Текст книги "Печать Медичи"

Автор книги: Тереза Бреслин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Глава 52

«Мой дорогой Маттео!

Пишу тебе, чтобы сообщить: дядюшка серьезно болен. Нынче днем прямо в поле с ним случился удар. Паоло был в это время на рынке в Милане, а я хлопотала по дому. Дядя не мог ни двигаться, ни позвать на помощь; судя по всему, он пролежал на земле немалое время. Я обнаружила, что случилось, только тогда, когда дядя не пришел обедать; я пошла искать его и увидела лежащим на земле. Я не могла его поднять сама, поэтому сбегала за Бальдассаре. Тот принес одеяло, мы вдвоем перекатили дядю на одеяло и волоком дотащили до дома.

У дяди обездвижена половина тела, и говорит он с таким трудом, что я почти не разбираю его речь; он вынужден жестами показывать, что ему нужно. Бальдассаре был так добр к нам, что оплатил услуги врача. Лекарь дважды пускал дяде кровь, но это не помогло. Кажется, дяде даже стало хуже.

Я ставлю горячие компрессы и кормлю дядюшку ячменной похлебкой и теплым молоком с добавлением ромашки и валерианы. Но что еще можно сделать, чтобы помочь выздоровлению или хотя бы принести больному некоторое облегчение, я не знаю.

Дорогой Маттео, ты очень хорошо разбираешься в травах и лекарствах. Прошу твоей помощи, твоего совета: как лучше помочь моему бедному дядюшке?

Знаю, что ты очень занят учебой и у тебя почти нет свободного времени, поэтому не жду, что ты ответишь мне тотчас.

Любящая тебя сестра и подруга

Элизабетта»

Я отнес письмо хозяину и дал ему прочитать.

– С вашего позволения, – сказал я, когда он закончил чтение, – я спрошу у мессера делла Toppe, не посоветует ли он что-нибудь в связи с этим.

Ничего не ответив, маэстро встал, подошел к полке и снял оттуда стопку каких-то бумаг. Порывшись среди них, нашел несколько рисунков.

– Вот, Маттео. Посмотри внимательно на эту зарисовку.

Я посмотрел на указанную страницу.

– Кажется, ты был со мной, когда я делал это вскрытие?

– Это был столетний старец, скончавшийся в больнице при монастыре Санта-Мария-Нуова во Флоренции. – Маэстро раскрыл маленькую записную книжку, которая была привязана к бумагам. – Я записал сюда некоторые из своих наблюдений. Видишь ли, с годами артерии у старика стали тонкими и изношенными. Они засорились так же, как засоряются каналы. И это стало препятствовать движению крови.

– Как у Умберто, того старика, которого вы анатомировали в Аверно?

– Да, – кивнул он. – Удар, случившийся с дядей Элизабетты, – это недуг, который часто поражает стариков. И если поток крови затруднен, то и некоторые функции тела нарушаются.

Рисунок, который он показал мне, был сделан не в моем присутствии. Должно быть, это произошло в то время, когда хозяин ездил из Милана во Флоренцию, чтобы решить вопрос наследства. Я заметил, что его метод иллюстрирования вскрытий изменился. Теперь он делал несколько изображений одного и того же органа, чтобы можно было рассмотреть его с разных сторон. Непроизвольно я потрогал свою руку. Почувствовал и сухожилия, и мускулы, и даже то, что находилось глубже.

Под кожей находились все те слои, которые зарисовал маэстро. Его зарисовка была результатом многих часов анатомических исследований и лично проведенных вскрытий. Обычной же практикой было поручать вскрытие прозектору и его ассистенту: один из них разрезал труп, а другой – доставал органы.

– Ты должен посмотреть и увидеть все это сам, Маттео, – объяснил маэстро. – Некоторые из моих наблюдений противоречат здравому смыслу. Если не задавать себе вопросов и не пытаться найти на них ответ, то ошибки могут перекочевать от нас к следующему поколению ученых.

– Ваши наблюдения помогают понять, почему так происходит.

– Ты всегда спрашиваешь «почему», да, Маттео?

Когда он произнес это, я на миг встретился с ним глазами, и мне показалось, что он взглянул на меня так, словно гордился мной. Но мгновение это прошло, и я не был уже в этом уверен.

– И все же почему у этого человека пострадала только одна половина тела? – пробормотал он себе под нос. – Почему так происходит?

И сделал на полях пометку для себя: «Спроси об этом».

– Что еще могло к этому привести? – размышлял он вслух. – Что еще могло вызвать симптомы, описанные Элизабеттой? Удар? Но известны и другие болезни или состояния, сопровождающиеся ударом, то есть припадком с потерей сознания. Тому есть много примеров с античных времен. Так, например, Юлий Цезарь страдал падучей. Но… – тут он повернулся ко мне, – ты ведь встречался с этим дядей Элизабетты дель Орте? На что ты обратил внимание в его состоянии?

Я покачал головой.

– Сколько лет ему было?

– Около шестидесяти, а может, и больше. Трудно сказать.

– Он казался таким изможденным, потому что всю жизнь проработал в поле.

– Его манеры?

– Он весьма грубоват.

– Дурной характер? Вспыльчивость?

– Немного вспыльчив…

Тут я засомневался. Подумал о том, как тот или иной человек приобретает репутацию на всю жизнь: один за свою лень, другой – за алчность. Но иногда лишь злая воля других людей награждает человека дурной репутацией, которая сопровождает его потом всю жизнь. На самом деле я не припомню ни одного свидетельства того, что у дяди Элизабетты был дурной, вспыльчивый нрав. Его суровые черты сразу смягчались, когда бы он ни посмотрел на нее. Возможно, Элизабетта напоминала дядюшке его покойную сестру – ее мать. Да, его считали грубияном. Но теперь я попытался взглянуть на дядю дель Орте глазами Элизабетты. Он был одинок и стар и всю жизнь трудился не покладая рук. Поэтому ему не нравились те, кто образом жизни отличались от него.

– Вижу, что ты размышляешь, перед тем как ответить, Маттео, – сказал хозяин. – И это правильно. Каждая крупица информации важна для успешного лечения.

– Вы полагаете, что болезнь постепенно прогрессировала и это из-за болезни он становился все более и более грубым?

– Значит, дело может быть не только в характере?

– И да и нет, – ответил хозяин. – У всего есть причины.

– Иногда даже дурные черты характера могут развиваться из-за болезни, гнездящейся в теле. Тебе наверняка известно, что Чезаре Борджа, этот чувственный и сладострастный человек, страдал так называемой французской болезнью. А этот недуг не только покрывает все тело гнойными нарывами и может привести к смерти, но и поражает мозг и тем самым влияет на поведение человека. Больной может даже сойти с ума.

Он вдруг взглянул мне прямо в глаза.

– Маттео, ты уже в том возрасте, когда начинаются романтические отношения. Запомни: случайные связи грозят самыми разными болезнями.

Я ужасно смутился, но он этого, кажется, не заметил, потому что вернулся к своим бумагам. А я понял, что, работая на Валентине, хозяин даже в минуты смертельной опасности не переставал делать наблюдения и записи, касавшиеся внешнего вида и поведения Чезаре Борджа. Вот и теперь маэстро был сосредоточен на лежавших перед ним рисунках. В оценке тех или иных явлений между нами была большая разница. Когда я думал о несчастье, случившемся с дядей Элизабетты, я думал не о нем, а о ней. У меня перед глазами невольно вставала она сама. Я мысленно видел, как она бежит по мокрой траве, как, насквозь промокшая, сгибается навстречу бьющему в лицо ветру, как вместе с Бальдассаре пытается дотащить старика до укрытия.

Маэстро оставил меня, сказав, чтобы я продолжал занятия и что мы обсудим этот вопрос позже.

Но мне было трудно сосредоточиться. Отрывок из Петрарки, который раньше казался мне интересным, больше не удерживал мое внимание. Мои мысли то и дело возвращались к письму Элизабетты. Если бы бабушка была жива! Она бы уж точно знала средства для улучшения состояния дядюшки Элизабетты. Я видел, как она ухаживала за стариками, перенесшими подобный удар. Помню, как в большом таборе в Болонье один из старейшин полностью утратил подвижность после удара да еще и ослеп на один глаз. Как только его родственники узнали, что мы прибыли в лагерь, они тут же послали за бабушкой и попросили ее поухаживать за больным. Она тогда долго листала свою книгу рецептов, выискивая в ней способы, как облегчить участь парализованного старика. Ах, бабушкина книга рецептов! Она все еще лежала в деревянном ящике, закопанном где-то к северу от Болоньи. Впрочем, я был уверен, что смогу найти то место, где спрятал ящик. Но, к моему огромному сожалению, сейчас выкопать его было невозможно. Бабушкина книга была слишком далеко, чтобы помочь Элизабетте.

Час или два спустя, когда я был все еще занят этими мыслями, перемежавшимися попытками вернуться к уроку, меня нашел Фелипе и протянул мне пакет со словами:

– Маттео, маэстро дал мне ряд поручений, касающихся тебя. Здесь лекарства из университетской больничной аптеки вместе с указаниями, как их применять.

С превеликим удивлением я взглянул на него. Ведь до сих пор у меня не было времени разыскать Марка Антонио делла Toppe и спросить у него совета.

Но Фелипе, оказывается, еще не закончил свою речь.

– Хозяин дает тебе отпуск от занятий для того, чтобы ты мог навестить своих друзей, семью дель Орте. Я договорился с коновалом, он и скажет тебе, как найти отсюда дорогу до их имения. Хозяин заплатит за аренду лошади, которая, возможно, понадобится тебе на несколько дней. Так что, Маттео, бери скорей лекарства и отправляйся к Элизабетте и Паоло.

Я тут же вскочил и пролепетал в волнении:

– Благодарю вас…

– Не меня, – ответил Фелипе. – Поблагодари хозяина, когда вернешься.

Я взял у него пакет.

– Ну, давай иди! – Фелипе потрепал меня по плечу. – Лошадь подкована, ждет тебя у коновала. Будь осторожен в дороге. Счастливого пути!

Глава 53

Чтобы добраться в Кестру из Павии, мне пришлось сделать крюк южнее Милана и проехать через городок под названием Лоди.

По здешним дорогам реже проходили войска, и поэтому ехать по ним было куда более приятно. Ломбардия сильно отличается от Тосканы, но южнее Лоди, в долине реки По, пейзаж не менее живописен. Сначала мой путь пролегал через густой лес, росший среди невысоких скал. Потом я проехал через ущелье, по которому с бурным ревом несся горный поток. Примерно в таком месте, под водопадом, я и был втянут в ту жизнь, которую веду теперь. Оттуда, следуя наставлениям коновала из Павии, я свернул на дорогу, которая вела к имению дяди Элизабетты с юга.

Подъехав к имению, я сразу обратил внимание на то, что хозяйство совсем заброшено. Повсюду – некошеная трава, а по двору бегают беспризорные куры.

И никто не вышел мне навстречу.

Элизабетта была в доме, у постели дядюшки. Там же оказался и их сосед Бальдассаре. У кровати больного стояли два стула. На них-то и сидели Элизабетта с Бальдассаре, по очереди выполняя обязанности сиделки – и днем и ночью. Старика было трудно узнать – так он иссох. Он сразу напомнил мне один из гротескных рисунков маэстро. Брови у него опустились, губы скривились, да и вообще все лицо было перекошено.

А Элизабетта ухаживала за ним так, словно его внешний вид нисколько не пугал ее. Когда я вошел, она положила ладонь на его лоб и громко и четко произнесла:

– Дядюшка! Маттео приехал повидать вас.

Старик не пошевелился.

Элизабетта попыталась поправить под ним подушки.

– Бальдассаре, помогите мне, пожалуйста. Надо, чтобы он сел.

Пока они поправляли подушки, дядя стонал и кряхтел. Бальдассаре сказал ему несколько ободряющих слов, и мне показалось, что глаза больного немного прояснились. Здоровый глаз зафиксировался на мне, и старик попытался что-то сказать. По подбородку потекли слюни.

– Видишь, Маттео? Он тебя узнает! – радостно объявила Элизабетта. – Дядя! – Она склонилась к больному. – Маттео привез вам лекарства от самых лучших врачей! От друзей самого Леонардо да Винчи! Вы пока отдохните, а я приготовлю вам микстуру.

– Должен сказать тебе, Элизабетта, – заметил я, когда мы вышли из комнаты, оставив Бальдассаре у постели больного, – лучшее, что мы можем сделать, – это обеспечить твоему дяде покой и уют. Травы могут немного помочь, но паралич, скорее всего, устранить не удастся.

Мы вышли на конюшенный двор.

– Наверное, этого следовало ожидать, – сказала она. – Дядя уже очень стар.

Я почувствовал, что ее тревожит еще что-то, и спросил:

– А где Паоло?

– В Лоди. Сидит там в какой-нибудь таверне.

– Ох!

Я ждал, что она скажет дальше.

– Он проводит слишком много времени в дурной компании. Я боюсь за него.

Не успел я ответить, как мы заметили приближение гостя.

Во двор въехал и тут же спешился какой-то незнакомый мне человек весьма заносчивого вида. Небрежно взглянув на дом, он сделал несколько решительных шагов в сторону хлева.

Я окликнул его и поинтересовался, кто он такой и что за дело привело его сюда.

– Я – Ринальдо Сальвиати, – ответил он. – Слыхал, что хозяин занемог. Приехал посмотреть на постройки. Может быть, куплю это хозяйство.

– Но здесь ничего не продается! – сердито воскликнула Элизабетта.

– Но скоро, слыхал, будет продаваться! – Он подошел к нам. – А вы, должно быть, и есть девица Элизабетта? – Он ухмыльнулся. – Я не женат. И могу предложить вам включить себя в стоимость собственности.

Сжав кулаки, я набросился на него.

До этого мне не приходилось кого-нибудь бить по-настоящему. У него из носа хлынула кровь. Просто море крови! Он заревел, как бык, но я почувствовал такое удовлетворение, что нисколько не испугался. Я испытал соблазн власти над другим человеком.

Он забрался на коня, схватил поводья и умчался вниз по дороге.

– Отлично, Маттео! – сказала на это Элизабетта. – Ты разрушил все мои шансы на хорошую партию в этих краях.

– Если это была лучшая партия, то я рад, что сделал это.

– Это было единственное предложение, Маттео. Ты ведь знаешь, всем известно о том, что случилось со мной в Переле.

– Поэтому мне приходится серьезно относиться к любому брачному предложению.

Ее слова потрясли меня. Ну конечно, история Перелы должна быть всем хорошо известна! Тип, которого я припечатал, возможно, единственный был готов пренебречь этим фактом.

– Прости меня…

И тут я увидел, что она смеется.

– Да я лучше умру в навозной куче, чем выйду замуж таким образом! – воскликнула она. – Если бы могла ударить его сама, я бы непременно сделала это.

Я начал смеяться вместе с ней.

– Удивляюсь, что ты этого не сделала.

– Как хорошо! – сказала она. – Я так давно не смеялась.

Она схватила меня за руку.

– Пойдем пособираем ягоды.

– В это время года?

– Пойдем со мной.

– А дядя? – спросил я. – Как мы его оставим?

– Бальдассаре был моим верным товарищем все последние недели. Я ему абсолютно доверяю. – Она подтолкнула меня к боковой калитке, которая вела на лужайку, – Давай же, Маттео, пойдем.

И она крепче стиснула мою руку.

– Бежим!

Мы бежали, бежали, бежали до тех пор, пока Элизабетта не устала.

– В боку закололо, – задыхаясь, проговорила она.

Я обернулся и взглянул на нее. И мне захотелось ее поцеловать. Не потому, что она была Элизабеттой, а потому, что она была женщиной, была красива и вся разрумянилась, потому, что у меня вскипела кровь, и потому, что было лето и было тепло, и потому, что…

Я схватил ее за запястье и потащил за собой. Мы побежали дальше, вперед и вперед.

И добрались до реки, до того места, где могучая ива склонялась над водой. Мы нырнули под нее, в прохладу зеленого шатра, и упали на траву, еле переводя дыхание.

Мы лежали и тяжело дышали. И вдруг, сам не знаю почему, на глаза у меня навернулись слезы. Я закрыл лицо рукой и несколько минут пытался успокоиться. А потом повернулся на бок и посмотрел на Элизабетту.

А она спала!

Спала как младенец. И была похожа на своего маленького братишку, малютку Дарио, который тоже спал вот так, закинув ручки за голову.

Во Флоренции и в Милане я видел много, очень много картин, изображавших разных женщин – дам с опущенным взором, обнаженных натурщиц, простых крестьянских девушек и куртизанок. Все разнообразие женственности – от богинь до девственниц, – и притом запечатленное лучшими художниками эпохи. Но ничто не может сравниться с реальностью близости спящей девушки – настоящей, живой женщины, с тенями ресниц, со слабым, чуть розоватым румянцем на щеках, с чуть приоткрытыми губами. Я долго не мог оторвать глаз от Элизабетты, а потом пошел на берег, уселся и опустил пальцы в воду.

Когда мы вернулись, Бальдассаре был во дворе. Он помогал Паоло слезть с лошади. Оказавшись на земле, Паоло двинулся к нам, шатаясь и спотыкаясь.

– Брат! – заорал он, широко раскинув руки.

– Паоло! – Я протянул руку, чтобы поддержать его.

Он поглядел на меня.

– Маттео, брат мой! – сказал он.

Глаза его были похожи на горящие угольки.

– У меня был и другой брат. Он умер.

– Знаю, – мягко ответил я.

– Я убил его.

– Нет, ты его не убивал.

– Нет, убил. Их всех убила моя трусость.

– Нет, Паоло! – упрекнула его Элизабетта. – Никто не мог помешать тому, что произошло в Переле.

– Я мог помочь.

– Нет! – настаивала она. – Никто ничего не мог бы сделать, чтобы спасти нас.

– Но я оказался трусом, – не унимался он. – Я должен был хотя бы попытаться.

Элизабетта покачала головой, но больше не произнесла ни слова. Она только взглянула на Бальдассаре. Тот шагнул вперед и, подставив плечо, повел Паоло к дому, чтобы уложить в постель. По тому, как Элизабетта и Бальдассаре без лишних слов понимали друг друга, я заключил, что Бальдассаре уже не раз помогал Элизабетте в таких случаях и что Паоло частенько возвращается домой не в самом лучшем виде.

Когда я уже хотел садиться на коня и ехать назад в Павию, Паоло вырвался из рук Бальдассаре и снова направился ко мне. Он приблизил лицо вплотную к моему, и его глаза полыхнули странным огнем.

– Скоро! – сказал он удивительно трезвым голосом. – Скоро настанет мое время, и я отомщу!

Глава 54

Я вернулся в Павию тем же путем, каким приехал.

По всем большим дорогам, которые вели на север, шли войска: впереди колонна пехотинцев, за ней – вереница обозов.

Замечая издалека такую колонну, я поворачивал лошадь на запад от дороги и объезжал колонну полями. По мере приближения к Павии все чаще мимо меня проносились гонцы, обычно одетые во французскую форму. Уже у самых стен города я наткнулся на небольшой отряд наемников, вольно расположившихся на привал. Лошади их паслись неподалеку.

Увидев меня, кондотьеры вскочили на ноги, а их капитан, на вид грубоватый и мрачный человек, начал разглядывать и меня, и мою лошадь. Он махнул мне рукой, подзывая.

– Эй, ты! Сюда! – заорал он, поднял винный кубок, инкрустированный драгоценными камнями, и показал мне. – Смотри, какие богатства тебя ждут, если поедешь с нами! Золото! Бабы! Жизнь, полная приключений! Что еще нужно доброму молодцу вроде тебя да еще с таким отличным конем?

– Давай быстрей к нам!

Я коротко поздоровался и покачал головой. Радуясь тому, что впереди уже маячат городские башни, я пришпорил коня.

Хотя уже близилось время ужина, улицы Павии были запружены народом. Особенно много людей собралось в районе Понте Коперто и на набережных. Прибыв в университет, я увидел, что происходит что-то необычное: многие студенты прекратили занятия и собираются уезжать. Фелипе тоже паковал вещи.

– Говорят, Папа повернул против французов, – сказал мне Фелипе. – И заключил союз с венецианцами.

– Как с венецианцами?! – воскликнул я. – А я-то думал, что Папа считает Венецию своим врагом!

– Только тогда, когда Венеция претендовала на Романью, – пояснил Фелипе. – А теперь Венеция согласилась вывести войска из всех тех городов, которые Папа считает своими.

– Французы сочтут, что их предали, – продолжал я недоумевать. – Неужели вы думаете, что даже сам Папа Юлий рискнет вызвать гнев короля Людовика?

– Похоже, что так, – пожал плечами Фелипе. – В любом случае Павия оказывается очень небезопасным местом.

– Она лежит на главной дороге, связывающей юг и север, и, несмотря на все свои башни, недостаточно укреплена для того, чтобы выдержать настоящую осаду. Мы возвращаемся в Милан.

– А что будет с французами в Миланском дворце? – спросил я.

Фелипе развел руками:

– Не знаю.

Атмосфера в Милане была напряженной.

И она отражала настроение всей страны. Правители итальянских городов-государств боялись папских армий и желали обезопасить себя, признав власть Папы. Лишь Феррара отказывалась сделать это. Герцог Альфонсо заявил, что семейство д'Эсте не будет платить Риму церковную десятину и сам он не потерпит, чтобы кто-то вмешивался в дела его правления. Поговаривали, что одной из причин стойкости Феррары была всеобщая уверенность в том, что неукротимая герцогиня Лукреция Борджа ни за что не отдаст государство никакому захватчику. Вместе со своими придворными дамами она лично участвовала в строительстве баррикад у городских стен.

Но самая неотвратимая угроза нависла над французами. Папа Юлий объявил, что Италия должна избавиться от иноземцев, и при этом назвал всех иноземцев варварами.

Варварами! Французов? Как можно? Я тут же подумал об изяществе и утонченности их двора. Об изысканных манерах, продемонстрированных Элизабетте французским капитаном Шарлем д'Анвиллем во время их первой встречи, когда он целовал ее огрубевшие от повседневной работы руки. Вряд ли французов можно было назвать варварами.

Как-то раз я встретил Шарля прогуливающимся у самого дворца, у ворот Порта Тоза. Французских военных уже не так часто можно было встретить на улицах, как раньше, а если они там и появлялись, местные жители старались их избегать. Но мне Шарль нравился. Он сдержал свое обещание и периодически писал Элизабетте, а кроме того, послал ей скромный подарок в благодарность за обед в деревне. Разумеется, я, ни секунды не думая, заговорил с ним.

– Как может Папа противостоять вашей армии? – спросил я. – Ведь она – самая могущественная во всей Европе.

– Он собирается использовать швейцарцев, – ответил Шарль. – А те – лучшие наемники в мире. Война – их основное занятие. Можно сказать, их образ жизни. Они переносят самые суровые зимы, отправляя мужчин воевать по найму.

– Папа хорошо знает это, ведь его личная гвардия в Ватикане тоже сформирована из швейцарцев.

Обо всех этих военных делах я имел лишь самое смутное представление, но зато понимал, что Франция гораздо больше Швейцарии. А значит, там больше солдат и больше денег, чтобы платить им. Так я и сказал Шарлю.

– Вы забываете о Неаполитанском королевстве, – ответил он. – Оно наводнено испанскими войсками. Если Папа Юлий обратится к ним за помощью, тогда французы, как и все те, кто еще сопротивляется Папе, будут окружены.

– А вы не боитесь?

– Конечно, боюсь. Но на войне я чувствую, что живу, понимаете, Маттео? Для меня война – это жизнь, даже если для вас это не так. – Он помолчал. – Хотя Паоло хочет взять вас к себе в солдаты. Вы знаете об этом?

Я кивнул.

– Он приходил ко мне в казармы, хотел поговорить со мной и с нашим командиром. Спрашивал, согласимся ли мы нанять вооруженный отряд.

– Но сейчас дядя прикован к постели, и он не может оставить Элизабетту одну, – сказал я.

В студии маэстро у площади Сан-Бабила за столом, как правило, говорили о политике, но теперь, когда Папа Юлий перешел к активным действиям, эти разговоры переросли в горячие споры.

– Он хочет сделать Италию безопасной страной! – объявил как-то раз Фелипе.

– Но его огонь гаснет, – возразил Грациано. – Он стареет. Воин слабеет.

– Что делает его лишь более дерзким, – заметил на это хозяин.

Герб Сфорца начал все чаще появляться на стенах Милана.

Это проявляли себя многочисленные сторонники сына герцога Лодовико, который жил в изгнании с тех пор, как французы свергли его отца. Начались нападения на французских солдат. После того как один солдат был заколот, французы казнили троих миланцев. Возникла угроза того, что французский гарнизон в Милане будет отрезан от тыла. Папа Юлий приказал швейцарцам занять север Италии, чтобы перерезать дороги между Францией и французскими войсками в Милане.

Я помог Франческо Мельци распаковать багаж, привезенный нами из Павии. Он в изумлении рассматривал рисунки, сделанные во время занятий в анатомическом театре. Когда он увидел, как их много, то заметил с иронией:

– Вы уезжали с двумя коробками, а вернулись с четырнадцатью!

Потом он обратился к Фелипе:

– У моего отца есть дом в Ваприо, на берегу Адды. Это более безопасное место для хранения рукописей маэстро. Если положение здесь станет критическим, отец предложит маэстро свое гостеприимство, я уверен.

Услышав этот разговор, я подумал о том, что же будет со мной, если это случится.

В тот же вечер меня вызвал Фелипе. Он сидел за письменным столом и заявил мне без обиняков:

– Маттео, я знаю, что в Павии ты занимался очень усердно. Наш хозяин говорит, что ты проявляешь явный интерес к анатомии. Это правда?

– Да, но я не хотел бы сам производить вскрытие, – честно ответил я. – Меня больше интересует информация, которую можно получить, наблюдая за вскрытием. Меня интересует внутреннее устройство человеческого тела.

– Тогда, – продолжал он, – хотел бы ты и дальше изучать этот предмет, если бы у тебя появилась возможность поступить в тамошний университет?

У меня забилось сердце.

– Но я не понимаю, откуда у меня может появиться такая возможность.

Фелипе даже зубами щелкнул от раздражения:

– Это не твое дело, мальчишка, решать, что возможно, а что – нет!

– Простите, – сказал я. – Я только имел в виду…

– Будь добр, ответь на мой вопрос!

– Если бы это было возможно, – быстро сказал я, – то мне очень хотелось бы учиться в университете Павии.

– Тогда прими к сведению: профессор Марк Антонио делла Toppe согласился, из уважения к нашему хозяину, разрешить тебе посещать его лекции. Когда начнется новый семестр, он лично будет твоим покровителем и посодействует твоему устройству в университет.

Мне тут же захотелось побежать к хозяину и пасть перед ним на колени. И я сказал об этом Фелипе.

– Понимаю теперь, – улыбнулся он, – почему маэстро именно меня попросил сообщить тебе о твоем везении. Для того, чтобы я предотвратил подобное излияние чувств! Ты сможешь отплатить ему усердным трудом. А теперь, думаю, тебе пора подмести пол в студии.

Как только Фелипе вышел из комнаты, я схватился за метлу. На самом деле я уже давно подмел пол. Но теперь не придумал ничего лучше, как сделать это снова.

Через несколько дней Шарль д'Анвилль сам пришел ко мне.

Он получил приказ выступать в поход, так как французы согласились послать войска на помощь Ферраре.

– Будьте осторожней на улицах, – сказал он мне. – В городе очень неспокойно.

– А вы опять на войну? – спросил я.

– Надеюсь, что так, – ответил он, и глаза его блеснули оживлением. – Ненавижу слоняться без дела. По мне, так уж лучше находиться на поле битвы и делать то, что умеешь делать лучше всего.

– У Папы много разных войск, – напомнил я ему.

Шарль рассмеялся:

– Французские войска тоже рвутся в бой. Пускай Папа приведет кого хочет – испанцев из Неаполя, венецианцев, швейцарцев – хоть все свои армии! У нас самый блестящий полководец, племянник самого короля Гастон де Фуа. – Он обнял меня. – Надеюсь, еще встретимся!

В Милане царило странное настроение: смесь мучительного ожидания и ужаса. Торговля кое-где совсем остановилась.

Даже уличные куртизанки перестали приставать к французским солдатам, полагая, что если французы будут изгнаны, то тем, кто с ними общался, отнюдь не поздоровится. Среди тех, кто не прекратил деловую активность, были, однако, аптекари. Помня о своем обещании Элизабетте найти точку сбыта ее лекарственной продукции, я направился в ближайшую аптечную лавку и быстро договорился со стариком владельцем.

– Вся торговля может рухнуть, но мое дело не остановится, – сказал он. – Какая-нибудь армия обязательно вернется. Французская или итальянская, с победой или с поражением, но раненые будут всегда. И конечно, за солдатами всегда приходит сифилис. Так что я хорошо заплачу за любые лекарственные травы, которые мне пришлют.

Теперь я мог написать Элизабетте и сообщить ей эту новость.

Уже перед самой Пасхой я получил от Элизабетты письмо. Она писала, что дядя ее умер.

«Маттео, на этот раз я очень прошу тебя приехать».

Что-то произошло. Никогда прежде она меня об этом не просила.

Конюхи в конюшнях были вне себя. Комендант со старшими офицерами переехал в более безопасное место – в Рокетту. Лишь с большим трудом, используя личные связи, я смог позаимствовать ту же гнедую кобылу и выехать в Кестру.

Небо было затянуто тучами, с гор тянуло прохладным ветерком. Мне нужно было вернуть лошадь до вечера, поэтому я не останавливался и не оглядывался, проезжая то место на дороге, где прошлым летом мы наткнулись на цыган.

Мое сердце было переполнено тревогой за Элизабетту. Я мог думать только о ней. Зачем она меня вызвала?

Поэтому я не заметил человека, который наблюдал за мной из-за деревьев.