Текст книги "Вести приходят издалека"

Автор книги: Татьяна Ярославская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

52

Поздно вечером с Аниного домашнего компьютера Маша Рокотова отправила электронное письмо Антону Ильичу Елабугову.

Строго говоря, этого пациента можно было и не опрашивать, ведь с Мариной и Остапом была договоренность о проверке только тех, кто уже умер. Если бы к Елабугову нужно было ехать – а жил он в Зеленограде, – Маша ни за что бы не поехала. Но, раз уж ему можно просто написать…

К тому же, получалось, что по своему списку она поработала на совесть: с родственниками Елизаветы Востренко, Виталика Иловенского, Владимира Селенкова и Никиты Козлова она встретилась. Про Бураковского и сына Кати Густовой знала и раньше. Завтра надеялась получить ответ и от Елабугова. Даже если он не ответит, все равно будет чем отчитаться перед Мариной и Остапом. Сегодня Маша ничего Шульману не рассказывала, чтобы не портить впечатления от прекрасно проведенного вместе вечера.

А на завтрашний вечер было назначено заседание их маленького штаба. Встретиться договорились на квартире Маши, вернее, Ани Григорьевой. Марине хотелось еще раз осмотреть место происшествия, которое может стать стартом для нового дела.

Весь следующий день Рокотова провела в заботах по хозяйству. Прибрала квартиру, это заняло совсем немного времени: все пребывало еще в том порядке, который навела пред смертью Аня. Потом Маша сходила на Дегунинский рынок и в магазин, накупила продуктов и занялась ужином.

Мобильник зазвонил не вовремя: руки у Маши были в тесте, которое она только-только начала вымешивать. Она кое-как нажала мизинцем кнопку приема и с трудом пристроила телефон к щеке, прижав его плечом. Телефон выскользнул и упал. Маша чертыхнулась и схватила его липкой рукой.

– Маша! Что случилось!? – орал в трубке Ильдар Каримов. – Ты где?

– Ой, не кричи, все в порядке!

– Да что у тебя происходит?

– Ильдар, успокойся, я тесто на пироги ставлю, телефон уронила.

– Тесто на пироги? А ты вообще где? – удивился Каримов.

– В Москве.

– И пироги печешь?

– Ну да.

– Для кого, позволь спросить? – голос Ильдара стал знакомо злым и холодным.

– Не позволю спросить.

– Почему?

– Потому что это не твое дело, – отрезала Маша. – Ты зачем звонишь?

Тесто подсыхало на руках и противно стягивало кожу, вызывая мучительное желание поскорее помыть руки.

– Маша, ты должна немедленно вернуться!

– Что-то с мамой? Или с ребятами? – сразу встревожилась она.

– Нет, с ними все в порядке, ты не волнуйся…

– Тогда зачем?

– Ты мне срочно нужна. Необходима.

– Говори толком, – начала раздражаться Маша.

– Я не могу говорить толком по телефону, но это очень важно и срочно. Ты должна приехать завтра же.

– Ильдар, я не подчиняюсь ничьим приказам. Для начальства я в отпуске, для тебя – в разводе. Еще вопросы есть?

– Есть. Марья, я тебе когда-нибудь в помощи отказывал?

Маша закусила губы. Что тут скажешь?

– Нет, не отказывал.

– А я к тебе когда-нибудь за помощью обращался?

– Вообще-то нет, – примирительно вздохнула она.

– А теперь обращаюсь. Ты нужна мне срочно. Приедешь?

– Приеду, – окончательно смирилась она. – Только не раньше, чем завтра вечером. Идет?

– Идет, – обрадовался Ильдар. – Значит, послезавтра мы вместе пообедаем, и я все тебе расскажу. Все, пока. Я на тебя надеюсь.

Он отключился, не дождавшись Машиного «до встречи». А она бросила на стол запачканный тестом телефон и побежала мыть руки.

53

– Давно так не наедалась, – блаженно пробормотала Марина Боброва, закрывая глаза и откидываясь в кресле. – Терпеть не могу готовить для себя одной, а есть люблю.

– Я тоже больше люблю есть, – согласилась Маша. – Дома у меня чаще готовит сын.

– Он большой? – заинтересовалась Марина.

– Нет, маленький еще, но думает стать поваром.

– А второй сын старше или младше?

– Честно говоря, им обоим по семнадцать, но я почему-то считаю родного сына старше, чем приемного.

– У тебя приемный сын? – поразился Остап.

– Ну, вообще-то я его не усыновляла, я его опекун. Но привыкла считать своим сыном.

– А у меня детей нет. Да что там, у меня и мужа-то пока нет.

Марина сказала это легко, без тени грусти, чем немного раздосадовала Шульмана: он считал, что любая женщина, не побывавшая замужем, должна чувствовать себя ущербной и непременно стремиться к браку. Или это ему все время такие попадаются?

Он решил вернуть Марину от блаженного отдыха к работе:

– Ты чай допила? Давай отчитывайся, что нарыла?

– Может, ты первый? Хотя, ладно, – она еще повозилась в кресле, устраиваясь поудобнее и пристраивая на колени растрепанный ежедневник. – Что касается проработанного мною списка, то мертвы пятьдесят процентов бывших пациентов вашего академика, то бишь трое. При этом член-корреспондент Российской академии наук Поярков умер естественной смертью от инфаркта на семьдесят втором году жизни, еще до смерти самого Цацаниди, у которого он лечился от инсульта. Как говорится, от инсульта убегал он, но инфаркт его догнал. Я говорила с его вдовой, она считает, что причиной инфаркта стала трагическая гибель их сына, которого убили и ограбили в подъезде их дома. Между окончанием лечения у Цацаниди от инсульта и роковым инфарктом прошло всего четыре месяца. Участвовал ли Поярков в каких-либо экспериментах, вдова не знает. Похоронами полностью занимался лично Цацаниди через свою клинику. Не понимаю, Ося, зачем ты просил это выяснить?

– Потом объясню.

– Потом так потом, – покладисто согласилась Марина и продолжила. – Чирко Андрей Михайлович, директор крупной строительной компании «Ас-Ко»… Начала заниматься и вспомнила: это тот самый, который пригласил журналистов для подготовки серии рекламных статей к юбилею своей компании, повел их по строящемуся объекту и выбросился с шестнадцатого этажа прямо перед камерами. Эти фото обошли все газеты. Жена говорит, что такой исход ее не очень удивил, а судя по тому, как она живет, получив наследство, не слишком и расстроил.

Чирко последнее время был подавлен и склонен к суициду. Он искал убийц своего брата, учителя коммерческого колледжа. Брата убили грабители с целью завладения автомобилем. Голова у Чирко еще до смерти брата была не в порядке, он был в Египте, летал там на каком-то дельтаплане, упал и ударился о скалу, а потом удалял гематому в клинике Цацаниди. Кстати, жена академика Цацаниди приходится двоюродной тетушкой Андрею Чирко.

После гибели брата у Чирко начались видения, галлюцинации, он пытался рассказывать о них жене, но та пугалась и слушать не хотела. Хоронили его опять же через клинику Цацаниди. Они сами предложили помощь, вдова согласилась.

Марина перевернула страницу ежедневника, глотнула остывшего чаю.

– Легкоступова Арина. Аспирантка ординатуры при Институте нейрохирургии мозга. Научный руководитель – профессор Стольников. Несчастная мать рассказала, что девушка была влюблена в старика-академика, директора института, и всерьез собиралась отбить его у жены. К этому страстному увлечению присоединялось еще и чувство огромной благодарности, он спас ее от смерти, уговорив пройти обследование и обнаружив нарушение мозгового кровообращения. У Арины и правда иногда побаливала голова, но нет такой женщины, у которой она не болела бы хоть изредка. Но Арине угрожала настоящая опасность, и Цацаниди ее вовремя спас.

