Текст книги "Вести приходят издалека"

Автор книги: Татьяна Ярославская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

15

Утром Рокотова позвонила самому Стольникову. Раз Аня назвала его первым лицом в институте, с него и надо было начинать. О смерти Анны Стольников узнал от следователя. Оказывается, за день до самоубийства Григорьева «проставлялась». В институте у дам была традиция устраивать чаепитие с тортом и бутылочкой легкого вина по случаю дней рождения или ухода в отпуск. Аня как раз собралась на отдых.

– И представьте, у нее было просто прекрасное настроение! Даже легкомысленное, просто удивительно! – с некоторым раздражением сказал Стольников.

– Да, если учесть ее поступок… – начала было Маша.

– Да уж! Поступок! – взорвался собеседник. – Все же знали, что она собирается увольняться, но я надеялся на ее порядочность! Надеялся, что она передаст мне архивы шефа в полном порядке, а главное – в полном объеме. И что?

– Что?

Маша догадывалась, что его так взбесило.

– Все, что она передала мне, Цацаниди с успехом мог засунуть себе в… в гроб! Мне это не нужно. Все это давно опубликовано и известно. Мне нужно то, что Григорьева украла!

– Вы, Игорь Николаевич, что-то не то говорите. Что она украла и у кого? Если вы забыли, я напомню: Аня умерла. Какая же ей была необходимость что-то красть?

Машу больше удивляло не само возмущение Стольникова, а то, что он все это выплескивает ей, практически первому встречному человеку.

– Я понимаю еще, если б она была медиком, ученым, и рассчитывала сама опубликовать материалы Цацаниди…

Она осеклась, сообразив, что сказала лишнее: откуда бы ей знать, что исчезли именно неопубликованные материалы. Но Стольников ее оговорки не заметил, словно его не удивила ее осведомленность.

– Не знаю я, на что она рассчитывала. Но поступку ее нет оправдания. У нее не было права распоряжаться тем, к чему она не имела ровным счетом никакого отношения. Вы даже представить себе не можете, какую важность представляют собой для нас эти документы. Сколько работы, сколько уникальных результатов пропадет напрасно! И это работа не одного Цацаниди, и уж никак не Григорьевой. Я отдал этой разработке годы своей научной деятельности. А что получил? Завещание Цацаниди, которое не исполнила его секретарша.

«Что ж ты за дурочку-то меня держишь», – думала Маша, глядя, как Стольников, картинно скрестив на груди руки, хмурит брови и горестно качает головой. Так она и поверит, что, работая в одной упряжке с Цацаниди, Стольников не имел на руках копий всех документов до последней бумажки. Вот ведь и Клинский был единственным, кто занимался микроустройствами-имплантантами, Бураковский всего-то делал напыление биоматериалов, а ведь изготовил же для Цацаниди имплантанты за спиной у Клинского.

– Игорь Николаевич, я ведь далека от науки, а к вам хотела обратиться за помощью с похоронами. Я не москвичка, почти ничего здесь не знаю, а Григорьева работала в вашем институте много лет. Я, конечно, понимаю ваше раздражение… Могу со своей стороны пообещать вам, что все, что найду в бумагах Григорьевой, если это будет хоть в малейшей степени касаться ее работы, тут же передам вам.

– Боюсь, после милиции и родственников вам уже ничего не достанется, – усмехнулся Стольников.

– Милицию Анна больше не интересует, поскольку самоубийство доказано и дело закрыто. Что касается родственников, я ее наследница по завещанию.

Глядя, как красивые брови Стольникова приподнялись, а глаза засветились острым интересом, Маша гадала, стоит ли сообщать ему то, что она уже знала от Анны. С одной стороны, любопытно было узнать побольше о приборе и о теории Цацаниди и в идеале сделать из всего этого хороший материал. С другой же стороны, она никак не ожидала, что Стольников будет настроен так агрессивно. У Маши было ощущение, что он давит на нее, это давление угнетало и нервировало. Да и какое он имел право на нее давить? Она и всего-то пришла просить помощи в организации похорон. И даже не просить, а узнать, нет ли у них желания эту помощь оказать. В Ярославле, городе малых средств, это было в порядке вещей: предприятия брали на себя немалую часть забот, связанных с похоронами не только сотрудников, но порой и тех, кто давно уже ушел на пенсию. Помогали обычно транспортом, столовой, венками, деньгами. Гроб надо было нести на плечах, как велит примета, не родственникам умершего, поминки надо было готовить, короче, хлопот много. Часто ценна была именно человеческая, а не финансовая помощь коллег, которые не были столь убиты и дезориентированы свалившимся горем, как родственники покойного.

Стольников, видимо, колебался. Но в помощи все же отказал: институт-де не располагает свободными средствами, а членом профсоюза Аня Григорьева почему-то не была.

– Что ж, извините за беспокойство. Скажите хотя бы, Аня с кем-нибудь дружила в институте? – холодно спросила Маша.

– Зачем это вам? – отчего-то насторожился Стольников.

– Возможно, ее друзья захотят попрощаться с Аней. Не всем же она наступила на любимую мозоль.

Рокотова смотрела на профессора с откровенным вызовом.

– Идите в сто пятый кабинет к Ирине Порышевой, мой секретарь вас проводит.

Выходя из кабинета Игоря Николаевича, Маша отметила, что правый уголок его рта нервно подергивается, а рука уже легла на трубку телефона.

Как только за посетительницей закрылась дверь, Стольников эту трубку с телефона сорвал и нажал всего одну кнопку:

– Витя, беги к Ирке Порышевой. Пришла Анина подружка, ищет ее друзей. Ты все понял?

– Да, Игорь Николаевич, – ответили в трубке.

Стольников прижал пальцем рычаг отбоя, набрал полную грудь воздуха, резко выдохнул и набрал длинный междугородний номер.

– Это Стольников. Она только что была у меня.

– И что? – так же, не здороваясь, спросил собеседник.

– Ничего, почти ничего. Но она знает, что именно пропало, сама проговорилась.

– Уже хорошо. Что еще?

– Она наследница Григорьевой по завещанию, пообещала все, что найдет в доме, передать мне.

– Нам известно, что она наследница, зачем она приходила?

– Просила помочь с похоронами, я отказал…

– Ну и идиот, – совершенно спокойно произнес собеседник.

– Но я думал, нам не надо лишний раз мелькать у нее перед глазами… – стал оправдываться Стольников.

– Ты думаешь не в том направлении, с ней надо дружить. Пойдешь на похороны.

– Хорошо. Может, уложить ее в постель, я бы мог…

– Только попробуй! Она любопытна. Докажи ей, что вернуть документы – это ее долг перед наукой и умершей подругой, – и они у нас в кармане.

– Значит, диск все же у нее?

– Если не у нее, то она точно знает, где его взять.

16

Ирина Порышева, красивая тощая женщина, была одета в кипельно-белый халатик, длиною больше похожий на блузку. Прямо из-под халатика начинались бесконечные ноги.

Маша представилась и вкратце объяснила цель визита.

Ирина выслушала напряженно и улыбнулась радостной крысиной улыбочкой.

– Ну, Стольников, ну дает! Чего это он вас ко мне-то послал?

– Сказал, что вы дружили с Григорьевой. Я должна найти ее подруг, которые хотели бы прийти на похороны.

– У Ани не было здесь подруг. А уж я – последняя, кого можно так назвать.

– Странно, – сказала Маша и двинулась к двери.

– Да ничего не странно, подождите, – Ирина схватила Машу за локоть. – Вы неправильно меня поняли. Я не была ее врагом, просто ни в коем случае не могла быть подругой.

Порышева усадила Машу в кресло у журнального столика, сама села напротив.

– Теперь это совсем уже не секрет: я была любовницей Цацаниди.

– А при чем здесь Аня?

– Вот и Аня тоже, – улыбнулась Ирина.

– Понимаю, он бросил одну из вас ради другой, какая уж тут дружба.

– Никого он не бросил. В этом все и дело. Мы обе были его любовницами, причем все трое делали вид, что никто ни о чем не догадывается. Я изображала, что ничего не знаю о Григорьевой, Аня делала вид, что ничего не знает о его романе со мной, а сам Цацаниди убеждал себя в том, что мы обе не в курсе положения дел.

– Так Стольников знал об этом и отправил меня к вам? – усмехнулась Маша.

– Об этом все знали. Да и что теперь, Костя умер, вопрос снят. Аню жаль, такая молодая, – сочувствие Ирины было, мягко говоря, неискренним.

– Как же он с вами двумя справлялся, да еще в инвалидной коляске?

– Отлично справлялся, по очереди. Да не с двумя. У него еще как минимум двое было. Это только те, кого я знаю. И в коляске он был только последние полгода, после инсульта. А так мужик был ого-го! – Ирина потянулась, как сытая кобра.

– Но ведь кроме мужских сил надо еще и средства иметь, чтобы столько любовниц содержать. Понимаю, академик был небедный, но все же…

– А он себя и не утруждал, за казенный счет свой гарем содержал. Кому работу, зарплату, кому квартиру, кому путевочку в санаторий. Мало ли. Но вот Анька, та его просто так любила, бескорыстно. А подруг ей заводить просто некогда было.

Тут дверь распахнулась, и на пороге возник мужчина в очень чистом, но невероятно мятом халате.

– Привет, – удивленно сказала вошедшему Порышева. – Знакомьтесь, Мария, это Виктор Горошко, наш ведущий хирург.

Если бы Маша искала актера на роль Карлсона, то непременно хотела бы видеть его таким, как Горошко. Хирург был круглым и сдобным, как пончик. Маленький, лысенький, он не шел, а подпрыгивал, словно мячик. И вообще, передвигался он с такой скоростью, будто у него где-то был вмонтирован моторчик.

– Я подруга Ани Григорьевой, – произнесла Рокотова. – Аня умерла, вот, я пришла сообщить…

Витя Горошко вдруг застыл, точно у моторчика кончился завод, потом закрыл лицо пухлыми ладонями и заплакал в голос. Две женщины смотрели на него, одна с изумлением, другая с легким пренебрежением.

17

Виктор, или, как он сам представился Маше, Витюнчик Горошко, был, по его словам, близким другом Ани Григорьевой. Очень близким. Он любил ее. Она его – нет. Объяснение между ними давным-давно состоялось, и Витюнчик смиренно занял при Ане положение задушевной подружки и мастера по дому на все руки. И вот теперь он добровольно снял с Маши почти все заботы о погребении.

– В принципе, вы можете настаивать на вскрытии, – сказал он. – Раньше всех вскрывали, а теперь морги переполнены, поэтому в таких случаях только по требованию близких.

– А какой смысл? У нее в крови нашли этот «Дигоксин». Вскрытие покажет поражение органов в результате отравления, только и всего.

– Ну и хорошо, – облегченно вздохнул Горошко. – Бедная Анюта, не хватало еще, чтобы ее кромсали.

Он взял у Маши двадцать тысяч и уехал в морг, а она отправилась на вокзал встречать Тимура с деньгами.

До прихода поезда оставалось сорок минут, и Маша не удержалась, забежала в Московский универмаг. Она очень любила этот магазин, но не за то, что делала в нем удачные покупки, цены Машу большей частью ужасали. Но зато магазин был большой, по нему можно было бродить очень долго, ровно столько, сколько осталось от командировки времени до отхода Ярославской электрички. И можно было не бояться на нее опоздать: перебежишь улицу по подземному переходу, и уже на вокзале. Кроме того, в командировке Рокотова всегда боялась отравиться некачественной едой и не покупала пирожки и шаурму на улице, терпела до универмага и там обедала в сумрачном уютном кафе «Робин Бобин», где кормили вкусно, много, а главное – быстро.

Сорока минут ей с лихвой хватило, чтобы съесть нежную свинину с овощами и выпить чашку отличного китайского чая.

Уже покидая магазин, Маша не удержалась и купила для Кузьки компьютерный диск с кулинарной энциклопедией.

Поезд подошел, и Тимур первым выпрыгнул из вагона.

– Ты на обратную дорогу билет уже купил? – спросила Маша сына, убирая в свою сумку пухлый конверт.

– Да, все в порядке, поезд через три часа. Мам, давай-ка я тебя провожу.

– Зачем? Может, лучше по магазинам походим, хочешь есть? Я тебя покормлю где-нибудь, сама не удержалась, уже перекусила.

– Да я не голодный, мне Кузька с собой гамбургеров напек. Ну, пожалуйста, ты много рассказывала про тети Анину квартиру, хочется посмотреть. Да и с деньгами болтаться по городу как-то не очень.

– Невелики деньги для Москвы, – улыбнулась Маша. – Но ты прав, поехали. Тем более что квартира-то, похоже, нам осталась.

– Как это нам? – Тимка остановился посреди дороги.

– Вот так. Почему-то все завещано на мое имя. Странно как-то. Мы столько времени не общались с Аней, вот только эта последняя встреча, да и та случайная. Но ведь не после нее Аня завещание писала.

– Значит, после. Ты завещание уже видела? – спросил сын.

– Мне следователь Анин экземпляр отдал, второй у нотариуса.

– И какая там дата? – дотошный Тимка иногда просто поражал Машу зрелостью рассуждений.

Она полезла в сумку, где в прозрачной папке так и лежала со вчерашнего дня бумага.

Завещание было составлено почти за месяц до того, как Аня и Маша встретились.

Тимка проводил мать до квартиры, пробежал по комнатам, выпил чашку чаю и вскоре снова отправился на вокзал.

– Ты извини, что на похороны не остаюсь. Завтра контрольная по алгебре, послезавтра – по истории. Но если я тебе нужен…

– Тимур, я справлюсь, ты не волнуйся. Ты там за Кузькой присмотри, – попросила Маша.

– Да он весь в своей новой работе. Все в студии пропадает. Знаешь, мам, ты, когда назад поедешь, позвони нам, мы тебя с поезда встретим.

– Зачем? – удивилась она. – Я, как обычно, на маршрутке доберусь.

– Позвони, тебе ведь не трудно?

– Ладно, позвоню. Все, Тимочка, езжай, а то опоздаешь.

Тимур поцеловал мать в щеку и убежал.

18

Маша мыла на кухне чашки, когда зазвонил телефон. С Анной Григорьевой хотела поговорить сотрудница туристического агентства «Эл-Лада».

– Простите, это уже невозможно. Григорьева умерла восьмого апреля, – ответила Маша.

Девушка из агентства извинилась и очень профессионально выразила соболезнования по поводу смерти клиентки. Маша даже отметила про себя, что такие простые и удачные фразы надо будет потом записать в ежедневник, вдруг пригодятся для работы.

Тем временем девушка осведомилась, с кем она разговаривает, и сообщила:

– Госпожа Григорьева девятого апреля должна была отправиться в туристическую поездку по путевке нашего агентства. В аэропорт она не приехала, телефон не отвечал. Мы, естественно, задержали ее документы. Билеты и путевка, конечно, пропали, но у нас находится ее загранпаспорт, она оформляла его через наше агентство. Кроме того, она оплатила страховку на случай невыезда по независящим от нее причинам и страхование жизни и здоровья. Теперь эту страховку может получить наследник. Я так понимаю, это вы?

– Откуда вы знаете, что я? – поразилась Маша.

– Все очень просто, – ответила собеседница. – Наше агентство, кроме туристической деятельности, оказывает широкий спектр страховых услуг. Те страховки, которые оформила госпожа Григорьева, очень недешевые, поэтому мы просим клиента составить завещание. Копия его прилагается к договору страхования и хранится у нас. Некоторые клиенты приносят копию в запечатанном конверте, а другие, как госпожа Григорьева, просто открытую бумагу.

– О какой же сумме идет речь?

– Полная стоимость тура, две тысячи долларов, это за невыезд, а по страхованию жизни – еще три тысячи. Итого – пять. Вы подъезжайте к нам в агентство, мы объясним вам, как действовать, чтобы получить деньги.

– Спасибо, я подъеду к вам сразу после похорон. Только попрошу вас, если возможно, ответить еще на два вопроса.

Маше не очень хотелось обсуждать это по телефону, но информация была нужна ей как можно скорее.

– Конечно, если я смогу помочь.

– Скажите, куда Григорьева должна была поехать?

– У нее был запланирован тур по Греции на две недели.

– И еще. Любая смерть клиента является для вас страховым случаем?

– Конечно. Естественная смерть, гибель в результате несчастного случая и даже стихийного бедствия, убийство, наконец. Вот только самоубийство не является таковым. Но, полагаю, к госпоже Григорьевой это не относится.

– Почему вы в этом так уверены?

– Она приезжала в агентство за день до отъезда, расспрашивала о погоде, о подробностях перелета, о правилах прохождения таможни и проживания в отелях, – ответила девушка.

– Да, пожалуй, склонные к суициду люди так себя не ведут.

В восемь вечера приехал Витя Горошко.

Похороны были назначены на завтра на час дня. Институтских коллег Витя уже оповестил. По телефонной книге звонили вместе. Горошко выбирал тех, с кем был знаком, таких было немало. Остальным звонила Маша. Реакция была самой разной: от искреннего сочувствия и удивления до безразличия и даже откровенной радости.

– М-да… Надо написать завещание: если я помру, похороните меня тайно, ночью. И лучше в лесу под елкой. Чтоб ни одна зараза не сказала так, как эта Курочкина.

– А как она сказала? – спросил Горошко, набирая очередной номер.

– Йес, сдохла старая сука!

– Бывает… Алло, здравствуйте, я могу поговорить со Светланой Ивановной?

Маша пошла заваривать чай.

С Горошко ей было легко и просто, словно они были знакомы уже много лет. После чашки чая они перешли на ты.

– Ты всех прошел? – спросила Маша.

– Всех, кого застал, с твоими отметками получается человек тридцать. На поминки, думаю, не придет и двадцати.

– Витя, не забыть бы завтра: ты мне покажи Екатерину Ставрову.

– Едва ли, она совсем на другом кладбище похоронена. Завтра не успеем.

– Подожди, как это похоронена? – Маша побежала за Аниным ежедневником.

– Вот же, написано «Ставрова Екатерина, година…» Ах, черт, понятно. Когда она умерла?

– Не помню я точно, – отозвался Витя. – Год назад примерно. Да она старенькая совсем была, сестрой-хозяйкой работала.

– Ясно, Аня просто записала, чтобы не забыть.

– Да-а, – протянул Горошко. – Вот так жила Анютка, планы строила. А потом вдруг взяла да и тяпнула пачку «Дигоксина».

– Ничего она не тяпнула! Вот именно, жила, планы строила. А потом ее взяли и убили! – Маша с размаху шарахнула чашку на блюдце.

– Не круши имущество, – сказал Витя, вытаскивая из-под чашки симметричные половинки блюдца. – Мотивируй, почему считаешь, что ее убили?

– Сначала она собирается на отдых в Грецию и пишет завещание, к которому совершенно не относится серьезно. Еще и оплачивает страховку, по которой деньги нельзя получить только в случае самоубийства. Это бессмысленно.

– Почему не относится серьезно к завещанию?

– Потому что оставляет все мне. Что первое в голову пришло, то и написала. Потом мы с ней встречаемся, по моей, между прочим, инициативе, и она ни слова мне про это завещание не говорит. Потому что оно так, фикция, Аня уже и забыла о нем. И еще, она мне ясно говорит, что самоубийство для нее совершенно неприемлемо, ведь душа ее тогда не встретится с душой ее Леночки. Ну, знаешь, согласно теории Цацаниди.

– Знаю, дальше.

– За день до смерти она является в турагенство и уточняет подробности поездки. Покупает торт и «проставляет» на работе уход в отпуск. У нее прекрасное настроение!

– А потом она приходит домой, на нее накатывает тоска, она выпивает таблетки и – до свидания! – продолжил Горошко.

– Ты рассуждаешь по-мужски, – покачала головой Маша.

– А как будет по-женски? – усмехнулся Горошко.

– По-женски, она убирает квартиру, расставляет в ванной косметику. Освобождает холодильник, но в уголке на подоконнике стоит баночка йогурта и лежит булочка на завтрак. Она бросает в стирку все полотенца, но в кухне висит одно чистое. И еще одно в ванной. Она планирует встать, умыться, съесть свой завтрак и поехать в аэропорт. Уж поверь мне, если б на меня напала тоска, и я решила бы расстаться с жизнью, я ни за что не стала бы прибираться в квартире. Уборка – это первое, что я послала бы ко всем чертям на этом свете. А уж Григорьева – тем более!

– А записка соседке? И открытая дверь, – не сдавался Горошко.

– У соседки я сегодня побывала. У нее есть ключ от этой квартиры. Аня еще неделю назад попросила эту соседку поливать здесь цветы в ее отсутствие. Записку для нее Аня, наверное, написала заранее, собиралась бросить в почтовый ящик утром. Накануне женщина нянчилась с внучкой в соседнем подъезде, ее просто не было дома. Убийца не знал, что у соседки есть ключ. Впрочем, даже если б и знал, дверь здесь не захлопывается, замок надо запирать ключом. Анина связка была на месте. И записка ему оказалась весьма кстати.

– Убийца пока существует только в твоем воображении. Как он мог это самое убийство осуществить?

– Вот этого я пока не знаю, – вздохнула Маша.

– И где сумка с вещами? Она же не отправила свой багаж заранее?

– Вот именно, что в доме нет ни одного чемодана, ни одной большой сумки. Ни полной, ни пустой. У тебя в доме есть дорожная сумка?

– Конечно, и не одна, – кивнул Горошко.

– Вот и у меня – не одна. А у Ани – ни одной!

– И что?

– И то! Убийца унес сумку с собой. Ему некогда было ее разбирать. Аня держала в секрете свою поездку в Грецию. Ни на работе, ни мне она ничего не сказала. Убийца, возможно, тоже был заинтересован в том, чтобы это осталось в тайне.

– Да зачем! – изумился Горошко.

– Ну, не знаю, это надо у Григорьевой спрашивать…

Маша вдруг застыла с полотенцем в руке, потом медленно повернулась к Вите.

– Маша, нет прибора, нету его! И документы с программой исчезли. Мне Стольников говорил. И потом, надо же вживлять микростимуляторы.

– Как, ты сказал, они называются?

– Микростимуляторы. Это приемные устройства, управляются прибором и стимулируют заданный режим работы клеток мозга.

– Понятно. Но ведь кому-то они уже вживлены?

– Я знал только одного такого человека, сам оперировал. С остальными работал сам Цацаниди, лично.

– Кому ты вживлял? – Маша едва удержалась, чтобы не схватить медлительного Горошко за горло.

– Аньке Григорьевой!

Маша села на стул и подперла кулаком щеку.

– Ясно. Бесполезно. А если б документы были, все равно, наверное, годы нужны, чтобы изготовить прибор?

– Нет, у Стольникова все есть. Не хватает программы и необходимых настроек. Так что, если найти документы, можно попробовать поработать с кем-нибудь из пациентов Цацаниди. Или вживить стимуляторы кому-нибудь. Тебе, например.

– Ага, спасибо. Так я и согласилась, – парировала Маша. – Но документы надо добыть!

Она решительно вышла из кухни.

Витя шумно вздохнул, а через минуту, распрощавшись с Машей, выскочил на площадку и, не дожидаясь лифта, побежал по лестнице, покатился, перепрыгивая ступеньки и насвистывая веселенький мотивчик.