Текст книги "Драконьи грезы радужного цвета (СИ)"

Автор книги: Татьяна Патрикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Чего это вы?

– А, ничего, – весело заверил шут, и смачно хлопнул его по плечу. – Растешь в моих глазах, братец.

Веровек смолчал, но засопел донельзя польщено. Лекарь придирчиво осмотрел обоих мальчишек и одобрительно улыбнулся. Но, как всегда, всю атмосферу единства и мужского братства нарушил Шельм.

– Ненавижу таких тупых, толстых куриц, – прошипел он капризным голоском. – Ну, вот почему барышни в теле не могут быть такими, как маркиза Реми Тай?

– Ну, ты сравнил, – откликнулся Веровек. – Она же признанная красавица! И вообще, очень обаятельная женщина. И вовсе не толстуха, просто немного в теле и это ей, к слову, лишь больше очарования придает.

– Вот-вот. И почему все они не такие?

– Хотя бы потому, что вес на характер и привлекательность настоящей леди никак не влияет, – вмешался Ставрас тоном умудренного веками не мальчика, но мужа. – Либо ты леди, либо не пойми кто.

– А я, милый?

– Что ты? – сразу не сориентировался лекарь, не успевший уловить подвох в голосе шута.

– Я – леди? – вопросил тот и старательно захлопал голубыми ресницами.

– Нет. Ты вздорный мальчишка! – рыкнул Ставрас, наконец, уразумев, к чему это он все.

– О, ну как же так, – обиженно протянул Шельм, но быстро утешился. – Брат, Веровек, – пафосно начал он, сложив руки перед грудью.

– А я-то здесь причем,? – осознав, что запахло жареным, занервничал тот.

– При всем, – объявил шут. – Понимаешь, я тут Ставрасу поцелуй задолжал, но он не хочет как все, в кладовочке какой-нибудь там, или в кустиках, а непременно перед твоими королевскими очами. Ну, чтобы ты смотрел.

– Он ведь несерьезно, Ставрас, правда? – с надеждой посмотрел на лекаря королевич.

Тот лишь тяжко вздохнул и принялся объяснять:

– В лесу перед Дабен-Дабеном ты вел себя несколько ханжески, поэтому я предложил искоренить эту не самую подходящую для будущего правителя черту таким, согласен, несколько необычным способом. Но ты уже много раз за время нашего путешествия доказал, что твое возмущение по поводу наших с ним отношений немного другого толка. Так что…

– Но поцелуй-то никуда не делся! – вскричал Шельм и кинулся на шею Ставраса, тот мученически вздохнул. – Так что, смотри, братец, и запоминай, может, и свою технику улучшишь.

И, действительно, медленно потянулся к лекарю, сложив губки бантиком, и даже глаза прикрыв. Ставрас не шелохнулся. Веровек неверяще переводил взгляд с одного на другого. Пока в один не столь прекрасный, как мог бы быть, миг, шуту не надоело играть. Он распахнул свои безумно красивые, когда так близко, глаза, замер на мгновение и завершил начатое.

Что такого особенного может быть в поцелуе? Ничего, если поразмыслить. Но как быть, если от простого соприкосновения губ чувствуешь себя так, словно бездна разверзлась под ногами и вы парите над ней, не размыкая губ, ведь оба знаете, что стоит разорвать поцелуй, ухните в черный провал и пропадете безвозвратно. Что тогда делать?

Пугаться, конечно. Шельм резко отпрянул. Зрачки заслонили всю бирюзу глаз. Лекарь же смотрел в ответ с усмешкой, вот только в его желтых глазах зрачков вообще можно было не заметить, они стали тоньше нити. Шельм нервно сглотнул, зачем-то пригладил рукой волосы и снова шагнул к нему. Дотянулся губами до уха и зашептал:

– Я все понимаю, но ты выдашь себя, если будешь так на меня смотреть.

– А как я на тебя смотрю? – руки лекаря снова легли на гибкую талию, как тогда за портьерой, но на этот раз Шельм почувствовал это и вздрогнул всем телом. Отстраниться не смог, тело не слушалось.

– По-драконьи.

– Знаешь, я думаю, что это видишь только ты, – по губам лекаря скользнула улыбка.

– А Веровек? – понимая, что даже если королевич и видит это, то ничего и никому не скажет, просто не зная, что еще сказать, прошептал Шельм.

– А где ты его видишь?

Шут обернулся. Королевича рядом с ними, действительно, уже не наблюдалось.

– Но мне приятно, – неожиданно мягко обронил лекарь.

Шельм сразу же снова посмотрел на него.

– С чего это вдруг?

– Ты беспокоишься.

– Конечно, беспокоюсь. Просто не хочу умереть со скуки, если ты надумаешь слинять в другой мир.

– И зачем бы мне это?

– Не знаю. Но у тебя же богатый опыт по бросанию тех, кому не посчастливилось быть запечатленным на тебя.

– Шельм, – устало выдохнул Ставрас.

– Что – Шельм? – взвился тот. – Хочешь сказать, я не прав?

– Прав. Но вовсе не обязательно меня в это тыкать раз за разом.

– Я не тыкаю. Я предостерегаю, – нахально объявил шут.

– Это в чем же?

– В том, что если вздумаешь сбежать, и в другом мире найду!

– О! Что это на тебя нашло, разбрасываться такими обещаниями? – неожиданно развеселился Ставрас, решив, по-видимому, что шут снова лишь паясничает.

И Шельм, действительно, рассмеялся ему в лицо. Но, отсмеявшись, произнес, отступая на шаг назад:

– А я не обещаю.

Лекарь выгнул брови. Ну, кто бы сомневался.

– Я даю слово, – совершенно спокойно произнес шут и еще спокойнее добавил: – На крови.

Поднял руку, выставив перед собой ладонь. И ровно по линии жизни ее прочертил кровавый магический надрез. Мир принял клятву, оплаченную кровью. За такую цену, отчего не принять?

– Глупый мальчишка!

– Мой меч всегда к твоим услугам, Ставрас Ригулти, – и короткий, подчеркнуто вежливый поклон.

– Выйдем во двор, Александр Ландышфуки, – рыкнул лекарь и поспешил в указанном направлении, не оборачиваясь. Он и так знал, что шут идет за ним.

Это же надо было такое учудить! Слово, данное на крови, нельзя нарушить даже в смерти, не говоря уже про жизнь.

Все перехлестнула ярость. Всю нежность, что он так отчаянно прятал, все тепло, что рождалось в глубине души при одном лишь взгляде на него, все доверие, к которому они так долго шли и через столь многое.

Сражаясь, он не видел лица, лишь глаза: бирюзовые, полные сейчас расплавленного, кипящего льда, и губы, вызывающе алые, тонкие, мужские, но все равно притягивающие взгляд. Он помнил их вкус. Слишком хорошо помнил. Он ловил себя на мысли, что хотел бы попробовать их снова, но не мимолетно, как в первый раз, а так, чтобы распробовать все оттенки послевкусия, так, чтобы впечатать в собственные губы все их трещинки, все изгибы. Но вместо поцелуев, он наносил удар за ударом, и каждый последующий был сильнее, отчаяннее предыдущего, и каждый из них должен был стать последним. Убить. Он теснил его со всех сторон, он был опытнее, куда опытнее в сражениях, и куда сильнее чисто физически. Магию ни один из них так и не применил.

А потом, понимая, что шансов нет, шут сдался. Отбросил в сторону меч. Ставрас настолько не ожидал от него этого, что замешкался и тут же оказался лежащим спиной на земле, благодаря Шельму, который, воспользовавшись природной гибкостью, встал на руки, подцепив его ступнями под подмышки. А шут восседал на нем верхом.

Меч лекаря отлетел куда-то в сторону, но его он сейчас интересовал меньше всего на свете, потому что он видел лишь голубые глаза над собой, полные застывших на ресницах искорок.

– Шельм?

– Не хочу, чтобы ты сравнивал меня с ним, слышишь? Не хочу! – в бирюзовых глубинах мелькнула ярость, но слезы на ресницах никуда не делись.

– С кем? – лекарь недоуменно выгнул брови, и в самом деле не понимая.

– С тем, другим. Я так не хотел быть похожим на него. Не зависеть от тебя, не привязывать тебя к себе, не привязываться… Так хотел, – зашептал он с отчаянием в голосе, и добавил еще тише, зажмурившись: – Но… но не могу. Я теперь даже спать не могу без тебя. Масочник, а сны больше не контролирую. Какую ночь брожу, как лунатик, и выть на луну хочется. Не могу!

Он склонился к нему, скорчился весь, словно малый ребенок, и уткнулся лбом в грудь, дыша прерывисто и часто. Такой потерянный, такой юный и…

– Глупый, – обнимая его за плечи, улыбнулся звездному небу лекарь. – Я никогда не спал с ним в одной постели. Даже в походах. Даже в лютый мороз. В лучшем случае, он позволял себе погреться у моего всегда теплого драконьего бока, да и то, куда чаще предпочитал мерзнуть. Он был драконоборцем, я – драконом. Мы никогда не были так близки, как с тобой. Только тебя я укладывал с собой и подпускал так близко, – последнюю фразу он добавил после короткой паузы и едва слышно.

Шут вжался в него сильней и лишь этим обозначил, что услышал и понял его, точнее, принял. Ставрас лежал, смотрел на изредка подмигивающие звезды и расчесывал голубые волосы пальцами, путая их еще больше, чем было до того. Но им обоим это было глубоко безразлично.

– Тебе долго собираться? – спросил Ригулти, устав любоваться небом.

Шельм отрицательно покачал головой.

– Все в кулон запихну.

– Хорошо. Тогда подъем, – объявил Ставрас и резко сел, усаживая за собой и Шельма. Глаза у того показались ему такими огромными, что перехватило дыхание, он замер, забыв, что собирался делать. Нос к носу, глаза в глаза, слишком близко, слишком прямо, все слишком.

А потом мальчишка сам потянулся к его губам. Это было уже совсем не к месту и не ко времени, но Ставрас, пусть в тысячу раз старше и опытнее, все же позволил ему дотянуться. Не смог отказать, впрочем, как всегда.

– Хватит.

– Ставрас?

– Мне кажется, ты будешь жалеть потом, – отстраняя его от себя, проронил лекарь. – Пойдем, тебе еще собирать вещи, – добавил он, как мог мягко и зачем-то, в непонятном ему самому порыве, мазнул губами по щеке и посмотрел уже строже.

Шельм все понял правильно и поднялся, позволяя встать на ноги и Ставрасу, на котором все это время сидел. Добрел до того места, где бросил меч, поднял его, спрятал в ножны за спиной и, не оборачиваясь, замер, ожидая, когда лекарь сам подойдет. Тот шагнул к нему, покосился на дворцовую стражу, сбежавшуюся посмотреть на их поединок, но уже спешно расходившуюся, и положил руку шуту на плечо, не сильно сжимая. Шельм словно бы очнулся, повернулся в его сторону и воровато улыбнулся.

– Ну, что, милый, будем теперь жить как муж и жена?

– Не паясничай! – отвесив ему звучный подзатыльник, отрезал лекарь и пошел в сторону дворца, зная, что потирающий макушку возмущенный шут идет вслед за ним.

И на что же это он только что подписался-то, а?

18

– Шельм, что ты делаешь? – от неожиданности получилось хрипло, лекарь и сам не понял, что его так напрягло в действиях шута.

– Обнимаю тебя во сне, – отозвался тот.

– А губы твои что делают?

– Целуют.

– Шельм!

– Ставрас, – приподнявшись на локте и заглянув ему в глаза, благо оба прекрасно видели в темноте, протянул шут, – по-моему, ты стал подозрительно нервным.

– Я стал? – возмутился лекарь. – Станешь тут! Вот зачем ты поцеловал меня в плечо?

– Захотелось.

– Почему?

– Просто так.

– Раньше тебе этого совсем не хотелось, насколько я помню.

– А вот теперь хочется, – усмехнулся Шельм и начал медленно склоняться к его лицу с какими-то подозрительными, по мнению лекаря, намерениями.

– Так, хватит, – отрезал Ставрас, упираясь руками ему в плечи и отстраняя от себя. – Ты ведь понимаешь, что это не шутки?

– Что именно, дорогой? – протянул Шельм своим извечным шутовским тоном.

– Все это, – откликнулся лекарь. – Ты что, хочешь, чтобы я к тебе тут приставать начал, как раньше?

– А почему бы нет?

– Но раньше тебе это не нравилось, и ты возмущался!

– То было раньше, – фыркнул шут и высвободился из захвата его рук, садясь на кровати. – Ну, вот почему ты такой? – тоном капризной барышни поинтересовался он.

– Какой? – насторожился Ставрас.

– Вредный, противный и недогадливый.

– Ладно, про вредность и противность я понял. А недогадливый-то почему?

– Потому что, – бросил шут, и в голосе его лекарю послышалась обида, но проанализировать он не успел, потому что в этот момент Шельм неожиданно подался вперед, навалился на него всем телом и впился в губы поцелуем. Не таким, как были до него. А требовательным и жадным, словно желая разжечь что-то внутри. Не получилось. Лекарь резко перевернулся, вжимая его в постель, и перехватил руки, заводя их за голову.

– Шельм, – произнес он мягко, но смущенный и покрасневший шут, который не так себе представлял его реакцию на свой порыв, прекрасно различил в его голосе нотки усталости и смирения. – Не делай так больше. Ты путаешь отголоски эмоций от запечатления с чем-то большим. Но, поверь мне, это не оно.

– Откуда ты знаешь? – Глаза шута сузились, он уже понял, что Ставрас будет упираться до последнего, так как, искренне верит, что прав. А вот он сам верил совсем в другое. То восторженное, нежное чувство, что неожиданно проклюнулось в его душе теплым огненным лепестком, казалось, было невозможно спутать ни с чем на свете.

– Просто знаю, и все, – отрезал лекарь.

– Твое "просто" меня не удовлетворит, знаешь ли, – ухмыльнулся ему в лицо Шельм и приподнял голову, снова потянувшись к его губам.

Лекарь резко отстранился, отпустил его руки и скатился с него, откидываясь на подушки. Что-то было не так, совсем не так. Он даже предположить не мог, что это может зайти так далеко. И что теперь?

– И что теперь? – вопросил Шельм задумчиво, повернувшись на бок и подперев голову ладонью. Ставрасу просто невыносимо хотелось прикоснуться и просто почувствовать тепло его кожи, хотя куда больше хотелось поцелуев, настоящих, а не простого соприкосновения губ.

– Тебе лишь кажется, что ты чувствуешь это ко мне.

– Интересно, а Августа ты так же в этом убеждал?

– Да что же ты к нему прицепился?! – возмутился Ставрас, поворачивая к нему голову. – Я вообще ни в чем его не убеждал. Просто оставил самого разбираться со своим семейством и страной.

– Но он любил тебя.

– Думал, что любит, но это было не так.

– Почему ты в этом так уверен?

– Да, хотя бы потому, что он человек, а я…

– Драконий Лекарь и уже не совсем дракон, – перебил его Шельм.

Ригулти резко отвернулся и снова уставился невидящим взглядом в потолок.

– Знал бы, что с тобой будет столько проблем, никогда бы к себе не позвал, – пробормотал он растерянно.

Да, похоже, это была не самая лучшая идея, сразу же после все еще продолжающегося бала привести Шельма к себе, так еще в одну с собой постель уложить. Ригулти был убежден, что на мальчишку так подействовало все случившееся на балу, вот он теперь и бесится с жиру. Когда же уже перебесится, в конце-то концов?!

– Ну, что ты, дорогой, разве это проблемы, – протянул неугомонный шут и придвинулся ближе.

Лекарь подавил в себе острое желание отодвинуться от него, но падать с кровати он не собирался, а двигаться дальше было уже некуда, и так он лежал на самом краю.

– Да, проблемы, – припечатал Ставрас и снова повернул к нему голову. Мальчишка-шут придвинулся совсем вплотную и их дыхания перемешались. Лекарю пришлось даже глаза на миг прикрыть, чтобы изжить из души какое-то странное волнение, свернувшееся змеей где-то внизу живота. Чтобы отвлечься, он повторил: – Тебе все это только кажется, – и было непонятно кому это он, ему или… себе.

– Мне не кажется, – неожиданно серьезным голосом произнес Шельм. Ставрас непроизвольно распахнул глаза и пересекся с ним взглядом. – Мне не кажется, что я люблю тебя, – с грустной, пугающей улыбкой на губах, прошептал шут. – Я знаю, что люблю.

– Ты просто запутался, – отозвался Ставрас мягко и перевернулся на бок к нему, лицом к лицу.

Они долго лежали так, просто всматриваясь в глаза друг друга, пока шут не начал говорить:

– Почему ты думаешь, что я не знаю, что такое любовь?

– Ты слишком юн и…

– Легкомысленен? Возможно, – не стал спорить Шельм. – Но знаешь, в своей не столь длинной жизни я видел разную любовь.

– Расскажи? – попросил лекарь и зачем-то протянул руку, чтобы просто прикоснуться к нему. Сердце сжалось, а чувствительные подушечки пальцев задели все еще смущенно покрасневшую кожу щеки. – Шельм?

Шут моргнул, словно прогоняя наваждение, и даже в темноте лекарь рассмотрел какие пересохшие у него губы, словно обветренные. Это ведь ненормально, когда хочется прикасаться именно к таким губам?

– Моя сестра всегда любила меня. Так сильно, что однажды мне было страшно за нее, не за себя. Но она любила. Её маска Бригелла. Считается, что эта маска стоит выше Арлекина. Она ждала, когда я вырасту, когда получу собственную маску, а когда дождалась… Конечно, ей никто не сказал, что во мне есть и вторая маска, поэтому она пришла ко мне в ту ночь, сразу после посвящения, думая, что имеет право. Ведь я – Арлекин, младше её по положению, значит, она имела право приказывать, принуждать… насиловать. Я плакал от ужаса и боли, когда её руки шарили по моему телу, а губы шептали о любви. Я плакал и был слишком юным, чтобы сразу её заметить – чужую нить под сердцем моей сестры. Но все же я заметил её и оборвал, узнав, чья это нить, кому мы с Аделаидой обязаны безумством этой ночи.

Моя сестра была нареченной Доктора Чумы в тот момент входящего в совет Иль Арте. Этот брак был очень выгоден нашей семье. Аделаида легко согласилась на него, к тому же её будущий муж был очень хорош собой, обходителен и даже заботлив. Мы все радовались за нее, когда они обменялись масками во время ритуала бракосочетания. Но на самом деле, я узнал об этом уже намного позже, он просто желал заиметь сильного наследника с маской не ниже Бригеллы и именно марионеточника. В нашем роду маски рождались разные, но все, поголовно, были марионеточниками. Поэтому он сначала выбрал Делю, а потом ему подвернулся я, Вольто.

Он все просчитал. Всего одна нить, её никто и не заметил толком, полупрозрачная, она ничего не меняла в её душе, всего лишь усиливала, делая гипертрофированной любовь. Любовь сестры к младшему брату. В ту ночь я оборвал его нить. Деля плакала. И пока я ходил требовать ответа у Иль Арте, – последние слова Александр вытолкнул из себя с такой ненавистью, что Ставрас вздрогнул, не ожидая увидеть в нем столь сильное, неприкрытое чувство: – Она покончила с собой.

– А они?

– Приняли его сторону. Сказали, что он Доктор Чума и не Арлекину его судить. Он ухмылялся под маскою, когда её хоронили. Я чувствовал, я всегда это чувствовал, эмоции людей, их улыбки, искренний смех, злобные ухмылки. Я пришел к нему в ночь после похорон, и вот тогда он в открытую расхохотался мне в лицо и предложил согреть его постель вместо сестры. Я выплюнул ему в глаза всю ненависть, что жгла мне грудь. А он заявил, что я всего лишь маленький Арлекин и даже захоти он сейчас на самом деле насладиться моим телом, он получит его. Расчет был верным, он хотел сломать меня, довести до черты и вплести в душу нити, которые я уже не смог бы порвать, как он думал. Ведь об истинной силе Вольто знали лишь понаслышке, по легендам, оставшимся от наших давних предков, которые те принесли с собой из совсем другого мира. Он думал, что сможет совладать со мной, думал, что я стану его марионеткой, если сделать все правильно. Но просчитался. Я помню то спокойствие, что снизошло на меня, когда он в довершение ко всему еще и притянул меня для поцелуя, чтобы, как он полагал, закрепить результат. Я позволил ему целовать себя и даже ответил, помню, как в какой-то момент он застонал прямо мне в рот, еще не понимая, что это был последний его стон в качестве масочника. Когда он оторвался от моих губ, чтобы сделать вдох, он больше не был Доктором Чумы, он стал человеком. Он все еще ухмылялся, не осознавая, что его больше нет. И я ухмыльнулся в ответ. Но он понял, что произошло лишь тогда, когда я начал демонстративно дергать его за ниточки. Во мне жили злость и боль, в нем поселились ужас и безумие. Я ушел в ту же ночь. Что стало с обезумевшим существом, возомнившим себя кем-то высшим, я не знаю. И знать не хочу. И, знаешь… – Шельм запнулся, но продолжил: – Я не жалею, что сделал это с ним. Совсем не жалею. Но и чувства радости во мне нет.

– Его и не должно быть, – пробормотал Ставрас, привлекая его к себе так близко, что в какой-то момент дыхание сбилось уже у обоих. – Месть не приносит радости, но иногда дарует хотя бы облегчение.

– Иногда, – непослушными губами прошептал Шельм и попросил, проклиная себя за слабость: – Поцелуй меня.

Ставрас потянулся к его губам, зная, что просто нельзя отказывать в такой просьбе, сейчас нельзя, но…

– Шельм! – вскричали откуда-то справа, и резко распахнутая дверь звучно приложилась о стену.

Лекарь и шут вздрогнули и недоуменно посмотрели в её сторону. В дверном проеме застыл Веровек, и выражение его глаз им обоим не понравилось.

– Веровек? – позвал Шельм, высвобождаясь из объятий лекаря.

– Роксолана выходит замуж! – вскричал тот и шагнул к кровати.

– И? – растерянно моргнул Шельм.

– Да, сделайте вы что-нибудь! Я не хочу её потерять!

– О, – протянул лекарь вместо шута, все еще не пришедшего в себя. – Уже встаем. Беги, буди Гиню с Муром.

И Веровек побежал, а им с Шельмом ничего не оставалось, как спешно одеться и спуститься вниз на кухню.

Где же еще проводить обсуждение будущего сватовства, как не за чашкой крепкого чая?

– Так, а теперь, давай по порядку, – скомандовал Ставрас, встав в дверном проеме небольшой кухоньки, в которой, тем не менее, они умудрились поместиться впятером.

Шельм, Веровек и Гиня разместились на небольших, грубо сколоченных табуретах вокруг стола, а Муравьед встал у окна спиной ко всем, глядя, как разгорается восход.

Предусмотрительный Шельм пододвинул к кровному брату чашку крепкого чая своего собственного изготовления и ничего не сказал, как и все, ожидая, когда Веровек нарушит молчание сам.

– На бал приехала делегация от цыган. Ну, я и переговорил кое с кем из них, и мне сказали, что баронесса с дочерью тоже приехали бы, как бы не скоропалительная свадьба.

– Что за спешность?

– Роксалану, вроде как, кто-то скомпрометировал, а у цыган с этим строго, поэтому её и отдают замуж так поспешно.

– А кто скомпрометировал? – уточнил Ставрас, отпивая чай из кружки, которую все это время держал в руках. Ему очень нравилось то, как его заваривал Шельм, всегда получалось вкусно и в тоже время с какой-то волнующей изюминкой в послевкусии.

– Откуда я знаю! – выдохнул Веровек, состроил несчастную мордашку и уткнулся в собственную кружку.

– Но ведь откуда-то этот слух взялся, – задумчиво произнес Гиня, ложечкой размешивая в кружке с чаем мед.

– Знаешь что, – вмешался Шельм, – ты и скомпрометировал, братец.

– Что?! – вскричали Веровек и Ставрас одновременно, а шут лишь шире ухмыльнулся.

– А что скажешь, нет? – отозвался он. – Думаешь, никто не видел, как она к тебе в спальню пошла, а?

– Но она была-то у меня всего пару минут!

– Ой, ли? А мне думается, что когда ты побежал нас со Ставрасом на ноги поднимать, она там и осталась с расстройства, и ночь провела, выйдя лишь под утро. А утром выяснилось, что нас, точнее, тебя, королевич ты мой распрекрасный, и след простыл, и девчонка из твоей спальни, небось, вся помятая выползла, так как плакала ночью. Вот что посторонние должны были подумать?

– Но ведь я… я же… – растерянно пролепетал Веровек.

– Так, – грозно произнес Ставрас. – Сейчас все выясним.

– Как? – живо заинтересовался Гиня.

– У девчонки этой в друзьях драконица, вот у нее сейчас и спрошу, – откликнулся Ставрас и замолчал.

Глаза его остекленели, но тело продолжало все так же подпирать дверной косяк, хотя всем присутствующим было ясно, что сознание его далеко отсюда. Все молча допивали свой чай и ждали, а потом лекарь очнулся, моргнул и тяжело посмотрел на королевича, испуганной мышкой замершего под этим взглядом.

– Все так и есть. Но дело в том, что вовсе не баронесса инициатор этой свадьбы. На нее давит баро Талай, решивший выгодно пристроить сыночка, поэтому нельзя просто нагрянуть и объявить, что вот он я, королевич, любите меня все и замуж я Рокси свою забираю. Поэтому…

– Но…

– Никаких, но, – отрезал Ставрас и королевич прикусил язык. – Мы, я, Шельм, Гиня и Мур, если последние, конечно, согласятся нам помочь.

– Куда ж мы денемся, – отозвался как всегда молчаливый оборотень и Гиня поддержал его, кивнув.

– Так вот, мы отправляемся в Дабен-Дабен сватами. А ты сидишь здесь и не высовываешься. Если что, я передам тебе сообщение через малышей.

– Хорошо, – покорно кивнул Веровек с тяжелым вздохом.

– Малышей? – подал голос Гиня. – Слушай, Ставрас, мы тут с Муром все спросить хотели.

– Да?

– Это нормально, что они так быстро растут? Прошло меньше недели, а они уже в весе прибавили, я же вижу. Нет, я понимаю, что аппетит у них просто отменный, но увеличившийся размах крыльев не скроешь.

– Ты, что же, своего черненького еще и измеряешь? – живо заинтересовался Шельм.

– Конечно, – не поддался на провокацию Гиня, который становился на удивление серьезен, если речь заходила об их с Муром драконах. – Должен же я быть уверен, что у малыша все нормально с развитием?

– Все у него нормально, – бросил лекарь, – ты разве никогда не задумывался, как при нашем различии в сроках жизни, драконы, запечатленные еще при рождении, умудряются жить вместе со своим человеком половозрелой особью, хотя, теоретически, должны расти и взрослеть десятки, а то и сотни лет?

– Нет, – честно признался Гиня. – Я об этом как-то не думал.

– Все просто, – принялся объяснять Ставрас. – При запечатлении дракон частично подстраивается под внутренние ритмы запечатленного на него, поэтому и взрослеет в десятки раз быстрее. Ваши при хорошем уходе, питании и воспитании, достигнут своих истинных размеров где-то через год-полтора. Правда, потом по психологическому развитию им придется догонять своих сородичей, да и опыта практического у них будет не много, это все же дело наживное. Но при вашей поддержке, уверен, все у них и с этим будет хорошо. Я ответил на твой вопрос?

– Более чем. То есть, мы теперь должны заменить им родителей и воспитывать, как детей?

– Да, – кивнул Ставрас. – Поэтому, я и предлагаю вам взять их с собой.

– Нет, – неожиданно отрезал Мур, и в ответ на недоуменный взгляд Гини, со вздохом пояснил: – Это слишком опасно.

Ставрас вздохнул и, прежде чем оборотня начал переубеждать красноволосый масочник, вмешался сам.

– Муравьед, ты ведь понимаешь, что мы, драконы, далеко не травоядные животные?

– Вы вообще не животные, – буркнул тот, но взгляд лекаря встретил стойко.

– Да, это так. Но все же. Ты же должен понимать, что мы не неженки и должны уметь постоять не только за себя, но и за тех, кем дорожим. Если ты будешь искусственно ограничивать своего дракона, он никогда не сможет стать полноценной личностью, понимаешь.

– Он еще совсем ребенок!

– Пусть так, но он растет.

– Он прибегает к нам ночью греться… – неожиданно почти с нежностью прошептал Муравьед.

– В человеческом обличии? – уточнил Шельм, кажется, догадавшись, что к чему.

– Да. И он такой маленький, такой…

– Он не беззащитен, – произнес шут твердо, заставив тем самым оборотня посмотреть себе в глаза. – И ты прекрасно понимаешь это, Мур. К тому же, как бы он не был дорог тебе, каким бы странным и в тоже время необыкновенным не казалось это волшебное чувство, что рождается в душе, когда ты запечатлен, детям нельзя потакать слишком сильно, и залюбливать тоже нельзя. Иначе у тебя вырастит не дракон, а кисейная барышня.

– Но…

– Мур, послушай, – вмешался Гиня. – Я думаю, они правы. Мы больше не будем забирать их на ночь.

– Постойте, – встрял Веровек. – Вы что же, и черного к себе забирали?

– Конечно, – подтвердил Гиня. – Нельзя же их разделять, они равны, поэтому, чтобы их не обижать…

– Да, ладно тебе, братец, – поднимаясь, похлопал королевича по плечу шут. – Сам-то вообще собирался переселиться в Драконий дом, пока тебя драконьи гвардейцы не вразумили. Что, забыл уже?

– Но, я просто…

– Не мямли, – фыркнул шут. – Просто признай.

– Да, признаю я, признаю, – отмахнулся Веровек, удрученно.

– Ладно, – обратился Шельм к Ставрасу. – Когда отправляемся?

– Сейчас, – отозвался тот. – Веровек, ты возвращаешься во дворец и пока держишь все в тайне от родителей. Не знаю, как Палтус, а вот королева твоего выбора точно не одобрит, так что, держи язык за зубами.

– А мы как туда отправимся? – поинтересовался Гиня, тоже поднимаясь.

– Вы с Муром поедете вместе с Вересковым Шелестом и со своими драконами, надеюсь, последнее, вопрос решенный? – пристально глянув на Муравьеда, уточнил лекарь, тот лишь кивнул. – Вот и отлично. А мы с Шельмом поверху.

– То есть, полетите? – зачем-то уточнил Гиня.

– Да, – кивнул Ставрас, не понимая, зачем он переспрашивает. – А в чем дело?

– Да, вот все спросить хочу, когда же ты нас осчастливишь?

– Это чем же?

– Именами, дорогой, именами, – встрял Шельм, повисая у него на шее. – Ты обещал в этот раз меня с собой взять.

Ставрас мученически вздохнул, с трудом отцепляя его от себя, и подтвердил:

– Я помню и возьму, но еще не время.

– Хорошо, – не стал настаивать Гиня, – так ты хотя бы скажи, когда нам это время ждать?

– Вот женим этого молодчика, – кивнув на Веровека, хмыкнул лекарь, – тогда и подумаем об именах.

– А можно, по блату, попросить что-нибудь попроще? – лукаво улыбнулся Гиацинт.

Лекарь закатил глаза к потолку.

– И чем вам всем мои имена-то не нравятся?

– Действительно, чем? – расхохотался ему на ухо Шельм и ушел наверх собираться.

Свататься – это вам не теленка в хорошие руки отдавать.

Они со Ставрасом приземлились в том же лесочке, в котором и познакомились когда-то, не так уж давно, с Рокси и Дирлин.

– Удивительно, – пробормотал Шельм, разминая ноги, – как будто целая вечность прошла. А на самом деле…

– Совсем ничего, – подтвердил Ставрас, складывая за спиной исполинские кожистые крылья.

Кажется, во время приземления он случайно выкорчевал несколько деревьев. Жаль, но ничего не поделаешь. Издержки драконьего существования.

Шельм походил по полянке, словно силясь отыскать следы их здесь пребывания, но кроме кострища, естественно, не успевшего затянуться травой, больше ничего не нашел. Тяжело вздохнул и снял с шеи кулон.

– Что ты собираешься делать? – полюбопытствовал бронзовый дракон, подложив под морду скрещенные перед грудью когтистые лапы.

– Переодеваться, – отозвался Шельм как-то отстраненно. – Ты что же, так и собираешься драконом тут валяться?

– Нет, зачем же. Если тебе очень хочется, могу и человеком стать.

– Хочется, – бросил Шельм не глядя, и в этот момент ему на руки прямо из воздуха спланировали белоснежные шелка и атлас.

– Это что? – заинтересовался подошедший сзади Ставрас.

– Ритуальное одеяние, – тихо прошептал Шельм, с каким-то почти восторженным благоговением касаясь вынутой из тайников кулона одежды.

– Хотелось бы взглянуть, – задумчиво произнес лекарь, внимательно следя за ним.

– Извращенец! – фыркнул шут, оживившись.

– С чего это вдруг? – возмутился Ставрас, конечно же, сам себя таковым не считая.

– Только и знаешь, как смотреть, как молоденькие и хорошенькие шуты переодеваются, ага, – отозвался Шельм и резко повернулся к нему. Глаза у него не просто смеялись, хохотали. Ставрас скептически окинул его фигуру взглядом.