355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Ярославская » Вести приходят издалека » Текст книги (страница 10)
Вести приходят издалека
  • Текст добавлен: 9 декабря 2019, 10:30

Текст книги "Вести приходят издалека"


Автор книги: Татьяна Ярославская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

37

Серега, выпускающий редактор, ходил по кабинету и остервенело щелкал огромными канцелярскими ножницами в воздухе.

– Где эта сволочь? Пусть только покажется! Я его кастрирую!

– Прекрати щелкать, – отозвалась Маша Рокотова, допечатывая последние строчки своего материала. – Он из-за двери услышит и вообще не сунется.

– Ну, Машка, вот почему одни вкалывают, а другие все время отлынивают, а?

Серега сунул Маше под нос свои ножницы. Она вытащила из его пальцев это воспитательное орудие.

– Это кто вкалывает?

Серега озадачился:

– Ты и я.

– Ты, положим, последние два часа Андрея материшь и мне мешаешь. Брысь, чтоб я тебя не видела!

Принтер отжужжался, Маша сколола листы, положила их в общую стопку, сверху пристроила дискеты и пошла к главному.

– Вот, – сказала она, положив на стол главного редактора бумаги и дискеты.

– Это что? – Коробченко настороженно посмотрел на нее поверх очков.

– Этого должно хватить на месяц, пока я не вернусь.

– Откуда? – еще больше насторожился начальник.

– Валерий Александрович, вы же мне отпуск подписали, утром еще.

– Тьфу, я и забыл. Маш, может, передумаешь? Зачем тебе отпуск в апреле? Пойдешь летом, как все люди. Мы же засыплемся!

– Как все люди, я уже три года в отпуске толком не была. А сейчас у меня мальчишки школу заканчивают, и вообще, мне надо.

– А мне что, не надо? Ладно уж. Только выходи скорей. И приноси что-нибудь.

– Скорее не выйду, но если все сложится так, как я рассчитываю, то я вам такой материал из отпуска привезу, что со стула упадете, – обнадежила Рокотова.

– Так я и думал, что-то тут не чисто. Смотри, со стула падать я готов, только как бы из редакторского кресла не вылететь. Может, расскажешь?

– Нет, – улыбнулась Маша. – Когда вернусь, расскажу.

Если вернусь, почему-то подумала она, закрывая дверь главного редактора.

38

На следующий день, в субботу, она купила большой торт и после ужина водрузила его на стол. Мальчики вопросительно уставились на нее.

Маша вздохнула и вонзила нож в бисквитно-кремовое сердце.

– Заедаю муки совести, – пояснила она, виновато подавая Тимке тарелочку с внушительным куском.

– Мы не так богаты, чтобы содержать еще и совесть, Гитлер, кажется, сказал, – изрек Кузя, тоже принимая увесистый кусок.

– Мам, ты считаешь, что мы маленькие и глупые? – спросил Тимур.

– Нет, не считаю, поэтому надеюсь, что вы достойно закончите учебный год, а к экзаменам я уже, наверное, вернусь. Да, наверняка вернусь. Кузя, я боюсь только за твой русский…

– Мама, – остановил ее Тимур таким тоном, что Маше в очередной раз показалось, что вовсе не она глава этой семьи. Может, действительно, уже не она?

– Мама, ты не в первый раз уезжаешь в командировку. И не в первый раз надолго. Мы тебя ни разу не подвели. Не напились, не подрались и не взорвали квартиру. И даже голодные ни разу не сидели. Так что это тебя не может беспокоить. Но что-то ведь беспокоит. Что?

Кузя ковырял ложкой торт так сосредоточенно, будто только что обронил в него некрупный бриллиант.

Маша нерешительно пожала плечами и присела на краешек стула.

– Я еду не в командировку.

– А куда? Если в отпуск, то и слава Богу, тебе давно бы надо в хорошем санатории отдохнуть.

– Нет, я еду в Москву. Хочу уладить все дела тети Ани.

– С наследством?

Бедный ребенок, подумала Маша, ну почему он должен каждое слово из нее клещами вытягивать? Что я ему, не доверяю, что ли? Он не имеет права знать? Имеет!

– Ладно, половину я вам уже рассказала, нет смысла скрывать остальное.

Словно натянутая струна лопнула, и обстановка сразу разрядилась. Как приятно не врать и не изворачиваться.

Она рассказала сыновьям о похоронах Ани и о своем идиотском походе на кладбище, о похищенном диске с кулинарной энциклопедией, о неожиданном визите Кати Густовой и, конечно, о Клинском в больнице.

А про Шульмана, про Шульмана она умолчала. Все-таки дети, на ее взгляд, вовсе не должны быть посвящены во все подробности увлечений матери. Странно, подумалось ей, а разве Остап – предмет ее увлечения? Что ж, может быть.

– Мам, а что ты собираешься сделать? Зачем ты туда едешь?

– Точно не знаю, но я хочу попробовать все это остановить. Мне на многое наплевать и на многих. Но теперь это касается лично меня. И Клинский еще… Я думать спокойно не могу о том, что от меня зависит его жизнь, а сижу и ничего не делаю. Могу сделать и не делаю.

– А ты можешь?

Вопрос Тимура удивил ее своей простотой и одновременно мудростью.

– Мне кажется, что не могу. Но все вокруг уверены, что могу. И Аня совершенно определенно сказала, что передала все мне. Уже передала. Может, я просто не сумела догадаться? Но я должна найти эти документы, надо только хорошенько подумать. Даже если затея с документами мне не удастся, я все равно попытаюсь остановить то, что вокруг этих разработок происходит, я заставлю возобновить дело об убийстве Ани Григорьевой.

– Ты все-таки уверена, что ее убили?

– Теперь совершенно уверена. Она, без сомнений, участвовала в экспериментах, академик вживил ей имплантанты.

– А она болела разве? – нахмурил брови Тимур.

– Может быть, хотя и необязательно. Она своего академика любила и доверяла ему. Тебе, наверное, еще не понять, но если женщина любит мужчину, она доверяет ему беспредельно, как Богу.

– Да ну? – встрял Кузя, почуяв тему, в которой считал себя экспертом. – Когда женщина любит, она сводит человека с ума своим недоверием и дурацкой ревностью. Это как?

– Кузя, я говорю о настоящей, преданной и верной любви. Есть такая, ты уж мне поверь на слово. Бог даст, и ты ее встретишь в свое время.

– Конечно, когда мне будет семьдесят лет, как этому академику, мне тоже можно будет доверять, – энергично закивал Кузьма.

– Он ей пообещал, что она сможет отыскать свою дочку, – предположил Тимур, возвращаясь к прерванной братом теме.

– Да. И, судя по рассказу Ани, все это так и случилось. Я сначала не придала значения ее словам, я тогда ей ни в чем не верила, мне же казалось, что она с ума сошла. А теперь понимаю, что это правда. И еще более уверена: она не убивала себя. Она в самом деле видела все, о чем говорила.

– Если подумать, наверное, это возможно, – сказал Тимур.

– Если действительно подумать, то надо вспомнить игровые автоматы, – выдал Кузя.

– При чем здесь автоматы?

– Теть Маш, ну, ты же знаешь, почему мы с Тимкой в них не играем.

– Тьфу-тьфу! – сплюнула Маша и энергично постучала по Кузиной голове, как по дереву. – Вот еще нам не хватало. Кстати, почему?

Кузя авторитетно усмехнулся.

– Потому что обогатиться на них невозможно! Знаешь, как люди играют, тактику там всякую применяют, систему… А ерунда все это. В Америке, может, и случайным образом картинки выпадают, а как в Россию автомат попал – все! Плату перепрограммируют так, чтобы выигрыш выпадал в пяти, а то и меньше процентов. То есть автомат работает сам по себе, практически без участия игрока.

– Ты это все к чему? – не понимала Маша.

– А к тому, что может, этот академик поступал гораздо проще. Программа, которая зашита в приборе, не открывала никаких каналов, а просто транслировала, ну, передавала на эти встроенные в мозги процессоры нужную картинку. Или пробуждала воспоминания об умершем близком человеке. Или показывала кино про незнакомого.

– Зачем? – Маша тряхнула головой, будто пытаясь утрясти в ней эту новую, неожиданную идею. И выданную кем? Кузькой!

– Не знаю, зачем. Может, он этих людей заставлял что-нибудь для него делать. Надо их спросить. Он им свидание с умершими родственниками обещал, а они его за это благодарили или просто деньги платили. А?

Маша и Тимка переглянулись.

– Ой, только не надо мне рассказывать, какой я дурак! – замахал руками Кузя.

– Ты не дурак, – веско сказал Тимур. – Мам, а ведь он, скорее всего, прав. Это все бы сразу упростило.

– Не может быть. А как же тогда Цацаниди убивает оттуда своих пациентов?

– Никак!

– Но их же уже трое: сын Густовой и Клинский пытались, а Бураковский покончил с собой. Катя говорила, что есть и другие. А если считать еще и Аню…

– А если это не он их убивает? – стоял на своем Тимур. – Может, они что-то знают такое, за что их убивает кто-то другой, у кого есть такой же прибор.

– Такого прибора ни у кого больше нет, – уверенно сказала Маша.

– Откуда ты знаешь?

– Стольников сказал.

– Он может и не знать.

– Нет, ребята. Не может быть дубликата. Цацаниди даже плату с процессором сделал съемной и каждый день с собой уносил.

– Вот зачем он ее с собой уносил? – спросил Кузя.

– Именно для того, чтобы никто не сделал дубликат.

– Ой, не смеши меня! Ему ведь не студенты-первокурсники программу писали. Можно же зашить программу так, что ни за что не считаешь.

– Допустим, Цацаниди об этом не знал. Пожилые люди мнительны, – не сдавалась Маша, все больше сознавая, что в этом вопросе пальма первенства не за ней.

– Допустим, он таскал плату к программисту, а тот дописывал то, что Цацаниди велел. Он же разговаривал со своими больными. Ах, ах, у вас папаша когда помер? А какой он был? Расспросит там, а потом и передает больному картинки в мозг. Шарлатан!

Кузя с таким забавным видом махнул рукой, что Маша и Тимка не удержались и покатились со смеху.

– Как ты академика-то разделал! – восхитилась Маша.

– Зато это больше похоже на правду, чем сказки про убийцу с того света, – назидательно сказал Тимур и отрезал Кузе еще кусок торта.

– Какие вы у меня умные, – улыбнулась Маша. – Только вы мне все оставшиеся извилины заплели.

– Обе? – съязвил Кузька и получил по лбу кухонной прихваткой.

39

Утром Маша старалась тихонько собраться и успеть на пятичасовой Череповецкий поезд. Она уже заказала такси и теперь пыталась влить в себя чашку чая.

– Не мучайся, – зевая, протянул Тимур, появляясь в дверях кухни. – Опять напьешься пустого чаю, будет голова кружиться. Лучше термос с собой возьми.

– Ты чего вскочил? Сегодня ж воскресенье. В школу тебя не добудиться, а в выходной сам не спишь.

– Я еще и Кузьку сейчас подниму, хочу его на рыбалку вытащить.

– С ума сошел, – покачала головой Маша и с чистой совестью выплеснула в раковину чай. – Два хвоста поймаете, замерзните и простудитесь.

– Не простудимся. Кузька целыми днями у компьютера сидит, пусть хоть воздухом подышит.

Машина пришла. Маша обняла сына.

– Мама, не хотелось бы тревожить тебя перед поездкой…

– Что случилось? – мгновенно насторожилась Маша.

– Ничего не случилось. Просто как-то неспокойно. Ты уезжаешь. Зачем тебе это? Ты подумай. Сходи к следователю, расскажи все, пусть они там сами разбираются.

– Тим, но я должна…

– Ничего ты не должна! – сердито оборвал ее сын. – Ты должна вернуться целой и невредимой.

– Не беспокойся, все будет в порядке, – попыталась утешить его Маша.

Но Тимка, скрючившись с высоты своего роста и уткнув нос в Машино плечо, не выпускал ее из своих объятий.

– Мамочка, ты у меня одна, одна-единственная! И пусть никого не будет, пусть все умрут, только пусть ты останешься!

– Что ты, солнышко мое! Что ты! – Маша гладила сына по шелковым волосам, и из глаз ее готовы были брызнуть слезы.

– Обещай, что ты никуда не будешь сама ввязываться! Пусть милиция разбирается, ладно?

Маша чуть отстранила от себя Тимура и положила руки ему на плечи.

– Я тебе обещаю, что все будет хорошо, слышишь? У меня есть знакомый оперативник, я все ему расскажу, а там посмотрим.

– Что, посмотрим? – шмыгнул носом сын.

– Если он скажет, что все это ерунда и никого за это привлечь невозможно, я просто плюну на все и приеду домой. А если это серьезно, то напишу заявление следователю, и пусть они сами со всем разбираются. Договорились?

Тима молча кивнул.

Нет, не имею я права рисковать, думала Маша, сидя в такси, уносившем ее к вокзалу сквозь просыпающийся город. У меня еще такие маленькие дети. Хоть и вымахали длинные, а все равно дети. Все, что я должна, это довести информацию до компетентных органов, а уж они пусть делают все, как знают.

40

Мама. Самая красивая, самая умная, самая лучшая. Ни у кого нет такой мамы, как у него. Все семнадцать лет его жизни мама каждую минуту делала его счастливым. И Тимур решил всю свою жизнь построить так, чтобы сделать теперь счастливой свою маму.

Она казалась ему такой большой и надежной, когда сажала его маленького на колени и целовала в макушку. Теперь, когда он вырос, она кажется ему маленькой и хрупкой. Она уезжает в командировку, даже просто уходит на работу, а он боится – вдруг с ней что-нибудь случится, вдруг она не вернется!

Так получилось, и не важно теперь, кто в этом виноват, что появился в их семье Кузя. Был момент, когда Тимур по-настоящему ненавидел своего названного брата, с которым ему пришлось делить свою маму. Тимке так сильно хотелось его побить! Останавливало лишь сознание, что это он сам притащил Кузьку, это он сам обещал любить его и о нем заботиться. Но мама-то не обещала! Зачем она тогда его любит?

Потом он стал понимать, что вовсе не важно, что именно он притащил Кузю, ведь ничто не мешало маме не принять его в их семью. Она могла просто закрыть глаза на все, что происходило с маленьким Ярочкиным. Сходила бы по инстанциям, выполнила свой гражданский долг и отдала бы Кузьку назад или там в детский дом. Но мама приняла его и воспитывала так же, как и самого Тимку, с любовью и справедливой строгостью.

Теперь, когда они выросли, Тимке стало понятно, что мама сама выбрала эту жизнь, это она приняла решение иметь не одного сына, а двух. И когда он это понял, ему стало легко любить Кузю.

Почему мама так и не вышла больше замуж? Очень долго Тимке не давала покоя мысль, что из-за них, из-за детей. Она посвятила свою жизнь им и отказалась от собственного счастья. Сам Тимка никогда не страдал от отсутствия отца и не хотел отчима, но ради мамы он бы все стерпел. А потом он случайно услышал, как бабушка спросила о том же маму.

– Не жалеешь?

– А о чем мне жалеть? – удивилась мама. – Мужским вниманием я не обижена, так что как женщина я вполне состоялась. Мне просто удалось то, о чем мечтают многие женщины: развести семью и любовь. Дети – это моя семья, какой быть моей любви, я решаю сама. Мне еще ни разу не встретился человек, в котором я была бы уверена, что он подарит счастье и мне, и моим детям. В мужчине, за которого я захотела бы выйти замуж, должно сочетаться так много разных качеств, что найти его ой как непросто! Пока я такого не встречала, но мне еще не так много лет, чтобы перестать искать.

Она и здесь сама все решала и, похоже, была довольна своим решением.

Чем помочь маме в этой странной истории с потерянными документами, Тимур не знал, но отчаянно хотел помочь. А она уехала, не взяла его с собой. Конечно, не взяла, она считает его еще маленьким. А что он может сделать здесь? Он может поговорить с отцом, рассказать ему все и попросить защитить маму, пусть даже против ее воли. Отец поймет. Это странно, но Тимуру казалось, что отец поймет его даже лучше, чем мама.

41

Тимур, проводив мать и чуть устыдившись своего внезапного порыва, умылся холодной водой и понял: спать он действительно больше не хочет.

Из окна кухни, выходившего на восток, было видно, что солнце еще только собирается зябко выглянуть из-под одеяла дальнего леса. Ну, что можно делать в такое время в воскресный день? Только одно: ловить рыбу.

Он вытащил старую Кузькину куртку и свою фуфайку, резиновые сапоги и удочки в брезентовом длинном чехле. Бросил в пакет хлеб, круг краковской колбасы, насыпал в термос заварки, сахару и кураги, залил все кипятком. И, только собрав и приготовив все, пошел будить Кузьку.

Кузя совершенно ничего не соображал, но Тимке он верил: раз тот велит вставать, значит, надо вставать. Он послушно влез в старые спортивные штаны, позволил надеть на себя свитер. Но, как только Тимка отвернулся, снова завалился на подушку.

Наконец, сонный Кузя был полностью одет и сидел на банкетке в прихожей. Нежно обняв удочки, он пытался уснуть, пристроившись к чехлу щекой.

Тимур критически оглядел брата и понял, что велосипед с пятого этажа тот не стащит, рухнет на лестнице и перебудит весь подъезд. Пришлось нести свой, а потом возвращаться еще и за Кузькиным великом.

Уже во дворе, тупо глядя на стального коня, Кузя потряс головой и недоуменно уставился на Тимура.

– Это мы куда?

– На рыбалку, – ответил брат, закрепляя рюкзак на багажнике.

– А в школу?

– Сегодня воскресенье.

Недоумение на Кузином лице сменилось возмущением.

– У, ты изверг! – протянул он. – Я спать же хочу!

– Там доспишь.

– Там холодно и мокро… – канючил Кузя, но Тимур, не слушая его, уже поехал вперед. Пришлось садиться в седло и тащиться следом.

Через двадцать минут они уже были на дальнем карьере, носившем в народе неоригинальное название – Большой. Еще не тронутая занимающимся рассветом густая торфяная бездонь масляно блестела. Лишь иногда почти беззвучно прокатывались по глянцевой глади круглые карасиные всплески. Дышалось легко, и сырой воздух весенним холодом гнал прочь остатки сна.

Кузя сладко потянулся и улыбнулся, так, без причины, торфяной воде и просыпавшемуся солнцу.

Глухая ватная тишина нарушалась только ранними птицами, а где-то, очень далеко, шумела ферма.

Ребята собрали удочки, выправили грузилами нужную для этой заводи глубину спуска. Тимур встал на упавший в воду ствол березы, а Кузя выстрогал ножиком из ветки рогатину и полез пристраивать свою снасть в болотную топь берега. Он не очень любил стоять с удочкой в руках и терпеливо смотреть на неподвижный поплавок. Ставил ее на берегу, а сам бегал за хворостом, жег костер и изредка поглядывал на красную шапочку поплавка. Иногда ему везло, и оказывалось, что глупая рыба давно уже неистово макает поплавок в воду. Но чаще рыбья мелочь объедала червя, и на пустой крючок, естественно, ничего не ловилось. На рыбалке Кузю Ярочкина увлекало все, кроме рыбы.

Тимур стоял на своем бревне неподвижно, как статуя. Лишь изредка он перебрасывал удочку: проверял наживку и гибким сильным движением снова отправлял крючок в воду.

– Смотри, опять в болото не свались, – предостерег он Кузю.

– И хорошо, простужусь и на контрольные заболею, – захихикал тот. – Помнишь, дедушка рассказывал, как он в октябре купался в этих карьерах, чтобы на контрольную заболеть. И не заболел.

– Не заболел, – согласился Тимур, – только всю жизнь слышит плохо.

– Ну, нет, это у него наследственное, бабушка Шура, его мама, тоже плохо слышала.

Удивительно, подумалось Тимуру, как сложилась жизнь, вот Кузя говорит про дедушку, а ведь это его, Тимкин, дед. А его родной дед до Кузиного рождения не дожил, умер на зоне от туберкулеза, кто-то когда-то рассказывал.

А говорят еще, что яблочко от яблоньки недалеко падает! Вот оно, яблочко. Нормальное, наливное, еще зеленое, но без единой червоточинки. А где эта паршивая гнилая яблонька? Давно в труху превратилась да уж поди и с лица земли сгинула. А Кузька – нормальный пацан вырос. Далеко откатилось яблочко.

Над лесом в узких полосках облаков вставало огромное рыжее солнце. Оно едва показалось над темными соснами, а медовое тепло его уже переливалось через их вершины, грозя к полудню переполнить чашу Большого карьера.

– Смотри, Тимка, какой необыкновенный цвет, даже назвать никак нельзя, – изумленно сказал Кузя. – Никакой художник так не нарисует. Небо так перетекает от темно-красного в розовый, а потом в фиолетовый, голубой и до густого синего. Я читал, что аура у человека так светится.

– Аура?

– Ну, да. А если умирает человек, то весь этот свет собирается в энергетический сгусток и улетает на небо, а человек уже не светится.

– Кто это видел? – скептически спросил Тимур.

– Экстрасенсы, говорят, видят. А еще можно специальными приборами рассмотреть.

Они помолчали. Не клевало.

– Вот бы умереть, – вдруг сказал Кузя.

Тимур повернулся к нему всем телом и чуть было не свалился с бревна.

– Нет-нет, не на совсем, – поспешил успокоить его Кузя. – Ненадолго, посмотреть, что там и как. Интересно же. Вот говорят, что наркоманы иногда подходят к такой черте, когда видят то, что бывает после смерти.

Тимур выждал, когда поплавок еще раз дернулся и ушел под воду, подсек, и вот уже над водой затрепыхался некрупный серебристый карасик. Тимур подхватил его в широкую ладонь и, сняв с крючка, выпустил в ведро с водой.

– Ничего подобного наркоманы не видят. И ты, уж поверь мне, если только попробуешь наркотики, тоже ничего не увидишь, только мой большой кулак прямо тебе в глаз. Усек?

– Усек, усек! – засмеялся Кузя. – Не волнуйся, я же теоретически, а вообще мне повезло, что ты у меня есть. Ты меня все время от всяких идиотских поступков спасаешь. Помнишь, мы с пацанами на сеновале прыгали, а тетя Маша не разрешала? Ты тогда сказал, что там мыши живут, и мы от них все лептоспирозом заразимся. Слово-то какое выдумал!

– Я не выдумал. Так оно и есть. Но ведь на тебя же подействовало, ты больше не прыгал.

– Да я не этого «спироза» боялся, а того, что ты мне в глаз дашь. А то, что ты прав был, я потом понял, когда Женька в этом сене своим задом забытые колхозные вилы нашел. Ему столько швов наложили, ужас! Он нам показывал. Вот это «спироз»!

Мальчишки расхохотались.

Тимур перебросил удочку правее, а Кузя снова принялся за свое.

– Тим, но ведь ради чего-то люди принимают наркотики? А? Я так, теоретически. Вот ведь писатели-фантасты откуда-то берут свои невероятные сюжеты, и режиссеры тоже… Мне кажется, что большинство из них наверняка наркоманы. Ради искусства…

– Не ради, а с жиру бесятся. Искурятся, изольются, изошляются… А потом все эти ложные гуманисты считают наркоманов больными людьми.

– А ты не считаешь?

– Нет, – спокойно ответил Тимур, – я считаю, что им надо ампутировать пальцы рук, чтобы они колоться не могли и таблетки жрать.

– Это не выход, – пожал плечами Кузя. – Некоторые инвалиды и ногами картины вышивают. И наркоманы колоться научатся.

– Тогда и ноги ампутировать, – буркнул Тимур.

– Кошмар, какой ты жестокий! Тебе бы все всем отрезать!

– Не все и не всем. Просто я считаю, что это не нормально, когда люди вечером на улицу выйти не могут, потому что, если какому-нибудь уроду на дозу не хватит, то он любого за рубль грохнет. Что, не так?

– Так, вообще-то, – вздохнул Кузя. – Но они ведь тоже люди.

– Они не люди. А если и так, то мне дороже мама, бабушка, дед, ты… И своих близких я готов защищать любыми способами. Так что, Кузь, ты даже из теоретического интереса этот вопрос не поднимай. Учти, начнешь пить или колоться – и ты для меня будешь не человек.

– Ты мне пальцы отрежешь?

– Язык я тебе отрежу! Смотри же, клюет у тебя!

Кузя поспешно дернул удочку. Ни рыбки, ни даже червя на крючке не было.

– Растяпа, – фыркнул Тимка, подавая ему банку с наживкой.

– А все-таки спросить бы у того, кого этот академик оперировал, как оно там, после смерти. И сравнить, из научных соображений, конечно, с рассказами наркоманов, научных фантастов и тех, кто клиническую смерть перенес. И сразу будет понятно, кто правду говорит, а кто врет. Хотел бы я увидеть и рассказать…

– Умрешь – расскажешь, – усмехнулся Тимур и аккуратно проткнул крючком розовое тело отчаянно извивавшегося червяка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю