Текст книги "Вести приходят издалека"
Автор книги: Татьяна Ярославская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)
78
Поселок был больше похож на маленький городок: блочные пятиэтажки, частный сектор и санатории по побережью. Где-то за санаторными заборами было море. Оно шумело и им упоительно пахло. По-детски хотелось купаться, от этого желания меркли все переживания и горести, словно море обещало смыть их все разом, без следа.
Невозможно было спросить Олега…
– У нас очень мало времени, – сказал тот, будто услышав Тимкины мысли. – Завтра обратный самолет, мы должны найти все сегодня.
– Надо у кого-нибудь спросить, где это кладбище…
– Я знаю. Устроимся в гостинице, ты останешься, я пойду.
– Нет! – взвился Тимур. – Я пойду!
– Пойдем вместе, – спокойно согласился Олег. – Но сначала в гостиницу.
У стойки регистрации яростно раскрашенная барышня с улыбкой подтвердила, что номера для них забронированы. Один на сутки, другой на две недели. У Тимура хватило выдержки не устраивать истерику перед расписной барышней. Они поднялись на третий этаж.
– Кто остается на две недели? – спросил Тимур, входя вслед за Олегом в номер.
– Ты.
– Да-а? И кто это решил?
– Ильдар Камильевич.
– Я не останусь! Слышите? Слышишь?! Какое он право имеет решать?! Я должен вернуться, я нужен там! Ты не имеешь права!..
Тимка метался по номеру, а Олег спокойно поставил сумку на кровать и уселся рядом.
– Все? Словесный понос закончился?
Тимка почему-то кивнул.
– Тогда сядь, – Олег показал Тимуру на стул, тот покорно сел. – Что ты орешь?
– А потому что…
– Потому что малой еще! Хочешь, чтоб они имели тебя в запасе? Ты уверен, что мы здесь все найдем? А если и найдем, уверен, что все закончится? Не захочется им еще каких-нибудь документов? Или денег? Ильдар Камильевич их достанет, будь спокоен. Но ему нужно время. И ты должен ему это время дать. Две недели.
– У меня выпускные экзамены… – неуверенно пробормотал Тимур.
Олег махнул рукой и скривился так, что было понятно, какого он мнения об экзаменах и образовании в целом.
– Ты жить-то хочешь?
Тимур кивнул.
– Ну вот!
– Вот. Что – вот? А деньги? На что я тут две недели буду жить? – он сказал это и понял, что окончательно сдался, как это ни обидно.
Но жить действительно хотелось. Э-эх, а еще в милиции работать собирался!
Олег вытащил пухлое портмоне и отсчитал бумажки.
– Штука. Ильдар Камильевич велел дать штуку.
– Баксов? – обалдел Тимур.
– Грюндиков! – съязвил Олег. – Постарайся растянуть, чтоб хватило. В сезон все дорого.
– А обратно? Сам?
– Сам, когда позвонят.
– Кто позвонит? Куда позвонит?
– Отец на мобильник позвонит.
– У меня нет мобильника! – Тимка оттопырил карманы куртки, в которых держал руки, показывая, что мобильника действительно нет.
– Купим.
Тимура раздражала неторопливость Олега. Знал бы он, где находится это кладбище, сам бы давно побежал туда. А Олег сначала повел его обедать. Тимка забыл, когда последний раз ел, но аппетита не было. Бежать же надо! Потом покупали телефон. Господи, какая разница, какой! Олег выбирал его придирчиво, как в подарок любимой девушке. Подключал, расспрашивал, какой оператор самый надежный, записывал номер. Только после всего этого они отправились, наконец, на окраину поселка.
Узкая каменистая тропинка шла по-над самым морем. Неужели похоронная процессия тоже двигается по этой тропе, когда кого-то хоронят? Или есть еще дорога? Наверное, есть.
Над тропинкой зеленым потолком, сводчатой аркой смыкались цветущие ветви незнакомых Тимуру деревьев. Это в Ярославле зелень еще робко проклевывается на утомленных зимой ветках, здесь она бушевала вовсю.
Сквозь изумрудный сумрак листвы блестело в прогалинах лазоревое море и по-весеннему пронзительно сияло небо.
Маленькое греческое кладбище уже не казалось Тимуру таким уж маленьким после полутора часов изучения надписей на памятниках и плитах. За деревьями и кустами открывались все новые надгробия.
– Слышь, нету такой могилы, – сказал Олег, присаживаясь прямо на какую-то гробницу, и протянул Тимуру открытую пачку сигарет. – Будешь?
– Нет.
– Правильно, – кивнул Олег и закурил.
– Я еще поищу.
– Угу.
Этот памятник был очень маленький, полускрытый печально склоненными ветвями кустарника. Никакого портрета не было, только надпись: Георгиади А.В., 1935–1956.
Тимур открыл дверцу низкой ржавой оградки и шагнул ближе, боясь коснуться холодного камня. Он почему-то был уверен, что серый камень памятника очень холодный, и удивился, когда все-таки решился и опустил на него ладонь. Камень был очень теплый. Тимур положил на него вторую руку и погладил шершавую поверхность, коснулся пальцами стершейся от времени надписи. У основания памятник был обложен небольшими каменными плитками. Парень провел по ним пальцем и тут почувствовал, как одна из них, вторая слева, чуть подалась вовнутрь. Он нажал еще, плитка провалилась, и за ней обнаружилось небольшое углубление. Тимур тут же сунул туда руку.
– Отойди, – сухо приказал за его спиной Олег. – Я сам.
– Нет, я!
– Не ерунди, мало ли, что там.
– Что надо, то и там.
Тимур вытащил из ниши маленькую металлическую коробочку.
– Дай! – Олег выхватил ее у парня и отвернулся, закрыл собой. Мало ли, что там.
– Это что? – в руке он за шнурок, как мышь за хвост, держал нечто, напоминавшее спортивный свисток.
– Это они! Документы! – Тимур выхватил «свисток», перемахнул через низкую оградку и бегом понесся по тропинке к поселку.
– Не поедешь.
– Поеду!
– Не поедешь.
– Поеду! Поеду!
– Слушай, ты дурак, да?
– Да!
– Оно и видно.
Олег был спокоен, как удав, и настроен решительно.
– Ты меня свяжешь, что ли? – кипятился Тимка.
– Это мысль.
– Дурак!
– Сам дурак.
Олег поднялся и направился к выходу.
– Посиди, остынь.
– Ты куда?
– За веревкой, блин!
Он вернулся через несколько минут, мрачный и сосредоточенный.
– Собирайся. Быстро, – бросил он Тимуру.
– Что так? – зло процедил парень.
– Мать твою…
– Материться будешь?
– Мать твоя в аварию попала.
У Тимура потемнело в глазах и пол ушел из-под ног. Он только слышал, как все же матерится Олег, на которого он рухнул.
79
Маше Рокотовой снилась узкая каменистая тропинка, вьющаяся по-над морем. Сводчатым потолком сплетались над ней цветущие ветви кизила и скумпий. Внизу, в резных прогалинах, россыпью чистых изумрудов сияло море. Небо было молодым и удивительно свежим, будто отполированным на Первомай. Под ногами порой шуршит гравий. Она разве идет по этой тропинке? Кажется, действительно идет…
Зеленый коридор повернул вправо от моря, и широкими воротами открылась поляна, словно зала с высоченными колоннами сосен, держащих на своих могучих ветвях хрустальное небо.
В этой зале, как в чудесной шкатулке, покоилось тихое кладбище. Да-да, именно покоилось. От всего здесь веяло удивительным умиротворением и смиренной тишиной. Полупрозрачные тени от сосновых лап, как кружевные накидки на ветру, колыхались на скромных памятниках. Маленькие гробнички устилал мягкий темно-зеленый мох с крохотными звездочками печальных цветов.
