Текст книги "Девственница (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Когда она закончила с двумя косами, Элли собрала их на затылке и лентой связала их вместе. Теперь две ее косы образовывали корону, похожую на венок Дафны.

– Идеально, – сказала она, довольная своей работой.

– Правда? – спросила Кайри, застенчиво улыбаясь.

– Ты такая красивая. Не могу поверить, что ты моя.

– Я твоя, – ответила Кайри и наклонилась для поцелуя, поцелуя, который Элли была только рада подарить ей. Пока они целовались, Элли опустила сорочку Кайри вниз до живота. Толкнув Кайри на спину, не разрывая поцелуя, Элли начала опускаться ниже, оставляя влажный след от ее губ к дрожащему плоскому животу и еще ниже. Наконец, Элли стащила с Кайри сорочку и отбросила ту в сторону.

– Не холодно? – спросила Элли, разглядывая обнаженное тело Кайри, ее маленькие дерзкие груди и длинные ноги.

– Нет, – ответила Кайри, с нервозностью в голосе.

– Сегодня я хочу причинить тебе боль. Можно?

– Ты можешь делать со мной все, что захочешь.

– Хочешь испытать боль?

– Я хочу делать все, что ты хочешь, – ответила Кайри, и Элли рассмеялась бы над ее рвением. Семь лет назад эти слова могли принадлежать Элли в их первую ночь с Сореном. Все... все, что угодно... Его удовольствие и счастье значили для нее гораздо больше, чем ее собственное.

Элли поцеловала Кайри в лоб.

– Я хочу, чтобы ты прикоснулась к себе, – сказала Элли. – Как ты делаешь, когда остаешься одна.

– Ты будешь смотреть?

– Да. И пока будешь заниматься этим, я сделаю тебе больно. И я буду продолжать причинять тебе боль, пока ты не кончишь. И как только ты кончишь, я остановлюсь.

Кайри сглотнула и прерывисто вдохнула. Она раздвинула ноги и провела правой рукой по животу.

– Нервничаешь?

– Никто никогда не видел, как я это делаю, – ответила Кайри. – А ты?

– Я потеряла счет тому, сколько раз я делала это на публику, – ответила Элли, проводя рукой вверх и вниз по мягкой внутренней стороне бедра Кайри.

– Это немного смущает, – призналась Кайри.

– Поэтому Сорен заставлял меня делать это для него.

– Так вот почему ты заставляешь меня это делать? Чтобы смутить меня?

– Нет, – ответила Элли. – Я думаю, что это сексуально. Нет ничего постыдного в том, что девушка прикасается к собственному телу.

Она еще раз поцеловала Кайри в губы, затем каждый сосок. Мгновение она смотрела, как средний и указательный пальцы Кайри нашли ее клитор и погладили его.

Элли взяла свою самодельную трость и щелкнула ею Кайри по гладкой коже над коленом. Девушка дернулась.

– Больно? – спросила Элли, улыбаясь.

– Не могу поверить, что такая крошка может причинить столько боли.

– Трости те еще сучки, – ответила Элли.

– Я говорила о тебе.

Элли рассмеялась.

– Я тоже злобная маленькая сучка.

Кайри закрыла глаза и Элли молча сосчитала до десяти. Каждые десять секунд она ударяла Кайри по бедрам. Она поднялась по ноге и снова опустилась. Девушка продолжала гладить себя, массируя клитор, пока не начала стонать.

Пока Элли причиняла ей боль, она почувствовала, что падает в место глубокого спокойствия и умиротворения. Все, что находилось за пределами часовни, перестало существовать. И все, что имело значение в этом мире, – это мир перед ней, эта красивая обнаженная девушка, которая отдала Элли свое тело.

Наряду со спокойствием, Элли почувствовала что-то еще. Власть. Другой человек отдал контроль над своим телом Элли, вложил свою жизнь в руки Элли. И она дорожила этим доверием. Это было честью для нее и жутко возбуждало. Это ли испытывал Сорен с ней? Скучал ли он по этому ощущению теперь, когда она ушла?

Восемь... девять... десять.

Элли снова ударила Кайри. Она видела яркие красные рубцы на бледной плоти Кайри. Элли улыбнулась, наслаждалась их видом, зная, что это она оставила их, и те еще несколько дней останутся на ее теле.

Дыхание Кайри стало затрудненным. Ее груди быстро вздымались и опускались. Она вскрикнула – музыка для ушей Элли. Ее боль и ее удовольствие для Элли звучали одинаково – словно музыка.

Ее узкие бедра приподнялись на дюйм над одеялом и подались вперед. Элли ждала и смотрела. В тот момент, когда Кайри захлестнули волны оргазма и она шумно выдохнула, Элли несколько раз ударила ее. Девушка со вздохом и смехом рухнула на одеяло.

– Вот это моя девочка, – сказала Элли, ложась рядом с ней и поглаживая ее по лицу.

– Это было действительно сильно, – ответила Кайри.

– Все из-за боли, – сказала Элли. – Не знаю, как или почему, но это все равно, как впрыснуть закись азота в двигатель машины. Средство для повышения производительности. От нуля до шестидесяти за пять секунд.

Кайри рассмеялась и обняла Элли за шею.

– Ты объясняешь оргазмы, используя автомобильные метафоры. Ты самая странная женщина в мире, – сказала Кайри. – Неудивительно, что я так без ума от тебя.

– Возможно, я тоже схожу по тебе с ума. – Элли провела рукой по груди и животу Кайри. – Особенно от этой части тебя. – Элли протолкнула два пальца в Кайри и обнаружила, какой скользкой она была от собственной влаги.

– Эта часть меня тоже безмерно увлечена тобой.

Кайри шире развела ноги, и Элли помассировала ее внутренние мышцы двумя, а затем тремя пальцами. Она не пыталась снова довести ее до оргазма. Она просто хотела касаться, изучать, чувствовать. Но прошло совсем немного времени, прежде чем Кайри снова начала тяжело дышать, и впилась пальцами в бедро Элли. Элли опустила голову и резко всосала сосок Кайри. Вскоре она ощутила, как сжимается влагалище Кайри и содрогается вокруг ее руки во втором оргазме.

Элли вытащила пальцы и вытерла влагу о одеяло.

– Ну как? – спросила она Кайри, которая медленно приходила в себя.

– Люблю оргазмы. Я каждый день возношу благодарственную молитву Богу за них.

– Ты произносишь благодарственную молитву за оргазмы? – спросила Элли.

– Конечно. Это же подарки от Бога, верно? Женщина не обязательно должна забеременеть, испытав оргазм, верно?

– Верно.

– Так если они не имеют никакого отношения к размножению, то почему они есть у женщин? – спросила Кайри. Она подняла руку и указала пальцем в потолок, в небо, где жил Бог. – Оргазмы – это Божий способ сказать, что Он сожалеет о месячных и спазмах.

– Извинения приняты, – ответила Элли.

– Аминь, – сказала Кайри.

Все еще смеясь, Элли села и оглядела часовню. – Должно быть, это самый странный молебен, когда-либо проводившийся здесь. Боже, мы благодарим тебя за оргазмы...

– Не знаю. Этому место больше ста лет, – ответила Кайри. – Уверена, мы не первые, кто использует его по не совсем ангельским причинам.

– Думаешь, другие монахини приходили сюда для любовных похождений?

– Может быть, – ответила Кайри. – И местные, наверное.

– Сюда могут приходить посторонние? – спросила Элли.

– Определенно. Здесь есть дверь. Потайная.

– Куда она ведет?

Кайри села и натянула сорочку.

– Я покажу.

Она встала и Элли последовала за ней в помещение, которое, как она думала, было кладовкой за молитвенным алтарем. Но дверь вела не в комнату. Она вела наружу, к тропинке в лесу. Длинный высокий деревянный забор тянулся, насколько хватало глаз, от часовни до аббатства в одном направлении и от часовни до края территории монастыря в другом.

Элли не переступала порога внешнего мира. Но смотрела на него почти с жадностью.

– Дверь запирается изнутри, – сказала Кайри. – Никто оттуда не может войти, если кто-то здесь не откроет для них дверь. Но, может быть, это и случилось. Может, кто-то из аббатства пригласил кого-то стороннего, кого хотел видеть.

– Зачем здесь потайная дверь? Нам не разрешается покидать аббатство без разрешения.

– Это было для рабочих, которые строили часовню. Они оцепили этот район, пока шла стройка. Не хотели, чтобы здоровенные строители ходили через аббатство, поэтому заставляли их ходить через заднюю дверь часовни. Хотя дверь потом так и не заложили.

