Текст книги "Девственница (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)
Когда-то она думала, что наступит конец света, если ей когда-нибудь придется жить без него.
И вот она здесь, без него. И вот мир, как обычно, вращается вокруг своей оси.
Она пережила конец света и нашла в конце новое начало. И если она пережила конец света, то теперь, безусловно, она сможет пережить что угодно.
– Элеонор Луиза Шрайбер, какого черта ты творишь?
Элли вздрогнула, уронила простыню, которую вяло сворачивала, и развернулась.
В дверях прачечной стояла ее мать и смотрела на нее с яростью в глазах.
– Мам? Ты меня до смерти напугала.
Мама захлопнула за собой дверь. Это было нехорошо. Мать-настоятельница не одобряла частных разговоров в монастыре. Что бы ни сказала мать, Элли знала, что ей это не понравится.
– Я спрошу еще раз, – сказала ее мать, стоя перед Элли. – Что ты по-твоему делаешь?
– Стираю.
– Не ерничай.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я занимаюсь стиркой. Как и в любой другой день.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я.
– Нет, клянусь...
– Тогда ответь мне. Ты хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда? Хочешь?
– Конечно, нет, – запинаясь ответила Элли, напуганная и сбитая с толку.
– Это аббатство. Здесь свои правила. Обеты. И пока ты здесь, ты должна уважать это.
Вот дерьмо. Кайри.
– Мам, я не хотела...
– О нет, ты никогда не хотела делать то, что сделала. Готова поклясться, что ты не хотела спать со своим собственным священником. И не хотела заниматься сексом с ним шесть лет.
– Мы опять начинаем эту ссору? Мне было двадцать, когда я потеряла с ним девственность. Сколько было тебе, когда ты занималась сексом в первый раз?
– Я раскаялась. А ты, очевидно, нет.
– Мама, я сексуально активна. Знаю, ты не хочешь признавать, что у твоей дочери есть сексуальные мысли и чувства, но они есть.
– Конечно, есть. У нас у всех есть. Но мы же не пишем о них направо и налево, не так ли?
– Что?
– Ты думала, я тебя не поймаю?
– За чем именно ты меня застукала? – спросила Элли, сбитая с толку больше, чем когда-либо.
Мать сунула руку в карман одеяния и достала пачку согнутых и сложенных листов.
– Ты оставила это здесь, в прачечной, на днях. И чертовски хорошо, что именно я нашла это. Мать-настоятельница вышвырнула бы тебя отсюда за пять секунд, если бы кто-то принес ей эту грязь.
Теперь Элли поняла. Ее рассказ. Ее история о Дафне и Аполлоне.
Она рассмеялась.
– Думаешь, это смешно? – требовательно спросила мать.
– Ты нашла мою книгу, – ответила Элли. – Вот почему ты злишься.
– О чем, по-твоему, я говорю?
– Ни о чем, – поспешно ответила она. – Я не знала, что ты нашла ее.
– Я нашла ее и прочитала. В монастыре порнография запрещена. Ты совсем с ума сошла?
– Мама, это не порнография. Это любовный роман. Их продают в продуктовых магазинах. Последний раз, когда была в магазине, я не нашла порно. А я искала.
– Это и есть, по-твоему, романтика? Неудивительно, что ты влюбилась в этого человека.
– Да, неудивительно. – Элли постаралась придать своему лицу выражение искреннего раскаяния. Или, по крайней мере, изобразить достойную подделку. – Мне очень жаль. Честно. Здесь нет ничего интересного для чтения. Одна теология и политика, и мне стало скучно. А это роман, основанный на мифологии.
– В нем есть откровенный секс.
– Люди иногда занимаются сексом. Как я слышала. Время от времени. Когда они не в монастыре.
– Тебе не обязательно об этом писать.
– Не обязательно. Но я хочу.
– Ты хочешь, чтобы тебя вышвырнули отсюда?
– Ну, нет.
– Тогда на твоем месте, я бы сожгла эту ересь. Сегодня же. Избавься от него, пока никто другой не нашел и не прочитал. И перестань тратить свой талант на этот мусор. Используй его, чтобы написать что-то хорошее. Когда Бог дает тебе дар, ты используешь его для того, чтобы прославить Его, а не для того, чтобы прославить грех. Или, что еще хуже, прославить себя.
