Текст книги "Печать Медичи"

Автор книги: Тереза Бреслин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Глава 61

Вместе с французской армией мы организованно отступили к Ферраре.

В дороге Паоло сумел взять себя в руки, и к тому времени, как мы вернулись в казармы, они с Шарлем уже спокойно разговаривали друг с другом.

– А что произойдет с ранеными, которых мы оставили? – спросил я у Шарля.

– Будем надеяться, что о них позаботятся, – ответил он. – Со знатными пленниками иногда обращаются как с почетными гостями. Особенно если их можно будет обменять на кого-то или потребовать за них выкуп.

Я тут же подумал о наших парнях. Если кто-нибудь из них и остался в живых, вряд ли он будет представлять хоть какую-то ценность для противника. Когда я поделился своими мыслями с Шарлем, тот ответил:

– Не волнуйся. Сомневаюсь, что их так сразу прикончат.

Но до нас дошли слухи, что, хотя Мирандола и была сдана ради сохранения населения, Папа теперь обсуждал условия договора и хотел казнить несколько человек для всеобщей острастки. И я знал, что ничего не стоить перерезать горло человеку, который лежит раненый на поле боя. Ведь так гораздо легче его ограбить. И потом, когда будут собирать трупы для захоронения, никто не будет спрашивать, когда был убит несчастный – во время сражения или после.

Мы потеряли шестерых, и одним из них был Федерико. Нам пришлось крепко держать Стефано, порывавшегося вернуться на поле боя и найти товарища. Они с Федерико дружили с детства и мечтали вернуться в Кестру воинами-победителями, нагруженными сокровищами.

– Хорошему бойцу стоит сохранить жизнь! – заметил Шарль. – И если у ваших парней есть хоть доля разума, они сделают то, что сделает любой оставшийся в живых: согласятся воевать на стороне Папы.

– Значит, переход на сторону противника – вполне обычная практика? – спросил потрясенный Паоло.

– Для наемника – конечно! – ответил Шарль. – Это его работа. И он переходит к тому, кто больше заплатит, или к тому, на чьей стороне победа. – Он хлопнул Паоло по спине. – Пойдем-ка поищем какой-нибудь еды! Я бы запросто умял сейчас целого жареного барашка.

В отличие от Мирандолы, жители которой голодали, в Ферраре еды было полно. Город находился в нижнем, широком течении По, недалеко от моря, и до тех пор, пока герцог Альфонсо сохранял твердый контроль над водными путями, снабжение оставалось бесперебойным. Перед угрозой осады феррарцы создавали обширные запасы продуктов, чтобы в случае чего прокормить и собственный гарнизон, и прибывающие французские войска. Уже несколько месяцев подряд инженеры возводили баррикады, ломая дома и усиливая линии обороны. Стены были теперь втрое шире обычных благодаря мощным земляным укреплениям. День и ночь пылали огни в литейных мастерских герцога Альфонсо: там отливались пушки и снаряды. Он был увлечен этим делом. Я слышал, что даже в день свадьбы с прекрасной Лукрецией он провел несколько часов в своих литейных мастерских. Теперь же это его пристрастие сослужило неоценимую службу народу. Спустя всего несколько недель после падения Мирандолы герцог приказал отвести артиллерию вниз по реке По, чтобы испытать фортификации Ла-Бастии. Вместе с отрядом Паоло я тоже отправился туда: могла понадобиться наша помощь.

Там произошла стычка, которая чрезвычайно развеселила Паоло. Герцог был хитрым и осторожным человеком и не стал безрассудно ввязываться в серьезную конфронтацию, так что посланные против него папские войска были отброшены.

Он вернулся в Феррару героем. Даже маленькая победа после долгой зимы поражений и растущего отчаяния стала поводом для радости. Люди вышли на улицы и приветствовали своего храброго герцога, который защищал их от диктата Рима.

В бою при Ла-Бастии Паоло был ранен из мушкета: пуля застряла у него в бедре. В армии были военные врачи – фельдшеры и хирурги, проводившие ампутации, но их репутация была такова, что Паоло попросил меня лично заняться его раной. Обычно подобные раны лечили горячим маслом, но в Павии студенты-медики говорили и о других способах. Опираясь на эти разговоры, а также на бабушкины методы врачевания, я извлек пулю, вычистил рану солью и перевязал ее мхом. Она зажила без заражения, хотя и оставила после себя шрам.

Стараясь не обращать внимания на беспокойство, которое доставляла ему эта рана, Паоло воспринимал ее как знак мужской доблести. После двух боев он готов был считать себя ветераном. Все надежды Элизабетты на то, что брат утратит свой пыл, побывав в настоящем сражении, оказались напрасны.

Паоло чувствовал себя все бодрее благодаря мужскому товариществу, которое лишь крепло в очередных испытаниях. Он начищал свой клинок и просил Элизабетту нашить больше перевязей, так как те, что были на нас, уже совсем изорвались и испачкались.

Она прислала ему вексель, которым он смог подтвердить один из взятых займов. Я обратил внимание на то, что он не показал мне ее письмо. Я мог только догадываться, о чем она пишет. Но из ее письма ко мне я понял, что она переживает из-за того, каким образом брат распоряжается их финансами.

Конечно, она не стала бы открыто осуждать его, но я чувствовал ее озабоченность и тревогу.

«Паоло сделал столько займов под залог нашего имущества, что мы оказываемся очень уязвимыми перед кредиторами».

Наверняка она написала ему что-то подобное, потому что, когда я спросил его об этом, он воскликнул:

– Я говорил Элизабетте, что французская армия непобедима! Франция гораздо больше тех крохотных государств, которыми владеет Папа Юлий. Французы могут снова и снова пополнять свои ряды. А кого позвал на помощь Папа? Испанцев? Ха!

Мы набрали в «Красные ленты» новых бойцов, и у нас не было проблем с добровольцами. Когда они видели, что, несмотря на наше нынешнее бездействие, у Паоло есть деньги и он будет платить им, даже если воевать предстоит не завтра же, они немедленно вступали в наши ряды. Мне эти новобранцы совсем не нравились. Они были из другой части страны, говорили на грубоватом диалекте и были менее послушны, чем те бойцы, которых мы потеряли под Мирандолой. Мы не были уже тем отрядом братьев по оружию, что покинул когда-то Кестру, окрыленный надеждами. Однако Паоло был счастлив из-за того, что его отряд значительно разросся и все предвещало скорую битву.

Через разведчиков французы получили известия из Болоньи. Горожане собирались восстать против папского наместника, как только Папа возвратится в Рим. Нас просили быть готовыми к тому, чтобы оказать им помощь.

Между тем жителям Феррары казалось, что битва уже выиграна.

Даже в Великий пост герцогиня Лукреция устраивала пышные празднества и развлечения для солдат. А уж после Пасхи она объявила о начале праздничного сезона в знак того, что власть Папы над Романьей ослабевает. Незадолго перед тем умер Шарль д'Амбуаз, наместник Милана. После короткого траурного периода, который она сочла достаточным, Лукреция объявила о проведении гранд-бала в честь молодого французского командующего Гастона де Фуа, герцога Немурского.

На бал были приглашены все армейские офицеры.

В том числе и я.

Так я опять оказался рядом с Лукрецией Борджа. В последний раз я видел ее во время свадебной церемонии, но тогда мое внимание было сосредоточено на другом: по заданию Сандино я должен был найти священника, у которого хранилась та самая печать, которая до сих пор висела у меня на шее. Но хотя в то время я был всего лишь мальчишкой, прекрасная Лукреция тогда очаровала меня так же, как и сейчас.

Несмотря на многочисленные роды и тяжелые беременности, она сохранила стройную фигуру юной женщины. Она была очень красива и носила роскошные наряды. В народе поговаривали, что несколько придворных портных работали не покладая рук днем и ночью, чтобы ее платье всегда соответствовало последнему писку моды.

– Она хочет ослепить французов своим блеском! – услышал я в тот вечер слова одного из придворных.

– Давайте будем благодарны за то, что они поддаются на ее хитрость, – ответил его собеседник. – Ведь все мы находимся куда в большей безопасности, пока французы настроены защищать прекрасную даму в столь трудный для нее час.

Я наблюдал за ней издалека. Она говорила по-французски совершенно свободно. В отличие от Грациано я не обладал ни врожденной способностью, ни приобретенным умением флиртовать, но видел, как герцогиня одновременно опирается на руку одного офицера, склоняет голову к другому и при этом весело смеется, беседуя с обоими. Впечатление, которое она производила на этих мужчин, было мгновенным и очевидным.

Их друзья толпились вокруг, напирали: все жаждали увидеть воочию эту знаменитую женщину, дочь Папы, сестру печально известного Чезаре Борджа. Возможно, они ожидали увидеть перед собой чудовище. Если не настоящего дьявола, дышащего огнем и дымом, то, может быть, смуглую и черноволосую даму с черными глазами, алыми губами и кармином на щеках.

Вместо этого они лицезрели хорошенькую женщину, светлокожую, с волосами, сверкавшими множеством светлых оттенков от бронзового до белокурого, переходившего в сияние платины.

Глаза ее искрились. Она расточала обворожительные улыбки. Она знала наизусть стихи, играла на музыкальных инструментах и прекрасно умела танцевать. Она любила танцевать Стоило ей пожелать, и пространство зала немедленно освобождалось для того, чтобы она танцевала – одна, со своими придворными дамами или со своим фаворитом.

В тот вечер она избрала партнером Гастона де Фуа. Этот человек, племянник короля Людовика, прибыл в Италию в качестве нового главнокомандующего французской армии.

Высокорослый, красивый, обаятельный Гастон был хитроумным полководцем, он разработал собственный метод ведения войны – изматывание противника мгновенными отступлениями и быстрыми перемещениями. И вот теперь я мог видеть своими глазами, как Гастон де Фуа выводит Лукрецию Борджа в середину зала. Как и все присутствующие, я во все глаза наблюдал за танцем этой пары, как вдруг заметил, что Шарль стоит рядом с какой-то юной девушкой. Ее лица мне не было видно.

Шарль махнул мне и, когда я подошел к нему, сказал:

– А это мой друг, с которым вы должны познакомиться.

Она повернулась.

Прямо на меня смотрели карие глаза с зелеными крапинками.

Глава 62

– Госпожа Элеонора д'Альчиато да Травалле!

С преувеличенно низким поклоном Шарль представил мне девушку, которую я встретил когда-то в облачении монахини.

Она первой взяла себя в руки. Прямо глядя мне в глаза, повторила за Шарлем мое имя:

– Лейтенант Маттео из отряда «Красные ленты».

Но Шарль успел заметить мою реакцию.

– Вы встречались раньше? – Он перевел взгляд с меня на девушку.

– Вряд ли, – ответила она после секундной паузы. – Почти весь прошлый год я провела в монастыре. Я отправилась туда сразу после кончины своего отца. Мне надо было обдумать будущее и определиться со своим призванием.

– От имени всех мужчин, сударыня, могу лишь сказать, что мы благодарны вам за то, что вы изволили покинуть монастырь и вернуться в свет! – галантно ответил Шарль.

– А вы, сударь? – обратилась она ко мне. – Чем вы занимались в последнее время?

– Я вступил во французскую легкую кавалерию, – еле выговорил я, сам не свой от смущения.

– Маттео скромничает, – засмеялся Шарль. – Он – лейтенант кондотьера Паоло дель Орте, который и командует «Красными лентами». А до этого он был учеником и спутником знаменитого Леонардо да Винчи и совсем недавно ассистировал ему при анатомических исследованиях в медицинской школе в Павии.

– Но тогда, мессер Маттео, вы должны мастерски владеть ножом, не так ли? – тут же заметила она.

К счастью, я так же быстро ответил:

– Только в ситуациях, которые того требуют!

Шарль почувствовал возникшее между нами напряжение и с любопытством посмотрел на нас. Но мне не было дела до его испытующего взгляда. Нежные локоны цвета темной меди обрамляли лицо Элеоноры. Со лба волосы были убраны в маленькие косички и уложены сзади пышной короной, к которой была пришпилена легкая, прозрачная вуаль светло-зеленого цвета, обшитая по краю крохотными жемчужинками.

– Вы позволите пригласить вас на танец? – обратился к ней Шарль.

– Enchantée, monsieur. – Она повернулась к нему и улыбнулась ему самой очаровательной улыбкой: – Connaissez-vous La Poursuite? [11]11
  С удовольствием, сударь. Знаете ли вы танец «Преследование»? (фр.).


[Закрыть]

– Maisoui, mademoiselle, – сказал Шарль. – Je la connais très bien [12]12
  Конечно, мадмуазель. Я знаю его весьма хорошо (фр.).


[Закрыть]

– Moi aussi, – спокойно вмешался я. Неужели она вздумала таким образом играть со мной? – Si vous voulez danser, je serais enchanté de vous accompagner [13]13
  Я тоже. Если вы желаете танцевать, то я был бы рад сопровождать вас (фр.).


[Закрыть].

Она широко распахнула глаза. В глубине они светились более темным зеленым цветом.

Шарль тут же откланялся.

Она протянула мне руку.

Я поклонился.

«Если ты решишь испытать меня в латыни, – думал я, ведя ее в центр зала, – или даже в элементарном греческом, то увидишь, что я тебе ровня».

La Poursuite, преследование.

Танец приближения и отступления.

Ее пальцы касаются моих.

Я не отрываю от нее взгляда.

Она опускает глаза.

Внешне я серьезен, но в душе смеюсь.

О Грациано! Каким хорошим учителем ты оказался!

Она поднимает глаза. Я гляжу в сторону.

Теперь она преследует меня.

«Если преследуешь женщину, то при случае должен притвориться, что идешь в противоположном направлении».

Дразнящий, насмешливый голос Грациано звучит у меня в голове.

Я смотрю на нее с отстраненным видом, она вознаграждает меня вспышкой недоумения в глазах. Или это гнев? А может, раздражение?

– Будь осторожен и не переборщи с игрой, друг мой!

Я оторопел. Шарль прошептал мне в ухо эти слова, когда по ходу танца на какой-то миг я оказался рядом с ним. Он следил за мной, не переставая улыбаться самым довольным образом.

Потом, когда танец кончился, Шарль нашел меня. А я стоял и смотрел, как Элеонора подошла к герцогине, присевшей на золоченое кресло отдохнуть после танца, и что-то подправила в ее туалете.

– Если собрался за ней ухаживать, – сказал мне Шарль, – то придется быть все время начеку. Она не из тех дамочек, что увлекаются всякими придворными играми и флиртом.

– Ты ее знаешь?

– Я знаю, кто она. Донна Элеонора принадлежит к дамам из ближайшего окружения герцогини Лукреции и, следовательно, умна и способна на большее, чем прочие придворные.

– Словом, она высокородная дама, а я всего лишь лейтенант-кондотьер из кавалерийского эскадрона при французской армии, – с грустью заметил я.

Шарль расхохотался:

– Главное, ты свободен, Маттео, и ты – мужчина, а она – женщина. Вперед, Маттео! Не дай ей ускользнуть! Посмотри, сколько офицеров уже вьются вокруг нее!

Я отошел к колонне, у которой был бы заметен, но при этом стоял как бы в стороне от остальных гостей, и стал ждать.

Прошел почти целый час, прежде чем Элеонора, под руку с какой-то пожилой дамой, решилась пройти мимо меня. Очевидно, этой пожилой даме уже приходилось играть в подобные игры, и она отлично знала, что от нее требовалось.

– О, да это один из наших капитанов-кондотьеров! – воскликнула она. – Как нехорошо, что герой, рискующий жизнью, чтобы защитить нас, стоит здесь в гордом одиночестве!

– Ах, Элеонора, мы непременно должны поговорить с ним. Иначе будет очень невежливо!

Она подвела Элеонору ко мне и после короткого обмена любезностями отступила чуть в сторону, на расстояние, с которого могла слышать и видеть все, что происходит между нами.

Теперь, когда Элеонора стояла передо мной, я не мог произнести ни слова. Я забыл все те фразочки, которые заготовил, пока ждал ее. Наконец я выпалил:

– Донна Элеонора, как вам нравится жизнь при дворе Феррары?

Она склонила голову набок, точно пыталась решить, принимать ли мой вопрос всерьез или нет.

– В ней есть кое-что забавное. Но наслаждаться жизнью трудно, когда вокруг столько смертей, – медленно произнесла она и после небольшой паузы добавила: – Но вы должны знать об этом гораздо лучше, чем я.

Я окинул взглядом зал. Разноцветные шелка и атласы дамских нарядов перемешивались с яркими красками офицерских мундиров, лосин, украшенных перьями беретов. Каким великолепным все это казалось!

– Я участвовал в бою под Мирандолой, – сказал я.

– Это тот город, который мы потеряли?

– Да, потеряли. Как и шестерых парней из нашего отряда.

Импульсивно она протянула руку, и ее пальцы коснулись моего рукава.

Ее спутница прокашлялась. Элеонора убрала руку.

– Должно быть, невыносимо видеть, как твои товарищи погибают. Это, наверное, ранит душу.

Я взглянул на нее и понял, что ее слова не простая любезность. На ее лице читалось выражение искреннего сочувствия.

Я подумал о погибшем Федерико и его друге Стефано, который больше не распевает веселые песни с товарищами, когда мы чистим лошадей по утрам.

– Вижу, вы очень отзывчивы душой, сударыня, ибо понимаете, что страдать от ран может не только плоть.

На ее щеках вспыхнул румянец. Я увидел, что она восприняла мои слова как комплимент, и подумал: «Эта Элеонора непохожа на остальных женщин, ведь они ценят похвалы лишь своим платьям да прическам!»

Неожиданно среди придворных и иностранных послов возникло некоторое замешательство. В зал вошел герцог Альфонсо и, что-то быстро сообщив герцогине, пожелал уединиться со своими советниками. Лукреция мигом собрала вокруг себя своих дам, и они тоже спешно покинули собрание.

А ко мне уже спешил Паоло, жаждущий поделиться новостями:

– Папа возвращается в Рим! А мы завтра отправляемся на завоевание Болоньи!

Глава 63

– Шарль говорит, что Болонья для нас – лучшая добыча, – сообщил мне Паоло утром, когда мы построили наш отряд. – Это самый процветающий город во всей Романье.

Глашатай с городской стены объявил народу Феррары, в чем же заключается цель предпринимаемого герцогом похода на Болонью. Он привел неоспоримые аргументы правоты нашего дела. Потом сказал о доблести нашей армии, о не подлежащей сомнению чести и о благородстве задуманного нами дела. Его речь была прервана пушечным выстрелом, означавшим сигнал к походу. Попытки глашатая продолжать свою речь были прерваны восторженными криками солдат и горожан.

Пушка грянула еще раз, и мы выступили в поход.

Ровными рядами проследовали «Красные ленты» к городским воротам. В слаженном, едином ритме стучали копыта и звенели доспехи.

Как же отличался этой майский поход от суровой зимней кампании! Какая чудесная стояла теперь погода! Паоло был в прекрасном настроении и что-то напевал в такт звону доспехов и грохоту барабанов. Да что и говорить, это была та сторона солдатской жизни, которая наверняка понравилась бы любому молодому человеку. Блистая своими алыми перевязями, держа одну руку на бедре, другой сжимая поводья, мы проезжали под балконами и крышами, откуда женщины махали нам косынками и каскадом сыпали на наши головы пригоршни лепестков. Привстав на стременах, я оглянулся на наш отряд кондотьеров. Даже Стефано как-то приободрился в то утро.

Глаза его сияли, и он отдал мне честь, коснувшись пальцами забрала шлема. В ответ я приветственно поднял кулак и широко улыбнулся ему. Затем мы миновали крепостной вал и выехали на дорогу.

Прошло немного времени, и мы увидели на горизонте красные кирпичные башни Болоньи и услышали шум, грохот, лязг и скрежет уже начавшейся битвы. Наши люди пришпорили коней, желая как можно скорее добраться до поля боя. Но мы с Паоло были уже более опытными в этом деле и не желали повтора того, что случилось под Мирандолой. Когда Паоло начал отдавать команды, в его голосе мне послышалась такая властность, которой я прежде у него не слышал. Я увидел, что Шарль д'Анвилль с одобрением оглянулся на него. Между тем наши всадники заняли требуемые позиции рядом с его собственными кавалеристами.

Папский легат уже бежал из Болоньи в Равенну – хорошо укрепленный город на побережье в тридцати милях к востоку. Осажденный гарнизон забаррикадировался в Кастелло ди Галльера и отчаянно сопротивлялся до тех пор, пока не прибыла мобильная артиллерия герцога Альфонсо и не принялась за разрушение стен.

Вскоре появилась брешь. После обстрела ее остальными пушками она начала стремительно разрастаться.

Из крепости донеслись звуки взрывов.

Шарлю доставили сообщение.

– Они взрывают собственные склады с оружием, – сказал он. – Нам приказано войти в крепость и уговорить их сдаться.

Он вытащил меч из ножен и поцеловал клинок. Затем, сверкнув глазами, отдал приказ штурмовать крепость через брешь в стене.

Наша мощная атака встретила весьма слабое противодействие, и мы легко прорвались сквозь ряды обороны. Предоставив пехоте возможность разделаться с оставшимся противником, мы заняли крепость. Наконец наши люди смогли несколько удовлетворить свою потребность в военной добыче.

Как только распространилась весть о падении Галльеры, толпы горожан устремились кто куда. Одни пытались спешно покинуть город, нагруженные блюдами, кубками и иными ценными вещами. Другие же – наемники, посланные на защиту крепости, – побросали оружие и присоединились к мародерам.

– Нам надо бы запастись оружием и одеждой для предстоящей зимы, – сказал мне Паоло. – Мы могли бы взять здесь этого добра столько, что хватило бы на несколько лет!

Я взглянул на него с тревогой. Разве наш контракт с французами не был подписан всего на один год? Я все еще не оставлял надежду на поступление в университет Павии и собирался покончить с солдатской службой сразу по истечении этого года. Время окончания контракта приближалось.

– Но мы же завоевали Болонью, – решился я возразить. – Зачем нам еще воевать?

Он не ответил, и мне оставалось лишь последовать за ним к арсеналу.

В здании орудовала целая толпа мародеров. Они крушили статуи, разрывали занавеси, вскрывали паркетные полы, топорами откалывали обшивку со стен и дверей. Они отрубали куски от ковров, слишком больших для того, чтобы унести с собой. В одном из коридоров я увидел Стефано, который по возвращении в Кестру собирался жениться. В руках у него была целая кипа священнических облачений.

– Отвезу-ка это домой, своей Беатриче. Славный наряд сошьет она себе на свадьбу! – ликовал он.

Мы с Паоло прогнали мародеров – местных жителей, набрали себе мечей и копий и приказали подогнать телегу для доставки всего этого оружия на наши квартиры. Паоло отобрал кое-какие доспехи и оружие лично для себя. Поверх своей толстой стеганой куртки он надел красивую швейцарскую кирасу и стальной латный воротник. Они ему отлично подошли, и он принялся расхаживать вокруг, демонстрируя этот украшенный орнаментом доспех с тем видом, с каким молодая девица красуется новым ожерельем.

Наступила ночь, но в городе по-прежнему было неспокойно.

Все вели себя как опасные дикари. Я решил не выходить на улицу и сел поиграть в карты с французскими офицерами.

Дело было уже за полночь, когда вошел Тьерри де Вильяр – один из офицеров, товарищей Шарля. Он ходил в университетский госпиталь справиться о состоянии друга, которому в плечо попала мушкетная пуля.

– Ну, как там Арман? – спросил Шарль.

– Он умирает, – ответил Тьерри дрогнувшим голосом.

Шарль подошел к подоконнику, на котором стояла большая фляга, и налил Тьерри немного вина.

– И рана-то небольшая! – Тьерри ударил кулаком по ладони. – Я думал, ее легко можно залечить!

– Здесь мало врачей, – сказал один из наших партнеров по картам. – Монахи из госпиталя стараются изо всех сил, но на каждого из них приходится по сотне раненых.

– Маттео! – обратился Шарль ко мне. – Я видел, как в Ферраре ты помог Паоло, когда тому в бедро попала мушкетная пуля. Ты отлично разбираешься в медицине. Не мог бы ты взглянуть на рану нашего товарища?