Текст книги "Драконьи грезы радужного цвета (СИ)"

Автор книги: Татьяна Патрикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

21

На Вересковой Пустоши Ставрас предпочитал спать в драконьем облике, проснувшись и Шельма под боком не обнаружив, поднялся, разминая лапы, и стал оглядываться по сторонам. Шут нашелся чуть в отдалении, там, где заливной луг заканчивался и начинался очередной вересковый курган.

Он лежал на спине, подложив под голову руки, с травинкой во рту и смотрел на небо. В этой части Пустоши его голубизна начинала уже меркнуть, сливаясь с общей серой мутью, всегда нависающей над вересковыми холмами. И только над лугами, что остались от исчезнувших холмов, небо всегда было голубым и ясным, согревало землю, цветы и травы на ней теплое, почти ласковое солнце. Шельм не спал. Ставрас, так и оставшись драконом, подошел к нему и лег рядом, сминая мощным телом вереск, который снова поднимется, как только они покинут этот мир.

"О чем ты думаешь?", спросил он в мыслях, говорить вслух не хотелось.

"О тебе", шут едва заметно улыбнулся. Перевернулся на бок, подложив под щеку локоть, и посмотрел на своего дракона из-под опущенных ресниц.

"Хм, а подробнее?"

"Мы ведь полетим отдельно от родителей и Гини с Муром, да?"

"Да, мы как раз обсуждали это вчера с твоим отцом и Палтусом, пока вы с Веровеком Сапфира с Руби гадостям всяким учили".

"С чего это гадостям?", возмутился Шельм.

"А чему вы двое еще могли бы их научить?", философски отозвался Ставрас, но не дал шуту возможности развить тему: "Байрон сказал, что будет лучше, если он всех морально хоть чуть-чуть подготовит, а потом появишься ты".

"Да, я тоже так думаю", отозвался Шельм и надолго замолчал.

Дракон лежал, лежал на брюхе, потом ему надоело и он перевернулся на бок, подперев голову лапой, и тем самым привлек внимание Шельма.

– Ну, ничего себе! – воскликнул тот, глядя на него во все глаза.

– Что такое? – усмехнулся Ставрас.

– Не знал, что тебе может быть удобно так лежать. Прямо, как человек, какой.

– Ну, ты еще многого про меня не знаешь, – объявил Ставрас и весь вытянулся на земле от шеи до хвоста и задних лап. Шельм засмотрелся. – Нравлюсь?

– Нравишься, – не стал лукавить шут и подобрался поближе, прижавшись щекой к теплому, чешуйчатому боку, вздохнул. – Тогда можно тебя попросить?

– О чем? – Ставрас насторожился и даже голову к нему повернул, вытягивая шею.

– Я бы хотел… – Шельм запнулся, прикрыл глаза на секунду, выдохнул и все же произнес: – Хотел бы побывать на могиле сестры, пока они торжественную встречу Вольто там готовить будут. Ты… пойдешь туда со мной?

– Вот скажи, – перевернувшись на спину, что в драконьем виде было зрелищем не для слабонервных (осталось только, как собачонка хвостиком повилять), вопросил Ставрас. – Тебе не стыдно спрашивать о таком?

– Не-а, – наконец, улыбнувшись, отозвался шут, прикинул расстояние от чешуйчатого бока до живота, понял, что не дотянется, и снова вздохнул. Все-таки Ставрас в драконьем обличие был крайне неудобен для проявления нежных чувств, однозначно.

– А если покусаю? – задумчиво пригрозил дракон.

– Вернемся в спальню? – провокационно предложил расшалившийся Шельм, у которого словно камень с души упал и даже море стало по колено.

– Не дождешься!

– А ты, между прочим, обещал повторить, теперь отказываешься?

– А не боишься меня пожилого и немощного до смерти заездить?

– О! Да, тебя на троих таких, как я, хватит и еще останется.

– Ну, и как мне теперь сдерживать твои аппетиты, а?

– Да, не надо ничего сдерживать, – неожиданно посерьезнел Шельм и потерся щекой о его чешую. – Просто будь со мной. А то мне все кажется, что ты куда-нибудь исчезнешь.

– Куда я денусь от кровной клятвы?

– От клятвы и все?

– И от тебя. Кстати, что ты сказал о нас матери, она ведь спрашивала?

– Правду. Я не мог ей врать, да и к тому же, зачем?

– И как она отнеслась к этому?

– К тому, что род Икуф я продолжать не стану?

– Знаешь, я думаю, что тебе все же стоит повременить с такими радикальными решениями.

– То есть, ты предлагаешь, чтобы я любил тебя, но при этом как твой Август делал детишек с какой-нибудь барышней? – Шельм от возмущения даже на ноги встал и отошел от него подальше.

Ставрас нахмурился, снова перевернулся на живот и повернул к нему голову, внимательно вглядываясь в глаза.

– Ты еще слишком юн, чтобы думать об этом, но когда-нибудь ты поймешь, что нет ничего прекраснее, чем счастье быть отцом.

– А ты-то сам давно это понял? – Шельм готов был разораться от обиды, но вместо крика говорил спокойно и ранил словами глубоко, в самое сердце.

Бронзовый дракон прикрыл глаза, пережидая бурю внутри себя и, открыв вновь, ответил:

– Достаточно давно, чтобы не желать этого для тебя. К тому же, лично мне как существу относительно практичному и вынужденному думать о судьбах мира, не хотелось бы, чтобы ваш род пресекся.

– Он и не пресечется, – сбавил обороты Шельм, осознав, что только сделал ему очень больно, напомнив о брошенных когда-то детях. – У моего отца, между прочим, брат младший есть, и вообще, наш род довольно многочисленный, даже если нашу семью не брать в расчет.

– Знаешь, – произнес Ставрас задумчиво и немного печально. – Я думаю, мы еще вернемся к этому вопросу, – и перевоплотился, шагая к нему вплотную. – И знаешь, мне тоже хочется кое о чем тебя спросить.

– О чем? – насторожился Шельм.

– Почему ты засомневался, что я пойду с тобой к могиле сестры?

– Потому что у нас специфические кладбища, они совсем не такие, как у людей, поэтому… первый раз это может шокировать, – признался Ландышфуки, отведя глаза.

– Ты думаешь, я не видел ваш Мраморный Сад и Древесный Некрополь?

– Ты… видел? – резко повернул к нему голову Шельм, отчего его голубая челка взметнулась и затрепетала.

Ставрас отвел непокорные прядки от его лица и тихо произнес:

– Не воочию, но двадцать лет назад во время Мятежа Масок вашим удалось поймать молодого дракона. Он был еще совсем юным, но запечатленного человека не имел. Они хотели провести на нем какой-то сложный эксперимент, чтобы все же хоть как-то научиться контролировать и наши души тоже, но не успели. Они не знали, что бронзовые имеют человеческую ипостась, поэтому он смог сбежать. Но его искали, к тому же, в то смутное время все посторонние, пробравшиеся на вашу территорию, как правило, сразу сажались на поводок кукловодов. На него же ваша магия не подействовала бы, поэтому, пробираться к своим ему было очень трудно. Но именно в Древесном Некрополе, укрываясь от преследователей, он встретил того, кто выходил его, залечил раны и… отпустил, не задавая вопросов. Я знаю этого дракона, и он показывал мне, как выглядит ваше кладбище и ваша тюрьма.

– А я его знаю? – тихо уточнил Шельм, уловив нечто странное в том, что Ставрас показывая ему то, о чем рассказывал, фактически картинками и образами, передаваемыми прямо в голову, все время, словно нарочно, избегал показывать самого беглеца.

– Помнишь, у меня при аптеке служка был?

– Постой, но ты же вроде бы его за аптекой присматривать оставил, когда мы на поиски Радужного отправились, – изумился Шельм. – А потом, когда уже вернулись с Муром и Гиней, отдал им как раз его комнату, сказав, что парень отправился погостить к родне…

– Ага. Отправился. В горы.

– К родне?

– Почти. Должен же был хоть кто-то охранять яйца, пока мы тут со всем разбирались, – фыркнул Ставрас насмешливо. – Ладно, просыпаться пора. В нашем мире уже светает.

– Угу. А как его полностью зовут, а то я, когда к тебе приходил, он мне Эром представился. Смешной такой, вечно со стоящими торчком волосами и слегка заостренными кверху ушами, и вообще он мне показался не на много меня старше.

– Ну, так как он на человека не запечатлен, то и взрослеет медленно, как и положено дракону. А зовут его Эрнестримомлильсом.

– Ужас.

– Нет уж, пусть лучше так, чем эти твои Бимы с Бомами, – отрезал лекарь непреклонно, и они проснулись.

Сборы не заняли много времени. Шельм снова облачился в ритуальный наряд, а Ставрас, глядя на него, тоже решил приодеться, чтобы соответствовать, так сказать. И несколько стушевался, когда увидел реакцию Шельма, ожидающего его в саду на небольшой скамейке. Но на самом деле того все же можно было понять. Он привык видеть Драконьего Лекаря даже на балах в обычной, полупоходной одежде. Замшевой куртке с карманами, штанах, заправленных в сапоги, безрукавке или рубашке на шнуровке. Но сейчас лекарь был одет во все черное. Узкие брюки, сидящие как влитые, мягкие полусапожки, а не сапоги до колен, черную шелковую рубашку на пуговицах, с изящной вышивкой, вьющейся по груди серебристыми змейками, и короткую, черную куртку всего с двумя боковым карманами и тоже расшитую серебром. И даже волосы его, всегда стоящие на макушке забавным гребнем, под расческой легли как-то иначе, придав завершающий штрих облику Драконьего Лекаря. Шут откровенно засмотрелся. Ставрас вздохнул, подошел к нему и склонился к лицу.

– Не смотри на меня такими голодными глазами, а то я начну волноваться, что плохо покормил тебя на завтрак и ты в полете мне хвост откусишь с голодухи.

– А может они там сами и без нас разберутся, – неожиданно выдохнул Шельм ему в шею, закинув руки на плечи.

– Шельм?

– Хочу в кроватку.

– Ну, уж нет. Нечего совращать меня тут, – фыркнул Ставрас, легко поднимая его со скамейки и ставя на ноги. Отстранился и строго посмотрел. – У нас масса дел, не забыл?

– Не забыл, – отозвался шут, отступая от него, но вздохнул при этом так тяжко и горестно, что лекарь чуть воздухом не подавился и вынужден был сдаться.

– Ладно, я обещаю, что как только разберемся со всем, устроим еще одни выходные.

– Нет уж, – заупрямился Шельм и нахально объявил, подмигнув ему: – Я хочу полноценный медовый месяц.

– Чего ты хочешь? – Ставрас просто опешил.

– Того самого и хочу. Так что, готовься.

– А если Палтус не отпустит?

– Это он может не отпустить, когда ты уговариваешь, а если я возьмусь за дело, еще как отпустит.

– Что же ты и в этот раз сам не выбивал из него выходные?

– Хотел посмотреть, как это у тебя получится.

– Шельмец!

– Ага. Летим?

– А куда деваться?

Ставрас приземлился на огромном поле, сминая стройные ряды лавандовых кустов. Красивое растение с фиалковыми цветами и ароматом, дурманящим голову, если вдыхать его полной грудью. Плавно изгибающие в отдалении линии лаванды с протоптанными между ними дорожками, ни на минуту не создавали ощущение, что выросли они здесь сами по себе. Их сажали. Ухаживали за ними и не давали отцветать. Особая магия Палачей Масок, прокомментировал Шельм, пока они вдвоем шли в сторону Мраморного Сада, виднеющегося у подножья холма, снизу белеющего кусками белоснежного мрамора, а выше покрытого зеленью леса, который и был Древесным Некрополем масочников. Именно в нем заканчивали свой путь в этом мире все, кто носил под сердцем маску.

Они приземлились очень удачно и быстро добрались до цели. Не было ни забора, ни частокола, ни ворот. Просто лавандовое поле кончилось и началась молодая, ярко-зеленая трава, словно сейчас был не август месяц, а весна, и травка эта только-только проклюнулась сквозь землю к солнцу. Шельм улыбнулся печально, с сочувствием. Куски необработанного мрамора валялись повсюду, казалось бы, совершенно без какой-либо системы, её ведь знали только Палачи. И на каждой из этих разноцветных каменных глыб то тут, то там были вкраплены маски. Полностью закрывающие лицо, или такие, как Коломбина, прячущие за собой лишь область глаз, не важно. Всего лишь маски, но через прорези на мир смотрели живые, осмысленные глаза. Ставрас даже подошел к одной из таких, посмотрел, склонившись, и шагнул в сторону. Взгляд маски переместился вслед за ним. Лекарь прикрыл глаза и вернулся к шуту, ожидающему чуть выше по склону.

– Они все живые, – произнес лекарь задумчиво, не спрашивая, уже зная, что это так.

– Да, – кивнул Шельм как-то рассеянно, а потом неожиданно сорвался с места и свернул с вьющейся между камней тропы.

Ставрас удивился, но молча последовал за ним.

Они не сильно уклонились от первоначального маршрута, совсем чуть-чуть. Но в этой части Мраморного Сада не было мрамора, лишь темный, потускневший гранит. Шельм заскользил между камней, словно тень, и вышел к одному, большому, выше человеческого роста. И замер, вглядываясь в глаза живых масок.

– Шельм? – Ставрас шагнул к нему и положил на плечо руку.

Мальчишка-шут вздрогнул, но лекарь лишь сильнее сжал пальцы.

– Это они, – кивнул Шельм в их сторону.

– Бывший Совет Иль Арте? – догадался Ставрас, но Шельм назвал их по-другому.

– Те, кто сказали, что не мне – Арлекину, судить Чуму.

– Ты теперь удовлетворен? – тихо спросил лекарь.

– Что? – Шельм моргнул и обернулся к нему, в глазах застыло непонимание.

– Тогда зачем ты пришел к ним? – насторожившись, уточнил Ставрас.

– Они звали меня… – рассеянно пробормотал шут и неожиданно пошатнулся. Лекарь легко придержал его, помогая устоять на ногах. Шельм закрыл ладонью пол лица, и пробормотал рассеянно, со странными беспомощными нотками в голосе: – Так странно. Я ведь не Палач. А слышу… слышу осужденных.

– Ты – Вольто, – откликнулся Ставрас, взял его за руку и ускорил шаг, уводя за собой шута, все еще находящегося под впечатлением от такого открытия.

И очень скоро их встретил Некрополь. От Мраморной тюрьмы его отделяла живая изгородь из кустов шиповника, с нежно-розовыми цветками, благоухающими приятнее неких роз. Изгородь то и дело прерывалась через равные промежутки, и через нее вовсе не надо было продираться, чтобы войти. Они замедлили шаг и вошли под сень деревьев, служащих масочникам могилами.

– Ты помнишь? – тихо спросил Ставрас, сжимая руку прошедшего вперед Шельма чуть сильней.

Тот не обернулся и ответил без голоса, в мыслях: "Да".

Он действительно четко знал куда идти, и даже если бы не помнил, просто чувствовал, фамильная аллея всегда притягивала тех, кто однажды будет захоронен в её деревьях. Их деревом всегда были липы. Липовая аллея вся в цвету, именно она вот уже много поколений давала пристанище масочникам их рода.

Ставрас не стал спрашивать, почему липа цветет до сих пор, просто осознал, что она в этом странном парке, который по площади им занимаемой, напоминал лес, всегда цветет, как не опадают и не желтеют листья на некоторых аллеях, в то время как на других всегда царит золотая или багряная осень, на третьих лежит снег. Но даже в снегу под каждым деревом цвел тотемный цветок.

Это место походило на сказочный сад. Таинственный и завораживающий своей магией. И магия эта была узнаваема, магия масочников. Драконы давно научились чувствовать её, научились опасаться и не подпускать к себе близко. А масочники с недоверием относились к ним, драконам, ведь столько в прошлом было между ними вражды и крови. Столько крови. Но здесь, в Некрополе, Городе Мертвых, все превращалось в тлен, в дым, даже вековые опасения, даже ставшая давно привычной вражда. Здесь эта когда-то чуждая миру магия не была направлена вовне, о нет, лишь вовнутрь. И только здесь можно было по-настоящему, в полной мере оценить, не как она опасна, а как прекрасна.

Ставрас любовался. А Шельм шел к могиле сестры и у него дрожали руки. Лекарь все еще держал его ладонь и чувствовал эту дрожь, поселившуюся на самых кончиках, неожиданно озябших пальцев. Он старался согреть их своим теплом, но они не согревались. Но он не спешил ни говорить что-либо, ни делать. Он просто шел за ним. Просто был рядом и знал, что не отпустит никогда.

Под липой цвели незабудки, а между ними к самому стволу вела тонкая тропа, опоясывающая незабудковое поле и могучие корни, между которыми и устроились, словно спрятавшись, эти трогательно-голубые цветы. Ставрас остался за пределами круга. А Шельм, легко вытянув пальцы из его ладони, и так и не обернувшись, пошел дальше. Ствол был теплым и шероховатым на ощупь, Шельм погладил его, словно прикасался к живой, нежной плоти, и высоко над его головой там, где прямой ствол расходился ветвями, неожиданно выплыло изнутри, словно вылепленное из тончайшего воска, лицо совсем юной девушки с мягкими чертами. Она была похожа на мать, вот только скулы были чуть острее, и выглядела старше. Она казалась живой. Ставрас даже поначалу не поверил своим глазам, а потом преодолел короткую тропку и подошел к нему со спины. Шельм убрал руку от ствола, отступил назад, наткнулся на Ставраса, который не успел отшатнуться, вздохнул и вжался ему в грудь спиной, запрокидывая голову. Лекарь интуитивно обнял его поперек живота и тоже поднял глаза. Аделаида Незабудкафуки улыбалась им и была прекрасна, и сверху на них смотрели почти такие же голубые, как у Шельма глаза, вот только совершенно мертвые, стеклянные. Но Ставрас готов был поклясться, что улыбки на её губах только что не было. Он хотел спросить Шельма обо всем, но тот сам все прекрасно чувствовал и начал говорить.

– Пусть после смерти остается лишь тело, а душу уносит кто-нибудь из рода нашего Шелеста за пределы этого мира, но все равно какая-то малая часть её остается в теле. Поэтому, здесь на самом деле Деля, часть её, и она радуется за меня… – прошептал шут и поправился: – За нас.

– Это важно для тебя?

– Я счастлив, – отозвался Шельм, но по щеке его сползла слеза.

Ставрас почувствовал, но шут обернулся к нему и прижался губами к губам. В поцелуе промелькнула горечь единственной слезинки и растворилась. Когда они подняли глаза к дереву, лица девушки похороненной в нем уже не было. Но оба знали, что она одобряет.

– Знаешь, её душа осталась в мире, как и души всех масочников, что умерли после твоего рождения.

– Мне хочется верить, что так будет лучше, но, кто знает, куда мы попадали раньше?

– Никто, – согласился Ставрас, и они ушли.

Они возвращались. Над головой светило солнце, а души пропитались запахом липовых цветов, свежести и чая. Руки, казалось, было просто невозможно разомкнуть. И они цеплялись друг за друга, как мальчишки, вместе топающие на речку купаться и рыбу удить. Но на одной из дубовых аллей им преградили путь.

Это был Палач. Ставрас узнал его. А Шельм замер и отпустил его руку, шагая навстречу мужчине, облаченному в узкие брюки, высокие сапоги, выше колен, и простую, белоснежную рубашку с рукавами, расширяющимися книзу, но перетянутыми на запястьях особыми браслетами из черненого серебра с вкраплениями черного агата, не помещенного в серебряную оправу, о нет, а именно вплавленными особой магией в металл. Ставрас слышал о таких браслетах, но узнал не их, а именно масочника, что встал перед ними.

– Здравствуй, юный Арлекин, я помню тебя. Но разве на тебе арлекиновы одежды?

– Нет, – Шельм шагнул еще ближе.

У Палача была русая коса до пояса с непокорными, выбивающимися из нее прядками в области висков и за ушами, и темно-зеленые, почти болотного цвета глаза. Он выглядел совсем не старым, напротив, мужчиной в полном рассвете сил, но мало кто знает из посторонних, что Палачи почти не стареют внешне, достигнув тридцати пяти-сорока лет. Потому что время здесь, в обители мертвых, идет по-другому, потому что не сменяются времена года, продолжая извечный цикл, а различаются лишь от аллеи к аллее, запертые в них, вместе с теми, кто уже не покинет деревьев, кто уже не выйдет за пределы Некрополя.

– Я слышал, что в мир пришел Вольто. Могу я взглянуть?

– Если вы не против, то чуть позже, – неожиданно вмешался Ставрас. – Что привлекло ваше внимание? Почему вы вышли к нам?

Он шагнул к Шельму, встав рядом с ним. Палач посмотрел на обоих и ответил с легкой улыбкой:

– Дракон.

– Уже видели такого?

– Да. Это было давно.

"Постой…", обратился к нему в мыслях Шельм, но Ставрас опередил вопрос:

"Да, это он. И мне срочно нужно кое-что выяснить".

"Для Эра?"

"Да".

– Очень давно.

– Двадцать лет назад?

– Возможно, – в темной зелени глаз появилась догадка. – Это был он?

– Не совсем.

– Понятно, – Палач Масок отвел глаза, посмотрев на кроны дубов раскинувшиеся над головами. – Жаль, что он улетел так быстро, – произнес он и печально улыбнулся. И снова посмотрел на них, но остановился на Ставрасе: – Вы не могли бы через своего дракона передать сообщение одному погонщику?

– Погонщику? – не понял Шельм.

– Такому же, как твой друг, Александр Ландышфуки. Человеку, запечатленному с драконом.

– Это не тому ли, которого вы спасли во время Мятежа Масок?

– Вы знаете, – улыбнулся Палач. – Ну, что ж, тогда позвольте, пригласить вас в мой дом.

– Нет. Давайте проясним все здесь, – отозвался Ставрас и придержал за локоть Шельма. Тот обернулся к нему, увидел твердый взгляд и послушно остался стоять рядом.

А лекарь снова обратил все свое внимание на Палача. Тот выгнул русую бровь, но обронил:

– Хорошо. Спрашивайте. Вас, наверное, интересует, почему я спас его?

– Нет. Меня интересует, почему вы решили, что он погонщик драконов?

– Потому что, когда я вывел его через Некрополь на противоположную сторону холма и оставил, чтобы распечатать вход с той стороны, что ведет на человеческие земли, я полагал, что он просто уйдет, но он улетел. На драконе. Я видел, как тот взмыл над деревьями.

– А седока рассмотрели?

– Была глубокая ночь.

– Вы, Палачи, живете под холмом, – вмешался Шельм, – и видите в темноте.

– Не разглядел, – сдался мужчина. – Но как могло быть иначе? Ведь человеческие драконы не едят людей, ведь так?

– Дикие едят, – покосившись на Ставраса, произнес шут.

– Тот был не диким.

– Вы так уверены? – уточнил Ставрас.

– Да. Потому что знаю, что мальчик приходил именно за своим драконом. И тот вырвался из плена именно потому, что почувствовал поддержку своего человека, так?

– Нет, – покачал головой лекарь, и спросил: – О чем вы хотели ему написать?

Масочник отвернулся, демонстрируя, что отвечать не будет. Но лекарь был настойчив:

– Может быть о том, что хотели бы увидеть его вновь?

Палач вздохнул и снова поднял на него глаза.

– Хотел бы.

Ставрас широко улыбнулся.

– В таком случае подождем немного и примем приглашение уже все вместе.

Масочник снова выгнул бровь, но посмотрел на Шельма.

– Раз ждем, может быть, все же ответишь мне?

– Сначала вы.

– Что ты хочешь узнать?

– Почему я слышу заключенных?

– Ты их слышишь? – Палач был удивлен и не считал нужным это скрывать.

– Да, – подтвердил Шельм. – Это странно. Словно в голове постоянно шум, шепот, и из этого шепота, если прислушаться, можно различить голоса.

– Ты и здесь их слышишь?

– Нет. Только там.

– Ясно, – кивнул масочник. – Ты же знаешь, что Вольто в этом мире никогда не рождалась. Поэтому об её особых способностях мало что известно. Я думаю, что это одна из них. Хотя доподлинно не могу сказать.

– Теперь вы.

– Примешь мою клятву?

– Что? – Шельм опешил.

Палач полюбовался на вытянувшееся лицо мальчишки, переглянулся со Ставрасом и пояснил:

– Я хотел бы принести тебе Клятву Маски, мальчик.

– Но зачем это вам?

– Только Палач, принесший Клятву Маски Вольто, имеет право покинуть холм. Таков древний закон, озвученный в Неписанном Своде.

– Что за свод? – заинтересовался Ставрас.

– Нерукописная и непечатная книга, принесенная из нашего родного мира первыми беглецами. Там много законов и правил, – начал объяснять Шельм. – Например, там рассказывается, что в том мире именно маска, которую сейчас носят Палачи, называлась маской Доктора Чумы, и вообще, Чума это не имя, это какая-то болезнь. И доктора надевали такую маску, чтобы не заразиться ею от больных. А та, что носят наши Доктора Чумы, называлась Баута, и просто была одним из видов масок.

– А взглянуть на этот свод можно?

– Нет, наверное.

– Почему? – спросил Палач. – Ты же Вольто.

– И что с того? – вскинул голову Шельм, смотря дерзко и с вызовом.

Палач улыбнулся одними губами.

– Ты очень подходишь мне, мальчик. Я рад, что этот мир выбрал именно тебя.

– Для чего подхожу? – насторожился шут.

– Просто для меня. Я не преследую великих целей, просто хочу выйти отсюда.

– Вы очень странный для Палача.

– А не из-за одного нашего общего знакомого вы готовы пойти на такие жертвы?

– Мне кажется, что это вас не касается.

– Ошибаетесь. Очень даже касается. Ответьте, – в голосе Ставраса лязгнул метал.

Палач застыл, но все же ответил, но холодно:

– Я просто хочу его увидеть.

– Увидите и без клятвы, гарантирую.

– Но он не сможет жить здесь со мной. Люди долго тут не выдержат. Да и я не хочу ему такой жизни.

– Что вы испытываете к нему?

– Странный вопрос, – склонив голову к плечу, отозвался Палач. – Но, если вы подумали, что тоже, что и вы к нему, – он указал на Шельма глазами, – то ошибаетесь. Я просто хочу быть ему другом. Это сильнее меня.

– Вы помните день, когда встретили его и когда прощались?

– День?

– Число.

– В двадцатых числах августа.

– А конкретнее?

– Двадцать первого увидел впервые, двадцать пятого проводил.

– Шельм?

– М? – тот непонимающе посмотрел на него. – Что?

– Когда у тебя день рождения?

– Двадцать шестого.

– А не в ночь с двадцать пятого?

– Ну, в ночь.

– Поздравляю.

– Кого?

– Нас с тобой.

– С чем? – устало спросил Шельм, которому уже надоело чувствовать себя идиотом, и он в тайне от Ставраса уже продумывал очередную каверзу, но следующая фраза напрочь выбила идею баловства из его головы.

– Мы с тобой встретили первого в мире масочника, запечатленного на дракона.

– Что?! – масочники вскричали одновременно.

И в этот момент с неба рухнул на землю бронзовый дракон, но приземлился на землю уже человеком, мальчишкой, и кинулся на шею к своему человеку.

– Макилюнь! – зашептал он в шею опешившего мужчины. – Я так скучал. – И поднял на него свои зеленые, драконьи глаза с вертикальными зрачками. Масочник пошатнулся, но парень легко удержал его и обеспокоено заглянул в лицо. – Ты… не рад? Но Радужный сказал…

Ставрас прокашлялся. Эр обернулся на него и вдруг резко отпрянул от Палача, но тот снова шагнул к нему и посмотрел на Шельма через плечо дракона, который был почти на голову ниже его самого.

– Теперь ты просто обязан принять мою клятву.

– С чего это вдруг?

– Ты ведь должен быть уверен, что я никому не скажу, что ты запечатлен на Радужного Дракона.

– Я и так был бы уверен, что не скажите, – отозвался Шельм, посмотрел на Ставраса, все еще недовольно хмурящего брови и буравящего взглядом спину Эра, которому, действительно, было стыдно за то, что он вот так просто выдал его секрет. Но он был так счастлив, что Макилюнь не забыл его, что хочет увидеться. Ведь он чувствовал, все это время чувствовал, что что-то не так. Что эта неизбывная тоска, что мучает его, нечто большее, чем привязанность и благодарность к человеку, который спас его когда-то. И когда Ставрас всего несколько минут назад объявил, что он, оказывается, давно уже запечатлен, он бросил свой пост в горах у мертвых яиц и переместился сюда, открыв портал прямо в полете. Драконы редко пользовались ими, лишь в моменты острой необходимости, но Эра переполняли такие сильные, яркие, почти слепящие чувства, что он переместился не раздумывая.

– Так ты примешь её? – настойчиво спросил Палач у Вольто.

Тот картинно вздохнул, оглядел с ног до головы продолжающую обниматься парочку, и махнул рукой.

– А что с вами еще делать?

– Вот и хорошо, что ничего, – объявил Ставрас и глянул на Палача. – Так что, там с приглашением на чай?

– Идемте. Конечно, идемте.

– Мне ведь можно быть с ним теперь, да? – Эр неожиданно резко повернулся к Ставрасу, заглядывая в глаза. Лекарь вздохнул.

– Ну, конечно, можно. Кто я, чтобы спорить с целым миром?

– Шельм, а почему у Палача такое странное тотемное имя с мягким знаком на конце? – полюбопытствовал Ставрас, когда они уже подлетали к поместью Икуф.

– Только у них фамилия не переворачивается. Потому что Палачи на самом деле рождаются в разных семьях, но живут в одной. И, кстати, никто никогда не видел аллеи их семьи.

– Положим, – Ставрас важно покивал драконьей головой на длинной шее. – Но мне вот интересно, а они что же, детей рожать не имеют права?

– Нет, ну, почему же? Просто даже у двух Палачей не всегда рождается Палач и тогда ребенка отдают в одну из семей, из которых вышли его родители.

– А Палач, к примеру, может жениться, то есть, как там у вас, обменяться маской с другой, непалачьей?

– Может, – кивнул Шельм. – Но тогда эта другая маска уходит к нему под холм.

– Ясно. Да, и еще, – зависая над поместьем и выбирая место для посадки, поинтересовался дракон, – у Димитрия клятва как-то странно прозвучала, не так как у нашего Гини.

– Просто он её как положено, полностью произнес, потому что я сам дал согласие, а Гиня кратенько, чтобы не дать мне передумать, – проворчал шут, спрыгивая на траву.

Ставрас за его спиной снова стал человеком и на дорогу, ведущую к главному дому, они выбрались уже вместе. Но до подъездных ступеней так и не дошли, потому что стоило приблизиться, как откуда не возьмись, из близлежащих к дороге кустов выскочила девчушка лет четырех-пяти, в белом, праздничном платьице, уже довольно прилично испачканном грязью и паутиной, и с умильной мордашкой, перемазанной в пыли. Волосы у нее были светлые, а глаза голубые-голубые. Она замерла, встретив незнакомцев, но увидев Шельма, широко распахнула глаза, сделала робкий шажок навстречу и, привстав на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть, то ли спросила, то ли позвала.

– Братик?

Шельм, где стоял, там и осел на траву, а девчушка кинулась к нему на шею, детским голосочком шепча что-то невразумительное, про то, что она его себе так и представляла, таким большим и красивым, и что теперь они будут с ним дружить. Так что, в родительский дом Александр и Веренея Икуф в сопровождении Ставраса вошли вместе.

Их ждали в главной гостиной, но Шельм даже поздороваться не успел с присутствующими, зато сразу же с порога обратился к матери, сидящей на узкой кушетке вместе с пожилым масочником из семейства Шлим.

– Почему ты не сказала мне? – он спустил с рук сестру, и та кинулась к Лидии.

– Мама, мама, Алекс такой хороший!

– Не сомневаюсь, малыш, – улыбнулась та, и с ноткой лукавства взглянула на старшего сына. – Хотела сделать сюрприз, получилось?

– Еще бы, – фыркнул Шельм и отправился к одном из пустующих кресел, выбрав то, что было поближе к уже севшему Ставрасу.

– Ну, что ж, – Байрон Икуф поднялся, оглядел гостей и родственников и мягко произнес: – Так как у нас здесь присутствуют… – он замялся, но все же выбрал нейтральное слово, – люди незнакомые, начнем со знакомства. Думаю, меня знают уже все. Мою жену Лидию тоже. Рядом с ней старейший из ныне живущих представителей рода Шлим – Корнелиус Тюльпанмилш.

Пожилой масочник встал, опираясь на изящную витую трость, словно сплетенную из стеблей и цветков тюльпанов, с навершием в виде маски Тарталья и коротко склонил голову с абсолютно седыми волосами, перетянутыми сзади тонкой черной лентой. Он действительно выглядел как крепкий старик богатырского телосложения, но тому, кто хоть немного был знаком с истинной продолжительностью жизни масочников, сразу становилось ясно, что Корнелиус прожил не одну и даже не две полноценные человеческие жизни. Старик сел.