355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Ярославская » Вести приходят издалека » Текст книги (страница 17)
Вести приходят издалека
  • Текст добавлен: 9 декабря 2019, 10:30

Текст книги "Вести приходят издалека"


Автор книги: Татьяна Ярославская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

64

Она стояла на той самой остановке. На той же самой остановке, где вчера Кузя так странно сел в машину. Или он все же не сам в нее сел?

Но Маша Рокотова ничего об этом не знала. И ничего не чувствовала. Не дрогнуло ее сердце. А если бы речь шла о ее родном сыне?..

Жив ли еще Кузя? Она читала газеты, книги, смотрела фильмы… Пленников обычно сразу убивают, тем более взрослых. Кузя ведь совсем взрослый. Он запомнит место, где его держат, сможет опознать похитителей.

Только теперь Маша понимала Катю Густову, которая потеряла одного ребенка и с ужасом ждет, что потеряет и второго. Она понимала теперь и ту женщину, чей разговор с подругой слышала она в поезде. Как мучительна неизвестность! Только бы знать! Жив ли он, что с ним, где он? Может, он где-то совсем рядом, где-то неподалеку, а она не знает, не чувствует!

На огромный рекламный щит у дороги рабочие натягивали новое полотнище. В какой-то момент один из них дернул ткань вниз, и полотнище развернулось, надулось на ветру и опало. Со стенда улыбался Маше красивый белокурый мальчик с большими голубыми глазами и ямочками на щеках. Маша даже не сразу поняла, что это он. «Разыскивается Ярочкин Кузьма Альбертович» – гласила надпись под фотографией. И два телефонных номера: Сонин, рабочий, и Машин, домашний.

65

В приемный час, когда больным разрешены посещения, в холл больницы на улице Терешковой вошла немолодая элегантная женщина. В руках она несла вместительную дамскую сумку и прозрачный пакет с упаковкой кефира и фруктами.

Она прошла в гардероб и сдала санитарке свой плащ.

– Накидочку возьмите и бахилы, – сказала та.

– Спасибо, у меня халат и тапочки с собой, – ответила женщина, присела на скамеечку и стала переобуваться.

«Вот, бывают же люди культурные и вежливые, – с удовольствием подумала старушка-санитарка. – Со своей сменкой приходят. А то явятся, топают прямо в уличном! А эта, видать, часто ходит, куда идти не спрашивает».

И действительно, женщина уверенно пошла по мраморной лестнице наверх, в палаты.

Санитарка-гардеробщица уже не видела, что делала эта женщина на втором этаже, а если б увидела, очень бы удивилась. Посетительница достала из той же сумки, из которой извлекала халат, белую полотняную шапочку и марлевую повязку. Сумку она, оглядевшись, поставила за большую деревянную кадку с пальмой, а пакет с кефиром и фруктами – в стоящий здесь же, в коридоре, холодильник, где больные хранили «передачки».

Уже в шапочке и повязке, повесив на цепочке поверх халата очки, женщина снова спустилась на первый этаж, миновала ничего не заподозрившую гардеробщицу, и прошла в правое крыло холла, где находилась стойка регистратуры. На лацкане халата регистраторши висел бейджик с ее именем. Женщина кинула на него беглый взгляд и заговорила:

– Наташа, найди, пожалуйста, историю болезни Клинского Ивана Федоровича.

– Он в какой палате? – спросила регистраторша.

– Его недавно выписали, дня три назад. Завотделением просит на контроль…

– Сейчас, минуточку подождите, – девушка скрылась за шкафом.

Через минуту она вынырнула оттуда с нужной папкой.

Женщина приняла бумаги, и, пообещав обязательно занести историю болезни обратно в регистратуру, снова поднялась на второй этаж. Там она достала из-за пальмы свою сумку, сложила в нее шапочку, маску и очки. От истории болезни она аккуратно открепила два больших пластиковых листа и один маленький, бумажный. Их она тоже убрала в сумку. Наконец, в сумке оказался и пакет с кефиром и фруктами: оставлять их в этой больнице ей было некому, а просто так бросить – жалко.