Кладбище слушало море. Море шумело под обрывом. Смотришь туда – и голова кружится. Хочется наклониться над обрывом и… Остаться здесь хочется. Если уж суждено умирать, то хочется покоиться здесь, а не лежать в бескрайнем мегаполисе Игнатовского кладбища, продуваемого всеми ледяными ветрами, где равнодушные могильщики долбят и долбят мерзлую землю зимой, разгребают чавкающую жижу осенью и кладут, кладут… Новых и новых, молодых и старых, по десятку, а то и по два в день.
Ей стало так холодно, что она кожей почувствовала ледяной кладбищенский ветер, унесший ее сон об изумрудном коридоре и сосновой колоннаде.
А действительно, холодно. Сквозняк. Маша открыла глаза. На этот раз легко, словно выспалась, отдохнула. Только сквозит безбожно. Окно открыто настежь. Мужчина у окна стоит спиной к ней. Ильдар?
Маша снова внутренне сжалась, готовая наброситься на него с обвинениями, как только он обернется.
Он обернулся. Против света было плохо видно, и все-таки это был не Ильдар. Вовсе не Ильдар, а вовсе и – Остап. Остап!
Он приехал и все поправит! И все объяснит, и защитит Кузьку, и найдет Тимку! Из ее глаз потекли слезы.
– Проснулась, – констатировал Остап. – Тебе фамилия Саркисян о чем-нибудь говорит?
Ничего себе вопросец! Ни как себя чувствуешь, ни где болит, ни как дела… Саркисян! С ума сойти!
Маша собралась с силами и даже смогла сдвинуть брови.
– Ни о чем не говорит. Это кто?
– Железный Феликс в пальто! – радостно сообщил Шульман. – Фээсбэшник наш.
– Ваш?
– Наш. Пациент Цацаниди.
Маша застонала и снова закатила глаза. Опять этот Цацаниди! Ни покоя от него, ни отдыха.
– Э-э, сама кашу заварила, сама расхлебывай. А то ты, значит, в постели лежишь, а мы с Маринкой отдувайся! Нам знаешь, как влетело. А ты тут…
– Хочешь, махнемся, – зло сказала Маша.
– Ладно, не злись.
– А ты не наезжай! За что вам влетело? От кого?
– Вот от Саркисяна и влетело. И от начальства его. И от нашего начальства тоже. Они там давно Цацаниди с товарищами как организованную группу разрабатывают, Саркисяна еще при жизни академика внедрили как кандидата на операцию. А теперь Цацаниди умер, пришлось все сначала начинать, за другие нитки тянуть. В ФСБ как только узнали, что мы тоже с пациентами копаемся, наслали Саркисяна к Маринкиному шефу. Тот и рапортом грозился, и…
– Ее наказали? – испугалась Маша.
– Сейчас! На то у нас и есть свое начальство, чтоб, кроме него, нас никто не кусал. Маринкин начальник сказал, что дело она давно ведет, хотя она только полчаса, как ему доложилась. В общем, прикрыл ее, но сам потом всыпал по первое число.
– А у меня Кузьку украли, – перебила Маша. – Его, правда, уже нашли, только его так били!.. Его-то за что?
– Успокойся… Все уже позади, правда, – он сел возле кровати и взял Машу за руку. – Я все знаю. Ты не беспокойся, поправится твой Кузя. Хорошо, девочка эта подвернулась, внимание обратила, номер машины запомнила.
– Девочка?
– Да, она и позвонила твоей знакомой, когда плакат над дорогой увидела.
– А Тимур?! Тимура нет! – не успокаивалась Маша. – Вы его арестовали?
– Кого? Этого парня, который Кузю охранял?
– При чем тут парень! Вы Ильдара арестовали?
– Какого Ильдара?
Шульман так неподдельно удивился, что Маша поняла: они ничего не знают и все делают не так!
– Остап, это Ильдар Каримов, мой бывший муж, стоит за Стольниковым! Это он разработал для Цацаниди прибор. Все именно так, как написал мне Елабугов: фирма, медицинское оборудование, у него завод в Переславле… Он похитил Кузьку, вернее, приказал похитить, а теперь думает, что нигде не засветился, и заявился ко мне сюда! А сам понял, понял, что на меня проще нажать через Тимура, это я ему сама сказала. Он забрал Тимура и теперь ждет, когда я оклемаюсь, когда все уляжется, и тогда он снова… Он и меня собирается убить, когда добуду документы. Я сама слышала, как он приказал выкинуть мой труп на помойку!
– Маша, ты говоришь глупости.
Она, неимоверным усилием превозмогая боль в спине, села на кровати.
– Глупости?! Он и к Елабугову в Зеленоград послал человека, чтоб разобрался. И подпись: И.К., Ильдар Каримов!
Остап, пытаясь успокоить Машу, обхватил ее за плечи и прижал к себе.
Дверь скрипнула и отворилась. На пороге стоял Ильдар Каримов, и в глазах у него горел злой огонь.
– Руки от моей жены убери!
– Ильдар…
– Я сказал, убери руки!
– Успокойтесь…
– Ильдар, успокойся! – закричала Маша.
– Тебя вообще не спрашивают! – рявкнул Каримов и тут же спросил: – Он кто такой?
– Не твое дело! – взъелась она. – Какое ты вообще право имеешь здесь орать? Я тебе не жена! А если и жена, то бывшая.
– Вы бы действительно не кипятились оба, – Остап поднялся и сделал шаг в сторону Каримова. – Маше нужен покой, а мы тут…
– Покой?! Хорошо, пошли выйдем! – Каримов ухватил Шульмана за куртку резким движением, словно собирался оторвать его от пола.
У Маши в ушах тоненько зазвенело, и кто-то опять, в который уже раз, выключил свет.
80
Где-то рядом шептались. Голосов было два.
– Галя, я же русским языком сказал – никаких посетителей!
– Но я же…
– Никаких! – строго прошипел мужской голос.
– Да они же корочками размахивают все, – оправдывался голос женский, принадлежавший, очевидно, той медсестре, которая все время делала Маше уколы.
– А второго зачем пустила?
– Так он же муж…
– Объелся груш. Они нам больную угробят, а потом с нас же спросят.
Что-то противно звякнуло железом о железо, клацнула очередная сломанная ампула. Через секунду затекшей почему-то правой руке стало легче, наверное, ослабили жгут. Укола Маша даже не почувствовала.
– Маша! Маша, глаза открыли! Все-все, открыли глаза, – доктор легонько похлопывал ее по щекам.
Она открыла глаза, хватила ртом воздух, словно вынырнула. Воздух был, как в бассейне, с запахом хлорки.
– Что опять?..
– Все уже хорошо, – улыбнулся ей доктор. – Только пришлось вас опять в реанимацию перевести, а так – все в порядке.
– Ничего себе порядок, – горько усмехнулась Рокотова. – Что же я часто так… уезжаю?
– Часто, – озабоченно кивнул он. – Будем обследовать, лечить. Зря вы все-таки отказываетесь от консультации.
– В институте нейрохирургии мозга?
– Да, я бы…
– Нет, – отрезала Маша, – давайте об этом больше не будем!
– Не будем, – согласился собеседник, поднимаясь. – Вы поспите, вас больше никто не побеспокоит. Потом вот почитайте, это вам сын записочку передал.
– Сын?
– Да.
– Который?
– Не знаю, черненький такой, с Аллой Ивановной приходил. Хотел с вами поговорить, только вы уж извините, я больше никого к вам пускать не буду, пока состояние не стабилизируется.
Маша едва дотерпела, пока за доктором закрылась дверь, и схватила конверт. Тимка был здесь! Значит, с ним все в порядке, и Ильдар его не похитил! Или ему удалось сбежать, как и Кузьке?
Из конверта вместе с листком бумаги на одеяло выпал маленький серебристый предмет размером с конфету. Маша покрутила его в руках, подергала. Крышка соскочила, под ней обнаружился металлический разъем. Флэш-память, флэшка. Съемное хранилище информации. В крохотном устройстве, похожем на конфетку, можно хранить целую библиотеку!
«Мама! – было написано в записке. – Это те самые документы. Пусть они побудут у тебя в палате, сейчас это самое надежное место. Тимур».
И все. Ни где был, ни откуда взял эту флэшку, ничего…
Она сжимала в ладони маленькое устройство, и ей было жутко. Казалось, что в сумерках, выползавших из дальнего угла палаты, скрывается кто-то страшный, кто-то, от кого веет неодолимой опасностью, смертью…
Маша нашарила на стене над кроватью выключатель, и белый больничный свет прогнал сумрак. Цацаниди не стоял в дальнем углу палаты и не смотрел острым пугающим взглядом, как на кладбище, где она лишь раз видела его портрет.
Он ходил за дверью. Маша Рокотова отчетливо слышала его неуверенные шаги. Он не ходил… Он шел! Шел сюда, к ее палате. Несколько долгих секунд – и его силуэт серой тенью лег на рифленое стекло в больничной двери. Его тень оказалась, по крайней мере, на голову ниже, чем Маша себе представляла, и гораздо уже в плечах.
Дверь открылась, вопреки ее ожиданиям, без скрипа, без звука. Академик Константин Аркадьевич Цацаниди шагнул в палату…
Маша подавилась криком, готовым было вырваться из ее сдавленного ужасом горла, и закашлялась. Это был вовсе не Цацаниди! Конечно же, нет! Это был ее старый во всех отношениях знакомый: Иван Федорович Клинский.
– Машунь, ты чего? Тебе водички налить? – обеспокоенно зашептал старичок, увидев ее состояние.
– Нет… Нет, не надо, я уже… Как вы меня напугали! Я решила, что это Цацаниди пришел меня убить!
– Убить? – удивился Клинский. – Откуда ты… это взяла?
– Со страху почудилось… Я так рада вас видеть! У меня хорошие новости…
– Да? Какие новости? – оживился Клинский. – Ты что-нибудь выяснила?
– Я не просто выяснила! Вот!
Она разжала ладонь и протянула ее Клинскому.
– Это?..
– Да! Это именно они, документы Цацаниди!
– Ты уверена?
– Абсолютно! Мы-то думали, что это диск, а это вот, флэшка!
Клинский примолк, даже погрустнел как-то, съежился. Покачал головой.
– Что? – насторожилась Маша.
– Как это все неожиданно…
– Да это замечательно!
– Что ты собираешься с ними делать?
– Думала пока спрятать, но раз вы здесь… Кстати, а как вас пропустили? Ко мне ведь не пускают теперь никого.
Клинский хитро улыбнулся и махнул рукой.
– Пара пустяков! Сказали, что ты в реанимации, к тебе нельзя. Да и поздно уже. А в соседнем корпусе – кафедра урологии. Я сказал на консультацию к дежурному врачу, поднялся, в халат переоделся, из урологии в гинекологию, оттуда в хирургию по переходу на третьем этаже, дежурный врач чай пьет, медсестра процедурку готовит, шур-шур – и вот я! Ты ж ко мне первая в больницу прибежала, вот и я к тебе. Подумаешь – не пускают. Я, как таракан, везде пролезу!
Маша рассмеялась. Первый раз за время, которое она находилась в этой больнице, ей было спокойно и хорошо, со старым, ветхим, но таким простым и надежным, как деревенский плетень, Клинским.
– Знаете, Иван Федорович, я хочу, чтобы вы забрали эти документы. Милиции мы отдадим их потом, а сейчас… Вы же знаете, что с ними делать. Вы сможете собрать антиприбор и закрыть этот чертов канал, да?
– Ну…
– Иван Федорович, если вы сейчас скажете, что не сможете, я просто не поверю! Мне не на что будет больше надеяться. Я знаю, я должна передать эти документы в милицию, но без вашего участия все будет бесполезно, те, кто должен умереть, все равно умрут, если вы не закроете канал, да?
– Да. Но в широком смысле те, кто должен умереть, все равно умрут, даже если я закрою этот канал.
– Бог с ним, с широким смыслом! Вы же можете помочь! Неужели не поможете?
– Помогу, – решившись, кивнул Клинский. – Давай!
Маша с радостью вручила ему флэшку, уверенная, что все теперь будет в порядке.
81
– Все в порядке, – сказал он в трубку.
– Что?
– А все! Все, что вы, придурки, не могли сделать, я сделал сам! Собственно, как и всегда…
– Слава Богу!
– Слава мне, Бог тут ни при чем.
– Так мы ждем вас. Когда?
– Как обещал, завтра.
– У нас все уже готово: и кабинет вам, и группа…
– Ждите!
Иван Федорович Клинский бросил мобильный телефон на пассажирское сиденье старенькой «шестерки» и лихо вырулил с больничного двора. Из-за угла больничного корпуса выползла черная иномарка и неторопливо двинулась следом, нисколько не опасаясь упустить натужно тарахтевшую впереди машинку. За рулем иномарки сидел Ильдар Каримов. Рядом с ним – Остап Шульман.
Как удивительно ему сегодня повезло! Просто невероятно. Он шел к ней вовсе не за этим. Он и знать не знал, что документы уже у нее. Откуда они взялись? А это были именно они, документы Кости Цацаниди, еще у больницы он проверил их, подключив флэшку к своему ноутбуку. Это были его, Клинского, документы, которые Костя, сволочь, спер много лет назад. Тогда еще не было у Клинского компьютера, машинки печатной приличной и то не было! Вся документация лежала у Ивана Федоровича дома в ящиках стола. Костя знал его слабость, напоил, документы забрал. А потом сам же заставил делать эту работу. И он, Клинский, согласился, потому что мог сделать только сам прибор, железку, но не мог проверить его экспериментально, на живых людях, а Цацаниди мог! Согласился, потому что верил, что обойдет соперника на финишной прямой. И обошел. Где Костя? В могиле. В аду! Сделал свое дело – и сошел с дистанции.
Он согласился работать с Цацаниди с одним условием: подсунул ему в заместители своего бывшего аспиранта, Игоря Стольникова. Был уверен, что Игорь, в конце концов, получит доступ ко всем документам и разработкам, тогда они просто раздавят Цацаниди. Тот оказался хитрее. Да, пожалуй, и умнее, чем думал о нем Клинский. Он в своих работах ушел неизмеримо дальше, чем сам автор идеи. Использовав украденное и заплатив этому самому автору сущие копейки, он выстроил действительно гениальную теорию, на которую у Клинского не хватило бы, пожалуй, ни таланта, ни усидчивости. Сейчас перед самим собой Иван Федорович мог это признать.
Цацаниди создал теорию, воплотил ее в жизнь, провел массу подтвердивших ее экспериментов и вдруг, на исходе жизни, после того, как его самого хватил инсульт, отказался от всего, остановил все работы и официально закрыл проект. Да-да, разработка вовсе не была незаконной и тайной. Методы – может быть. Может, они и были слишком радикальными. Им некогда было ждать, пока появится очередной пациент, у которого недавно умер близкий человек. Они брали это на себя, тщательно выбирая и пациентов, и их близких, и способ убийства этих самых близких. Вот эту часть они, конечно, держали в секрете. Клинский усмехнулся, представив, как удивились бы распорядители средств, если б узнали, что услуги наемных убийц оплачивались из средств государственного бюджета. Ребятам, аспирантам, и вовсе ничего не платили. Они работали за идею и за стипендию. Ну, может быть, еще за вожделенную отсрочку от армии. Кроме этого, все было абсолютно легально.
Игорь Стольников так и не получил документов от Цацаниди. Зато получил дочку академика в жены. Увы, полцарства в нагрузку к дочке не прилагалось. Академик сделал широкий жест, оставил все своему заместителю и зятю по завещанию, но исполнителем этого завещания сделал свою помощницу, передав ей в руки судьбу всего проекта. Та, судя по всему, быстро смекнула, сколько она выручит, если продаст документы! Не случайно собралась в Грецию. Именно греки наступали на пятки группе Цацаниди и Клинского, работая по схожей программе. Ей ли, помощнице Кости и его любовнице, было не знать обо всем! Вопрос был только в том, повезет ли она документы в этот раз или поедет только на разведку.
Хоть теперь Игорь Стольников оказался полезным: это он подслушал тот телефонный разговор, когда Григорьева собиралась оставить перед поездкой все самое ценное у Рокотовой. И с Рокотовой она действительно встретилась, те ребята, которые следили за помощницей академика, не пропустили эту встречу. И Рокотову довели до самого Ярославля.
Они встретились, значит, документы были переданы. Анна Григорьева никому была больше не нужна. Она тоже была в списке тех, кому суждено было умереть. Витя Горошко, напросившийся к ней в гости в тот вечер, сделал все аккуратно и профессионально. Врач… На всякий случай забрал сумку, вдруг да и собиралась она везти с собой копии. Копий в сумке не было. Значит, все-таки Рокотова увезла все с собой.
Маша Рокотова. Клинский вспомнил ее с трудом и лишь тогда, когда она сама позвонила и явилась к нему. Удивительное совпадение, что она пришла с расспросами именно к нему! Или Григорьева рассказала ей слишком много? Тогда Машка – непревзойденная актриса, ни на секунду не прокололась. Он даже начал ей верить, а зря, и лежащая в его кармане флэшка – тому доказательство.
Или все же не знала? Пожалуй, так. Ведь сегодня он не успел открыть перед ней карты. Не пришлось говорить о том, что по его приказу похитили ее сына. Он пришел в больницу прямо сказать о том, что мальчишку она будет получать по частям до тех пор, пока не отдаст документы. Пацана спрятали в надежном месте: в подвале института, где работал Клинский. Был в этом подвале такой угол, откуда не слышны будут никакие крики, вздумай мальчишка звать на помощь. Своего проверенного аспиранта оставил Иван Федорович приглядывать за пленником, а сам взял недельку за свой счет, чтоб не оказаться под подозрением, случись что-нибудь непредвиденное. Он чуть со стула не упал, когда Машка прибежала к нему опять. Думал, узнала, материнское сердце привело. Нет, видать, вранье это все, про материнское сердце: сын был под ней, на два этажа ниже. Не догадалась. Не почуяла.
Клинский не собирался больше возвращаться в этот задрипанный институт. И в этой задрипанной стране он тоже оставаться не собирался. Это Стольников думает, будто Клинский приедет в Москву, чтобы продолжить работу Цацаниди. Кабинет готовит, группу… Собирается командовать им, Клинским. Идиот!
Он действительно поедет завтра в Москву, но только для того, чтобы сесть в самолет, который доставит его в Афины. У него давно на руках билет с открытой датой, предоставленный греками. Его давно ждут в Греции с его головой, его и Цацаниди разработками и предложением совсем других денег. Что может предложить ему Стольников и эта страна? Там он возглавит не вшивую группу не сумевших утечь на запад бездарностей, там он возглавит научный центр на полторы тысячи сотрудников. Он будет жить и работать там, а здесь не останется камня на камне от теории Кости Цацаниди: ни документов, ни прибора, ни бывших пациентов.
Все, кому суждено умереть, умрут. Все, чьими глазами Костя Цацаниди заглядывал за грань жизни и смерти. Кого он в своих экспериментах десятки раз заставлял умирать и рассказывать о смерти. Кто верил ему, как Богу, кого он обманывал день за днем.
Клинский обманул каждого из них только один раз, лишь тогда, когда действительно убил. Он убивал их не своими руками, а руками своих учеников. Одни шли на убийство по своей воле за обещание оказаться рядом со своим учителем в Греции. Другие несли смерть невольно: в самодельном диктофоне, представившись жертве по приказу Клинского журналистами. Они и не подозревали, что, задавая немудреные вопросы, транслируют с «диктофона» приказ умереть прямо в микропроцессоры, вживленные в мозг собеседника.
Машка Рокотова так и не догадалась, что это она убила Навицкого. Несомненно, он уже мертв. Цацаниди прятал от Клинского своего программиста, который, естественно, знал очень много. Не стало Цацаниди, Навицкий стал прятаться сам. Он умно поступил, забравшись от Клинского в такую глубокую щель, в тюрьму. Может, ему и удалось бы спастись, сиди он там тихо лет десять. За десять лет Клинский завершил бы работу и забыл бы о Навицком. Но удача определенно на стороне Клинского! Как вовремя оказался у него с собой «диктофон», когда они столкнулись с Рокотовой в коридоре у приемной Стольникова. Ведь он нес прибор Кате Густовой, якобы для того, чтобы ее сын записал на кассету свои ответы на конкурсные задачи по физике. Это Густова живет на одиннадцатом этаже. Мальчик, нажав на кнопку, получил бы приказ выпрыгнуть из окна и не успокоился бы до тех пор, пока не шагнул бы с подоконника вниз.
Ну что ж, с подоконника вместо мальчика шагнул программист Навицкий. Прекрасно! А с ребенком Густовой разберется надежный человек, которому обещано место и сказочная зарплата в греческом центре.
Только Бураковского Клинский убрал сам. Их кабинеты были соседними много лет. После ученого совета Иван Федорович просто нажал кнопку и поставил прибор у стены, а сам пошел домой. Наверное, не больше часа прошло, и Бураковский полез привязывать шнур к карнизу. А шнур этот заранее положили ему в ящик стола.
И надо ж было жене пристать к Клинскому в тот день со своим бельем! Веревки в ванной давно полопались от старости и сырости. Конечно, и двух было мало, а тут вообще одна осталась. Клинский решил наскоро привязать оборвавшийся конец к трубе отопления. Она тоже оказалась гнилой. Не собирался он вешаться, бредятина какая! Просто качнуло его, поддатого, падая, ухватился за эту трубу, она и лопнула. Да на руку так неудачно упал.
Рокотова сама подсказала ему все, что он должен был ей солгать. Она так рвалась его спасать. Ему было так смешно ее слушать!
Не смешно стало, когда Рокотова добралась до Елабугова. А она добралась! Сам Клинский и его ребята не могли до него добраться, а она сумела! Правда, говорить он с ней не стал, Юрка, который пас ее тогда, слышал, что разговор не состоялся. Но, похоже, его старуха что-то пообещала Рокотовой, не зря ж та сказала, что очень надеется. На что?
Если заговорит Елабугов, дело будет плохо. Много лет он был близким и, наверное, единственным другом Кости Цацаниди. Пациентов подбирал, истории болезни вел. И в экспериментах он участвовал добровольно, и знал много. Да что там, все он знал, потому и превратил свое подворье в крепость, пацанов вон с ружьем встретил, к телефону не подходит. Хоть раз бы взял трубку, трех минут хватило бы Клинскому, чтоб передать сигнал…
