Текст книги "Аналогичный мир - 2 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Зубачева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 93 страниц)

Исследование и спальников он сказал по-английски, внимательно следя в зеркальце за индейцем, и с удовлетворением отметил про себя еле заметно дрогнувшие ресницы.

Свиридов кивнул.

– Жаль парня.

– Кто бы спорил, – опять согласился Золотарёв, поёрзал, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза.

Эркин медленно отвернулся. Окрика не последовало, и он остался сидеть, глядя в окно остановившимися глазами.

У Свиридова чуть дрогнули под усами в улыбке губы. Точно рассчитал майор – проняло парня. То-то, от майора не отвертишься. До донышка вывернет и выскребет. Не было ещё случая, чтобы майор не нащупал болевую точку, не нашёл, за что дёрнуть. Держи лицо, парень, но зацепило тебя, точно зацепило.

После подъёма и утренней оправки, вернувшись в камеру, ждали обычного: завтрак, уборка, может, допросы, а может, и прогулка… Но вместо этого в окошко рявкнули:

– Крейс, Мюллер, Андерсон. На выход. С вещами.

Спортсмен, Адвокат и Филолог, растерянно оглядываясь, подошли к двери.

Когда дверь за ними захлопнулась, Айртон неуверенно спросил:

– Выпускают?

Ночной Ездок пожал плечами.

– Возможно.

– Но на тот свет, – подал голос из своего угла Маршал.

– В таком случае не смею вас опережать, – откликнулся Джонатан.

Фредди удивлённо посмотрел на него. Со вчерашнего допроса в себя не придёт? Неужели зацепило?

– Бредли. Трейси. На выход. С вещами.

С вещами – это шляпы с собой. Остальное немногое на них и в карманах. Ну, куда они не попадут, но сюда уже не вернутся.

– Руки за спину. Вперёд.

Направо – на допрос, а налево… во двор? Дворы бывают разными… Чёрт, такие глухие стены даже в Уорринге только в карцерном отсеке. Идёшь и ждёшь удара…

Михаил Аркадьевич выехал до завтрака. Доктор будет ругаться, но отпуск закончен. Машина знакома и столь же давно знакомый сержант за рулём. Недаром «армия на сержантах держится».

– Здравия желаю, генерал. С ветерком?

– Доброе утро, сержант. Как всегда.

– Принято, генерал.

Первые фразы почти по Уставу, вожжи всегда лучше отпускать постепенно.

Шофёр прибавил скорость, искусно вписав машину в поворот. Михаил Аркадьевич улыбнулся. С кем бы без него Тромб ни ездил, но квалификации не только не утратил, а даже похоже кое-что и приобрёл.

– С кем тренировался, сержант?

– А что? – улыбнулся Тромб. – Заметно? У нас в хозяйстве ещё зимой, даже… да, перед капитуляцией парень один прибился. Из бывших рабов, – Михаил Аркадьевич заинтересованно кивнул. – Машину водит… как бог. Ну и… потренировал нас. И меня, и остальных.

– Значит, как бог, – улыбнулся Михаил Аркадьевич, – сильно сказано, Рыгорыч.

– Так правда же, Михаил Аркадьевич. Оформили его вольнонаёмным. И работает. Хороший парень. С заскоками, правда. Но у кого их нет?

– Тоже правда, – согласился Михаил Аркадьевич. – Значит, из рабов?

– Да, негр. И вот ведь интересно. Так, с кем из бывших ни поговори, такого нарасскажут, таких ужасов распишут… А этот – нет. Да и по нему видно, что не бедствовал особо. И выучили его, а это ведь запрещено было. А он грамотный, представляете?

– Совсем интересно, – подбодрил его Михаил Аркадьевич. Но и в самом деле интересно. Второй случай. Ларри и… – Как его зовут?

– Парня-то? Тим. А пацана, он пацана подобрал, усыновил, Димом. Тим и Дим. Смешно.

– Большой пацан?

– Да нет, Михаил Аркадьевич, лет семь, а может, и меньше. И самому Тиму и четвертака ещё вроде нет. Так сначала он и, что грамотный, скрывал, и пацана от нас прятал. Потом перестал.

– А заскоки у него какие?

– Ну так, кто без них. Да и нормально всё у него сейчас, – Тромб негромко рассмеялся. – Он слова боится.

– Слова? Как так? И какого?

– Situation. Да-да, Михаил Аркадьевич. Скажешь при нём по-английски, ну, нормальная ситуация, так он затрясётся весь, глаза сразу дикие, или столбом станет.

– И сейчас?