– Запри ее, – сказала Элли.

– Но...

– Делай.

Кайри немедленно захлопнула дверь и заперла ее.

– Что случилось? – Она в замешательстве посмотрела на Элли.

– Не хочу, чтобы кто-то сюда входил, – ответила Элли, ее сердце бешено колотилось без причины, которую она могла или хотела назвать.

– Но кто может сюда войти?

– Никто.

– Тогда почему...

– Нам пора возвращаться в аббатство, – сказала Элли, отходя от двери.

– Элли, что случилось?

– Ничего.

– Из тебя плохая лгунья, – сказала Кайри, беря Элли за руку. – Ты же не думаешь, что он ворвется сюда, правда?

– Нет, – ответила Элли. – Но я могу вырваться.

Кайри резко посмотрела на нее, в ее глазах была боль.

– Ты хочешь уйти? – спросила Кайри.

– Нет. Да.

– Что это значит?

Элли покачала головой.

– Я не знаю.

– Знаешь.

Когда Элли посмотрела Кайри в глаза, она увидела в них страх. Ее внутренний инстинкт подсказывал ей избавиться от него. Эта девушка принадлежала ей, чтобы защищать и лелеять. Доминанты должны заботиться о своих сабмиссивах. Быть Доминантом оказалось труднее, чем она думала.

– Элли, пожалуйста. Ты пугаешь меня.

– Я хочу уйти, – ответила Элли, выбирая честность. – Но я не хочу уходить от тебя.

– Понимаю. – Кайри отпустила руку Элли и вернулась к одеялу на полу. Она подтянула ноги к груди.

Едва Элли увидела открытую дверь, как поняла, насколько сильно ей хочется выйти в нее. Не выйти – выбежать. Ей хотелось бежать и бежать, пока между ней и этим монастырем не останется тысяча миль.

– Ты уходишь? – спросила Кайри, глядя на Элли.

– Нет. Не могу. Я не знаю, куда мне идти, и что делать.

– Я знаю, – ответила Кайри.

– Что?

– Я говорила, что знаю, чем бы ты могла заниматься. Говорила, что придумаю, чем бы ты могла заниматься в жизни. И я узнала.

Элли холодно усмехнулась.

– Ты узнала, что я могу делать со своей жизнью?

Кайри встала и прошла в заднюю комнату, где она спрятала одеяла.

– Я же сказала, что у меня для тебя подарок, – Кайри вернулась с конвертом в руках. Она протянула его Элли.

– Вот.

Конверт уже был вскрыт. Он был адресован Кайри, а не ей. Внутри лежал один-единственный лист бумаги. Элли развернула его и поднесла к ближайшей свече.

Дорогая Кайри, – начиналось письмо. – Было чудесно получить от тебя весточку. Я думаю о Бетани каждый божий день. Ее книги стоят на моих полках, и память о ней живет в моем сердце.

– Кто это? – спросила Элли, отрываясь от письма.

– Литературный агент моей сестры, – ответила Кайри. – Продолжай читать.

Признаюсь, я была удивлена, получив пятьдесят рукописных страниц эротического романа из монастыря в Нью-Йорке, но Бетани говорила, что ее младшая сестра была белой вороной в семье. У нас есть правила подачи заявок, но уверена, что не могу отказать ни одной сестре Бетани. И рада, что не отказала. Твоя подруга Элли – чрезвычайно талантливая писательница . Я не могла оторваться от присланных страниц и была очень расстроена, когда дочитала до конца, и поняла, что читать больше нечего.

– Ты отправила мою книгу агенту своей сестры?

Кайри улыбнулась в темноте.

– Я сделала копии первых пятидесяти страниц и отправила ей. Но продолжай читать.

Теперь письмо дрожало в ее руках.

Пожалуйста, сообщи, когда твоя подруга закончит роман. И попроси ее прислать его мне как можно скорее . Если остальная часть книги такая же сильная, как те страницы, которые ты отправила мне, мы, несомненно, можем ее продать. У меня уже есть список редакторов, которых она могла бы заинтересовать. Моя контактная информация приведена ниже . Когда твоя подруга закончит книгу, попроси ее отправить по электронной почте полную рукопись и позвонить мне как можно скорее.

Элли еще раз перечитала письмо. Потом еще раз. Она с трудом верила, что это было по-настоящему.

