Текст книги "Драконьи грезы радужного цвета (СИ)"

Автор книги: Татьяна Патрикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

14

– Прекрати дуться, – первое, что сказал Шельм, когда под строгим взглядом Михея, после сытного обеда их со Ставрасом оставили в горнице одних.

Лекарь демонстративно не смотрел на него, глядя в окно, словно пустой двор был самым интересным и захватывающим пейзажем, когда-либо виденным им в этой жизни.

– Я не дуюсь, – наконец обронил он. – Я злюсь.

– Послушай… – попытался еще раз начать Шельм, который всегда просто ненавидел оправдываться. Но тот ему не дал.

– Знаешь, почему драконы исчезают, когда умирает их человек? – повернувшись к нему, очень тихо и ровно спросил он.

Шельм, хотевший уже начать возмущаться, замер и весь превратился в слух.

– Потому что после его смерти жить уже не хочется, но приходится. Если умрет дракон, умрет и память о его человеке, а это самое страшное предательство, которое может быть в моем племени. Умереть, зная, что мог бы еще жить и помнить. А потом, через некоторое время, для вас это, как правило, несколько поколений, дракон возвращается вновь, если, конечно, найдет в себе силы. И самым великим счастьем для него, и самым страшным проклятием, становится то, что он среди потомков своего человека неожиданно находит еще одного, другого, но тоже своего. От этого нельзя отказаться, если уже увидел его, если мир уже запечатлил его для тебя. И все повторяется вновь.

Рассказывая об этом, Ставрас не думал давить на жалость. Просто хотел прояснить свою позицию вздорному мальчишке, так легкомысленно относящемуся к собственной жизни, так глупо рискующему и не устающему играть в гордость и позерство даже перед друзьями, даже перед ним, тем, кто надеялся стать больше, чем просто другом, и даже уже стал таковым, приблизив его и приблизившись сам.

Но он понимал, что вряд ли гордый шут его услышит, а у того по щекам поползли слезы. Он улыбался, все равно улыбался, а они ползли и ползли, скапливались на подбородке и стекали по шее за воротник. На это невозможно было реагировать адекватно, невозможно рассуждать здраво и что-то просчитывать, мальчишка кинулся к нему и уткнулся лицом в грудь, шмыгая носом и обжигая шею слезами.

– Я не жалею вас, – обманчиво ровным голосом выдохнул он ему куда-то в область ключиц. – Не думай.

– Я не думаю, я знаю, – прижимая его к себе обеими руками, прошептал лекарь.

– Мне просто так же больно, как и тебе. Почему ты не сказал, что связь не односторонняя. Почему?

– Потому что думал, что это очевидно. Я заставил тебя раскрыться передо мной, как я мог не отплатить тебе тем же?

– Я злился на тебя за это все время. Думал ты просто хочешь так извращенно привязать к себе посильней.

– Ты глупый, взбалмошный мальчишка, – хладнокровно констатировал факт Ставрас, но сердце его в этот момент было полно совсем других, теплых, волнующих чувств.

– Угу. А еще как последняя девчонка, ревущий у тебя на груди.

– Ага. И сидящий на коленях. Просто блеск, всегда мечтал тебя "втихую", как ты выразился, потискать.

Шельм фыркнул ему в шею. Боль дракона, разделенная на двоих, отпустила.

– Так тискай, чего же ты тушуешься?

– Да вот все думаю, с чего бы начать, – усмехнулся ему в волосы Ставрас, но, разумеется, никаких активных действий предпринимать не стал.

– Слушай, – не спеша вставать на ноги, произнес шут, не поднимая головы.

– М? – расслабленно откинувшись на угол между стенами, в котором сидел, невнятно отозвался Ставрас, которого такое совместное положение явно вполне устраивало.

– Мне тут и Михей, и Маришка эта, про взгляды какие-то намекали. Ты не знаешь, о чем это они?

– Понятия не имею, – искренне признался лекарь. – А что за взгляды?

– Ну, дескать, ты вчера за ужином как-то на меня необычно смотрел, что они с легкостью поверили, когда я говорил им, что мы любовники.

– Сколько мне еще повторять тебе, что мы не любовники. И все эти твои "и хочется, и колется" я даже слышать больше не хочу?

– Но…

– Шельм, с такими вещами не шутят, тем более с любовью, когда ты это поймешь?

– Но я же шучу лишь со своею. Моя любовь, что хочу, то и делаю!

– И моя. С моей ты тоже шутишь.

– Ты же меня не любишь!

– Но могу полюбить. И хватит об этом.

– Ты пошутил?

– Нет.

– Плохо.

– Вот и я думаю, что ничего хорошего.

– Так что там со взглядами?

– Да, глупости они там себе нафантазировали.

– А конкретнее?

– Вы мне с Веровеком душу растравили тем разговором про принцесс, вот я и примерялся.

– К чему? – Шельм все же повернул голову и заглянул ему в глаза.

Лекарь тяжко вздохнул. Перехватился поудобнее и коротко ответил:

– К тебе.

– А чего ко мне примеряться-то?

– Да, вот все думал, хотелось бы мне тебя съесть вместо куриной ножки с жареной картошечкой, к примеру.

– И как?

– Съесть – точно нет. Все остальное – не знаю.

– А все остальное, это что?

– Облизать тебя в некоторых местах я бы не отказался, – с какой-то совсем не шуточной задумчивостью во взгляде отозвался Ставрас.

– Будем считать, что ты пошутил. Ха-ха.

– Ну, если тебе так спокойнее будет…

– Ставрас!

– Что – Ставрас? Не все же тебе меня до нервных колик доводить.

– Ах, вот как?! Ну, держись, я буду мстить!

– Ага-ага, и мстя твоя будет страшна. Ладно, а если серьезно, то я сказал тебе все так, как и почувствовал. Понимаю, что глупо, но я же все же зверь, как-никак, пусть и частично.

– Знаешь, никудышный из тебя зверь, доложу я тебе. Кстати, раз сам драконов со зверьми сравниваешь, чего же ты тогда у меня поцелуй вытребовал?

– Ну, считай, что мне просто хотелось целоваться.

– А сейчас уже не хочется?

– Это тебе не хочется, любимый, – промурлыкал лекарь нарочито провокационно. – А мне, как дракону, все эти ваши человеческие премудрости никакого удовольствия не доставляют.

– Уверен?

– Что уверен?

– Ты пробовал с людьми целоваться?

– С людьми нет, но с драконами в людском обличии, да.

– Ну, это же совсем не то! – отчего-то с жаром запротестовал Шельм.

– Почему?

– Люди… ну, они же другие.

– Можно подумать, что ты сравнивал, – насмешливо глянул на него лекарь.

– Нет, но… – замялся поначалу Шельм, а потом неожиданно встрепенулся, скользнул лукавым взглядом по лицу лекаря, намеренно задержавшись на губах, и объявил: – Но не прочь сравнить.

– Хм, ну и где тогда чистота эксперимента? – полюбопытствовал Ставрас, состроив серьезную мину.

– Ты о чем?

– Чтобы было с чем сравнивать, ты должен знать, каково это целоваться с мужчиной. Не с девичьими же ты мой поцелуй сравнивать будешь.

Шут затих. Ставрас усмехнулся и хотел уже ссадить его со своих коленей, но не успел.

– Я целовался с мужчиной. Давно. Один раз. И очень сильно ненавидел его в тот момент, и сейчас ненавижу. Но поцелуй, это всего лишь соприкосновение губ. Я знаю, чем отличаются мужские губы от девичьих.

– И все еще хочешь попробовать? – спросил Ставрас так ровно, как только смог. Хотя на самом деле куда больше его сейчас интересовали совсем другие вопросы. С кем? Когда? Почему?

– Да, – утвердительно кивнул Шельм.

– Хорошо. Я не против.

– Только…

– Да?

– Здесь нет Веровека.

– А он здесь причем?

– Ну, помнишь, наше, точнее, твое условие, чтобы он смотрел, когда я тебя целовать буду?

– Значит, это будет репетицией. При нем как-нибудь в следующий раз. Как ты на это смотришь?

Но шут на слова уже никак не смотрел, он тянулся к губам. Медленно, в глаза лекаря неотрывно. Ставрас не торопил его. Не шевелился и тоже не отрывал от него взгляда, уже не мог оторвать. Соприкосновение было таким робким, несмелым, что оба, замерев, не сразу осознали, что оно уже произошло. А потом их прервали.

– Эй, хозяева, принимайте работу! – раздался со двора окрик Гиацинта.

Шельм резко отдернулся и соскочил с его коленей на пол, правда, глядел при этом все так же неотрывно. Ставрас подавил в себе неизвестно откуда взявшийся разочарованный вздох и тоже поднялся.

– Иди в спальню, а я пока сам с ними побеседую.

– А если Михей…

– Не волнуйся. Я разберусь, – еще тверже, с нажимом, произнес лекарь.

Шут пожал плечами, кивнул и скрылся за дверью, а Ставрас не спеша вышел в сени, где столкнулся с приметившим непрошенных гостям Михеем, коротко переговорил с ним и вышел во двор уже один. Весь дом затаился, приготовившись к осаде, а, может быть, это только казалось.

Ставрас медленно спустился с высокого крыльца, давая возможность пришедшим рассмотреть себя, а сам смотрел на них. «Интересная пара», отметил он про себя и тут же услышал ответ от шута, которого теперь, похоже, уже не так угнетала их связь друг с другом, как до того.

"Еще бы! Ты повнимательнее к кузнецу присмотрись!".

"Вижу", лаконично отозвался Ставрас. И, подойдя к настороженно за следящим мельником с кузнецом, произнес уже в слух:

– Зайдете?

– Зачем? – не отпуская его взгляд, уточнил Гиацинт.

– Поговорим.

– Нам есть о чем говорить?

– Да. О многом.

– Например?

– Три дня назад мы проезжали Дабен-Дабен…

– Цыганский город?

– И имели возможность достаточно близко пообщаться с Дидлемом Лютиком Шлимом. Знакомое имя Филлактет Шлим?

Мельник отшатнулся, но Ставрас успел схватить его за руку чуть выше запястья и не отпустил от себя. Муравьед, стоявший чуть в стороне, резко отпустил поводья коня, и словно бы присел немного, сразу став похожим на зверя, готовящегося к смертельному для жертвы прыжку. Ставрас видел это краем глаза, но руки мельника так и не отпустил.

– Хотите уйти, держать не буду. Заплачу за коня столько, сколько скажете. Но вы уверены, что хотите уйти?

– Как вам удалось уйти от Лютика?

– Поверишь, если скажу, что легко?

– Нет. Но, видно, придется, – отозвался Гиацинт, кивнул, словно сам себе, и вытащил руку из хватки Ставраса. Тот удерживать не стал, как и обещал. – Мы зайдем, – решился мельник.

– Гиня! – возмутился Мур, но тот лишь головой покачал.

– Мне кажется это важно Мур. Идем.

И они уже втроем поднялись по крыльцу и вошли в дом. Там их ждал накрытый стол и хмурый Михей, восседающий в его главе.

Гиня коротко хмыкнул:

– Думал, испугаемся и не зайдем?

– А чего вам меня бояться-то? Это не вам, а мне, скорее, опасаться за своих домашних стоит, – бросил нахохленный дед, сурово сдвинув седые брови. Гиня тоже нахмурился, хотел что-то сказать, но Михей перебил его, вскинув руку: – Верю, что детей бы не тронули, и размышлял я не об этом.

– А о чем, если не секрет, конечно? – усаживаясь за стол, полюбопытствовал красноволосый масочник. Мур в это время опустился на лавку рядом с ним. Ставрас сел напротив, по левую руку от Михея.

– О том, что некоторые злоупотребляют моим гостеприимством, – бросил дед, недовольно покосившись на безмятежного до отвращения лекаря.

Тот вежливо улыбнулся.

– Поедим для начала или сразу за разговоры? – полюбопытствовал он.

– Мы не голодные, – буркнул все еще напружиненный и явно не убежденный его словами Муравьед.

– Кстати, – неожиданно почти промурлыкал Гиацинт, внимательно глядя на мужчину, сидящего напротив, – пока мы к вам шли, сорока на хвосте принесла, что ранил ты своего мальчишку голубоволосого, который, смельчак, к нам на разведку ходил, и тут же вылечил.

– Было дело, – не стал отпираться Ставрас, ожидая вопроса, к которому все это было сказано.

– Хороший лекарь, значит?

– Драконий, – все с той же вежливой улыбкой отозвался Ригулти, и как ни в чем не бывало, не обращая внимания на вытянувшиеся лица напротив, потянулся к миске с жареной картошкой с грибами и деловито наложил несколько ложек себе на тарелку. – Вы попробуйте картошечку, очень вкусно.

Гиацинт на полном автомате, все еще смотря на него во все глаза, протянул руку через стол. Ставрас вложил ему в пальцы ложку и совершенно спокойно перевел взгляд на Муравьеда. Во взгляде кузнеца появилось странное выражение. Он расправил плечи, приосанился и посмотрел уже не с настороженностью, с вызовом, а под столом, зачем-то, положил руку на бедро соседа. Тот и бровью не повел, принял как должное, а лекарь перестал улыбаться и вздохнул.

– Кем тебе приходится Лютик?

– Двоюродным братом по материнской линии.

– Давно не общаетесь?

– Почти десять лет.

– С тех пор, как ты покинул клан?

– Нет. Раньше. Вне клана я лишь шесть.

– Почему ты ушел?

– С какой стати, я должен тебе рассказывать? – накладывая картошку на свою тарелку, произнес Гиацинт холодно.

– Потому что я спрашиваю. Спроси ты, и отвечу я.

– Что тебя связывает с ним?

– С Шельмом? Я запечатлен на него, он на меня.

– Ты дракон?

– Частично.

– Ясно, – Гиацинт отвел взгляд, повернувшись в сторону окна, и о чем-то задумался.

– Что тебя смущает?

– Просто подумал, что ты обо мне от него узнал. Думал, он такой же, как я.

– А почему уже не думаешь?

– Масочник не может быть запечатлен драконом, – в голосе Гиацинта на миг проскользнула какая-то глубокая, затаенная печаль.

– Отчего же?

– Вы нас ненавидите сильнее, чем когда-то ненавидели людей.

– Не сказал бы.

"Шельм спустись и Веровека захвати".

"Угу".

– А от кого, по-твоему, если не от Шельма, еще я мог узнать твое имя и маску?.

– Маску?! – Гиацинт вскинулся, резко повернувшись к нему. – Ты блефуешь, ты не можешь знать… маску.

– Коломбина, – совершенно спокойно обронил лекарь и отпил малинового морса, налитого ему Михеем, молчаливо прислушивающегося к разговору.

– Но… а, все дело во внешности, да, – немного успокоился озаренный догадкой масочник. – Я выгляжу слишком юным для своих лет, вот ты и предположил, что моя маска Коломбина, а я повелся.

– Разве Коломбина единственная женская маска?

– Нет.

– Думаешь, я мог бы так удачно ткнуть пальцем в небо?

– Я думаю, что разговора не получается и нам пора, – вмешался молчавший до этого Мур и начал подниматься.

Но именно в этот момент дверь в горницу открылась, и вошли непривычно притихший Шельм, а за ним и Веровек.

– Ну, что ж, а теперь, давайте познакомимся, – мягко произнес Ставрас и поднялся. – Мое имя Ставрас Ригулти, Драконий Лекарь, а это мои спутники. Шельм Ландышфуки, Придворный Шут Его Величества Палтуса Третьего, и его кровный брат, Веровек Палтусович…

Глаза округлились у всех троих, сидящих за столом, но вскочил только Михей. И не просто вскочил, за голову схватился.

– Что?!

– Дедушка, может вам валерьянового отвара накапать? – участливо полюбопытствовал Шельм, и быстренько юркнул на лавку под бок к Ставрасу. Веровек сел с ним рядом.

– Ты притащил ко мне королевича и ничего не сказал?! – накинулся на лекаря дед.

– Ну, я как бы это, – робко подал голос Веровек, стараясь ни на кого не смотреть. – Инкогнито.

– А на конюшне с моим внуком ты тоже инкогнито возился, а Маришке кур кормить помогал… – выпалил дед и резко замер.

– Мне не трудно было, – угнувшись и втянув голову в плечи, выдавил из себя Веровек еще тише.

Шельм посмотрел на него, и терпеть не стал.

– И что с того? Ну, помогал он, и что теперь? Нет, лучше бы похвалить, а ты тут орешь на него. Не стыдно?

– Сумасшедший дом! – в сердцах бросил Михей и с размаху плюхнулся на свой стул, тот предательски скрипнул. – Это же надо, а? Я еще могу себе представить, что мающийся со скуки дракон запечатлит на себя масочника, нет, честно, уже могу. Но чтобы масочник преспокойно жил не просто в столице, во дворце! Так еще и как-то умудрился стать кровным братом королевича, это просто в голове не укладывается! У вас же там в гвардии три моих ученика, неужели, они ничего не заметили или совсем позабыли все, чему я их учил? – сокрушался дед.

Все присутствующие сочувственно молчали. Даже Шельм, который и вовсе поймал себя на мысли, что как никогда ему хочется оправдаться перед этим человеком, для которого сейчас в один миг рухнул весь привычный мир, но слова не шли. И тогда неожиданно заговорил Веровек.

– Я не считаю их монстрами. У них просто власти и сил больше, чем у других. А нехороших личностей и среди людей пруд пруди. Каждый делает свой выбор сам, – он вскинул голову, глаза у него блестели, но во взгляде появилась непривычная твердость. Он верил в слова, что говорил сейчас. Всем сердцем верил.

Михей собиравшийся продолжить обличительную речь неожиданно умолк. Долго смотрел на него, а потом тихо вздохнул.

– Узнаю род Августа. Только в вас может быть столь крепка вера в людей и… им подобных.

– Ну, а теперь ваша очередь, – обратился лекарь к притихшим кузнецу и мельнику.

– Тоже вставать, что ли? – полюбопытствовал Гиацинт, отмерев.

– Не обязательно. Можно сидя.

– Мое полное имя Филлактет Гиацинт Шлим. Масочник, кукольник, Коломбина.

– А я Муравьед Сиявич. Можно просто Мур.

– Вот и познакомились. Так почему ты ушел из клана?

– Сначала я, – отрицательно покачал головой Гиня и впился взглядом в лукаво улыбающегося с противоположной стороны стола Шельма. – Твоя маска?

– Полишинель.

– Арлекин. А что, тебе подходит. Не даром же шут.

– Думаешь, подходит? – сузил глаза Ставрас. – Но, насколько помню, Арлекин глуп, зол и предпочитает пакостить из-за угла, а не вступать в открытое противостояние.

– Ну, всякое может быть. Я вот тоже думаю, что ему больше подошел бы Ковьелло он же Бригелла, но раз Совет Иль Арте решил…

– Совет может ошибаться?

– Конечно, нет, – убежденно отозвался Гиацинт, но как-то подозрительно резко осекся. Подумал и произнес с сомнением: – Я… не знаю. Но считается, что нет, не может.

– Думаешь, простой Арлекин смог бы так легко выяснить не только маску, но и имя?

– Я уже сказал, что маску вполне можно было угадать. Что же касается имени… Ему же не больше двадцати пяти, а я был одним из первых, кто покинул клан после так и не подтвердившихся слухов о рождении Вольто. Обо мне говорили. Он мог слышать мое имя и даже видеть меня в детстве.

– Шельму нет и двадцати одного. Вы обретаете маску в первый месяц совершеннолетия. В четырнадцать. В Столице он появился в неполные пятнадцать. От поместья Икуф до Столицы пешком довольно долго, прибавь к этому, что мальчишка вряд ли шел без остановок, скорей всего задерживался по пути то тут, то там. Надолго задерживался. Как думаешь, он мог слышать о тебе, если ушел раньше почти на год?

– Тогда как? Откуда? – ошеломленно пробормотал Гиацинт, во все глаза глядя на Шельма, который, напротив, на него и вовсе не смотрел.

– Я уже услышал, почему ты ушел, но хочу понять, что означает для вас, масочников, рождение Вольто, что это за маска и как стало известно о её появление среди вас?

– Наша магия природная, то есть, мы рождаемся с ней и с ней умираем. Способности даются от рождения, их не надо развивать, как у ваших, то есть не драконьих, конечно, человеческих магов. Нас просто учат правильно и разумно ими пользоваться, контролировать силу, а когда наступает время, даруют маску, которая становится не только символом нашей магии, но и частью души, в которой вся эта магия и концентрируется. Таким образом, маска что-то вроде накопителя силы, в котором хранится дополнительный резерв, и в тоже время она выступает сдерживающим фактором, чтобы собственная магия масочника не повредила его самого. У каждой маски есть свои особенности, не буду вдаваться в подробности, просто они есть, вот и все.

– А Вольто?

– Вольто, она же Лавра, она же маска масок. В этом мире Вольто никогда еще не рождалась.

– Что значит в этом мире? – встрял Веровек и испуганно умолк, опасаясь, что на него сейчас начнут цыкать.

Но никто ничего не сказал и масочник, помолчав и снова отвернувшись к окну, ответил:

– Мы пришли в этот мир из другого мира. Поэтому наша магия так чужда ему, поэтому нас так ненавидят хранители этого мира.

– Драконы? – уточнил Михей.

Гиацинт кивнул.

– Разумеется, тех, кто привел наш клан сюда, давно уже нет в живых, очень давно. Но знания передаются из поколения в поколение. Так вот, о Вольто известно лишь по книгам. В этом мире такой маски еще не было. Многие говорят, что и не будет. Вряд ли, этот мир когда-нибудь полностью примет нас.

– И почему же слух о появлении этой маски вызвал такие волнения среди масочников? Ведь как я понял, не ты один покинул клан, – спросил Ставрас, возвращая разговор к наиболее интересующей его теме.

– Ушли все те, кто был хоть чем-то недоволен политикой Иль Арте. Я ушел после того как понял, что если еще раз откажусь, меня превратят в марионетку. На самой высшей из трех ступеней иерархии клана стоят марионеточники, я не желал становиться одной из их марионеток. На самом деле куда чаще рождаются кукольники, еще чаще кукловоды, марионеточники в этом мире рождаются редко. Поэтому сейчас я вспомнил тебя, Александр Ландыш Икуф, – медленно повернувшись к Шельму, произнес Гиацинт. – Твоя сестра через два дня после твоего посвящения покончила с собой.

– Её убили, – неожиданно с нажимом поправил его Шельм, в глазах его мелькнула сталь.

Гиацинт вопросительно изогнул бровь, но уточнять не стал.

– Её маской был Бригелла и она была марионеточником, так же, как все в вашем роду. Сильный род, очень сильный. Один из пяти всегда стоящих на самом верху. Но известие об её смерти затмило другое более знаковое событие, поэтому я не сразу проассоциировал, когда Драконий Лекарь назвал тебя по второму имени.

– И что же было тем знаковым? – снова вмешался Ставрас.

Гиацинт отвел глаза от Шельма и посмотрел на него.

– С одного из Докторов Чумы была сорвана маска.

– Что это значит?

– Я уже говорил, что наша магия природная, мы рождаемся с ней.

– И?

– Сорвать маску, значит, полностью изъять магию из души. Масочник, лишившийся маски, становится таким же человеком, как большинство в этом мире. Абсолютно обычным, без каких-либо зачатков даже простой, человеческой магии.

– Это может сделать только Вольто, так? – прозрел Ставрас, очень быстро сложив все фрагменты головоломки.

Гиацинт снова кивнул и потянулся за кувшином, чтобы налить себе морса, но его неожиданно опередил Михей, возле которого этот кувшин стоял, и под изумленным взглядом масочника сам налил ему в стакан морсу.

– В чем ты отказывался участвовать, так что вынужден был уйти? – спросил лекарь, дождавшись, когда масочник напьется. Тот глубоко вздохнул и улыбнулся.

– Теперь моя очередь задавать вопросы, нет?

– Хорошо. И что тебя интересует?

– Что у вас произошло в Цыганском городе?

– Лютик и двое из людей пробрались на подворье баронессы. Твой кузен наложил на всех цыган до которых успел дотянуться, свои матрицы и собирался проделать тоже самое со всем городом. Пятерых драконов, которые в тот момент проживали непосредственно в Дабен-Дабене, он отравил, прыснув во все колодцы какой-то яд, который портит драконьи крылья. Двое из них до сих пор не оправились, но быстро идут на поправку, остальные уже восстановились. Но им, на самом деле, просто повезло с приземлением, потому что крылья начали рваться прямо в полете. Ты не знаешь, что это за яд?

– Знаю.

– А противоядие?

– Я мельник, а не аптекарь.

– И?

– Мне нравятся драконы, глупо звучит, правда?

– Нет. Почему же? Мне даже интересно, зачем вы вдвоем дракона ходили искать, и чем все дело кончилось. Но об этом потом. Так что там с противоядием?

Масочник поджал губы, снова покосился на Шельма и, отвернувшись, кивнул.

– Могу показать и рассказать.

– Лучше записать и научить.

– Лучше.

– Покажи свою маску.

– Что?! – Гиацинт так резко повернулся к нему, что Веровек, попавший в его поле зрения, непроизвольно отшатнулся, а Шельм инстинктивно прижался к боку оставшегося невозмутимым Ставраса.

– Покажи свою маску, – совершенно ровным голосом повторил лекарь.

– Нет, – быстро взяв себя в руки, отрезал тот.

– Ты ведь хочешь узнать, откуда узнал я?

– Я уже знаю. От него, – кивнув в сторону Шельма, бросил Гиацинт раздраженно.

– А откуда знает он?

– А ты знаешь, что для масочника обозначает демонстрация маски вне клана?

– Мне хочется верить, что доверие.

Они долго смотрели в глаза друг друга. Шельм не спешил отстраняться от Ставраса, с другой стороны от шута нервно заерзал на лавке Веровек. Михей во главе стола оглаживал седые усы и не вмешивался до поры до времени. Муравьед сидел тихо, но руки с бедра своего масочника так и не убрал, напротив, не сильно сжал его, то ли в успокаивающем, то ли в подбадривающем жесте. Гиацинт поставил локти на стол, сцепил пальцы в замок, положил на них подбородок. Все это не отрывая взгляда красных глаз от лица Драконьего Лекаря. А все остальные, кроме Муравьеда, смотрели на него самого, выжидая.

Масочник прикрыл глаза красными, как волосы на голове, ресницами, и на его щеке медленно начала проступать маска. Сначала маленькая, миниатюрная, она постепенно разрасталась, становясь выпуклой, объемной, пока не заняла собой всю щеку. И только тогда тонкие пальцы Гини отделили ее от тела и положили на стол перед лекарем на то место, на котором предупредительный Муравьед раздвинул тарелки. Но даже на столе маска продолжала расти, пока не приняла свои истинные размеры. Маска, закрывающая лишь глаза и пол лица, оставляя открытыми лоб и рот с подбородком, такова была Коломбина, украшенная под цвет волос своего масочника красными перышками и маленькими рубиновыми капельками.

– Теперь твоя очередь, – тихо произнес Филлактет.

Шельм посмотрел на него, поджал губы и положил на стол возле своей тарелки руку ладонью вниз. Его Арлекин тоже проступил сначала контуром, потом стал объемным, разросся, окрасился в сине-голубые с серебром тона, на кончиках шутовского колпака звякнули серебряные бубенчики, улыбка маски тут же стала шире, ехиднее. И вот и Арлекин в полный рост лег рядом с Коломбиной. В отличие от нее, маска Полишинеля, как еще называли Арлекина, полностью должна была закрывать лицо.

– Красивые, – нарушил повисшую тишину Веровек. – Жаль, что ты мне её в детстве не показывал.

– Если бы ты своей паникерше няньке еще и про маску рассказал, что, дескать, у дяденьки какого-то в подворотне видел, представь только, чтобы тогда началось, – фыркнул шут и зачем-то поднялся. Все недоуменно посмотрели на него снизу вверх. – Еще не все, – еще тише, чем Гиня до того, прошептал Шельм. Глубоко вздохнул и немного нервными движениями, закусив губу, стал расстегивать рубашку.

Гиацинт недоуменно глянул на Ставраса, на него же посмотрели Михей и Веровек, но лекарь ничем не выдал, что ему известно для чего шут вздумал разоблачаться.

А тот, обнажив торс до пупка, замер, еще раз вздохнул и словно бы бросился в ледяную воду. Лицо застыло восковой маской, а на груди голубой нитью засветился овальный контур. Мир замер на бесконечно длинное мгновение, и завертелся вновь лишь тогда, когда на стол к другим двум маскам легла третья. Белая, овальная, без улыбки и пестрых украшений, просто повторяющая контуры лица, его лица, Шельма. Шут же медленно осел на лавку. Его тут же подхватил Ставрас, обнимая за плечи.

– Шельм?

– Все… нормально, – запнувшись, хрипло отозвался тот, навалившись на него. Медленно поднял руку, зачем-то обнял за шею, вяло улыбнулся, прикрыв глаза, и уткнулся лицом в плечо. – Я просто никому еще её не показывал. Первый раз всегда… немного неуютно.

– Больно, – уточнил Гиацинт и через стол пересекся взглядом с лекарем. В глазах масочника тот прочитал решимость.

Филактет встал, перегнулся через стол, не обращая внимания на то, что полы его свободной, белой рубахи, которую он не заправлял в штаны, могут испачкаться в еде, поставил локоть на стол и зачем-то схватил ладонь Шельма, с подозрительной бережностью сжимая тонкие пальцы голубоволосого мальчишки. Тот распахнул измученные глаза и недоуменно посмотрел на него. Кукольник улыбнулся. Ободряюще, тепло.

– Я – Гиацинтлимш, отныне и впредь, клянусь.

И, как ни в чем не бывало, вернулся на свое место.

Шельм моргнул, еще раз и еще. И только потом до него дошло.

– Нет! – вскричал он с какими-то почти истерическими нотками в голосе. – Я не приму!

– Уже принял, – легкомысленно отмахнулся Гиацинт и буквально накинулся на еду.

Шельм стоял, и его явно потряхивало. Ставрас хмурился.

– Гиацинт? – строго спросил лекарь, пытаясь снова усадить шута, все еще прибывающего в растрепанных чувствах.

– Я принес ему Клятву Маски, он её принял.

– Нет!

– Да, дорогой. Да. Раньше надо было "нет" кричать, до того как руки разняли.

– Откуда я знал, что ты такую подставу мне устроишь?! Да, как тебе такое вообще в голову пришло?!

Устав от недопонимания, Ставрас резко приподнялся, обхватил шута за плечи и снова усадил рядом с собой. Тот попытался опять вскочить, но лекарь коротко рыкнул на него и Шельм притих, возмущенно сопя у него под боком.

– Что такое Клятва Маски? – спросил тем временем у масочника Веровек.

– Клятва, аналогичная вашей клятве на крови, которую гвардейцы и другие особоприближенные дают королю.

– Клятву, которую нельзя нарушить даже в смерти?

– Да.

– Почему ты дал её Шельму?

– Потому что он Вольто. И совет Иль Арте, действительно, полным составом сошел с ума раз смог это проглядеть, – бросил Гиацинт, подложил себе на тарелку сразу две куриных котлетки и повернулся уже к шуту. – За что ты сорвал с него маску?

– Захотелось, – буркнул тот, зло сверкнув глазами.

– Прекрати дуться.

– Дуются дети, убогие и… драконы. А я – злюсь.

– О, как ты о драконах-то? Неужели, так не нравится быть запечатленным?

– А с чего бы мне должно нравиться?

– С того, что он Радужный Дракон, – произнес Веровек, тяжело вздохнул и отвернулся.

Все резко замолчали.

– Век? – нарушил паузу Шельм.

– Я, может, и не очень умный. Но не идиот же. Драконий Лекарь всегда жил в Столице, всегда помогал людям и… драконам. А потом он сказал вчера, что когда-то был драконом, а до того, что за воспитанием детей из моего рода он перестал приглядывать двести лет назад. Значит, раньше-то смотрел, контролировал. Покровительствовал.

– И поэтому ты решил, что я Радужный Дракон? – мягко спросил лекарь.

Веровек вскинул на него глаза и сразу же отвел.

– Да.

– И что же будешь делать теперь, когда я выбрал не тебя?

– Радоваться, – ответил королевич, повернулся к нему и улыбнулся немного грустно. – Я рад за Шельма. Правда, очень рад. Но мне грустно, потому что… – он сделал паузу, явно не решаясь сказать, отвел глаза, снова вскинул и все же выдохнул на одном дыхании: – Раз у него есть ты, я ему вряд ли даже другом понадоблюсь.

Шельм фыркнул:

– Конечно, понадобишься. А этот вредный старикашка у нас еще попляшет. У-у-у-у!

– Так, и кто здесь старикашка? – осведомился Ставрас, сурово сдвинув брови.

– О! Значит, на вредного ты уже согласен, любимый?

– Согласен. А за любимого явно кому-то пора не только уши надрать, но и что помягче, тоже. Для профилактики полезно.

– И что же это? – невинно захлопал ресницами шут.

Ставрас скривился, прищурился и резко дернул его на себя. Из глаз шута все ехидство и кураж тут же вытеснила легкая паника, лекарь усмехнулся, но тут вскричал Веровек.

– Вы опять?! – вопросил он, как обвинитель на допросе, – Да, сколько можно уже?!

– А чего ты, собственно, возмущаешься? – полюбопытствовал Гиацинт.

– Да, как вы не понимаете?! Не могут двое мужчин любить друг друга. Это, во-первых, ненормально и против самого естества человеческого, во-вторых, ну как, скажите мне, один может… подчиняться другому, тем более, если речь о таких, как они?