Вскоре после удачной операции у Арины умерла сестра-близнец, выпала из окна офиса, где работала. Может, конечно, кто и подтолкнул, неизвестно. На Арину это подействовало убийственно: она полгода пролежала в клинике института между жизнью и смертью. Потом, вроде, оправилась, но тут умер Цацаниди. Это совершенно раздавило девушку, она еще полгода ходила как тень, а потом отравилась газом. Хоронили ее тоже из клиники института.

Про умерших все. Теперь о живых.

Светлана Пересветова, имя красивое, правда? Практически ничего узнать не удалось. Муж очень крупный бизнесмен, живут они в районе Рублевского шоссе. Жена действительно лечилась у Цацаниди. Три месяца назад после ссоры с мужем выпила уксусную кислоту, с тех пор, естественно, молчит.

Двое оставшихся в полном порядке. Хотя Виктория Бурмистрова, я бы сказала, в большем порядке. Она по сей день работает в клинике института детским нейрохирургом.

А вот Алексей Навицкий, программист, это, Остап, по твоей части. Зачем ты мне-то его подсунул?

– Не понял…

– Так им ваши же на Петровке занимаются, он проходит подозреваемым по делу об убийстве, сидит он…

– Точно! – Остап хлопнул себя ладонью по лбу. – Маша, помнишь Анну Феоктистовну?

– Это ее сын Алешенька?

– Да, Алексей Навицкий! Ладно, при необходимости возьму его на себя.

– Можешь начинать, – обнадежила его Марина, – необходимость уже есть. Подводя промежуточный результат, даже не зная того, что вы оба скажете, считаю, что дело можно смело возбуждать. Все погибшие лечились и наблюдались только у Цацаниди. Почему? Потому что все они так или иначе состояли с ним в хороших личных взаимоотношениях и не имели причин сомневаться в его компетенции. Еще у меня есть предположение, что академик, конечно, оперировал гораздо больше пациентов, может быть, что и процессоры вживлял не только тем больным, которые погибли после его смерти, но все эти погибшие имели, так сказать, в анамнезе личную трагедию: смерть близкого человека. У Пояркова – сын, у Чирко – брат, у Легкоступовой – сестра.

– У Ани Григорьевой – дочь… – вставила Маша.

– Да, дочь. Мне думается, интерес для экспериментальных исследований представляли в первую очередь те, у кого кто-то умер. Придется расспрашивать и выживших пациентов, кто умер у них.

– В рамках следствия это все равно придется делать, – заверил Остап. – У тебя все?

– Пока все. Что у тебя?

– Так, – Остап в свою очередь открыл блокнот и уселся поудобнее. – У меня те же пятьдесят на пятьдесят. Трое из шести живы: фээсбэшник Саркисян, секретарша вице-президента академии наук Елкина и студент Филиппов. Их я пока не трогал, как и договаривались. Причем Саркисян нам вообще не подходит, против его фамилии в списке стоят слово «план» и дата, которая еще не наступила. Его еще не оперировали. Идем дальше.

Иосиф Генрихович Корзун. С ним все просто. Он был начальником колонии особого режима, между прочим, под Переславлем, область Ярославская. Покончил с собой выстрелом в голову через два года после гибели дочери. Убийц дочери нашли и посадили задолго до его самоубийства. Я выяснил, кто был его замом и позвонил. Мужик говорит, что бывший начальник к суициду склонен не был и смерть дочери пережил достойно. А застрелился Корзун по пьяни, после собственного юбилея, на который собирал чертову тучу гостей.

Волков Сергей Федорович. Главный врач частной неврологической клиники. Я даже не знал, что и они бывают частными. Этот умудрился на психах сделать бизнес. Открыл в стенах своей клиники реабилитационный центр для элитных пациентов: полный покой, массаж, гипнозы, ванны… Я как увидел, так мне сразу туда захотелось, и чтоб на всю оставшуюся жизнь. В общем, жил не тужил, с институтом нашего Цацаниди имел такую тесную связь, что обменивался опытом, кадрами и даже пациентами. Оперировался ли он сам у Цацаниди, никто не знает, так как родных у него никого не было, вдовец, а на работе ни с кем дружбу не водил. В день смерти давал интервью какой-то газете, а потом делал обход. Во время обхода лично сделал укол одной из пациенток, что, строго говоря, было не в его правилах. Потом ушел в свой кабинет и велел не беспокоить. Короче, когда взломали дверь, он реанимированию уже не подлежал. Отравился… Но это еще не все. Вскоре выяснилось, что и пациентка, которой он сделал укол, тоже мертва. А пациентка эта – последняя в моем списке – Исаенкова Юлия Игоревна. Нынешний главврач был так любезен, что нашел ее историю болезни. Исаенкова зарабатывала на жизнь модным сейчас ремеслом ясновидящей, а поступила в клинику после того, как была прооперирована в институте у Цацаниди. Неудачно. После операции ее стали преследовать стойкие галлюцинации, истерическая натура не выдержала, и дама сошла с ума. Состоятельные родственники поместили ее в клинику и больше не забирали.

Еще главврач посетовал, что некий Стольников, личный друг Волкова, прямо-таки выкрал оба тела из морга неврологической клиники. Он настоял, чтобы похоронами занималась фирма «Стикс-2000», которая арендует площади в Институте нейрохирургии мозга. И вскрытие почему-то делали именно в институте. Вот я и заинтересовался: а не через эту ли похоронную фирму пропустили и остальных пациентов? Если да, то понятно почему: скрывали факт внедрения в мозг имплантантов.

– Вполне логично, – задумчиво произнесла Марина.

– У меня все, – радостно отрапортовал Остап и уставился на Машу.

Рокотова в блокнот не полезла, о своих похождениях доложила по памяти, а потом помолчала и добавила:

– Я вот что думаю: Марина, конечно, права. Цацаниди интересовали именно те пациенты, которые потеряли кого-то из близких. Но создается впечатление, что гибнут эти близкие, как по заказу! Причем их убивают.

– Некоторые умерли своей смертью, – возразила Марина.

– Те, кто умерли своей смертью, стоят первыми в хронологическом ряду. Сначала умирали, потом были убиты… Может, академик обнаружил, что работа с теми пациентами, которые недавно потеряли родного человека, идет успешнее. Подбирать таких пациентов довольно сложно, поэтому он пошел с другого конца, стал убивать родных у тех, кто уже прооперирован. А?

– Ну-у… – протянул Остап, – это уж очень сложно. И мрачно.

– Да тут все не просто, – возразила ему Марина. – Возможно, так оно и было. Но как же он организовывал убийства?

– Не знаю, – пожала плечами Рокотова. – Естественно, не сам убивал. Кто-то ему помогал, это точно. Может, еще какие-нибудь пациенты?

– Надо опрашивать выживших, пока они еще живы, – Остап снова полез в свои записи. – Маш, у тебя кто там остался?

– Густов и Елабугов. Густов – это сын Кати, после его операции был убит его младший брат. А Елабугову я написала по электронной почте. Он живет в Зеленограде и общаться отказывается даже по телефону. Сегодня я получила от него ответ.

– И что он пишет?

– Дословно: «Не дождетесь! А.И. Елабугов».

– Забавно, – усмехнулась Марина. – А я с моими живыми пока не работала и уже не буду.

– Почему?

– А она теперь дело возбудит и оперативников загрузит, – ответил за Марину Остап.

– Точно. Ты, Остап, организуй встречу с Навицким, тебе там у себя проще. Маша, а вам я скажу, что и как написать. И задним числом. Надо бумажки оформлять, тут Ося прав, голову с меня за эту самодеятельность действительно снимут.

– А можно мне поприсутствовать при разговоре с Навицким? – попросила Маша. – Он ведь, похоже, программистом был при Цацаниди. Хотелось бы тоже задать ему пару вопросов.

– Вижу, вы с Анной Феоктистовной успели обо всем поговорить, – проворчал Остап. – Ладно, организую тебе с ним свидание.

Марина что-то быстро записывала в блокнот.

– Маша, еще я вас попрошу сходить к Стольникову в институт и сказать, что документы, которые он ищет, хранятся у родных Цацаниди. Скажете?

– Зачем?

– Хочу узнать, что он ответит.

– Ладно, завтра утром схожу, но потом я уеду в Ярославль.

– Вот не кстати! И не можете остаться?

– Не могу. Бывший муж позвонил и просил срочно приехать, у него что-то случилось. Но долго я не задержусь.

Марина подумала, потом достала из папки бумагу и положила перед Машей.

– Тогда пишите сейчас. Мне без вашего заявления теперь не обойтись.

54

Маша рассчитывала уехать в Ярославль дневным проходящим поездом, но утром ей позвонил Шульман.

– Если хочешь поговорить с Навицким, подъезжай в Бутырскую тюрьму на Новослободскую улицу к часу дня.

Маша с ним поговорить хотела, поэтому, быстро выпив чашку чая, поторопилась в Институт нейрохирургии мозга. Отъезд домой пришлось отложить. Хорошо, если удастся в шесть вечера уехать.

Стольников почему-то не очень удивился Машиному приходу, но очень обрадовался.

– Ну?

– Что? – спросила она.

– Привезли документы?

– Нет, но знаю, где они.

– И где же? – красивое лицо Стольникова стало напряженным.

– Документы находятся у родных Цацаниди. У наследников.

Лицо профессора из напряженного стало откровенно злым.

– Вы за дурака меня держите?

– А что, – невинно спросила Маша, – вы и к ним воров посылали, как к Ане Григорьевой?

Стольников смотрел на нее с высокомерным презрением.

– Каких воров? Зачем мне посылать к ним воров? Я зять академика Цацаниди! Ясно вам? Женат на его дочери. Я и есть его родственник и наследник!

Маша растерялась, мысленно ругая Марину.

– Тогда у меня нет других версий, – выпалила она наконец. – Так что на меня больше не рассчитывайте и никаких парламентеров ко мне больше не посылайте.

– Мария Владимировна, – расплылся в хищной улыбке Стольников, – даю вам последний, самый последний шанс. Если вы не перестанете придуриваться и не принесете мне документацию, вы горько пожалеете об этом. Я вас предупредил. А сейчас, если вам нечего больше мне сказать, ступайте вон!

– Почему же нечего, – улыбнулась Маша и выдала длинную, витиеватую и такую нецензурную фразу, что у Стольникова отвисла породистая челюсть.

Вылетев в коридор и с размаху захлопнув за собой дверь приемной, Маша двинулась было к выходу, но притормозила: ей навстречу шел Иван Федорович Клинский. Своей обычной неуверенной стариковской походкой, чуть более, чем обычно, ссутулившийся, он шел, бережно неся на перевязи забинтованную руку. Подзажившая после ожога щека ярко-розовым пятном выделялась на смуглой коже. Взгляд у Клинского был озабоченный.

Волна жалости к нему и ненависти к тем, кто пытался его убить, снова захлестнула Машу Рокотову. Неужели это и в самом деле Цацаниди? Жаль, что его уже нельзя наказать за все, что он делает, он уже мертв. Неизвестно, повезет ли «пинскому еще раз, когда на него будет оказано смертоносное воздействие.

– Машенька! – обрадовался старичок, и лицо его просветлело. – Ты что здесь делаешь?

– Если честно, Иван Федорович, то ищу концы тех преступлений, которые здесь творятся. Хочу узнать побольше об экспериментах Цацаниди. А вы?

– Вот и я тоже. Только ц-ц… – Клинский заговорщицки поманил Машу здоровой рукой. Они вышли на лестничную клетку. Клинский закурил.

– Я после нашего с тобой разговора всю голову себе сломал. Вдруг, да и в самом деле вживил мне Цацаниди эти имплантанты! Сломать-то я голову сломал, а вот разобрать ее и посмотреть, что там и как, я не могу. Но и не выяснить правду я тоже не могу. Понимаешь? Как с этим жить дальше? А у меня здесь есть канальчик. Маленький, но надежный. Хочу через тот канальчик свою историю болезни добыть. Просто так не дают, говорят, уничтожена. Только ведь такие документы не уничтожают.

Маша печально покачала головой.

– Иван Федорович, мне думается, не поможет вам ваш канальчик. Наверняка историй болезни таких, как вы, нет. Все, что касалось этого прибора, исчезло. Стольников по-прежнему считает, что эти документы у меня, что помощница академика их передала мне перед смертью. Я у нее на домашнем компьютере нашла небольшую базу данных на девятнадцать пациентов. Похоже, это как раз те, на ком экспериментировал Цацаниди. Вас там нет.

– Нет?! Так значит, у меня в голове пусто? Э-э, в смысле нету имплантантов-то?

– Это не факт, – возразила Маша. – Может, вас просто в эксперименты не стали вовлекать, вы же отказались.

Клинский помолчал.

– Маш, а где же все-таки эти чертовы документы?

– Не знаю, – вздохнула она, – но если я их найду, обязательно скажу вам, есть ли там ваши данные.

– Вот бы их и правда найти… Я бы тогда сделал антиприбор. И закрыл канал к чертовой бабушке.

– Серьезно?!

– Конечно! Знаешь, я всегда был умней Кости Цацаниди. Даже не спорь, это факт! Так что, если найдутся документы, тащи! Эх, жаль, Бураковский помер… Поговорить бы с ним, что он чувствовал, как это было, эти эксперименты?.. Почему вообще все эти пациенты соглашались ставить, себе имплантанты?

– Я говорила с родственниками умерших подопытных. Некоторые и не знали, что им что-то вживлялось. Считали все частью лечения. Другим говорили, что это аппарат, замещающий пораженные участки мозга. Но были, похоже, и добровольцы. Я сегодня буду разговаривать с одним из тех, кто остался жив. Он программист, работал на Цацаниди. Возможно, это он писал программу для самого прибора. Он сейчас в тюрьме.

– Машенька! – вдруг взмолился Клинский. – Возьми меня с собой! Я его спрошу…

– Да что вы, Иван Федорович! – испугалась Маша, она совершенно не привыкла ему отказывать. – Я и сама-то туда иду на птичьих правах! Это же Бутырская тюрьма.

– Ну да, ну да… Понимаю. Слушай, хотя бы сделай одолжение старику, запиши ваш разговор на пленку, можешь?

– Ладно, запишу, потом вам на диск скину…

– Нет, я так не справлюсь, – огорчился Клинский. – Мне бы лучше на простую кассетку. Возьми вот мой диктофон, запиши на него.

Иван Федорович долго рылся в сумке, одной рукой ему было неудобно. Наконец, он вытащил оттуда некоего технического динозавра. Маша улыбнулась: пожилые люди консервативны. Клинский разрабатывает уникальное медицинское оборудование, а в быту пользуется допотопными устройствами.

– Сам собрал! – гордо изрек старичок. – Вот на эту кнопочку нажмешь, он включится, еще раз нажмешь, выключится. Кассетку-то не вынимай, крышка отваливается…

Маша из уважения выслушала все инструкции, обещала вернуть диктофон, когда будет в Ярославле. Клинский тоже собирался возвращаться домой не позже завтрашнего дня. Пожелав друг другу удачи, они расстались.

По дороге к метро Маша позвонила матери.

– Мама, ты могла бы заглянуть в историю болезни одного человека?

– История в нашей больнице?

– Нет, в пятой, «обкомовской»…

– Полы паркетные, врачи анкетные, – усмехнулась Алла Ивановна.

– У тебя там есть знакомые?

– Вообще-то нет, но ты диктуй, как больного зовут и на что конкретно глядеть?