Спустившись в холл, она вновь подошла к стойке регистратуры и, дождавшись, когда регистраторша в очередной раз скроется за шкафом, положила историю болезни на регистрационный журнал. Потом она переобулась в туфли, сняла халат и получила у гардеробщицы плащ.

Проделав все это, Алла Ивановна Рокотова покинула больницу на улице Терешковой. В сумке ее лежали только что украденные ею снимки компьютерной томографии, запечатлевшие, пожалуй, лучший мозг города.

66

В кабинете Ивана Федоровича Клинского слоеным пирогом висел сизый сигаретный дым. Этот дым можно было, наверное, резать ножом и выносить из кабинета ведрами. Старый профессор, чертыхаясь, изучал что-то в электронный микроскоп.

– Ни черта не видно, мать его…

Маша Рокотова, зажав нос ладонью, прошла через весь кабинет и распахнула окно. Дым нехотя пополз наружу.

– Маша? – изумился Клинский. – Вот не ждал! Привет-привет…

– Здравствуйте, Иван Федорович. Отчего ж не ждали? Кажется, я все знаю.

– Что? Откуда? – встрепенулся старик.

– Письмо я получила от Елабугова. Это один из пациентов академика. Это письмо многое для меня прояснило.

– И что же?

– А вы прочтите сами, – предложила она и подала ему письмо.

Читая, Клинский совершенно успокоился.

– Маш, он ошибается, – сказал он, возвращая письмо.

– В чем?

– Да во всем. И главное – в том, что у Цацаниди не было документации на прибор и программы к нему. Была документация.

– С чего вы взяли?

Клинский почесал лысину и тоскливо заглянул в пустую сигаретную пачку.

– Ты ведь не куришь?

Маша помотала головой.

– Ты помнишь, я говорил, что есть у меня в институте Цацаниди свой канальчик? Так вот, сказали мне, что выкрал Костя у разработчика документацию. Выкрал, а Стольникову сказал, что разработку надо выкупить. Понимаешь? Стольников деньги на это собирал, а Цацаниди-то обмануть его хотел.

– Ясно, – догадалась Маша. – Он эти деньги просто в карман положил бы, а разработку бы из заветного тайничка достал.

– Во-во! Из тайничка. Только где он, тайничок этот, никому не известно. Не успел Цацаниди дело провернуть, взял да и помер. Только помощница его, говорят, знала…

– Аня? Она тоже умерла.

– Вот. И теперь ни туда, ни сюда. Канал открыт и без прибора его не закроешь.

– Иван Федорович, но вы-то узнали по своим каналам: ставили вам имплантанты?

– Нет, – печально вздохнул старик, – не узнал. Так что не знаю, буду я следующим в списке или нет.

– Я не хочу вас пугать, но мне кажется, что в списке вы можете быть только последним, – сказала Маша. – Канал, похоже, держат именно через вас.

Клинский удивился так, что его седые брови залезли на самую лысину. Он хотел, кажется, возмутиться, что-то сказать, но только открыл рот и даже закрыть его не мог.

– Вы же читали, разработчик живет в Ярославле. И тот, через кого он держит канал, должен быть где-то рядом с ним. Бураковский мертв. Больше ярославских пациентов в списке нет, только вы.

Дверь в кабинет порывисто распахнулась, на пороге возник плечистый молодой человек в таком же, как у Клинского, замызганном льняном халате.

– Иван Федорович! – проорал он. – Все нормально, с вахты не слыхать, меня Юрка сменит…

Клинский вскочил и, схватив парня за рукав, вытолкал его из кабинета.

– Идиот, чего ты орешь? Хочешь, чтоб тебя весь институт услышал?

В Машиной сумке жалобно запищал телефон: у него разрядилась батарейка. Жаль, она собиралась звонить Остапу.

Через несколько минут Клинский вернулся.

– Фу ты! – сплеснул он руками. – Как дети малые! Хотим установку одну на ночь запустить и оставить. Уж все закупорили, чтоб не слышно было. А то, сама знаешь, директор голову снимет.

– И правильно сделает! – назидательно проворчала Рокотова. – Иван Федорович, а есть ли такая острая необходимость? Может, не стоит на ночь, да еще без разрешения…

Клинский смотрел на нее, лукаво прищурившись. Тут Маша с облегчением вспомнила, что за технику безопасности в этом институте она давно уже не отвечает. Теперь ей решительно все равно, взлетит ли безнадзорная установка на воздух или не взлетит. Лишь бы вместе с ней не взлетел этот милый старичок.

А Клинский, он неисправим. Его лаборатория всегда будет работать в авральном режиме, по ночам и выходным, прячась от начальства и вахтеров, все время опаздывая куда-то со своими образцами, отчетами и заявками. В умении создавать аврал с этой лабораторией могла соперничать только бухгалтерия института. Бухгалтерии равных не было вовсе.

Маша махнула рукой и улыбнулась.

– Забыла я, что я вам больше не указ. Вернемся к нашим баранам. Вот ваш диктофон. Я проверила, все, вроде, записалось. Правда, ничего конкретного тут нет. Все, что этот Навицкий говорил, вы уже знаете. Сам он прячется в тюрьме от убийц. Но, если смерть настигает таких, как он, с той стороны, из информационной среды, то толку в таких прятках – ноль. Верно?

– Верно, – согласился Клинский. – Вряд ли ему эти прятки помогут.

Он взял диктофон и сунул его в нижний ящик стола.

– Даже в том случае, если я последний в этом списке, мне немного осталось, верно?

Маша пожала плечами.

– Знаете, у меня теперь у самой совсем мало времени. У меня похитили сына…

– Тимку?! – воскликнул Клинский.

– Нет, приемного сына, Кузю. Мне дали неделю на поиски документов, иначе…

– Маша, Боже мой, да как же это случилось-то?

Он вскочил и забегал по кабинету, натыкаясь на столы и приборы.

– Не знаю, как это случилось. Просто он не пришел домой вечером. Мы все ждали, ждали… А утром нам уже позвонили.

На ее глаза навернулись слезы.

Дверь опять отворилась. Тот же молодой человек просунул в щель голову.

– Иван Федорович…

– Погоди, Саня, сейчас иду. Машенька, ты извини меня, я на минуточку. А ты пока чайничек поставь, что ли.

– Можно я пока позвоню по межгороду? У меня мобильный отключился.

– Да-да, звони, конечно, – разрешил Клинский и скрылся за дверью.

Остап долго не отвечал, а когда отозвался, голос его был глухим и встревоженным.

– Извини, Маша, я не могу сейчас говорить.

– Что-то случилось?

– У меня неприятности по работе. Большие… Я тебе позвоню потом.

– Хорошо, я буду ждать…

– Да, ты Бобровой позвони, – сказал Остап и отключился.

Маша не удивилась: мало ли какие неприятности могут быть у оперативника.

Легко сказать, позвони Бобровой. Номер-то в мобильнике, а у него батарейка села. Номер Остапа Маша запомнила, он простой, а Маринин нет. Впрочем, Маша и свой-то номер не очень помнила, уж очень он длинный.

Только она положила трубку, как телефон зазвонил. Она машинально протянула руку, потом опомнилась и отвечать не стала. Не ей ведь звонят. Телефон не умолкал. Маша уже рассердилась и решила все же взять трубку, но тут в аппарате что-то щелкнуло, и включился автоответчик.

– Иван Федорович! – услышала она знакомый глубокий голос. – Прекратите, наконец, от меня прятаться. Нам нужно немедленно встретиться. Вы меня знаете, я слов на ветер не бросаю. Срочно позвоните мне, иначе я приму такие меры, что вы очень пожалеете.

Послышались короткие гудки, щелчок и все смолкло.

– Машуня, ты чего такая бледная! – кинулся к ней вернувшийся в кабинет Клинский. – Что с тобой?!

– Иван Федорович, вы знакомы с Ильдаром Каримовым?

– Ну… Да что случилось-то?

– Знакомы? – настаивала она.

– Знаком, конечно, и что из того?

Маша перемотала кассету и включила запись на автоответчике. Клинский, слушая голос Ильдара, сначала помрачнел, потом опять прищурился.

– Он начальник фирмы одной…

– Знаю, хозяин, – кивнула Маша. – Почему он вам угрожает?

