355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тереза Бреслин » Печать Медичи » Текст книги (страница 24)
Печать Медичи
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 16:41

Текст книги "Печать Медичи"


Автор книги: Тереза Бреслин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Глава 64

Арман, друг Тьерри, был при смерти: его била сильная лихорадка.

Это стало результатом инфекции, которая обычно начинается при поражении мушкетной пулей. Разорванную плоть смазывали горячим растительным маслом, и теперь из нее сочился гной. Из этого я заключил, что яд уже циркулирует по его телу и, возможно, приближается к мозгу. Раненый бредил, то и дело вскакивал и дико озирался по сторонам, словно видел перед собой невидимых нам демонов. Его друг Тьерри, который и привел меня к нему, стоял у постели товарища с таким несчастным видом, что я не мог найти слов для подтверждения того, что он и так уже знал: предпринимать что-либо слишком поздно.

Но все же я приготовил бальзам из меда и квасцов и прочистил рану. Я запретил монахам смазывать рану маслом и объяснил им, что надо делать.

Сначала Тьерри возмутился:

– То, что ты говоришь, идет вразрез с теми инструкциями, которые получаем мы все перед боем! Нам говорили, что раны надо обрабатывать совсем не так!

– А я советую следовать этому методу, – ответил я и вышел вон.

Честно говоря, я был немного выведен из себя его манерами отчасти оттого, что в тот момент, когда он пришел, я выигрывал и у меня был отличный расклад; мне было жаль, что игру прервали.

Когда наутро я пришел навестить Армана, то увидел, что лучше ему не стало, но не стало и хуже. На следующее утро – то же самое. Но после обеда Тьерри сам разыскал меня и сказал, что, хотя рана еще полна гноя, его друг перестал бредить, очнулся и способен говорить вполне разумно.

Я вернулся, чтобы осмотреть рану Армана. Кожа по краям раны начала заживать. Я был очень доволен собой. Когда я находился там, пришел монах-госпитальер и спросил, не взгляну ли я еще на двоих солдат с подобными ранениями. Признаюсь, я был очень воодушевлен успехом своего метода и хотел проверить, сработает ли он еще раз. И еще я подумал, что, вместо того чтобы играть в карты и ловить взгляды Элеоноры д'Альчиато, мне стоило бы проводить все время в госпитале: пока мы ждем следующей кампании в составе французской кавалерии, это для меня – самое лучшее место.

Около недели спустя, когда я снова направился в госпиталь, мне сказали, что какая-то важная персона желает меня видеть. Этот человек ожидал меня в кабинете начальника лазарета и представился доктором Клаудио Ридольфи из медицинской школы при университете Болоньи. Он хотел знать детали моего способа лечения мушкетных ран.

– Я не искал этой работы, – тут же запротестовал я.

Со времен Павии я знал, что существуют четкие правила, касающиеся врачебной практики. Так, например, хирургам не разрешено использовать лекарства, а аптекари находятся под контролем бакалейных гильдий. Священникам было запрещено заниматься хирургией, и любого человека, вздумавшего врачевать и не имевшего соответствующей квалификации, могли бросить в тюрьму или того хуже.

– Я не беру платы, – объяснил я. – Я лечил только тех людей, за которых просили монахи.

– Я не собираюсь вас порицать, – успокоил меня доктор Ридольфи. – Хочу лишь узнать, что именно вы делаете и как у вас получается делать это так хорошо. Похоже, вы обладаете медицинскими знаниями, просто невероятными для такого молодого человека.

– Я вырос в деревне, – ответил я, немного успокоившись. – С раннего детства знал разные народные снадобья.

– Кроме того, представляю себе, как устроено и работает человеческое тело. Мне приходилось присутствовать на анатомических сеансах, которые проводил профессор анатомии из университета Павии.

– Вы имеете в виду Марка Антонио делла Торре?

– Да, именно так его звали, – ответил я.

– О, тогда вам чрезвычайно повезло! Его работа признана во всей Европе.

Я кивнул:

– Он очень способный и ученый человек.

– Был способным и ученым человеком, – мрачно произнес доктор Ридольфи. – Если бы были с ним знакомы, то мне очень жаль, что именно я должен сообщить вам печальную новость. Мессер делла Toppe умер.

– Как умер? – поразился я. – Ведь профессор был совсем не стар, никак не старше тридцати!

– Премного сожалею, – сказал доктор.

– Но как, отчего он умер?

– От чумы. Он ездил в Верону, ухаживал за больными. Его семья живет в тех краях. Там он и заразился.

Значит, он тоже, как и этот человек, был настоящим врачом и отправился лечить больных, не думая о собственной безопасности. Я тут же подумал о том, какой удар это для хозяина. Совсем недавно умер его друг Шарль д'Амбуаз, французский наместник в Милане, пригласивший маэстро в этот город.

А теперь вот профессор делла Toppe. Ушли сразу двое друзей, с которыми он мог поделиться своими мыслями.

Доктор Ридольфи подождал, пока я справлюсь с нахлынувшими на меня чувствами, а затем сказал:

– Мне интересно знать, почему вы сразу отказались от обычного способа лечения пулевых и осколочных ранений?

– Я не знаю никаких обычных способов.

– Но мне послышалось, будто вы сказали, что учились в Павии.

– Всего несколько месяцев, когда мой хозяин работал там, занимаясь анатомией и другими исследованиями.

– Ваш хозяин?

– В то время я служил у Леонардо да Винчи.

– У великого Леонардо! Что ж, в юности у вас была прекрасная компания, Маттео!

– Да, – согласился я. – Теперь, став старше, я больше это ценю. Маэстро хотел, чтобы я продолжил учебу в Павии, но…

Я не смог закончить фразу.

Преследование со стороны Сандино и необходимость исполнить свой долг перед Паоло и вступить в отряд кондотьеров помешали мне в прошлом году принять предложение маэстро. Но я всегда считал эти нынешние испытания временными. Со свойственным юности легкомыслием я надеялся на то, что смогу однажды вернуться в Милан и мне снова предложат поехать в Павию, в университет. Но если Марк Антонио делла Toppe умер, не вырвавшись из жестоких объятий чумы, то это означало, что мир потерял отличного врача, а я – свой шанс на образование.

Сев за письменный стол, я взял перо и чернильницу.

– Я напишу вам свой рецепт, – сказал я доктору. – Вы можете взять его и использовать, как вам угодно.

Не успел я закончить с рецептом, как в госпитале объявился Паоло в сопровождении нескольких солдат. Они искали меня.

– Пойдем! – заорал Паоло, увидев меня. – Ты должен это видеть, Маттео! Там снимают статую Папы!

Мы побежали на площадь, протолкались сквозь огромную толпу и нашли проход на крышу. Там стояла обвязанная веревками колоссальная бронзовая статуя Папы Юлия, работы Микеланджело. Статуя в три раза превосходила человеческий рост, и множество мужчин тянули ее за веревки, слушая команду толстого болонского советника, который, для координации их усилий, стучал в барабан и кричал:

– Раз-два, взяли!

– Раз-два, взяли! – подхватывали зеваки.

Когда статуя начала раскачиваться взад и вперед, Паоло в возбуждении схватил меня за руку.

– Раз-два, взяли! – вопила, подбадривая, толпа.

Местные чиновники приказали солдатам очистить площадь. Солдаты попытались оттеснить народ в боковые улочки. Но люди, словно не боясь за свою жизнь, не двигались с места. На каждом дереве сидело с десяток мальчишек, и все окрестные крыши были полны зрителей, воевавших друг с другом за самые выгодные точки.

– Раз-два, взяли! – разносилось над площадью.

Статуя Папы Юлия страшно закачалась, и наконец колосс повалился на землю. Осколки булыжника полетели во все стороны.

Горожане поднимали детей повыше и говорили им:

– Смотри! Болонья сбросила Папу на землю! Мы показываем пример всей Европе!

Тут раздался звук трубы, и на площади появились солдаты. Они стали разгонять толпу, навалившуюся на статую. Чиновникам пришлось призвать на помощь гвардию. Потом привели кузнецов, и те сняли со статуи голову. Ее понесли по улицам, а люди кидали в нее камнями и комками навоза, выкрикивая:

– На, Юлий, бери свою церковную десятину!

Город Болонья решил предложить статую герцогу Альфонсо. Тот потребовал привезти ее к нему немедленно. Герцог заявил, что переплавит статую в пушку и назовет ее именем Папы. Эта новая пушка будет грозной, громкой и знаменитой. Она прославится под названием «Джулиано» [14]14
  Папа Юлий II (1443–1513) в миру носил имя Джулиано делла Ровере.


[Закрыть]
– таково было имя Папы, данное ему при рождении.

Глава 65

Для доставки статуи Папы в Феррару была сооружена специальная телега на колесах, обитых железом. Двенадцать быков тащили эту телегу по виа Монтеграппа к воротам Сан-Феличе и дальше в сторону Феррары.

Похоже, все население Болоньи высыпало на улицы, чтобы увидеть эту процессию: цеховые ремесленники и мастеровые, купцы и рыночные торговцы, прачки и куртизанки, мелкопоместные дворяне и священники, знатные вельможи и нищие. «Красные ленты» медленно ехали впереди кавалькады.

Впереди множество людей трудились день и ночь, мостя дорогу, чтобы она выдержала тяжесть телеги. Особые отряды пехоты освобождали путь от прохожих и транспорта.

Крестьяне бросали работу в поле, чтобы поглазеть на наше войско. Вдоль всей дороги стояли деревенские жители и приветствовали солдат, кидая им букеты желтых лютиков, маргариток и прочих полевых цветов. Цветы дождем проливались на наши головы, и мы со смехом стряхивали их с голов и плеч.

Все эти люди пережили суровую зиму, но теперь, когда семейство Бентивольо восстановило свой господский статус, надеялись на мирное лето на собственной земле. Паоло сиял от удовольствия, а молодые парнишки из нашего отряда свистели и кричали, как девчонки в поле. Это был наш парад победы – марш воинов, нагруженных трофеями и осыпаемых комплиментами и восторгами благодарных почитателей.

– Мы – часть истории, – горделиво сказал мне Паоло, когда мы приблизились к Ферраре и увидели толпы встречающих на крепостных валах.

В ту же ночь на улицах прошли народные гуляния. Перед Палаццо дель Диаманте разожгли огромный костер, и горожане танцевали вокруг бронзового тела Папы.

Когда ранним вечером мы с Шарлем вышли на улицу, вся Феррара была запружена народом. С большим трудом мы пробрались сквозь толпу к пьяцца дель Кастелло, где празднования носили более организованный характер. В стороне была устроена площадка для танцев, и музыканты играли народные мелодии для развлечения горожан.

Герцог и герцогиня решили почтить праздник своим присутствием. Они сидели на возвышении и наблюдали за происходящим. Шумное веселье вскоре утомило герцога, и он удалился, несомненно, ради того, чтобы запалить огонь в печах своих кузниц и подготовиться к изготовлению жаркого из Папы, даже если это было лишь его изображение. Донна же Лукреция, избранная Королевой Мая, оставалась на своем троне и выглядела поистине великолепно с цветами в волосах и в платье из тончайшего светлого батиста. Окружавшие ее дамы также были в светлых платьях.

Шарль толкнул меня локтем. Но я уже и сам увидел ту, фигуру которой узнал без промедления.

Элеонору д'Альчиато.

– Я покину тебя, – шепнул мне Шарль. – Сегодня я отправлюсь по следу совсем другого зверя. Вон в том кабачке превосходный карточный стол. А тебе счастливой охоты, мой друг!

Несмотря на все уроки, преподанные мне Грациано и Фелипе, я не слишком преуспел в этикете. Но догадывался, что во время карнавала или на праздниках, подобных этому, ограничений гораздо меньше. Куда девался Шарль, думал я, и как раз в тот момент, когда мне так нужен его совет? И где Паоло? Наверняка начищает оружие, готовясь к будущим битвам. Могу ли я приблизиться к даме, не назвав себя?

Но если на тебе маска, возможно все, что угодно.

Заплатив несколько монет, я купил у разносчика небольшую маску для глаз. Завязав ее на затылке, бодро двинулся вперед.

– Могу ли я пригласить прекрасную даму на танец? – галантно произнес я, предлагая Элеоноре руку.

Она отпрянула и запахнулась плащом.

Один из придворных тут же положил руку на эфес меча. Имея уже некоторое знакомство с оружием, я заметил, что это был легкий клинок с декоративной рукояткой. Такие носят скорее для хвастовства, чем для практического использования. Этот человек, вероятно, был одним из многочисленных поэтов, крутившихся вокруг герцогини Лукреции.

– Я надеялся, что сударыня узнает меня, – тихо сказал я. – Мы уже танцевали с вами прежде. Но тогда это был более сложный французский танец, «Преследование», и мы были в другом бальном зале.

Элеонора еле заметно вздрогнула.

– Шаги в этом танце не такие сложные, – продолжал я, – но тем не менее довольно занятные. – Я сделал паузу. – Под моим руководством вы, без всякого сомнения, легко их освоите.

Ее глаза вспыхнули.

Ага! Я задел ее!

Элеонора взглянула на донну Лукрецию:

– Можно?

Лукреция Борджа с любопытством наблюдала за нами.

– Вы знаете этого человека? – спросила она у Элеоноры.

– Да, знаю. Мы встречались с ним в вашем дворце, ваше сиятельство.

Донна Лукреция кивнула.

– Вы можете потанцевать с донной Элеонорой, – сказала она мне, – но должны оставаться в пределах моего зрения.

– И я дозволяю вам всего один танец.

Я поклонился, соглашаясь с ее условиями, и вновь предложил руку Элеоноре.

Я повел ее вниз, на площадь.

Танец представлял собой традиционный хоровод, какой крестьяне-виноградари обычно водят на празднике урожая, когда все вместе давят виноград. Нам пришлось встать в общий круг, и я испытал прилив ревности, когда увидел, что с другой стороны от моей дамы оказался мужчина. Взяв Элеонору за руку, я перевел ее на другое место, так что теперь она стояла между мною и какой-то женщиной.

Усмехнулась ли она над этим моим поступком? Не знаю. У меня не было времени вглядываться в ее лицо, потому что танец начался и закрутился сразу в бешеном темпе.

В первом круге пришлось много топать ногами, и Элеонора пожаловалась мне на то, что подошвы ее туфелек недостаточно тверды для грубых булыжников, которыми была вымощена площадь.

– Смотрите! – сказала она, приподняв юбки и показав мне изящные ступни в розовых атласных туфельках и тонкие лодыжки в белых чулочках.

Я предложил ей свои сапоги.

Она рассмеялась. Я увидел ее ровные белые зубы и язычок между ними. Ее ладошка в моей руке была маленькой и мягкой, как замша. Мы кружились в хороводе, в ее глазах отражались огни костров, ее кудрявые волосы слегка растрепались, а губы были маняще влажными, и мне ужасно хотелось ее поцеловать!

Глава 66

Едва танец окончился, как появился один из слуг герцогини Лукреции для того, чтобы проводить Элеонору на возвышение. Этот человек был не субтильным поэтом, а куда более мощным и крепко сложенным представителем феррарских мужчин, и в его присутствии не представлялось возможным сказать друг другу что-либо личное.

Когда я вел Элеонору назад, в группу придворных дам, окружавших герцогиню, этот великан шел прямо за нами.

Но когда мы уже почти дошли, она вдруг прошептала:

– Мне все еще очень хочется выяснить, мессер Маттео, почему в прошлом году вы избрали такой оригинальный способ визита в монастырь моей тетушки.

Тут герцогиня Лукреция поманила ее к себе, и Элеонора кивнула мне на прощание.

Несколько следующих дней феррарские литейщики трудились над созданием новой пушки. Обливаясь потом, одетые лишь в набедренные повязки, они из кожи вон лезли, чтобы выполнить распоряжение герцога и переплавить шедевр Микеланджело в орудие войны. Я посетил литейную мастерскую, чтобы взглянуть на этот процесс, и сразу в моей памяти всплыл образ Зороастро, склонившегося над огнем в своей кузне.

Река горячего металла текла во вкопанные в землю формы.

Расплавленная бронза отсвечивала красным цветом. Среди этого жара, перед лицом силы и величия элементов, становилось понятно, почему люди с такой легкостью верят в волшебство алхимии. Мы создаем формы, используя другие вещества, изменяя элементы, подчиняя их нашей воле. Какое еще существо, отличное от Бога, может делать это?

Когда изготовление новой пушки было завершено, герцог отправил в Рим гонца и сообщил Папе, что его святая особа теперь защищает Феррару в другом обличье. Таким образом было объявлено, что «Джулиано» готов к бою. Потом огромное орудие было вывезено из литейного цеха для демонстрации народу, и по этому случаю состоялся особый праздник, включавший рыцарский турнир на покрытой травой площадке перед дворцом Тедальдо.

В сопровождении оруженосцев, первыми прогарцевали французские рыцари. Разодетые в атласные, расшитые золотом плащи, верхом на боевых конях, украшенных богатыми попонами из парчи и тяжелого бархата, они горделиво проехались по полю. Вслед за этими рыцарями в доспехах появились всадники верхом на легких лошадях и продемонстрировали мастерство выездки. Они двигались по кругу и показывали, как лошади умеют переходить в галоп, потом в легкий галоп, а затем в элегантную рысь или поворачиваться по кругу и качать головой. Зрители восхищались, а я посмеивался. Это были совсем несложные трюки, каким может обучить своего коня любой цыганский мальчишка.

Бойцы из отрядов кондотьеров в потешном бою делали выпады друг против друга и ломали деревянные копья. А затем настал черед «Красных лент». В свое время в болонском арсенале Паоло нашел швейцарскую книгу о правилах военного искусства и проштудировал ее, а затем обучил наших воинов некоторым кавалерийским построениям и трюкам. Сначала мы легкой рысью поехали вперед, а потом, громко грянув, дружно подбросили шляпы в воздух. Затем развернули лошадей и галопом помчались по полю. Затем, снова резко развернувшись, поскакали назад и на ходу, склонившись с седла, подобрали шляпы. И я был лучшим наездником среди всех.

Но смотрела ли на меня она? Была ли она среди дам на герцогском помосте?

В конце турнира прошло соревнование, известное как Дамский приз. В самом центре площадки в землю был воткнут высокий шест, утыканный гвоздями, головки которых торчали настолько, чтобы к ним можно было привязать банты из разноцветных лент. Наездники должны были на всем скаку сорвать с гвоздя тот или иной бант. Участвовавшие в соревновании дамы снимали ленты с платья или вынимали их из прически и демонстрировали всем присутствующим, чтобы все видели, ленты какого цвета принадлежат им. Потом дама сама привязывала ленты к шесту, а паж громко объявлял имя дамы и цвета ее лент.

От дамы требовалась определенная храбрость, чтобы пойти на это. Некоторые отказывались из скромности или из страха, что ни один из наездников не поскачет за их лентами. Иные же дамы отказывались от участия в соревновании из-за боязни оскорблений со стороны толпы, в которой могли найтись сплетники, готовые связать ее имя с каким-нибудь ухажером.

Иной муж, не подозревавший прежде о том, что ему ставят рога, мог обнаружить, благодаря этой игре, что жена была ему неверна.

Я смотрел на одну-единственную даму. Мое сердце учащенно забилось, когда я заметил ее среди остальных.

Герцогиня Лукреция завязала свой желто-багровый бант на самом верху шеста. Это были цвета Борджа. Как только кавалеры, выстроившиеся в линию на дальнем конце поля, увидели, что она сделала это, они принялись толкать друг друга, чтобы получить лучшую позицию. Каждому хотелось сорвать ленты Лукреции. Но мои глаза были прикованы к сиренево-салатному банту, завязанному чуть ниже. На Элеоноре было парчовое платье с разрезами на рукавах и шее, сквозь которые было видно нижнее платье из сиреневого шелка, отороченное белым кружевом. Завязывая свой бант, Элеонора не стала показывать свои ленты зрителям и дожидаться, пока назовут ее имя, а сразу поспешила прочь. В мою сторону она даже не взглянула.

На поле было полно народу. Всадники вскочили на коней, чтобы выиграть бант герцогини Феррарской. Большинство участников турнира ради этого последнего соревнования переоделись в чистую одежду. Я надел белую льняную рубашку, стянутую на вороте и манжетах, но свободную в груди: такая одежда не сковывает движения. На мне были также черные замшевые бриджи и сапоги выше колен. На руках – кожаные перчатки, причем перчатка на той руке, что держала поводья, имела стальную крагу. Так можно было лучше управлять лошадью, ведь по условию соревнования нам следовало скакать без седла и стремян. Сжав своего жеребца коленями, я почувствовал, как вздымаются его мощные бока.

Сигнал!

Мой конь рванулся вперед, и скачка началась.

Двадцать мужчин и всего пять победных бантов.

Я был в лидирующей группе, но не должен был выиграть гонку: если бы я пришел к шесту первым, то был бы обязан снять ленты герцогини Лукреции. Остальные толпились, теснились вокруг меня, и я старался оторваться от них, позволив, однако, феррарскому дворянину, мчавшемуся впереди меня, достичь шеста первым.

Земля летела из-под копыт, рев толпы сопровождал нашу скачку.

И вот мы наконец у шеста! Победитель сорвал ленты герцогини. Путь для меня свободен, и я могу получить свой собственный приз!

Я уже дотронулся до сиреневых лент.

И в тот же миг получил удар кулаком в лицо от другого человека – здоровенного мужчины старше и сильнее меня.

Зрители разразились криками возмущения.

Я качнулся в сторону.

Он схватил ленты. Но бант был крепко завязан, и он не смог развязать его.

Толпа засмеялась над ним. Я вернулся назад. Наши лошади сшиблись между собой. Его лошадь укусила мою.

Но я много путешествовал со своим жеребцом, ухаживал за ним каждый день, вынимал камешки из его копыт, спал под его боком холодными зимними ночами, когда мы стояли в поле под Мирандолой. И теперь он не подвел меня.

Он поднялся на дыбы перед своим противником и ударил копытами. Лошадь соперника от страха заржала и отступила.

Я нагнулся к банту.

И вот бант Элеоноры у меня в руке! Ее бант у меня!

Теперь она должна спуститься и потребовать его у меня.

Пятеро победителей встали в ряд, чтобы вернуть банты их хозяйкам. По сигналу фанфар дамы должны были по очереди собрать свои ленты.

Герцогиня Лукреция позволила своему победителю поцеловать кончики ее пальцев.

Под улюлюканье толпы вторая дама сняла туфельку и предложила поцеловать пальчики ее ноги.

Следующие две дамы предложили свои ручки.

Последний сигнал фанфар.

Паж объявил:

– Госпожа Элеонора д'Альчиато!

Она спустилась по ступенькам, а я пихнул локтем своего коня. Жеребец согнул ногу и склонил перед ней голову. Толпа встретила это приветствие веселым смехом и аплодисментами.

Я мог бы поклясться, что ей было приятно. Хотя от Элеоноры так и веяло спокойным превосходством, она не могла скрыть румянец и ямочки на щеках, появлявшиеся у нее, когда она улыбалась.

– Я требую поцелуя!

В горле у меня пересохло. Я едва смог выговорить эти слова.

Она встретилась со мной взглядом. И тут между нами словно пробежало что-то.

Она не отрывала от меня глаз. Ее глаза потемнели. Хотя день был яркий, зрачки ее расширились.

Она повернула лицо ко мне.

И я коснулся губами ее щеки.

В тот же вечер на площади снова был праздник.

Я рано пришел туда, чтобы успеть к выходу герцогини и ее дам. Но опустилась ночь, а герцогиня так и не появилась. Тогда я спросил у одного из придворных, не случилось ли чего.

Он ответил мне, что бурный день утомил герцогиню, она неважно себя почувствовала и уехала, чтобы восстановить здоровье.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю