Текст книги "Драконьи грезы радужного цвета (СИ)"
Автор книги: Татьяна Патрикова
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Именно его, а не его сына. Тот бледнел, широко распахнутыми глазами смотря на лекаря, кусал губы, но понимал, что все, что говорил лекарь, правда. Шут же стоял, прислонившись к косяку двери, и отстраненным взглядом скользил по убранству комнаты. Ригулти перевел дух и воззрился на барона.
– Все еще собираетесь сидеть тут, сложа руки, и ничего не делать?
– Конечно, нет! – воскликнул тот, словно очнувшись и вскочив с кровати, хотел уже кинуться к шкафу, чтобы быстро переодеться. Но тут шут, на которого они все это время не обращали внимания, неожиданно схватился за уши и закричал, громко пронзительно, упал на колени и по щекам его потекли прозрачные слезы.
– Шельм! – воскликнул Ставрас, бросаясь к нему, но тот остановил его, отгородившись рукой и тяжело дыша.
Сглотнул, другой рукой смахнул слезы, и одним рывком оказался на ногах, выхватывая из-под рубашки походный кулон. Быстрый шепот и в свободной руке шута материализовался меч.
– Шельм! – строго прикрикнул Ригулти.
– Веровек активировал голубое пламя, – бросил тот, выскакивая за дверь.
Лекарь переглянулся с бароном и кинулся за ним. Конечно, он знал, о чем речь. Но, во-первых, не знал, что по определению трусливый королевич может оказаться способным на такое ради дракона, а, во-вторых, понятия не имел, что Шельм может быть связан с Веровеком кровью, то есть, фактически является его кровным братом. Но думать уже не оставалось времени. Абсолютно.
Они пересекли вымощенные грубым булыжником двор и вбежали в Драконий Дом в тот момент, когда шальная ведьма читала последнюю строфу своего проклятия.
Шут не успел, был слишком юн, порывист и неопытен. А вот Ставрас сориентировался куда быстрей. Сомкнул пальцы на тонком, женском горле и последние слова так и не сорвались с губ. Ведьма захрипела, загребая черными когтями, в которые превратились обычные ногти, воздух, царапая руки лекаря, но тот держал крепко, не обращая внимания на кровоточащие ранки.
Мальчишка же, увидев, что его мать пытаются задушить, попытался кинуться на Ставраса со спины, но его с легкостью перехватил Шельм, как нашкодившего щенка, за шкирку. Только тогда королевич, все это время наблюдавший за ними из-за голубого кольца пламени, наспех перевязал оторванным от рубашки лоскутом прокушенную руку, и пламя начало затухать.
– Что здесь происходит?! – вскричал барон, появившийся уже одетым, хоть и расхристанным, все же собирался в спешке.
– Как видите, пытаемся угомонить ваших родственничков, – бросил шут и все же отпустил мальчишку.
Тот кинулся к отцу.
– Папа! Они хотели убить маму и дракончика тоже!
– Зачем ты врешь мне, Демьян? – нахмурился барон. – Драконий Лекарь не может желать смерти дракону.
– Это не лекарь, это шарлатан!
– А королевич, по-твоему, тоже шарлатан? – прошипел Шельм, помогая Веровеку подняться на ноги.
– Да!
И тут взревел дракончик, выгнул спину, расправил маленькие, но уже смотрящиеся довольно внушительными крылья и широко раскрыл пасть. Сын барона юркнул за спину отца.
– Это все они! Они его науськали!
Эрнст вздохнул. И шагнул к дракончику, на жену, горло которой все еще сдавливал лекарь, он даже не взглянул.
– Ну, здравствуй, – и протянул руку.
Дракончик сразу же подставил голову под его прикосновения, и неожиданно для всех тихо, словно котенок, заурчал, правда, более утробно и рычаще. Лекарь улыбнулся, не оборачиваясь, глядя лишь в ведьмины глаза, полные бессильной ярости. А потом заговорил королевич, слегка приведенный шутом в чувство:
– Она сказала, что хочет жить вечно и для этого ей нужно сердце дракона.
Лекарь разжал пальцы. Жена барона закашлялась, хватаясь за горло, и упала на колени, к ней тут же подскочил сынок.
– Когда ты брал её в жены, Эрнст Бернс, ты знал, что она ведьма?
– О чем вы? – ошеломленно повернулся к нему тот, все еще занятый лишь драконом.
– О том, – бросил Ставрас, снимая со стены зажженный факел и тыкая в сторону женщины. Алые зрачки стали видны так отчетливо, что отпираться ни ей, ни её сыночку уже не имело смысла. – Кстати, – как ни в чем не бывало, продолжил Ригулти. – Надеюсь, теперь-то ты видишь, что он лишь её сын, не твой.
– Мартина, как же так? – растерянно прошептал барон, дракончик снова подлез ему под руку, внимательно смотря на застывшую на полу парочку.
– А вот так! – зашипела та. – Я убила на тебя пятнадцать лет. Пятнадцать! Мне нужен был этот дракон. Мне! А ты запечатлел его на себя. Ненавижу!
– Это… этого не может быть… Значит, все это всего лишь ложь. Вся наша жизнь. Вся…
– Они покушались на жизнь дракона и на жизнь королевича, – неожиданно ровным и пугающе спокойным голосом обронил шут, поддерживающий Веровека. – По отдельности оба эти преступления караются смертью, но вместе…
– Наказывать буду я, без суда и следствия, – очень тихо закончил за него лекарь.
Простер руку в сторону ведьмы, не произнося больше ни слова. От тела женщины отделился небольшой шарик, завис в воздухе между Ставрасом и Мартиной, и преобразовался в пирамидку. А потом подлетел к раскрытой ладони лекаря и всосался в неё, словно и не было его вовсе. Ведьма, заворожено следившая все время за его перемещением, моргнула.
– Мама?
– Нет! Ты не можешь! – даже не услышав сына, кинулась она в ноги лекарю, тот отошел в сторону, глядя на нее с такой брезгливостью, что даже королевич, все еще обессиленный магией крови, передернул плечами.
– Уже смог, – отозвался лекарь, и повернулся к ведьме спиной.
– Что ты сделал? – спросил барон.
– Лишил дара и ведьму, и её отпрыска.
– Сволочь! Дрянь! – не унималась та.
– Теперь они всего лишь простые смертные, без единой доли магии в душе. Их души недостойны её. Что делать с телами, решать тебе, – произнес Ригулти и повернулся к шуту и королевичу: – А вы отправляетесь спать.
– Но… – попытался было возразить Шельм.
– Быстро! – рявкнул Ставрас.
Шельм нахмурился, хотел снова что-то сказать, но его остановил Веровек.
– Да, ладно тебе, Шельм. Пойдем уже, а то, кажется, я сейчас в обморок упаду.
– Только попробуй, – прошипел тот в ответ. – Иначе брошу там, где упадешь. Я твою тушу по лестнице просто не затащу.
– Так идем быстрей, – огрызнулся королевич, покраснев, хотя до этого был мертвенно бледным.
И они вместе поковыляли к выходу. Долго пересекали двор, потом с трудом добрались до второго этажа и завалились в какую-то комнату. Узрев кровать, Веровек только и смог, что на последнем издыхании добрести до нее и рухнуть, уткнувшись носом в подушку.
Шельм остался, пошатываясь, стоять в дверях. Перед глазами все расплывалось, и дело было вовсе не в адреналине, хотя и в нем тоже. Просто пока по приезду Веровек был занят разговорами с бароном и предавался чревоугодию, оставленный Ставрасом шут втихаря делился собственной энергией с драконихой, и чувствовал себя сейчас еще более вымотанным, чем королевич.
Осознав, что дойти до соседней комнаты он просто не сможет, Шельм добрел до кровати, на которой развалился королевич и упал рядом. Как там говорится, после нас хоть потоп? Вот потом и будем думать, а сейчас спать.
6
Что испытывает пьяненькая еще со вчерашнего вечера мышка, проснувшись в миске у кота, который с философским выражением на до-отвращения трезвой морде, наблюдает за её потугами вспомнить, что вчера было? Поверьте, ей не позавидуешь. Шельм почувствовал себя именно такой мышкой, проснувшись и приподнявшись на локтях в кровати, на которую завалился не раздеваясь и обнаружив Ставраса, лениво изучающего его помятую мордашку, оперевшись всем весом на изножье кровати. Шельм нервным жестом пригладил встрепанные волосы и скосил глаза на левую половину ложа, в котором, хоть убей, не помнил, как оказался. Рядом мирно посапывал Веровек. Одно радует, такой же одетый, как и он сам. Может, пронесет?
– Ну, и как спалось, милый? – растянув губы в ехиднейшей из своих улыбок, проворковал Ставрас.
Шельм закатил глаза к потолку, точнее к балдахину, и снова откинулся на подушку.
– Отвратительно, – признался он. – Спал бы еще и спал.
– Так что же проснулся?
– Под твоим взглядом спать невозможно. Тоже мне, ревнивый муж нашелся.
– Извини, дорогуша, но как же мне тебя не ревновать, если искал я королевича, а обнаружил в его спальне тебя? И не только в спальне, но и в одной кровати. И что я должен после этого подумать?
– Что непристойностями в одежде не занимаются, – неожиданно проворчал с другой половины кровати разбуженный их пикировкой Веровек.
– Ой, ли? – весело протянул Ставрас и окинул, перевернувшегося на спину королевича таким взглядом, что тот не выдержал и покраснел, осознав, что его познания в плане непристойностей, судя по всему, не отличаются особой достоверностью.
– Не смущай ребенка, – строго объявил шут.
Ставрас поперхнулся воздухом, Веровек возмущенно засопел и все же обиженно выдавил:
– Я не ребенок.
– Когда у тебя последний раз девушка была, а братец? – ехидно поинтересовался шут.
Королевич покраснел еще сильнее и отвернулся. Но Шельм не спешил закрепить результат.
– Ладно, какие твои годы, – примирительно произнес он.
– Такие же, как твои, – буркнул тот.
– Ну, ты же знаешь, что я больше по мужикам специализируюсь.
– Ага, как же! – фыркнул Веровек, но, кажется, обижаться перестал, зато задал вопрос, который давно интересовал и молча наблюдающего за ними Ставраса. – И давно ли?
– Ну, с этим, как известно, либо рождаются, либо приходят несколько позже, – философски протянул шут, как всегда, не дав конкретного ответа и напуская тумана.
– А конкретнее? – вмешался Ставрас.
– Милый, ну ты же знаешь, – садясь и подтаскивая подушку повыше, чтобы опереться на неё, весело заявил Шельм. – В девушке должна быть загадка. А чем я хуже?
– Тем, что не девушка? – навскидку предположил оживившийся Веровек, почувствовав моральную поддержку со стороны Ставраса. У того на лице было написано, что с королевичем он в этом вопросе, однозначно, согласен.
– По проверенным данным, сплю-то я с мужчинами, а мужчины любят загадочность, раз им девицы так нравятся, скажите, нет?
– Можно подумать, – не унимался Веровек, – что ты с девушками не спишь. Мне только недели три назад матушкины фрейлины рассказывали, как ты утер нос виконту Байлонезу, затащив в постель леди Настурцию.
– Порядочные мальчики, дорогой Веровек Палтусович, – сладеньким голосочком пропел Шельм, – не собирают по дворцу грязные сплетни.
Тот уже рот открыл, чтобы ему ответить, но не успел.
– Порядочные мальчики сейчас мне быстро рассказывают, как умудрились стать кровными братьями, иначе будут иметь сомнительное удовольствие познакомиться с Радужным Драконом здесь и сейчас.
– Вау! – зараза шут чуть в ладоши не захлопал, но быстро сник, когда Ставрас коротко уточнил:
– В моем лице.
– Да, ладно тебе, милый, тоже мне проблема, – пробормотал он, но уже не так убедительно как вначале. Королевич же предпочел отмолчаться. А шут продолжил: – Ну, подумаешь, чувствую я, когда он магию крови использует, ничего страшного же не происходит?
– Не происходит, – не стал спорить Ставрас. – Но я хочу знать, что вы двое успели натворить?
– Да, ничего. Уверяю тебя, – еще раз попытался откреститься шут, но, посмотрев в глаза лекаря, осознал, что не получится.
Пришлось расколоться.
– Мальчишками были глупыми и наивными, – признался Шельм, покосившись на притихшего Веровека. Тот кивнул, не глядя на него. – Я, когда во дворец попал, мальчишкой еще был несмышленым, и первым кто мне встретился, оказался он, мы и сдружились. И все бы ничего, пока нас королева не застукала подглядывающими за девками в бане. Крику было, хоть плачь, хоть вешайся.
– Маменька сказала, что умрет от сердечной болезни, если я буду общаться с таким быдлом, как он, – неожиданно тяжело вздохнув, подхватил Веровек. – Ну и сделала все, чтобы развести нас. Каждый день говорила, какой мой, так называемый друг мерзкий, не чистый на руку, лживый, продажный. Вот я и… а у меня, между прочим, еще никогда не было такого друга. И не будет уже, наверное.
– Да, ладно тебе, – пробормотал шут, растерявшись от такой откровенности королевича. – Может, еще сдружимся.
– Не сдружимся, – обреченно помотал головой Веровек. – Поздно уже.
Поднялся на ноги и хотел уже прошмыгнуть мимо Ставраса к выходу, но тот строго глянул на него, и королевич послушно замер, не решаясь уйти.
– Так что там с кровью? – снова переводя взгляд на шута, напомнил лекарь.
– Разожгли костер до неба на пустыре за дворцом в Драконий День, руки порезали и соединили. Вот и все.
– Нет, не все, – отрезал Ригулти, внимательно всматриваясь в бирюзовые глаза Шельма. Тот тоже поднялся с кровати и подошел к нему, замирая с противоположной от Веровека стороны.
– Я знал кровную клятву и его научил. И что теперь?
– Ничего. Только откуда мальчишка четырнадцати лет от роду, мог знать такие клятвы? – тихо уточнил лекарь, но Шельм вскинул подбородок и не ответил. – А если пытать буду?
– Пытай!
– Я умру, если ты с ним хоть что-то сделаешь, – вступился за бывшего друга и кровного брата Веровек. – А ты отцу слово дал, что в целости в столицу вернешь.
Лекарь сурово посмотрел на него, но королевич остался непреклонен, сумев выдержать его тяжелый взгляд, хоть и с трудом.
– Хорошо. Убедили, – махнул рукой лекарь, и скомандовал: – А теперь приводите себя в порядок, и завтракать.
– А потом? – не спеша выйти вслед за поспешившим к выходу королевичем, уточнил Шельм.
– В путь дорогу, и так загостились, – отозвался лекарь, задумчиво глядя на него.
Шут непроизвольно поежился, уж больно пронзительным был этот взгляд.
– Не бойся, – добавил Ставрас уже ему в спину. – Не буду я тебя ни пытать, ни калечить.
– А допытываться?
– А вот это, милый, мое священное право, как мужчины.
– С чего это вдруг? – насторожился шут и даже через плечо обернулся в дверях.
Лекарь весело подмигнул ему:
– Ну, я же мужчина, и мой священный долг разгадать все загадки, таящиеся в моей избраннице.
– Я не твоя избранница!
– Правильно. Это, скорее, я твой избранник. Но в нашем случае, это не первостепенно, – расхохотался Ставрас и замолк, поймав на себе хитрый прищур бирюзовых глаз.
– Тогда и мне стоит счастье попытать, – протянул Шельм, оценивающе осматривая настороженно замершего лекаря с ног до головы.
– О чем ты? – нахмурился тот.
– Да, вот знать хочу, кто же ты, Драконий Лекарь. И узнаю.
– Не раньше, чем я узнаю, кто ты.
– Заметано! – подмигнул ему Шельм и выскочил в коридор.
Ставрас тяжело вздохнул. Он всегда знал, что Шельм Ландышфуки, Придворный Шут, редкостная шельма, точнее шельмец, и, кажется, теперь у него появилась возможность, чуть ли не каждый день убеждаться в этом вновь и вновь.
Лишь отъехав от замка барона Бернса, сердечно простившись с хозяином и его дивно похорошевшим дракончиком, Шельм, снова ехавший со Ставрасом в одном седле, признался:
– Я видел Радужного Дракона.
Произнес он вроде бы негромко, но Веровек сидящий на спине своего коня, даже притормозил, когда расслышал. А Ставрас у него за спиной замер, словно изваяние.
– Где?! – воскликнул королевич, не утерпев.
– Во сне, – отозвался шут, глядя в пустоту. – Он дал ей имя – Эллинильбисталь, барон сразу же сократил его до Элли. Они такими счастливыми выглядели, он и девочка…
– Девочка? – переспросил пораженный Веровек.
– Да. Не знаю, умеют ли бронзовые и в реальном мире воплощаться в людей, но во сне я её всегда видел человеком.
– Могут, – не стал отпираться Ставрас в ответ на вопросительный взгляд королевича.
– А не бронзовые? – сразу же ухватил суть Веровек.
– Нет. Только бронзовые, – покачал головой лекарь и вернул разговор на прежнюю тему. – Так что там с Радужным?
Шут тяжело вздохнул, а потом неожиданно выдал:
– Мордой не вышел.
– Чего?! – вскричал возмущенный до глубины души королевич. – Да, как ты можешь, он же покровитель моего рода!.. – Но тут у него закралось подозрение. – Так ты что, наврал все, что он тебе снился? Пошутил, да? – и замер, когда шут все же к нему повернулся. Уж больно виноватое у него было при этом лицо.
– Понимаешь, – признался Шельм неохотно, почувствовав как сжалась рука Ставраса у него на животе, но демонстративно не обратив внимание, – я во сне словно со стороны смотрел. Они возле березы у ручья разговаривали, а я на пригорке стоял, когда с небес камнем рухнул этот твой Радужный Дракон. Он красивый, ты не думай, величественный и все такое. Но, кажется, не совсем дракон.
– А кто?
– Не знаю. Но я его видел скорее как эфемерного духа, лишь очертания, контуры и радужные переливы внутри. Дыхание перехватило, такой он красивый. А он просто склонился к малышке, и имя произнес без всяких лишних слов. Она от счастья в ладоши захлопала, словно и не дракон вовсе, всамделишный ребенок, а барон от избытка чувств её на руки поднял. Я был так рад за них, но даже поздравить спуститься не успел, потому что эта пестрая ящерица ко мне обернулась с такой ехидной мордой, у меня аж глаза на лоб полезли, и говорит: "А подглядывать, милый мой, нехорошо!". Ну, у меня и вырвалось, что никакой я ему не милый, и уж точно не его, и вообще, когда он последний раз зубки чистил, а то дышат тут на меня нежного и прекрасного всякие…
– А он что, того?
– Что?
– Ну, правда, воняет?
– Нет, конечно. Я же говорю, у него в моем сне и тела-то не было, так, фикция одна.
– А что потом?
– А что потом? Дыхнул на меня, зараза, но уже специально, я и провалился куда-то. Куда, не помню, только всю оставшуюся ночь бродил по каким-то странным коридорам без начала и конца, и даже без дверей, пусть и закрытых. А к драконихе и барону так выйти и не смог, вот и вся любовь, – заключил шут и развел руками.
– А как же я его седлать буду, если он нематериальный? – растерянно протянул Веровек, за что и получил от лекаря щелчок по носу, обиженно засопел и отвернулся.
– А нечего зариться на спину еще не виденного ни разу наяву дракона, – весело заключил лекарь, и слегка сжал бока Шелеста пятками, намекая, что можно пробежаться чуть побыстрее, что тот с радостью и исполнил.
Так что, обижаться и релаксировать Веровеку резко стало некогда, пришлось поспевать за умчавшимися вперед спутниками.
Они остановились на привал чуть позже полудня, притом что Шелест, что Ставрас с Шельмом могли бы скакать и дальше, а вот конь Веровека, да и он сам, уже запыхались.
Лекарь притормозил коня, выехав к небольшому озеру, и спешился на берегу. За ним на землю спрыгнул Шельм, и сам, без отдельных указаний лекаря, принялся расседлывать Шелеста, с которым, кажется, уже сроднился. Тот в свою очередь не возражал и смотрел с одобрением. Веровек тоже спешился, правда, не так легко и изящно, как Ставрас и Шельм, все же лишний вес в таких делах не лучший помощник, зато, глядя на шута, тоже без понуканий со стороны лекаря начал расседлывать своего коня.
Ригулти посмотрел на них, посмотрел, а потом ехидно так поинтересовался:
– Вы что же думаете, что это уже привал на ночь?
– Нет, конечно, – отозвался шут, пожав плечами. Королевич замер, не до конца стянув седло со спины коня.
– Тогда, зачем расседлываете? Им еще скакать и скакать, – припечатал он, но Шельм посмотрел на напрягшиеся плечи Веровека и весело объявил:
– Не раньше, чем я их искупаю.
– А если я скажу, что раньше?
– Шелест, Солнышко, скажи своему извергу, что ты хочешь со мной купаться. Ну, ведь, правда, хочешь, признай!
Тот покосился на хозяина и тоненько, противненько, заржал. Ставрас хмыкнул и махнул рукой: уж перед кем, кем, а перед своим боевым конем он лицом в грязь упасть точно не хотел, и, зная шута, тот непременно подстроил бы ему какую-нибудь гадость, если бы он отказал ему сейчас. Да и прав Шельм, освежиться было бы очень кстати.
Шельм купался, весело хохоча и чистя коней специальным скребком, который извлек из всего того же походного кулона. Ставрас, уже искупавшийся, стоял на берегу, подставляя влажное после купания тело благосклонному солнцу, и с каким-то непонятным себе самому удовольствием наблюдал за голубоволосым мальчишкой, резвящимся в воде вместе с довольными до нельзя конями. Рядом с ним на траве развалился королевич, тоже смотревший на шута, не обращающего ни на кого внимания кроме, разве что, своих ненаглядных четвероногих.
– Я всегда завидовал ему, – неожиданно произнес Веровек тихо-тихо, но Ставрас услышал. – До четырнадцати лет жил спокойно, читал книги о подвигах, втихаря от маменьки учился махать деревянным мечом под присмотром начальника дворцовой стражи, воображая себя великим воителем, а потом появился он и перевернул весь мой тихий мир с ног на голову. Я восхищался им, смелым, решительным, свободным. Он в пятнадцать знал и умел столько, сколько я до сих пор не знаю и не умею. Но я хотел научиться, а маменька сказала, что не к лицу мне общаться со всяким отребьем без рода и племени, и взялась за меня всерьез, когда вместе с ним застукала…
– Как же она тебя в этот раз отпустила?
– А она не отпускала. Мы с отцом, как заговорщики, отправили к тебе шута в самый последний момент, когда все уже собрано было, и когда маменька в церковь пошла, поклониться Крылатому Богу с Драконьим Лицом.
– И что же, были так уверены, что соглашусь?
– Отец сомневался, а я был уверен, что Шельм тебя убедит.
– Хм… убедил, не спорю. Но, знаешь, он сам был против этого путешествия.
– Потому что я его так достал, да? – опустив голову в землю, пробормотал королевич. (?)
– Нет. Потому что считает, что ты не достоин Радужного Дракона.
– Можно подумать, я этого не знаю.
– Знаешь? Тогда, за что мне король платит самоцветами? – уже догадываясь за что, спросил лекарь. В озере катался на спине Шелеста хохочущий в голос обнаженный шут, и ему явно было глубоко плевать на то, о чем его спутники разговаривают на берегу.
– Хочет, чтобы ты сделал из меня мужчину, достойного его трона, – прошептал королевич и поднялся с земли, спеша спрятать свое обсохшее тучное тело под одеждой.
Ставрас окинул его оценивающим взглядом, и решил, что просто не имеет права не отработать горсти драгоценных камней, выданных ему королем авансом в полном объеме.
Когда Шельм вместе с конями выбрался на берег, то с изумлением застал спутников с мечами в руках, причем, откуда Ставрас извлек свой для Веровека, было непонятно, ведь меч королевича остался вместе со всей его поклажей, сброшенной второй лошадью в столице. Но, похоже, и у лекаря имелось нечто наподобие походного кулона шута.
Ставрас походу учебного боя делал замечания, легко уворачиваясь от неуверенных и робких замахов королевича, но было видно, что доволен тем, что тот все же не потерял навыки, привитые еще в детстве.
Шельм понаблюдал за ними какое-то время, но ехидных замечаний, так и просящихся на язык, отпускать не стал. А потом, обсохнув, отошел в сторонку седлать коней, за одно соорудив нехитрый перекус бутербродами с салом на всех. Не зря же, они у радушного барона пополняли запасы. Не к месту вспомнилась ведьма с сыночком, и Шельм поймал себя на мысли, что так и не выяснил у Ставраса, что они с бароном с ними сделали, ведь за завтраком обоих не было видно. Стало любопытно, но отвлекать лекаря и королевича от поединка он не стал. Положил их долю на небольшую тряпицу, вышитую цветами и драконами, расстеленную прямо на траве, быстренько дожевал свой кусок хлеба с салом и отошел чуть поодаль от места стоянки, чтобы не слышать звона, то и дело скрещивающихся мечей.
Там и нашел его Ставрас: сидящим на небольшом выступе у воды, и облокотившимся на выступающие над землей корни старой, плакучей ивы.
– Вы закончили? – услышав его шаги и не поворачивая головы, спросил шут.
– Да, – немногословно отозвался лекарь, облокотившись на ствол дерева сбоку от сидящего в корнях шута.
– Ставрас, – не спеша подниматься и возвращаться на место их привала, позвал Шельм.
– Да?
– Почему только бронзовые?
Лекарь вздохнул, но не стал делать вид, что не понял его.
– Потому что лучший способ мимикрировать, не привлечь к себе внимания, затеряться среди величественно-прекрасных сородичей. Среди людей, да и других рас, всегда ценились Золотые, по цвету благороднейшего из металлов. Белые, их еще называют Жемчужными, за дивную чешую, переливающуюся на солнце перламутром. Черных, люди, отчего то считают самыми свирепыми, злыми и страшными, и уважительно смотрят на тех, кому удалось заполучить запечатление от черного дракона. Зеленые, они же Изумрудные, Голубые, они же Сапфировые, Красные, они же Рубиновые, даже Серые, они же Серебристые, и так далее. Все они поражают воображение и стойко ассоциируются у людей с драгоценностями и прочими прекрасными вещицами, сотворенными из камней и благородных металлов. А бронза всего лишь бронза, даже благородным металлом её не назовешь. Вот и не знает никто, кроме редких счастливчиков, кому бронзовые драконы сами свою тайну открывают, что они тоже могут быть людьми, по крайней мере, внешне могут.
– А внутренне?
– Смотря, что ты под этим понимаешь.
– Они могут любить?
– Человека?
– Да.
– Знаешь, мальчик, – странным, покровительственным тоном обронил Ставрас, но Шельм не обиделся, напротив, прислушался. – Любовь – такое сложное, многоплановое чувство, и такое разное, особенно, у существ, принадлежащих к разным видам…
– Так могут или нет?
– Могут.
– А у Радужного…
– Нам пора, Веровек там, наверное, уже собрался, – непривычно мягко произнес Ставрас и пошел в сторону стоянки.
Шуту ничего не оставалось, как пойти вслед за ним. Но свой вопрос он не забыл. Если бронзовые драконы, пусть и единственные из всех, имеют человеческое воплощение, то имеет ли его Радужный Дракон, соединяющий в себе все оттенки и цвета, даже бронзовый? Шут поставил себе мысленную зарубку в памяти подкараулить Ставраса в таком же благостном расположении духа, в котором тот прибывал только что рядом с ним под ивой, и непременно, как следует, расспросить его. Не то чтобы Шельму было так уж принципиально это знать, но он не соврал: в его сне Радужный Дракон, действительно показался ему ехидной заразой, поэтому ему безумно захотелось узнать о нем побольше, хоть раньше и не испытывал потребности в этом, а вот сейчас испытал.
Под вечер и Шельм, и Веровек были так вымотаны, что их хватило лишь на то, чтобы расседлать коней. Даже ужин на всех пришлось готовить Ставрасу. Тот, конечно, посопел возмущенно, покидал на обоих парней уничижительные взгляды, но обнаружив в их глазах одно желание на двоих, отрубиться прямо здесь и сейчас, и можно даже без ужина, смирился со своей участью няньки при этих двух мальцах и накормил вкуснейшей кашей со свиными шкварками.