– Некоторые люди не считают секс грехом, мама.
– А некоторые люди думают, что земля плоская, и что нет ничего плохого в том, чтобы позволять своему священнику бить и насиловать тебя. Эти люди ошибаются. – Мать бросила страницы на стойку. Она указала на них пальцем. – А теперь избавься от них, пока это не нашел кто-нибудь другой. Если снова найду их, я сама вышвырну тебя отсюда.
Элли сглотнула.
– Хорошо, – ответила она. – Прости.
– Хорошо. Спасибо.
Мать в последний раз с отвращением покачала головой, и подошла к двери прачечной. Элли чуть не расплакалась от облегчения. Она была так уверена, что ее мать знала о ней и Кайри... но это. Грязная история? Это был пустяк.
Но...
– Мам?
Мать остановилась у двери и обернулась.
– Что, Элеонор? – спросила она резким тоном.
– Ты правда считаешь меня талантливой? – Голос Элли прозвучал тихо даже для нее.
Сначала мама не ответила. Она смотрела на Элли, которая поежилась под ее пристальным взглядом.
– Я прочла каждую страницу, – наконец ответила мама.
– Правда?
– Мне не нужно было читать каждую страницу, чтобы понять, что именно я читаю. Признаюсь, я продолжала читать даже после того, как сказала себе остановиться.
– Кажется, это хороший знак, – улыбнулась Элли. Ей было ненавистно то, как сильно она хотела и нуждалась в похвале матери. – Мне было весело писать ее. Думаю... может быть... думаю, она довольно хороша.
Мать снова замолчала. Ее губы были плотно сжаты, а глаза ничего не выражали. Элли пыталась смотреть на маму как на маму, а не как на монахиню, которой та стала. Если она снимет облачение, наденет старый белый халат и снова отрастит длинные черные волосы, немного накрасится... она снова станет мамой.
– Ты помнишь день в школе? Кажется, тебе было около шести. Первый класс. Они выводили детей по одному из класса и тестировали их в коридоре? – спросила ее мать.
– Думаю, да. Да, – ответила Элли, кивая. – Там были карточки и разноцветные блоки, а мы должны были сложить их.
– Ты ведь знаешь, для чего это было?
– Нет.
– Они проводили тесты на IQ для всех первоклассников.
– Так вот что это было. Все, что угодно, лишь бы выйти из класса на несколько минут. Они давали нам печенье и апельсиновый сок.
– Я никогда не говорила тебе об этом, но через неделю мне позвонили из школы и сказали, что ты набрала больше баллов, чем остальные в классе. Твой IQ был...
– Сто шестьдесят семь, – ответила Элли.
– Гений.
– Сейчас я бы не сдала с таким же результатом, – ответила Элли, пожимая плечами. – Дети обычно лучше сдают.
– Они сказали тебе твой балл?
– Он сказал, – ответила Элли. Она имела в виду Сорена.
Тело матери напряглось.
– Он сказал? Почему?
– Он был куратором моего испытательного срока, помнишь? И мне нужно было поддерживать свои оценки на должном уровне. Однажды я мучилась с алгеброй. Я плакала, потому что не могла понять. Он застукал меня плачущей над учебником. Он приготовил мне горячего шоколада, сел рядом со мной на скамейку напротив двери своего кабинета. И он сказал мне, что видел мои школьные записи, и что мой IQ был чем-то необычным. Я ответила, что не чувствовала себя очень умной. Он сказал, что IQ – это не показатель того, что ты знаешь, а того, как быстро работает твой мозг. Если бы мозг был атлетом, значит математика не мой вид спорта. Но когда-нибудь я найду свое место, и тогда ничто не помешает мне делать со своей жизнью все, что я захочу. Затем он помог мне с домашним заданием, пока я не разобралась с ним наполовину.
Долгое время мать только смотрела на нее. Элли подобрала страницы со стойки.
– Может, это мой вид спорта, мое место, – ответила Элли, прижимая страницы к груди.
– Я должна была сказать тебе, какая ты умная, – сказала мама. – Мне не следовало позволять ему говорить тебе об этом.
– Так почему же ты этого не сделала?
– Не знаю. Ты была такой самоуверенной, такой высокомерной, когда росла... Предположила, ты уже знаешь, что ты самая умная девушка в округе. Ты вела себя так, будто знаешь все.
Элли слегка рассмеялась.
– Я была высокомерной маленькой засранкой.
– Была?
– Ладно, есть. Все еще есть.
– Знаешь, мне иногда приходилось посылать тебя в твою комнату, вместо ссоры с тобой, потому что боялась, что ты сможешь найти выход из любой ситуации. Несомненно, ты иногда обводила меня вокруг пальца своей логикой.
– До сих пор не понимаю, какой смысл застилать постель, если я планирую спать ночью и снова взъерошу ее.
– По той же причине почему мы встаем каждое утро и пытаемся сделать наш мир лучше, хотя знаем, что кто-то все равно испортит его. Вот почему.
Элли усмехнулась и кивнула.
– Очень метко подмечено. Ты тоже очень умная, мама.
– Спасибо. Рада, что ты наконец это заметила.
– У меня на это ушло всего двадцать семь лет. – Элли скоро исполнится двадцать семь. Слишком скоро. Время быстро летело, а она все еще не знала, что делать, когда и если она покинет аббатство.
– Ты будешь хорошо себя вести, не так ли? Ты избавишься от этой истории?
– Конечно. Безусловно. Ее никогда не существовало.
– Я сплю спокойнее, зная, что ты здесь, а не где-то там. Не хочу, чтобы они заставили тебя уйти.
– Ты уверена? – спросила Элли. – Я имею в виду, правда? Это твой мир. Стать монахиней было твоей мечтой. Понимаю, что ты, скорее всего, отвлекаешься на меня.
– Там, – сказала она, кивнув в сторону окон, на большой широкий мир за стенами монастыря. – Там, снаружи, я тебя не вижу и не знаю, что с тобой происходит. Я не знаю, в безопасности ты или напугана, кто-то причиняет тебе боль или помогает. Здесь я могу присматривать за тобой. Знаю, что ты в безопасности. Понимаю, что ты не можешь оставаться здесь вечно. Но пока ты здесь... да, я рада, Элли.
– Спасибо, мама. Спасибо, что приняли меня, несмотря ни на что... сама знаешь.
– Ты ушла от него и той жизни. Все прощено. И да, я думаю, что ты очень талантлива. Но напиши, пожалуйста, настоящую книгу.
Элли сделала шаг вперед, но ее мать уже ушла. Она села на стул и положила на колени исписанные от руки страницы книги.
Она провела все утро, складывая белье, а сейчас занималась тем, что расправляла каждый лист бумаги, который ее мать смяла и скомкала. Разглаживая ладонями, она разравнивала листы и складывала по порядку.
Она не собиралась уничтожать свою историю. Она отрежет себе руку, прежде чем сожжет любую книгу, особенно написанную ею. Нет, она сделает что-то иное. Она закончит книгу. И добьется, чтобы ее опубликовали. И заработает на ней деньги. И тогда мать увидит, что ее книга – настоящая. В конце концов, люди занимаются сексом. Почему бы ей не писать об этом?
Ее книга нуждалась в названии. Это сделало бы ее реальной. У книги должно быть название. Она не могла продолжать называть ее "рассказом" или "книгой". Как только у нее появится название, она сможет решить, что делать дальше. Хотя она читала книги всю свою жизнь, она понятия не имела, как их опубликовать. Но это она выяснит позже. Окончание книги было первым шагом.
Элли перебрала несколько страниц и остановилась, чтобы прочитать случайный фрагмент.
– Почему ты не сказала мне, что ты девственница ? – спросил Джон, намыливая руки и проводя ими по внутренней стороне ее бедер , смывая остатки ее плевы. Он отвез ее домой, как она и просила, но вместо того, чтобы уложить в постель и снова заняться с ней любовью, как в лесу, он налил ванну, усадил ее в нее и смывал с нее грязь и кровь.
– Разве это имеет значение ? – спросила она, поморщившись, когда горячая вода коснулась самых чувствительных мест внутри нее . – Тебя бы это остановило ?
Дафна посмотрела на него и увидела, как будто впервые . До того, как она потеряла девственность, он был для нее чудовищем, мистером Аполлоном – шесть футов четыре дюйма ростом, сильным, способным убить ее брата, не вспотев . Но теперь она видела, что он был человеком, человеком, а не чудовищем, не Богом . Испуганный мужчина, который совершил ужасную ошибку и заставивший полюбить его за его раскаяние.
– Да, – ответил Джон. – Это бы меня остановило .
– Вот почему я не сказала тебе, что я девственница .
Элли встала и открыла ящик с барахлом, где она хранила разные вещи, которые доставала из карманов одеяний монахинь. Ящик был полон наперстками и ключами, наполовину использованными упаковками салфеток, небольшими тюбиками крема для рук, маленькими молитвенниками и потертыми четками. Элли вытащила из кучи ручку и сняла колпачок. В верхней части первой страницы своего рассказа она написала название. По крайней мере, это будет расцениваться как название, пока она не придумает что-нибудь получше.
ДЕВСТВЕННИЦА
Элеонор Шрайбер.
Мгновение спустя она перечеркнула собственное имя и изменила его.
Автор: Элли Шрайбер.
Глава 27
Гаити
Жерар вернулся, и Джульетта вернулась к нему. После того, как она ушла, Кинсли целую неделю лежал на пляже и ничего не делал.
Он не скорбел.
Не горевал.
Он планировал.
Все будет просто. Он знал дорогу к дому. Он мог инсценировать нападение ночью, застрелить Жерара и увезти Джульетту с острова еще до того, как они найдут тело.
Или мог трахнуть Джульетту. Он все неделю трахал Джульетту, и был очень хорош в этом. И он мог заняться этим под крышей Жерара так, чтобы он застукал их вместе. Это могло привести Жерара в ярость. Кингсли был обучен убивать человека одним метким ударом в кадык – наступит удушье, – или внезапным ударом в челюсть можно сломать шею, если приложить достаточную силу. Если Жерар нападет на него, то все, что Кингсли сделает после этого, будет считаться самообороной. И Джульетта не узнала бы, что все было спланированно.
Тогда она будет свободна.
Жестокие фантазии поглотили Кингсли. Когда-то заговор с целью убийства был делом одного дня. Его способность планировать убийство оставалась такой же пронзительной, как и в те дни, когда он выполнял свою тихую работу по зачистке французского правительства в России и Восточной Европе. Его навыки были такими же отточенными. Если бы только он мог избавиться от своей совести, чтобы завершить дело.
Люди, которых он убил в прошлом, все оправдывали его вмешательство в их дальнейшее существование. Он убивал убийц. Однако Жерар не был убийцей. Его преступление состояло в том, что он воспользовался испуганной четырнадцатилетней девочкой, пытающейся спасти свою мать, используя ее любовь к матери, чтобы держать ее в заложниках и лишить ее детей, единственного утешения, о котором она просила. Это было преступлением. Преступление, требующее наказания.
И он накажет. Он может. Ради Джульетты сможет.
В ночь на седьмой день своего планирования Кингсли совершал длинный заплыв в океан, чтобы очистить разум и сосредоточиться. Он мог пойти к Жерару и смотреть, только смотреть. Во сколько Жерар просыпается? Во сколько ложится спать? Какой у него распорядок дня? В каких комнатах он часто бывал? Сильно ли он пил? Когда ему нравилось трахаться? Утром? В обед? Ночью? Всегда? Он не расскажет Джульетте о своих приходах. Никто не узнает. И как только Кингсли узнает все необходимое, он сделает то, что должен, что угодно, чтобы Джульетта оказалась его к тому моменту, как он закончит.
Кингсли был одет в темную одежду и сандалии. В доме Жерара ему придется ходить босиком. Тишина разделяла жизнь и смерть. Жизнь для Джульетты. Смерть для Жерара. Он подъехал к дому и припарковался поодаль, спрятав машину подальше от глаз прохожих. С собой он не взял никакого оружия. Оно ему не было нужно. Жерар был политиком. Он даже никогда не служил в армии. Он мог быть высоким, сильным и красивым, но высокий, сильный и красивый не сравнится с обученным убийцей на задании.
Оказавшись рядом с домом Жерара, Кингсли обошел его по периметру. Он прятался за деревьями и декоративными садами, окружавшими поместье зеленой стеной. Без сомнения, Жерар считал себя неприкосновенным на этом острове. Вот он – богатый, могущественный, из белой французской семьи, которая жила здесь уже триста лет. Они появились еще до революции и оставались там долго после того, как многие французские колонисты умерли или вернулись на родину. У него был дипломатический иммунитет, дом, похожий на замок, и достаточно денег, чтобы откупиться от любой проблемы.
От этой он не откупится.
Кингсли вошел в дом через раздвижную стеклянную дверь, локтем открывая и закрывая ее. Он стоял в темной комнате, небольшой кабинет или библиотека, и позволил глазам привыкнуть к внутреннему освещению. У двери он прислушался и услышал голоса в доме. Больше двух. У Жерара была компания.
Когда голоса стихли, Кингсли осторожно открыл дверь и вышел в коридор. Он держался поближе к стене, отмечая каждую дверь, каждое окно. Если его поймает кто-то другой, кроме Жерара, он быстро убежит.
Он завернул за угол и быстро поднялся по ступенькам. Дверь в конце коридора была приоткрыта и из-за нее струился свет. Кингсли подкрался к двери и заглянул внутрь. Он увидел Джульетту. Она была одна и, казалось, собирала или распаковывала чей-то чемодан. В свете лампы она светилась тихий красотой. На ней было белое платье и длинный белый шарф в волосах, перекинутый через плечо. Она выглядела безмятежной, склонившись над открытым чемоданом и перебирая его содержимое. Закончив, она подошла к большой деревянной птичьей клетке, висевшей в открытом окне, и свистнула маленькой желтой птичке, которая танцевала для нее на своих маленьких ножках и порхала по клетке.
Ему не стоит попадаться ей на глаза. Она не должна знать, что он был здесь. Ему нужно было наблюдать, ждать, оценивать ситуацию, прежде чем действовать. Но он не мог отвести от нее взгляда.
Когда она повернула голову, свет упал на ее лицо, и он увидел слезы на ее щеках. Джульетта повернулась к нему спиной, а Кингсли вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Его план был отвергнут в одно мгновение. Все, что имело значение, – это она.
Кингсли зажал ей рот рукой и крепко прижал к себе. Ее тело напряглось, готовое сражаться или бежать.
– Это я, – прошептал он ей на ухо. Она тут же расслабилась в его объятиях. – Хорошая девочка.
Он отпустил ее, и она повернулась к нему лицом. Прежде чем она успела сказать хоть слово, его губы оказались на ее губах, и он прижал ее к стене.
– Он дома, – прошептала она ему в губы, и это был ее единственный протест.
– Хорошо. Думаешь он услышит, если я трахну тебя достаточно грубо?
Он не дал ей ответить. Он протолкнул язык ей в рот и поцеловал так грубо, что она застонала. Она хотела его так же сильно, как и он ее. Ее бедра прижались к его, и она потянулась между их телами, чтобы расстегнуть его брюки. Он как можно быстрее надел презерватив, а через несколько секунд снял с нее трусики, бросив те на пол. Он поднял ее с пола и насадил на себя, пронзая ее одним движением.
Как только Кингсли оказался внутри нее, время остановилось. Спешка и срочность исчезли. Он был в ней, и это было все, что имело и будет иметь значение.
Теперь он целовал ее нежно. Их языки переплетались, их дыхание... Он держал ее за бедра, поглаживая, сжимая. Она стояла одной ногой на полу, а другой обвивала его талию. Джульетта пахла тропическим садом, словно Эдем, словно Рай перед падением. Его язык прошелся по линии ее шеи, скользнул по ключице, плечу. Он спустил бретельки ее платья и обнажил грудь.
Жар внутри нее был восхитителен. Она обжигала его изнутри. Они прижимались друг к другу. Джульетта уперлась руками в стену, чтобы не упасть, и приподняла бедра. Кингсли прижал большой палец к ее клитору, и она молча вздрогнула. Дневная жара еще не спала, и они оба вспотели. Он почувствовал вкус соли на ее коже, когда опустил голову и взял сосок в рот, глубоко всасывая его.
Джульетта подняла руки, обвела ими вокруг его плеч, прижимая его к своим грудям.
– Mon roi, – прошептала она, всхлипывая, и Кингсли ослабел. Он снова поднялся к ее губам, оставляя за собой дорожку поцелуев, собирая слезы с ее лица. Она уткнулась лицом ему в шею, и он обнял ее, прижал к себе и дал ей выплакаться.
Он не мог остановиться, она не хотела его останавливать. Он вколачивался в нее, она принимала. Она принимала его, пока он не кончил так сильно, что мир потемнел, и ему пришлось моргнуть, чтобы прояснить зрение.
Джульетта посмотрела на него, и он поднял руки к ее лицу и вытер слезы. Новые заняли место предыдущих.
– Я могу помочь, – сказал Кингсли.
– Как?
– У меня есть план.
– Сделать что? – спросила она. Джульетта отстранилась от него и поправила платье.
– Я могу убить его.
Джульетта рассмеялась, смеялась ему прямо в лицо.
– Ты сошел с ума, – ответила она.
– Я не шучу.
– Я притворяюсь, что это так.
– Ты будешь свободна.
– Свободна? Убийство человека – это не свобода. Смерть – не свобода. Бегство – не свобода. Я могла бы выйти из этого дома сегодня ночью по собственной воле, если бы захотела.
– Тогда почему не ушла?
– Я выбрала остаться. Я же сказала, почему. Он заботится о моей матери.
– А кто позаботится о тебе?
– Я не нуждаюсь в заботе.
– Нет, нуждаешься.
Она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но из соседней комнаты донесся крик. Кингсли сразу узнал этот крик. Это был крик ребенка, резкий и пронзительный.
– Кто это? – спросил Кингсли.
– Его внук, – ответила Джульетта с явным раздражением. Но не из-за ребенка. Из-за него. Она решительно вышла из комнаты, и Кингсли последовал за ней в соседнюю комнату для гостей, где кто-то устроил детскую. Она перегнулась через край кроватки и подняла плачущего мальчика на руки. Она положила на плечо впитывающую пеленку и укачивала его, пока он не успокоился.
Она пронесла его мимо Кингсли, старательно того игнорируя, и пошла по коридору. Кингсли выключил за ней свет и остался в тени дверного проема. В конце коридора ее встретил Жерар. Он погладил малыша по голове и поцеловал. Он слышал, как Жерар хвалил внука за впечатляющий объем легких. Мужчина забрал мальчика из рук Джульетты и прижал его к груди, похлопывая его по спинке и успокаивая последние слезы.
– Пойдем поищем твою мамочку, – сказал Жерар внуку. – Она тебя успокоит.
– Я пойду спать, – сказала Джульетта Жерару.
– Иди, но не засыпай, – ответил Жерар. – Я скоро приду.
– Здесь твоя дочь, – напомнила Джульетта. – Тебе не следует приходить ко мне сегодня. Она может услышать.
– Она собирается встретиться с друзьями. Он будет спать. А ты – нет. – Он поцеловал ее в щеку и ушел, качая внука на руках и смеясь.
И в этот момент Кингсли почувствовал, как что-то ударило его, как океанская волна, лишило дыхания, выбило почву из-под ног, и отправило сердце в пятки.
Зависть. Зависть, подобной которой он никогда в жизни не испытывал. Зависть к этому человеку и к той жизни, которая у него была. Дети, внуки, Джульетта в его доме, в его постели, в его сердце. И если бы Кингсли предложили занять место Жерара, и все, что ему нужно было сделать, это вернуться в прошлое и трахнуть четырнадцатилетнюю Джульетту, он бы это сделал. Он сделал бы это, не раздумывая ни минуты. Сделал бы в мгновение, сию же секунду, и ни мгновение не сожалел. А это означало, что он не может судить Жерара и уж точно не может приговорить его к смерти.
Они были одинаковыми.
Джульетта вернулась к Кингсли.
– Ты должен уйти, – сказала она.
– Я уйду.
– Уходи навсегда. Оставь меня. Мы делаем только хуже.
Кингсли прислонился спиной к дверному косяку.
– Я хочу иметь детей, – сказал он ей.
Джульетта отвела от него глаза, словно не могла вынести его взгляда.
– Я тоже.
– От меня забеременела одна, и она не захотела его.
– Так вот почему ты здесь, на Гаити? Ты скорбишь?
– Да, – ответил он.
Джульетта прижалась к нему, обхватив его шею рукой и положив голову ему на плечо.
– Я хочу спасти тебя, – сказал он. – Пожалуйста, позволь мне.
– Ты не настоящий король, – сказала Джульетта, глядя на него снизу вверх. – А я не принцесса в башне. Он не дракон. Мы – реальные люди, и мечом эту проблему не решить.
– Я знаю. – Это были два самых трудных слова, которые он когда-либо говорил ей.
– Я не могу спасти тебя. Ты должен спасти себя, – сказала Джульетта. – Иди.
Она отпустила его, сделала шаг назад и встретилась с ним взглядом.
– Прости, – прошептала она. Je suis desolée. Она прикоснулась к его лицу и отошла, ушла, следуя по тому же пути, что и Жерар.
И Кингсли тоже было жаль.
Он вышел из дома, вернулся к машине, доехал до своей хижины и стоял один на берегу, наблюдая, как луна скользит по океану.
Спасай себя, приказала Джульетта. Он любил ее достаточно сильно, чтобы последовать ее приказу.
Гаити и Манхэттен были в одном часовом поясе. Он вернулся в свою хижину и набрал номер.
– Привет, босс, – ответила Каллиопа, когда подняла трубку. Она казалась сонной. Вероятно, он разбудил ее. – В чем дело?
– Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала, – сказал он.
– Конечно. Что?
– Закажи для меня билет.
– Конечно. Куда летишь?
– Домой.
– Франция?
– Нет. Домой. Я возвращаюсь домой, Кал.
– Серьезно? – Радость в ее голосе была слабым утешением, но он примет любое утешение, которое мог получить. – Когда?
– Как только ты купишь мне билет.
На заднем плане он слышал щелканье, ее пальцы летали по клавиатуре.
– Тогда знаешь что? – спросила она.
– Что?
– Увидимся завтра вечером, босс.
Она заказала ему билет и дала подтвержденную бронь. Затем, прежде чем она успела положить трубку, он дал ей еще три приказа.
Он собрал свои вещи и не оставил ничего, что могло бы дать Джульетте наводку, кто он и куда ушел.
И тогда он сделал то, чего поклялся никогда не делать.
Он покинул Гаити без Джульетты.
Глава 28
Север штата Нью-Йорк
Элли бежала по лесу за Кайри. В старших классах девушка играла в волейбол и бегала как спортсменка – бесстрашно и без устали. Она бежала, как газель, грациозно подпрыгивая. Элли последовала за ней вглубь деревьев, следуя за звуком ее смеха, шелестом листьев.
В дальнем конце территории аббатства стояла небольшая мраморная часовня, скрытая среди деревьев. Элли еще не ступала туда, но Кайри сказала, что это ее любимое место для молитвы. Сегодня вечером они не планировали много молиться.
Дойдя до часовни, Элли остановилась и огляделась. Стояла ночь, и огромная луна ярко вырисовывалась над деревьями. Весенняя ночь была прохладной, но Элли не замерзла, хотя каждый выдох зависал в воздухе, как облако, когда она выдыхала. После бега ей пришлось вытереть пот со лба. Она была в джинсах и футболке, но босиком. Они обе бежали, как сорванцы по лесу, не обращая внимания на ветки, камни и холодную землю. Ангелы, должно быть, смотрели на них сегодня. Ни одна из них не споткнулась во время бегства из аббатства в часовню.
Но куда делась Кайри?
– Кайри? – прошептала Элли. Ее голос обвился вокруг деревьев и вернулся к ее собственным ушам.
– Бу! – сказала Кайри позади нее. Элли развернулась и схватила Кайри за плечо, пока та снова не убежала.
– Ты ужасно прячешься, – сказала Элли, притягивая ее к себе.
– Я не так уж плохо умею прятаться. Я прекрасно умею быть найденной. – Кайри поцеловала Элли в губы и рассмеялась.
– Почему ты убегаешь от меня? – спросила Элли.
– Потому что я хочу, чтобы ты поймала меня.
– Я поймала тебя. Что я получу?
– У меня есть подарок, – ответила Кайри.
– Для меня?
– Для тебя.