– Ты меня разыгрываешь, – сказала Элли. – Когда ты это сделала?

– Ты дала мне почитать книгу, и я прочитала ее всю, – ответила Кайри. – Я прокралась в офис и воспользовалась принтером, чтобы скопировать страницы. И отправила их агенту сестры. Они с Бетани были близки. Я знала, что она сделает мне одолжение и прочтет книгу ради Бетани. Но она жесткая и честная. Если она говорит, что может продать, значит, так оно и есть.

– Вот черт. Я должна закончить книгу.

– Сколько времени тебе нужно?

– Не знаю. Месяц. Шесть недель. Требуется много времени, чтобы писать от руки.

– Ты справишься. Уверена, ты закончишь ее.

– Закончу.

– Ты сходишь с ума?

– Вроде как, – у Элли закружилась голова. У нее крутилась тысяча мыслей одновременно. Она знала, как закончить книгу. Она уже несколько недель думала о концовке. Но все, что она написала, было в беспорядке, все исписанные от руки страницы блокнота. Ей нужно напечатать всю книгу прямо сейчас. Не на печатной машинке. Ей нужен компьютер. И телефон. Здесь у нее не было доступа ни к одному из них. Возможно, в реальном мире сейчас 2004 год, но весь монастырь застрял в 1904 году. У матери-настоятельницы был компьютер, но ни за что на свете Элли не сможет воспользоваться им, чтобы напечатать свой роман.

– Полцарства за ноутбук, – сказала Элли.

– Что ты собираешься делать, Элли? – спросила Кайри.

– Если я займусь этим...

– Знаю, – ответила Кайри. Если Элли займется этим, она не сможет делать это в аббатстве. Ей придется уйти.

– У тебя могло быть много проблем из-за этого, – сказала Элли. – Вломиться в кабинет матери-настоятельницы...

– Она не закрывает его. Я прокралась внутрь.

– Ты прокралась, чтобы сделать копии эротического рассказа, написанного женщиной, с которой ты спишь.

– В то время мы не спали вместе, – напомнила ей Кайри.

– Почему ты сделала это для меня?

– Я сделаю для тебя все, что угодно. И ты это знаешь.

– Ты уйдешь со мной? – спросила Элли.

– Уйти из аббатства с тобой?

– Я не уйду, если ты не пойдешь со мной, – со всей серьезностью ответила Элли.

– Куда мы пойдем?

– Не знаю.

– Где мы возьмем деньги?

– Не знаю. – У Элли быстро заканчивалась наличка, которая была у нее с собой.

– Где мы остановимся?

– Не знаю. Но я не могу выйти через эту дверь без тебя.

– Хорошо, – ответила Кайри.

– Хорошо, что?

– Хорошо. Если ты не можешь уйти без меня, тогда я пойду с тобой.

– Ты серьезно, – ответила Элли, не совсем веря ей.

– Да. Итак, сколько очков я получила за то, что заинтересовала агента моей сестры твоей книгой?

Элли покачала головой.

– Не знаю. Бесконечность. – Она прижала письмо к груди.

– Тогда я выиграла, – ответила Кайри. – Ты должна рассказать мне, почему ушла от него.

Радость покинула комнату.

– Почему ты хочешь знать? – спросила Элли, складывая письмо и засовывая его обратно в конверт. Она всю жизнь будет хранить это письмо.

– Потому что это единственное, чего ты мне не рассказала. И если я уйду с тобой, то хочу знать правду о том, почему ты здесь. Я хочу знать правду о тебе. Всю. Если я могу уйти отсюда, из этого места, которое теперь мой дом, то самое меньшее, что ты можешь сделать, это рассказать мне правду о тебе и о нем.

– Это не важно.

– Если бы это не было так важно, ты бы уже рассказала мне все.

– Прекрасно. Это важно, но для нас это не имеет значения.

– Имеет значение для меня. Важно, что ты скрываешь от меня что-то, что изменило твою жизнь. Если я оставлю свою жизнь из-за тебя, ты должна рассказать мне, почему оставила свою жизнь из-за него. Если мы собираемся быть вместе, у нас не должно быть секретов друг от друга.

Элли сделала глубокий тяжелый вдох и отвела взгляд от Кайри. У входа в часовню, почти под потолком было прозрачное окно в форме восьмиугольника. В окно светила луна. Луна, похожая на улыбку Чеширского кота. Снаружи была Страна Чудес, за дверью.

Но там, в Стране Чудес, был Бармаглот. Кайри была права. Если она собиралась оставить позади безопасность аббатства, она должна была знать, что было снаружи.

– Прекрасно. Ты хочешь знать, почему я ушла от него. Вот почему.

Она подняла свою небольшую самодельную трость и разломила ее на три части. И бросила три кусочка перед Кайри на одеяло.

– Он что-то сломал? – спросила Кайри.

– Да, – ответила Элли, уставившись на сломанные ветки на одеяле.

– Он сломал трость?

– Нет, – ответила Элли. – Он сломал меня.

Глава 29

Сорен возвращался домой, и Элли хотела быть там, когда он приедет. Человек из окружения Кингсли, как обычно, встретит его в аэропорту на «Роллс-Ройсе» и отвезет в дом священника в Уэйкфилде. Кингсли и сам мог бы поехать и встретить его. Но она просила его не делать этого. Она хотела быть той, кто расскажет Сорену о произошедшем в его отсутствие. Но она никогда не знала, чью сторону займет Кингсли. Иногда ее. Иногда Сорена.

Чаще всего Кингсли становился на сторону Кингсли.

Она одолжила БМВ Кингсли и поехала на нем к Сорену. Несколько раз ей приходилось останавливаться, съезжать на обочину, где ее сильно рвало. К счастью для дороги, начинался дождь.

Когда она наконец приехала, у нее кружилась голова от обезвоживания и истощения. Сумка, висевшая у нее на плече, казалась свинцовым грузом, который она едва могла нести. Она поднялась по единственной лестнице в доме Сорена, улыбаясь от усталости, граничащей с лихорадкой. В их первую ночь он нес ее на руках по этим ступенькам. Сейчас она бы убила за то, чтобы кто-то просто трогал ее.

Сначала Элли отправилась в спальню и открыла шкатулку, в которой лежал ее ошейник. Она не надела его. Ей просто хотелось подержать его в руках. В течение пяти минут она лежала на кровати Сорена, прежде чем броситься в ванную, где ее снова вырвало. После она растянулась на полу. Это было странно успокаивающе, лежать там, на холодной плитке, прижатой к ее пылающей коже. Она дышала через нос, что помогло немного облегчить тошноту. Судороги наступали и уходили, и она игнорировала их, пока могла, принимала их, когда не могла. И когда наконец ей стало достаточно прохладно и удобно, что едва не уснула, она услышала шаги на лестнице.

Она с трудом села, когда Сорен окликнул ее по имени.

– Я здесь, – отозвалась она. – В ванной. Входи.

Ее сердце бешено колотилось. Она не видела его десять недель, и столько всего произошло. Элеонор начала вставать, но голова снова закружилась, поэтому она осталась на полу. Сорен открыл дверь, и то удовольствие, которое было в его глазах за долю секунды до этого, испарилось при одном взгляде на нее.

– Меня тошнит, – сказала она. – Не заразная.

Она не знала, почему добавила в конце эту часть о том, что она не заразна. Если бы у нее была проказа, Сорен все равно бы сделал то, что сделал. Он снял пальто и бросил его на пол позади себя, опустился на колени и притянул ее в свои объятия.

Больно. Двигаться – больно. Дышать – больно. Быть любимой и обнимаемой им – больно.

– Что случилось, Малышка? – спросил он на ушко. Он пригладил ее волосы, заправил их за ухо и поцеловал в лоб. Все жесты любящего отца.

– Тебе лучше не знать.

– Все равно расскажи. Это приказ.

– Да, сэр, – ответила она, пытаясь улыбнуться ему, но у нее не осталось ни одной улыбки. Даже для него. – Он был не твой. Это то, что ты должен знать в первую очередь.

– Что не было моим?

И, казалось, как только он задал этот вопрос, он уже знал ответ. Прежде чем она успела снова заговорить, объясниться, он закрыл глаза и выдохнул.

– Кингсли. – Это был не вопрос.

– Кингсли, – повторила она. – Вчера я была у врача. Они дали мне таблетку.

– Ты ходила к врачу. – Его голос был лишен эмоций. – С кем ты ходила?

– Меня отвез водитель Кингсли, – ответила она.

– Кингсли поехал с тобой?

– Ты же знаешь, как он ненавидит врачей.

Сорен ничего не ответил.

– Нужно несколько дней, чтобы все прошло, – продолжила она. – Тошнота – это нормально, сказал врач. И судороги. У меня довольно сильное кровотечение, но это тоже нормально. И...

И она замолчала. Она потеряла ход своих мыслей, да это и не имело значения. Сорен прислонился спиной к двери ванной, а она лежала у него на коленях, в его объятиях, уставшая и беспомощная, как ребенок.

– Мне очень жаль, – сказала она наконец, и на глаза навернулись слезы. – Мне так жаль.

Ее тело сотрясалось от рыданий, которые вызывали спазмы боли в спине и животе. Но она не могла перестать плакать, не сейчас, когда была в объятиях Сорена. Он пытался успокоить ее, утешить, но все было бесполезно. Все болело, внутри и снаружи. Сквозь звук собственных мучительных рыданий она услышала его голос, обращающийся к ней тихим шепотом.

– Я люблю тебя, Малышка. Сейчас и всегда. И ничто из того, что ты сделала, не отнимет у тебя мою любовь. Я никогда не уйду от тебя. Ты моя сейчас и всегда...

Она продолжала плакать. И плакала, пока полное изнеможение не заглушило ее рыдания.

Должно быть, она уснула прямо в его руках, на полу в ванной. Она должна была уснуть. Ей нужно было поспать. Она не спала больше суток.

– Мы поженимся, – сказал Сорен.

Элли мгновенно проснулась.

– Что?

– Я сказал, мы поженимся. Ты и я.

– Свадьба? Ты серьезно?

– Конечно.

Женаты? Она и Сорен? Муж и жена? Это было заманчиво, она должна была признать, хотя бы для себя. Они никогда раньше не говорили о женитьбе, но как только он произнес это слово, у нее возникла картинка. Сорен в смокинге. Она была бы в платье – кремовом, но не кипельно-белом. И Кингсли будет стоять рядом с Сореном, шафер. Духовник Сорена, отец Баллард, будет проводить церемонию. Мать Сорена, конечно, приедет. И его сестры, возможно, даже Элизабет. Медовый месяц они проведут в Дании. А когда вернутся в Нью-Йорк, могут поселиться у Кингсли. Зная его сестру Клэр и то, как сильно она хотела, чтобы Серен оставил священничество, она купит им собственный дом в качестве свадебного подарка. Они смогут выходить на публику вместе, когда захотят. Это было бы здорово. И смогут завести детей. Хотел ли Сорен вообще иметь детей? Он никогда не говорил с ней об этом. Она, очевидно, не хотела детей. Если бы хотела, то не сидела бы здесь, на полу ванной, испытывая самую мучительную боль в своей жизни. Конечно же, им придется как-то зарабатывать. Сорен мог бы работать в ООН переводчиком. Она... что? Чем она хотела заниматься?

Не выходить замуж. Вот чего она хотела. Она еще даже не выяснила, кто такая Элеонор Шрайбер. Как, черт возьми, она могла быть Элеонор Стернс?

– Нет, – ответила Элеонор. – Я не выйду за тебя.

– Это не обсуждается.

– Конечно обсуждается. Почему, черт возьми, ты думаешь, что женитьба что-то решит?

– Я больше не могу оставлять тебя одну. Я слишком часто уезжал. Если бы я был здесь, этого бы не произошло.

– Если бы ты был здесь, он мог быть твоим.

– И ты бы не прошла через это в одиночку. Я сейчас же позвоню епископу.

Он поднялся с пола. Элли протянула руку и ухватилась за его лодыжку.

– Сорен, нет.

Он посмотрел на нее сверху вниз, как будто не мог понять, что вцепилось в его ногу.

– Элеонор, отпусти. Мне нужно позвонить.

– Не звони ему. Успокойся. Брак не поможет избавиться от этого.

– Я совершенно спокоен. Это даст мне душевное спокойствие, а это больше, чем у меня есть сейчас. Я думал, что могу доверить тебя Кингсли. Моя ошибка. Этого больше не повторится.

Он двинулся по коридору, и Элли, борясь с усталостью и болью, поднялась на ноги, и выпрямилась. Она последовала за Сореном по коридору в его спальню. Он уже снял трубку. Она хлопнула по кнопке, обрывающей звонок.

– Я не выйду за тебя, – сказала Элли. – Так что даже не утруждай себя звонком кому-либо.

– Я принял решение.

– Это не тебе решать. В брак вступают двое. Я сказала «нет».

– Ты устала, тебе нездоровится, и ты переживаешь нечто травмирующее. Ты сейчас плохо соображаешь.

– Не я сейчас сошла с ума, черт возьми. Я не выйду за тебя. Нет. Не сейчас. Никогда. Ты католический священник. Ты не можешь связывать себя узами брака.

– Я оставлю священство.

– Ты этого не сделаешь, – сказала она, стоя максимально ровно, несмотря на боль в животе и спине. – Мы с Богом давно заключили сделку. Если Он позволил нам быть вместе, я не заберу тебя у церкви. Я планирую сдержать это обещание.

– А я сдержать свое. Я обещал, что сделаю все, чтобы защитить тебя. И сделаю.

– Мне не нужна защита. Мне не нужно выходить замуж.

– То, чего ты хочешь, в данном случае не имеет значения. Отправляйся в постель. Я разберусь с этим.

– Не имеет значения? Ты забыл, что я взрослая женщина двадцати шести лет, а не ребенок? Ты не можешь решать, что мне делать.

– Конечно, могу. Ты принадлежишь мне.

– Я принадлежу тебе. Это нормально, когда мы в постели. Нормально, когда на мне ошейник. Это не нормально, когда ты говоришь мне, что я должна выйти замуж за того, за кого не хочу выходить замуж.

– Ты обещала, что будешь повиноваться мне вечно. Разве нет?

– Когда мне было пятнадцать. Думаешь, мне все еще пятнадцать?

– Ты определенно ведешь себя так.

– Я обещала Богу, что никогда не заберу тебя из церкви. Мы с Ним заключили эту сделку, когда мне было семнадцать.

– Я думаю, что знаю, чего Бог хочет от моей жизни больше, чем ты, – ответил он.

– И я лучше тебя знаю, чего хочет Бог от моей жизни.

– Очень в этом сомневаюсь.

– Ах ты, самонадеянный придурок, – ответила она. – Может, ты и священник, но это не значит, что ты знаешь обо мне и Боге больше, чем я. У меня своя вера. Это мое, а не твое. – И тут полились слезы ярости, которые она так же яростно смахнула с лица. – И ты не можешь ее забрать у меня. Я не позволю.

Сорен проигнорировал ее и снова поднял трубку. Элеонор снова хлопнула рукой по ресиверу, чтобы прервать звонок.

– Элеонор, если понадобится, я прикую тебя наручниками к кровати, – сказал он.

– Не смей прикасаться ко мне, когда ты такой, – сказала она, тыча пальцем в центр его груди. – Ты утратил контроль.

– Никогда еще я не был более собранным, чем сейчас. Это ты ведешь себя иррационально и слишком эмоциональна.

– Я сделала аборт, а это значит, что я не только разбила сердце Кингсли, но и отлучена от церкви. Сейчас мне позволено быть эмоциональной. Но нет ничего иррационального в том, что я не хочу выходить за тебя замуж. Возможно, это самое рациональное решение, которое я когда-либо принимала. Ты католический священник, которому нравится быть им. Ты призван быть священником. Однажды ты сказал мне, и еще тысячу раз рассказывал, как счастлив быть священником. Ты будешь несчастен, если уйдешь из церкви. Я знаю тебя. Брак со мной не сделает тебя счастливее, чем делает священничество. Это твое призвание. Брак со мной – не твое призвание.

– Мое счастье также не имеет значения для этой дискуссии.

– Не для меня. Я не позволю тебе обижаться на меня до конца наших дней, потому что позволила тебе сделать что-то в припадке безумия, и что нельзя исправить. Я уйду от тебя прежде, чем позволю тебе растратить свое счастье на какую-то ошибочную попытку сделать из меня честную женщину. Сорен, этот поезд ушел.

Он встретился с ней взглядом и посмотрел ей в лицо. Он был стеной, гранитной стеной, бетонной и укрепленной сталью.

– Я принял решение, – ответил он так холодно, как никогда.

Элеонор наклонилась и расстегнула молнию на своей спортивной сумке. Из нее она достала стек, который подарил ей Кингсли. Она взяла его за рукоятку, и когда Сорен потянулся к трубке снова, она резко ударила по столу.

– Я доминировала над Кингсли, пока тебя не было, – сказала она в ответ на его непонимающий взгляд.

– Ты что?

– Я доминировала над Кингсли, пока тебя не было, – повторила она. – Несколько раз. Я причиняла ему боль. Порола его, резала его, жгла его и трахала в зад страпоном. И мне понравилось.

– Тебе понравилось.

– Мне понравилось. Я обожала каждую секунду. Сначала это меня пугало. Но как только я начала, я уже не могла остановиться. Чем больше я причиняла ему боли, тем больше мне хотелось причинить ему боли. Он купил мне этот стек в подарок, и я использовала его на нем.

– Ясно.

– Я свитч, – сказала она. – Может, даже не свитч. Может, я Доминант, и мне потребовалось так много времени, чтобы понять это. Но я не саба. Если я и уверена в чем-то, то в этом.

– Тогда чем, скажи на милость, мы занимались последние шесть лет?

– Мне нравится подчиняться тебе. Большую часть времени. Сегодня – ненавижу. Мне понравилось доминировать над Кингсли. И я хочу сделать это снова. Хочу делать это с другими людьми. Я хочу иметь собственного сабмиссива – может, Кингсли, если он позволит – и хочу причинять ему боль сколько могу, и так часто как могу, и так сильно, как могу.

Она произнесла эти слова, чтобы сделать больно Сорену, и когда сказала их, то поняла, что они были правдой.

Они молча смотрели друг на друга. Наконец Сорен заговорил.

– Нет, – сказал он.

– Нет, что?

– Я не разрешаю тебе доминировать над Кингсли снова.

– Разрешаешь? Не помню, чтобы спрашивала твоего разрешения доминировать над ним.

– Ты не спрашивала. И если бы спросила, я бы запретил. И говорю сейчас. Нет.

– Почему нет? Он тебе больше не нужен. Почему я не могу его заполучить?

– Не вздумай говорить мне, что я чувствую к Кингсли, Элеонор.

– Хорошо, тогда я скажу тебе, что я чувствую к Кингсли. Я хочу доминировать над ним как можно чаще. Я не сабмиссив. Я свитч.

Затем он взял у нее из рук антикварный деревянный стек с резной костяной рукояткой и разломал его на три части.

– Так же, – сказал он и швырнул один фрагмент через всю комнату, запуская его словно мальчишка-газетчик швыряет утреннюю газету. – Абсолютно. – Швырнул второй фрагмент. – Несущественно.

Деревянные обломки стека с отвратительным треском ударились о стену и с грохотом упали на пол.

С губ Элли сорвался звук. Что-то вроде животного скулежа, похожего на звук, который она когда-то слышала от собаки после того, как ее сбила машина.

На налитых свинцом ногах она подошла к куче теперь уже бесполезных щепок и опустилась на колени. Один за одним она собирала осколки.

– Ублюдок, – сказала она, глядя на его со слезами на глазах. – Это был подарок мне от Кингсли.

– Тебе запрещено иметь какие-либо контакты с Кингсли. Пока я не разрешу.

– Он подарил его мне. Он был мой. Не твой.

– Все что твое – мое, – ответил Сорен. – Ты принадлежишь мне. Твое тело принадлежит мне. Твое сердце принадлежит мне. Твое будущее принадлежит мне. Твои решения – мои. Твоя жизнь принадлежит мне. Ты моя.

Элли не думала, что сможет это сделать. Она не думала, что у нее хватит сил встать еще раз. Но каким-то образом она нашла в себе силы и наконец поднялась на ноги.

– Я своя собственная.

– Что ты сказала? – спросил Сорен, прищурившись на нее.

– Я своя собственная, – повторила она, прижимая к груди обломки стека. Она повернулась к нему спиной и пошла прочь.

– Куда ты идешь? – крикнул Сорен.

Элеонор не ответила. Она продолжала идти. Она прошла по коридору и спустилась по лестнице. Нашла свое пальто и сумочку, и направилась к задней двери.

– Элеонор, куда ты собралась? – спросил Сорен укоризненным тоном. Ты никуда не пойдешь, говорил его тон. Мы с тобой оба знаем, что на самом деле ты не уйдешь. – Элеонор, вернись сейчас же.

У двери она остановилась и обернулась. Она посмотрела на Сорена и произнесла последнее слово.