Шельм уснул почти сразу, как только его голова коснулась подушки, благо её он всегда таскал с собой в кулоне. Веровек тоже последовал за ним. И лишь Ставрас долго возился с седельными сумками Шелеста, пока не закончил и не пришел под бок к уже мирно посапывающему шуту, который ни то что не проснулся, когда он обнял его со спины, а напротив весь вжался в него, от затылка до коленок, привычно и неосознанно требуя свою толику тепла. Лекарь усмехнулся, зарывшись лицом в его голубые волосы, кажущиеся в темноте такими же серыми, как все вокруг, и решил, что давно пора кое-что проверить, а то что-то он сам уже начал входить во вкус этих их с Шельмом игр в "милого" и "дорогого".
Шельму снилась жгучая брюнетка, отчаянно строящая ему глазки и манящая за собой. Он, не будь дураком, и шел, пока они не оказались в какой-то странной комнате, убранство которой интересовало его меньше всего. А вот чуть ли не выпадающая из платья передняя "харизма" его новой знакомой, не просто привлекала внимание, но и буквально просилась убедиться в ее подлинности на ощупь. Что он и сделал, протянув руку и столкнувшись со светло-карими, почти желтыми глазами с ехидными искорками по ободку зрачков. Это же надо, какая засада!.. Даже во сне ему Ставрас всю малину испортил. Красотка исчезла в неизвестном направлении, зато на пуховой перине, как ни в чем не бывало, развалился Драконий Лекарь, недвусмысленно осматривая его с ног до головы. Шут поежился под этим его взглядом. Подходящие шутки и колкости на язык все не приходили, он мялся, не зная, что сказать, пока не почувствовал, как невидимая рука скользит у него под одеждой. Не то, чтобы это было неприятно, вовсе нет, просто как-то странно, тем более, что во сне все тот же лекарь просто смотрел на него, не прикасаясь. Тогда кто, скажите на милость, расстегивает ему рубашку, а?
– Став… рас… ммм…
– Скажи, ты за ужином не наелся, решил меня на десерт схарчить? – слизывая с прокушенной губы кровь, полюбопытствовал лекарь, нависая над проснувшимся шутом сверху.
– Нет! – запротестовал тот, но где-то совсем рядом всхрапнул Веровек, и шут прикусил язык, вовремя вспомнив, что орать не стоит.
– Тогда в чем дело? – настойчиво полюбопытствовал лекарь.
– Что твоя рука делает у меня за пазухой? – осведомился шут сдавленным полушепотом, грозно сверкая глазами. Правда, на заспанной мордашке это, честно признаться, смотрелось не очень, но Ставрас не спешил сказать ему об этом.
– Любопытствует, – невозмутимо обронил лекарь.
– И как?
– Пока всем довольна, тепло, мягонько и есть за что ухватиться.
– Хватит!
– Почему?
– Да, пусти же! – попытавшись самостоятельно избавиться от его конечности в непосредственной близости от живота и того, что ниже, выдохнул Шельм возмущенно.
– Нет. Лежи смирно, а я продолжу, – с улыбкой заявил Ставрас, внимательно наблюдая за ним. – Или напомнить, что ты сам этого страстно желал, Ландышфуки?
– Но не при королевиче же! – нашелся шут, впиваясь пальцами в его запястье.
Лекарь долго смотрел на его даже в темноте заметно раскрасневшееся лицо, а потом все же примирительно произнес:
– Ты прав, – убрал руку, поднялся и потянул Шельма за собой.
– Куда ты меня ведешь? – плетясь за ним, поинтересовался тот, судорожно соображая, что будет делать, если Ставрас продолжит свои приставания.
– Как куда? – притворно изумился лекарь. – В кустики, конечно. Где еще двое мужчин могут всякими непристойностями заняться?
– Не буду я с тобой этим заниматься! – не выдержав, вскричал шут и тут же оказался притиснут к шершавой коре ствола исполинского дерева.
Ставрас уперся ладонями по обе стороны от его лица и выдохнул, склонившись к губам и не отрывая взгляда от затравленных глаз нахального мальчишки.
– Это почему же? – с легкой угрозой в голосе, спросил он.
Шут отвернулся. Не долго думая, Ставрас склонился еще ниже и заскользил губами по его напряженной шее, на которой отчаянно билась жилка, отмеряя бешеный пульс.
– Боишься, что сделаю больно? – предположил лекарь, щекоча дыханием мгновенно покрывшуюся мурашками кожу, и не переставая целовать его в шею.
Шельм медленно поднял руки и вцепился в его предплечья. До синяков.