– Он перевязан белым бантиком? – Элли потянула за бантик на белой сорочке Кайри. Он завязывался у нее под грудью, и развязав его, сорочка падала с плеч вниз. На ней не было ни носков, ни туфель. Ее светлые волосы свободно спадали на плечи. В лунном свете она сияла, как свеча, и Элли последовала за светом к его источнику, целуя ее в губы, удерживая на месте. Кайри больше не убежит от нее.
– Пойдем внутрь, – ответила Кайри в губы Элли.
– Я так и планирую.
Элли прижала Кайри к дереву и поцеловала ее еще крепче. Она дернула за бантик на ее сорочке и стянула ее с плеч. На прохладном воздухе соски Кайри затвердели, и Элли наклонила голову и провела по ним языком, пока Кайри не начала стонать. Ей нравилось доводить Кайри до стонов, заставлять ее задыхаться, заставлять кончать. Ублажать эту девушку стало смыслом всего существования Элли.
Кайри рассмеялась, казалось бы, без всякой причины. Она увернулась от Элли, прижимая к шее сорочку.
– Иди и возьми меня, – насмехалась Кайри, подбегая к маленькой часовне. Она поманила Элли пальцем, прежде чем исчезнуть за деревянной дверью.
Элли не сразу последовала за ней. Сначала она осмотрелась, разглядывая деревья, ветки на земле. И наконец нашла то, что искала – длинную тонкую ветку с гладкой корой и огромным потенциалом. Элли согнула ее и отпустила кончик. Та с легкостью согнулась и мгновенно выпрямилась. Идеально.
Сорвав листья с трости и убрав лишние ветки, Элли вошла в часовню и обнаружила Кайри в передней части у молитвенного алтаря, расстилающей одеяла на полу.
Элли схватила ее за запястье и притянула к себе для еще одного поцелуя.
– Я принесла их сюда сегодня утром и спрятала, – сказала Кайри с сияющей улыбкой, когда увидела Элли.
– Преднамеренные сексуальные свидания, – сказала Элли. – На следующей исповеди у Отца Антонио тебе будет много о чем рассказать.
– Он будет так взволнован, – ответила Кайри. – Надеюсь, я не доведу его до сердечного приступа.
– Священники многое слышат. Клянусь, шокировать их довольно трудно.
– И все же... будет забавно попробовать, – Кайри села в центр одеяла.
– Так где же мой подарок? – спросила Элли. Единственным источником света в часовне был лунный свет, пробивающийся сквозь окна. Элли достала две свечи из сумки и зажгла их. Этого было достаточно. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из аббатства проснулся ночью и увидел свет в окнах часовни.
– Отдам твой подарок позже, – ответила Кайри. – Не хочу отвлекать тебя от… от себя.
– Сейчас даже взрыв атомной бомбы не отвлечет меня от тебя.
Как только свечи были зажжены, Элли села на одеяло перед Кайри и расстегнула свою спортивную сумку.
– Ты тоже принесла мне подарок? – спросила Кайри.
– Для тебя ничего, – ответила Элли. – Это для меня.
– Что это?
Элли вытащила расческу и ленту для волос.
– Что ты будешь делать со мной? – спросила Кайри, когда Элли села ближе и собрала прядь волос в пальцы.
– Все, что я захочу с тобой сделать, – ответила Элли. – Как обычно.
– Хорошо. Мне нравится все, что ты делаешь со мной. Даже если для этого придется выдирать волосы.
– Не выдирать, а заплетать. Сегодня ты моя сказочная принцесса, и тебе нужна прическа принцессы.
Ловкими пальцами, за плечами которых был двадцатисемилетний опыт укрощения ее собственных диких локонов, Элли заплела волосы Кайри в тонкую французскую косу сбоку. Она перешла на противоположную сторону и заплела Кайри такую же косу. Пока Элли работала, Кайри закрыла глаза.
– Так приятно, – сказала Кайри о руках Элли в ее волосах. – Скучаю по прикосновениям к своим волосам.
– И будешь скучать еще больше, когда их совсем не станет.
На это Кайри ничего не ответила. Элли задалась вопросом, насколько их единственная ночь вместе изменила мысли Кайри о принятии ее последних обетов. Неужели она все еще планирует стать монахиней? Останется ли она? Уйдет? Думала ли она об этом? Элли не спрашивала. Она не хотела этого знать.