– Нет. Застынет так, постоит секунд пять, будто ждёт чего-то, и опять нормальный. А по-русски когда он и не дёргается.

– Интересно, – задумчиво сказал Михаил Аркадьевич. – Очень интересно. Он сам пришёл?

– Ну-у, и да, и нет. И сам, и позвали. Один из наших на дороге застрял. Мотор раскрыл и возится. А он подошёл и помог. Так с ним на базу и приехал. Ну, и остался. Война, считай, уже кончилась, засылать к нам незачем, да и не заслали бы раба. Приглядывали, конечно, за ним первое время, проверили, как положено, а летом он уже на доверии был. Может, отдохнёте пока?

– Да, пожалуй.

Михаил Аркадьевич откинулся на спинку и прикрыл глаза. Да, действительно водить Тромб стал лучше. И почему-то из всех накопившихся новостей решил рассказать именно об этом? Но очень интересно. Грамотный шофёр. Боится слова «ситуация». Неизвестно, когда и для чего понадобится, но и самому интересно, и просят обратить внимание.

Бурые осенние поля, корявые деревья с редкой жёлтой листвой вдоль дороги. Эркин смотрел и не видел их. Значит, больница, исследование… да, тогда точно конец. Двадцать пять лет – срок спальнику. Всегда знал это. Ещё с той первой сортировки…

…Ему пять лет.

– Ну-ка, наклонись. А вот так ногу поднимешь? Коленкой к уху. Ну, хорош.

Смеющееся румяное лицо, круглые очки. Он удивлённо смотрит снизу вверх на этого беляка. Так его ни разу ещё не смотрели, не командовали.

– А теперь разведи ноги, шире, ещё шире и нагнись. Ай браво! И улыбнись. Нет, смотрите, интересный какой экземпляр.

– Да, – соглашается второй, постарше, но тоже в очках. – Иди сюда.

Он послушно подходит, встаёт на указанное место. Сильные мягкие пальцы пробегают по его телу, всего обшаривают.

– Согласен. Очень интересен.

– А может, лучше на племя?

– Ну… не думаю. Как спальник он будет доходнее. Отправляйте.

И первый, похлопывая его по ягодицам, смеётся:

– Запомни, раб. Тебе ещё двадцать лет жить. А всего двадцать пять. Ну, благодари.

И он целует эти облапавшие его руки, решившие его судьбу…

…Всё. Он и так прожил лишний год. Двадцать пять лет закончились первого января. Тогда он этого не заметил. То ли ещё в имении был, то ли уже брёл со всеми. Да и неважно. Не жизнь это была. Жить начал с марта. Да, это было в марте. Женя так говорила. Женя… Ничего у него не было. Одна Женя. Не уберёг. Сказал тогда ей, что самого страшного, что могло, нет, что могли с ним сделать, у него не было. Ни разу его на «трамвай» не сажали. Ни одну по приказу не снасильничал. И как накликал. На Женю. Не уберёг. Даже лёгкой смерти у Жени не было. И у Андрея. Андрей поверил ему, а он… А что он мог сделать? Значит, что? А ничего. Всё теперь.

Золотарёв приоткрыл глаза и посмотрел в зеркальце на спокойное, даже… отрешённое лицо. Вот так-то, парень. Сейчас тебя и с другой стороны подёргаем. И с третьей. И начнём так… Он покосился на Свиридова, и тот сразу поймал его взгляд.

– Проснулись, майор? Как спалось?

– Да, спасибо, сержант, всё отлично. Теперь и утро можно начинать. Останови-ка вон там.

– Принято.

Свиридов прижал машину к обочине и остановил. Золотарёв вышел и огляделся. Удачно.

– Вылезай, парень, – сказал он по-английски и сразу по-русски: – Выводи его, сержант, – и опять по-английски: – Оправка.

Эркин вылез из машины уже увереннее – шофёр только слегка придержал его за локоть – перешагнул через канаву и встал спиной к русским.

– Смотри, какой стеснительный, – сказал за его спиной по-русски Свиридов.

И по-русски же ответил Золотарёв.

– Ему есть чего стесняться.

Эркин насмешливо улыбнулся: если они думали, что наручники помешают ему справиться с застёжкой, то просчитались. Рабов при долгих перевозках тоже выводили на оправку, не снимая наручников. Это в рабских штанах неудобно, а к застёжке он привык. При общих оправках, если в паласной форме, то спальники управлялись быстрее остальных рабов. Эркин застегнул джинсы, но продолжал стоять, глядя перед собой.

– Иди сюда, – позвали его по-английски.

Он медленно повернулся и пошёл к ним. Они оба стояли у машины и ждали его. Оба курили. Эркин остановился в двух шагах от них, но ни головы, ни глаз не опустил, смотрел между ними.

– Готов? – Золотарёв улыбнулся получившейся двусмысленности, понятной только ему и Свиридову. Многие ломались именно здесь, когда вместо закономерной пули – а для чего ещё остановка в безлюдном месте? – вдруг жизнь… Многие, но… но не этот чёртов индеец.

За эти дни Эркин похудел и осунулся, его лицо потеряло плавную округлость, выступили скулы и желваки в углах рта, резче обозначились индейские черты.

– И чего тебе дать? Покурить или поесть? – спросил Золотарёв, уже чувствуя, что ожидаемого не случилось.

Спросил и нахмурился: таким презрительно-равнодушным осталось это строгое чеканное лицо.

– Ну, как знаешь, парень, – сердясь на себя, слишком резко бросил Золотарёв. – Тогда залезай.

Когда Эркин занял своё место, Золотарёв выплюнул и растоптал окурок.

– Поехали.

Свиридов кивнул и сел за руль. Подождал, пока Золотарёв сядет рядом и захлопнет дверцу, и мягко стронул машину. А не ладится что-то у майора, так что надо потише и понезаметнее, а то… не ровен час…

Им вернули всё. Кроме оружия. Нет, автоматы, патроны… на них они и не рассчитывали. Ну, кольты и пистолеты… в принципе тоже понятно. Но пояса, кобуры, портупеи… Это могли бы и вернуть. Но… Фредди предостерегающе посмотрел на Джонни: не начал бы качать права. Чёрт с ними, хотя жалко, конечно, хорошая кожа, пригнано всё, обмято, но… им время дороже. Справки, удостоверяющие их незапятнанность, расписаться в ведомостях за справки, что претензий не имеют, за вещи…

– А грузовик? – спросил Джонатан, придерживая рукой ведомость.

– На штрафстоянке, – равнодушно сказал сонный дежурный. – Расписывайтесь.

Джонатан расписался, и им достаточно вежливо указали на выход, не высказав пожелания новой встречи.

Уже на улице Фредди с отвращением провёл ладонью по щеке.

– Я в парикмахерскую.

– Успеешь, – Джонатан с наслаждением закурил. – Сначала на стоянку.

Полицейская стоянка для угнанных, конфискованных и задержанных машин располагалась невдалеке. Грузовик был там и в полном порядке, если не считать, что бензина на донышке.

– До «Пирата» хватит, – Джонатан расплатился с полицейским за двое суток и сел в кабину. – Поехали.

Фредди кивнул, выруливая со стоянки. Одеяла в кузове, пуловер Джонатана, даже их укладки под сиденьем и в бардачке – всё на месте. Если и обыскивали грузовичок, то умело и вежливо. Как и в Мышеловке.

Бензина хватило точно до «Пирата». Фредди остановил грузовик у подъезда. Лысый морщинистый старик за стойкой глазом не моргнул, когда они остановились перед ним.

– Двадцать первый? – спросил он тусклым равнодушным голосом.

Джонатан кивнул и бросил на стойку ключи от грузовика. Старик взял их и, не глядя, отбросил в сторону, где возникший из воздуха парень в замасленной куртке поймал связку на лету и тут же вышел.

– Что ещё? – спросил старик.

– Рубашки шестнадцать, трусы эм, носки десятый, – распорядился Джонатан, забирая ключ от номера. – И завтрак через час.

Фредди во время разговора, облокотившись о стойку, безучастно рассматривал пустынный холл. Только в дальнем углу дремал, укрывшись за развёрнутой газетой, невзрачный человечек в костюме тускло-мышиного цвета. Ты смотри, жив ещё. Во всех передрягах выжил, но по службе не продвинулся. Как тогда сидел здесь соглядатаем, так и сейчас. Даже газету, похоже, не меняет.

По скрипучей расшатанной лестнице они поднялись на второй этаж и прошли в свой номер. Час их беспокоить не будут, только заказ занесут. Двадцать первый в «Пирате» – это уровень обслуживания. А какой номер на ключе и двери столь же неважно, как и то, что отель именуется «Континенталь-Мурано». Покойника Мурано уже и не помнит никто, гостиницей владеет тот, кто хозяйничает в Дарроуби. Сейчас это Клайд.

Войдя в номер, Фредди щёлкнул задвижкой, подавая сигнал, что входить без стука не рекомендуется.

– Душ, бритьё, завтрак, – Джонатан быстро раздевался, кидая одежду на кровать.

– А информация?

– К концу завтрака поспеет.

– Надеюсь, – хмыкнул Фредди из ванной, пристраиваясь к зеркалу.

– Ты б вымылся сначала, – Джонатан сложил их бельё и рубашки в ящик для грязного белья в углу ванной и пустил воду.

– Поучи меня, – Фредди с наслаждением вёл бритвой по шее. – Иди, принимай, стучат.

– Чёрт, не слышу за водой.

Джонатан обернул себя по бёдрам полотенцем и зашлёпал к двери.

– Кто там?

– Ваш заказ, сэр.

Джонатан приоткрыл дверь и впустил быстроглазого веснушчатого подростка. Выложив на кровать блестящие целлофановые пакеты, он взглядом попросил разрешения забрать сапоги. Джонатан кивнул, и мальчишка, подхватив обе пары, исчез. Джонатан закрыл за ним дверь уже на два оборота – не беспокоить – и вернулся в ванную.

– Вышколен, – заметил Фредди, вытирая бритву.

– Клайд халтуры не терпит, – откликнулся Джонатан. – Ты что, второй раз ещё будешь?

– Оброс, – ответил Фредди уже из-под душа.

– Псих, – одобрительно засмеялся Джонатан, становясь рядом с ним.

Они с наслаждением дважды вымылись, отскребая тюремную грязь и тюремный запах. Хорошо бы ещё ванну, но на это уже нет времени. Побрились. Фредди перебрал флаконы на полке у зеркала, выбирая лосьон.

– «Райского яблока» нет, – хмыкнул Джонатан, наливая себе на ладонь «Лесного».

Фредди молча кивнул, не ответив на ставшую уже привычной шутку, и Джонатан нахмурился.

– Может, и уцелели, – сказал он.

Фредди открыл флакон «Денима», молча закончил свой туалет и, уже выходя из ванной, ответил:

– Может.

С треском вскрывая целлофановые пакеты, они надели чистое, натянули джинсы. Фредди подошёл к двери, дважды повернул защёлку. И через несколько секунд дверь открылась.

– Входи, Клайд, – улыбнулся Джонатан. – Позавтракаешь с нами?

– Уже, – ответил Клайд, быстро оглядывая их. – Надолго?

– За сколько управишься? – ответил вопросом Джонатан.

– Смотря по вопросам.

– Колумбия, Спрингфилд, Джексонвилль, – перечислил Джонатан, застёгивая манжеты.

– Обстановка или персонально?

– Судя по обстановке.

– Ладно, – кивнул Клайд. – Ешьте, я зайду.

Посторонился в дверях, впуская молодого парня с уставленным тарелками столиком на колёсах и подростка с двумя парами вычищенных сапог в руках, и ушёл. Когда парень накрыл на стол, а мальчишка поставил сапоги на место, оба получили чаевые и исчезли. Джонатан и Фредди обулись и сели к столу.

– Ну, вот это еда! – восхитился Джонатан.

– Это ты всё-таки зря, – возразил Фредди. – Для тюрьмы даже ничего.

– Ещё три дня, и я бы загнулся, – убеждённо ответил Джонатан. – Или свихнулся.

– В Аризоне на таком пайке годами живут и не свихиваются.

Они спорили о еде, будто это было сейчас самым важным для них.

Устроившись в углу кабинета, Михаил Аркадьевич рассматривал человека, сидящего за допросным столом, с явным доброжелательным интересом. Но и этот, если не красивый, то весьма импозантный мужчина, одетый в отличный полуспортивный костюм с тканой эмблемой Старого Охотничьего Клуба на нагрудном кармане, стоил того.

– Поверьте, я считал эту затею безумством. И я даже пытался это доказывать. Нас, разумно смотрящих на… эту проблему, было немного. И мы ничего не могли сделать.

– Но к нам вы пришли не по этой причине, – улыбнулся следователь.

– Не смею отрицать очевидного. Я спасал себя и свою семью. Я готов ответить перед законом, хотя я не нарушил ни одного предписания военной администрации. Но пасть жертвой маньяка… нет. И потом у меня семья. А он не щадит никого. Ваша засада в моём доме – это гарантия… жизни. Жене, детям. И даже прислуге.

– Логично, – кивнул следователь. – Итак, давайте поподробнее.

– Пожалуйста-пожалуйста. Всё, что в моих силах.

Михаил Аркадьевич мягко улыбнулся. Да, сильно их напугал этот парень. Чак, кажется. Но вырисовывается интересная картина. Очень интересная.

– Разумеется, это очень интересно, – плавно вступил он в разговор. – И, разумеется, мы по достоинству оценим вашу готовность к сотрудничеству. И реализацию этой готовности.

– О-о! – казалось, он только сейчас заметил Михаила Аркадьевича. – Это действительно вы?!

– Да, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Это действительно я.

Следователь, наклоном головы пряча улыбку, приготовил чистый лист бумаги. Вот теперь начнётся… настоящая информация.

Крис яростно сгребал опавшие листья. За эти дни сад совсем запустили. Ничего, он наведёт порядок. Сумасшедшие дни. Никогда никому не признается, но испугался. Что всё вернулось, что опять… сортировки, торги, клиентки, надзиратели… а эти месяцы просто приснились. Ещё один сон, когда откроешь глаза, и только ненависть не даёт тебе взять себя руками за горло или попросить у других подушку. Если б хоть кто из этих – как их назвал кто-то из врачей – реваншистов, попался ему… ведь разорвал бы, зубами бы грыз, но они были все ранеными, стонали, боялись… противно, конечно, но иначе нельзя.

– Ты чего так стараешься?

Крис поднял глаза.

– А ты чего гуляешь, Новенький? Руки бережёшь? – и усмехнулся. – Губы не надувай, не стоит.

– Да ну тебя к чёрту, – Новенький носком ботинка подгрёб размётанные ветром листья. – Перетрухал я.

– Я тоже, – кивнул Крис.

– По тебе не скажешь. А я как подумал… Ну, куда я перегоревший? В Овраг только. И хорошо, если сразу, а если потешиться вздумают, тогда как?

– А никак, – Крис опёрся на грабли. – Я бы не дался.

– Ну и… да, тогда бы сразу, – согласился Новенький. – Давай, что ли, погребу немного.

– Иди, рукавицы возьми, а то волдыри натрёшь, – улыбнулся Крис.

– Ага, я мигом, – Новенький рванулся и тут же остановился. – А… где рукавицы?

– У Гарри попроси, он в кладовке сейчас. У дальнего входа.

Побежал малец. Крис подровнял кучу, придавил её. Запах осенних листьев, запах дыма… да, в Паласах осенью тоже, случалось, жгли палую листву. И прошлой осенью…

…Клиенток то навалом, то никого. То за смену с тремя отработаешь, то всю смену так и простоишь в отстойнике. Но это ещё ладно, а вот все эти беляшки чёртовы с фокусами стали. Сами не знают, чего хотят. И ещё бомбёжки… То неси её в убежище, то нет, давай ещё прямо здесь. Психованные какие-то. И надзиратели. То прямо сахарные, то злобствуют…

…Крис тряхнул головой. Ну их всех. Кончилось и… кончилось.

– Доброе утро, Крис.

Он вздрогнул, замешкался, и уже ей в спину прозвучало его ответное:

– Доброе утро, Люся.

Он стоял и смотрел ей вслед. Как она быстро идёт к четвёртому корпусу. На работу. Она всегда здоровается со всеми. Но никогда не останавливается. И он не успевает ей ответить. Потому что его всякий раз окатывает… И горячо, и холодно сразу. А она… она наверное считает его грубияном. И невежей. А он… чёрт, надо же было такому. И чтоб с ним. А может… может, это так просто, как ссадина, поболит и пройдёт…

– Крис, ты чего?

– Пришёл наконец-то.

– Да я уж тут чёрт-те сколько стою, а ты столб столбом и ни с места, – засмеялся Новенький. – Даже глазами не хлопаешь.

– Ладно. Грабли взял?

– Ну.

– Тогда из-под кустов выгребай.

– Ладно, – покладисто согласился Новенький. – В город нельзя ещё, сказали.

И хотя Крис не любил болтовни за работой, но охотно поддержал разговор. Будто забивал словами, незначащим трёпом чувство, саднящее где-то внутри, как содранный струп.

Покачиваясь в такт толчкам, Эркин смотрел в окно. И слушал. Не хотел: ведь главное он знает – в Овраг везут, а всё равно. Слышит и слушает.

– Сволочи они, конечно.

– Не то слово, сержант. Человек для них… как тряпка половая. Ноги вытрут и выкинут. И всё. Лишь бы им выгода была.

– Лендлорды эти или как их?

– Лендлорды. Да и остальные. Вот, смотри, парень на них всё лето пахал как пр оклятый. Ни выходных, ни подмены. А не нужен стал, так и плевать им на него. Я ему говорю. Ты ж с ним у одного костра спал, из одного котелка ел, а теперь-то что? А он смотрит внаглую. Не знаю такого, и всё.

– Отрёкся, значит, – понимающе кивнул Свиридов.

– Да, – Золотарёв закурил. – И лендлорд, и ковбой. Отреклись. И от него, и от второго, напарника его. Их – лендлорда с ковбоем – с оружием взяли, на горячем. Так лишь бы свою шкуру спасти. И не на словах, сержант, подписались, сами написали. Не знаем, не видели, не знакомы.

– Жалко парня, – помедлив, сказал Свиридов.

– Да, – кивнул Золотарёв. – Подтвердили бы, что да, работал, ничего такого за ним не замечалось, ну и… что положено, то и без исследования бы обошлось.

– А! Это, что он спальник, значит, не так уж…

– Если бы эти двое, понимаешь, сержант, сказали бы по-людски, то тогда есть показания двоих, что спальник, и экспертиза тогда ни к чему, – рассуждал Золотарёв вплетая в русскую речь английские слова, русский вариант которых индеец при всей своей нахватанности знать не мог. Чтоб понял и прочувствовал. – Так ведь упёрлись. Подставили парня и хоть бы что им.

– А, майор, вы сказали, он не один был. А второй кто?

– Напарник-то? Блатарь. Бросил и смылся.

– А, ну понятно. Один, значит, за всех отдуваться будет, – Свиридов сочувственно вздохнул.

Эркин полуприкрыл глаза, будто задремал. Да и лицо так легче держать. Значит, что? Про Андрея хмырь не знает. Ну и пусть не знает. Андрея ни живого, ни мёртвого не сдам. А так… Что ж, может, это и правильно. Чего Фредди за него к стенке идти? Укрывательство – это расстрел. А так… не знаю, и всё. Так что если хмырь не врёт, то у Фредди есть шанс выскочить. И у Джонатана. Ну, они друг друга вытянут. Хватит, что из-за него Андрей погиб. И Женя. Ещё и Фредди с Джонатаном… несправедливо. Значит, если его о них спросят, молчать? Нет, знают, многие. А что знают? Что на заработках был? А… а ни хрена! Нанимался. К лендлорду. Всё так. А ни имени, ни где это он не знает. Его дело рабское. Привезли, увезли, и всё. Справки… Бифпит… Ну, это ничего. Вокруг Бифпита имений навалом. Многие из такого далёка были. Хорошо, беляк проболтался. Теперь хоть знаешь, как врать.

Эркин невольно улыбнулся своей находке, и Золотарёв, наблюдавший за ним в зеркальце над ветровым стеклом, даже поперхнулся. И тут же нахмурился. Он что, не слышал? Или не понял ни хрена? Чего обрадовался?!

– Может, ему закурить дать? – предложил Свиридов.

Золотарёв мотнул головой.

– Он некурящий.

Эркин совсем закрыл глаза, будто заснул, и какое-то время на его губах сохранялась лёгкая смутная улыбка, но потом его лицо приняло прежнее спокойно-отрешённое выражение.

– У вас есть претензии к условиям содержания?

– Нет-нет, – глава регионального отделения Белой Смерти взмахнул руками, как бы отталкивая от себя вопрос. – Что вы. В целом неплохо, всё очень корректно.

– Хорошо, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Вам дадут бумагу, ручку и отведут в камеру, где вы сможете сосредоточиться.

– Конечно-конечно. У меня одна… один вопрос. Моя семья?

– Ваша семья в безопасности, – коротко ответил Михаил Аркадьевич и посмотрел на следователя. – Вызывайте конвой.

Когда они остались в кабинете вдвоём, Михаил Аркадьевич подошёл к столу следователя.

– С вашего разрешения…

– Да, генерал, – подвинулся следователь, открывая доступ к селектору.

Михаил Аркадьевич быстро щёлкнул тумблером.

– Майора Гольцева, срочно.

– Есть.

Новый щелчок.

– Подследственного Чака на допрос через семь минут, – и, не дожидаясь ответа, новый щелчок. – Майор Арсеньев, с материалами по делу «палача», – щелчок. – Группа Гольцева, готовность один, – щелчок. – Майор Золотарёв…

– Отбыл в Диртаун, – вклинился голос.

– Свяжитесь с ним, пусть прибудет срочно.

– Майор Гольцев по вашему приказанию прибыл! – распахнулась дверь.

– Заходите.

Михаил Аркадьевич выключил селектор, быстро отобрал из лежащих на столе бумаг несколько листов и протянул их Гольцеву.

– Ознакомьтесь.

Гольцев быстро даже не пробежал по ним глазами, а охватил одним движением зрачков, как заглотал, и вернул.

– Поезжайте в Джексонвилль. Максимально аккуратно возьмите Кропстона. И всех, на кого он укажет. По дороге свяжитесь с Диртауном и Гатрингсом. Проконсультируйтесь, чтобы не дублировать. Ваша группа уже ждёт. Выполняйте.

– Есть!

Щёлкнув каблуками, Гольцев вылетел за дверь. Пропуская его, Спиноза ловко посторонился. Михаил Аркадьевич кивком поздоровался, беря папку.

– Вы не против, если мы займём ваш кабинет? – обратился он к следователю.

– Может, пойдём ко мне? – предложил Спиноза.

В дверь негромко стукнули, и заглянул конвойный.

– Заводите, – кивнул Михаил Аркадьевич, обернулся к следователю. – Материалы по этому списку у вас?

– Да.

– Значит, работаем втроём, – Михаил Аркадьевич улыбнулся, глядя на медленно усаживающегося за допросный столик высокого широкоплечего негра в кожаной куртке. – Здравствуйте, Чак.

– Здравствуйте, сэр, – настороженно ответил тот.

– Почему вы прошли мимо пятнадцатого номера на Лексингтон-Авеню?

– Там никто не живёт, дом заколочен, – растерялся Чак.

– Но вы собирались туда зайти?

Чак глубоко вздохнул. Значит… значит, они всё поняли, ну, что ж… И так, и этак – пуля.

– Да, сэр.

Михаил Аркадьевич кивнул.

– Вы давно видели хозяина этого дома?

– Прошлым летом, сэр.

– А остальных?

– Летом, осенью, раньше ещё… Я… Я не помню уже всех, сэр.

– Понятно. Вы знали, что они живут в Колумбии?

– Не о всех, сэр.

– Специально искали?

– Нет, сэр, нет.

– Когда вы приехали в Колумбию?

– В августе, сэр. Числа я не помню.

– А до этого?

Чак растерялся. Странный вопрос. Странный человек. Беляк и… нет, это тоже не то, не так… Зачем ему знать, где и что было до Колумбии? Или про те, все тоже…

– Там я убивал по приказу, – вырвалось у него.

– И кто приказывал? – спокойно спросил Михаил Аркадьевич.

– Ротбус.

– Да, вы говорили о нём. А до него кто?

У Чака задрожали губы.

– Меня сдавали многим. Я не помню всех, сэр.

Михаил Аркадьевич кивнул, медленно без резких движений подошёл и остановился в шаге от Чака.

– Когда вы стали работать с Ротбусом?

– Меня отдали ему в декабре, сэр. В начале.

– Двадцатого декабря все рабы стали свободными. Вы сами решили остаться с Ротбусом?

Закинув голову, Чак снизу вверх смотрел на Михаила Аркадьевича. У него уже дрожали не только губы, всё лицо, руки, лежащие на столе, плечи – всё дёргалось, ходило ходуном, стучали зубы.

– Нет, сэр, нет. Я не мог… Раб не решает, сэр. Мне велели…

И в ужасе застыл, обречённо ожидая вопроса: «Кто велел?» – он же не смеет отвечать, не сможет назвать имя. Но прозвучало:

– Что велели?

Чак облегчённо вздохнул.

– Мне велели идти с ним и выполнять все его приказы, сэр. Делать, что он велит, сэр.

И опять неожиданное:

– Старый Хозяин велел, так?

Да, но это не вопрос, не тот вопрос. Ему не надо называть имя, нужно только сказать: «Да», – а это уже не опасно.

– Да, сэр, – благодарно выдохнул Чак.

– Хорошо, – улыбнулся Михаил Аркадьевич. – Претензии по содержанию есть?

Чак несколько раз схватил открытым ртом воздух. А если… беляк, вроде, не злой, если попросить, объяснить…

– Всё хорошо, сэр. Спасибо, сэр. Но… если можно, сэр. Хоть на день, если нельзя, то хоть на час…

Они быстро переглянулись.

– Я слушаю, – подбодрил его улыбкой Михаил Аркадьевич.

– В общую камеру, сэр. Хоть на час, мне хватит.

Михаил Аркадьевич переставил стул и сел напротив Чака. Теперь их лица были на одном уровне.

– Зачем? Вам тяжело одному?

– Сэр, – отчаяние в голосе Чака заставило подойти остальных. – У меня начали болеть руки.

– Тогда нужен врач, – сказал Спиноза.

– Нет! – Чак сорвался на крик. – Я здоровый, не надо. На час в общую, сэр. Я подерусь, и руки пройдут. Если нельзя, я не буду убивать, сэр, только побью, – он говорил быстро, захлёбываясь.

– Подождите, я что-то не совсем понимаю, – сказал Михаил Аркадьевич. – Если вы кого-то бьёте, то у вас не болят руки, так?

– Да, сэр. Я вработанный, я не могу без этого. Мы же горим. Как… как спальники. Вот, сэр.

Чак слегка приподнял руки и показал бессильно обвисающие пальцы.

– Я… я уже ложку не держу, через край пью. Дайте мне кого-нибудь, сэр. Ну… ну у вас же хоть кто-нибудь есть, что на допросе упрямится.

– Мы не бьём на допросе, – тихо сказал Спиноза.

– Почему? – вырвалось у Чака. – Так же всегда делают, сэр.

– Потом вам объяснят, почему, – мягко сказал Михаил Аркадьевич. – Боль постоянная?

– Н-нет, сэр – Чак обречённо опустил голову. – Когда я что по приказу делаю, не так. А в камере… очень больно. Спать не могу.

– Хорошо, – кивнул Михаил Аркадьевич, – попробуем вам помочь. Но сначала… вы можете отвечать на вопросы?

– Не на все, сэр.

– Я понимаю. Сделаем так. Если вы не можете ответить, то говорите об этом, – Михаил Аркадьевич улыбнулся. – А кричать не надо. Никто вас бить не будет. Вы поняли? – Чак несмело кивнул. – Вы были один у хозяина?

– У Ротбуса? Один, сэр.

– А до этого?

Чак медленно сглотнул слюну. Но… но, ведь отвечая на такой вопрос, он не называет, это… это можно.

– Десять, сэр.

– И где они теперь? Здесь, в Колумбии?

Ну, о них он может говорить свободно.

– Нет, сэр. Семерых ещё к прошлому декабрю убили. Тима сдали в аренду, и он пропал на Русской Территории, а меня и Гэба сдали позже. Меня Ротбусу, а Гэба одному толстяку из Джексонвилля.

– Имена тех, кому сдали Тима и Гэба, можете назвать?

– Да, сэр. Тима – Джусу Армонти, а Гэба… Я его до этого не видел. Я не знаю его имени, только то, что он из Джексонвилля, и о нём сказали: «Туша, а соображает».

– Туша? Из Джексонвилля? – переспросил Спиноза. – Это Кропстон, Михаил Аркадьевич.

– Предупредите Гольцева, – бросил, не оборачиваясь, Михаил Аркадьевич. – А как погибли те, семеро?

Спиноза бесшумно вышел из кабинета.

– По-разному, сэр. Артура и Джорджа завалило в бомбёжку, мы тогда все на выезде работали и попали в налёт, – Чак совсем успокоился и говорил свободно. – Сая, Дика и Юпа застрелили. Они тоже на выезде были и как раз своё отработали. Кит и Флетч… их тоже убили. Финишное задание, сэр.

– Финишное задание? Что это? – удивился Михаил Аркадьевич.

– Это финиш, сэр. Ну, такое задание, после которого раба уже не оставляют. Сделав такое, он не должен жить.

– И кто их убивал?

– Мы же, сэр. Те, кого оставляют.

– И вы?

– Да, сэр, – спокойно ответил Чак.

– И какой финиш был у них?

– Не знаю, сэр. Сая, Дика и Юпа убирал не я.

– А Кита и Флетча?

– Они вывезли на загородную виллу и убили, – Чак запнулся, подбирая слова, чтобы и было понятно, и не назвать запретного. Михаил Аркадьевич терпеливо ждал. – Бригадного генерала, начальника СБ, – нашёл выход Чак.

Михаил Аркадьевич остался спокоен, а следователь сделал пометку в своём блокноте.

– Сэр, я сделал, как положено, сэр. – Чак облизал пересохшие губы и, не отводя глаз от Михаила Аркадьевича, повторил: – Я сделал, как положено, сэр. И… и я их не мучил.

– Пуля в затылок? – спросил следователь.

– Нет, сэр. Велели без следов, сэр.

– И они не сопротивлялись?

– Они знали, что это финиш, сэр, – тихо ответил Чак.

– Вы дружили? – неожиданно спросил незаметно вернувшийся Спиноза.

Михаил Аркадьевич нахмурился, но Чак спокойно ответил:

– Иначе нельзя, сэр. Когда нас всех вместе продали… в одни руки, мы радовались.