Текст книги "Драконьи грезы радужного цвета (СИ)"

Автор книги: Татьяна Патрикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– По-моему, ты не про подчиняться хотел сказать, – внимательно посмотрел на него масочник. И переглянулся с Шельмом.

– Ага. Братец, по-моему, ты слово перепутал. Не подчиняться другому, а отдават…

– Замолчи! – Веровек вскочил и взвыл, заткнув руками уши. – Не говори!

– Да, ладно тебе, чего ты так реагируешь-то? – изумленно протянул Гиацинт. – Это же личное дело каждого, с кем спать. В конечном итоге, тебя же в этом участвовать не зовут.

– А что, дорогой, может, поучим мальчика уму разуму, с собой позовем, – промурлыкал Шельм в сторону Ставраса и тут же схлопотал подзатыльник. Попытался возмутиться, но тот глянул на него так, что пришлось прикусить язык.

– Значит, так, – произнес Ставрас твердо. – Веровек, прекрати быть ханжой. Гиацинт прав, каждый сам выбирает с кем ему быть.

– Но вы-то, вы-то не выбирали ничего, вы просто…

– Да, что ты так переживаешь? – снова встрял Гиацинт. – Вот мы с Муравьедом уже пять лет вместе и ничего, как видишь, живем же и…

– Любим, – тихо, но твердо откликнулся Мур и посмотрел на королевича так, что тот так и замер с открытым ртом, медленно опустившись на лавку. А кузнец, тем временем, посмотрел на лекаря: – Так куда вы едете через наши края?

– В Драконьи Горы.

– Зачем?

– Узнать хотим, кто яйца драконьи ворует и распродает. Не слышали ничего об этом?

Гиацинт и Муравьед переглянулись, и разговор продолжил уже масочник.

– Ну, мы сами, пытались… – произнес он, пряча глаза от лекаря.

– Пытались что?

– Я еще в детстве мечтал о драконе. Нет, правда, глупо, конечно, но мечтал. А когда нашел в себе смелость покинуть клан, захотел хотя бы попытаться осуществить свою мечту. Думал, вот найду драконье яйцо, маленькие драконы ведь такие маленькие, ничего совсем не знают, и он, вылупившись, запечатлит меня. Если не будет знать, что я масочник, то почему бы нет?

– Думаешь, запечатляет дракон? – уточнил лекарь

Масочник недоуменно посмотрел на него.

– Нет. Запечатляет сам мир. Но вы, ты сам сказал, не принадлежите этому миру, поэтому на вас драконы издревле и не запечатляются. Только и всего. И дело вовсе не в том, что они вас считают монстрами или особо сильно ненавидят, просто сам мир видит в вас чужих.

– Все еще видит? – прошептал масочник, уткнувшись в тарелку. – Но позволил родиться Вольто.

– Я не знаю, – так же шепотом ответил Ставрас. – Возможно, уже нет. Но кто скажет наверняка?

– Мы пойдем с вами, – заполнил повисшую паузу голос кузнеца.

– Уверен? – уточнил лекарь.

Тот кивнул.

– Раз уж Гиня дал мальчишке клятву, я поддержу его. Заодно покажем, что нашли.

– И что же?

– Гнезда драконов.

– С яйцами?

– Да.

– Но без драконов?

– Откуда ты…

– Это мертвые гнезда. Драконы никогда не вернутся к ним. Я просто собираю их в одном месте, чтобы не валялись, словно обычные камни. Там целая огромная поляна усеяна драконьими яйцами, но дети из них уже никогда не вылупятся.

– Но почему?! – воскликнул Шельм и остальные молчаливо его поддержали.

Ставрас тяжело вздохнул, внимательно посмотрел на Михея, словно решая, стоит ли рассказывать о таком при драконоборце, но тот ответил решительным и твердым взглядом, показывая, что если ему так принципиально, то он может и выйти, хоть недоверие и обидит его. Но лекарь отрицательно покачал головой и все же ответил при всех.

– Драконихи не высиживают яйца, лишь откладывают их и улетают. Выращивать детей вменяется драконам, но и они не всегда, точнее довольно часто, безразлично относятся к своему будущему потомству. Тогда кладка остается без присмотра и медленно умирает. Хорошо, если из такой кладки каким-то чудом удастся вылупиться одному, двум, чаще никому. Да и те, которые все же вылупляются, не всегда выживают в горах, в одиночестве.

– Но это же ужасно! – неверяще пробормотал Шельм. – Почему они это делают? Они же не звери, они разумны.

– Эгоисты, – бросил в сторону Ставрас. – Кому охота возиться с детьми, когда можно куда интереснее провести время и без них? Поэтому наш племя вымирало, когда Август пришел меня убивать. А я только-только заменил тогда прошлого Радужного и ломал голову, что же делать, как не дать драконам самим себя уничтожить. А тут он, и я подумал о человеческих детях. Вы, в большинстве своем, никогда их не бросаете. Ваши матери за жизнь своего ребенка могут вытворить такое, что никогда бы не смогли, не будь они в тот момент в ответе за судьбу своего потомства. Ваши мужчины готовы драться в десять, в тысячу раз яростнее, сметая всех и вся на своем пути, даже тех, кто заведомо сильнее, если знают, что за их спинами женщины и дети, потомство, семья. Магию запечатления подарил нам сам мир, но к людям драконов вывели мы с Августом. Дракон, запечатленный на человека, всегда заботится о своем потомстве, взращивает, воспитывает, любит. Точно так же, как человек, – договорив до конца, Ставрас замолчал.

Молчали и все присутствующие. А потом тишину нарушил Гиня.

– Знаете, по-моему, на этот день выпало слишком много откровений. Может быть, перенесем остальные хотя бы на завтра?

– На послезавтра, – уточнил лекарь. – Мы отбывает к горам послезавтра. Пройдем быстрым маршем, не заворачивая больше никуда. Это займет где-то неделю, может быть, полторы. Если все еще собираетесь идти с нами, завтра вам надо успеть разобраться со всеми делами, и было бы неплохо оставить кого-то вместо себя. У тебя, я слышал, помощник есть?

– И про матрицу, что в нем, наверное, уже слышал? – взглянув на Ландышфуки, поинтересовался Гиацинт.

– Слышал. И что, если бы не ты, так и быть бы ему всю жизнь деревенским дурачком и угукать до старости, аки младенец.

– Я читал, что Вольто может видеть многое, но не думал, что настолько.

– У меня случайно получилось, – все же решил пояснить Шельм, посчитав, что кто-кто, а Гиня имеет право знать, да и Ставрас заодно. – Я, когда к вам шел, он мне встретился. Потому я и Маришку отослал, думал, мало ли что. А когда топал уже обратно, опять с ним столкнулся и на этот раз решил посмотреть повнимательней. Сам не думал, что получится заглянуть под матрицу.

– Кстати, – словно о чем-то вспомнив, начал Ставрас, – а она тоже временная или как?

– Временная? – изумился Гиацинт и на вопросительный взгляд лекаря пояснил: – Не бывает временных матриц, если они накладываются, то уже все. Не снимешь.

– Шельм? – протянул лекарь.

Шут отвернулся и как-то даже сжался.

– Шельм? – в тон лекарю протянул Гиацинт.

– Для меня они все временные… кажется.

– Что?

– В Дабен-Дабене он попросил, чтобы я поднял его над городом и сорвал матрицы со всех, кого успел превратить в кукол Лютик, – обронил Ставрас, словно между прочим.

– Сорвал? – резко севшим голосом уточнил Гиня.

– Да.

– И… и сколько их было?

– Не знаю. Шельм?

– Тридцать четыре человека и восемь собак.

– Боги Масок, это невозможно, – пробормотал Гиацинт во все глаза глядя на голубоволосого мальчишку.

– Я не хотел, чтобы они были куклами. Не хотел, чтобы больше не жили, а лишь номинально существовали.

– Понятно, – поддержал его Гиацинт и встал из-за стола. За ним поднялся и Муравьед. – Ты присмотри за ним, – обратился масочник к Ставрасу. – Если он маску первый раз сегодня показывал, через пару часов может начаться откат и тогда ему придется несладко.

– Присмотрю.

– Я не младенец, чтобы за мной… ай! – шут схватился за ушибленный затылок, порой рука лекаря могла быть, ну, очень тяжелой.

Веровек сочувственно на него покосился. Сам за время путешествия не раз получал от Ставраса подзатыльники.

– Вот и правильно, – неожиданно одобрительно покивал Муравьед. – С этакой шельмой только так справиться и можно. – Подхватил замешкавшегося Гиацинта за локоть и, обернувшись уже у самой двери, произнес: – Провожать не надо, не маленькие.

– Как же не надо, – встрепенулся насупленный шут. – А экскурсия в конюшню?

– Это еще зачем? – нахмурился Мур.

– Познакомить тебя кое с кем хочу. Уверен, тебе понравится, – ухмыльнулся шут и тоже выбрался из-за стола, когда Веровек встал, чтобы пропустить его.

– И с кем же?

– С конем лекарским, скорей всего, – впервые за все время подал голос Михей. – Ты сходи Мур, взгляни, я вот тоже думаю, что тебе понравится.

Муравьед покосился на него, но молча вышел, утягивая за собой задумчивого Гиню, за ними вышел и Шельм.

– Ох, и нажил ты себе проблем с этим мальчишкой, – прокомментировал дед, поднимаясь из-за стола.

– Только с ним? – посмотрев на королевича, с улыбкой уточнил Ставрас.

– С обоими, – фыркнул тот.

– И как же вышло, что твои-то ученики королевского отпрыска ничему толковому не научили?

– А ты королеву видел?

– Ну, видел.

– Сложная женщина. Очень сложная. Я его почему не узнал, видел только малым совсем, тоже думал учить буду, а она такой крик подняла, что Палтус наш решил, что лучше меня отослать, чем с ней связываться.

– А я вас совсем не помню, – растерянно захлопал глазами Век.

– Я ж говорю, малым ты совсем был, да и при дворе я пробыл недолго совсем, полгода, али и того меньше. Но ничего, раз уж тобой Ригулти занялся, уверен, хорошо научит, да и шут этот ваш по магии, поди, понатаскает. У них-то магия тоньше, чем наша, другие они совсем.

– Угу, – отозвался королевич и взволнованно посмотрел на все еще сидящего лекаря. – А если Шельму там плохо станет?

– Я почувствую, не переживай. Пока у него все нормально.

– Ясно.

– Я единственный дракон, который может выбрать сам. Да и не дракон уже, если честно.

– Да, я и не надеялся, что Радужный меня выберет! – запротестовал Веровек и честно признался. – Просто повод придумал, чтобы от маменьки сбежать. Она хорошая, нет честно, просто беспокоится обо мне.

– Ага. Так беспокоится, что вздохнуть совсем не дает. Такой любовью и задушить недолго, – побурчал Михей и тоже пошел к выходу.

Веровек потерянно молчал.

– Выше нос, – встав, похлопал его по плечу Ставрас, а когда королевич робко посмотрел на него, улыбнулся. – Горы, знаешь, какие большие? А драконов в них сколько, знаешь? Так что, еще встретишь ты своего дракона, будь уверен.

– Ты, правда, так думаешь?

– Конечно, – заверил его Ставрас. – Ладно, пойду, посмотрю, чем там эта троица с Шелестом занимается, а ты тут с дедом Михеем поласковей, он ведь теперь себя винить будет, что недоглядел за твоим образованием.

– Я постараюсь.

– Вот и молодец, – еще раз улыбнулся Ставрас и ушел в конюшню.

Шельма оттуда он принес уже на руках. Гиацинт был прав, то, что он назвал откатом, нахлынуло внезапно, словно морской прибой, и так же быстро схлынуло. Вот только сознание Шельма, спасаясь от боли, ухнуло в небытие. Хорошо, что лекарь вовремя успел подхватить бесчувственное тело, а то шут мог бы и голову разбить.

15

Шельм пришел в себя лишь под вечер и обнаружил, что вольготно раскинулся на кровати, в то время как Ставрас отчего-то стоит в дверях с подносом в руках, и только потом до шута дошло, что тот только что вошел.

– Хм, – хрипло выдохнул он, переворачиваясь на живот и обнимая руками подушку. – Пришел с ложечки меня кормить?

Ставрас лишь тяжко вздохнул, молча подошел к кровати, сгрузил поднос на высокий сундук, стоящий возле нее, и присел, каким-то странным взглядом осматривая фигуру шута, скрытую под тонким пододеяльником без одеяла.

– Что, неужели, до сих пор не отказался от желания облизать меня в некоторых местах? Или все же соблазнился на то, чтобы съесть? – съехидничал Шельм, не желая выдавать, что этот взгляд лекаря его смутил.

Ставрас еще раз вздохнул, но на провокацию не поддался.

– Как ты себя чувствуешь?

– Жить буду.

– А есть?

– И поесть бы не отказался, вот только у меня такое чувство, что мы в этой деревне только и делаем, что едим и спим.

– Можно подумать во дворце твоя жизнь была разнообразнее.

– Да нет, я не жалуюсь, – приподнявшись на руках, отозвался Шельм задумчиво садясь на кровати. – Просто ощущение такое. А еще, по-моему, ты стал слишком часто меня на руках таскать. Ностальгируешь по принцесскам? – инспектируя содержимое подноса, полюбопытствовал Шельм, скосив глаза на все такого же невозмутимого лекаря. Тот с непроницаемым выражением откинулся на изножье кровати и о чем-то задумался.

Шут разочарованно поджал губы. Ему до безумия хотелось вывести лекаря из себя. Почему? Да, хотя бы из-за банальной вредности характера. А вообще, Шельму было немного обидно, что тот просто нарочно ведет себя с ним так, словно ничего не произошло. Словно не по его воле он был вынужден продемонстрировать маску и вывернуть душу прилюдно. Ладно бы перед ним одним, но перед всеми! Но, оставив уже желанный разбор полетов на потом, шут занялся ужином, остервенело вгрызаясь в предложенную ему курицу.

Ставрас все так же молча наблюдал за ним и пошевелился лишь, когда увидел, что шут насытился и явно лениво размышляет о том, с чего бы развязать новую словесную баталию. Поэтому лекарь улыбнулся и на этот раз начал сам.

– И как?

– Вкусно, – деланно пожал плечами Шельм, отставляя от себя опустевший поднос.

– Я не об этом.

– А о чем? – в бирюзовых глазах мелькнула настороженность.

– Целоваться с драконом тебе понравилось, зоофил юный со стажем?

– Что?!

Ставрас, конечно, предполагал, что такая постановка вопроса вызовет бурную реакцию, но получить в лицо подушкой явно был морально не готов. Пылая праведным гневом, Шельм замахнулся второй раз и так и замер, с занесенной за спиной подушкой. А потом покатился по кровати, хохоча и чуть ли не икая от смеха. Такого пришлепнуто-обиженного лица он у Ставраса еще никогда не видел.

– Ах, ты! – взвыл лекарь раненным драконом и бросился на обидчика.

Через миг по кровати катались уже оба. Шут брыкался, хохоча и извиваясь в его руках, и никак не желал успокаиваться. Лекарь сдавленно ругался сквозь зубы и пытался хоть как-то с ним справиться. Но куда там! В итоге оказался прижат к кровати сам, а Шельм с победным вскриком оседлал его, горящими восторгом глазами всматриваясь в лицо "поверженного врага".

– Сдаешься? – вопросил он, в шутку сдавливая его шею.

Лекарь посмотрел на него и был вынужден проглотить все свое возмущение и даже гордость – на этого мальчишку просто не получалось злиться и обижаться всерьез. Ставрас вздохнул, опустил руки и прикрыл глаза, капитулируя. Шут тут же скользнул ладонями с его шеи на грудь и подозрительно замер.

– И? – нарушил паузу лекарь.

Но Шельм ответить не успел. Дверь распахнулась и возмущенный Веровек вопросил прямо с порога, еще до того, как в его мозгом была опознана и идентифицирована картина увиденного.

– Чем вы тут занимаетесь?!

– А ты что, сам не видишь? – быстро сориентировался шут.

Лицо королевича пошло красными пятнами, но природное упрямство взяло вверх.

– И чем же?

– Непристойностями!

– В одежде?

– Да. Представь себе. Желаешь присоединиться?

– А почему бы, нет? – у Веровека, похоже, уже сдавали нервы и он, горя желанием вывести их на чистую воду, выпалил это, еще толком не осознав, с кем пытается сравниться в словесной дуэли.

– Так иди к нам, чего встал? – улыбнувшись самой обольстительной из своих улыбок, Шельм выгнул спину, глядя в темно-карие глаза королевича. Сложил губки бантиком и нарочито медленно потянулся к распластанному под ним Ставрасу.

– Хватит! – голос лекаря был негромок, но прозвучал так, что мальчишки замерли. – Веровек, не вынуждай меня убеждать тебя, что наши с Шельмом отношения не повод для ханжества.

Королевич обиженно засопел и отвернулся.

– А ты слезь с меня! – бросил лекарь шуту, но вместо того, чтобы послушаться, тот, напротив, склонился еще ниже, ложась всем телом ему на грудь.

– Милый, я так хочу тебя, – зашептал он с придыханием, картинно громко, чтобы наверняка расслышал не только "милый", – что щас расплачусь, если ты не исполнишь свой супружеский долг…

Дверь хлопнула громко, с размахом, челюсти шута клацнули, в ушах зазвенело, но не от хлопка дверью. Да, в этот раз на подзатыльник лекарь не поскупился.

– Ты слезаешь или мне стоит всерьез задуматься об "исполнении супружеского долга"?

Все еще слегка пришибленный Шельм беспрекословно скатился с него.

– Ты – зануда, ты знаешь об этом?

– Знаю. А еще знаю, что сегодня, как никогда близок к тому, чтобы поддаться на твои провокации.

– Ты это о чем?

– Начинаю ощущать себя человекофилом, – пробурчал Ставрас поднимаясь, и начал быстро раздеваться ко сну. Шут растерянно смотрел с кровати на его обнаженную спину.

– Ставрас? – протянул он через какое-то время.

– Что?

– А тебе понравилось со мной целоваться?

– Не разобрал. Повторим? – повернувшись к нему, через плечо бросил тот.

– Может, и повторим, только давай уж, теперь при Веровеке, а то с такими репетициями не долго и во вкус войти.

– Не долго, – поддержал его лекарь и забрался под одеяло со своей стороны кровати.

Шельм потеснился, опустил голову на подушку и принялся задумчиво разглядывать профиль мужчины рядом с собой. Ставрас лежал на спине, подложив под шею правую руку, и тоже думал о чем-то своем. А потом заговорил:

– Там, у деревенских, праздник какой-то…

– И что?

– Сам сходи и Века выгуляй.

– Что? – шут спросил очень тихо, но лекарь все равно почувствовал нотки бешенства, неожиданно проскользнувшие в одном лишь слове. Повернул голову и недоуменно посмотрел на него.

– Ты же сам говорил, что молод, горяч и вообще, тебе даже девицы пышногрудые снятся. Вот и иди, прогуляйся, а то такими темпами ты во сне начнешь и на меня бросаться. Уже бросаешься, – было понятно, что Ставрас ни в коем разе не хочет оскорбить его, обидеть. Просто на самом деле думает, что так будет лучше для всех.

Но глаза шута сузились, и он прошипел в тихом бешенстве:

– А Августа своего ты тоже, вот так вот, к девкам отправлял? И невесту, небось, сам подбирал. Попорядочнее и породовитее, чтобы деток нарожала крепенькими и здоровыми, так да?!

– Шельм? – изумленно выдохнул Ставрас, но шут не дал ему больше сказать ни слова.

– Я понял. Иду уже, если тебе так хочется, – бросил он зло.

Встал с кровати, быстро обулся и вышел, оставив лекаря в тишине и смятении. Такой реакции он ожидал от него меньше всего. Но в тоже время понимал, что у него есть дела, которые лучше завершить сейчас, когда под боком не сопит неудовлетворенный голубоволосый мальчишка, запросто могший перешагнуть грань собственного сна и прорваться к нему. Есть вещи, которые он не рассказывал даже Августу, а ведь они сражались бок о бок и дружили много лет, десятилетия, а с Шельмом он знаком меньше года. Он и не собирался рассказывать. Ни ему, ни вообще, кому бы то ни было.

Шельм нашел Веровека в обществе Маришки. Тот явно пытался излить душу, вещая о них со Ставрасом. Разумеется, больше о Шельме, чем о лекаре. Маришка что-то говорила ему, но стоило Ландышфуки зайти в горницу, как оба умолкли. Веровек попытался было что-то сказать, возмущенное, злое, но, встретившись с ним глазами, проглотил все слова.

– Шельм?

– Что – Шельм? Ставрас велел брать тебя в охапку и развлекаться идти.

– Вы что, из-за меня поругались, что ли? – Веровек вскочил, явно чувствуя себя виноватым.

– Да, не из-за тебя. Он просто… просто считает, что так надо, – тихо пробормотал шут. Закусил губу, зажмурился и вскинул голову уже с улыбкой. – Ну что, Маришка, с нами пойдешь? Не боись, в обиду не дадим и подсобим, если что! – И весело подмигнул.

Девушка опешила, зато быстро сориентировался Веровек.

– А что, Мариш, и правда, пойдем, а? – поддержал он кровного брата и даже осмелился обнять её за плечи. – Дед Михей с нами, небось, отпустит.

– Да, он и без вас меня не удержит!

– Ну, так с нами веселей! – заливисто расхохотался Шельм. – Идемте, оторвемся. Ох, и напьюсь же я!

– А мне что прикажешь, тебя на закорках потом тащить? – притворно возмутился Веровек.

– А почему бы нет? – усмехнулся шут. – Тебе для фигуры полезно!

Веровек сразу обиделся, он вообще шутки относительно своей фигуры воспринимал плохо. Зато возмутилась Маришка, которую он все еще обнимал за плечи.

– А что с его фигурой не так? – накинулась она на шута. – Очень даже приятная такая фигура. Некоторым девушкам, между прочим, нравятся мужчины покрупней, а не такие худосочные и костлявые, как некоторые!

– О, видишь, Век, какой у нас тут знаток женских предпочтений нашелся, – объявил Шельм, похлопал смущенно-польщенного братца по плечу и они втроем, наконец, вывалились из дома, сбежали по крыльцу и отправились на гуляния, как и хотел Драконий Лекарь. Вот только и Веровек, и даже Маришка понимали, что шут не смеется, а лишь играет в смех.

Глядя на него, королевич думал о том, что, похоже, все же ошибся и, кажется, все испортил. Мог бы его бывший друг и кровный брат влюбиться? Конечно, мог. При дворе Шельм имел репутацию редкостного героя любовника. И вообще, был изрядно влюбчивым. Вот только, Веровеку все никак не получалось уложить в голове, что Шельм, всегда предпочитавший именно девушек, мог всерьез увлечься мужчиной. И не просто мужчиной, а Драконьим Лекарем. А потом, очень вовремя надо признаться, он вспомнил, что тот не совсем человек. Неужели, драконье запечатление может действовать и так? Тогда понятно, почему Ставрас так суров с Шельмом, уж он-то знает, что это не настоящее чувство, правда?

Пообещав себе расспросить лекаря о запечатлении подробнее, Веровек вместе с Шельмом и раскрасневшейся Маришкой вступил в круг веселящихся девок и парней, и вместе с ними, легко поймав ритм, закружился в веселом хороводе вокруг высоко вздымающегося в ночное небо костра.

Шельм строил глазки всем подряд, в наглую тискал девчонок по углам или вовсе в танце, прилюдно. Те хохотали, разгоряченные, хмельные от ночи, пламени, внимания красивого парня, и он этим пользовался. Но постоянно, хоть краем глаза, следил за своими спутниками.

Веровек тоже привлек повышенное внимание деревенских девчонок и, кажется, в их обществе чувствовал себя куда раскованнее, чем среди девиц высшего света, а, может, уже сказывалось их со Ставрасом воспитание. Воспоминание о лекаре шут сразу же попытался из головы изгнать и глянул в другую сторону, не переставая кружить в диком танце внеочередную партнершу.

Маришка танцевала с каким-то деревенским увальнем. Наглым и надутым, как индюк. Шельму он сразу не понравился, но девушка, похоже, млела от пошлых шуточек и топорных комплементов и лишь смущенно повизгивала, когда тот её пощипывал, делая вид, что руки случайно с талии соскользнули чуть пониже. Шут даже забеспокоился, ведь больно должно быть, когда так грубо обращаются хоть и с мягким, но все же чувствительным местом. Но Маришка, как ему показалось через круг танцующих и темноту ночи, подкрашенную пламенем костра в алый, была всем довольна и не думала возмущаться.

Поэтому Шельм пожал плечами и отвернулся. Ему-то что, если ей нравится. И без того есть чем заняться, точнее, кем. Девица, что танцевала с ним сейчас, оказалась бойкой. Её лицо показалось смутно знакомым, похоже, она была одной из тех, с которыми он разговаривал у колодца. Она хохотала не переставая, льнула к нему всей необъятной грудью и явно демонстрировала, что не прочь продолжить знакомство на ближайшем сеновале, или просто в стогу сена прямо в поле.

На ум опять некстати пришли слова Драконьего Лекаря. Шельм незаметно для спутницы скрипнул зубами и вывел её из круга танцующих. Сеновал так сеновал. Вот только нити привязал и к Маришке, и к Веровеку, не переменные к душам, просто к телам, чтобы знать, что с ними, не обидел ли кто. На всякий случай, мало ли, куда их буйство пьяной ночи завести может.

Девчонка была горяча. Имя её он не запомнил, да и не стремился к этому. Пахла она молоком и чем-то травянистым, луговым. Мять в объятиях её теплое, мягкое и податливое тело было приятно, ровно до того момента, как одна из нитей дернула болью.

Резко остановившись, он вскинул голову, не обратив внимания на протестующий стон подруги на одну ночь.

– Эй! – вскрикнула она, когда он и вовсе скатился с нее, быстро оправляя одежду. – Ты куда?

– Извини, дорогая, но у меня дела, – бросил шут не глядя, не потрудившись даже оправдание придумать. Нить натянулась и влекла его за собой. И он шел, зная, что нужен там уж точно куда больше, чем здесь.

– Если на мужиков падок, так и сказал бы, а не лез под юбку к порядочной девушке! – в досаде вскричала брошенная им селянка, но Шельм не оборачиваясь, вышел из сарая, в который она его привела, и быстро пошел в сторону, в которую звала нить.

Маришка плакала у плетня, плечи вздрагивали, а по рукам, которыми она закрыла лицо, текли и капали на землю слезы. Шельм подошел к ней и без слов обнял, крепко прижимая к себе и утыкаясь лицом в пепельные волосы, стянутые в тугую косу до пояса. Она всхлипнула громче, отняла руки от лица и обвила ими его шею, прижимаясь сильнее. А потом, словно опомнившись, начала успокаиваться. Шельм гладил её по плечам и шептал что-то глупое и бессмысленно нежное. Ему не раз приходилось утешать плачущих женщин, но, пожалуй, впервые в жизни, по-настоящему, сильно, хотелось избить до полусмерти обидевшего её парня, недостойного ни единой пролитой слезы.

– Он сказал, что я не девка, а пацан в юбке. Сказал, что с такой как я, на сеновале не поваляешься, все бока намнешь. Сказал, что лучше бы в кузне молотом махала, чем на парней нормальных вешалась.

– Почему?

– Потому что я сильная, сильнее его, понимаешь? – Маришка подняла заплаканное лицо с его груди и, шмыгнув носом, принялась вытирать слезы расшитым рукавом рубашки, одетой под сарафан.

Шельм стоял рядом и смотрел на нее, без жалости, но с сочувствием.

– А он об этом как узнал?

– Дружка его, по-пьяни, кинулся на нас, дескать, забодаю, врезал ему, он и отлетел к этому самому плетню. А я разозлилась и… пьяница этот в два раза больше Веровека, а я его со злости над головой подняла и через себя перебросила.

Шельм присвистнул:

– Сильна. И что, потом убегали уже оба?

– Нет. То есть, да… но сначала… – и она снова горестно всхлипнула. – Я не знаю, почему я такая. Не знаю. У нас в роду всегда все такие, понимаешь? Но я же девушка, а они…

– Знаешь, что я тебе скажу, – произнес Шельм, уводя её в сторону дома Михея. – Такие, как твой хахаль, извини, не знаю, как его зовут…

– Сенька…

– Да, без разницы. Так вот, такие как он, сами из себя ничего не представляют, зато горазды самоутверждаться за чужой счет. Например, чем еще он может бахвалиться перед дивчинами, как не своей недюжинной силищей? Причем, силище-то этой грош цена, но он дуется перед всеми, как индюк, и жирком вместо мускулов играет. Недостоин он тебя, Мариш. Уж поверь мне.

– А кто достоин? Он же, не один такой. И другие были!

– Не знаю. Но, неужели, по-твоему, лучше абы с кем, чем одной? Нет, я знаю, у вас девчонок с этим сложнее. Вы так устроены, вечно искать того на кого можно положиться. Кто будет сильнее и все взвалит на себя, а вы будете лишь при нем… Но для такой как ты, сильной и независимой, найти подобного парня очень сложно.

– И что же мне теперь делать? Так и жить до старости одной?

– Эх, если бы я знал, – в сердцах бросил шут, а потом, пройдя молча еще несколько шагов, заговорил снова. – Знаешь, я в столице не раз встречал сильных женщин. Не в смысле физической силы, хотя встречались и такие, а вообще. Так вот, у них, если и были спутники жизни, то двух видов.

– Это каких?

– Либо совсем подкаблучники, которых они слепили под себя такими, какими хотели. Они тихо мирно воспитывали общих, а зачастую, уже и не совсем общих детей. А их спутницы вершили свои великие дела, зная, что сзади их тыл надежно прикрыт и защищен.

– А другие?

– А другие как-то умудрялись найти мужчину себе под стать, причем, как правило, они не были официальными мужьями, но все равно, когда я видел их рядом, было понятно, что они вместе. Причем, она, сильная, властная и все такое прочее, но только ему покорялась. Вот такие вот пироги с квашеной капустой.

– А мне?

– А?

– Какой парень, по-твоему, подошел бы мне?

– Я думаю, что все же такой, который сам тебя в бараний рог согнуть сможет. Но понимаю, что найти такого, тем более, среди ваших деревенских, почти не реально.

– Я не в этой деревне живу, я лишь к дяде Михею на лето приезжаю.

– А он тебя драконоборству учит?

– Когда думал, что мальчишка родится, обещал учить, а как вышла девка… эх!

– А ты сама, что же, воительницей быть не желаешь? Такой дар незаурядный пропадает.

– Да, какая из меня воительница, в нашем же роду всегда мальчики рождались, я первой девкой стала…

– И что, тебя этим попрекают?

– Нет, – отрицательно замотала головой девушка. – Просто мне самой от себя тошно.

– Это ты зря. Просто подумай хорошенько, что ты хочешь от этой жизни. Ты ведь все равно уже никогда не будешь такой, как все эти Ксанки, Маньки и прочие, ты другая. И даже если попытаешься притвориться, все равно, рано или поздно все выплывет. Но, конечно, только тебе самой решать, кем быть, – уже у крыльца произнес шут.

– Спасибо, – растроганно прошептала Маришка, неожиданно обняла его, чмокнула в щеку и убежала в дом.

Шельм улыбнулся. Впервые после ссоры со Ставрасом улыбнулся по настоящему, искренне и открыто. Провел пальцами по месту поцелуя. Хмыкнул и сам, топоча, взбежал по крыльцу. Веровек развлекался на каком-то сеновале, о чем сигнализировала оставшаяся нить, и ему явно было так хорошо, как никогда в жизни.

Ставрас парил над холмами, покрытыми вереском, словно волшебным одеялом, и грустил. Он всегда грустил, паря в небе мира, принадлежащего лишь ему. Грустил ровно до того момента, пока внизу не увидел запрокинутую к небу голубоволосую голову и не узнал мальчику, активно махавшего ему рукой. Ну, вот что с ним будешь делать!

– Я, по-моему, четко сказал тебе идти и развлекаться! – желтые глаза дракона светились в тусклом свете, льющимся с серых небес, ярче солнца, спрятанного за скорбными облаками, вечно нависающими над этим миром.

– Я и развлекся, – нарочито легкомысленно откликнулся шут, опускаясь на траву и раскидываясь в ней этакой живой звездой. – Так развлекся, что мало не показалось.

– А Веровек, что же?

– Тоже развлекается, правда, как я могу судить, куда лучше меня.

– И что же тебе не позволило последовать его примеру?

– Да, один душегуб деревенский Маришку обидел, вот и не позволил, – Шельм прекратил легкомысленно таращится в небо, которое для него заслонила драконья морда, перевернулся на бок и, поджав к груди ноги, положил голову на согнутую в локте руку и затих.

– Я надеюсь, ты разобрался с ним?

– Нет. С него и её хватило.

– Хм?

– Не забивай голову, ей уже легче.

– И что же ты не вернулся к другим девушкам после того, как её проводил?

– Настроение ушло.

– А оно вообще было?

– Угу. Как же. С тобой никакого настроения! – фыркнул Шельм и прикрыл глаза.

Ставрас, все так же оставаясь драконом, устроился рядом, положив морду на сложенные перед собой мощные, когтистые лапы. Шельм перекатился к нему под бок и прижался к теплому бронзовому с радужными переливами брюху. Дракон покосился на него, повернув голову, но возмущаться не стал, отвернувшись.