– Да он не то чтобы угрожает, – усмехнулся Клинский. – Договорник у меня с ним. Он же медоборудование выпускает, а я кое-какие комплектующие подписался делать. Маш, ну вот, честное слово, не успеваю! Веришь? Уже вот-вот, почти… А он звонит, ругается. Судом грозится. Но я через пару дней, ей-ей! Веришь?

– Верю, – облегченно улыбнулась Маша. – Я уж испугалась, что он смеет вам угрожать.

– Он не угрожает, так, пугает. В чем-то он прав, конечно. А ты откуда его знаешь?

– Он мой бывший муж, Тимкин отец.

Седые брови Клинского снова поползли на лысину.

67

Ничто не шло Тимуру Каримову на ум. В школу он не пошел, сидел дома, бесцельно блуждая по Интернету. «Найдется все!» – обещала популярная поисковая система.

Все! Как бы не так! Все, кроме того, что так нужно! А нужно, чтобы нашелся Кузька, живой и невредимый. «Ярочкин Кузя» – набрал он в строке поиска. Система поискала и выдала несколько десятков Ярочкиных и еще больше Кузей, но уже не Ярочкиных.

И документов, которые требуют похитители, тоже нет в сети, и никакая поисковая программа их никогда не найдет.

Он продолжал бесцельно набирать слова в строке поиска. «Тимур Каримов». Такого система тоже не нашла, но предложила пару документов о Каримове Ильдаре и его фирме. Читать не хотелось.

«Рокотова Мария Владимировна». Найти. Высыпался целый список ссылок. Правильно, мамины статьи в ее газете и в других выложены на разных сайтах. Вот что-то про ее прежнюю работу.

Кто еще? Про бабушку ничего не было. Про Цацаниди – у-ух! Больше двадцати страниц ссылок. Тимур полистал их, ничего похожего на то, что хотелось бы увидеть. Может, он не знает, что искать?

«Григорьева Анна Николаевна». Одну-единственную ссылку выдала система. На женский Интернет-журнал «Клео». Подумав, Тимур щелкнул по этой ссылке.

Дамский журнал предлагал своим читательницам поучаствовать в литературном конкурсе на тему: безответная любовь. Победительницам обещались призы и подарки, а условие было только одно: все истории должны быть автобиографическими и правдивыми. Тимур ухмыльнулся, быть того не может, чтоб в Интернете, да не приврали! Да и кто ж будет честно рассказывать о том, что он любит, а его нет?

Он знал, что такое безответная любовь. Нравилась ему в классе одна девочка… А он ей не нравился. То есть, он думал, что не нравился. Конечно, он ее об этом не спрашивал, стеснялся. И даже Кузю в свои чувства не посвящал. Посвяти Кузю, так через пять минут вся школа будет в курсе!

Тимур взглянул на даты. Конкурс давно закончился, а вот и список призеров. Анна Николаевна Григорьева заняла в нем третье место и получила в подарок коробку шоколадных конфет, кстати, неплохих. Интересно, обрадовалась тетя Аня этому призу?

О чем она писала? Наверное, о своем муже, который бросил ее сразу после смерти дочки. Рассказы-победители были выложены тут же. Ее рассказ назывался очень красиво: «Греческие звезды».

68

Крупные капли спелого кизила разбрызганы в темных листьях. Кружевные тени качаются на ветру, словно на старые каменные плиты все еще накинуты тюлевые вдовьи шали… Слышно, как где-то внизу, далеко под обрывом, бьется в скалу Черное море. Приморский поселок со странным названием Фальшивый Геленджик – не Греция, не был и никогда не будет принадлежать Греции. Но для этого человека, приехавшего сегодня на это тихое греческое кладбище, а значит, и для меня, – это кусочек далекой несбыточной мечты, Родины его предков.

– Почти все уже ассимилировались, кто-то уехал, кто-то даже в Грецию, и никого уже не хоронят на этом кладбище. А ведь что может быть вернее и лучше, чем лежать здесь, под сенью кизила и скумпий, слышать, как шумит море под обрывом. Долгие века. Пока море, наконец, не разобьет скалу, и все кладбище не рухнет в пучину, унося с собой даже воспоминания о нашем народе на этой земле.

В военные годы в Геленджике был крупный порт, а наш поселок построили лишь для того, чтобы отвести самолеты немцев от него. Когда в Геленджике гасили все огни на ночь, наш поселок оставался ярко освещен, на рейде стояли макеты кораблей на простых плотах. И ад вражеского огня изрыгал смерть на нас. Кому было дело до бедных греков, выселенных сюда за мифические преступления? Откуда мы пришли? Что ждало нас?

Я был ребенком. Мать моя гречанка, а отца я не знал. Мы жили в крохотном домике с земляным полом у самого моря и порой бегали по берегу, разыскивая немудреную утварь, которую шторм уносил в море, а потом, одумавшись, выплевывал с прибоем на песчаный пляж. Даже морю нечего было взять у нас.

Здесь школы тогда не было, и учился я в интернате, в Геленджике. Таких как я, греческих мальчиков, там было немного, мы были изгоями, вечно в синяках и ссадинах, голодные и забитые. Я так хотел домой! Но мать не могла забрать меня, ей нечем было меня кормить. Я рос. Я учился жить и бороться за свою жизнь. Я лелеял мечту, что когда-нибудь я вырасту и уеду в Грецию, где все будут такие, как я.

С Анной Георгиади я познакомился летом, когда приехал на каникулы к матери. Я уже учился в институте в Казани. Она тоже приехала к родителям на каникулы. Аня была настоящей гречанкой, красивой, смуглой, с волной черных вьющихся волос. А глаза ее сияли для меня, как греческие звезды, далекой недоступной мечтой. Но я тоже был красив, согласись, я и сейчас еще ничего. Этакий благородный старец… Надеюсь, я уже могу позволить себе быть самовлюбленным? А уж тогда покорить сердце юной красавицы для меня ничего не стоило. Это было волшебное лето. Мы любили друг друга. И эта земля любила нас. И мы были счастливы, мечтая бежать туда, туда, к другому морю.

Ее отец, директор только что построенного санатория Военно-морского флота, узнав о наших свиданиях, чуть не убил меня, а Анну запер дома. Я не мог стать его зятем, сын бедной уборщицы, голодный казанский студент. Он же не знал тогда, что в старости она могла бы стать женой академика. Я вернулся в Казань учиться на врача. Она уехала в Ленинград учиться на конструктора. Не думай, я не оставил ее беременной и даже не оставил обесчещенной. У нас тогда все было не так, как у вас сейчас. Греческие звезды не падают на ночной пляж ради удовлетворения страсти.

Мы долго переписывались. Сначала каждый день, потом раз в неделю, потом… Ну, я же был красивым молодым греком. Я полюбил другую.

Однажды весной я получил письмо от матери. Она была малограмотной женщиной, писала мне редко. А это письмо вообще было написано чужой рукой. Наверное, кто-то из отдыхающих в санатории написал по ее просьбе. Так иногда бывало. В нестройном рассказе о жизни родного поселка меня потрясла лишь одна фраза: «Директор наш уволился, дочка его тяжело больна…»

У Георгиади было три дочери. Но я сразу был уверен – больна именно Аня. И вместо сессии я сорвался сюда. Ты не знаешь, что такое ехать на третьей полке общего вагона? Не дай Бог. Мне было все равно. Первые сутки я думал о ней, вспоминал ее лицо, ее глаза, ее голос. Вторые – я терзался мыслями о том, что было бы, если б я боролся за свою любовь, за свою мечту, поехал бы за ней в Ленинград. На третий день я уверился в мысли, что я предатель и подлец, и недостоин даже смотреть ей в глаза. Выходя из поезда, я подумал, что Аня, возможно, уже не узнает меня.

Вечером я был здесь, на этом кладбище. Аню похоронили накануне, и весенние цветы уже увяли на свежей могиле. Я так и не увиделся с ней. Но, знаешь, я рад этому. Говорили, ее сильно изменила болезнь. А для меня она осталась все той же восхитительной греческой богиней, моей далекой звездой, которая по-прежнему светит мне всю мою жизнь.

Видишь этот памятник? Положи к нему эти цветы, и оставь меня здесь на полчаса.

Я взяла незнакомые южные цветы из рук старого грека и положила их к простому камню с надписью: Георгиади А.В., 1935–1956. А потом пошла по тенистой дорожке, разглядывая скромные старые надгробья. Вскоре кусты и сосны расступились, кладбище кончилось, глазам моим открылся такой невероятный простор, что на мгновение я поверила, будто могу броситься со скалы в поток этого свежего морского ветра, и он подхватит меня, унесет в пронзительно-голубое небо, а вовсе не к изумрудной глади безмятежного, но коварного моря. На это короткое мгновение я почувствовала себя бесконечно счастливой…

Ровно через полчаса я вернулась и медленно покатила по каменистой дорожке инвалидную коляску, в которой сидел академик Константин Аркадьевич Цацаниди.

Его седые, но все еще густые кудри перебирал сентябрьский ветер. Морщинистые руки устало лежали на подлокотниках. Но черные и ясные, как в юности, глаза с нежностью и грустью смотрели в какую-то только им одним знакомую даль.

Глядя с любовью на его волосы, смиренно опущенные плечи и неподвижные руки, я подумала: «У каждого своя несбыточная и далекая, светлая и яркая, как греческие звезды, мечта».

69

Тимур дочитал. Вот тебе и раз! Оказывается, вот кого она безответно любила. Какая там у них была разница в возрасте? Лет сто? Кошмар какой! А ведь как написано! Надо скопировать, маме дать почитать.

Стоп! Его вдруг осенило. Искренние, правдивые истории… Неужели, это и есть ключ к разгадке? Он вскочил, не в силах усидеть на стуле.

Если это правдивая история, то незадолго до своей смерти старый академик ездил в свой родной город. Зачем он просил тетю Аню оставить его одного? А вдруг там, на кладбище, он что-то прятал? Что-то… Да ясно же! Документы! Он спрятал их где-то на могиле Георгиади…

Потрясающе! Поисковая система обещала: «Найдется все!» Тимур поцеловал компьютер прямо в светящийся экран и побежал звонить маме. Бесстрастный вежливый голос все повторял, что телефон вызываемого абонента выключен или находится вне действия сети.

Ну, как же так! Когда так нужно, когда она ему так нужна! Как часто, когда она была ему так нужна, ее не было рядом. Она работала. Он, конечно, понимал, что она очень много работала, ей ведь надо было прокормить его и Кузьку. И не только прокормить, но и одеть, и выучить, и вообще обеспечить так, чтобы они ни в чем не чувствовали себя ущемленными. Двое детей – дорогое удовольствие, Тимур давно это понял.

Двое. Что же, получается, если б не было Кузи, мама работала бы вдвое меньше? Ну, пусть не вдвое, пусть даже чуть-чуть меньше. Тогда у нее оставалось бы чуть больше времени для него. Он многое готов был отдать за эти драгоценные минуты.

Теперь Кузи нет. Что с ним – неизвестно. Согласен ли Тимур на такой обмен? Да нет же! Ни за что! Конечно, не согласен! Как тошно, как щемит что-то внутри и тянет… Почему мамин телефон не отвечает? Почему она считает, что со всем справится сама? Что он, маленький что ли? Да он теперь вообще может все сделать без нее. А что, возьмет и сделает. Поедет и найдет…

Тимур ринулся к книжному шкафу. Где этот атлас? Он долго листал глянцевые страницы, кусая губы. Нашел то самое место. Не город, поселок. И как туда добираться? Может, через Сочи? Нет, скорее, через Новороссийск. Интересно, там есть аэропорт? На поезде он, наверное, не успеет. И сколько стоит билет? Едва ли у него хватит денег. Придется где-то занять. Он уже было набрал телефон бабушки, но вовремя опомнился: она же с ума сойдет, если узнает, что у них здесь творится. А врать ей Тимур совершенно не мог.

Он знал, к кому обратиться за помощью. К тому же, к кому за помощью всегда обращалась мама. К тому, кто уже посвящен в эту проблему. К отцу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю