– Скажи мне, как ее заслужить, и я сделаю это.

– Лежи, – сказал он самым повелительным тоном. Она осталась лежать на месте.

Он подошел к шкафу, нашел черный чемодан и принес его на кровать.

– Что это? – спросила Джульетта.

– То, что я очень давно хотел использовать. – Кингсли набрал комбинацию – 2663 – и открыл чемодан. Из него он вытащил длинную тонкую металлическую цепочку с манжетой на конце. Он наклонился и пристегнул один конец цепи к столбику кровати в изножье своей кровати. Он взял манжету с другого конца цепочки и показал его на раскрытой ладони Джульетте.

– Выбери число от одного до десяти, – сказал он.

– Что я выбираю?

– Я не скажу тебе, пока ты не выберешь.

Джульетта быстро ответила.

– Семь.

– Идеально, – ответил он. Кингсли схватил ее за ногу, поставил ее ступню себе на грудь и защелкнул манжету на ее лодыжке.

– Семь дней.

– Что?

– Ты выбрала семь дней оставаться обнаженной в моей спальне, прикованной к моей кровати.

– Что? – возмутилась Джульетта.

– Не волнуйся, – ответил он покровительственным тоном. – Эта цепочка достаточно длинная, чтобы ты могла дотянуться до любого места в моей спальне и ванной. Ты останешься здесь на семь дней, прикована. Я буду приносить тебе еду, воду и все, что тебе понадобится. Ты не одеваешься. Я буду прикасаться к тебе, когда захочу, пороть тебя, когда захочу, и трахать тебя, когда захочу. И если через семь дней ты все еще будешь здесь и не попросишь меня отпустить тебя, тогда ты получишь от меня то, что хочешь. Эти условия приемлемы?

– Ты приковал меня к кровати.

– Ты жалуешься?

– Вовсе нет.

– Ты сказала, что свободу переоценивают. Давай посмотрим, как тебе понравится быть моей собственностью и моей пленницей.

– Мне это уже нравится. Но мне бы больше понравилось, если бы ты был внутри меня, – сказала Джульетта, приподнимаясь на локтях. Она раздвинула для него ноги в качестве приглашения, приглашение, которое он с готовностью принял. Он натянул презерватив и вошел в нее жестко и быстро, и она выгнулась под ним, принимая его глубже. Тонкая металлическая цепочка тихо звенела, пока он трахал Джульетту так сильно, как только мог. Приковать ее кровати было недостаточно. Ему пришлось прижать ее запястья, еще шире раскрыть ее ноги своими коленями и вбивать ее в кровать своим членом так глубоко, что он, возможно, никогда больше не вытащит его обратно. Если он умрет внутри нее, так тому и быть. Он умрет счастливым.

– Я люблю тебя, – сказал он, целуя ее в лицо.

– Я тоже люблю тебя. Я не хотела этого делать.

– Привыкай.

– Любить тебя?

– Да. И делать то, чего не хочешь. – Он одарил ее дьявольской ухмылкой, и она засмеялась радостным смехом.

– Нет ничего, что ты мог бы заставить меня сделать, чего бы я не хотела, – прошептала она, прижимаясь грудью к его груди.

– Принимаю этот вызов.

Джульетта любила грубый и жесткий секс, поэтому он был максимально груб. А потом, после того как Кинг обнял ее и поцеловал, и когда желание к ней снова переросло в лихорадку, он снял с себя всю одежду, стянул одеяло и занимался с ней любовью, пока она не смогла больше терпеть.

Он заключил ее в объятия и перекатил на себя. Джульетта положила голову ему на грудь, и они долго лежали вместе в его постели, нежась в руках друг друга.

Быть неподвижными. Быть любимыми. Быть вместе.

– Скажи мне то, что мне нужно знать, – наконец сказала Джульетта, подняв свою элегантную голову и посмотрев ему в глаза.

– Я не могу хранить тебе верность, – сказал Кингсли. – И это не по той причине, о которой ты думаешь.

– Не потому ли, что твое либидо сильнее твоего здравого смысла?

– Может быть, отчасти, – признался он. – Кроме того, я люблю заниматься сексом с мужчинами так же сильно, как и с женщинами.

– Я никогда не буду сдерживать эту часть тебя. Иногда я даже буду просить посмотреть.

Кингсли улыбнулся, но только на мгновение. Затем улыбка исчезла.

– Ты знаешь, что означает слово «Свитч»? – спросил он.

Она покачала головой.

– Тебе нравится, когда тебе причиняют боль в постели, когда тобой командуют. – Кингсли прикоснулся к синяку на ее нижней губе, который оставили ей его слишком нетерпеливые зубы.

– Очень. Мне это нужно, – ответила она.

– И мне нравится причинять тебе боль и доминировать над тобой. Но бывают моменты, когда я сам хочу, чтобы мной управляли, когда мне нужно, чтобы мне причинили боль. Я не хочу, чтобы это было частью нас. Я хочу, чтобы эта часть меня была отделена от тебя. От нас.

Она кивнула.

– Это я принимаю.

– Пожалуйста, никому не говори. Это не то, что я хочу рекламировать.

– Твои секреты – мои секреты, – ответила она. – Я сохраню их ценой своей жизни. Есть кое-что, что тебе также следует знать обо мне.

– Расскажи, – сказал он.

– Я действительно хочу детей, и я рожу для тебя. Но врач моей матери сказал, что ее болезнь может передаваться по наследству. Ты можешь подождать несколько лет, пока я не буду уверена, что это не перейдет ко мне?

– Могу, – сказал Кингсли почти с облегчением. После всего, через что он прошел с Элли, и после того, как подвел ее, он не был готов даже думать об отцовстве. – Нам стоит подождать.

– Симптомы у моей матери начались, когда она была подростком, у меня пока все спокойно. Доктор говорит, что мне не стоит бояться заводить детей. Он дал мне свое благословение. Но все же, ты должен знать, что такая вероятность существует.

– Я не боюсь, – ответил Кингсли. – Мои родители были идеальными. Мое детство было идеальным. А моя сестра все равно покончила с собой. В жизни нет никаких гарантий. Но ради тебя стоит рискнуть.

– Если у нас будет ребенок, он может быть похож на меня.

– То есть, девочка?

– Ты знаешь, что я имею в виду. – Джульетта положила руку ему на грудь, демонстрируя контраст в цвете их кожи. Он поцеловал ее руку.

– Надеюсь, наши дети будут похожи на тебя. Тогда они будут прекрасны. Не хочу уродливых детей. Я очень поверхностный.

Она рассмеялась, чтобы скрыть слезы, но Кингсли все равно заметил их.

– Кое-что еще, – ответила она. – Не думаю, что хочу выходить замуж. Я была в ловушке, слишком похожей на неудачный брак.

– Тебе никогда не придется беспокоиться, что я заставлю тебя выйти за меня, – ответил с улыбкой Кингсли. – Не в моем стиле.

– И я хочу работать, – продолжила Джульетта. – Настоящая работа, где мне платят. Мне нужны собственные деньги.

– Ты можешь работать на меня. Осенью Каллиопа уезжает в Колумбию на учебу. Мне понадобится новый ассистент.

– Работать на тебя?

– Я очень хорошо плачу. И это будут твои деньги. Если это не убедит тебя... может, «дополнительные льготы» помогут.

– Мне нравится, как это звучит, – сказала она с соблазнительной улыбкой. – Я управляла делами Жерара в его домашнем офисе. Я выполняла за него половину его работы. Если бы с ним что-то случилось, я бы с легкостью могла занять пост посла.

– Ты должна была позволить мне убить его.

– Нет, – сказала она, постучав его по кончику носа. – Никаких убийств. Это... как ты это назвал? Жесткий предел?

– В таком случае, полагаю, я должен уважать это.

Она поцеловала его в губы, в шею, в грудь, в старый шрам, который исчез вместе с болью, которую он когда-то причинил ему.

– Еще кое-что, mon roi.

– Говори, – сказал он.

– Я хочу ошейник, – сказала она.

– Почему? – спросил он, удивленный ее просьбой.

– Ты сказал мне, что никогда не надевал ошейник на женщину. Или мужчину. Я дам тебе свободу быть с тем, с кем пожелаешь. Но я хочу кое-что взамен, то, что ты никому другому не давал. Это нужно для нас.

Кингсли наклонил голову и поцеловал ее. Затем он выскользнул из-под нее, схватил с пола свои брюки и натянул их. Где-то в его спальне…

Он вернулся к шкафу и нашел сумку, которую брал с собой на Гаити. Он не распаковал ее. И он все еще был там.

Из запертой шкатулки на самый верхней полке он достал нож, который брал на множество своих миссий, пока служил в Легионе.

Когда он вернулся к кровати, Джульетта села. Даже обнаженная она выглядела элегантной и величественной, властной, грациозной. Она была воплощением всего, чего он хотел в женщине. И он никогда не отпустит ее.

Кингсли поставил сумку на кровать и расстегнул ее. Он достал черный ремень, который был его сувениром после ночей с Сореном в школе. Сорен порол Кингсли ремнем, а Кингсли порол им Джульетту. Он оставил раны на них обоих, поэтому тот будет ошейником. Он обернул его вокруг ее шеи и кончиком ножа проделал дырку для пряжки. Измерив ее шею, он провел по коже ножом, отрезав лишнее. Кингсли снова обернул его вокруг ее шеи и на этот раз застегнул.

– Вот, – сказал он, восхищаясь ее изящной шеей, теперь украшенной черным кожаным ошейником. – Идеально.

Он просунул пальцы между ошейником и ее кожей. Потянув за него, она подалась вперед, ближе... ближе... Поняв намек, Джульетта соскользнула с кровати на колени и взяла его член в рот.

Неделя обещала быть хорошей.

В полночь, когда он и Джульетта наконец сдались сну, Кингсли проснулся от ступора, вызванного сексом и доминированием и испытал поразительно приятное ощущение счастья быть в сознании. Джульетта крепко спала рядом в его постели, цепочка на ее лодыжке свисала из-под простыни на пол. Она принадлежала ему. Привязана к нему, прикована к нему, в его ошейнике... вся его. И она обещала родить ему детей когда-нибудь, когда будет готова.

Он коснулся лица Джульетты, она пошевелилась во сне и улыбнулась. Там... Если бы он мог смотреть на нее и на то, что у них могло быть вместе, может, со временем пустота, которую он чувствовал в отсутствие Элли, пройдет и заживет, и она станет еще одним шрамом в длинной череде шрамов, которые он носил на своем теле и в своем сердце.

Но Кингсли не хотел, чтобы она была шрамом. Шрам был напоминанием о боли. Он хотел боли.

Спящей Джульетте он прошептал обещание.

– Моя драгоценность, я не могу отдать тебе все свое сердце. Но ту часть, которую могу отдать, – она не разбита и не изранена. Я отдам тебе все лучшее, что у меня есть, и буду защищать тебя от худшего всю оставшуюся жизнь.

Кингсли двинулся, чтобы поцеловать ее. Он хотел разбудить ее поцелуями и снова трахнуть. Он предупреждал, что будет брать ее, когда захочет, и был полон решимости сдержать это обещание.

Прежде чем его губы коснулись ее, он что-то услышал.

Звонок в дверь.

Кингсли перекатился на спину и зарычал.

Кого, черт возьми, принесло среди ночи к его двери?

И когда он успел превратиться в человека, который спрашивает себя, кого, черт возьми, принесло среди ночи к его двери?

Каллиопа права. В особняке было слишком тихо. Ему стоит изменить это.

Кингсли неохотно оторвался от Джульетты. Он натянул брюки и рубашку и вышел из спальни. Направляясь к лестнице, он бросил взгляд налево, на закрытую дверь спальни. За дверью находилась пустая комната, которая когда-то принадлежала Элли. Это была идея Сорена, чтобы она переехала к нему, не то, чтобы Сорен сказал ей. Он хотел, чтобы она была под защитой, под присмотром, чтобы она была в безопасном месте. Мартышкин труд, и Сорен должен был знать это лучше, чем кто-либо другой. Безопасность была иллюзией. В одно мгновение у тебя лучший секс в жизни на крыше роскошного особняка на Риверсайд-Драйв. А в следующий момент тебя выворачивает в унитаз, и ты сталкиваешься с самым сложным решением в жизни. С Джульеттой он будет лучше. Будет лучше заботиться о ней. Никто не знал, как много она для него значила, и поэтому ни у кого не возникнет искушения отобрать ее у него.

Спускаясь по лестнице, он увидел Каллиопу в халате, идущую к двери.

– Я открою, – сказала она, обращаясь к нему. – Возвращайся в постель.

– Лучшая идея, которую я слышал за весь вечер, – ответил он, радуясь тому, что Каллиопа была дома в безопасности после свидания. Он повернулся и снова начал подниматься по лестнице.

Затем он услышал смех, и какой это был смех. Смех, от которого снова зажегся свет.

– Я тоже рада тебя снова видеть, детка, – сказала Элли. Кингсли медленно обернулся и увидел Элли в объятия Каллиопы, которую обнимали до полусмерти.

У него свело внутренности, и ему пришлось ухватиться за перила лестницы, чтобы не упасть. Позади себя он услышал, как Каллиопа говорит быстрым, задыхающимся голосом. Ее голос повысился на целую октаву. Она разбудит собак, если не успокоится.

Он стоял на площадке первого этажа и смотрел вниз на Элли. Прямо здесь. Перед его глазами. Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Привет, – сказала она ему.

– В мой кабинет, – ответил он. – Сейчас же.

Улыбка исчезла и маска повиновения, которую она носила, когда подчинялась, появилась на ее лице. Она молча начала подниматься по лестнице, следуя за ним.

Как только они оказались в кабинете, Кингсли включил небольшую лампу от Тиффани. Он указал на кресло перед его столом.

– Сядь, – приказал он. Он не знал, почему вел себя так властно и по-диктаторски, за исключением того, что ему была невыносима мысль о том, что она снова сбежит.

Элли села в кресло. Он сел на край стола перед ней. Он хотел возвышаться над ней, и он это сделал.

– Почему ты вернулась? – спросил он.

– Мне нужна работа.

– Ты здесь просить о работе?

– Кинг, я...

– Ты не можешь уйти, а потом явиться почти год спустя и называть меня Кингом. Обращайся «сэр» или вообще никак не обращайся ко мне.

Он видел, как она крепко сжала челюсти.

– Да, сэр, – ответила она, и он услышал сопротивление, с которым она произнесла слова.

– Ты даже не представляешь, как я на тебя зол, – сказал Кингсли, понимая свой гнев и признавая его. Она исчезла и не писала, не звонила, не сообщила, жива ли она. – После всего, через что мы прошли...

– Мы? – Она подняла на него глаза и встретилась с ним взглядом, явное нарушение всех правил, которым должен был следовать сабмиссив. – Через что мы прошли? Сэр.

Вот. Она задала этот вопрос. Они могли бы поговорить об этом, о беременности, о принятом ею решении и о той ошибке, которую он совершил, позволив ей пройти через это в одиночку.

Или он мог бы отпустить это, оставить. Это было в прошлом, и они должны оставить это там.

– Как ты? – спросил он вместо этого.

– Выживаю. Ты?

– Тоже.

Он ждал, что она спросит о Сорене. Она молчала. Либо она уже знала, либо не хотела знать. Он поставил бы свои деньги на последнее. Сам хотел бы этого не знать.

– Где ты была?

– У мамы.

– Все это время ты была в монастыре? – спросил он.

– Да. Я ушла.

– Неужели ты...

– Не хочу говорить о монастыре.

Он поднял руки в знак капитуляции.

– О чем ты хочешь поговорить?

– Я уже сказала. Мне нужна работа. Я кое-что делаю со своей жизнью. Кажется. Наверное. – Она беззвучно рассмеялась. – Но я на мели и без дома, мне нужна помощь.

– Должно быть, больно признавать это.

– Посмотри на меня. Ты думаешь, у меня на данный момент осталась хоть капля гордости? – спросила она. Он посмотрел на нее, как и было приказано. Она выглядела худой, усталой и очень бледной. Но красота осталась, ее глаза горели новым пламенем, которого он никогда раньше не видел. За эти месяцы она прошла через Ад и пережила пламя, но сохранила огонь в себе.

– Думаю, гордость, единственное, что у тебя осталось.

Она посмотрела ему в глаза холодным и проницательным взглядом, который пронзал его насквозь. Если бы у него были слова, написанные на его душе, ее глаза могли бы прочитать их.

– Я написала книгу, – наконец сказала она. – Кое-кто заинтересован в ней. Но мне нужна работа. Есть какие-нибудь вакансии в «Запонках»? – спросила она. «Запонки» – частный клуб-салон для бондажа, который Кинг открыл три года назад.

– Я продал «Запонки» за десять миллионов, пока тебя не было. Очень ценная недвижимость.

– Ладно. Что насчет «Le Cirque»?

– Продан. Двадцать миллионов.

– Твоя империя сокращается.

– Au contraire. Просто изобретаю себя заново.

– Могу я помочь?

– Вероятно, можешь. Но сначала... скажи мне точно, что тебе нужно.

– Деньги.

– Я могу дать тебе деньги.

– Я не хочу, чтобы ты давал их мне просто так. Я хочу заработать их. На самом деле они не мои, если я не заработаю их сама.

– И она говорит, что у нее нет гордости. – Кингсли усмехнулся, но не Элли. Она посмотрела на него холодным и жестоким взглядом, таким же безжалостным, каким Сорен когда-либо смотрел на него.

– Я пойду, – сказала Элли, вставая. Но Кингсли положил ногу ей на бедро.

– Сидеть, – приказал он. Он знал, что если позволит ей уйти из его дома сегодня вечером, то никогда больше ее не увидит.

– Сижу, сэр, – ответила она. Каждый раз, когда она говорила «сэр», ему казалось, что она насмехается над ним. Она всегда издевалась над ним и ему это нравилось.

– Скажи мне вот что... чем ты хочешь заниматься?

– Всем, что позволит оплатить счета, – ответила она.

– Что угодно, chérie? Хоть что-нибудь?

Она поморщилась от chérie. Очевидно, она была не в том настроении, чтобы поддаваться очарованию.

– Просто работа, Кинг. Я буду официанткой в клубе, буду мыть полы – мне плевать.

Он наклонился и взял ее за подбородок. На секунду она испугалась. Но затем страх рассеялся.

– Non. Не официантка, ни прислуга.

– Тогда кто?

– Тебе нужны деньги. Ты уже стоишь целое состояние, – сказал он. С ее лицом, телом, репутацией и правильной подготовкой она сидела на золотой жиле и даже не подозревала об этом. Мужчины отдали бы правую руку на отсечение, чтобы поцеловать ноги этой женщины. И что еще лучше, они отдали бы все свои кошельки. Все в их мире знали о ней как о сабмиссиве Сорена. А это означало, что все в их мире знали о ней. Один только фактор любопытства заставил бы их выстроиться в очередь на весь квартал.

– О чем ты?

– Извращения – это своего рода валюта. Ты бы удивилась, если бы узнала, что это может тебе дать.

– Ты хочешь, чтобы я подчинялась за деньги? Ладно. Как ты говоришь, если готова быть выпоротой бесплатно, почему бы не получать за это деньги.

Он покачал головой, цокнул пальцем прямо ей в лицо.

– Никакого подчинения. Нет, если мы оба хотим жить, – сказал он, и Элли понимающе улыбнулась. Сорен убьет их обоих голыми руками, прежде чем позволит своей Малышке подчиниться другим мужчинам за деньги. Он может убить их обоих голыми руками в любом случае, поэтому, если им суждено было умереть, то почему бы не с плетью в руках.

Кингсли представил сцену, сцену, где эта женщина стоит в полный рост, в черных кожаных ботфортах, зашнурованных до бедер, со стеком в руке и садистским блеском в глазах. Он не знал более жестокого садиста, чем Сорен, и никогда не видел более красивого Доминанта, чем Элли.

Элли тоже была жестока в ее собственном смеющемся стиле. Сорен серьезно относился к боли. Элли – нет. Он причинял боль, потому что был вынужден. Она причиняла боль, потому что сама этого хотела. И когда она хотела причинить боль, ты хотел получить эту боль.

– Элли... chérie... Maîtresse, – сказал он, приподнимая ее подбородок, чтобы встретиться с ней взглядом. – Ты больше не будешь служить.

– Тогда какого черта я буду делать?

Кингсли низко наклонился, словно собирался поцеловать ее. Вместо этого он приблизил губы к ее уху и прошептал:

– У меня есть идея получше.

Глава 36

2015

Шотландия

– А остальное – история, – сказал Кингсли.

Нора протянула руку, и они с Кингсли чокнулись бокалами.

– Еще один тост, – сказала Нора. Кинг снова протянул свой бокал.

– За что? – спросил Кингсли.

– Ты выбил из него все дерьмо, – рассмеялась она и посмотрела на Сорена через плечо. Он пристально смотрел на нее.

– Это больно, – ответил Сорен. – Я не мог сделать полный вдох в течение двух недель.

– От меня сочувствия не получишь, блонди, – ответила Нора. – Однажды в твоем подземелье ты вывихнул мне запястье, и я не могла две недели мастурбировать.

– Ты сама вывихнула свое запястье.

– Потому что ты щекотал меня.

– Если бы ты отнеслась к этому как хорошая девочка, и не дергалась так...

– Как я терплю его двадцать два года? – спросила она у Кингсли.

– Божественная тайна, – ответил Кингсли. Все еще смеясь, он посмотрел на Сорена. – Ты знаешь как. Это был год, когда я встретил Джульетту, чуть не убил из-за нее мужчину, вернулся домой и вернул все, что потерял, а потом еще кое-что.

– Хороший год для тебя, – ответил Сорен.

– Тяжелый год. – Кингсли встретился взглядом с Норой.

– Очень тяжелый год, – согласилась она.

– Ты когда-нибудь снова разговаривала с Кайри? – спросил Сорен.

– Нет. – Нора допила последние капли вина и уставилась на дно опустевшего бокала. – Я долго злилась на нее за то, что позволила мне уйти без нее. Затем злилась на себя за то, что была настолько глупа, ожидая, что она уйдет со мной. Я позволила церкви забрать тебя. Может, я думала, что Бог в долгу передо мной.

– Она осталась в ордене?

– Да, насколько я знаю. Когда закончит свое послушничество, она вернется в аббатство Моникан в Северной Калифорнии. Возможно, она все еще там. Или ушла. Однажды я спросила о ней у своего агента, но они больше не общаются.

– Ты думаешь о ней? – спросил Кингсли.

– Иногда. Не часто. Что было, то было. Теперь прошло. Как только я вернулась в твой особняк... все это было похоже на еще один сон. Честно говоря, я даже не думаю, что Кайри была склонна к БДСМ. Она просто хотела быть с кем-то до того, как произнесет свои финальные клятвы, и когда я решила уйти, она знала, что ей придется лгать, чтобы отпустить меня без нее. Сегодня вечером я впервые за много лет подумала о ней. Замок напомнил мне аббатство. Хотя... – она улыбнулась своему окружению, – кровати намного больше.

– Хвала Богу за это, – сказал Кингсли. – Не могу трахаться на односпальной кровати. Я уже давно не ребенок. – Кингсли посмотрел на Сорена, который лишь покачал головой в притворном отвращении.

– Вам двоим нужно немного побыть наедине? – Спросила Нора. – Могу пойти проверить торт. И попробовать его на вкус. Весь.

– Останься, – ответил Сорен. – Если он слишком устал для Джульетты, он слишком устал и для меня.

– Неправда, – ответил Кингсли. – Мне не нужен стояк, чтобы доминировать.

Нора застонала, рухнула на бок и накрыла голову подушкой.

– Мне не нужно это слышать, – сказала она из-под подушки.

Сорен убрал подушку и посмотрел на нее сверху вниз.

– Повзрослей, – сказал он.

– А нужно?

Она снова села и начала говорить что-то вроде «Пожалуйста, не делай мою жизнь еще более странной, чем она есть», когда в дверь постучали.

– Я знаю, что он там. – Из-за двери донесся голос Джульетты. – Ты не можешь прятаться вечно, французский трус.

– Входи! – крикнула Нора, прежде чем Кингсли успел ее остановить. Джульетта вошла с Селестой на руках.

– Я не прятался, – ответил Кингсли. – Мы предавались воспоминаниям. Этим занимаются перед свадьбой. И почему она не спит? – спросил он, забирая Селесту из рук Джульетты. – Почему вы до сих пор не спите, юная леди? – спросил он на французском.

– Твоя дочь ждет поцелуя на ночь, – ответила Джульетта. – И я тоже.

– Я не устала, – сказала Селеста, обнимая его за шею. Она была прекрасной маленькой девочкой, которая действительно пошла в мать, особенно в своем характере. И она определенно держала своего отца в своих крошечных коготках, как и ее мать. – Я не могу уснуть, пока ты не поцелуешь меня.

Кингсли поцеловал ее в кончик носа.

– Лучше? – спросил он.

– Еще.

Он поцеловал ее снова.

– А теперь спать.

– Еще нет, – сказала Нора. – Она и меня должна поцеловать перед сном.

– Поцелуй своих тетю и дядю, – сказал Кингсли, хлопая ее по попке в крошечной розовой пижамке. Нора протянула руку и помогла Селесте пройти по смятым простыням и грудам подушек на кровати.

– Ты готова к завтрашнему важному дню? – спросила Нора, заглядывая глубоко в ее темно-карие глаза. – Ты приготовила лепестки?

– Я готова, – ответила она, торжественно кивая. Она протянула свою маленькую ручку и положила ее на шею Норы. – Qu’est-ce que c’est?

– Ты знаешь правило, – напомнила ей Нора фальшиво строгим голосом. Селесту воспитывали на двух языках, и научить ее тому, что не все говорят по-французски, было самой трудной частью процесса. – Французский с Maman и Papa, английский – со всеми остальными.

Селеста зарычала.

– Задай свой вопрос еще раз, – сказала Нора.

– Что это? – Селеста похлопала по ошейнику Норы. – Эта штука у тебя на шее.

Кингсли усмехнулся, а Джульетта вздохнула. Любой ребенок, выросший в доме Кингсли Эджа, обязательно получит интересное и основательное образование в области альтернативного образа жизни.

– Как ты думаешь, что это такое? – спросила Нора.

– Похоже на собачий ошейник.

– Это он и есть. Разве ты не знала, что я собака? – Нора зарычала и гавкнула, а Селеста разразилась смехом. Нора игриво укусила ее за шею.

– Не заводи ее перед сном, – сказал Кинг Норе.

– Она делает то же самое со мной, – сказал Сорен. Нора не могла решить на кого смотреть – на Кингсли или на Сорена – поэтому посмотрела на них обоих.

– Иди поцелуй своего дядю перед сном, – сказала она Селесте. – А затем спать, чтобы у меня не было проблем с твоим папой.

Селеста чмокнула Сорена в щеку, и он поцеловал ее в ответ. Джульетта подхватила дочь с кровати и снова заключила в объятия.

– Кстати, я слышала хорошие новости, – сказала Нора. Джульетта улыбнулась. – Я очень рада за вас обоих.

– Спасибо, – ответила она и кивнула на Селесту. – Кое-кто еще не знает.

– Знает что? – спросила Селеста.

– Что тебе пора спать, – ответила Джульетта.

– Я знала. – Селеста закатила глаза, всезнайка в три года.

– Ты идешь спать? – спросила Джульетта Кингсли.

– Это безопасно? – спросил он.

– Я ничего не обещаю. Но тебе следует оставить их наедине. – Джульетта посмотрела на Сорена и Нору. – Они несколько недель не видели друг друга.

– Ладно. Я готов, – сказал Кингсли.

– Вот именно. – Джульетта ткнула пальцем ему в грудь. – Это хорошо, что я уже «в ожидании» или этот килт создал бы мне проблему.

– Это ты проблема, – ответил ей Кингсли. – Я скоро буду. Не засыпай.

Джульетта наклонилась и поцеловала его, прежде чем пожелать всем спокойной ночи и уйти с Селестой. Она одарила Кингсли последним «тебе лучше вести себя прилично» взглядом, и ушла.

– Боже, я везунчик, – сказал Кинг. – Что я такого сделал, чтобы заслужить ее?

– Приковал ее к кровати на неделю? – спросила Нора. – Один из способов заполучить девушку.

– Это была хорошая неделя. – Кингсли встал. – Надо проверить, упаковала ли она цепи для лодыжек.

– Спокойной ночи, Кинг, – сказала Нора. – Постарайся пережить эту ночь. Нам нужны все наши шаферы в целости и сохранности.

Кингсли посмотрел на нее, на Сорена и рассмеялся.

– Это чудо, не так ли? – спросил Кингсли. – После всего, через что мы прошли друг с другом, мы все еще вместе. Все. Гребаное чудо.

Нора рассмеялась.

– Чудо – подходящее слово.

– В Новом Завете, – сказал Сорен самым торжественным тоном проповедника, – слово «чудо» не используется в большинстве переводов. Вместо этого появляется фраза «знамения и чудеса». Предпочитаю эту терминологию. Чудо – это дискретное действие, особенное само по себе, но не имеющее для него большего значения. Однако, знамение пытается нам кое-что сказать.

– Как думаешь, что это за знамение? – спросил Кингсли. – Что мы все еще вместе после всего?

– Я знаю, – ответила Нора.

– Что же это? – Кингсли скрестил руки на груди и прислонился к столбику кровати.

Нора расстегнула цепочку, которую всегда носила, с двумя выгравированными кольцами, которые Сорен подарил ей два года назад, и небольшой серебряный медальон, который Нико попросил ее носить, пока они были в разлуке.

– Твой сын дал это мне, – сказала она, открывая медальон. – Нико сказал, что мои распутные истории напоминают ему Кентерберийские рассказы. Поэтому он подарил мне его.

Она протянула его Кингсли.

– Amor vincit omnia, – прочитал Кингсли. Он посмотрел на Сорена, ожидая перевода.

– Любовь побеждает всё, – сказал Сорен.

– Вот что за знамение, – сказала Нора. – Мы трое. Эта свадьба. Все. Amor vincit omnia.

– Аминь, – добавил Сорен.

– На это, – сказал Кингсли, – даже я скажу «аминь». – Он вернул Норе медальон. Она повесила его на цепочку и вернула ее на шею, где ему и место.

– Я провожу тебя, – сказал Сорен Кингсли, и Нора сдержала улыбку. Они вместе вышли из комнаты, она забралась в постель и свернулась возле подушки Сорена. Он спал на правой стороне кровати и, без сомнения, будет возражать, если она украдет его сторону. Хорошо.

Она притворилась спящей и продолжала притворяться, даже когда услышала, как открылась, закрылась и заперлась дверь. Было нелегко продолжать эту игру, когда она почувствовала губы Серена на своем плече.

– Ты поцеловал Кинга перед сном? – спросила она, стараясь не улыбнуться.

– Целый замок, полный людей, которые подписали соглашения о неразглашении? Конечно, поцеловал.

Она хихикнула и глубже забралась под одеяло. Сорен продолжал целовать.

– Он счастлив, – сказала она. – Никогда не видела Кингсли таким счастливым, как за последние два года.

– У него есть Джульетта, Нико, Селеста...

– Ты, – добавила Нора. – У него есть ты. И что еще лучше, ты будешь в его полном распоряжении, когда я буду во Франции с Нико.

– Я обещаю, к тому времени, как ты вернешься домой от Нико, он будет более чем счастлив вернуть меня.

– А я буду более чем счастлива принять тебя обратно. – Нора перевернулась и улыбнулась ему. – А как насчет тебя? Ты счастлив?

Он медленно кивнул.

– Счастливее, чем когда-либо за всю свою жизнь. В старении есть свои преимущества. Прошлое теперь кажется древней историей, пылящейся на книжной полке. Призраки наконец-то перешли на другую сторону.

– И ты превращаешься в серебристого лиса, – сказала она, проводя пальцами по его волосам, светлым и седым. – Еще одно преимущество взросления.