Текст книги "Вести приходят издалека"
Автор книги: Татьяна Ярославская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)
11
Встречу Ильдар Каримов провел халтурно. Заказчик ушел слегка озадаченным, он привык видеть Каримова внимательным к деталям и всегда сосредоточенным. Но сегодня в глазах директора фирмы «Дэнтал Систем» был какой-то туман.
В этом тумане перед глазами Ильдара то и дело вставало смуглое лицо парня, его сына Тимура.
Бабушка Ильдара приехала в Ярославль из бедной татарской глубинки по вербовке – работать на торфодобыче торфушкой. Целыми днями таскала она тяжелую черную грязь, разливала ее в формы. Грязь сохла и превращалась в крупные кирпичи топлива для электростанции. Их снова надо было таскать и грузить в вагонетки, которые паровозик «Мотаня» увозил по узкоколейке.
Жила она в длинном бараке с земляным полом, носила по-татарски платок «на два конца» и по-русски понимала плохо. Замуж вышла за своего, за татарина, который в первый же год войны пропал без вести.
Сына Ахмеда воспитывала одна. Когда мальчик подрос, выделило им торфопредприятие маленький домик на улице с официальным названием «Пятая Новая», в народе называемой Шанхаем.
Ахмед выучился и работать пошел на новый завод дизельной аппаратуры. Женился на русской, а праздники отмечал и православные, и мусульманские, и советские. Пить так и не научился, но все равно умер рано, оставив старуху-мать и вдову с маленьким сыном Ильдаром все в том же покосившемся домике с печкой на грязной и старой улице Новой.
Ильдар был мальчиком самолюбивым и гордым. Авторитет создавал себе на шанхайских улицах кулаками, а в школе – упорством и упрямством. Работать на заводе он не хотел. После армии он легко поступил в университет и стал изучать физику. Учился все так же усердно, но совершенно без интереса и желания.
Весь его интерес и все желание сосредоточилось и воплотилось в одном: в Маше Рокотовой из параллельной группы. Тоненькая серьезная девушка с бледным лицом и каштановыми кудряшками всегда была не такой, как остальные. Вместо джинсов и мини-юбочек Рокотова носила взрослые костюмы и длинные платья. Но носила их так, что Ильдару казалось, будто на ней вообще ничего нет. Маша просто смотрела, и горячий татарин Каримов был готов кинуться на нее прямо в аудитории. Ему так хотелось бросить ее спиной на парту и разорвать длинное узкое платье с застежкой под горлышко.
Все произошло неожиданно, хотя Ильдар так долго этого ждал. Они праздновали Новый год в общежитии у однокурсников и как-то случайно, или не случайно, остались вдвоем. Маша убирала со стола посуду, а Ильдар курил, сидя у окна. Они одни не пили из всей компании: она вообще старалась никогда не пить, а он сохранил эту единственную дань мусульманским обычаям.
Маша подошла за очередной стопкой грязных тарелок и оказалась совсем близко к Ильдару. Он оставил сигарету в пепельнице и обнял девушку за бедра, развернув к себе. Черные дерзкие глаза смотрели на Машу снизу вверх, но взгляд их не был ни просящим, ни униженным. Он был жестким и настойчивым. Сильные руки сжимали узенькие бедра девушки.
Маша вдруг завела свои руки за спину и откинула голову, вытянувшись, как струнка. И он все-таки разодрал на ней платье.
Ильдар увяз, как в зыбкой трясине, увяз в этой любви на всю жизнь. И понимал, что главное, что влечет его, – это ее тело, уже опытное и умелое, несмотря на юный еще возраст. Его бесило то, что она такая опытная по сравнению с ним, он стремился насладиться ею досыта, чтоб любовь прошла, остыла. Он уговаривал друзей в общаге дать им приют, тащил ее вечером в парк, как-то раз увел в подвал прямо в университете…
О них пошли сплетни и анекдоты. Наконец, декан их факультета вызвал Каримова в свой кабинет и ударил по столу так, что телефон жалобно звякнул, а ручки и карандаши разлетелись по полу. Декан тоже был мусульманин и Ильдара хорошо понимал. Ходили слухи, что сам он имел целый гарем среди аспиранток, но Каримову приказал жениться.
Маша Рокотова замуж выходить не хотела. И дело было не в Ильдаре. Она не хотела вообще. Ильдар взял ее измором. Под натиском подруг, которые называли ее дурой и не понимали, чего ей еще нужно, и родителей, которым так нравился вежливый и серьезный мальчик, Маша дрогнула. Родители, конечно, считали это замужество слишком ранним, но уж очень переживали они за то, что девочка спит с парнем, даже не скрывая этого, а официально они не расписаны. Пусть уж будет все чин по чину, добропорядочно и благопристойно.
Свадьбу сыграли, квартиру Машины родители разменяли. Но благопристойной и добропорядочной семьи не получилось. В Ильдаре вдруг проснулся страшный собственник. Он бешено ревновал молодую жену и, будь его воля, надел бы на нее паранджу. Маша не могла пойти ни с подругами в кафе, ни в библиотеку, ни даже просто побродить одна по магазинам. Ильдар бесился от каждого лишнего взгляда жены в сторону.
Когда Маша была уже на девятом месяце беременности, она все еще ходила в университет и как раз сдавала сессию. Ильдар ждал жену под дверью. На экзамене она осталась в аудитории последней. Преподаватель, молодой доцент, конечно, не третировал беременную студентку, и они просто мило побеседовали. Нарисовав в зачетке не совсем заслуженную пятерку, преподаватель пожелал Рокотовой удачных родов и, шутя, поцеловал в щечку. Каримов видел это в замочную скважину.
До дома Ильдар еще кое-как держался, а потом… Разразился дикий скандал. Ильдар крушил все в их двухкомнатной квартирке. Маша в полном ступоре стояла посреди кухни. Мужа все больше заводило отстраненное молчание жены. Он не знал, что Маша напряженно прислушивается к неясным еще, новым ощущениям в собственном теле: начинались схватки. Все ее сознание сосредоточилось сейчас только на этом чувстве и мыслях о предстоящих родах.
Ильдар ей мешал. Больше всего ей хотелось остановить этот ураган, бушующий вокруг нее. И Маша его остановила: она с размаху опустила на голову мужа чугунную сковородку.
В глазах Каримова застыло удивление, он медленно осел на пол у кухонного стола, а Маша, перешагнув через него, пошла вызывать «скорую». Сковородку она так и держала в руках до приезда врачей.
Машу с малышом выписали из больницы раньше, чем Ильдара с сотрясением мозга. Здесь, в травматологии, и состоялся их разговор. Маша не хотела и не могла жить с ним вместе. Ей не нужен был секс в таком количестве, не нужны были сцены сумасшедшей ревности и просто не нужен был Ильдар Каримов. Она предложила остаться друзьями.
Он так любил ее, что дал ей то, что она просила, дал ей свободу. О сыне Ильдар не спрашивал, на развод Рокотова подала сама. А потом он и вовсе потерял их из виду почти на три года. Звонил иногда бывшей теще, расспрашивал о Маше.
Ильдар Каримов не собирался после университета преподавать в школе физику. Он страшно хотел разбогатеть, занял денег и стал челночить. Женился снова. Купил квартирку. Создал с приятелем фирмочку. Они тогда образовывались и лопались, как пузыри на лужах в дождь. Их фирма тоже лопнула. Приятель скрылся с деньгами. А Ильдар оказался в СИЗО, в Коровниках. Арестовали его дома, и он успел сказать жене, на которую было оформлено все имущество:
– Продай машину, все продай, только найми хорошего адвоката…
Юлька побывала у следователя и хорошего адвоката, узнала, что Ильдару светит никак не меньше восьми лет, продала не только машину, но и квартиру. И – перебралась к любовнику.
Но адвокат к Каримову все-таки пришел, Камо Есакян, молодой, но талантливый и знающий юрист. Судьи уже не любили его за дотошность и умение всегда повернуть дышло закона в выгодное клиенту направление. Лучшей рекомендации, чем фраза «Черт побери, опять ты!», брошенная одним из судей, нельзя было и придумать.
Когда Ильдар спросил адвоката о Юльке, тот только пожал плечами:
– Я с ней не знаком.
– А кто же вас нанял? – удивился Каримов.
– Маша Рокотова. И не наняла, а попросила. Денег у нее таких нет, чтоб меня нанять. Да не сверкай глазами, не любовник я ей, хотя и жаль. Вытащу я тебя, будешь ты мне должник.
– А если не вытащишь? – усмехнулся Ильдар.
– Обижаешь, Карим-джан.
На суде Ильдар увидел в зале Машу. Коротко стриженные темные прядки падали ей на лоб. Она не отрываясь смотрела на бывшего мужа.
Камо, ведя защиту, разыграл в суде настоящее действо. Он то сыпал ссылками на статьи законов, то взывал к совести и общечеловеческим ценностям. Завалил стол судьи выписками и копиями разнообразных документов и справок. Его большие и грустные армянские глаза то сверкали праведным огнем, то увлажнялись слезами сочувствия. Маша в ужасе зажмурила глаза, когда судья резко бросил:
– Гражданин адвокат, не превращайте суд в цирк, – и, стукнув молотком, удалился выносить приговор.
Ильдар опустил голову, предчувствуя самое худшее. И только Камо, похожий на сытого черного кота, довольно усмехался.
– Встать, суд идет…
Ильдару дали полгода колонии общего режима, но поскольку он уже отсидел весь этот срок, пока ждал суда, его тут же и освободили из-под стражи прямо в зале.
Удаляясь, судья сказала Есакяну:
– Ехали бы вы, что ли, в Москву, мой дорогой…
Маша обняла Ильдара.
– А меня? – шутливо обиделся Камо.
– Я твой должник! – Ильдар протянул адвокату руку.
Шесть месяцев, проведенные Каримовым в переполненной камере, не прошли даром. Он обзавелся первыми криминальными знакомствами. Вскоре квартиру Юлькиного любовника обчистили до голых стен. Приятеля Ильдара, сбежавшего с деньгами глупо и не далеко, нашли и оставили без этих самых денег. Теперь Каримов знал, где и с кем поделиться, советовался с Камо и встречался иногда с Машей.
Его бизнес рос и креп. Занимаясь стоматологическим оборудованием, Каримов имел мало конкурентов в России. Фишка была в том, что Ильдар его не перепродавал, он его производил.
Он мог теперь получить почти любую женщину, но только Маша была из той, прошлой жизни, из жизни до богатства. Она любила его давно, когда еще не за что было, кроме него самого. И сейчас она продолжала упорно отказываться от его денег. Брала немного на Тимку, на работу к Ильдару идти не хотела, хотя он постоянно звал: Машка стала прекрасным администратором и долго работала заместителем руководителя крупного научного учреждения, тоже имевшего отношение к медицине. Только потом она вдруг все бросила, что называется, на взлете, и ушла простым журналистом. Как она теперь жила, чем занималась, Ильдар не знал.
Оказывается, Рокотова просто растила сына. Его сына. И сын вырос потрясающим. Высокий, красивый – это все ерунда, всего лишь внешность. Но в свои семнадцать лет Тимур был уже взрослым мужчиной, спокойным, умным, рассудительным и уверенным в себе. Такими уверенными в себе бывают только те дети, которых в семье не только очень любят, но и по-настоящему уважают.
Тимур давно уже работал вечерним курьером в Машкиной газете. Карманных денег с матери не тянул. Занимался в кружке при школе милиции и собирался туда поступать.
Поговорив с сыном так мало, всего два часа, Каримов понял, что на самом деле никого у него в этом мире нет роднее. Ильдар уже потерял так много в жизни, не видя, как Тимка рос, как сделал первый шаг, какими игрушками играл, как пошел в школу, получил первую пятерку… Это было все то, чего Каримов не мог купить. Никак! Он ни за какие деньги не мог вернуть те годы, которые потратил так бездарно, не зная и не желая знать сына. И теперь он сделает все, чтобы хоть как-то изменить это, искупить эту глупую ошибку.
12
Вечером за ужином Кузя взахлеб рассказывал Маше о том, как он устраивался «фотомоделем». Вообще-то это именно Маша послала их с Тимкой к своей подруге Соне Дьячевской, хозяйке фотостудии. Соня позвонила вчера и попросила прислать пацанов, чтобы сделать пробы для рекламы газированной воды.
– Мне нужна смазливенькая рожица метр на два для стенда, – басила Соня.
– Наши рожицы помельче будут, – ответила Маша.
– Да ладно тебе цепляться. Это размер стенда. Там будет физиономия, стакан, бутылка и надписи. Дело срочное, пришли их завтра, я гляну.
И вот теперь до Маши вдруг дошло:
– Кузя! А при чем здесь трусы? Софья Константиновна же говорила только про рожицу. Там бассейн, что ли, будет с этой газировкой?
– Ну, не знаю… – протянул Кузя. – Она меня на постоянную работу берет. Завтра три часа съемки – 10 баксов. И так всю неделю в бассейне «Лазурном». А дальше по потребности.
Рокотова кинулась звонить Софье.
– Соня, ты куда моего пацана тянешь? Какой бассейн? Ему экзамены сдавать выпускные!
– Дорогуша, – протянула Соня, – ты что? Какие экзамены? Такое тело у парня! Да с таким телом никакого образования не надо, только этим крути, ну, торсом, торсом. И весь будет в шоколаде.
– Да у него нет еще никакого тела, он еще ребенок!
– Не скажи. Теперь мускулы не в моде. Теперь нужны вот именно такие мальчики-конфетки.
Маша, зная неистребимую любовь Дьячевской к молоденьким свежим юношам, зло прошипела в трубку:
– Ты там как хочешь, а Кузьку ты не получишь! Только через мой труп.
– Не зарекайся, – захохотала Софья. – Да ладно, не бойся, не трону я твоего птенчика. Прикажу ему каждый день тебе отчеты писать. Только серьезно: тело телом, но у парня ведь талант. Он любое выражение лица, любую позу с ходу берет. Да еще такого уникального оттенка блондин. Машка, клянусь, будет в целости. И ведь самому ему так хочется… Работать!
– Верю, пока верю, но – смотри у меня, – нехотя согласилась Маша и повесила трубку.
Она распахнула дверь и с размаху ударила ею Кузьму прямо по лбу. Мальчик охнул и сел на пол.
– Подслушивать вредно для здоровья, – назидательно заявила Маша, поднимая Кузю с пола за ухо, и поцеловала его в пострадавший лоб.
– Ага, вот будет теперь синяк, весь товарный вид мне испортила.
– Ничего, я сейчас у Тимки из штанов ремень вытащу и все подправлю.
Тут снова зазвонил телефон.
– Рокотова Мария Владимировна? – осведомился незнакомый женский голос.
– Да, слушаю вас.
– Следователь Боброва Марина Андреевна, Бескудниковское управление милиции. Григорьева Анна Николаевна вам кем приходится?
– Мне? Подруга. Однокурсница…
– Понятно. Вы будете заниматься похоронами?
– Ка-какими похоронами? Чьими?
– Мария Владимировна, ваша подруга умерла, вам еще не сообщали? – устало произнесла женщина.
В ушах у Маши стало так жарко, словно туда налили расплавленный свинец. И что-то там говорила в трубке эта женщина, какой-то там следователь. Сквозь свинец было плохо слышно.
– …завещание вы заберете у меня, телефончик запишите… пишите… шите…
До кухни Маша шла долго-долго, а когда наконец дошла, растерянно села за стол.
– Мам, что с тобой, мама!.. – всполошился Тимка.
Кузя быстро налил в стакан воду.
Автоматически Маша сделала глоток, тупо глядя перед собой:
– Аню Григорьеву убили.
13
Уже в середине следующего дня Маша сидела в кабинете капитана милиции Бобровой, довольно молодой приятной женщины.
– Этим делом будете заниматься вы? – спросила Рокотова.
– Каким делом?
– Делом об убийстве Анны Григорьевой.
– Мария Владимировна, никакого дела не будет. Его закрыли, не успев открыть.
– Почему? Ведь человека убили…
– А кто вам сказал, что ее убили? Ваша подруга покончила с собой. Ее нашли в собственной квартире. На столе завещание и записная книжка, открытая на странице с вашим телефоном. Упаковка таблеток «Дигоксина». Там нечего расследовать, – заключила Боброва. – Мне очень жаль…
– Кто ее нашел? – упавшим голосом спросила Маша.
– Соседка. Утром она обнаружила на своем коврике записку с просьбой зайти к Григорьевой. Дверь была не заперта. Ваша подруга все предусмотрела. Вот смотрите.
Следователь достала из сейфа большой конверт, извлекла из него аккуратный большой ежедневник и открыла на заложенной странице.
– Вот здесь ваш телефон, рядом запись «Кладбище» и пять восклицательных знаков. Очевидно, она хотела, чтобы похоронами занимались именно вы. Может, она хотела быть похоронена на каком-то конкретном кладбище, о котором знали именно вы?
Маша подумала и кивнула:
– Пожалуй, да. Теперь только я знаю, где похоронена ее дочка, наверное, Аня хотела бы там же…
– Ну вот, а здесь, на соседней странице – Ставрова Екатерина. И приписка – «година». Я пока не нашла эту Ставрову, если она будет на похоронах, сообщите ей, пожалуйста, что покойная хотела, чтобы через год поминки собрала она. Хотя, как уж сами решите. Родных-то ведь у Григорьевой нет?
– Нет, уже нет, – подтвердила Маша. – Только бывший муж, но он давно в Штатах. Да и не стал бы он этим заниматься. Я все сделаю. В каком она морге?
– Вот адрес, – следователь протянула Маше листок. – Да подождите, вот еще ключи от квартиры, там опечатано, можете вскрывать. Деньги, двадцать две тысячи рублей, изъяты из квартиры, ежедневник и завещание. Давайте паспорт, я все оформлю, вы распишитесь, что получили.
– А почему завещание забирать? Кому его передать?
– Да никому! – рассердилась Боброва. – Вам все завещано, порядок вступления в наследство узнаете у нотариуса.
Маша вышла из здания милиции и не знала, куда ей идти и что теперь делать.
14
Маша Рокотова брела незнакомыми дворами, в полной растерянности разглядывая пробивающуюся на черных газонах настырную травку. Снег давным-давно сошел, а асфальт новеньких дворов казался вымытым и высушенным специально к Первомаю.
Бедная, бедная Аня. Вот она знала, как хоронить близких, всех схоронила: мать, отца, Леночку, Сашкиных родителей. Маша приезжала только готовить поминки. Что же делать? С чего начинать?
Когда Маша не знала, что ей делать, она всегда делала одно и то же: спрашивала у матери. И теперь набрала ее телефон.
– Мама, привет. Слушай, я в Москве…
– Опять в командировке? – вздохнула Алла Ивановна.
– Нет-нет. Мам, Аня Григорьева умерла…
– О, Господи! Как же так, Маша? Как же…
– Мам, я все потом расскажу, но сейчас мне твой совет нужен: мне надо как-то заниматься похоронами, ты же знаешь, мне просто не приходилось никогда. Даже не знаю, за что хвататься.
– Так, где ты остановилась? – мать мгновенно оставила причитания и перешла к делу.
– Не знаю, все так свалилось, я просто не подумала еще.
– А Аня с кем жила?
– Точно! Ни с кем она не жила, квартира теперь пустая, а ключи у меня, в милиции дали. Кстати, я так поняла, что по завещанию Аня все оставила мне. Я сейчас пойду туда. Мам, есть примерно двадцать тысяч, только хватит ли?
– Не хватит. В Ярославле-то не хватит, а уж в Москве – и не думай. Тимку пришлю с деньгами. Лучше всего езжай в морг, он наверняка при больнице, ищи в этой больнице похоронную фирму и заказывай все там.
Алла Ивановна начала перечислять скорбные подробности: гроб, венки, место на кладбище, одежда и обувь… Разъясняла, куда идти за документами, а куда за похоронным пособием.
– Но сначала сходи на работу к Ане. Не исключено, что институт многое возьмет на себя, ни от чего не отказывайся. И поищи там ее подруг, чтоб помогли оповестить всех знакомых и приготовить поминки.
Кивая и переспрашивая, Маша не заметила, как дошла до нужного дома на Дубнинской улице и распрощалась с мамой, уже входя в лифт.
Дверь квартиры Григорьевой, как и сказала следователь, была опечатана. Маше было больно снимать тонкую бумажку, так нарочито ненадежно, но так бесповоротно отрезавшую от действительности ту, совсем недавнюю встречу с подругой.
Квартира была прибрана как-то невероятно тщательно. «Словно в последний раз», – подумала Маша и содрогнулась. Только следы в прихожей, оставленные работниками милиции или санитарами труповозки, забиравшими тело. В спальне Ани кровать была немного смята, а покрывала не было, наверное, в него ее завернули… Даже подушка еще сохранила след Аниного затылка. И голубые тапочки с пушистыми помпонами сиротливо стояли у кровати. И эти тапочки, эти тапочки…
Эти тапочки добили Машу. Слезы потекли по ее щекам, горькие и горячие. Так плачут от отчаянья, от безысходности, когда ничего нельзя поправить и изменить, когда все уже кончено и ни от кого не зависит. Маша Рокотова сидела на полу возле Анькиных беспризорных тапочек и выла в голос, пока слезы не кончились, пока не потемнело в глазах. В комнате стало страшно, и Маша наконец очнулась.
Потемнело не в глазах, а за окнами, и пришлось зажечь свет. Маша умылась в ванной, непроизвольно отметив, что даже флакончики на полках выстроились в невероятном порядке: по росту и цвету, этикеточками вперед. «Это ведь она для меня все оставила, как в юности, когда мы мазались из одной баночки, одной помадой и тушью на брудершафт», – подумала Маша, глубоко вздохнула, похлопала себя по щекам и направилась на кухню греть чайник.
Заварка и сахар нашлись в шкафчике. Холодильник оказался пуст и приоткрыт, чтоб «не задохнулся». Ни одной тарелки или чашки не было в сушилке над мойкой, все аккуратно убрано в шкаф. На крючке – чистое полотенце. Слезы были уже снова готовы политься из глаз, но Маша решительно и громко сказала себе:
– Все, хватит. Дел полно, реветь больше некогда. Марш в магазин, купить пожрать и в аптеку за снотворным.
Перед походом в магазин она позвонила Тимке и Кузе, дала кучу наставлений и распоряжений, совершенно, надо сказать, не нужных привыкшим к ее командировкам ребятам. Но мальчики внимательно выслушали их и клятвенно пообещали все выполнить.
